Текст книги "Меж двух огней"

Автор книги: Патрик Вудроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

7

– Время – два часа шестнадцать минут ночи, понедельник, восемнадцатое октября. Комната тринадцать, полицейское управление международного аэропорта «Схипхол». Присутствуют: инспектор Интерпола Рутгер Верховен, агент Рональд Грут из полиции аэропорта «Схипхола» и Банбери Эдвард Стрейкен, Лондон, улица Тачбрук, двадцать семь «а». Беседа записывается. – Верховен сделал паузу и посмотрел на задержанного. Стрейкен кивнул в подтверждение.

– Мистер Стрейчен, – Верховен произнес его фамилию через «ч». Стрейкен отметил, что в самолете он такой ошибки не делал. Верховен говорил с акцентом, но тем не менее его английский был очень хорош. Этот ублюдок начинает придуриваться. – Вы понимаете, почему вы здесь?

Стрейкен кивнул.

– Пожалуйста, говорите вслух, идет запись.

– Да, инспектор Верховен. Я понимаю, почему я здесь, – произнес Стрейкен мягко. Его всегда что-то раздражало в представителях власти.

– Вы понимаете, что вас арестовали по подозрению в убийстве и попытке изнасилования?

– Да.

– Хорошо. Наша беседа будет проводиться в присутствии главного инспектора Дирка Купманса посредством видеосвязи с Виллемстадом, с острова Кюрасао. – Пауза. – Понятно?

– Да, – Стрейкен кивнул. Конечно, он, черт возьми, все понял.

Настала очередь Грута. Он нажал на кнопку большим пальцем. Монитор ожил, и перед Стрейкеном появился карибский главный инспектор.

Купманс сидел за столом. На нем была белая рубашка с короткими рукавами. На груди виднелись знаки отличия, выдающие в нем полицейского высшего ранга. Волосы выгорели, и было заметно, что он больше времени проводит вне офиса, чем в нем. Стрейкен узнал его лицо по плакатам, предупреждающим об опасности вождения в нетрезвом состоянии, – сухощавое и жесткое. Морщины на его загорелых щеках располагались узором песчаных дюн.

– Goedenavond, [1]1
  Добрый вечер (голл.) – Примеч. пер.


[Закрыть]Дирк. – Верховен старался вести себя неофициально. Возможно, он чувствовал себя не в своей тарелке под холодным взглядом серых глаз островитянина.

– Можете называть меня «сэр», инспектор. – В Виллемстаде было девять часов вечера. Рабочий день Купманса уже закончился, и он явно не был расположен отвлекаться от дела. Стрейкен подумал, что это хорошие новости, – Верховену придется проявлять осторожность.

Купманс начал говорить, его слова достигали Амстердама на две или три секунды раньше, чем он заканчивал артикулировать. Это была старая технология. Связь происходила не в реальном времени. Движения его рук напоминали движения робота.

– Итак, мистер Стрейкен. Как вы знаете, сегодня рано утром в гостинице «Сан-Марко» было найдено тело молодой женщины, после того как из ее комнаты был сделан звонок в скорую помощь. По оценке патологоанатома, она перенесла сердечный приступ из-за приема токсинов. Время смерти – приблизительно между одиннадцатью и двенадцатью вечера. Вас видели с этой женщиной за ужином в «Лобстер пот», и, как предполагается, именно вы вызвали скорую помощь в 23.59. Служащий отеля подтвердил, что в 00.10 человек, по описанию очень похожий на вас, покинул гостиницу в большой спешке. Ваше поведение вызывает подозрения. Расскажите мне об этом, пожалуйста.

Стрейкен поудобнее устроился на стуле. Ему нравилась спокойная властность Купманса. Никакой излишней помпезности, никакой мелодраматичности. Его крупная фигура и жесткий взгляд производили достаточно сильное впечатление. Стрейкену казалось, что с этим полицейским у него могут сложиться нормальные отношения, если он сам будет говорить коротко и по существу. Кроме того, как у всякого хорошего полицейского, у Купманса был по-настоящему острый нюх.

