Текст книги "Помощник хирурга (ЛП)"

Автор книги: Патрик О'Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Рубашки с балок больше не свисали, Ягелло пел в полный голос, во всю силу играл на флейте и был на виду целый день. Ему было разрешено не подметать, не чистить стол и стулья. Его освободили от любых дел и приказали быть приятным. Джек со Стивеном держались вне поля зрения, и насколько можно было судить, литовец казался в высшей степени счастливым. Не считая ежедневных записок, с каждым разом всё более многословных, парочка общалась, показывая нужные буквы жестами и знаками. Общение выходило сложное, занимая большую часть дня, заставляя лишь удивляться, как эта юная дама находит время для них готовить и так основательно заниматься их одеждой.

Тихие и упорядоченные дни канули в лету. Мышь разродилась многочисленным выводком.

В MoniteurСтивен прочёл о категорическом отрицании доклада, усердно распространяемого союзниками, теперь уже впавшими в отчаянье, что между Францией и Саксонией возникала некая прохлада: напротив, дружба между Его Императорским Величеством и Королём Саксонии никогда не была теснее, а среди немецких гарнизонов нет и намёка на недовольство. Император, благоразумно сокращая линии снабжения, крепнет день ото дня. Неослабевающее облако кирпичной и каменной пыли проникало в комнаты со стороны уборной, небольшие кусочки каменной кладки спрятали под кроватью. Тампль вокруг их камеры медленно разрушался.

Руссо становился всё мрачнее и немногословнее. Прошёл слух, что даже башни собираются сравнять с землёй, и действительно, в понедельник они заметили, как рабочие перебрались через ров на их сторону, оставив у полуразрушенной стены груды камней и лестницы – столь удручающее зрение, что его едва можно было выносить.

– Ягелло, – сказал Джек, – если ты не прибавишь парусов, они разберут это место по камешку до того как мы сможем бежать. Хорошенькое будет дело, если нас переведут, когда я уже почти освободил поперечную плиту. Мне бы зубило, ганшпуг и немного линя. С нужным инструментом ябы за час сделал больше, чем за неделю этого выскабливания. Мне правда нужны инструменты. И нужны немедленно.

– Я постараюсь, сэр, – ответил Ягелло. – Но не уверен, что момент уже подходящий.

– Ни к чему манёвры, – сказал Джек. – Всегда идите прямо на них. Дело и правда принимает лихой оборот, и медлить больше нельзя.

– Стоит рискнуть, поставив все на один бросок костей?

– Именно.

– О чём мне нужно попросить?

– Для начала зубило и пять саженей дюймового линя.

Ягелло побрёл в свою комнату. Друзья услышали, что он начал играть на флейте на своём месте у окна.

–Мягкая флейта жалобно Сетует ежечасно.

Больно любовью ужаленный, Плачет любовник несчастный,*11] – заметил Стивен.

– Такое говорить к несчастью, – воскликнул Джек. – Не хочу знать о твоих несчастных! Бедная милашка смирилась с исчезновением её столовых приборов, почему же она должна отказаться передать зубило и пару саженей линя? Мне бы очень хотелось, чтобы ты впредь не произносил подобного, Стивен!

– Это всего лишь цитата.

Цитата или нет, Ягелло не было слышно довольно долго, после чего он появился: бледный, отчаявшийся и унылый. Он отрицательно покачал головой и, устремив взоры туда, через ров к дому, они обнаружили, что в окне никого нет, ставни вообще оказались закрыты.

– Ладно, не расстраивайтесь, – за ужином, который показался им необычно простым и жидким, сказал Джек. – Не стоит. Я подкопаюсь под ближайший камень до конца недели. Не стоит принимать такие вещи близко к сердцу, юноша. Уверен, вы сделали всё, что могли.

– Дело не в этом, сэр, – сказал Ягелло, отодвигая тарелку в сторону и отвернувшись, чтобы скрыть набежавшую слезу. – Я просто скучаю по ней. Она сказала, что больше не хочет меня видеть.

