Текст книги "Гитлер идет на Восток (1941-1943)"

Автор книги: Пауль Карель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 53 страниц)

План был хорош. Если бы не проницательность Гудериана как стратега. 5 декабря попытка Гудериана осуществить соединение к северу от Тулы 4-й танковой и 31-й пехотной дивизий с прицелом на то, чтобы в итоге окружить город, провалилась. В результате 2-я танковая армия оказалась втянута в тяжелые оборонительные бои. В ночь с 5 на 6 декабря, то есть накануне советского наступления, Гудериан приказал своим вымотанным частям отойти на линию Дон-Шат-Упа. Маневр находился в стадии осуществления, когда 6 и 7 декабря русские обрушились на 53-й армейский и 47-й танковый корпуса в районе Михайлова. Там они встретились только с тыловыми прикрытиями, давшими противнику отпор и обеспечившими тем самым уже находившийся в полном разгаре отход.

Но даже и с учетом этого ситуация складывалась очень скверная. Отступление на ледяном ветру по пояс в снегу или по превратившимся в катки дорогам превращалось в ад. Нередко части и соединения, тяжело продвигавшиеся по дорогам, втягивались в стычки с быстрыми сибирскими батальонами лыжников. Точно призраки вырастали то тут, то там из снега облаченные в белые комбинезоны и маскхалаты сибиряки. Без единого звука они приближались к дороге, легко скользя по глубокому снегу. Красноармейцы стреляли из винтовок и автоматов. Бросали ручные гранаты. А потом мгновенно исчезали. Они взрывали мосты. Блокировали важные перекрестки. Они нападали на колонны тыла, убивая людей и лошадей.

Но закаленные огнем солдаты дивизий Гудериана вовсе не походили на глупых кроликов. Так, 3-я танковая дивизия в порядке отступала с позиций севернее Тулы, передвигаясь от одного участка к другому через завывавшую вокруг вьюгу. Подвижные смешанные стрелковые роты со своими бронемашинами, противотанковыми пушками и самодвижущимися зенитными установками составляли арьергард или даже выступали в роли штурмовых резервов для 3 и 394-го стрелковых полков. В то время как основные силы этих частей уходили от боевого столкновения с противником, эти смешанные роты наносили стремительные контрудары или, постоянно меняя позиции и ведя огонь из автоматического оружия, создавали у противника видимость того, что он имеет дело с крупными формированиями. При удобном случае они молниеносно контратаковали, углубляясь на дистанцию от пяти до десяти километров.

Один такого рода удобный случай подвернулся под Панином 14 декабря. Полкам пришлось переходить через мост реку Шат. Русские осуществляли натиск силами танков и лыжных батальонов. Деревни перед мостом пришлось сжечь, чтобы расчистить пространство для ведения огня и лишить противника укрытий.

Лейтенант Экарт со своей 2-й ротой 3-го стрелкового полка прикрывал жизненно важную развилку. Враг атаковал силами батальона – в бой шли узбеки из стрелкового полка 50-й армии. Впереди у них находились противотанковые пушки и тяжелые минометы. Экарт послал лейтенанту Лозе, командовавшему 1-й ротой, в состав которой входили все пехотные бронетранспортеры стрелковых полков, сигнал:

– Мне нужна помощь.

Лозе собрал четыре танка и, добавив их к своей полудюжине бронетранспортеров, выступил на поддержку Экарта. Прикрываясь дымившимися руинами сожженного села, Лозе со своей группой подкрался к русским с фланга.

Пошли! Они выскочили из-за прикрытия. Смели три советские противотанковые пушки. Противник попал под огонь 2-й роты. Те, кто не погиб, притворялись мертвыми – излюбленная уловка русских.

Командирская бронемашина Лозе пересекла мост последней. На горизонте появился силуэт приземистого T-34. Танк выстрелил. Но прицелился наводчик неточно. Немцы сумели взорвать мост.

Рота бронемашин Лозе потеряла один тягач, транспортировавший противотанковую пушку. Унтер-офицер Хофманн получил ранение, а один военнослужащий пропал без вести. Но немцы разгромили целый советский батальон.