Стрейкен глубоко вздохнул и начал:

– Я был с Кристин Молине, когда она умерла. – Он сделал паузу. Очевидно, эта фраза всех заинтересовала. Верховен и Грут перешептывались на голландском. Купманс что-то писал. Либо он забыл нажать кнопку записи, либо не доверял аппаратуре.

Стрейкен продолжил:

– Я был с Кристин Молине, когда она умерла, но я не убивал ее. В аэропорту я написал письмо моему другу Питеру Зееману, где описал свою причастность к ее смерти и объяснил причины, по которым покидаю страну. Можете проверить. Девушка из персонала аэропорта согласилась отправить мое письмо по почте. К Питу оно должно прийти завтра. – Стрейкен старался говорить спокойным и уверенным голосом, чтобы они поняли: он не виновен.

Грут откашлялся:

– Как зовут девушку из персонала?

– Иоланда.

– Иоланда, а дальше?

– Я не знаю, – ответил Стрейкен, – на бейджике было указано только имя.

Грут подвигал подбородком, как будто пережевывая информацию. Верховен понял неуместность вопроса и сам пошел в атаку.

– Бог с ней, с девушкой. Кто такой Питер Зееман и почему вы уехали с Кюрасао?

– Зееман руководит школой дайвинга на южном побережье. Лучший инструктор на острове, – ответил Купманс за Стрейкена; его голос был глубоким и мягким. Вмешательство Купманса было важным: о Зеемане он отзывался с уважением и как бы выводил его за рамки сугубо личного контакта. Опрометчивый вопрос Верховена прозвучал оскорблением самого Кюрасао.

Стрейкен посмотрел на экран. Он удивился так же, как и Верховен. Если Купманс знал Зеемана, то шансы Стрейкена значительно возросли. Зееман поручится за него.

– Продолжайте, – сказал Верховен.

– С Кристин Молине меня познакомил Питер Зееман, инструктор по дайвингу в «Коралловом рае» в заливе Святого Михаила. Она погружалась вместе со мной в субботу днем. Я подводный фотограф, хотел снять большую барракуду.

– Я видел ее, – сказал Купманс, – огромная рыбина. Не меньше пятнадцати килограммов.

– Ближе к двадцати, я бы сказал. – Стрейкен заметил, что Верховен смотрит на монитор с недоверием. – Кристин пригласила меня на ужин. Мэгги Зееман привезла меня к ресторану «Лобстер пот» к десяти. Во время ужина я пошел купить сигарет и тут заметил, что Кристин что-то капает мне в бокал из пипетки.

Сигареты. Сейчас он многое бы отдал за сигарету. Он не выкурил ни одной с самого Кюрасао.

– Опишите пипетку, – сказал Грут.

– Ее было трудно разглядеть. Я был на расстоянии нескольких метров. Мне кажется, сантиметров пять длиной. Скорее пластмассовая, чем стеклянная, с насадкой телесного цвета.

Насадка. Интересно, он употребил правильное слово? Много прошло времени с тех пор, как Стрейкен занимался химией.

– Что было внутри?

– Не знаю. Прозрачная жидкость.

– Что случилось потом?

– Когда я вернулся из бара, то отвлек ее внимание, а сам в это время поменял местами наши бокалы.

– Зачем вы сделали это?

– Простите? – Стрейкен обернулся на экран.

– Зачем вы поменяли бокалы? – спросил Купманс еще раз.

– Я думал, что это какой-то наркотик. Она рассказывала мне, что со своим приятелем они баловались экстази. Я этого не хотел.

– У нее был приятель? – спросил Купманс.

– Уже нет. Именно поэтому она и приехала на Кюрасао. В отпуск, отвлечься.

– Похоже, это у нее неплохо получилось. – Купманс позволил себе усмехнуться.