Друзья с тревогой посмотрели на окно: даже цветы в горшках и клетка с голубем исчезли. В голове Джека роились мысли, в том числе укол сожаления о своём сюртуке, который он отослал подлатать на ту сторону улицы и который, должно быть, пропал навеки, оставив его в одной рубахе. Однако при виде несчастья Ягелло, капитан не стал упоминать об этом вслух. Как не упомянул и о горькой перспективе распрощаться отныне со столь великолепным набором яств.

Стивен задавался вопросом, что же такого мог сказать Ягелло, чтобы испортить столь выгоднуюситуацию. Однако по той же причине, что и Джек, он так и отправился в кровать, не найдя ответа на свой вопрос.

Во тьме из-за ставен не пробивалось даже лучика света. Не открылись ставни и с рассветом, и днём, когда солнце освещало их уже в полную силу. Казалось, дело кончено, ведь они знали, что она не всегда была осторожной, и это были окна её спальни. Столь явное исчезновение положило конец сомнениям и надеждам, всему, кроме напускной и не имеющей оснований жизнерадостности.

Однако к их удивлению, принесли завтрак, а вместе с ним и лоснящийся сюртук Джека. В корзине были деликатесы для Ягелло – копчёный угорь и нарезанный ломтями жёлтый сыр. В сюртуке был найден аккуратно спрятанный моток очень прочного шёлкового линя и пара слесарных зубил, по одному в каждом кармане. Ягелло вскочил на ноги с сияющим лицом: окно мансарды вновь было распахнуто, леди, цветы и птица в клетке вновь оказались на своих местах. Дама расставляла горшки под солнцем, а затем бросила весьма многозначительный взгляд, и на её лице заиграла сердечная улыбка. Она вытащила голубя из клетки, поцеловала и отпустила на волю.

Примечания:

Джек обыгрывает название французской крепости (Bitche) используя глагол to bitch – ворчать, скулить, обводить вокруг пальца, наносить ущерб. *?]

Blateroon – хвастун, болтун. (англо-ирландский жаргон) *?]

«Сладкое мясо» – блюдо из поджелудочной, реже зобной, железы, особенно телячьей.

Мальвазия – сорт вина. *?]

Secret du roi – (фр.) «королевский секрет». тайная разведывательная сеть агентов французского короля Людовика XV, действовавшая с 1745 по 1774 годы *?]

Сэр Гемфри Дэви (17 декабря 1778 – 29 мая 1829) – английский химик, физик и геолог, один из основателей электрохимии. Известен открытием многих химических элементов, а также покровительством Фарадею на начальном этапе его научной деятельности. Член (с 1820 года —президент) Лондонского королевского общества и множества других научных организаций, в том числе иностранный почётный член Петербургской АН (1826 год). *?]

Cuisine bourgeoise – (фр.) буржуазная кухня *?]

Civet de lapin – (фр.) фрикасе из кролика *?]

Poule au pot – (фр.) варёная курица *?]

Amor vincit omnia – (лат.) любовь побеждает всё *?]

Stone Walls do not a Prison Make – из стихотворения Ричарда Лавлейса «К Алтее – из тюрьмы», написанного в 1642 г. *?]

Джон Драйден – «На день святой Сесилии» (A song for st. Cecilia’s day, 1687), приведён отрывок в переводе Якова Фельдмана *?]

Глава 11.

Обычно в это время Руссо не показывался, однако он так гремел ключами, что его стало слышно издали. С ним было двое солдат. Звуки шагов эхом отдавались по сводчатому туннелю. Стивен подал Джеку условный сигнал, и тот выскочил из уборной, отряхивая руки от кирпичной пыли.

– Доктор Мэтьюрин, будьте любезны, – сказал Руссо через распахнутую дверь. А кивнув в сторону дальней комнаты, добавил: – Как искусно поёт тот юный джентльмен. Прям канарейка.

– Поосторожнее, сэр, – произнёс конвоир у места, где когда-то располагались гробы.

– Обождите минутку, – произнес с нижнего пролёта лестницы помощник коменданта.

