Текст книги "Лилия прокаженных"

Автор книги: Патрик Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 29

Аделола сидел, уставясь в окно. К кофе он не притронулся и так нервничал, что свои бумажные салфетки скрутил в трубку.

– Мне жаль вашу сестру, Бен.

– Спасибо, – еле слышно поблагодарил он. – Понимаете, я старше и помню ее крохотной. Всегда говорил, что буду о ней заботиться. И вот что получилось…

– Не вините себя. Вы не могли этому помешать. Давайте вернемся в конференц-зал, доктор Грут хочет вас о чем-то спросить.

Он нахмурился и встал из-за стола.

– Он ведь из Южной Африки? Или Зимбабве?

– Из Южной Африки. Работал и в других африканских странах.

Аделола совсем помрачнел.

Когда мы вошли, Грут не стал терять времени.

– Мистер Аделола, в прошлую пятницу, когда вас попросили помочь перенести статую Пресвятой Девы с Младенцем, вы отказались даже приблизиться к ней. Почему?

Аделола пожал плечами. Я сидела рядом, чтобы он не чувствовал себя совсем беззащитным.

Грут продолжал:

– Мусульмане питают отвращение к религиозным изображениям, не так ли? Ислам признает и почитает Деву Марию, и ее статуя в натуральную величину оскорбительна для чувств правоверных, согласны? Живя в христианской стране, вы миритесь с подобными образами, но прикасаться к ним – другое дело. Вот одна из причин, вынуждающих меня думать, что вы исповедуете ислам и принадлежите к народу хауса из северной Нигерии. Я прав?

Аделола заерзал на стуле и принялся рвать бумажную салфетку на клочки.

– Давайте, Бен, рассказывайте, – давил на него Грут.

Аделола продолжал терзать бумагу, и я слегка сжала его пальцы.

– Если это правда, Бен, то, наверное, имелись уважительные причины ее скрывать. Но сейчас тебе лучше признаться.

Аделола глубоко вздохнул.

– Мы приехали просить убежища. По воле отца мою сестру обручили с богатым бизнесменом из северного штата Джигава, где действуют законы шариата. Он был на тридцать лет ее старше, и она слышала о нем только плохое. В любом случае сестра сама хотела решать, за кого выходить замуж, и попросила меня помочь ей бежать. Мы уехали на юг, в Бенин-Сити. Оттуда я связался с отцом, и он сказал, что будущий муж отправил за нами своих людей, и что если мы с ними не вернемся, он – мой отец – даст согласие нас убить, чтобы спасти свою честь. Теперь вы знаете, почему нам пришлось покинуть Нигерию.

– Как ваше настоящее имя? – спросил Галлахер.

– Казим Хассан. Сестру звали Латифа.

– Когда приехали сюда, что заставило вас скрывать свою веру?

– Подосланные убийцы искали бы нас в первую очередь среди членов исламской общины. Да и работу мусульманам найти труднее. Сейчас многие здесь косо на них смотрят.

– То есть, если не знают, что вы мусульманин, шансов получить работу больше?

– Думаю, что так.

– Вы совсем отказались от своей веры? – спросил Грут.

Аделола был в шоке.

– Я бы никогда не отрекся от ислама.

– А ваша сестра?

Он покачал головой.

– Она тоже.

– Как же она работала в стриптиз-клубе с лэп-дансом? – не унимался Грут. – Мне всегда казалось, что это не подходящее занятие для девушки-мусульманки.

– Надо было жить.

– Латифа наверняка стыдилась своей профессии. И в действительности поссорились вы на этой почве, разве не так?

– Поссорились мы из-за денег. Послушайте, я правду говорю, что еще вам от меня нужно? Разве не понятно, что сестру убили наемники жениха?

– Версия убийства ради защиты чьей-то чести не слишком убедительна, – объяснил Грут. – К чему наемному исламскому убийце – предположительно из Каслбойна – заботиться о том, чтобы все выглядело как охота за частями тела для мьюти, да еще затруднять опознание жертвы? Он сам в нем заинтересован, чтобы получить за выполненную работу деньги. И еще, что важнее, зачем бы он стал заниматься с ней сексом?

По выражению лица Галлахера было заметно, что не только я и Аделола, но и он ничего подобного не ожидал.

– Как вам… – первым заговорил Аделола, недоверчиво покачав головой. – Что вы…

– Есть физические признаки того, что все произошло незадолго до ее смерти. Из-за особенностей обрезания невозможно установить, насильно или с ее согласия. Поскольку девушку убили, допустим, имело место изнасилование. Убедил? Вы никого больше не подозреваете?