– Я подумал про наркотики. Так или иначе, она сказала, что я должен это попробовать, а когда я ответил, что не принимаю наркотики, она возразила, что я просто не знаю, как это здорово. Думаю, что она решила добиться своего.

– Только вы видели ее действия? – вклинился Верховен.

– Да. В зеркале. Мне повезло.

– Почему вы не спросили ее, что она делает?

Стрейкен сделал паузу. Он ждал этого вопроса с того самого момента, как полицейские вошли в самолет, чтобы арестовать его. Через пять часов он все еще не мог придумать достойного ответа. Что ему сказать? Что эта жидкость превратит ее в секс-чемпионку? Что он надеялся на самый классный секс с момента сотворения Вселенной? Что он был разочарован оттого, что такая девушка, как Кристин, хотела только встречи на одну ночь?

– Я не знаю. Думаю, просто любопытство. Мне хотелось посмотреть, какое действие это на нее окажет. Понятно, что мы собирались переспать. Мне казалось, я смогу посмотреть, как действует наркотик, но не на себе. Девушка сама говорила, что часто его использует, и я не думал, что это может быть опасно. Я был уверен, что она знает вкус своего собственного лекарства.

– Лекарство. Не слишком удачно подобрано слово, как вам кажется? – произнес Грут, явно гордясь своим знанием английского. Стрейкен не удосужился ему ответить. Для него только Купманс имел значение.

– И вы отправились в гостиницу, чтобы вступить с ней в связь?

Стрейкен вздрогнул. Верховен представил ситуацию в самом неприглядном виде – жестко, но верно. Стрейкен наверняка оказался в номере Кристин не для того, чтобы петь ей колыбельные.

– Кристин пригласила меня в гостиницу. Мы разделись, но она умерла прежде, чем что-то произошло. – Уже за это стоило благодарить судьбу. Стрейкен заметил на лице Верховена выражение сильнейшего разочарования. – Я вызвал «скорую» и попробовал сам оказать ей помощь. У меня есть квалификация, но приемы искусственного дыхания оказались бесполезными.

– Может быть, вы сделали что-то неправильно? – спросил Купманс.

– Может быть, вы лжете? – добавил Верховен.

– Может быть, вы поддались панике и оставили ее умирать на полу? – ввернул Грут. Вопросы так и сыпались. Полицейские так и старались его подловить. Стрейкен не успел ответить, как Верховен задал следующий вопрос:

– Зачем вы пошли в ванную? Вы хотели помастурбировать? – фыркнул Верховен.

– Мне стало плохо. Я хотел воды. – Стрейкен говорил медленно, глядя Верховену прямо в глаза, как будто объясняя что-то ребенку.

– Вы лжете, Банбери, – убедительно произнес Верховен.

– Нет.

– Я готов повторить: вы лжете.

– Нет.

– Что было в пипетке, Банбери?

– Понятия не имею.

– Вы лжете. Что было в пипетке?

– Почему вы думаете, что я лгу?

– Вопросы задаем мы, Банбери. Вы отвечаете. – Тон Верховена изменился. Это была уже не беседа. Это был допрос. – Девушка говорила что-нибудь про танцы перед тем, как вы ее убили?

Стрейкен распознал западню. Ответ на вопрос мог бы быть интерпретирован как подтверждение, что он на самом деле убил Кристин. Он промолчал. Он имел право молчать и сейчас мог воспользоваться этим правом. Полицейские превосходили его численно – их было трое против него одного. И они занимались своей работой каждый день. Они легко могли поймать его в ловушку.

– О’кей, – сказал Верховен, как будто признавая, что вопрос был некорректен, – я спрошу по-другому. Девушка когда-либо упоминала, что хочет танцевать?

– Танцевать? Нет, кажется, нет. А почему? – Стрейкен не смог удержаться от вопроса, на языке уже вертелось множество других.

– Патологоанатом сделал заключение, что она умерла от существенной передозировки ГГБ, следы которого были найдены в пипетке в ее сумочке.

