Текст книги "Лилия прокаженных"

Автор книги: Патрик Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Я сказала, что все сделаю. Потом заперла дверь центра и пошла попрощаться с Полой. В библиотеке, пробираясь между стеллажами, я заметила в конце прохода чьи-то высунувшиеся из-за полок длинные, голые, в синяках ноги. Одна лежала поверх другой, с пальцев безмятежно свешивалась сандалия. Поравнявшись, я увидела Дейзи Маккивер – пристроившись на низкой скамеечке, она перелистывала какую-то книгу. На ней были белая школьная блузка и синяя юбка, которую она поддернула намного выше колен, когда садилась. Рядом высились книжные полки с табличкой «Здоровье женщины». Я бросила взгляд на книгу, которую она читала, – что-то о репродуктивной деятельности человека.

Во рту у меня пересохло. Стараясь не шуметь, я быстро перешла в проход на противоположной стороне и сделала вид, что интересуюсь названиями книг на стеллаже. Что дальше? Подойти к ней значило вмешиваться в чужие дела, которые, строго говоря, меня не касались. С другой стороны, мать девочки – моя лучшая подруга. Как, по ее мнению, следовало поступить? Вероятно, не прятаться, а побеседовать с Дейзи.

«Все твое любопытство, Иллон, выкручивайся теперь как знаешь».

Дейзи почувствовала, что рядом кто-то есть, и посмотрела в мою сторону.

– А, Дейзи, привет, – весело поздоровалась я, словно только что ее заметила.

Дейзи захлопнула книгу и, покраснев, встала.

– В школе сегодня нет занятий?

– У нас перерыв на ленч – вот я и зашла в библиотеку.

Есть нисколько не хотелось, я даже не заметила, что уже полдень.

– Слушай, ты видела статую, которую мы нашли на кладбище Модлинс?

– Не видела, – буркнула она, ставя книгу на полку.

– Пойдем покажу. Не пожалеешь. – Я не очень соображала, что делаю, просто выигрывала время, чтобы подумать.

Опустив голову, Дейзи нехотя поплелась за мной.

Пока я без умолку несла что-то о средневековой деревянной скульптуре, она молча расхаживала вокруг статуи, постояла несколько секунд, вглядываясь в лицо Девы, потом зашла со спины и, едва касаясь, провела кончиками пальцев по красной мантии. Меня как током ударило.

Почему я сама ни разу к ней не прикоснулась? Конечно, профессиональная этика и все такое, хотя в прошлом мне случалось забывать о щепетильности, когда было нужно. Полгода назад один из членов моей команды – к сожалению, уже бывший – справедливо заметил, что обычно археологам приходится слишком быстро расставаться со своими находками и они не успевают к ним привыкнуть, сблизиться с ними, прочувствовать их. У музейных хранителей, даже у посетителей музеев, наверное, больше возможностей побыть наедине стем, что археолог добыл на раскопках. Разумеется, если нужно исследовать артефакт с научными целями, мы получаем к нему доступ; только это совсем не то, что чудесные мгновения, когда остаешься один на один со своим сокровищем в первые часы после того, как отыскал под землей.

– Крутая у нее накидка, – похвалила Дейзи.

– Тебе нравится? У твоего друга байк похожего цвета, – нечаянно вырвалось у меня. Надо же, только что рот открыть боялась – и вдруг ляпнула про Бирна с его чертовым мотоциклом.

Дейзи промолчала.

– Хорошо субботу провели? – спросила я, слыша в собственном голосе интонации тетушки Бетти.

– Покатались не больше часа. Камни из-под колес все ноги мне изуродовали. Но Даррен в любом случае уезжал в Дублин до вечера – какие-то дела в редакции.

– Странно, в четыре часа я видела его в Олдбридже.

– Точно в четыре? Вы уверены?

– Абсолютно. – Если я подставила Бирна, то переживать по этому поводу не собиралась.

– Мне пора, – заторопилась Дейзи. – Спасибо, что показали статую.

– Была рада что-то для тебя сделать.

Задержавшись у двери, Дейзи оглянулась.

– Вот бы моя подружка увидела! Жаль, что нельзя отнести ее к ней домой.