Аделола нагнул голову, достал из кармана брюк чистую бумажную салфетку, вытер взмокшую шею и мрачно усмехнулся.

– В конце концов, правда выйдет наружу. Мы действительно были в бегах и в Бенин-Сити обратились к одному дельцу, который помог с фальшивыми документами. Рассчитаться полностью не смогли; тогда он сказал, что долг переходит к ирландскому бизнесмену, мистеру Макаливи, и что Латифе придется его отработать.

– Мик Макаливи, верно? – уточнил Галлахер.

Аделола утвердительно кивнул.

– После того как вас сюда привезли, власти предоставили вам временное убежище до принятия окончательного решения, правильно? Но вы скрылись, пошли к Макаливи и получили от него новые имена и липовые разрешения на работу. А Латифа попала в кабалу, работая на него, чтобы выплатить долг, так?

– Он требовал, чтобы она оказывала эскорт-услуги.

– Другими словами, стала проституткой.

Аделола снова кивнул.

– Сестра слышать ничего не хотела. Полагаю, она от него ушла.

– И поэтому у вас была ссора из-за денег? Вы обещали помочь ей вернуть долг?

– Обещал. – На глаза Бена навернулись слезы. – Он точно ее убил, а потом изуродовал, чтобы запугать других девушек, которые на него работают.

– Что ж, посмотрим, что поведает нам Макаливи. Хотя он не первый, кто использует стриптиз-клуб как центр подготовки проституток. – Галлахер захлопнул блокнот и встал. – Можете идти, мистер Аделола, только попрошу вас подождать у входа людей из следственной бригады. Они отвезут вас домой и там все осмотрят. Позднее мы свяжемся с вами, чтобы сделать анализ ДНК.

– Пойдем, я договорюсь, чтобы вас выпустили, – сказала я Аделоле, заметив, что Грут все еще хмурится.

– Каким именем вас теперь называть? – спросила я, когда мы шли по коридору.

– Бен Аделола меня устраивает. А сестра предпочитала, чтобы ее звали Латифой.

Мы приближались к входным дверям.

– Когда я смогу ее похоронить? – спросил Бен.

– Как только удостоверят ее личность. После этого выдадут свидетельство о смерти. – Мне пришло в голову, что тело Терри до сих пор в морге. – Ты знал Терри Джонстона, Бен? Слышал, что он умер?

– Мне говорили.

– Ведь ты был его другом?

– Другом? Никогда. – Он ответил так, словно хотел это подчеркнуть.

Автоматические двери раздвинулись, и мы вышли.

– А с Дарреном Бирном дружишь? Я видела, как вы разговаривали на мосту в прошлую субботу, во второй половине дня.

– Вы ошиблись. Я не…

– Ты заврался, – оборвала его я. – Пора бы начать говорить правду.

– Я не лжец, – упирался он.

– Можно подумать, что ты любитель выпить.

Подъехал полицейский автомобиль и мигнул фарами.

– До свидания, – на ходу попрощался Бен, открыл дверь машины и сел на заднее сиденье.

Позади меня из здания больницы вышел Галлахер, разговаривая по мобильному.

– …изъять записи видеокамер, а также найти и опросить каждого, кто пользовался в клубе кредитной карточкой. Разыщите Макаливи, но до моего приезда не трогайте. – Он сложил телефон и опустил в карман рубашки. – Операция в Наване началась. А я сейчас еду туда, где мальчишка нашел секач, посмотрю, что там еще мои ребята откопали.

– Где это, позволь полюбопытствовать?

– Разве не говорил? Примерно километр вверх по ручью от Брукфилдского сада. Да, я слышал, что стараниями отца Берка и преподобного Дэйвисона акция протеста у ворот закончилась. Совместными усилиями они убедили толпу разойтись.

– Должно быть, утрясли свои разногласия по поводу статуи. – Зазвонил мой телефон. Увидев на дисплее номер мобильного тетушки, я извинилась перед Галлахером, и он отправился по своим делам. – Слушаю, Бетти.

– Иллон, мы с твоей мамой на пути в лечебницу, я звоню из машины. Внезапно отцу стало хуже. Боюсь, дела совсем плохи.

ГЛАВА 30

Сначала известие меня потрясло, но вслед за тем я испытала облегчение – страдания отца, столько времени прикованного к постели и полностью оторванного от внешнего мира, скоро закончатся. Оно сменилось чувством вины – как можно желать смерти родному человеку? А вскоре бурю эмоций заглушило тревожное осознание того, что из-за карантина я попала в ловушку и не могу быть с ним рядом.

