Текст книги "Лилия прокаженных"

Автор книги: Патрик Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 3

Пока Терри проходил медицинский осмотр в отделении экстренной помощи, я сидела в комнате ожидания и случайно заметила дежурного врача Кору Гейвин, пробегавшую мимо. Когда-то мы учились в одной школе и до сих пор оставались подругами, можно даже сказать, близкими. Кроме нас, в комнате ожидания никого не было, и я рассказала ей обо всем, что случилось с Терри во время раскопок на кладбище. Небольшая провинциальная больница Касл бой на располагала первоклассным оборудованием и персоналом, но отделение экстренной помощи редко бывало загружено работой.

Кора внимательно слушала. Высокий пучок стянутых на макушке волос только подчеркивал ее длинное лицо и слегка выступающую нижнюю челюсть.

– Сомнительно, чтобы в гробу сохранились бациллы бубонной чумы, даже если покойник был ее жертвой, – резюмировала она, когда я все выложила. – Главное, о чем стоит сейчас беспокоиться, – это, как у нас говорят, «геп» и «леп». Возьмем у него кровь и, если появятся какие-нибудь симптомы, сразу сделаем все анализы. – С опасностью подхватить гепатит А и лептоспироз археологи иногда сталкиваются там, где почва заражена канализационными стоками или крысиной мочой.

– Мне кажется, он не на шутку перенервничал, только силится виду не подавать, – предупредила я.

– Тогда лучше какое-то время подержать его под наблюдением, пока в себя не придет.

– Неплохая мысль. А это можно у тебя оставить? – спросила я и показала банки, стоявшие на соседнем сиденье. – Чтобы, как положено, проверить содержимое на присутствие чумных бацилл и, возможно, оспы и сибирской язвы. На всякий случай. – Я протянула ей обе банки.

– И когда это вы, ребята, микробиологами заделались? – усмехнулась она, пытаясь разглядеть, что там внутри.

Услышать от собеседника намек на дилетантизм не слишком приятно. Похвастаться чувством юмора Кора не могла, но бывала не прочь пошутить, что не всегда хорошо кончалось. В школе ей эту слабость прощали за страсть к справедливости и готовность броситься на защиту обиженного. Уж если она принимала вашу сторону, вы получали лучшего сторонника, какого могли найти, хотя и порядочную зануду.

– Когда есть предположение, что на раскопках придется брать пробы жидких органических соединений, мы готовимся самым серьезным образом.

– Такие анализы нам не по плечу. Я отправлю материал в ЦИИЗ в Дублине. На всякий случай, как ты сказала.

– ЦИИЗ?

– Центр по изучению инфекционных заболеваний. У них там все условия – третий уровень биозащиты от заражения. – Кора опустила банки в карманы белого халата. – Пойду взгляну на мистера Джонстона.

У входа в отделение экстренной помощи она обернулась.

– Не хочешь на неделе сыграть в теннис?

Мы обе состояли в местном теннисном клубе, только большую часть времени мне редко удавалось вырваться на корт.

– С удовольствием, – обрадовалась я, но тут же вспомнила Кору, вытянувшуюся в струну на подаче, и мяч, пушечным ядром несущийся через сетку в мою сторону.

Кора скрылась за дверью, а я посмотрела на часы, висевшие на стене: 12.05. На встречу с Домиником Ашером, управляющим муниципального хозяйства, я уже опоздала. Включив мобильный телефон, отправила ему сообщение, что задерживаюсь, и снова отключилась.

Спустя несколько минут в комнату ожидания вошел Терри.

– Меня кладут в больницу – понаблюдают, что и как, – сообщил он, присаживаясь рядом.

– Я разговаривала со знакомым врачом. За тобой будет хороший уход. Ты сказал медсестре, что я оплачу все расходы?

Он утвердительно кивнул.

– А объяснил, с кем можно связаться, если придется обсудить лечение?

Он невесело улыбнулся и покачал головой.

– «Тех, с кем дружил, моих родных и близких давно уж нет – растаяли как снег…»

– Это баллада, верно?

– Одна из лучших – «Каррикфергус».[2]2
  «Каррикфергус» – ирландская народная баллада.


[Закрыть] А вы не могли бы одолжить мне пару монет? Вдруг позвонить понадобится.

