Текст книги "Гитлер идет на Восток (1941-1943)"

Автор книги: Пауль Карель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 53 страниц)

Часть шестая.
КАВКАЗСКАЯ НЕФТЬ.

Автомобиль генерал-полковника Гальдера выехал из Мауэрского леса в Восточной Пруссии, где в очень хорошо замаскированном месте располагалось OKХ – Главное командование сухопутных войск, – на дорогу в Растенбург. Весенний ветер ерошил листву вековых буков. Из-за его дуновений поверхность Мауэрского озера покрывалась белыми барашками. Облака, которые он гнал по небу, висели так низко над землей, что казалось, они вот-вот врежутся в камень на холме, где располагалось военное кладбище Лётцен.

Шла вторая половина дня 28 марта 1942 г. Генерал-полковник Гальдер, начальник Главного армейского штаба, держал путь в Ставку Гитлера, в его "Вольфсшанце", затерянное в лесах под Растенбургом.

На коленях у дежурного офицера лежал портфель – в тот момент, наверное, самый ценный портфель в мире. В нем находились оперативные планы немецких главных штабов на 1942 г.

Гальдер мысленно вновь и вновь прокручивал свои предложения. Идеи, соображения и пожелания, высказанные Гитлером как главнокомандующим сухопутных войск и верховным главнокомандующим вооруженных сил на ежедневных совещаниях, посвященных обсуждению ситуации, Гальдер тщательно внес в черновые записи. Главной составляющей плана кампании 1942 г. являлась полномасштабная атака на южном участке в направлении Кавказа. Цель состояла в уничтожении русских войск между Донцом и Доном, овладении перевалами через горы Кавказа и, наконец, в захвате огромных нефтяных месторождений Каспия.

Начальника Главного штаба подобный план в восторг отнюдь не приводил. Его терзали сомнения, оправданно ли крупное наступление ввиду потерь, понесенных немцами в ходе зимней кампании. Многие опасные кризисные ситуации, уже разрешившиеся для того, кто прочитал предыдущие главы данной работы, тогда, в конце марта 1942 г., еще служили поводом для беспокойства германского Верховного командования и штаба сухопутных войск. В тот момент еще не завершился разгром армии генерала Власова на Волхове. Граф Брокдорфф-Алефельдт с дивизиями 2-го корпуса все еще находился в Демянском котле. Операция "Мостостроение" началась, но еще оставалась далека от благополучного завершения. Боевая группа Шерера в Холме пока сражалась в окружении.

Даже в районе Дорогобуж-Ельня, всего в 40 км восточнее Смоленска, обстановка в конце марта продолжала быть критической. Советские войска действовали силами 33-й армии, 1-го гвардейского кавалерийского и 4-го воздушно-десантного корпусов. Севернее советские 39-я армия и 11-й кавалерийский корпус продолжали удерживать опасный выступ на линии фронта западнее Сычевки.

Однако то были конечно же не единственные заботы, терзавшие начальника Главного штаба в конце марта. В Крыму Манштейн со своей 11-й армией по-прежнему неподвижно стоял под Севастополем, а в январе русским даже удалось отбить у немцев Керченский полуостров. Но самая критическая ситуация складывалась под Харьковом, где с середины января не утихали тяжелые бои. Советское Верховное Главнокомандование во что бы то ни стало стремилось с помощью двустороннего охвата вырвать Харьков из рук противника. Северный клин охвата застрял в районе Белгорода и Волчанска, но вот южный – советская 57-я армия – сумел прорвать немецкий фронт на Донце по обе стороны от Изюма, в результате чего образовалась брешь шириной 80 километров. Советские дивизии уже создали плацдарм глубиной 100 километров. Головные атакующие части противника угрожали Днепропетровску, центру снабжения группы армий "Юг". Превратится или нет вклинение Советов в районе Изюма в прорыв дамбы бурной рекой с непредсказуемыми последствиями зависело от того, сумеют ли немцы удержать два краеугольных камня обороны Балаклею и Славянск. Последние несколько недель оба населенных пункта защищали батальоны двух немецких пехотных дивизий, проявляя чудеса подлинного героизма. От результатов этой борьбы зависело будущее всего Южного фронта. Славянск обороняла 257-я пехотная дивизия из Берлина, Балаклею – 44-я пехотная дивизия из Вены.