Стоя между двумя стражниками, Стивен слышал, как в дальнем конце прохода, у двери комнаты коменданта, спорят какие-то люди. К его несчастью, солдаты с тюремщиком принялись обсуждать погоду – хорошую, но хорошую даже чересчур. Будто затишье перед бурей. Определённо, быть буре – однако даже в этом шуме ему удалось уловить, что комендант чувствует себя неловко изза какого-то недоразумения, а визави пытается как-то его урезонить, приводя аргументы довольно резким тоном. Компромисс в итоге нашелся.

– Он должен вернуться до того, как закроют ворота, и вы оба должны за него поручиться, – произнёс комендант упавшим и обеспокоенным голосом. – Входите.

В его кабинете находилось не двое, а трое людей, все военные: крепкого телосложения полковник с красной и недовольной физиономией, вероятно Гектор, невзрачный капитан и темноволосый лейтенант с умным лицом, облачённый в неброский мундир артиллериста.

– Джентльмены, добрый день, – войдя, произнёс Стивен.

Комендант с лейтенантом ответили, капитан скривил губы, полковник едва бросил взгляд.

Секретарь принёс бумаги, полковник с капитаном поставили подписи.

– Сюда, будьте любезны, – сказал лейтенант. Они направились к стоящему во дворе экипажу.

Рабочие сильно продвинулись с того момента, как Стивен видел вход в Тампль в последний раз, и теперь, когда внешнего двора больше не стало, он просто не узнал бы это место, разве что по расположению. Крытые переходы, пересекающие ров, теперь остались без крыш, сторожка у ворот превратилась в груду камней, которую как раз разбирали и увозили на веренице повозок.

Последовал ряд обидных ремарок, обращённых, скорее, к заместителю коменданта: «неуклюжие содомиты, гражданские вечно так – ждут, пока не пнут по заднице. Прямо как дикари – раз в три месяца приходится слышать свист картечи», после чего полковник и капитан завели речь о своих личных делах с отвратительным, присущим военным пренебрежением к спутникам. Очевидно, эти двое состояли в родстве, какая-то Ортанс являлась женой одного и сестрой другого. Но даже если бы их беседа была более любопытной, Стивена слишком занимали собственные мысли, чтобы обращать на неё достаточно внимания.

Реку пересекли по мосту Менял, будто пунктом их назначения являлось зловещее здание Консьержери, однако громкие металлические голоса не переставали обсуждать Ортанс, и экипаж уже приближался к Сен-Жермен-де-Пре. «Похоже, едем на улицу Сен-Доминик», – подумал Стивен. – «Это даже хуже». Поднявшись к монастырю, полковник приказал кучеру остановиться иотправил ординарца за каким-то свёртком в одну из находящихся неподалёку лавок. Как раз когда тот возвращался, Стивен увидел Диану – та ехала в открытой карете, увлечённо беседуя с какой-то дамой, одной из самых расфуфыренных особ, что Стивену доводилось наблюдать. Диана наклонилась к переднему сиденью с той мягкой грацией, которую он бы узнал с любого расстояния, теперь же их разделяло не более шести футов. Он тут же прикрыл лицо рукой и стал наблюдать за дамами сквозь пальцы. Диана выглядела хорошо, хотя лицо казалось мрачным. И на удивление свежей, грациозной и подтянутой. Разобрать геральдический знак на дверце экипажа или вычурную ливрею стоявшего на подножке лакея не удалось. Карета быстро проехала мимо, но Стивен мог наблюдать экипаж Дианы ещё целых десять минут, так как их собственный кучер двинулся сразу следом за дамами. Время от времени даже удавалось рассмотреть спутницу Дианы, сидевшую спиной к лошадям – женщину чуть старше средних лет, одетую по последней моде, возможно даже и чересчур, в определённом смысле привлекательную, типичную представительницу наполеоновского двора, стиля, который ничуть не походил на стиль Дианы.

Карета свернула недалеко от особняка де Ля-Мот к просторному дому, покрытому свежей краской, который принадлежал принцессе де Ламбаль.