Бетти не объяснила, чем вызвано ухудшение состояния, поэтому я поехала в офис, позвонила в Саммерхилл и попросила пригласить к телефону старшую сестру. Когда Дейрдра Лайсагт взяла трубку, то говорить недомолвками не стала.

– У него развилась двусторонняя пневмония, трудно дышать. Мы даем успокоительное и кислород. Боюсь, такой нагрузки сердце долго не выдержит.

– Сколько он продержится?

– Точно не скажу, думаю, не больше суток.

– Вы же знаете – у нас карантин… – Я замолчала, боясь разрыдаться.

– Знаю, Иллон. Но из-за карантина твоя мама осталась у сестры и теперь может сюда приехать. Правду говорят – худа без добра не бывает.

– Его вот-вот должны отменить – надеюсь, к вечеру. Приеду, как только разрешат выезд из города.

– В любое время дня и ночи.

Поблагодарив ее, я перезвонила Бетти. Они только что припарковали машину возле лечебницы. Я поговорила с матерью и рассказала ей все, что узнала сама.

– Может, оно и к лучшему. – Держалась она молодцом.

– Скорее всего. Сейчас буду звонить Ричарду, а только снимут карантин, приеду к вам.

Мама попросила захватить с собой кое-что из ее одежды и туалетных принадлежностей; пошутила, что надоело носить вещи сестры, тем более что вкус у Бетти своеобразный. Для нас обеих юмор всегда был лучшей защитой. Возвращаться домой она пока не собиралась, даже если карантин отменят. Во-первых, снова могут ввести, во-вторых, от Бетти быстрее и проще добираться до лечебницы.

На подъезде к дому мы закончили разговор. Объехав кругом, я поставила машину у входа в офис и несколько минут сидела на месте, пытаясь разобраться с переполнявшими меня чувствами. Острота притупилась, однако тяжесть я ощущала невыносимую.

Из офиса позвонила Финиану.

– Трудный сегодня день. – Я старалась не выдать себя. – Расисты учинили у ворот больницы погром, еле выбралась… и… – Голос у меня задрожал. Я замолчала, прилагая все усилия, чтобы взять себя в руки.

– Что случилось?

– Финиан, отец при смерти.

– Уже еду, – предупредил он. – Оставайся на месте.

Немного успокоившись, я позвонила домой брату в Чикаго. Трубку сняла Грета, жена Ричарда. Он взял выходной и повез сына Иойна в Озерный округ штата Иллинойс, к знакомым, у которых там ферма. Вернутся к вечеру – по чикагскому времени. Сотовый отключен – по нему он звонит ей при необходимости. Если что, она передаст. Хотя скорее всего поговорить с ним я смогу только рано утром.

Едва я положила трубку, как телефон зазвонил. Оказалось – отец Берк.

– Я слышал, Иллон, твоему отцу стало хуже.

– Как вы узнали, святой отец?

– Говорят же – плохие вести сами нас найдут. Но для него это благословенное избавление от мук. Представляю, как ты ждешь окончания карантина, чтобы присоединиться к своей матери.

– Насколько понимаю, осталось недолго.

– Дай-то Бог. Значит, статуя скоро к нам вернется, я хочу сказать – в Каслбойн?

Похоже, они с ректором пришли к какому-то компромиссу.

– Мм… почему вы так думаете?

– Видишь ли, по моему разумению, с карантинными делами без Пресвятой Девы не обошлось. Так она хотела сказать, что не намерена покидать Каслбойн. Знаю, немногие в это поверят, но я не сомневаюсь.

– Боюсь, придется вас огорчить. Скорее всего то, что нашли на кладбище, не чудотворный образ, хранившийся в монастыре Пресвятой Девы, а ковчег. Когда-то его заказали для монастыря, да так и не установили.

– Что-то я не совсем понимаю.

– Слишком долго объяснять. Но одновременно со статуей спрятали еще что-то. И с вашей помощью мы могли бы выяснить, что именно.

– Каким образом?

– Помните, вы обещали передать мне архивные документы, касающиеся мисс Дьюнан – она заплатила за витражное окно, – а также все, что удастся найти о самом окне?