В жестоких и кровопролитных боях берлинские полки под командованием генерала Сакса, а позднее – полковника Рюхлера разгромили войска противника на южном крае Изюмской излучины. Боевая группа полковника Драббе, командовавшего 457-м пехотным полком, продемонстрировала такое воинское умение, отвагу и самопожертвование в схватках за крохотные деревушки, колхозы и маленькие хутора, что даже в советских оперативных сводках – как правило, скупых на освещение подвигов немецких солдат – говорилось о них с восхищением. Сражение за станицу Черкасскую стало примером такого рода боев. За одиннадцать дней группа Драббе в составе 1000 человек лишилась почти половины личного состава. Около 600 защитников держали круговую оборону по 14-километровому фронту. Количество погибших советских солдат перед позициями немцев в станице достигало 1100 человек. В конце концов русские овладели станицей, но к тому моменту, когда это произошло, в сражении за нее со стороны противника участвовало до пяти полков.

Прежде чем во второй половине дня 28 марта выехать из своей штаб-квартиры и направиться в "Вольфсшанце", генерал-полковник Гальдер запросил оперативные сводки 257-й пехотной дивизии, где содержались сведения о битве, полыхавшей уже семьдесят суток. Он хотел, чтобы дивизию упомянули в коммюнике Главного командования: на тот момент ее полки отразили 180 неприятельских атак, и 12 500 убитых красноармейцев осталось лежать перед линией ее обороны. Три советских стрелковых и одна кавалерийская дивизия были серьезно потрепаны и еще четыре стрелковых дивизии и одна танковая бригада понесли значительные потери. Конечно, и потери немцев говорили о степени ожесточенности боев: 652 убитых, 1663 раненых, 1689 обмороженных и 296 пропавших без вести – итого 4300 человек, половина всех потерь дивизии за десять месяцев ведения боевых действий в России. Так обстояли дела под Славянском.

На северной оконечности зоны прорыва на Изюме, в районе Балаклеи, действовала венская 44-я пехотная дивизия, 134-й пехотный полк из состава которой являлся наследником полка "Хох-унд-Дойчмайстер"1. Дивизия под командованием полковника Дебуа удерживала позиции, проходившие от Андреевки через Балаклею и Яковенково к Волкову Яру – то есть линию протяженностью 100 километров. И на этом 100-километровом фронте атаковал целый советский корпус, пользовавшийся поддержкой бронетехники и батарей реактивной артиллерии.

Здесь тоже боевые группы и их командиры стали душой сопротивления. Подвиги боевой группы полковника Бойе, командира 134-го пехотного полка, действовавшей на жизненно важных участках в районе Яковенково и Волкова Яра, на высоком, продуваемом ледяными ветрами берегу Балаклеи, заслуживают места на страницах, где описаны деяния величайшего героизма, совершенные немцами на Востоке.

Бои шли вокруг деревень и хуторов – иными словами, за места расквартирования солдат. При температуре 50 градусов ниже нуля хата с теплой печкой обеспечивала возможность короткого сна, и обладание ими становилось вопросом жизни и смерти. Немцы дрались за села, а русские пытались выбить их оттуда, потому что тоже хотели перебраться из утопавших в снегу укреплений, за которыми сосредотачивались для атаки, под крышу, к теплым печам, чтобы получить шанс поспать несколько часов без страха замерзнуть насмерть.