Только теперь Стивен заметил, как сильно разволновался: колени тряслись, дыхание сбилось, сердце колотилось как сумасшедшее, и если бы его сейчас о чём-то спросили, он едва ли смог бы ответить нормальным голосом. Ему удалось достаточно быстро избавиться от всех этих симптомов, однако когда возница свернул под какую-то арку, полностью взять под контроль эмоции Стивен ещё не успел. Отвлёкшись от дороги, доктор теперь не был уверен, где они находятся, весьма похоже, что здание и двор, куда они въехали, расположены где-то в районе улицы Сен-Доминик.

На счастье, его на целых два часа поместили в пустую комнатку – обычный приём для того, чтобы усилить беспокойство и раздражённость, – и он смог прийти в себя и обрести хладнокровие.

Очевидно, здание принадлежало военным: помимо перемещающихся по двору солдат, вид у комнаты был запущенный и грязной, что вполне подходило любой известной ему армии. Конечно же, руки новобранцев убрали комки грязи, скопившейся по краям коридора и у деревянной подпорки рядом с выщербленной стеной, но ни одна швабра или щётка не касалась мерзкой, шоколадного цвета краски вокруг: ни один «моряк», размышлял Стивен, даже французский, не потерпел бы немытого стекла, дурного запаха или общего запустения. В какой-то момент до него донеслись крики, но настоящими ли они были, он определить не смог: перед допросом зачастую устраивали подобный фарс.

Аналогичное запустенье и грязь наличествовали и в той комнате, куда его наконец отвели: некоторые офицеры выглядели чрезвычайно эффектно, но восседали за расшатанными некрашеными столами, на которых лежали засаленные бумаги с загнутыми уголками. Столы были выставлены так, что формировали три стороны квадрата, Стивену же велели сесть на скамейку, которая являлась четвёртой стороной: обстановка оказалась весьма похожей на военный трибунал. Место, где надлежало сидеть председателю, занимал полковник, который так любил отвешивать пинки гражданским, но выглядел он недовольным и явно скучал, так что у Стивена возникло твёрдое внутреннее убеждение —фигура это скорее номинальная, привлеченная отчасти «для галочки», а отчасти – если люди из военной разведки хоть вполовину столь проницательны, как их политические коллеги, – чтобы допрашиваемый недооценил врагов и таким образом выдал бы себя. По-настоящему главным был майор в повседневном мундире, человек, примечательный лишь холодными, глубоко посаженными глазами.– Доктор Мэтьюрин, мы знаем, кто вы и что из себя представляете, – начал он. – Но до того, как мы займёмся бумагами, которые нам предоставили ваши французские коллеги, вам нужно ответить на несколько вопросов.

– Я готов ответить на любые вопросы, если они не выходят за рамки, довольно узкие, которые применимы к офицеру, считающемуся военнопленным, – ответил Стивен.

– Вы не были военнопленным, когда в последний раз посещали Париж, как не состоите и в звании офицера. Но даже не беря это в расчёт, вы всё же должны предоставить отчёт о ваших передвижениях. Давайте начнём с того момента, когда вас, хирурга на «Яве», взял в плен «Конститьюшн».

– Вы ошибаетесь, сэр. Взгляните на судовую роль и увидите, что хирургом на «Яве» был джентльмен по имени Фокс.

– Как же вы объясните тот факт, что описание того хирурга полностью совпадает с вашим, включая шрамы на руках? – спросил майор, доставая из папки бумагу. – Рост пять футов шесть дюймов, худощавый, с тёмными волосами, тусклые глаза, серое лицо, отсутствуют три ногтя на правой руке, обе руки травмированы. Прекрасно говорит по-французски, с южным акцентом.

Тотчас Стивен сообразил, что эта информация была получена от французского агента в бразильском порту, куда их отвёл «Конститьюшн» – человека, который видел его зашифрованные документы и очевидно, принял за хирурга «Явы»: вполне понятная оплошность, ведь они располагались с Фоксом в одной каюте, а их захваченные вещи перемешались между собой. Главное, что бумага майора не прибыла из Бостона, где Стивена знали слишком хорошо.