– А в чем дело?

– Она на шестом месяце, и я все наседаю на нее, чтобы маленького грудью выкармливала, а она упирается. Пола дала мне книжку, где написано, почему и матери, и ребенку это на пользу. Представляете, притащи я к ней домой такую статую?! Подружка бы точно обалдела.

Оставалось только посмеяться и над собственным разыгравшимся воображением, и над выдумкой Дейзи носить статую по улицам как рекламу грудного вскармливания.

ГЛАВА 15

– Боже, до чего я рад, что ты здесь! – бросился ко мне Финиан, когда я появилась в прихожей брукфилдского дома. – Отец ушел, и он сидит во дворе один. Зовут его Питер Грут. Я дал ему одну из твоих распечаток о «черной смерти», чтобы не скучал. – С этими словами Финиан вернулся в гостиную, где писательская братия угощалась вином.

Я бросила взгляд на свое отражение в зеркале. Хорошо, что, собираясь в больницу, я надела кремовый льняной костюм. Два дня полуголодного существования – и бедра снова в норме.

Я не задумывалась о том, как может выглядеть бывший полицейский патолог, а то, пожалуй, представила бы себе актера Ричарда Аттенборо, игравшего в фильме «Парк Юрского периода». Мне же из глубины внутреннего дворика помахал рукой золотоволосый голубоглазый бог в яркой полосатой рубашке и сшитых на заказ голубых шортах до колен. Казалось, он явился сюда из Кейптауна на серфинговой доске, оседлав гребень искрящейся под солнцем океанской волны.

– Привет! – Грут встал и крепко, по-деловому пожал мне руку. – Вы Айлин, правильно?

– Почти. Меня зовут Иллон. А вы… Питер? – Даже в босоножках на каблуках я едва доходила ему до груди.

– Почти. Петр. – Опустив второй гласный звук, он произнес свое имя с раскатистым «р». – Вы археолог?

– Да. А вы, как я понимаю, патологоанатом.

– Верно. В Кейптауне я больше известен как Трупорез. – Ни один мускул на его лице не дрогнул, и я уже решила, что это сказано на полном серьезе, когда он по-мальчишески ухмыльнулся.

Мы сели в кресла. На столе стоял поднос и несколько стаканов, на траве между нами – ведерко со льдом. Бесс, которую он поглаживал, нехотя подвинулась, когда я садилась.

– Откуда вы узнали, кто я?

– Старик – Артур – рассказывал о будущей невестке. Тот редкий случай, когда его представление о женской привлекательности совпадает с моим.

Интересно, я действительно ему нравлюсь, или он из тех, что ни одной юбки не пропустят?

Грут достал из ведерка бутылку с вином.

– Артур пошел вздремнуть. Финиан хотел ко мне присоединиться, но к нему приехали какие-то люди. – Ветерок перевернул верхнюю страницу текста, который он читал до моего появления. – Дал мне вашу распечатку, начало очень интересное. Хотите вина?

– Спасибо, не откажусь. Быстро сюда добрались?

Грут взял с подноса бокал.

– Когда позвонил Малкольм Шерри, я был без работы и прыгнул в самолет не раздумывая. Здорово, что у вас часовой пояс тот же, что в Южной Африке, – никаких неприятных ощущений. – Он протянул мне наполненный бокал, держа его за ножку. – Вот, захватил с собой совиньон бланк – очень недурное вино с моих любимых виноградников.

Из-за акцента я сначала не поняла, что он сказал, потом сообразила. Грут поднял бокал.

– Я первый раз в Ирландии, и если все женщины здесь хоть немного похожи на вас, рискую не вернуться домой. За кельтских красавиц!

Я и прежде слышала комплименты в свой адрес – обычно по поводу глаз, они лучшее, чем наделила меня природа. А так я небольшого роста, смуглая и темноволосая, одним словом – не фотомодель. И опять непонятно, искренне он говорит или просто любезничает. Я пригубила пахнувшего свежескошенной травой вина и, наслаждаясь букетом, подумала, что Терри Джонстону радости жизни уже недоступны.