Вновь борьба шла за элементарное выживание. И немцы и русские находились на пределе своих сил. На сей раз интересы солдат в окопах и штабах совпали: и те и другие хотели, чтобы 44-я пехотная дивизия удержала Балаклею и села к северу от нее. Правда, первые нуждались в тепле и крове, а вторыми двигали соображения стратегического характера. Если бы немцы потеряли угловую точку, Балаклею, и высоты, господствующие над дорогой к западу от города, Тимошенко смог бы превратить изюмскую брешь в крупномасштабный прорыв на Харьков.

Но Балаклея держалась, со всем упорством обороняемая 131-м пехотным полком полковника Поппинга. Однако севернее опорный пункт № 5 с находившимся на нем 1-м батальоном 134-го пехотного полка подвергся такому массированному штурму, что удержать позиции стало невозможно. Батальон отражал атаки советских танков до последнего человека. Среди погибших в тех боях был и обер-лейтенант фон Хаммерштайн, племянник бывшего начальника Управления сухопутных войск, фон Хаммерштайн-Экворда. В тех оборонительных баталиях участвовало немало молодых офицеров, подобных Хаммерштайну, готовых пожертвовать собой ради других. Вместе с прокопченными дымом сражений бесстрашными старыми унтер-офицерами и обер-ефрейторами они создавали небольшие боевые команды, неизменно проявлявшие чудеса подлинного героизма.

Так, обер-лейтенант Форманн с оставшимися в живых бойцами 2-й роты в жестоком ночном бою разгромил целый советский батальон.

Обер-лейтенант Иордан, командир 13-й роты, сам, лежа перед русскими позициями в районе Яковенкова, ночь за ночью направлял огонь своих пехотных орудий на пулеметные точки противника на холме, уничтожая их одну за другой. И Форманн и Иордан оба нашли свою смерть и могилы в Сталинграде.

Сколь ожесточенными были бои на Балаклейском участке, можно судить по тому факту, что полковнику Бойе вместе со своим штабом не раз приходилось участвовать в рукопашных схватках, с пистолетами и гранатами в руках отражая атаки русских. В конце концов советский лыжный батальон вышел к крайне важной дороге Балаклея-Яковенково на южном фланге боевой группы и обосновался в огромных скирдах соломы. Бойе бросил последние имевшиеся в его распоряжении резервы, чтобы спасти свою боевую группу от смертельной опасности окружения. Русские словно вгрызлись в землю и не подавались ни на шаг. Даже когда солома запылала от бомб пикирующих бобардировщиков, они стреляли из пушек и оборонялись до последнего.

Что интересно в тех тяжелейших боях, так это то, что решающая роль в них часто принадлежала отдельным личностям. В общем и целом все успешные оборонительные сражения, которые вели немецкие войска зимой и весной 1942 г., выигрывались по большей части благодаря солдатам. В то время немецкий солдат превосходил своего русского противника и опытом, и боевым духом. Уже одним этим фактом можно объяснить поразительные подвиги, совершаемые часто вынужденными полагаться только на самих себя немцами на передовой от Шлиссельбурга до Севастополя, где им повсеместно приходилось иметь дело с численно превосходящим и технически лучше оснащенным противником.

Приводимый далее пример храбрости, хладнокровия и практической смекалки из района жарких схваток под Харьковом вполне и вполне типичен.

В марте 1942 г. 3-я танковая дивизия действовала на данном участке в роли пожарной команды на фронте, где постоянно то там, то тут возникали угрозы прорыва. В районе населенного пункта Непокрытая унтер-офицер Эрвин Дрегер с пятнадцатью солдатами 1-й роты 3-го стрелкового полка удерживал линию протяженностью почти два километра. Это, естественно, оказалось возможным только благодаря особому тактическому подходу Дрегера и стальным нервам его людей – всех как один ветеранов Восточного фронта. Используя трофеи, Дрегер вооружил каждого из них пулеметом, оставив три ствола про запас, просто на всякий случай. В селе и на его окраине, а также на подступах к нему Дрегер приказал сложить большие запасы пулеметных боеприпасов, чтобы стволы могли обслуживаться без привлечения второго номера расчета.