Вполне возможно, что даже с такой потерей времени его деятельность в Штатах всё ещё остается неизвестна Парижу – сообщение было крайне нерегулярным, настолько нерегулярным, насколько Королевский флот мог это обеспечить, – а убив Дюбрея и Понте-Кане, он уничтожил основные источники информации французов. Если уж их сеть оказалась настолько спутана и даже разрушена, надежда выскользнуть из лап вполне реальна. Потупив взор, дабы скрыть любой проблеск триумфа, который мог в промелькнуть в глазах, Стивен ответил, что не может объяснить, почему это описание так ему подходит, и отказался дать комментарии.

Описание убрали в сторону, и во время перерыва ординарец принёс небольшую, обернутую коричневой бумагой книжку. Судя по размеру, это была судовая роль. Сверившись с ней, майор не выказал каких-либо эмоций и продолжил:

– Вы полиглот, доктор Мэтьюрин. Рискну предположить, что вы владеете испанским?

– Каталонским, – шепнул майору сосед.

– Разными испанскими диалектами, – нахмурившись, поправился майор.

– Вы должны меня извинить, – сказал Стивен. – Но этот вопрос выходит за те рамки, о которых я упоминал.

– Ваше нежелание отвечать очень существенно. Оно приравнено к отказу сотрудничать.

– Я не отказываюсь, но и подтверждать не намерен.

– Что ж, тогда можно считать, что вы владеете каталонским.– С тем же успехом вы можете утверждать, что я владею языком басков. Или санскритом.

– Давайте вернёмся к Балтике. Что вы можете сказать по поводу убийства генерала Мерсье на Гримсхольме?

Стивену по этому поводу сказать было нечего. Он признал, что был на Балтике на борту «Ариэля», но когда его спросили, чем он там занимался, ответил:

– Ну правда, сэр, не может же офицер выдать военные передвижения той армии, к которой имеет честь принадлежать.

– Вероятно, вы правы, – сказал человек слева, – но ваше присутствие там требует какого-то объяснения. Ваше имя не значится в судовой роли «Ариэля», мистер Грэм записан судовым хирургом.

– Вы ошибаетесь. Моё имя значится в добавочном списке, после морских пехотинцев, в качестве простого пассажира, которому полагается довольствие, но никакого жалованья или табака.

– В качестве чёртового шпиона, – пробормотал майор.

На вопрос, почему из всех возможных мест он решил отправиться именно на Балтику, Стивен ответил, что ему хотелось взглянуть на северных птиц.

– Можно узнать, что за птиц вы видели? – спросил майор.

– Наиболее заслуживают внимания Pernis apivorus, Haliaetus albicilla, Somateria spectabilis и Somateria mollissima,[1] которым мы обязаны гагачьим пухом.

– Не шутите со мной! – вскричал полковник. – Птицы... гагачий пух... Боже мой! Вам нужно преподнести урок! Позовите офицера военной полиции!

– Сэр, такие птицы действительно существуют, – произнёс рыжеволосый лейтенант. – Он вовсе не хотел проявить неуважение.

– Чтоб ему провалиться! – пробормотал полковник, сердито ёрзая на своём стуле.

– Вы думаете, что мы поверим, будто вы проплыли тысячи миль ради каких-то птиц? – спросил ещё один офицер.

– Вы можете верить во что вам будет угодно, джентльмены, – отрезал Стивен. – Такова природа человека. Я всего лишь излагаю факты. Моя репутация естествоиспытателя общеизвестна.

– Пусть так, – согласился майор. – Вернёмся к Парижу. Здесь у нас уже твёрдая почва под ногами. Вам стоит дать удовлетворительные ответы, ведь законы военного времени вас не защищают. Я вам настоятельно советую не вынуждать нас на крайности. Мы знаем в этом толк и не потерпим больше никаких отговорок.

– Я был под защитой гарантий неприкосновенности, выданных вашим же правительством.