– Что же такая хорошенькая девушка, как вы… – Грут пристально посмотрел на меня. – Послушайте, вы чем-то расстроены. Можно узнать, что произошло?

Не думала, что на лице у меня все написано. А может, он так наблюдателен?

Я не смогла сдержать вздох.

– Человек, который работал у меня на раскопках, умер сегодня утром.

– Печально. Он был вам близок?

– Не в том дело, я почти его не знала. У бедняги даже родственников нет, чтобы сообщить. А его смерть была… понимаете, любая смерть ужасна, но его – особенно.

– Почему?

Я рассказала о симптомах болезни Терри и о том, как стремительно она протекала.

– Очень напоминает вирусную геморрагическую лихорадку.

– Извините, не уверена, что правильно поняла. – Я еще не адаптировалась к его произношению.

– Ничего. Вирусная геморрагическая лихорадка. Одного порядка с лихорадкой Эбола или Марбург.

Холодок пробежал у меня по спине.

– Как раз то, что некоторые ученые считают подлинной причиной «черной смерти». А заразиться от трупной жидкости он мог?

– Если речь о геморрагической лихорадке – вероятно, мог. Медицинские службы, пытаясь локализовать ее вспышки, обращаются с телами умерших как с неразорвавшимися бомбами – чем меньше прикасаться, тем лучше. Никто не знает, сколько времени и при каких условиях они остаются заразными. В больнице аутопсию собираются делать?

– Аутопсию?

– Ну да, вскрытие.

– Наверное.

– При смерти от геморрагической лихорадки аутопсия, как правило, не рекомендуется. Но такой диагноз в больнице вряд ли поставили.

– Вы могли бы присутствовать на вскрытии и что-нибудь подсказать из собственного опыта.

Грут улыбнулся.

– Я здесь по другому делу. Зачем набиваться со своими советами?

– Трупная жидкость была из гроба, захороненного на местном кладбище, о котором вы только что читали. Естественно, я обеспокоена.

Пришлось рассказать о найденных саркофагах и несчастном случае.

– Я выскажу свое мнение, только если меня попросят. Не собираюсь лезть туда, где могу оказаться лишним. Думаю, Малкольм не хотел бы моего вмешательства.

– Вы уже осмотрели останки убитой женщины?

– Первым делом. Утром в больнице Святого Лоумана. – Он произнес «Лемина», но я уже немного привыкла к его акценту. – Жаль, вас там не встретил.

– А если бы встретили?

– Ну… познакомились бы раньше.

Все это уже слегка раздражало – как вьющаяся над ухом оса: и прихлопнуть жалко, и на нервы действует.

– Интересно, что вы обнаружили, когда осматривали труп. – Прозвучало не слишком вежливо, однако так мне хотелось.

Грут уже не улыбался, а смотрел на меня с подозрением.

– Вас посвящают в такие подробности?

– Не сомневайтесь. Малкольм делился со мной и Финианом всем, что ему известно. – Небольшое преувеличение, но меня мучило любопытство.

– Если так… Возможно, Малкольм прав и женщину расчленили, чтобы использовать части тела и органы в ритуальной магии, хотя я не убежден. У сброшенного в ручей трупа отсечены голова и кисти рук, вырезаны груди и гениталии, изъят последний шейный позвонок – обычная картина при ритуальных убийствах. Неизвестно, что сделали с головой – ее нет, – зато есть внутренние гематомы; значит, после смерти тело несколько часов пролежало на спине. Из чего, в свою очередь, следует, что женщину расчленили после смерти, иначе она истекла бы кровью. Поэтому версия ритуального убийства сомнительна. В противном случае кровь бы выпустили и тоже забрали с собой.

– Вы рассказываете чудовищные вещи. Зачем люди идут на такое?

– Южноафриканские знахари, сангома, практикуют особую медицину – «мьюти» на языке зулусов. Ее суть – использование энергии живых существ в определенных целях. Казалось бы, ничего страшного. Но беда в том, что самым эффективным средством сангома считают части человеческого тела и нередко их используют, особенно для развития тех или иных способностей. Они верят, что глаза усиливают дар предвидения, гениталии и груди – сексуальную потенцию и плодовитость, язык – умение убеждать людей, и тому подобное. Все это – разновидность колдовства, основанного на внушении.