– Разумеется. Отчасти потому и звоню. Теперь мой черед разочаровывать. Если не считать нескольких накладных и расходных ведомостей, в архиве ни слова нет об окне или витражной композиции. Известно только, что заказ передали в одну из самых больших в мире по тем временам витражных мастерских в Мюнхене. Она, наверное, по сей день существует. Однако сохранившаяся в архиве переписка велась с ее лондонским филиалом на Гросвенор-стрит. Вот бы где узнать подробности. К сожалению, после Первой мировой войны от филиала ничего не осталось.

– А мисс Дьюнан? Есть переписка, где она оговаривает, какие изображения хотела бы видеть на витраже?

– Сохранилась лишь копия письма, адресованного ей приходским священником. Он пишет, что в благодарность за великодушие будет счастлив исполнить ее просьбу – после кончины похоронить в олдбриджском соборе.

– Неужели? – От волнения меня бросило в дрожь. – О чем еще там говорится, дословно?

– Не более того, что я сказал. Жаль, если огорчил. Как бы то ни было, уверен, что сейчас тебя ждут дела посерьезнее.

– Вы правы.

– И еще я собирался сказать – прости за прямоту, – если случится худшее, а карантин продолжится, твоя матушка, наверное, решит отложить похороны до его отмены.

Я согласилась, что так, видно, и будет, поскольку отец хотел, чтобы его похоронили в Каслбойне, и, попрощавшись, положила трубку. Слово «похороны» вновь привело меня в смятение. Отец Берк, возможно, хотел мне добра, но, заговорив о похоронах раньше срока, заставил задуматься о том, к чему внутренне я была не готова. Еще не смирившись с мыслью, что отца скоро не станет, я была не в силах представить его лежащим в гробу, который опускают в могилу.

Раздался звонок в дверь. Часы в офисе показывали 6.30. Финиан полагал бы, что я дома, от которого у него есть ключ. Если только второпях не забыл его захватить.

Я прошла в переднюю половину дома и открыла дверь. На пороге стоял Даррен Бирн. Заботами парикмахера его волосы торчали во все стороны, словно их пририсовали к черепу черным маркером – когда эта мода появилась, я надеялась, что ненадолго, но она оказалась назойливо живучей. Землистая, пористая, как пемза, физиономия, маленькие серые глазки, бескровные губы, готовые растянуться в глумливой ухмылке…

– Какого дьявола вам здесь нужно? – не сдержалась я.

– Слышал, ваш папаша отходит. Могу дать возможность сказать о нем пару слов. – От Бирна несло куревом.

Я хотела закрыть дверь.

– Я бы не стал, – посоветовал он, подставив ногу. – Хотите, чтобы все думали о нем как о добропорядочном муже и отце?

– О чем вы?

– П. В. Боуи когда-то сыграл в очень популярном телевизионном сериале, запомнился публике, и его кончина вызовет повышенный интерес. На похоронах репортеры будут снимать других участников сериала, всяких знаменитостей, семью, убитую горем. Мы тоже сделаем и опубликуем фото, но не безутешной вдовы, а некой особы… Вам понятно, о чем я?

– Да как вы смеете!

– Сами решайте. Вы приглашаете меня в дом, делитесь дорогими воспоминаниями о знаменитом папочке, и мы запускаем интервью в номер, как только приходит печальное известие. Нет – появится та самая фотография со статьей о «женщинах, вынужденных скрывать горечь утраты». А что, звучит неплохо, мне нравится. – Он попытался пройти в холл.

– Вон из моего дома! – закричала я, толкнув его в грудь.

– Убери свои поганые лапы, – окрысился он и больно, сверху вниз, ударил меня по рукам, продолжая наступать.

В этот момент на «рейнджровере» подъехал Финиан. Бирн выскочил из холла и быстро пошел к своей машине.

Я бросилась к Финиану, как только он выпрыгнул из джипа, видя, что у меня неприятности.

– Бирн пытался меня шантажировать! – От возбуждения во рту пересохло.

Пока Бирн разворачивался, Финиан собой загородил ему выезд. Бирн двинул прямо на него, но пришлось затормозить – Финиан не отступил. Вместо этого он метнулся вправо и через открытое окно ухватился за водительскую дверь. Бирн снова нажал на газ и тащил Финиана за собой, пока тот, споткнувшись, ее не отпустил.

Вылетев на дорогу, Бирн свернул в направлении Дублина. Только тогда я обратила внимание, что у него черная «хонда-сивик» с литыми дисками.

Подбежав к Финиану, я помогла ему подняться.

– Скорей, еще догоним! – торопила я. – Дорога перекрыта, ему не проехать.

– Проедет, – остудил он меня. – Карантин только что сняли.