– Никакие гарантии не распространяются на шпионов или тех, кто участвует в предательстве. В

отеле Бовилье вас посещали Делярю, Фове и Эрсан, каждый из которых желал, чтобы вы передали в Англию сообщение.– Именно так, – кивнул Стивен, – и я могу назвать ещё имена тех, кто желал от меня того же. Но вам должно быть известно, что я неуклонно отвечал отказом на их просьбы, ни разу не отклонившись от нейтрального положения, которое занимал как естествоиспытатель.

– Боюсь, это не совсем так, – сказал майор. – И я могу предоставить свидетелей, которые опровергнут ваши заявления. Но перед этим вы должны сообщить имена ваших коллег здесь. Ну же, доктор Мэтьюрин, вы ведь разумный человек. И должны понимать, какое важное значение для императора имеет Гримсхольм, как и источники вашей информации. Вы же не заставите нас пойти на крайние меры?

– Вы спрашиваете меня о том, чего нет в природе. Повторяю и подчёркиваю, что во время своего визита в Париж я никогда не отклонялся от тщательного соблюдения нейтралитета как естествоиспытатель.

Единичное правдивое утверждение не могло возыметь неотложный эффект, особенно в атмосфере подозрительности и лжи. Однако его уверенное и неоднократное повторение, да ещё и совершенно искренним тоном, заставило если уж не полностью в него поверить, то по крайней мере, несколько ослабить недоверие. Некоторые офицеры высказали ещё возражения, произнеся имена, некоторые вымышленные, некоторые вполне реальные, тех, кто желал сотрудничать с Англией, и вновь и вновь на их вопросы звучал возглас Стивена «естествоиспытатель», будто припев какой-то многословной и нудной песни.

– Естествоиспытатель! – наконец воскликнул полковник. – Естествоиспытатели, чтоб их! Где это слыхано, чтобы половину Голконды*2] предлагали в обмен за какого-то учёного, как он себя называет! Сто тысяч луи. Чепуха! Конечно же, он шпион.

Возникла неловкая ситуация, когда полковник, неправильно истолковав ситуацию, сказал, что оговорился и, считать нужно не в луидорах, а в наполеондорах.*3] Майор бросил на него сердитый взгляд и продолжил:

– Приведите мсье Фове.

Вошёл Фове. У него был облик человека, не вызывающего доверия, и амбициозный вид, который он на себя напустил, ничуть не поправил положения. Его привёл одетый в гражданское толстяк, человек по фамилии Делари, которого Стивен видел раньше – тот занимал высокое положение в организации Лори, относящийся к министерству внутренних дел и Консьержери. Он лично никогда не встречал Стивена, и теперь уставился на него с неприкрытым и жадным любопытством.

– Мсье Фове, – сказал майор, – будьте добры повторить ваше заявление.

Фове повторил. При весьма различных обстоятельствах доктор Мэтьюрин предлагал передать сообщения в Англию. Он неуважительно говорил об императоре и предрекал его скорое поражение. Он советовал Фове и многим другим заключить мир с королем, пока ещё не поздно. И просил приличное вознаграждение. Фове был готов в этом поклясться. Голос его был механическим и неуверенным: какой жалкий свидетель!

– Что скажете на это? – спросил майор.

– Ничего нового, – ответил Стивен, – разве что никогда я не видел столь жалкого зрелища. Я удивлён, что даже гражданский может пасть так низко.Делари склонился к уху майора и стал шептать.

– Нет, нет! Не может быть и речи. – ответил майор. – Пожалуйста, решите этот вопрос с Тамплем.

Он временно принадлежит ... – Стивен не смог расслышать имя собственного владельца, но на Делари оно произвело ошеломляющий эффект, и тот тихонько присвистнул. Разговор какое-то время продолжался, но ещё более низким тоном, однако настойчивость Делари и непреклонность майора были достаточно очевидны.

– На сегодня достаточно, – громко произнёс майор. – Доктор Мэтьюрин, подумайте о том, что я вам сказал. Показания по одному важному вопросу против вас уже есть, а на будущих слушаньях вы встретитесь и с другими свидетелями. Не тешьте себя ложными надеждами, нам известно гораздо больше, чем вы думаете. Когда вас в следующий раз сюда приведут, вы должны быть готовы отвечать более откровенно, или принять соответствующие последствия, которые, должен вам признаться, для вас и ваших друзей окажутся просто ужасными.