– ГГБ? Что это за чертовщина?

– ГГБ – это гамма-гидроксибутират. Это успокоительное и гипнотическое средство используется двумя категориями людей.

– Какими?

– Частыми посетителями ночных клубов, – сказал Грут.

– И насильниками, – добавил Верховен. – Наркотик вызывает чувство эйфории, но если принять больше чайной ложки, то это может привести к коме. А в пипетке было явно больше, чем чайная ложка. Препарат очень опасно смешивать с алкоголем. Это может вызвать разного рода респираторные проблемы. – Его слова повисли в воздухе, прежде чем он продолжил: – Теперь вы понимаете: если девушка собиралась на танцы, то это бы объяснило, почему у нее в сумочке оказалась такая пипетка. Но поскольку она ничего такого не говорила, это наводит меня на мысль, что препарат ваш и вы намеревались ее изнасиловать.

Стрейкен смотрел вдаль и молчал.

– Почему вы уехали, не уведомив полицию и не дождавшись «скорую»? – Купманс посмотрел на часы. Ему явно хотелось контролировать дальнейшее развитие разговора.

– Я написал об этом в письме Питу. Мне необходимо было вернуться в Лондон, чтобы проявить пленки. Мои снимки этой недели, сделанные на Кюрасао, – заключительная работа, которую я делал для «Нэшнл джиографик». У меня с ними важный контракт. И они очень строго относятся к срокам. Если я опоздаю, то ничего не получу. Они опубликуют снимки кого-то другого.

– Так вы подумали, что смерть молодой женщины менее важна, нежели ваш чек. – Купманс был явно разочарован. Стрейкену это не понравилось: то слабое взаимопонимание, что ему удалось установить, находилось под угрозой.

– Дело не только в деньгах. Если им понравятся снимки для календаря, они будут предлагать мне такую работу каждый год. Мне двадцать девять лет, и максимум, который мне пока удавалось заработать, – пятнадцать тысяч в год.

До того как стать фотографом, Стрейкен два года занимался контрабандой изумрудов в Малайзии, где оказался после окончания школы. Он попал на работу курьером, где неожиданно для себя понял, что у него к этому настоящий талант. Правда, сейчас этим хвастаться не стоило.

– Итак?

– Итак, я продавал мои фотографии разным журналам по дайвингу в течение девяти лет, сотня долларов тут, сотня там. Кроме того, я работал на складе. Но такого предложения я ждал всю жизнь. «Нэшнл джиографик» – вершина всего. В этот момент решается моя судьба. И я не понимаю, почему все должно было рухнуть из-за кого-то, кто пытался посадить меня на наркотик. – Стрейкен потерял самообладание и теперь проклинал себя за это.

– Но ведь ваш рейс был не раньше 6.30 утра, а гостиницу вы покинули после полуночи. У вас было достаточно времени, чтобы дождаться «скорую» и успеть на самолет. Почему вы ее не дождались? Только не говорите, что вам было нужно шесть часов на то, чтобы упаковать вещи.

– Нет, – ответил Стрейкен, – просто я знал, что если останусь, то не улечу. Вы прекрасно это и сами понимаете. Вы бы не отпустили меня.

– Почему нет? – От кажущегося взаимопонимания не осталось и следа. Купманс управлял Стрейкеном как марионеткой. Это была западня. Неожиданное изменение темпа разговора, переход с позиции друга на позицию врага наверняка входили в инструкцию по грамотному ведению допроса. Стрейкен понял, что случилось. Купманс хотел, чтобы Стрейкен подтвердил подозрительность своего поведения. Он хотел, чтобы его решение бежать из гостиницы стало свидетельством его вины.

– Я задал вам вопрос. – Купманс был за тысячи миль отсюда, но казалось, что он сидит в той же комнате.

Стрейкен снова промолчал. Любой ответ может быть истолкован как угодно. Даже если Стрейкен произнесет одно слово, Купманс мигом состроит из этого предложение. В этом он был специалист.