– А что знахари делают с частями тел?

– Иногда кладут в снадобья, или заказчик определенную часть носит с собой, а то и съедает; мозгом и кровью намазываются. Кровь всегда выкачивают и пускают в дело – даже пьют. В городках и деревнях Южной Африки бесследное исчезновение детей не редкость. Одних превращают в проституток, других – в колдовские зелья. Главные потребители – крупные бизнесмены. Преступники и политики тоже не чураются мьюти, если могут себе позволить. Как правило, платить приходится нескольким исполнителям – обходится недешево.

– Такое только у вас в стране происходит?

– По всей части континента к югу от Сахары. А когда африканские иммигранты перебираются сюда… столкновение с новой, совершенно чуждой культурой заставляет вернуться к старым верованиям и обычаям, о которых на родине они, возможно, и не вспоминали.

Нечто подобное когда-то происходило с ирландцами. Я помню рассказ отца о поездке в Нью-Йорк и об ужасе, который он испытал, когда Олли, его кроткий и мягкий брат, повел гостя на провокационное и подстрекательское представление «Волчьего воя» – группы исполнителей ирландских баллад.

– Многих угнетает безработица, постоянная нехватка денег. Это не означает, что все они бросятся убивать. Сангома или посредники знают, как выйти на торговцев. И если убийство, о котором мы говорим, действительно ритуальное, то в нем замешан продавец, которому понадобился товар. Возможно, некоторые части уже куплены и использованы, только где-нибудь подальше отсюда – ядро местной африканской диаспоры наверняка не одобряет мьюти и сразу насторожится, если что-то заподозрит.

– То есть тело женщины распродано клиентам в разных частях страны? – Представить такое невозможно.

– Думаю, что так. Правда, есть серьезные сомнения. Если ее убили ради мьюти, почему не забрали кровь, не изъяли внутренние органы из грудной клетки и брюшной полости? Даже ступни не тронули. Взяли лишь то, что помогло бы идентифицировать жертву. А груди вырезали, имитируя ритуальное убийство.

– Ведь вы сказали, что ее гениталии…

– Малкольм знает об этом больше меня, – не дал договорить Грут. – Некоторые наружные повреждения трудно квалифицировать – разложение слишком далеко зашло. Нам предстоит все с ним обсудить, и, с вашего позволения, от дальнейших комментариев я воздержусь.

– Конечно, конечно.

– А давайте еще выпьем, – предложил он, и лицо его смягчилось.

Я покачала головой.

– Тогда я себе налью, не против? – Он наполнил бокал и сделал большой глоток. Потом взял со стола четырехстраничную распечатку, подготовленную мной для выступления в Центре исторического наследия, которую дал ему Финиан. – Из того, что успел прочесть, я понял, что раскопки на чумных кладбищах в Ирландии не проводились или почти не проводились. Это несколько удивляет.

– Причины отчасти политические. Первые пятьдесят лет после обретения независимости мы сосредоточились на своем славном прошлом – до прихода незваных англичан. Города, замки, аббатства готического периода считались колониальным наследством, и заниматься ими археологи не спешили.

– Гм. Любопытно, какую трактовку получат в Южной Африке нынешние времена лет этак через пятьсот-шестьсот.

– Можно только гадать. Допустим, они будут анализировать последствия СПИДа, как сегодня мы пытаемся определить ущерб, нанесенный средневековой Европе «черной смертью».

– Микробы и человечество? – Грут снова взял распечатку. – До начала раскопок у вас были документальные свидетельства эпидемии чумы в Каслбойне?

– Больше, чем обычно можно найти в ирландских городках, хотя и не очень много. На последней странице приложения есть выдержки из хроники событий тех лет.

Грут начал читать вслух:

– «1348 год, август: великий мор дошел до Каслбойна». Сентябрь: приор Томас писал епископу Джеффри: «Многие в городе винят паломников, приплывших незадолго по реке из Дроэды, что завезли они чуму, порицают их странные одежды, нежелание поклониться святыне монастыря Девы Марии и присутствовать на мессе». «1349 год, июль: епископ Джеффри скончался от чумы и упокоился под алтарем собора. Октябрь: и было так по всей стране, что многие замки остались без стражи, стада без пастырей и мертвые без погребения…» – Грут поднял на меня глаза. – Похоже на поголовный мор.