Люди вроде Лозе и Экарта – лейтенанты и унтер-офицеры, капитаны, равно как и пулеметчики или водители танков, бронетранспортеров, тягачей, грузовиков и другие простые солдаты – все они спасали ситуацию, часто критическую для целых боевых групп или дивизий. Трагическое отступление сквозь метель и огонь закалило немецкого солдата, сделало его стойким, способным выносить огромные страдания, уметь полагаться на себя – без всего этого германские армии на Востоке не смогли бы выстоять в зиму под Москвой.

Жестокость этой зимы, ее безжалостность по отношению как к немцам, так и к русским во всей мрачной красе явила себя тыловому прикрытию 3-го стрелкового полка в четвертое воскресенье Рождественского поста 1941 г. Случилось это под Озаровом. В окуляры своего бинокля лейтенант увидел группу людей и коней, стоявших на пологом заснеженном склоне. Немцы начали осторожно приближаться. Была странная тишина. Группа советских солдат казалась зловеще неподвижной на блистающем белизной снежном покрывале. И вдруг лейтенант понял причину – невероятно, лошади и люди, стоявшие близко друг к другу и утопавшие по пояс в снегу, были мертвы. Они так и остались стоять там, где им приказали остановиться для привала, замерзшие и окаменевшие, став чудовищным памятником войны.

С одной стороны солдат облокотился на туловище коня. Рядом в седле сидел раненый с ногой в лубке, с широко открытыми глазами и заиндевевшими бровями; правая рука всадника все еще сжимала встопорщившуюся гриву лошади. Лейтенант и сержант наклонились в седлах, удерживая в кулаках поводья. Между двумя лошадьми немцы увидели трех солдат – те, как видно, надеялись согреться между телами животных. Кони казались скульптурными изображениями коней – головы гордо подняты, глаза закрыты, шкура покрыта льдом, затвердевшие на морозе хвосты как бы развеваются на ветру. Замерзшее дыхание вечности.

Когда ефрейтор Титц попытался сфотографировать страшный монумент, видоискатель примерз к его слезящимся глазам, а затвор не сработал от холода. Бог войны простер свою руку над дьявольской картиной: все прочие могли только смотреть, но никто не мог унести ее с собой.

Как и 3-я танковая дивизия, остальные дивизии двух танковых корпусов Гудериана отходили с фронтальной дуги к северо-востоку от Тулы, беспрестанно отбивая атаки советских 50, 49 и 10-й ударных армий, избегая таким образом охвата – медвежьих объятий, в которые Жуков желал заключить 2-ю танковую армию.

У Михайлова, где 8 декабря внезапно атаковала ударная армия Жукова, сдерживавшая противника 10-я моторизованная пехотная дивизия понесла значительные потери. 17-я танковая дивизия из состава 24-го танкового корпуса остановила первый советский натиск с направления от Каширы. Юго-восточнее Тулы полк "Великая Германия" храбро держался под ударами атаковавших из города русских, благодаря чему смог обеспечить отход частей корпуса на левом фланге на рубеж Дон-Шат-Упа. Пока велись эти бои на сдерживание неприятеля, главные силы армии сумели отойти в порядке. Был сдан Сталиногорск. После ожесточенных оборонительных боев 10-я моторизованная дивизия, в соответствии с приказом, оставила Епифань, захваченную ею во время отступления. На рубеж Дон-Шат-Упа немецкие части вышли 11 декабря.