– Конечно, – сказала я и, порывшись в кошельке, выудила оттуда всю мелочь, добавив еще пятьдесят евро.

– Я отдам, – с благодарностью пообещал Терри. – Как только придет мой «Кенгуру».

– Твой кенгуру? – О чем он? Неужели заговаривается?

– Мой корабль. Мой славный «Кенгуру» обязательно приплывет, и, возможно, раньше, чем вы думаете.

Он громко запел:

 
Под парусами «Кенгуру» я бороздил моря,
Но тосковала без меня любимая моя.
И чтобы легче ей ждалось, я вез издалека
Невиданных зверей и птиц, кораллы и шелка…
 

– Ладно, держись, Терри. – Я поднялась. – Мне пора возвращаться на раскоп. Побереги себя.

Я села в джип и проверила сообщения на мобильном телефоне. Их оказалось два. Одно – от Доминика Ашера – что можно не беспокоиться, второе – от моего жениха Финиана Шоу – что у него для меня есть новости. Финиан когда-то задумал и своими руками, начав с нуля, посадил и вырастил на семейной ферме уникальный Брукфилдский сад, известный теперь далеко за пределами Ирландии.

Я набрала его номер.

– Ты меня разыскивал, – сказала я, когда он поднял трубку. – Я в больнице Святого Лоумана, мобильный был отключен.

– Как ты туда попала? Ты здорова?

– Вполне, милый. – Я рассказала ему о происшествии и о том, что оказалось в одном из гробов.

– Ну и мерзость. Слушай, какая нужда так рисковать? Могу поспорить, очень немногие твои коллеги будут возиться с превратившимися в жидкость человеческими останками, да еще считать это профессиональной обязанностью.

– Поверь, таких хватает. Ты у себя в саду что, только цветами любуешься? Много у тебя знакомых садовников, которые воротят нос от конского навоза?

Вздох Финиана в трубке.

– Все ясно, мне тебя не переспорить. Ладно, новость готова выслушать?

– Конечно. Жалею, что сразу не спросила, в чем дело.

– Она еще хуже, чем твои приключения, если такое возможно. Пару часов назад отец пошел на прогулку и заметил в ручье труп женщины.

– Господи, вот ужас!.. Бедная. Да и Артуру каково. Он в порядке?

– Ты же знаешь старика. Его из равновесия трудно вывести. А я порядком расстроился. Еще и оттого, что участок, на котором обнаружено тело, – наша собственность.

– Где Артур его увидел?

– Неподалеку от мостика. Скорее всего плыло по течению и застряло у излучины.

– Опознали?

– Пока нет. В полиции говорят, что заявлений об исчезновении людей не поступало. Может, рано еще. Вообще-то они только-только подтвердили, что тело действительно женское.

– Сильно разложилось?

– Ну… скажем, это только часть проблемы. Кстати, ты можешь выяснить, что их смутило. Твой приятель Малкольм Шерри уже выехал на вскрытие.

Главный патологоанатом Малкольм Шерри никогда не был моим «приятелем», хотя друг друга мы знали. Скорее всего Финиан просто надеялся держать отца в курсе того, как продвигается расследование, – ведь именно он обнаружил труп. Но Малкольм вряд ли стал бы со мной откровенничать.

– Попробую, если где встречу. Увидимся позже.

– Сегодня у нас наплыв посетителей, хотя, слава Богу, никаких особо важных персон. Садимся за стол в семь, устраивает?

– Жду не дождусь. Надеюсь, снова обедаем на пленэре? – засмеялась я. Последние три вечера Финиан угощал меня в саду, причем все блюда готовил сам.

– Я тебя окончательно избалую. На днях придется самой у плиты постоять.

– Как только погода переменится. Честное слово.

– То есть после дождичка в четверг. Угадал?

Теперь у меня было несколько причин позвонить Доминику Ашеру.

– Простите, если задержала, – сразу извинилась я, после того как он назвал свое имя, делая ударение на каждом слоге. – Во-первых, у меня никак не получается встретиться с вами до полудня. Что, если я приеду попозже – скажем, в три?

Молчание. Давай, давай, До-ми-ник, не усложняй жизнь.

– Хорошо. Я еще буду на месте. – Тон у него был почти страдальческий.