– Заключительная фраза вписана, вероятно, позднее. Это стандартный оборот, его стали употреблять в последующие годы, всякий раз, когда чума возвращалась. Но преувеличения в нем нет: как известно, смертность достигала шестидесяти процентов.

– Вы боитесь, что разбудили самый первый штамм чумного микроба?

– Признаюсь, мысль приходила.

Грут покачал головой и улыбнулся.

– Даже если ваш работник скончался от вирусной геморрагической лихорадки, нет оснований полагать, что «черная смерть» была разновидностью таких инфекционных заболеваний. Вызывающие их филовирусы пока не научились оставлять часть людей в живых, обеспечивая собственное существование на неопределенно долгий срок, в отличие от чумного микроба, большого мастера в таких делах. И все же не сомневаюсь, что природа задумала и готовит против нас что-то еще. Может, СПИД всего лишь эксперимент для разогрева – слишком медленно распространяется. Представляете, что будет, если в результате мутаций он станет таким же заразным, как «черная смерть»?

– Терри Джонстон умер от СПИДа, – сказала я.

Тут послышались шаги Финиана.

– Как у вас дела? – поинтересовался он, вернувшись из сада.

– Все в порядке. – Я почему-то покраснела.

– У вашей дамы талант добывать информацию, – заметил Грут. – Не случайно она зарабатывает на жизнь, докапываясь до глубин.

– Можно сказать, у нас троих работа не из чистых, – подхватил Финиан, вытирая руки лежавшей на стуле тряпкой. – Разве что у кого-то грязи побольше, – добавил он, поймав мой взгляд.

Камень в огород Грута. Не в характере Финиана так себя вести, но патолог, похоже, не обратил внимания на выпад.

– Хотите вина? – Он приподнял бутылку.

– Нет, спасибо. Я кое-что случайно подслушал, пока был в саду, – сказал Финиан, усаживаясь. – Поговаривают, в Каслбойне объявят карантин.

– Все из-за Даррена Бирна и его выступления по радио, – объяснила я и снова покраснела, на этот раз чувствуя себя виноватой: оттого, что несчастный случай был на моей совести; оттого, что не смогла помешать Бирну посеять панику; оттого, наконец, что он был совершенно прав.

– Связано со смертью того парня сегодня утром? – спросил Грут, выливая в свой бокал остатки вина из бутылки.

– Разумеется, – кивнул Финиан. – Хотя, по-моему, в больницу Святого Лоумана поступил кто-то еще с теми же симптомами.

Я вскочила, чуть не столкнув бутылку со стола.

– Господи, из нашей команды? Кто? Почему я ничего не знаю?

Финиан подошел и приобнял меня за плечи.

– Не нужно волноваться, дорогая. Успокойся. Просто ходят такие слухи. Можно позвонить в больницу.

В течение следующих десяти минут телефон в больнице был занят.

– У них коммутатор заклинило, – решила я. – Уж точно что-то случилось. Еду в больницу.

– Я с вами, – заявил Грут, поднимаясь из-за стола. – Не из галантности. Хочу повидать детектива, расследующего убийство. Буду признателен, если подбросите.

Его прямота мне понравилась: может, не такой уж он дамский угодник, как показалось.

Грут ушел в дом забрать свои вещи.

– Могу я чем-то помочь? – спросил Финиан.

– Ничем, милый. – Я обняла его и поцеловала. – У тебя своих дел хватает. Лучше сходим куда-нибудь вечером. Угощаю.

Финиан просиял.

– И чтобы никого, кроме нас, согласна? Целую вечность не был с тобой наедине.

– Считай, что у нас свидание, – сказала я.

ГЛАВА 16

Окруженная лесными деревьями больница стояла на вершине холма. От ее входа вниз по дороге тянулась вереница припаркованных у обочины машин. С километрового расстояния сверкавшие на солнце крыши казались члениками разноцветной многоножки.