Однако надежда Гудериана удержаться на этих позициях не реализовалась. Части советской 13-й армии прорвали фронт 2-й армии генерала Шмидта с обеих сторон от Ельца, южнее танковой армии Гудериана. 13 декабря 2-я армия оставила Ефремов. 134 и 45-я пехотные дивизии – некоторые из входивших в их состав частей несколько дней находились в окружении под Ливнами – оказали яростное сопротивление, но были вынуждены сдать позиции и продолжать отступление. Ефрейтор Вальтер Керн из 446-го пехотного полка 134-й пехотной дивизии писал: "Всякий раз, когда мы входили в село вечером, нам первым делом приходилось выбивать оттуда русских. А когда наутро мы были готовы выступить дальше, их пулеметы уже трещали за нашими спинами. Наши погибшие товарищи, которых мы не могли взять с собой, усеивали обочины дорог вместе с телами мертвых лошадей или валялись в оврагах, в которых мы останавливались, чтобы держать оборону, но которые часто становились смертельными ловушками".

Аналогичным образом складывалась обстановка на участке 45-й пехотной дивизии – бывшей австрийской 4-й дивизии, – действовавшей южнее 134-й пехотной дивизии. Отрезанные в один момент, рвущие вражеское кольцо в другой, лишенные снабжения, получающие боевые приказы по воздуху, боевые группы храброй дивизии пробили себе дорогу на юго-запад из Ливнинского котла.

После того как части граничившей с ним на правом фланге армии отступили из района Елец-Ливны на юго-запад, фланг войск Гудериана на линии Дон-Шат-Упа повис в воздухе. Поэтому Гудериану вновь пришлось отступать, занимая позиции еще дальше в 80 км к западу, у Плавы.

Позднее, когда двадцать две стрелковые дивизии русских прорвались между Ельцом и Ливнами, Гудериан был вынужден еще потесниться. В процессе отхода 2-я танковая армия и 4-я армия утратили связь между собой, так что на линии фронта между Калугой и Белевом образовалась брешь шириной от 30 до 40 километров.

Советское Верховное Главнокомандование воспользовалось представившейся возможностью и бросило в образовавшуюся широченную дыру 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Кавалерийские полки генерала Белова при поддержке боевых частей на лыжах и мотосанях устремились в западном направлении к Сухиничам и в северо-западном к Юхнову. Ситуация грозила обернуться трагедией.

Брешь во фронте стала ночным кошмаром, круглосуточно терзавшим германское Верховное командование. С того момента возникла опасность охвата и окружения южного фланга 4-й армии. Если бы русским удалось прорваться через Калугу к Вязьме на Московское шоссе, они получили бы возможность ударить в тыл 4-й армии и отрезать ее. Один удар с севера – и крышка огромного котла была бы захлопнута.

Становилось очевидным, что к этому советское командование и стремилось. Сама обстановка диктовала проведение этой смелой стратегической операции. Предчувствие катастрофы, пока еще и отдаленной, повисло над изрядно потрепанными частями группы армий "Центр".

Советское Верховное Главнокомандование приступило к реализации своего плана. 4-я армия Клюге, действовавшая в центре группы армий "Центр", изначально подвергалась только отдельным атакам, с помощью которых русские связывали немецкие части боями. Так Советы пытались помешать Клюге перебрасывать войска на фланги группы армий или отвести эту армию, высвободив и задействовав столь крупное объединение против советских войск, наступавших на севере и юге. Клюге должен был оставаться скованным на центральном участке до тех пор, пока два охватных клина, сформированные северными и южными армиями русских, не разгромили бы фланги немецкого фронта.

Точно таким же образом генерал-фельдмаршал фон Бок поступал с советскими войсками под Белостоком и Минском, Гот – под Смоленском, Рундштедт – под Киевом, Гудериан – под Брянском, а сам Клюге – под Вязьмой, где немцы блестящим образом провели окружение сил противника. Так что же, теперь настал черед Жукова побеждать под Вязьмой?

Так вполне могло бы случиться, если бы советским войскам удалось прорваться на запад также и севернее 4-й армии и повернуть на юг в направлении автомагистрали Москва-Смоленск. Какова же была ситуация на фронте 4-й танковой группы? 7 и 9-й армейские корпуса в начале ноября остановились на позициях по каналу Москва-Волга. 9-й армейский корпус осуществил одну последнюю попытку усилить их. Одним из участников данной операции, присутствовавшим при последних ударах пульса немецкой фронтальной атаки на Москву, осуществлявшейся 4-й танковой группой Гёпнера по автомагистрали, являлся лейтенант Ганс Бремер, сражавшийся на подступах к столице СССР со своей 14-й истребительно-противотанковой батареей из состава 487-го пехотного полка, действовавшего под оперативным командованием 267-й пехотной дивизии. Все происходило 2 декабря 1941 г.