– Во-вторых, не исключено, что на участке произошел разлив токсичного вещества. Мы обнаружили свинцовый гроб, из которого хлынула какая-то жидкость. Досталось одному из моих работников, но большая часть впиталась в землю. Сейчас огораживаем это место барьерами и вывешиваем предупредительные надписи. Пробы жидкости отправлены в Центр по изучению инфекционных заболеваний, а землекоп – его имя Терри Джонстон – находится под наблюдением в больнице Святого Лоумана. Пока не придут результаты анализов, предлагаю объявить территорию, непосредственно примыкающую к месту разлива, запретной зоной.

Неожиданная проблема, свалившаяся ему на плечи, Ашера, естественно, не обрадовала.

Ломая голову над тем, что делать со свинцовыми гробами дальше, я поехала на кладбище. Все называли его Модлинс, и когда-то на нем хоронили пациентов больницы Святой Магдалины, которая на деле была приютом для прокаженных. И больница, и погост близ нее располагались на городской окраине, как было принято в Средние века. Раскопки подтвердили наличие нескольких могил с останками прокаженных – характерные следы на человеческих костях, изглоданных болезнью, ни с чем не спутаешь. Мы также доказали, что в середине четырнадцатого века на кладбище проводились массовые захоронения умерших от чумной эпидемии. Количество жертв бубонной чумы, погребенных в течение года, намного превышало число прокаженных, упокоившихся здесь за предыдущее столетие.

Но и скончавшихся от лепры, и умерших от чумы хоронили вообще без всяких гробов, не говоря уже о свинцовых саркофагах, стоивших немалых денег. Кто же тогда в них лежал? Когда и почему они нашли последнее пристанище в склепе?

Период, к которому относилось большинство могил с прокаженными, принимать в расчет нечего. Обитые свинцом гробы вошли в обиход состоятельных ирландцев позднее, во второй половине четырнадцатого столетия. К тому времени чума практически вытеснила проказу – положительное последствие эпидемии, но слабое утешение для современников. Свинцовые гробы нужно заказывать, изготавливать и доставлять, для чего требуются определенные условия. Кто стал бы этим заниматься, когда вокруг свирепствовала «черная смерть»? В 1348 году в Каслбойне хорошо, если покойников хотя бы заворачивали в простыню.

Погребение в самой церкви, вблизи главного алтаря или в другом месте, было привилегией высших церковнослужителей и власть имущих. Называлось это «похороны ad sanctos», то есть рядом с мощами святых и мучеников. Среди множества храмов средневекового Каслбойна часовня приюта прокаженных выделялась своей скромностью. И все же двух человек – предположительно мужа и жену, судя по относительным размерам гробов, – не поскупившись на свинцовые саркофаги, предали земле в крохотном, неприметном склепе. На пышные похороны совсем не похоже.

ГЛАВА 4

К моему возвращению в Модлинс заградительные барьеры уже окружали место выброса опасной жидкости и полузасыпанный склеп, но предупредительных надписей нигде видно не было. Второй гроб по-прежнему находился на траве, там же, где я видела его в последний раз, и был зачем-то наполовину прикрыт синим брезентом.

Большую часть траншей успели засыпать землей, и Гейл бегом пересекла рабочую площадку, чтобы встретить меня у ворот.

– Надписи… еще не успели… распечатать, – выпалила она, запыхавшись.

– Ничего страшного. Главное – остальное сделано. А почему второй гроб остался на склоне? – указала я пальцем на непорядок.

– Я ведь говорила утром по телефону – вы сами должны все увидеть.

Недомолвки уже действовали мне на нервы.

– Ты не можешь прямо сказать, что там такого особенного, если без меня не обойтись?

– Трудно объяснить, – оправдывалась она, пока мы шли к гробу.

– Ни перчаток, ни масок не захватили, – вспомнила я.

Гейл покачала головой.

– Нет нужды. Это я и хотела сказать, когда произошел несчастный случай. Не сомневайтесь. – Она ускорила шаг и подошла к гробу раньше меня. – Опля! – Гейл жестом циркового фокусника сдернула брезент.

Крышка гроба была сдвинута назад ровно настолько, чтобы открылось женское лицо, бледное, но с румянцем на щеках. Голубые как небо, широко распахнутые глаза смотрели прямо на меня. Я знала, что содержащийся в свинце яд способен приостановить разложение трупа, однако покойник, что лежал передо мной, казался просто живым.