По пути я позвонила Пегги узнать, не жаловался ли кто из археологической группы на здоровье. По ее словам – ничего такого. А еще я правильно сделала, что не вернулась в офис – туда после радиошоу Джерри Райана набежали фоторепортеры и давай снимать всех входящих-выходящих. Когда они защелкали камерами, завидев мою матушку, та выложила все, что о них думала.

Я припарковалось за фургоном передвижной радиостанции, и мы двинулись вверх по дорожке к больничному входу. Метрах в ста от него нас перехватил грузный мужчина в костюме и рубашке со сбившимся набок открытым воротом – Эдди Сагрю, репортер, много лет проработавший в «Дейли рекорд», соперничающей с «Айрленд тудей». Сагрю никогда не поступался принципами порядочности ради таблоидных интересов, и я его уважала. Несмотря на грубоватую внешность, человек он был дружелюбный и приветливый. Правда, если случалось ночь напролет пить и курить, настроение у него портилось, о чем предупреждало побагровевшее лицо. Сейчас оно было именно таким. Эдди вспотел, в руке у него дымилась сигарета.

– Что здесь происходит? – обратилась я к нему, перехватив инициативу, чтобы не знакомить с Грутом – Сагрю тут же станет вытягивать информацию.

– Я думаю, тебе лучше нас известно.

Намекает, что в больницу попал кто-то из участников раскопок?

– Клянусь, Эдди, ничего не знаю. Мне даже связаться с больницей не удалось.

– Не тебе одной. Телефон приемного отделения занят, весь персонал отключил мобильники. Пора бы сделать хоть какое заявление. От молчания обстановка только накаляется.

– Ты что-нибудь слыхал?

– Якобы в полдень привезли человека с симптомами как у Джонстона. Служба здравоохранения ждет подтверждения, прежде чем решить, что делать дальше. В больницу ни войти, ни выйти. Экстренные случаи отправляют в Наван. – Он выбросил сигарету. – Похоже, начинается паника. Ее бы удалось избежать, если бы после смерти Терри Джонстона не Бирн трепался по радио своим поганым языком, а врачи, да и ты, Иллон, честно обо всем рассказали.

Я понимала, что Сагрю завидует молодому сопернику, который всех обскакал и первым раздобыл информацию. Да еще устроил шумную рекламу своей газете, объявив в радиошоу – не важно, правда или нет – о возвращении «черной смерти».

– Нельзя ли полегче? – вмешался Грут. – Мисс Боуи понятия не имела и сейчас не знает, что это за болезнь.

Сагрю с удивлением посмотрел на меня.

– Это еще кто? – Он чуть не ткнул пальцем Груту в лицо.

Слишком самоуверенно Грут держится. Теперь Сагрю постарается выяснить, кто он, и добраться до истинной причины, почему Каслбойн попал во все газетные заголовки.

– Я провожу лабораторные исследования в больнице Святого Лоумана, – объяснил Грут.

Сагрю прищурился. С чего бы ученому-медику таскаться за археологом? Когда и как ухитрился парень выбраться из больницы сквозь санитарный кордон? И акцент у него странный.

Грут придвинулся к Сагрю и понизил голос.

– Я должен провести мисс Боуи в больницу, сделать анализы крови. – Он многозначительно приложил палец к губам. – Вы понимаете, о чем речь?

Сагрю смутился.

– Прости, Иллон. Наверное, не то сказал. Надеюсь, все будет в порядке.

Я сделала вид, что не на шутку встревожена.

– Конечно, Эдди, и спасибо тебе.

– Кстати, хочу предупредить. Раздобыть информацию еще не все – нужно грамотно ее подать. Даррена Бирна тонкости не колышут.

Грут взял меня за локоть, и мы пошли дальше. Отойдя на приличное расстояние, я не выдержала и рассмеялась.

– Ну вы и нахал, Питер Грут!

– Студенты, выступавшие против апартеида, быстро учились в случае чего дурачить представителей власти не моргнув глазом. Былые навыки не подвели.

– Тогда будем надеться, они пригодятся еще раз – на входе в больницу.