267-й пехотной дивизии из Ганновера предстояло сделать последнюю попытку прорыва советского рубежа к западу от Кубинки посредством охватного маневра через замерзшую Москву-реку. При температуре 34 градуса ниже нуля на то, чтобы завести технику, необходимую для переброски живой силы и тяжелого вооружения в заданный район, уходили часы. Правда, со своей стороны, артиллерия вела мощный заградительный огонь, точно в старые добрые времена. Но, несмотря на данный факт, продвижение не состоялось. Русские разместили свежие сибирские полки на тщательно подготовленных и надежно замаскированных позициях в лесу. В результате довольно эффективные в обычных условиях 37-мм противотанковые пушки 14-й батареи Бремера – два взвода с шестью орудиями, поступившими в распоряжение штурмовых батальонов боевой группы подполковника Майера, – оказывались по большей части бесполезными. Расчеты погибли. Пушки были разбиты или брошены. Наступил конец. Приходилось отступать. Они просто не могли пробиться.

Поэтому 267-я пехотная дивизия заняла заранее подготовленные позиции в нескольких километрах севернее, на западном берегу Москвы-реки, как левофланговая дивизия 7-го корпуса. Еще выше к северу дислоцировались 78, 87 и 252-я пехотные дивизии 9-го корпуса. Таким образом линию вплоть до Истры удерживали сильные и достаточно многочисленные для этого части.

Но справа от них, вдоль Москвы-реки, 267-й пехотной дивизии приходилось оборонять почти семикилометровый участок остатками ослабленного 497-го пехотного полка, сил которого хватало только на укомплектование групп охранения на нескольких опорных пунктах, представлявших собой, по сути дела, не более чем усиленные полевые заставы.

На протяжении нескольких следующих дней русские беспрестанно атаковали через Москву-реку – иногда мелкими, но порой и крупными силами. Как видно, они стремились найти слабые места в стыке между 4-й танковой группой Гёпнера и 4-й армией Клюге. Предположим, они сумеют найти почти неприкрытую брешь в немецкой обороне на Москве-реке на правом фланге 267-й пехотной дивизии? Защитники этого участка неоднократно указывали командованию на их слабость, но без малейшего результата – ни у корпуса, ни у армии не осталось резервов, которые они могли бы перебросить на усиление фронта в данной точке.

11 декабря ближе к 10.00 запыхавшийся связной, обер-ефрейтор Дорендорф, влетел в блиндаж Бремера:

– Господин обер-лейтенант, вон там справа какие-то колонны лыжников. Они двигаются на запад. Я уверен, это русские!

– Черт возьми! – Бремер вскочил и выбежал из блиндажа. Поднес к глазам полевой бинокль. Снова выругался – тихо и сдавленно. Бремер поспешил обратно и схватился за телефон, докладывая в полк: – Советские войска, несколько крупных колон численностью до батальона каждая на лыжах переходят фронт в западном направлении.

Боевая тревога.

Обер-ефрейтор Дорендорф и лейтенант Бремер сделали правильные выводы. Советские казачьи эскадроны и боевые группы лыжников стерли с лица земли тонкую линию немецких застав по Москве-реке и теперь просто-напросто обходили хорошо укрепленные позиции передового охранения 467 и 487-го пехотных полков, где также находились главные силы дивизионной артиллерии.

Тщетно командир 267-й пехотной дивизии генерал Мартинек пытался заделать брешь силами обескровленных рот 497-го пехотного полка. Ничего не вышло. Русские расширили и углубили коридор своего прорыва. Связь между дивизионным штабом и двумя северными полками прекратилась.