– Банбери проглотил язык, – сказал Верховен, – а что это за дурацкое имя – Банбери?

Стрейкен сузил глаза. Конечно, не сразу, но они все-таки нашли его слабое место.

8

Стрейкен разозлился. Раздражение – плохое состояние во время беседы с полицией. Может, все прошло бы удачней, знай он ответ, но дело в том, что он не имел ни малейшего понятия о том, почему родители назвали его Банбери.

Он родился в военном госпитале в Германии. Однажды ему случилось проезжать мимо Банбери. Его семья происходила из Шотландии, а не из Оксфордшира, где находился этот населенный пункт. Единственное, что он мог вспомнить, – это ужасный детский стишок, который ему обычно рассказывал отец, пока Стрейкен подпрыгивал у него на коленях. «Верхом на палочке в Банбери-Кросс». Стрейкен слышал его каждый день на протяжении шести лет. Слова отец подкреплял легкими пинками и постоянно напоминал ему о том, что эти стихи нельзя рассказывать никому чужому. Никакого ударения на слове «Банбери» он не делал. Кроме того, стишок был скорее о прекрасной даме, чем о поездке верхом на деревянной лошадке. Так что на своем седьмом дне рождения Стрейкен объявил, что отныне его зовут Эдвард, или, еще лучше, Эд. К его великой радости, имя прижилось.

Стрейкен приказал себе расслабиться. Это не подействовало. Самообладание покидало его. Он попытался проигнорировать первый вопрос.

– Если это я ввел ей наркотик, то почему пипетка оказалась в ее сумочке?

– Это вы положили ее туда, – убежденно произнес Верховен, – как только вы поняли, что убили ее, то удостоверились, что на пипетке есть отпечатки пальцев девушки и спрятали ее в сумочку.

Стрейкен почувствовал нарастающее раздражение. Единственный способ защитить себя был в том, чтобы доказать: это Кристин пыталась ввести ему наркотик. Но его доводы звучали неубедительно, и он знал это.

– Послушайте, это она пыталась ввести мне наркотик. Мне жаль девушку, но в ее смерти я не виноват.

– Нет, Банбери. Даже если предположить, что это она подмешала наркотик в ваш бокал, то бокалы поменяли именно вы. Вы дали ей запрещенный препарат, а это нехорошее дело.

Стрейкен терял уверенность и самообладание. Ему не пришло в голову, что замена бокалов может убить Кристин. А сейчас он мог угодить в тюрьму.

– А если бы я не поменял бокалы, то сам лежал бы сейчас в морге.

– А если бы вы спросили ее напрямую, никто не лежал бы в морге, – возразил Грут.

– Я не убийца. Я не убивал ее. – Стрейкен почувствовал поднимающуюся волну гнева.

– Возможно, – сказал Купманс, – а как насчет угнанного джипа Питера Зеемана?

– Это не воровство. Пит не стал бы возражать. Спросите его, что он думает на этот счет. И спросите его, что он думает о том, что я убийца.

– Я спрашивал. И он сказал, что в следующий раз, когда увидит вас, он вас свяжет и бросит акулам. Он собирался проводить погружение на затонувшее судно и не смог доставить туда баллоны, потому что джипа не оказалось на месте.

– Черт возьми.

– Да, дело плохо. Хотите знать, что он еще сказал?

– Да нет.

Последовала тишина. Стрейкен слышал собственное дыхание.

– Вы лжете, Банбери. – Это звучало как рефрен. Верховен смотрел на него немигающим, как у змеи, взглядом.

Стрейкен встретился взглядом с Верховеном.

– Но если я хотел изнасиловать ее, то зачем же я повсюду оставил свои отпечатки пальцев? Я не знаю, зачем она пыталась дать мне наркотик. И выяснить это – ваша работа. – Он посмотрел Верховену в глаза: – Идите и выясняйте.

– Мистер Стрейкен, – вне всякого сомнения, в голосе Купманса послышалось предостережение, – не грубите. Я не люблю, когда грубят.