Солдаты Дрегера располагались широкой дугой перед рощицей, откуда русские постоянно разворачивали свои атаки. Это как раз и была та точка, в который передовые части противника намеревались осуществить прорыв, хотя, конечно, ни Дрегер, ни даже командование 3-й танковой дивизии о том не знали. Советы выбрали дату 17 марта. Ближе к 10.30 русские пошли в атаку силами батальона. Дрегер со своим пулеметом находился по центру – то есть в самой удаленной от противника точке дуги. Русские всё приближались – ни выстрела. Дрегер отдал строгий приказ:

– Не стреляйте, пока я не начну.

Противник находился уже в 50 метрах, когда заговорил "ведущий пулемет" Дрегера. Несмотря на весь свой опыт, бывалые солдаты испытали большое облегчение, услышав сигнал открыть огонь. Поскольку противник нацеливался как раз в середину дуги, немцы действовали своего рода охватом. Под плотным огнем с обоих флангов русский штурм сорвался уже через двадцать минут после начала. В группе Дрегера не погиб никто, в то время как русские понесли тяжелейшие потери.

После получасового затишья русская артиллерия открыла прицельный огонь по выявленным пулеметным точкам немцев. Дрегер и его люди только потешались над этим – надо ли говорить, что они давным-давно уже оставили прежние позиции и заняли новые.

Русские за четырнадцать часов ходили в атаку пять раз. Пять раз батальоны рушились на землю под сосредоточенным огнем пулеметов группы Дрегера. Шестнадцать упорных храбрецов противостояли противнику, превосходившему их численно примерно в сто раз.

Однако через три дня война заставила Дрегера заплатить за победу дорогой ценой. Противник в конце концов вынудил унтер-офицера и его взвод оставить село. Но при 30-градусной температуре и на пронизывающем ветру они нуждались в крыше над головой – в хате, комнате или хотя бы подвале. Дрегер решил отбить колхоз у противника неожиданным ударом. Командира скосила автоматная очередь. Солдаты оттащили его за скирду соломы. Дрегер постукивал леденевшими пальцами одной руки о пальцы другой, словно желая согреть их. Делая так, он вслушивался в холодный мрак ночи. И вдруг этот обычно не склонный к каким-то жестам и тем более к громким фразам человек сказал своим товарищам:

– Слышите? Это смерть стучится в двери.

С этими словами он и умер. Генерал-полковник Гальдер не знал о том, что случилось с унтер-офицером Дрегером, но 28 марта он внимательно изучил оперативную сводку, отправленную штабом 44-й пехотной дивизии из района боев под Балаклеей.

13 февраля он передал документы Йодлю для включения в коммюнике Главного командования. Четырнадцатого числа венцев упомянули впервые. С тех пор прошло шесть недель. В общем и целом советское наступление истощило силы и обломалось об удивительную стойкость немецких солдат на ключевых точках обороны в Изюмской излучине. Но даже и при оптимизме и уверенности, что кризис этот, как и другие, будет преодолен, все же остается резонный вопрос: не лучше ли было бы сделать паузу на всем Восточном фронте, включая и участок группы армий "Юг", и пусть бы русские атаковали, изматывая себя, разбивая лбы о немецкую оборону и постепенно истощая свои резервы?

Этот вопрос Гальдер вновь и вновь задавал себе и своим офицерам в ходе подготовки планов кампании 1942 г.

Но начальник оперативного управления генерал-майор Гейзенгер возражал, что подобный подход повлечет за собой утрату инициативы и соответственно потерю непредсказуемого количества времени. Время же играло на руку противнику. Если немцы хотели сломить его волю, поставить врага на колени, то должны были поспешить и сделать это как можно скорее.

Гальдер с подобным доводом согласился, но, по его мнению, главный удар нового наступления следовало вновь нацелить в сердце Советского Союза – на Москву.