Следующая на линии дивизия – 78-я, – для которой теперь из-за вклинения противника создалась угроза с фланга и с тыла, бросила в бой части 215-го пехотного полка. Полковник Меркер, командир 215-го пехотного, принял командование в районе прорыва, сформировав из частей 467 и 487-го пехотных полков, 267-го артиллерийского полка, а также дивизионов и батарей поддержки армейской артиллерии новый рубеж обороны.

Но русские в этой лесистой местности действовали храбро, с большим искусством и хитростью. Что не удивительно: части входили в состав советской 20-й кавалерийской дивизии – штурмового соединения знаменитого казачьего корпуса генерал-майора Доватора, 2 декабря 1941 г. получившего от Сталина статус гвардейского и теперь с гордостью носившего имя 2-го гвардейского кавалерийского корпуса.

Осуществив прорыв, казачьи полки сосредоточились в разных ключевых пунктах, сформировались в боевые группы и принялись нападать на штабы и склады в немецком тылу. Они блокировали дороги, уничтожали линии коммуникаций, взрывали мосты и виадуки и то и дело нападали на колонны тылового обеспечения, безжалостно их уничтожая.

Так, 13 декабря эскадроны 22-го казачьего полка разгромили артиллерийскую группу 78-й пехотной дивизии в 20 километрах за линией фронта. Они угрожали Локотне – важной базе снабжения и транспортному узлу. Другие эскадроны осуществляли бросок на север между 78 и 87-й дивизиями.

В результате весь фронт 9-го корпуса буквально завис в воздухе. Передовые позиции дивизий оставались нетронутыми, но линии коммуникаций, пути сообщения с тылом – перерезаны. Перестали поступать боеприпасы и продовольствие. Некуда стало девать несколько тысяч раненых, скопившихся на передовой.

14 декабря в 16.35 один казачий эскадрон атаковал 10-ю батарею 78-й пехотной дивизии в 25 километрах за линией фронта в тот момент, когда немецкие артиллеристы передислоцировались глубже в тыл. Казаки неслись на колонну батареи с шашками наголо. Они рубили застигнутых врасплох артиллеристов, убивая и людей и животных.

Аналогичным образом русские попытались прорваться по Московскому шоссе и древнему почтовому тракту, где охраняла пути тылового обеспечения 197-я пехотная дивизия. Но 197-я оказалась начеку. В тех местах, где противнику, применив бронетехнику, удалось прорваться, он был прижат к земле огнем и вытеснен с захваченных позиций немедленными контратаками. Так все и шло день за днем. В 03.00 советские выходили из сел и деревень, где отогревались по ночам, а вечером им приходилось возвращаться обратно. Раненых они уносили с собой, а мертвых бросали там, где те погибли.

Ночью с 13 на 14 декабря казачья колонна тылового обеспечения, состоявшая из сорока грузовиков, попыталась обойти позиции 229-го артиллерийского полка 197-й пехотной дивизии.

Мороз достигал 36 градусов. Противооткатные механизмы многих орудий замерзли. Через замерзшие линзы прицелов нельзя было ничего рассмотреть. Но, даже прицеливаясь на глазок, артиллеристы умудрялись поражать цели. Они разнесли казачью колонну в пух и прах прямой наводкой.

Но ни упорное сопротивление на автомагистрали, ни отвага гренадеров и артиллерийских дивизионов 197-й пехотной дивизии, ни отчаянное и успешное противодействие 7-й пехотной дивизии, в рядах которой сражались также и французские добровольцы, не могло предотвратить нависшей над 7 и 9-м армейскими корпусами катастрофы, снежный ком которой уже начинал катиться с горы с момент прорыва казачьего корпуса к северу от шоссе. Оставался один выход – отодвинуть фронт по всему правому флангу 4-й танковой группы. Новым рубежом обороны предстояло стать линии по реке Рузе, отстоявшей от занимаемого рубежа на 40 км. Ведя ожесточенные бои, 197-я пехотная дивизия вместе с быстро подтянувшейся к ней на помощь 3-й моторизованной дивизией не давали противнику захватить знаменитую или печально знаменитую дорожную развязку Шелковка-Дорохово, обеспечивая отвод тяжелого вооружения дивизий 4-й танковой группы.