До меня не сразу дошло, что я смотрю на раскрашенную скульптуру.

Я тряхнула головой, не веря собственным глазам.

– Согласна, – сказала Гейл. – Полный абсурд.

Позолоченная корона с лиственным орнаментом и овальное лицо нежных телесных тонов – несомненные признаки благородства. Значит, или королева, или святая. Принимая во внимание место обнаружения, скорее всего религиозный образ. Вуали под короной нет, светлые волосы. Красные губы скромно сжаты, но на них играет едва заметная полуулыбка. Если не считать тончайшей паутины кракелюров – трещинок не толще человеческого волоса, со временем появляющихся на лаковых покрытиях, – никаких повреждений окрашенной поверхности. Даже не прикоснувшись к статуе, я знала, что она вырезана из дерева.

Не иначе как полихромная деревянная скульптура. В прекрасном состоянии и почти в натуральную величину.

– Редкая находка, правда? – Гейл прямо распирало от гордости.

– Не сомневайся.

– Интересно, сколько ей лет?

– Не могу сказать, пока хорошенько не осмотрю.

– Если она деревянная, то ведь есть научные методы датировки.

– Возможно, придется ими воспользоваться, но позднее. Сейчас и речи быть не может, чтобы к ней прикасаться. И потом, гораздо интереснее, если мы с тобой сами определим возраст.

– То есть вы определите. Я плохо разбираюсь в средневековой деревянной скульптуре.

– Я и сама не такой большой знаток, хотя мне пришлось изучать археологию искусства и архитектуры, чтобы получить степень магистра. Докторская диссертация была об использовании разбитой скульптуры в качестве каменной засыпки в строительстве после роспуска монастырей. Можешь представить, сколько интересного я могу рассказать в дружеской компании!.. Ладно, прежде всего перенесем ее в тень. Гроб все равно утратил герметичность и ни от влаги, ни от насекомых не защитит. А скульптуру, думаю, потому-то в него и упрятали. Нужно сделать все возможное, чтобы условия хранения не изменились.

– Прохлада, темнота и низкая влажность?

– Именно. По ходу дела сфотографируем. Или ты уже успела?

– Не удержалась. – Из вместительного заднего кармана джинсов Гейл извлекла цифровую камеру.

Я обошла гроб, чтобы посмотреть, как он сделан. Ничего особенного – прямоугольная коробка, стенки припаяны к завернутым, как у пирога, краям основания и крышки.

– Как же вы его открыли?

– От времени спайка стала хрупкой. Когда земля над склепом обвалилась, удар пришелся по крышке и припой раскрошился. Сдвинули запросто. Сердце оборвалось, когда я увидела, что внутри.

Я еще не решила, где работать со статуей после того, как мы ее вытащим. В портативной кабине, которой мы пользовались для очистки и восстановления найденных скелетных фрагментов, было чересчур жарко и слишком яркое освещение. Да ее уже и разобрать успели.

– Непонятно, почему она оказалась на кладбище, да еще в гробу. – Гейл никак не могла отойти от волнения, и голос у нее дрожал.

– Ума не приложу, – призналась я. Версию о похороненной в свинцовых гробах супружеской паре оставалось только забыть. – Сейчас меня больше всего интересует, где ее хранить.

– А чем плох Центр исторического наследия?

Я слегка призадумалась. В начале месяца мы устроили небольшую выставку в городской библиотеке и Центре исторического наследия Каслбойна. Название, конечно, громкое, но речь шла всего лишь о просторной комнате, в которой проводились выставки, встречи и книжные презентации. Скорее всего муниципалитет даст согласие на временное хранение – ведь статуя найдена на принадлежащей ему территории. Впрочем, кто их знает? Не важно. В любом случае право собственности на найденный артефакт принадлежит государству, и оно это право реализует, передав статую в Национальный музей.

– Разумное предложение, – одобрила я. – Подбери двух крепких парней, чтобы сдвинуть крышку до конца и извлечь статую. Пусть наденут защитные комбинезоны, маски и прочные резиновые перчатки. Не жалей пузырчатой пленки – ее надо как следуют обернуть – и попроси Пегги организовать перевозку в центр. А я пока обговорю детали с Домиником Ашером.

Возвращаясь к машине, я испытывала противоречивые чувства радости и тревоги. Очень похоже, что нам удалось обнаружить нечто исключительно важное. Но как такая вещь угодила на чумное кладбище? Почему рядом с ней погребены человеческие останки?

Я села в машину и попыталась найти подходящий ответ. Тщетно. Никогда раньше подобного не случалось – ухватиться не за что. Тогда я решила позвонить Финиану. В молодости он преподавал историю, всегда интересовался фольклором и мог подсказать что-то полезное.

– Наверняка ты сразу же подумала о Каслбойнской Мадонне – было первое, что он сказал.

Финиан ошибался, но я знала, что он имел в виду чудотворный образ Пресвятой Девы, широко известный в Средние века. В католической церкви Святого Патрика, где я пела в хоре, было его витражное изображение.

– Разве та статуя не погибла во времена Реформации?

– По официальным данным, ее уничтожили. Однако есть версия, что она уцелела, ее где-то скрывали последующие сто лет, и только потом солдаты Оливера Кромвеля,[3]3
  Оливер Кромвель (1599–1658) – деятель Английской буржуазной революции XVII в., руководитель индепендентов – приверженцев церковно-религиозного течения в протестантизме в Англии и ряде других стран.


[Закрыть] размещавшиеся в городе, пустили ее на дрова.

– Так или иначе, Каслбойнской Мадонной наша статуя быть не может. Даже уверенности в том, что это образ Пресвятой Девы, у меня пока нет.

– А если это Женщина-Смерть?

По спине побежали мурашки. Занимаясь предварительной исследовательской работой до начала раскопок, я слышала одну «историю с привидениями» – о кладбище Модлинс и Женщине-Смерти. Тогда я пропустила ее мимо ушей.

– Напомни, пожалуйста, подробности.

– Ты не против, милая, если мы поговорим об этом позже? У меня сейчас дел по горло – наступила горячая пора, начало туристического сезона.

– Конечно.

Когда я поднялась на третий этаж и вошла в кабинет, Доминик Ашер стоял, наполовину высунувшись из окна.

Я опустилась на стул перед его письменным столом и вежливо кашлянула. Ашер разогнул спину и поставил на пол комнатную лейку.

– Пришли, Иллон?.. Хочу вот как следует полить цветы перед выходными. – С моего места цветочный ящик за окном видно не было, но я узнала наполнивший кабинет сладкий запах желтофиоли.

Ашеру перевалило за сорок. Он уже начал лысеть со лба, причем не самым удачным образом: неумолимо отступая к темени, черная шевелюра оставляла за собой неопрятную нашлепку из редких спутанных волос, сквозь которую просвечивал скальп. И это при неожиданно густых кустистых бровях. Его манера говорить тоже была странной. Подвижные губы практически не участвовали в артикуляции. Слова и фразы выходили изо рта, как листы бумаги из принтера.

Он сел за стол и оглянулся на окно.

– Сегодня желтофиоль не часто увидишь. Небось и в Брукфилдском саду ее не найти?

Ну разумеется, типично провинциальный менталитет. Имелось в виду, что теперь, когда Финиан добился всеобщего признания, он зазнался и почивает на лаврах, вместо того чтобы заниматься делом.

– Никогда не интересовалась, – поставила я точку. На такие подковырки лучше не обращать внимания. – Какие меры приняты по утечке жидкости?

– Да еще эта утечка, – буркнул недовольно Ашер. – Я переговорил с главным городским инженером и Службой здравоохранения. К счастью, все произошло далеко от жилых кварталов, да и продолжения не предвидится. Поэтому они считают, что особых причин для беспокойства нет.

– Возможно. Хотя было бы нелишне установить там ночное дежурство.

Ашер бросил взгляд на часы, висевшие на стене за моей спиной.

– Самое большее, что я могу сейчас сделать, это поручить нашему сотруднику охраны приглядывать там за порядком.

– В склепе оказалось еще кое-что – деревянная статуя, лежавшая в свинцовом гробу.

По выражению лица Ашера я поняла, что сейчас он думает только о том, какими неприятностями ему это грозит.

– Сама еще толком не видела и не могу сказать ничего определенного, – продолжала я. – Центр исторического наследия согласен принять ее на хранение, если, конечно, вы не против.

Ашер нахмурился.

– Я… Я не возражаю.

– Пока я не поставила в известность Национальный музей, пусть до конца недели останется здесь. Все это время ключ от центра должен быть только у меня.

– Даже когда библиотека работает, он обычно закрыт, если в нем не проводятся какие-нибудь мероприятия.

– Я в курсе. У меня должна быть возможность входить и выходить из центра когда понадобится. Да и неловко взваливать ответственность за сохранность статуи на персонал библиотеки.

– Уговорили. Я их предупрежу. – Он снова посмотрел на часы. – А теперь давайте наконец подпишем акт передачи.

Все документы лежали у него на столе. Моя подпись давала муниципалитету «добро» на использование территории кладбища в целях развития городской инфраструктуры. Его подпись подтверждала, что отныне всю ответственность за происходящее там муниципалитет берет на себя.

– Вперед, Доминик. Можете строить свою транспортную развязку. – Я положила перед ним подписанный бланк разрешения на строительство.

Он откинулся на спинку кресла, придвинул документ поближе и постучал по нему средним пальцем. Ну-ну, оказывается, еще не все.

– Неужели вы, господа, нисколько в ней не заинтересованы?

– «Вы, господа» – это, простите, кто?

– Да вы и ваши дружки-археологи. Стоит заикнуться о городском строительстве, тут же поднимаете крик. Зато всегда готовы попользоваться результатами.

Возможно, Ашер терпеть не мог людей, которые, с его точки зрения, лезли не в свое дело. Однако такой откровенной грубости он раньше себе не позволял. Я не собиралась оставлять ее без внимания и уже готова была высказать все, что о нем думаю, когда на столе зазвонил телефон. Разговаривая в трубку, он сдвинул в сторону газету, лежавшую поверх ежедневника, в котором ему понадобилось что-то уточнить. Я сразу узнала первую полосу таблоида «Айрленд тудей» двухнедельной давности и поняла, почему управляющий так на меня ополчился.

По словам журналиста, освещавшего мою встречу с городской общественностью в Центре исторического наследия, во время дискуссии по поводу проводившихся раскопок я, дескать, обвинила «отцов города» в близорукости за готовность уничтожить кладбище ради строительства транспортной развязки, а также резко критиковала планы развития Каслбойна.

Ашер закончил разговор и сделал пометку в еженедельнике.

– В следующий раз, Доминик, когда вам захочется говорить со мной таким тоном, – сказала я, – потрудитесь проверить, насколько ваша информация соответствует истине.

– Что вы имеете в виду?

– Я абсолютно уверена, вас задел репортаж Даррена Бирна, в котором он якобы меня цитирует.

– А вы, значит, ничего подобного не говорили…

– Кто-то спросил, много ли еще в Каслбойне такого, что мне хочется разрыть и перекопать. Я ответила, что раскопки есть форма научного исследования, причем не единственная в работе археолога. А также добавила, что не хотела бы видеть свой город изрытым вдоль и поперек даже с археологическими целями, если в конечном итоге он превратится в очередной Гигантский торговый центр. Я не высказывалась против сноса кладбища, не критиковала городское руководство, не употребляла слово «близорукость». Бирн вставил это в репортаж, чтобы всех перессорить. И, похоже, преуспел.

– Даже если так, все равно очевидно, что вы не упускаете случая укусить руку, которая вас кормит.

– Если и кусаю, то не до крови. Потому что прекрасно понимаю, что благодаря так называемому развитию имею возможность зарабатывать на жизнь. Но все равно я не буду молчать, видя, как постепенно уничтожаются самые привлекательные особенности моего родного города – именно те, что делают его уникальным, единственным в своем роде. Я не выступаю против перемен как таковых – археологи лучше других знают, что люди всегда стремились видоизменить ландшафт. Меня до глубины души возмущают рекламные щиты аукционов, призывающие приобретать недвижимость в историческом Каслбойне с его замечательным средневековым культурным наследием. А ведь именно оно безвозвратно гибнет от той застройки, которая ведется с одобрения муниципалитета.

– Вы даже не подозреваете, какое на нас оказывают давление. Мы сопротивляемся изо всех сил, но это все равно что пытаться остановить прилив. – Лицо Ашера омрачилось. – Некоторые люди пойдут на что угодно, лишь бы урвать свое.