Мы прошли в дом. Финиан испачкал руки, пришлось отмывать под краном. Пока он их вытирал, мы совместными усилиями вспомнили номер машины, и я его записала. Потом попыталась дозвониться до Галлахера, но его мобильный был вне досягаемости.

– Полиция прочесывает территорию вверх по ручью от Брукфилда; он, наверное, поехал посмотреть, как продвигаются дела, – предположил Финиан. – Там мертвая зона для сотовой связи…

– Верно. Он говорил, что туда собирается. – События последнего часа отшибли у меня память. – Где это, если поточнее?

– Когда-то там было старое поместье. Я дал разрешение поисковой группе выйти через сад на другую сторону ручья.

– Сначала – в лечебницу. А Галлахеру пошлю сообщение из машины. Поведешь?

– Конечно. На Саммерхилл есть дорога мимо поместья, если хочешь на минутку увидеться с Галлахером.

– Дай сообразить… Ладно, начнем с него.

Позже я все думала, почему сразу не поехала к отцу. Привыкла, наверное, к тому, что как личность он давно не существует. Требовалось какое-то время, чтобы вспомнить его, настоящего, и понять, кого я на самом деле теряю.

Галлахера мы нашли на запущенном участке паркового леса, где на несколько великолепных старых деревьев наседали кусты ежевики и заросли крапивы. Пока специалисты из технического отдела в белых комбинезонах и голубых бахилах обшаривали кусты и подлесок по берегу ручья, два местных полицейских в рубашках и болотных сапогах вышагивали по дну и внимательно его осматривали, склонившись над водой. Над головами у них, в лучах заходящего солнца, роилась мошкара.

– Парнишка нашел секач в дупле того дерева, – показал Галлахер. – Увидел торчащую рукоятку там, где лестница… – Полицейские приставили ее сбоку от окруженного наростом углубления в стволе – от земли до него было метра два. – Не свесился бы с ветки наверху, ничего бы не заметил.

– Почему убийца не утопил его в ручье? – удивился Финиан.

– Не хотел, чтобы обнаружили вместе с жертвой, и сомневался, что тело далеко отнесет течением. Мы ищем еще хоть какие-нибудь следы, но если ножом орудовали где-то поблизости, сильный дождь скорее всего кровь смыл… – Галлахер заметил, что меня заинтересовал прозрачный пластиковый мешок, с виду наполненный мусором. – Там все, что ирландцы оставляют после себя, отдохнув на природе, – пивные банки, использованные презервативы, памперсы. Когда-нибудь археологам будет на что посмотреть, как считаете? – Он хлопнул себя по шее. – Чертовы оводы!.. Вы вообще-то зачем приехали?

Мы объяснили, что произошло.

– Сочувствую, Иллон, очень жаль твоего отца. Великий актер и человек хороший, кого хочешь спроси.

– Спасибо, Мэтт.

– Так говоришь, «хонда-сивик»? Вроде я уже слышал…

– Та самая, что стояла у моего дома, когда гостиную облили бензином, и она же чуть не сбила меня вчера.

– Так ведь та значилась в розыске… Имон, давай сюда!

Из-за кустов возник сержант Дойл.

– Машина Даррена Бирна, «сивик». Ее угнали в понедельник вечером?

Дойл сдвинул на затылок форменную фуражку и поскреб шею.

– Точно. Вчера днем нашли брошенной в поле, вскоре после инцидента с мисс Боуи. Выясняем, кто они такие.

– Они? – переспросил Галлахер?

– Ну да, любители покататься. Очень эту самую модель уважают.

– Сегодня он сам за рулем сидел, – вмешался Финиан. – Можете поверить. Меня едва не переехал.

– Думаю, в двух предыдущих случаях машину тоже вел он, – добавила я. – Когда украл ключи от Центра исторического наследия и когда пытался наехать на меня.

Дойл явно ничего не понимал.

– Я согласен с мисс Боуи, Имон, – обратился к нему Галлахер. – Разузнай регистрационный номер и сделай запрос.

– Мы его записали, – сказал Финиан. – В машине остался, сейчас принесу.

– Буду признателен. А когда вернетесь, я хотел бы поговорить с вами об убийстве. – Галлахер многозначительно на него посмотрел.

Такого Финиан не ожидал.

– И о чем же нам говорить?

– Постараетесь вспомнить, может, видели что необычное или подозрительное на прошлой неделе. Мы, думаю, сейчас в том месте, где тело расчленили, да и убийство произошло, вероятно, тоже здесь. Так что собираемся опрашивать всех живущих неподалеку. С вас и начнем.