Рыжеволосый лейтенант, который подтвердил существование названной Стивеном гаги обыкновенной, отвёл доктора обратно в ту жалкую комнату, где его держали ранее. Военный задержался, разглядывая внутренний двор сквозь грязное окно, и спустя какое-то время сказал:

– Я присутствовал на вашей лекции, сэр. Позвольте заметить, я получил несказанное удовольствие. Могу предложить вам сигару?

– Вы очень добры, сэр, – взяв сигару и жадно вдыхая дым, ответил Стивен.

– Меня очень огорчает эта ситуация, – продолжал лейтенант. – Наблюдать за человеком вашей репутации в таком положении! Прошу вас, сэр, для вашего блага и ради ваших товарищей, не упорствуйте.

Группа солдат промаршировала по двору, остановилась, сделала равнение направо и с одновременным громким стуком приставила ружья к ноге. Из внутренних ворот вывели сгорбленного хромого человека в рубашке и бриджах, со связанными за спиной руками, и привязали к покрытому побелкой столбу. Его лицо, насколько можно было разобрать под кровоподтёками и припухлостями, было жёлто-зелёным. Этого человека Стивен знал, а тот его – нет. Двойной агент, работавший на Арлисса: наёмник, гордо смотрящий прямо на стоящую наизготовку расстрельную команду.

По команде мушкеты выстрелили. Лицо скривилось в алом ужасе, тело резко дёрнулось и безвольно обвисло. Юный солдат, не отдавая отчёта собственным действиям, повернулся прямо к окну Стивена. Он выглядел потрясённым и ужасно бледным. Мушкет упал на землю, и юношу стошнило.

– ... если вы будете гнуть своё, – продолжал лейтенант – очевидно, давно привыкший к подобным сценам, – вас расстреляют. Сделайте всего лишь несколько признаний, и вас отправят в Верден, под стражу в весьма сносную тюрьму, только и всего.

– Я очень ценю ваш совет, – сказал Стивен, – и поверьте, признателен за вашу бесценную доброту, но ваши доводы основаны на ложных посылках. Мне не в чем признаваться, у меня нет секретов, которые я мог бы открыть.

На обратном пути в Тампль лейтенант, единственный приставленный к нему в качестве эскорта, повторял эти доводы в различных формах, а Стивен вновь и вновь изрекал всё тот же ответ.Доктор так часто наблюдал подобную форму манипуляции, что со временем его ответы становились всё лаконичней и он, с чувством настоящего облегчения, покинул наконец своего спутника.

– Как прошло? – с тревогой спросил Джек.

– Конечно, это был обычный допрос, они всего лишь выясняли обстановку, – усевшись на стул с улыбкой сказал Стивен. – Пока они в поисках. И могут заниматься этим ещё долго, аминь!

– Аминь, – сказал Джек, в поисках следов побоев осматривая лицо Стивена, но прочитав на нем, впрочем, лишь желание прекратить этот разговор.

– Мы оставили для вас обед и вино, – сказал Ягелло.

– Ягелло, вы просто самородок, – воскликнул Стивен. – Я бы слопал целого быка и выпил океаны досуха.

Он с аппетитом накинулся на еду, и с набитым ртом поинтересовался, кивнув в сторону уборной:

– Как у нас дела?

– Когда тебя увезли, мы едва осмелились хоть что-то делать, – ответил Джек, – но если только мне удастся получить приличную точку опоры на внешней плите, не думаю, что дальше возникнут какие-то трудности. Стивен, как по-французски назвать двойной двухшкивный блок с нагелем?

Будь у меня пара таких и хороший анкер, я бы сам Тампль поднял.

– Двойной двухшкивный блок с нагелем? Бог его знает. Я по-английски-то не понимаю о чём ты.

– Попробую нарисовать, – сказал Джек. – Без него эта плита ни за что не сдвинется.

– Давай, дружище, – сказал Стивен. – Что до меня, я намерен пойти спать.