Ситуацию хорошо иллюстрирует приказ об отступлении, изданный командиром 78-й дивизии: "Главная задача – прорваться через вражеский барьер у нас в тылу. Если необходимо, нужно оставлять технику, спасая только личный состав".

Так именно они и прокладывали себе путь назад: швабская 78-я пехотная дивизия, тактическим знаком которой служил кафедральный собор Ульма и железная рука Гётца фон Берлихингена, тюрингцы из 87-й дивизии, силезцы из 252-й и солдаты из 197-й пехотной дивизии (из Райнштадта и Гессе), а также батальоны 255-й пехотной дивизии. Французские легионеры тащились за баварской 7-й пехотной дивизией, и слова команд на языке Наполеона уносились прочь ледяным ветром во мрак ночи – точь-в-точь как 129 лет назад.

Лейтенант Бремер из 267-й пехотной дивизии и его бойцы теперь, в декабре, шли назад по дороге, по которой наступали осенью. Они несли с собой раненых: два пехотинца вели в поводу трофейную казачью лошадь, на ней сидел обер-ефрейтор, которому снарядным осколком оторвало ногу по колено. Культю прихватил мороз, и кровотечение остановилось. Только собрав в кулак всю силу воли, человек еще мог держаться в седле. Он хотел жить. А чтобы выжить, должен был двигаться на запад.

Кто был тот человек, который одерживал победы между Звенигородом и Истрой? Кто командовал казаками, прорвавшими фланг 7-го корпуса, выбившими с позиций 9-й корпус и вынудившими к отступлению его дивизии? Генерал-майор Доватор. Этот казачий генерал должен был быть прекрасным кавалерийским командиром. Он руководил действиями своего корпуса, входившего в состав советской 5-й армии, с выдающимся мастерством, смелостью и отвагой. Он вел свои кавалерийские соединения, точно танковый командир. Что ж, в конце концов танкисты на своих бронированных конях – наследники кавалерии.

Лозунг Доватора звучал так: "Место командира на фронте". И он управлял действиями своих войск, находясь на передовой. Он со своим штабным эскадроном неизменно был впереди. Не раз отмечалась в сводках советского Верховного Главнокомандования личная храбрость генерал-майора Доватора.

Советские военные источники не говорят ни слова о его происхождении, что может означать – Доватор выходец не из пролетарской среды1. Вероятно, он служил офицером еще в царской армии и принадлежал к тем представителям среднего класса, которые избрали военную стезю и стали безоговорочными сторонниками большевизма.

252-я пехотная – дивизия "Дубовый лист" из Силезии – оказалась в числе тех соединений, которым пришлось пробиваться с боями к позициям на Рузе. Эта дивизия сумела отомстить казакам Доватора и заставить генерала заплатить за свою победу самой высокой ценой – собственной жизнью.

В рассказе об этом эпизоде находят отражение как отвага немецких солдат, так и героизм выдающегося русского генерала, который знал, как надо сражаться и как умирать.

17 декабря 1941 г. усиленный 461-й пехотный полк устремился на передовые порядки казаков Доватора, попытавшегося блокировать путь 252-й дивизии около озера Тростеньское. Немцам удалось отвратить опасность. Все части дивизии вышли на реку Руза, хотя им и приходилось беспрестанно убегать от наседавших кавалерийских полков Доватора.

19 декабря 252-я перешла реку Руза севернее города с тем же названием. Но туда прибыл и Доватор. Он не хотел выпускать 252-ю дивизию из сжимавшихся тисков. Генерал приготовился развернуть решающую атаку. Руза замерзла, и он решил ударить на силезцев через сковывавший поверхность реки лед. Бой завязался между двумя маленькими селами Дьяково и Полашкино.