Однако как раз именно против этого Гитлер и возражал, причем категорически. Он, похоже, побаивался Москвы. Теперь, после всего случившегося на Центральном фронте, ему хотелось предпринять нечто совершенно новое – поискать решения на юге, лишить Сталина кавказской нефти и нанести удар по Персии. Определенная роль в этом плане отводилась Африканской армии Роммеля. "Лису пустыни", который готовился развернуть наступление из Киренаики против британцев в Газале и Тобруке – сердца обороны англичан в Северной Африке, – предстояло затем через Египет и Арабскую пустыню выйти к Персидскому заливу. Таким образом был бы перерезан единственный сухопутный мост между Британией и Россией и перекрыт наикрупнейший канал поступления американской помощи в СССР после Мурманска. Более того, кроме русской нефти немцам в данном случае достались бы и куда более богатые арабские нефтяные месторождения. Марса произвели в боги экономической войны.

Автомобиль Гальдера остановился перед заграждением у 1-го подъезда 1-й специальной зоны "Вольфсшанце" – Ставки Гитлера. Часовой отдал честь. Шлагбаум поднялся. По узкой асфальтированной дорожке машина въехала в лесной форпост Гитлера. Низкие выкрашенные в защитный цвет бетонные бункеры с плоскими усаженными кустами крышами надежно скрывались среди высоких буков. Засечь постройки было невозможно даже с воздуха. Весь район дислокации ставки окружали плотные кольца колючей проволоки и минных полей. На всех дорогах располагались блокпосты. Короткую железнодорожную ветку вывели из употребления, теперь по ней ходил только дизель с вагоном Геринга, курсировавший от ставки к боевому штабу маршала авиации в Иоганнисбергском лесу возле озера Шпирдинг, что южнее Растенбурга.

Генерал-полковник Йодль как-то заметил, что "Вольфсшанце" являл собой некий гибрид концентрационного лагеря и монастыря. Ставка, вне сомнения, была спартанским военным лагерем и отличалась от остальных такого рода объектов тем, что Гитлер, работая до двух, трех и даже четырех утра, превратил в нем ночь в день. Нравилось им это или нет, ближайшим помощникам фюрера приходилось подлаживаться под его ритм жизни.

Гальдер проехал мимо справочно-информационного бюро начальника СМИ рейха. Справа располагалась радиотелефонная станция лагеря, а рядом с ней квартиры Йодля и Кейтеля. На левой стороне дороги находились бункеры Бормана и службы безопасности рейха. На самом дальнем конце леса жил и работал Гитлер в бункере, обнесенном высокой проволочной изгородью. Вместе с восточноевропейской овчаркой Блонди эта проволочная изгородь являлась последним барьером перед отшельничьим гнездом Гитлера в Растенбургском лесу.

На совещание 28 марта Гитлер созвал только представителей самого ближнего круга, только самых главных командиров вооруженных сил – Кейтеля, Йодля и Гальдера вместе с полудюжиной высших офицеров трех родов войск. Одни стояли, другие сидели на высоких деревянных стульях вокруг дубового стола с картой. Гитлер сидел посредине широкой стороны стола, а начальник Главного штаба занимал место с узкой стороны.

Получив слово, Гальдер начал излагать свою схему действий. Она скрывалась за кодовым названием операция "Блау". Изначально предполагалось назвать операцию "Блау" операцией "Зигфрид", но после того, как император Фридрих Барбаросса подвел его, Гитлер больше не хотел избирать в покровители боевых операций Германии непобедимых мифологических героев1.