– И так пропустят. Я звонил Шерри из Брукфилда. Его вызывали куда-то, где сразу несколько человек утонуло. Забыл, как место называется… Слейн, кажется? – Я кивнула. Каждое лето Бойн требовал жертвоприношений. – Коронер просил его провести вскрытие Терри Джонстона. Подозревает, что причиной смерти могла стать преступная небрежность.

– Теперь за меня примутся…

– Не волнуйтесь, так положено, – успокоил он. – Мы успели все обсудить; я сказал, что случай интересный, и Шерри поручил аутопсию мне. В больнице знают. – Грут остановился и крепко меня обнял. – Ну-ка веселей! Вы же сами этого хотели.

Ощущение было приятное. На мгновение я прижалась к нему, но тут же взяла себя в руки и отстранилась.

Грут не оборачиваясь пошел впереди, я – за ним следом.

– Слушайте, вас-то пропустят, а мне что делать?

– Не проблема. Скажу, что вы должны удостоверить личность Джонстона.

– Да, вы, похоже, часто попадали в переделки. И когда стали представителем закона, опыт оказался полезен.

Он широко усмехнулся.

– Раз уж вспомнили о законе, с каким детективом у вас встреча – с тем, что расследует убийство?

– Его зовут Галлахер.

– Мэтт Галлахер?

– Точно. Познакомился с ним сегодня утром.

– У него… – Я коснулась своих волос, не находя подходящего слова.

– А, волосы цвета апельсина? Ну да, тот самый парень.

Теперь улыбнулась я.

Больницу осаждала фаланга репортеров, фотографов и телеоператоров. Входные ворота были закрыты, перед ними изнемогал от полуденного зноя молоденький полицейский в рубашке с короткими рукавами и форменной фуражке. Он старался не обращать внимания на просьбы позволить залезть на ворота – оттуда хорошо снимать главный больничный корпус. Выслушав Грута, охранник запросил указаний по портативной рации, и электронные ворота раздвинулись ровно настолько, чтобы мы смогли протиснуться внутрь под щелканье и жужжание фото– и телекамер.

Попав на территорию больницы, мы разделились, и я направилась в отделение интенсивной терапии. Меня снова одолевали мысли о Терри Джонстоне, но сейчас утренние переживания отошли на второй план. Грут сразу сказал, что у его болезни признаки геморрагической лихорадки. Заблуждаюсь ли я, полагая, что всему виной трупная жидкость? А если права, есть основания считать, что статуя, спрятанная в одном из свинцовых гробов, имеет какое-то отношение к содержимому второго.

Я знала, что лучше не ломать себе голову. Иногда воображение уводит меня слишком далеко, и я попадаю в неприятные истории. Но еще чаще, как мне нравится думать, благодаря ему, я предвижу исход – плохой или хороший – намного раньше других. Это и дар, и проклятие; как сказочное яблоко: надкусишь с одного бока – проживешь долго и счастливо, надкусишь с другого – рухнешь замертво.

Вот только Терри Джонстон умер по-настоящему, безвозвратно. И хотя я сидела рядом, когда его не стало, почему-то только сейчас, вспомнив об отравленных яблоках из детских сказок, я до конца осознала, что его больше нет. Словно тогда была не готова и в глубине души надеялась, что, когда снова вернусь в больницу, Терри будет жив и здоров.

У входа в отделение интенсивной терапии на стуле сидел охранник и читал газету.

– Посторонним вход воспрещен, – буркнул он, когда я подошла, и уставился на какую-то женщину, садившуюся в машину так, что было видно нижнее белье. Ему и в голову не пришло, что я могла пробраться через выставленное снаружи оцепление.

– Я из хирургического отделения, доктор Абдулмалик назначил мне консультацию.

Охранник оглядел меня и тяжело вздохнул.

– Почему меня никогда не предупреждают? Не могу же я всех больных знать в лицо. – Он недовольно зашуршал газетой и вернулся к созерцанию женских прелестей.

Пройдя сквозь вращающуюся дверь в коридор, я отыскала комнату ожидания, в которой утром разговаривала с двумя врачами. Сейчас в ней сидели бледные, с осунувшимися лицами мужчина и женщина в полосатых спортивных костюмах. Я впервые их видела, а потом решила, что они либо дети, либо брат и сестра очередной жертвы.