Лейтенант Приганн с остатками 2-го батальона 472-го пехотного полка и 9-й батареи 252-го артиллерийского полка занимал позиции перед Дьяковом на более высоком западном берегу. Правее, в районе Полашкина держал оборону майор Гоффер с 3-м батальоном 7-го пехотного полка из Швайднитца. Обе позиции были господствующими и выгодными, и Гоффер с Приганном намеревались по максимуму использовать имеющиеся преимущества.

День выдался серым и холодным. Когда уже совсем рассвело и утро переходило в день, начался снегопад – легкий, сухой декабрьский снег кружился в водоворотах ветра над полями и над замерзшей Рузой. Снежное покрывало ложилось на трупы лошадей, разбитую и брошенную технику и погибших в боях солдат.

С опушки леса генерал Доватор наблюдал за тем, как передовые подразделения спускаются к реке. С расстояния он слышал звуки перестрелки. Казаки спешились.

Доватор отдал приказ командиру головного полка, майору Линнику:

– Атакуй справа от авангарда!

Майор отдал честь и выхватил шашку. Скомандовал. 1-й эскадрон поскакал из леса. Все походило на сказочную гонку призраков. За село Толбузино, вниз к реке. В этот момент застрочили немецкие пулеметы.

Эскадрон немедленно рассеялся, всадники слетели с коней и попадали в снег. Атака не удалась.

Это разозлило генерала Доватора. Вместе с командиром полка майором Линником он проскакал по проселку на север до шоссе, связывавшего Рузу с Волоколамском. Там находились головные части 20-й дивизии. 14-й конно-артиллерийский дивизион продвигался через лес. Время было около полудня.

С опушки леса хорошо просматривалось Полашкино. Вещевые обозы 252-й пехотной дивизии двигались по дороге в западном направлении.

– Полковник Тавлиев, – позвал генерал. Командир 20-й дивизии подошел. – Мы перейдем реку, обходя село Полашкино справа. Затем мы ударим в тыл и во фланг вон тем колоннам. Я пойду с вами.

Эскадроны поскакали галопом. Но не успели они выехать из леса, как попали под мощный пулеметный огонь.

– Разворачивай конницу, полковник, – прокричал генерал. – Выбить фашистов из села.

Со своим штабом Доватор поскакал к избе у реки. Он спешился и похлопал коня по холке. Гнедого звали Казбек. Он нервничал.

– Тихо, Казбек, – успокаивал его генерал. Он бросил уздечку конюху Акопяну. – Выводи коня, чтоб не замерз.

Доватор наблюдал за боем через бинокль. Окраина Дьякова справа пылала, объятая пламенем. Село обстреливала русская артиллерия. Но спешившиеся всадники из советского 22-го кавалерийского полка были прижаты к земле.

Следом из леса на галопе выехал 103-й полк, конники начали разворачиваться для атаки, но и им пришлось спешиться. Кавалеристы продвигались пешком. Вот они достигли льда реки, потом ее середины. Тут им пришлось залечь под непрекращающимся пулеметным огнем противника.

– Надо помочь им выбраться со льда! – закричал генерал. Он вытащил из кобуры пистолет, передернул затвор и большими похожими на прыжки шагами побежал к реке. Его адъютант, политрук штабного эскадрона, дежурный офицер и штабной охранник побежали за ним.

Менее 20 м отделяло генерала от прижатых огнем противника на середине реки кавалеристов. Тут с правого конца села застрочил немецкий пулемет. Доватор остановился как вкопанный, точно чего-то внезапно испугался, затем тяжело опустился на наст, по которому ветер гнал поземку из перемешанных с несгоревшим порохом снежинок.

Адъютант подбежал к генералу. Но пулемет не умолкал. Немецкий ефрейтор не снимал пальца со спуска. Фонтанчики снега там, где падали пули, помогали солдату прицеливаться. Он сразил и адъютанта с немецкой фамилией Тейхман. Очередь зацепила также и полковника Тавлиева, рухнувшего рядом с командиром корпуса.

– Собаки! – прокричал политрук Карасев. – Собаки!