Сон был нужен ему, ведь он очень устал. Но более сна доктор нуждался в тишине, дабы мысли свободно могли витать в голове и принять какую-то разумную форму. Было очевидно, что его противники, или те, кто за ними стоит, действовали по наитию, не более. Кусочки информации, которыми они владели, были обрывочными и плохо стыковались один с другим. «Ариэль»

находился на Балтике, когда сдали Гримсхольм, и это был тот вид судна, которое обычно используют для подобных операций, Мэтьюрин находился на борту – следовал вывод , что с Мэтьюрином что-то не так, и между всем этими обстоятельствами есть какая-то связь. Во время его визита в Париж кто-то из состоящих на службе, вероятнее всего у Делари, в качестве меры предосторожности пытался его скомпрометировать, но Стивен не считал слова Фове хоть сколько-то убедительными и был уверен, что ни сам Делари, ни майор не смогут предоставить более весомого свидетеля.

Однако оставалась ещё та вспышка гнева полковника. Хотя до сих пор все шаги французов стоило назвать скорее банальными, бывают и среди военных умные люди. И всё-таки ему не верилось, что слова полковника стоит воспринимать всерьёз. Он выпалил их ненамеренно, по ошибке, слишком близко приняв ситуацию к сердцу. Голконда намекает на огромные богатства, так кто же мог предложить так много за его освобождение? Вероятно, кто-то из друзей мог от его имени обратиться в министерство с соответствующими целями, когда о захвате стало известно: к примеру, Ларрей или Дюпюитрен. Однако Ларрей, вероятно, самый добродетельный человек извсех, кого Мэтьюрин знал, несмотря на обширные связи и непревзойдённые возможности для того, чтобы дать взятку, был чрезвычайно беден и непомерная склонность делать благотворительные взносы вряд ли позволит ситуации измениться. Дюпюитрен богател, но даже если он и совершил такой дикий поступок, что было просто невообразимо, то вряд ли располагал даже суммой в сто тысяч луи. В Париже не нашлось ни одного друга, способного к таким тратам.

Никого, кроме Арлисса, его коллеги по службе в разведке, у которого в распоряжении бывали суммы и побольше. Однако такое поведение для Арлисса было бы просто безрассудным и шло бы в разрез с фундаментальными законами разведки. Никто из коллег не пошёл бы на такое, не только по причине нарушения всех мыслимых служебных правил, но и просто потому, что это глупо – предложение, опасное для дающего и смертельное для того, кого хотят освободить. Во всей истории разведки ни одно задержание нейтрального естествоиспытателя не заслуживало чего-то большего, чем выражение протеста, и ни один агент не стоил чего-то большего, чем равноценный обмен. Предложение половины Голконды, даже любой части Голконды, стало бы открытым признанием как его значимости, так и вины.

Стивен слышал, что Джек с Ягелло трудятся над камнями с гораздо большим упорством.

Устойчивый, но осторожный скрежет. Ведь несмотря на шум и гам трудящихся неподалёку рабочих, они не рисковали использовать молотки даже днём, не говоря уж о ночи. Мимо смотровых окон дважды проплыли фонари караульных. Идеи в его голове становились всё причудливей, то накатывая, то отступая, будто морские волны. Голконда и Голгофа сменяли друг друга, когда вдруг вспомнился образ и имя Дианы. Он едва заметил Ягелло, зашедшего укрыть его ещё одним одеялом, после чего провалился в крепкий сон, из которого его вырвали безжалостно уже при ярком дневном свете посредством безжалостной тряски.

– За тобой снова пришли, – сказал Джек.

– Пусть быстренько выпьет чашку кофе, – в дверном проёме вместе с парой солдат стоял Руссо.

Стивен глотнул кофе, вложил свою стеклянную ампулу за щеку, повязал шейный платок и был готов. Этой ночью он спал не раздеваясь, и теперь, появившись в кабинете смотрителя, выглядел крайне неряшливо. Как бы то ни было, его ожидали вовсе не элегантно одетые офицеры, а единственная фигура почти в той же степени растрёпанного Дюамеля, который весьма дружелюбно пожелал ему хорошего дня.