Дойдя по коридору до сестринского поста, я с облегчением увидела за стойкой Кору Гейвин. Повернувшись ко мне спиной, она что-то говорила сидевшей за столом медсестре, а та записывала.

Обе с удивлением подняли на меня глаза, когда я подошла.

– Господи, Иллон, ты что здесь делаешь?

– Мне сказали, что поступил кто-то с теми же симптомами, но я не смогла дозвониться. Подумала, еще один из работавших на раскопе.

– Вам нельзя здесь находиться, – сказала сестра, снимая трубку настольного телефона, чтобы вызвать охрану.

– Все в порядке, Франческа. – Кора положила руку ей на плечо, стараясь успокоить. – Франческа возглавляет группу инфекционного контроля, – пояснила она. Потом вышла из-за стойки, и мы медленно пошли вдоль коридора. – Это не из твоих.

И то хорошо.

– Кто-нибудь из знакомых Терри?

– Вряд ли. Его зовут Стивен Болтон, ему девять лет.

– Что? – Я была совершенно сбита с толку. – И он болен тем же?

– Полной уверенности пока нет. А поскольку природа исходной инфекции до сих пор не выяснена, положение у нас как у слепых, не знающих, куда они попали.

– Тем не менее симптомы сопоставимы.

– Вплоть до поздней стадии заболевания Джонстона.

– Поздней стадии?

– Увы. Боюсь, ребенок умирает. Первые признаки появились в субботу вечером, но родители не стали спешить и привезли его сегодня рано утром. Думали, летний грипп.

– Может, и правда…

– Он в коме, из-за сепсиса органы отказывают один за другим, внутреннее кровотечение, гнойные высыпания на коже. Похоже на грипп?

Меня поставили на место – не принимай желаемое за действительное.

– Дело не только в этом… – Голос Коры упал почти до шепота, она быстро огляделась по сторонам, потом посмотрела мне прямо в глаза. – В прошлую пятницу, вечером, Стивен и еще трое мальчишек играли вместе на кладбище Модлинс.

В коридоре стояла жара, но я вдруг всей кожей ощутила липкий, обволакивающий холод.

– Когда родители упомянули об этом, – продолжала Кора, – я сообразила, что к чему, и сразу связалась с семьями других ребят. Те трое чувствуют себя нормально. Обрати внимание: по их словам, Стивен полез на загражденный барьерами участок, а они – нет. Должно быть, он контактировал с разлившейся жидкостью или прикасался к чему-то зараженному – возможно, там вся земля инфицирована.

– Почему их не привезли сюда и не держат под наблюдением?

– Не видели необходимости. Не забывай, сегодня уже понедельник. Эта штука быстро дает о себе знать. Подхвати они ее, мы были бы в курсе. Кроме того, как я сказала, мальчишки не заходили на зараженный участок. Служба здравоохранения, кстати, поставила там надежное ограждение и взяла образцы почвы.

Пожалуй, в пятницу я слишком легкомысленно отнеслась к случившемуся. Велела Гейл позаботиться о предупредительных знаках и даже не проверила. С другой стороны, после того как Доминик Ашер предупредил главного инженера города и службу здравоохранения, ответственность лежала на них. Я не пыталась умыть руки, но что есть, то есть.

– Теоретически ты сама подвергалась высокой степени риска, – продолжала Кора. – Однако, как и ту троицу, мы не собираемся замуровывать тебя в больничной палате. Порядок такой: уезжаешь зачем-то из Каслбойна – ставишь нас в известность. А пока следи за температурой – поднимется выше тридцати восьми, и тебя доставят прямехонько сюда.

– Вертолетом «Скорой помощи»? – пошутила я, не зная, как выйти теперь из ворот больницы.

– Слышать о вертолетах не хочу. Покоя от них нет – все утро над головой тарахтят.

– Фоторепортеры?

Она кивнула.

– Откуда они узнали о мальчике?

– Репортер из «Айрленд тудей», с которым я встречалась утром, сказал, что кто-то из больничного персонала, услышав по радио о Терри Джонстоне, позвонил и сообщил, что поступил новый больной с теми же симптомами.