Финиан глянул на меня, пожал плечами и пошел за номером. Галлахер, вне сомнений, следовал рутинной процедуре и даже старался облегчить Финиану жизнь, но я видела, что тот все равно недоволен.

Женщина из поисковой группы извлекла что-то из кустов ежевики и позвала обоих офицеров полиции. Это был лист бумаги – жухлая, изъеденная улитками газетная страница. Дойл и Галлахер отправились взглянуть, а я, пользуясь возможностью, пошла к ручью с мыслями об отце.

 
Усталый странник обретет в конце пути приют…
 

Не знаю почему в памяти всплыл его звучный тенор и песня – колыбельная викторианских времен, он любил напевать ее, когда был дома. Я знала щемящую и прекрасную мелодию с детства, папа пел ее для меня, совсем маленькой, но так, чтобы кроме нас, никто больше не слышал. Что в ней его привлекало?

 
Где канет в прошлое печаль, заботы прочь бегут…
 

Она словно звала к уходу от горестей и скорбей реального мира в исцеляющие объятия сна – а может, смерти? Он не видел принципиальной разницы между тем и другим и только усмехался, чувствуя их двойственность. Доведись ему жить в Средние века, там бы он был в своей стихии.

Минуя рефрен, память перенеслась в начало следующей строфы.

 
В прозрачном воздухе разлит там неземной покой,
Ласкает нежно ветерок листву над головой,
Щебечут птицы поутру, день ясен, ночь тепла —
Как я хочу, чтобы такой вся жизнь твоя была.
 

Теперь, вспомнив слова и увидев их как бы со стороны, я догадалась, почему отец напевал их с такой душой лежавшей в детской кроватке маленькой дочери. Он искренне желал мне счастья, хотя прекрасно понимал, что оно не более чем поэтическая иллюзия. Но как прочнее становится, закаляясь в огне, стекло, так сильнее и глубже становились его чувства, обожженные экзистенционалистским осознанием абсурдности человеческой жизни.

Я услышала писк комара над самым ухом и прихлопнула его ладонью. Над водой повисло плотное облако мошкары.

Не успела я сбежать от комариного полчища, как почувствовала, что в ногу мне впиваются зазубренные жала слепня – вот чей укус ни с чем не спутаешь, – и нагнулась, чтобы его смахнуть. Рядом, напоминая перевернутый коренной зуб, торчал из земли огромный пень – расщепленный остаток ствола большого букового дерева, всю верхнюю часть которого снесло когда-то бурей. Опершись одной рукой о его гладкую кору, другой я подтянула ногу и в месте укуса увидела выступившую каплю крови.

«Кровь пьют женские особи, – вспомнились слова отца. – Мужские питаются нектаром».

Словно угадав мои мысли, над головой загудели. Подняв глаза, я увидела пчел, вылетающих из пустотелого пня – сердцевина сгнила начисто. Казалось, отлетающих и кусающих тварей не было спасения. Не забыв, как в детстве меня не только ужалило в голову, но и до смерти напугало своим жужжанием запутавшееся в кудрявых локонах насекомое, я поспешила прочь, чтобы присоединиться к Финиану – он вернулся и разговаривал с Галлахером. И тут одна из пчел села мне на тыльную сторону ладони. Только она оказалась мясной мухой.

Инстинктивно вздрогнув от отвращения, я стряхнула ее с руки и оглянулась на насекомых, вылезающих сверху из пня. Так и есть – мухи. Внутри древесных стволов они не гнездятся, и уж если туда забрались, то лишь по одной причине.

– Мэтт! – замычала я, преодолевая рвотный рефлекс. – Сюда… – Я помахала рукой, подзывая к себе.

Десятью минутами позже, когда мы с Финианом стояли на берегу ручья, подошел Галлахер. Полицейский с фонариком в руке только что спустился по лестнице, приставленной к массивному пню.

– Там внутри – пустота, – сообщил Галлахер. – На дне скопилась дождевая вода, но можно разглядеть человеческий черепе остатками тканей и еще что-то. Думаю, это окончательно доказывает, что убийству Латифы Хассан умышленно придали видимость ритуального. Иначе голову ни за что бы не оставили. Вероятно, девушку изнасиловали и задушили, после чего убийца отсек голову и кисти рук, чтобы замести следы. И уже потом додумался представить все как охоту за частями тела для мьюти, зная, что направит следствие по ложному следу.