– Банбери не грубый. Он просто трус. Именно поэтому он дал наркотик молодой девушке. Чтобы она не сопротивлялась. Не так ли, Банбери?

Стрейкен еле справлялся с гневом. Больше всего ему хотелось броситься через стол и заставить Верховена замолчать. Он твердо знал, что когда-нибудь схватится с ним. Может, не здесь и не сейчас, но достаточно скоро, чтобы выяснить отношения испытанным старым способом.

Если Стрейкен что-нибудь скажет, то это сможет ему повредить. Поэтому он промолчал.

– Так с чем мы имеем дело? Насилие. Вы пригласили ее на ужин. Ввели ей наркотик, но доза оказалась слишком большой и она умерла прежде, чем вы успели позабавиться. Я ненавижу таких людей, как вы, Банбери. От них следует защищать дочерей и жен. – Верховен нагнулся к столу. Их лица были на расстоянии дюйма.

Стрейкен не верил в то, что у Верховена были жена или дочь. Дыхание инспектора было горячим и отдавало табаком. Обвинение в изнасиловании накрыло его грязной волной. Пальцы под столом сжались в кулак. Он вытянул два пальца, растопырив их подобно вилам. Глаза Верховена были совсем рядом.

– Спасибо, инспектор, достаточно. – Купманс спас Верховена от нападения. Стрейкен расслабил руку. – Мистер Стрейкен, мы вернемся к этому разговору завтра. У нас теперь есть над чем подумать. А сейчас нам всем стоит немного отдохнуть.

– Подождите, – произнес Стрейкен. Ему следовало быть довольным, что допрос подошел к концу, но он все еще чувствовал давление. – Вы допросили персонал в ресторане? Вы проверили тех, кто заказывал столик рядом с нами? Может, кто-то видел, как она что-то капает в мой бокал? – Стрейкен цеплялся за все возможности. – Этот ресторан имеет систему наблюдения?

– Мы обо всем позаботимся. А вам следует успокоиться. У вас и без того достаточно неприятностей, не делайте инспектора Верховена своим врагом.

Стрейкен кивнул. Все было против него, и он понимал, почему. Все свидетельства указывали на изнасилование. У них была мертвая девушка, и они искали, на кого это повесить. До сих пор Стрейкен бодрился, но теперь, когда встреча подходила к концу, он вновь почувствовал усталость. Купманс был прав. Сейчас нужно отдохнуть. Стрейкен наблюдал за тем, как огромная фигура Купманса заполняет экран. Его белая рубашка закрыла собой комнату по мере того, как он приближался к монитору. Экран в комнате № 13 потух, когда Грут нажал на кнопку.

– Вы знаете главного инспектора Купманса? – спросил Верховен.

– Лично нет. Но я слышал о нем.

Верховен хмыкнул, ответом Стрейкена он не был удовлетворен. В пристальном взгляде голландца сквозила подозрительность и даже ревность, как будто сам загар Стрейкена подчеркивал какую-то связь с главным инспектором острова.

– Подумайте обо всем, что вы рассказали. Теперь спать. Может, вы захотите пересмотреть ваши ответы. Мы вернемся к этому завтра. Время 2.48, инспектор Верховен заканчивает допрос. – Он нажал кнопку, лента перестала крутиться. Запись закончилась.

– 2.48 ночи? Я прав, думая, что вы не выдвинули мне какого-либо обвинения?

Верховен улыбнулся и кивнул.

– Правильно.

– И вы можете удерживать меня только в течение шести часов. – Мелькнул слабый лучик надежды, и Стрейкен ухватился за него обеими руками.

– Правильно.

– Так я могу уйти отсюда в любую минуту?

– Неправильно.

– Почему?

– А разве я вам не сказал? – Во взгляде Верховена явно читалось, что разговор с глазу на глаз еще впереди. – Время от полудня до 9.00 следующего утра не учитывается.