Гитлер постоянно прерывал Гальдера, задавая всевозможные вопросы. Они все время уклонялись от темы, однако через три часа Гитлер в конечном итоге одобрил план в общих чертах. Схема действий выглядела следующим образом: Часть 1. Две группы армий образуют огромные клещи. Северный клин продвигается из района Курск-Харьков к среднему течению Дона на юго-восток, тогда как правый – быстро выдвигается в южном направлении из района Таганрога. Оба клина соединяются западнее Сталинграда, окружая и уничтожая главные силы советских войск между Донцом и Доном. Часть 2. Наступление на Кавказ, 1100-километровая череда гор которого протянулась между Черным и Каспийским морями, а затем выход к нефтяным месторождениям России.

Стоял полдень, когда Гальдер покинул "Вольфсшанце" и отправился обратно в Мауэрский лес. Начальник штаба сухопутных войск чувствовал себя утомленным и подавленным, его переполняли сомнения и раздражение из-за всезнайства Гитлера. Но в то же время Гальдер видел, что ему удалось убедить Гитлера принять по меньшей мере практически осуществимый план план, в соответствии с которым немецкие войска не бросались бы дивизиями в топку войны, а продвижение осуществлялось бы медленно, поэтапно, от одного хорошо укрепленного форпоста к другому. Если бы замысел удался, Сталин лишился бы всего Кавказа, а заодно с ним Астрахани и устья Волги – иными словами, как сухопутной, так и водной связи с Персией. Таким образом, на юге удалось бы решить задачи, поставленные планом "Барбаросса".

Все, что оставалось, облечь проект в форму коротких и понятных приказов различным родам войск вооруженных сил.

Спустя неделю, 4 апреля 1942 г., генерал-полковник Йодль подал на рассмотрение фюрера проект директивы. Штаб оперативного руководства Вермахтом разрешил проблему в типичной для германских штабистов манере: он начал с краткого обзора обстановки, перечисления отдельных оперативных задач, оставляя значительную свободу действий командующему группой армий "Юг", генерал-фельдмаршалу фон Боку, в том, что касалось практической реализации плана гигантской по масштабам операции. Такого подхода требовали штабные традиции на протяжении 130 лет, начиная с Шарнхорста, Шлиффена и Людендорфа.

Но проект плана операции "Блау", представленный Главным командованием, получил нокдаун уже на старте. В ходе критических ситуаций, возникавших на протяжении прошедшей зимы, Гитлер утратил веру в лояльность генералов. Командующие и командиры корпусов не раз недвусмысленно демонстрировали нежелание подчиняться его приказам. После громкого ухода Браухича Гитлер возложил обязанности главнокомандующего сухопутными войсками на себя, а он не был готов ограничить собственную власть "растяжимыми рамками задач".

Ознакомившись с проектом плана, он не стал подписывать его. План, как заявил фюрер, предоставлял командующему группой армий "Юг" слишком большую свободу действий. Гитлер не собирался отдавать растяжимых приказов.

Он настаивал на подробных указаниях. Он хотел наблюдать ход выполнения операции буквально поминутно и видеть все до мельчайших деталей. Когда Йодль не согласился с ним, Гитлер взял бумаги у него из рук со словами: "Я сам займусь этим делом". На следующий день на десяти машинописных страницах появился результат его трудов – "Директива фюрера № 41 от 5 апреля 1942 г.". Как и план "Барбаросса", или директива № 21, этот новый приказ стал одним из самых судьбоносных документов во время Второй мировой войны. Он представлял собой нечто среднее между боевым приказом, основополагающим решением, регламентом практического выполнения задач и мерами обеспечения безопасности.

Поскольку директива являлась не просто планом громадной военной кампании, но также и детальным графиком событий, приведших в итоге к Сталинграду, – документом, в котором фактически уже закладывались предпосылки поворотного пункта войны, – наиболее важные абзацы из него стоят того, чтобы процитировать их тут.

Уже в преамбуле мы находим смелое заявление: "Зимняя битва в России близится к завершению. Враг понес очень большие потери в живой силе и технике. Стремясь развить то, что казалось на первых порах успехом, он в ходе зимы истратил большинство своих резервов, предназначенных для дальнейших операций".

Исходя из данного тезиса, автор документа продолжал: "Как только позволят погода и условия местности, германское командование и германские войска, имея превосходство над противником, должны вновь захватить инициативу, чтобы диктовать свою волю неприятелю. Цель состоит в том, чтобы уничтожить живую силу, оставшуюся в распоряжении Советов для продолжения сопротивления, и настолько, насколько возможно лишить их жизненно важного военно-экономического потенциала".

И вот как Гитлер предполагал реализовывать план: "Продолжая придерживаться первоначальной главной линии кампании на Востоке, в центре фронта нам надо временно избрать тактику сдерживания… в то же время сосредоточив все имеющиеся в распоряжении силы для проведения главной операции на южном участке, с целью уничтожения противника на Дону, впоследствии овладеть нефтяными месторождениями Кавказского региона и перейти сам Кавказ".

Что же касается детального плана практической реализации кампании, в директиве говорилось: "Задача сухопутных войск и Люфтваффе после окончания периода распутицы – создать условия для выполнения планов главной операции. Это подразумевает очистку от противника и укрепление всего Восточного фронта и тыловых районов. Следующими задачами будет очистка от противника Керченского полуострова в Крыму и взятие Севастополя". Ключевой проблемой в этой крупной операции являлся вытянутый вдоль Дона фланг. Чтобы устранить коренящуюся в этом угрозу, Гитлер принял пагубное решение, которое ускорило сталинградскую катастрофу. Он отдал следующий приказ: "Поскольку Донской фронт в процессе операции будет все более и более растягиваться, позиции на нем займут наши союзники… венгры на самом севере, далее итальянцы и затем ближе всего к юго-востоку румыны".

Довольно большой стратегии и теории. Что же до практического выполнения поставленных задач, кампания начиналась с операции "Охота на дроф" в Крыму. В своей книге "Наиболее важные операции Великой Отечественной войны" советский военный историк полковник П.А.Жилин говорил о ситуации в Крыму весной 1942 г. следующее: "Упорное сопротивление советских войск и Черноморского флота лишило врага стратегических преимуществ и сорвало его расчеты. Немецкая 11-я армия, связанная боями в Крыму, не могла участвовать в наступлении на Волгу и на Кавказ".

И это совершенно верно. Поскольку для Советов было очень важно держать 11-ю армию Манштейна запертой в Крыму, Сталин мобилизовал с этой целью огромные силы.

Три советские армии – 47, 51 и 44-я – всего семнадцать стрелковых и две кавалерийские дивизии, три стрелковые и четыре танковые бригады блокировали 18-километровый Парпачский перешеек – проход из Крыма к Керченскому полуострову. Керчь, в свою очередь, являлась трамплином для прыжка к восточному побережью Черного моря и оттуда к предгорьям Кавказа.

Каждый километр этого жизненно важного перешейка обороняло приблизительно 10 000 человек – по десять человек на метр.

Советские войска занимали позиции за противотанковым рвом шириной 10 и глубиной 5 метров, пролегавшим по всей ширине перешейка. Позади рва тянулись густые проволочные заграждения, лежали обширные минные поля. Противотанковые ежи, сваренные из перекрещенных между собой рельсов, прикрывали подступы к пулеметным гнездам, дотам и орудийным окопам. При том, что с обоих флангов 18-километровый фронт защищала вода, возможность охватного маневра для нападающих отсутствовала.

– И что же, господин генерал-полковник, нам здесь придется наступать? – спросил Манштейна его водитель и доверенное лицо, Фриц Нагель, посмотрев в оптический прибор на наблюдательном пункте 114-го артиллерийского полка, откуда открывался хороший вид на советские позиции.

– Да, Нагель, здесь нам придется наступать, – кивнул Манштейн. Он сдвинул назад пилотку и взглянул в стереотрубу, в которую только что смотрел унтер-офицер.

Фрица Нагеля знали и любили во всех штабах. Уроженец Карлсруэ, он служил водителем Манштейна с 1938 г. Когда бы Манштейн ни выезжал на передовую, за рулем неизменно сидел Нагель. Он был само спокойствие и не раз с честью выходил из опасных ситуаций. Несколько раз его ранило. Однако Манштейна не задевали ни пуля, ни осколок. Нагель являлся еще и чем-то вроде талисмана.

Манштейн приехал на передовой наблюдательный пункт 114-го артиллерийского полка на участке 46-й пехотной дивизии в северной части фронта, пролегавшего через Парпачский перешеек, чтобы еще раз посмотреть на советскую систему обороны.

– Какие еще новости? – спросил он командира 46-й пехотной дивизии.

– Ничего особенного, господин генерал-полковник, – ответил генерал-майор Гакциус.

– Что ж, хорошо. Удачи вам и до послезавтра, – проговорил Манштейн. Пойдемте, Нагель. Едем домой.

Послезавтра было 8 мая, день начала операции "Охота на дроф" прорыва в Керчь.

Если имеешь дело с втрое численно превосходящим тебя врагом, к тому же закрепившимся на продуманных рубежах обороны, выбить его с позиций можно только храбростью и хитростью. Поэтому в основу своего плана Манштейн положил хитрость.

Советский фронт на перешейке отличался довольно своеобразными очертаниями: в южной части он шел ровно на север, но в северной имел выступ в западном направлении. Образовался выступ после того, как зимой советские войска обратили в бегство румынскую 18-ю дивизию, тогда немецким батальонам едва удалось залатать брешь и остановить прорыв неприятеля.

Атаковать во фланг выступа – такое решение лежало на поверхности. Но ввиду его очевидности русские хорошо подготовились к подобному шагу противника, сосредоточив на данном участке две армии и едва ли не все резервы, и Манштейну пришлось побороть соблазн. Тот факт, что он избрал другой путь, вновь обнаруживает в нем выдающегося стратега Второй мировой войны.

Конечно, Манштейн сделал все, чтобы убедить разведку противника в своем намерении ударить на севере. Сооружались ложные артиллерийские позиции, постоянно тасовались войска на северном и центральном участках фронта, посылались сообщения, предназначенные для служб радиоперехвата неприятеля, проводились обманные разведывательные операции.

Но Манштейн тем временем готовил штурм на противоположной оконечности фронта – на южном участке. 30-му армейскому корпусу генерал-лейтенанта Максимилиана Фреттер-Пико предстояло силами трех пехотных дивизий – 50, 28-й легкой и 132-й – пробить дыру в обороне советской 44-й армии. После этого 22-я танковая дивизия генерал-майора Вильгельма фон Апелля, а также механизированная бригада полковника фон Гроддека должны были устремиться в проход с целью углубиться в советский тыл и, впоследствии повернув вправо, совершить охват советских войск, после чего осуществить прорыв дальше на восток.

Это был смелый, почти отчаянный план – пять пехотных и одна танковая дивизия против трех армий. Поддержку немецких пехотинцев осуществляли эскадрильи бомбардировщиков "Штука" из 8-го авиакорпуса генерал-полковника фрайгерра фон Рихтгофена и части 9-й дивизии ПВО генерал-майора Пикерта. Для ведения артподготовки из-под Севастополя перебросили батареи тяжелых армейских орудий.

Для преодоления главного препятствия, противотанкового рва, Манштейн придумал особую хитрость.

На побережье восточнее Феодосии в ночь с 7 на 8 мая царило непонятное оживление. На воду спускались штурмовые суда, на борт которых грузились саперы и пехотинцы баварской 132-й пехотной дивизии. Однако двигатели молчали. Суда одно за другим под взмахи весел бесшумно скользили по воде все дальше от берега. Вскоре таинственный флот исчез во тьме ночи – четыре штурмовых роты качались на волнах Черного моря. Около 02.00 они взяли курс вдоль берега на восток.