Полы его шинели развевались на ветру. Политрук подбежал к Доватору и приподнял его. Но тут на снегу вновь заплясали фонтанчики, и пули настигли политрука. Мертвый, он повалился на лед.

Наконец лейтенанту Куликoву и лейтенанту Сокирову удалось подползти к генералу. Под непрекращающимся пулеметным огнем они вытащили своего генерала со льда и отнесли за избу.

Жеребец Казбек встал на дыбы при виде погибшего хозяина. А пулеметчики в Полашкине всё били и били. Пехотинцы из Швайдница отражали яростную атаку кавалерийского полка Шамякина, горевшего желанием отомстить за Доватора. Когда армия терпит поражение, неизбежно начинается поиск козлов отпущения. В тот день, когда генерал Доватор сложил голову на льду Рузы, первая политическая буря пронеслась по рядам германского генеральского корпуса. Адольф Гитлер сместил с должности генерал-фельдмаршала фон Браухича, главнокомандующего сухопутными войсками, и лично принял командование ими. Генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий теснимой противником со всех сторон группы армий "Центр", получил "отпуск по болезни". На его место назначили генерал-фельдмаршала фон Клюге. Самого Клюге на посту командующего 4-й армией сменил генерал Хайнрици. 20 декабря 1941 г. весьма обеспокоенный Гудериан вылетел в Восточную Пруссию, чтобы встретиться с Гитлером в его ставке. Генерал хотел уговорить фюрера передвинуть немецкий фронт на более выгодные позиции – если придется, еще дальше назад.

Пятичасовая беседа имела историческое значение. Фюрера охватывало раздражение, волнение, но он был исполнен фанатичной решимости драться; беспомощное и подобострастное германское командование напоминало придворных вельмож в военной форме; Гудериан же один пытался вести горячий спор с Гитлером, доказывая ему свою точку зрения, честно и откровенно обрисовывая обстановку на фронте.

При первом же упоминании слова "отступление" Гитлер взорвался. Оно было для него равносильно укусу ядовитой змеи. Перед его мысленным взором выросла тень катастрофы, постигшей Наполеона в 1812 г. Все, что угодно, только не отступление!

Со всей страстью Гитлер старался убедить Гудериана:

– Если я разрешу им отступать, их ничто не удержит. Солдаты просто побегут. А принимая во внимание морозы, глубокий снег, гололедицу на дорогах, это означает: первым делом они бросят тяжелое вооружение, а потом – легкое, потом они побросают винтовки, и в конце концов не останется ничего. Нет. Нужно держаться на оборонительных позициях. Транспортные узлы и центры снабжения надо защищать как крепости. Войска должны вгрызаться в землю, они должны зарываться в нее и не сдавать ни сантиметра!

Гудериан возразил:

– Мой фюрер, сейчас земля в России промерзла на глубину больше метра. Никто не сможет зарыться в нее.

– Тогда примените минометы, стреляйте в землю, и путь солдаты прячутся в воронках, – стоял на своем Гитлер. – Так мы поступали во Фландрии в первую войну.

Гудериану вновь пришлось разворачивать Гитлера лицом к фактам.

– Во Фландрии почва мягкая. А в России теперь от снаряда остается воронка не более десяти сантиметров глубиной и размером с таз для умывания – почва тверже железа. Более того, в дивизиях не хватает орудий и, что еще важнее, снарядов для подобного рода экспериментов. У меня у самого осталось по четыре тяжелых гаубицы на дивизию, причем не более чем с 50 выстрелами на каждую. И это на участке фронта длиной в 30 километров. Прежде чем Гитлер успел прервать его, Гудериан продолжал: – Позиционная война на такой неблагоприятной местности станет войной на истощение, какой была Первая мировая. Мы потеряем цвет офицерского и унтер-офицерского корпуса. Понесем колоссальные потери, не добившись никакого преимущества. И потери эти будут невосполнимыми.

В бункере фюрера в Вольфсшанце воцарилась мертвая тишина. Молчал и Гитлер. Затем он подошел к Гудериану и, точно заклиная его, произнес: