Текст книги "Лилия прокаженных"

Автор книги: Патрик Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 5

Первое, что я увидела, войдя в единственную комнату центра, была статуя. Она стояла ко мне лицом на низкой сцене, с которой здесь иногда выступали чтецы и декламаторы. Гейл и еще один участник нашей археологической группы – Брайан Морли, долговязый аспирант в жеваной зеленой, смахивающей на ведерко шляпчонке – во все глаза рассматривали скульптуру. Раскрашенная и позолоченная, она была настоящим произведением искусства. Я не сомневалась, что передо мной образ Пресвятой Девы с Младенцем.

Мантия Марии, к моему удивлению, была ярко-красной, подпоясанное платье – сверху донизу золотистое; на Младенце – простая белая туника. Полные жизни и энергии цвета одежды уравновешивались нежными и естественными тонами кожи – здоровой розовощекостью ребенка и чуть подернутой румянцем бледностью женщины. Еще большее впечатление производило выражение лица: казалось, синие глаза пристально смотрят на меня, а губы слегка улыбаются. Мне стало немного не по себе – мы словно внимательно изучали друг друга.

Статуя была лишь чуть ниже меня. Центр тяжести приходился на левую ногу, правая – согнута в колене, проступавшем под тканью платья. Женственность позы подчеркивали плавные складки мантии; юбка, спускавшаяся почти до земли, повторяла ее мягкие, волнистые линии. Она стояла так потому, что к груди ее приник Младенец Иисус. Он в том возрасте, когда ребенок только-только начинает ходить, и такой же светловолосый, как мать. Левой рукой Мария поддерживала под попку малыша, который сосал молоко, положив одну ручонку ей на плечо, а второй сжимая грудь. Он отвернулся от зрителей, устремив глаза на мать. Склонив лицо к сыну, пальцами правой руки Мария придерживала расстегнутый лиф платья, чтобы грудь оставалась открытой. Контуры статуи напоминали латинскую S, с укороченной верхней и удлиненной нижней частью.

– Поразительные цвета, – сказала Гейл Брайану, когда я подошла к ним со спины. Она немного отступила и сфотографировала статую. Оба не догадывались о моем присутствии.

– А на мой вкус – слишком ярко. – Брайан снял очки и протер их краем футболки, словно от такого красочного зрелища могли остаться следы на линзах.

Под висевшим над статуей потолочным светильником позолоченная корона Марии превратилась в ослепительный нимб. С двумя зрителями, стоявшими, задрав головы, все напоминало сюрреалистическую сцену из фильма Феллини, название которого в тот момент вылетело у меня из головы.

– Нет-нет, она прекрасна, – прошептала Гейл.

– Гейл совершенно права, – поддержала я.

– Ой, это вы, Иллон, привет. А мы только что ее внесли, – сказала Гейл.

– Спасибо, водитель выручил, – добавил Брайан, возвращая очки на место. – Она тяжелее, чем кажется.

Я поднялась на сцену и обошла вокруг скульптуры. Сзади все детали были тщательно проработаны: мантия спадала вниз тяжелыми складками, не покрытые вуалью золотистые волосы заплетены в две толстые косы ниже пояса, а в них вплетены черно-золотые ленты, спускающиеся почти до края мантии. В тугих косах различимы пряди волос, совсем как настоящие благодаря слою специальной гипсовой грунтовки, которым скульптуру покрывали перед раскрашиванием.

Вблизи цвета ее одежд, ничуть не потускневшие от времени, производили совершенно поразительное впечатление. Красный цвет мантии трепетал и переливался, словно краску только что нанесли и она еще не просохла; от игры света и тени в складках позолоченное платье казалось сшитым из неведомой ткани, сотканной из золотых нитей. Только сейчас я обратила внимание на малозаметные детали: ряды мелких пуговиц на нижней поверхности рукавов; красные розетки с черной кромкой, украшавшие пояс и юбку. Рассматривать все это можно было часами, и дальнейшее знакомство пришлось отложить.

– Что, Брайан, находишь это безвкусным? – поинтересовалась я, сделав шаг назад и став перед сценой рядом с коллегами.

– Я предпочитаю без раскрашивания. Материал, из которого сделана скульптура, должен говорить сам за себя.

– Это твое личное мнение?

– Разумеется.

– Не обидишься, если я скажу, что последние несколько столетий таков общепринятый взгляд на скульптуру?

Он пожал плечами.

– Какая разница? Лишь бы мне самому нравилось.

– Неужели ты предпочитаешь черно-белые фильмы цветным?

– А при чем здесь кино?

– Возможно, не самое лучшее сравнение, но представь себе, что такие фильмы, как «Унесенные ветром» или «В поисках Немо», вдруг стали не по душе зрителям потому, что сняты в цвете. Трудно поверить, правда? В конце концов, их успех во многом объясняется «картинкой» – тем, как использовали цвет, добиваясь определенного эффекта. – Я кивнула в сторону статуи. – А в те времена подобной формой искусства была полихромная скульптура. Дошло?

– Вроде бы. И все равно: зачем скульптуры раскрашивать?

– Значит, не до конца. Ты продолжаешь считать эту статую вполне законченным произведением и без раскрашивания, как если бы оно было чем-то второстепенным, более того – излишним. Но средневековые мастера так не думали.

Брайан пожал плечами.

– Вы хотите сказать, что раскрашивание не менее важно, чем собственно резьба, – вмешалась Гейл.

– Даже важнее. При этом раскрашивание – всего лишь часть долгого и сложного процесса. Сегодня эта форма искусства практически утрачена. А в те времена все начиналось с того, что из подходящего отрезка бревна удалялась сердцевинная древесина, чтобы его впоследствии не повело и не появились трещины при высыхании. Затем вырезанную фигуру оклеивали тканью, обычно льняным полотном – иначе мог растрескаться грунт, наносившийся сверху в несколько слоев. Использовали особую белую гипсовую грунтовку. Покрывая ее штрихами и насечками, имитировали фактуру ткани, или – как у нашей статуи – пряди волос и планку с вышивкой на лифе платья. Из того же гипса отливали отдельные детали скульптуры – к примеру, лиственный орнамент короны или грудь, к которой прильнул младенец.

Я заметила, как Гейл и Брайан смущенно переглянулись. Неужто из-за того, что я упомянула женскую грудь?

– Те части, которые вырезались отдельно, как, например, фигура Младенца или руки Девы, крепились к основной секции шпонками или с помощью клея; места соединений заклеивались тканью. При раскрашивании, помимо пигментов, использовали сусальное золото и цветные глазури, добиваясь самых разнообразных эффектов. Конечной целью было создание образа, способного оказать глубокое воздействие на верующих.

– Ух ты, – поежилась Гейл. – Представляю такое в окружении сотен мерцающих свечей или когда свет падал сквозь витражное окно… Прямо как призрак или привидение.

– Вы ведь сказали, что зазоры в местах соединений заклеивали тканью? – обратился ко мне Брайан. – Смотрите, здесь не помогло. – Он провел в воздухе воображаемую линию сверху вниз по центру статуи.

Я пригляделась и увидела, что он имел в виду – несомненно, стыковочный шов, хоть и не слишком заметный.

– Сначала я подумал, что трещина, – сказал он.

Разделительная линия не толще спички сбегала по платью Пресвятой Девы – от планки с вышивкой до пряжки на поясе и далее вниз, до самого подола.

– Очень похоже, что туловище сделано из двух половин – скорее всего из того же ствола дерева, – пояснила я. – Стык разошелся, когда древесина усохла. – Странно, почему место соединения не закрыли тканью и грунтовкой? Неожиданный изъян в безупречной во всех остальных отношениях статуе. Хотя вполне могли напортачить в понедельник, пока приходили в себя после выходного.

– А вот и она, – произнес чей-то голос.

Мы разом повернулись к входной двери и увидели отца Луиса Берка, приходского священника Каслбойна. Он не подходил, а подплывал к нам. Ради такого эффекта святой отец передвигался на цыпочках, мелкими, семенящими шажками. Серебристые седины тщательно расчесаны, и, как единственная уступка летнему зною, серая одежда священника светлее, чем обычно.

– Подумать только! Maria Lactans… Мы и понятия не имели.

Его щеки зарделись, как наливные яблоки, глаза горели от возбуждения.

– И о чем же вы «понятия не имели»? – осведомилась я, когда он остановился, чтобы полюбоваться статуей.

– Что она – Maria Lactans, Мадонна, кормящая Младенца грудью.

Я смотрела на него в упор.

– Она?

– Ну да, Каслбойнская Мадонна. Ведь это ее образ.

Я покачала головой.

– Той статуи давным-давно нет.

– Вы уверены? Всегда существовало две версии о судьбе скульптуры.

– Знаю, святой отец. Все равно в обоих случаях ее уничтожили.

– Вполне возможно, так говорили, чтобы сбить с толку врагов.

Он поднялся на сцену и несколько раз прошелся по ней взад и вперед, разглядывая статую со всех сторон.

– М-да… И накидка красная… Конечно, времена-то другие…

Отец Берк весьма походил на знатоков из телесериала «Антикварные гастроли»,[4]4
  «Антикварные гастроли» – популярная познавательная программа британского телевидения. Ее участники – специалисты антикварного бизнеса, – разъезжая по регионам Соединенного Королевства, оценивают антикварные вещи, которые им приносят местные жители.


[Закрыть] строящих догадки о происхождении старинных вещиц.

– Старые хроники неоднократно упоминают чудотворный образ Каслбойнской Мадонны, но как выглядел он, нам не известно. Происхождение образа окутано тайной – то ли из-за моря его сюда привезли, то ли ирландские мастера постарались… Что ж, возможно, мы наконец это выясним, и совсем скоро. – Он спустился со сцены. – А пока что я предъявляю права на нее от имени всех истинно верующих Каслбойна. Установим статую на ее собственном алтаре, том, что возле окна; согласитесь, лучше места не найти.

– Не торопитесь, отец. Пока она останется там, где стоит.

– Понимаю, вы должны составить описание находки и все прочее. Но я ни за что не позволю превратить ее в музейный экспонат. Каслбойнская Мадонна – символ живой неугасимой веры, к которой мы в этой стране, похоже, готовы повернуться спиной. И то, что ее нашли, – не иначе как знамение. Не забывайте, сейчас месяц Марии…[5]5
  Месяц Марии – католическая церковь традиционно посвящает май Деве Марии (марианский месяц). Обычай берет свое начало с конца XIII в.


[Закрыть]

– А еще двадцать четвертое число! – радостно закричала Гейл. – Я точно знаю, потому что с сегодняшнего дня иду в отпуск – уррраа!

Черт возьми! Я напрочь забыла пригласить свою помощницу и всех, кто еще не уехал, в офис, чтобы пожелать ей счастливого путешествия. Спасибо еще Пегги, мой секретарь, устроила в среду вечеринку по случаю завершения работ, а то многие отбывали на следующий день или сегодня до полудня.

– Действительно, почти что чудо, – продолжал отец Берк, простирая руку к Младенцу. – Тем более близится великий день – день ее сына, праздник Тела Христова. Я хочу, чтобы к тому времени она к нам вернулась.

Он уже смотрел на статую как на свою собственность.

– Не сочтите за неуважение, отец, но как только я уведомлю Национальный музей, решения о будущем статуи будут принимать они. По условиям лицензии на проведение раскопок музей может заявить права собственности на любую находку.

Священник отмахнулся от моих доводов.

– Она появилась здесь, в Каслбойне, до прихода норманнов. Обещаю, здесь она и пребудет еще очень долго после того, как нас с вами уже не станет.

С этими словами отец Берк покинул центр.

– А ведь он ох как решительно настроен, – приуныла Гейл.

– И не без оснований, – заметил Брайан.

– Он ошибается, – успокоила я. – Это не Каслбойнская Мадонна.

– Откуда такая уверенность?

– Линия ее бедра. – Я посмотрела на часы. – В другой раз объясню. Гейл, только сейчас вспомнила, что за всеми событиями не пригласила тебя после работы выпить за отпуск.

Гейл прижала ладонь ко лбу.

– Не говорите со мной о выпивке! – взмолилась она. – Я перебрала в среду вечером. А в понедельник еще был день рождения Терри. Так что больше не пью. По крайней мере до завтра. Лечу к тебе, Тенерифе!

Она схватила растерявшегося Брайана и закружила в танце.

Я заметила, как она что-то шепнула ему на ухо. Он кивнул в знак согласия, и они повернулись ко мне с виноватым видом.

– Орнамент короны действительно гипсовый, вы точно сказали, – признал Брайан.

Гейл вынула из кармана джинсов и вручила мне кусочек позолоченного мела, не больше квадратика шоколадной плитки.

– Мы нечаянно задели стенку гроба задней стороной короны, когда вынимали статую. Это от одного из… – Указательным пальцем она очертила в воздухе круг над своей головой.

– Флеронов, – подсказала я. – Надо же, ничего не заметила. А вообще-то осколок может очень даже пригодиться.

Оба с облегчением вздохнули.

– Мы знаем, что заслужили трепку…

Они снова насупились.

Я отдала осколок Брайану.

– Заверни в пузырчатую пленку и отправь курьером Мюриэл Бланден из Национального музея.

– И все? Нет проблем. – Брайан радостно улыбнулся.

– Гейл, меня беспокоит, что кто-нибудь угодит туда, где пролилась жидкость. Муниципалитет не в состоянии обеспечить охрану участка. Может, мы сами пост выставим? Не знаешь, Бен свободен сегодня?

– Большой Бен? Сомнительно. Он звонил час назад. Сказал, что нашел новое место и уже вечером приступает к исполнению обязанностей. Ему нужны данные о зарплате и налогах за время работы у нас, и я отослала его разбираться к Пегги.

С самого начала Бенджамин Аделола, Большой Бен, нанялся ночным охранником и дежурил на раскопе шесть дней в неделю. По иронии судьбы, когда у Бена был выходной, его подменял Терри Джонстон.

Мы двинулись к выходу.

– Ладно. В муниципалитете обещали, что их человек будет наведываться туда во время объездов. Хватит и этого. Так что шагайте отсюда. – Я обняла Гейл. – Смотри отдохни как следует.

– Ой, чуть не забыла… – Она выудила из заднего кармана цифровую камеру и отдала мне. – Как там Терри, кстати? Извините, что раньше не спросила.

– Его положили в больницу, подержат под наблюдением. Ничего, все будет нормально.

– Забегу к нему попрощаться, – пообещала Гейл.

Мы подошли к двери, и она оглянулась на статую.

– Большой Бен как-то странно на нее отреагировал. Надо же, такой здоровенный мужик…

– Что ты хочешь сказать?

– Когда он приехал, мы только что статую из гроба вынули. Ну и попросили Бена помочь уложить ее в кузов пикапа, который Пегги прислала. Вы же его знаете – всегда рад услужить. Но близко подходить к статуе не хотел ни в какую. Могу поклясться, он здорово перепугался.

ГЛАВА 6

Вернувшись в офис, я загрузила фотоснимки Гейл в компьютер и по электронной почте отправила Мюриэл Бланден, руководителю отдела археологических раскопок Национального музея. К фотографиям приложила краткий отчет об обстоятельствах обнаружения статуи и просьбу связаться со мной после того, как она выкроит время ознакомиться со снимками.

В офисе дышать было нечем – по случаю выходных Пегги, уходя с работы, наглухо закрыла все окна и двери. Пришлось снова открывать. Из внутреннего дворика тянуло хоть какой-то прохладой, и я ненадолго задержалась в дверном проеме, где обдувал ветерок.

Мои отношения с Мюриэл Бланден складывались не совсем обычно. Полгода назад мы повздорили из-за одной археологической находки близ Ньюгрейнджа.[6]6
  Ньюгрейндж – мегалитическая гробница в графстве Мит, Ирландия; одно из наиболее известных в мире доисторических сооружений, примерно на семьсот лет старше Великих пирамид и на тысячу – Стонхенджа. В день зимнего солнцестояния лучи утреннего солнца проникают в нишу на крыше каменной пирамиды и освещают чертог. По мере восхода солнца солнечная дорожка возвращается обратно в коридор, оставляя чертог в темноте еще на один год. Этот уникальный феномен длится семнадцать минут и дает право Ньюгрейнджу считаться первой в мире солнечной обсерваторией.


[Закрыть] Тогда же я случайно узнала, что у нее роман с кем-то из правительственных министров. И хотя позднее она с тем человеком рассталась, мое поведение по отношению к ней и то, что я стала невольным свидетелем ее слабости, сблизили нас, во всяком случае, в ее представлении. Но дружить с Мюриэл было непросто – все равно что с кактусом обниматься. Когда полчаса спустя она позвонила, мирный разговор длился недолго.

– Что-то слишком теплые у тебя отношения с отцом Берком, – заявила она прокурорским тоном, услышав о том интересе, который священник проявляет к статуе.

– Послушай, Мюриэл, я пою в церковном хоре и, само собой, хорошо с ним знакома. Ему однозначно дали понять, что никаких прав на статую у него нет. Но уж если он что в голову возьмет, то горы свернет, а своего добьется. Я тебя серьезно предупреждаю – будешь знать расклад, если что.

– Пошла ты, – буркнула она своим хрипловатым голосом. – Очень надо. Пусть даже не надеется прибрать ее к рукам. Скорее я первой в мире женщиной на Луну слетаю.

В течение тех месяцев, что мы занимались раскопками, Мюриэл не проявляла к ним интереса, однако статуя зацепила ее по-настоящему. Образец деревянной резьбы такого уровня стал бы не только желанным пополнением небольшого музейного собрания средневековой религиозной скульптуры, но и центром притяжения публики. На то же, собственно, рассчитывал и приходский священник, только в своих целях.

– Отец Берк искренне убежден, что это Каслбойнская Мадонна, – объяснила я. – И если он прав, музей окажется в неловком положении.

– В Национальном музее хватает епископских посохов, потиров, обрядовых крестов – чего только нет. К чему нам еще один культовый артефакт?

– С его точки зрения, статуя – все еще священная реликвия, а не музейный экспонат. Она – свидетельство расцвета средневекового благочестия, символ времени, когда поклонение Пресвятой Деве достигло апогея. Именно там он ищет опору сегодня, когда религиозное рвение католиков угасает.

– А насколько вероятно, что это тот самый образ?

Перед нами на дисплеях были отправленные мной по электронной почте цифровые изображения статуи.

– Во-первых, если статую сделали до вторжения англо-норманнов, как он заявляет, работа была бы грубее, а поза более скованной – Пресвятая Дева скорее всего восседала бы на троне. Во-вторых, до 1200 года ее очень редко изображали в образе кормящей матери. На мой взгляд, это деревянная готическая скульптура, изготовленная где-то между 1250 и 1400 годами. В пользу предположения говорит и легкий изгиб туловища, и слегка отставленное бедро, и тщательно проработанные, а не просто намеченные складки ткани. В то же время и в позе, и в трактовке одежд ощущается определенная сдержанность. А после 1400 года предпочтение чаще отдавалось так называемым «прекрасным Мадоннам», очень женственным и привлекательным – в развевающихся одеждах, с мечтательно-задумчивым выражением лица.

– Как раз в данный момент я разглядываю ее со спины – длинные косы, вуали нет, красная мантия… Что скажешь?

– Меня это тоже озадачивает. Хотя может и подсказать, откуда она сюда попала. Сомневаюсь в ее ирландском или британском происхождении. Исходя из того немногого, чем мы располагаем, видно, что работы наших художников того времени заметно проще и безыскуснее. С уверенностью можно утверждать лишь одно: статуе было предназначено стоять в храме, на открытом и, возможно, огороженном по кругу месте, чтобы многолюдные группы паломников могли видеть ее со всех сторон. Равно годилась она и для того, чтобы носить по улицам во время праздничных процессий.

– Так что ты хочешь сказать? Статуя действительно была предметом культа?

– Вполне возможно, что именно для этого ее сделали. Но есть нечто, что на фотографиях в глаза сразу не бросается. На поверхности нет следов грязи, дыма или свечного сала; никаких признаков того, что ее переносили или перевозили, – сколов, царапин; вообще никаких повреждений. И это после без малого четырехсот лет поклонения! Так не бывает.

– А если отреставрировали и перекрасили, прежде чем убрать подальше?

– Не исключено. Но тогда решение спрятать ее под землей выглядит совсем странным.

– В те времена ценности нередко зарывали на кладбищах, – не отступала Мюриэл. – Погосты при церквях находились вне юрисдикции гражданских властей – чем не ключ к разгадке? Статую могли спрятать в период гонений на монастыри. А поскольку на кладбище хоронили умерших от чумы, то заодно надеялись, что боязнь заразы отпугнет воров.

– Есть еще одно соображение, почему статуя в таком прекрасном состоянии, – сказала я. – Нам досталась подделка.

Несколько секунд Мюриэл взвешивала такую возможность.

– Не думаю, – наконец промолвила она. – Именно потому, что выглядит как новая. Фальсификаторы постарались бы ее состарить – нанести патину на поверхность, втереть грязь в кракелюры, да мало ли что. Нет-нет, я уверена: она подлинная. Не зря же говорят, что самые интересные находки случаются в последний день раскопок.

– И всегда там, где их не ждут, – добавила я. – Единственное свидетельство возраста статуи – кракелюры, и уж если их подделали, почему об остальном не позаботились? Предложили бы музею приобрести статую, которая всплыла невесть откуда – были бы основания для подозрений. А мы сами нашли ее в склепе, бок о бок с человеческими останками, пролежавшими под землей сотни лет. Одна надежда – на науку. Потому я и отправила к тебе курьера – он вот-вот объявится с гипсовым, как я полагаю, осколком короны. Мои ребята отбили по неосторожности, когда доставали статую из гроба. Скорее всего в состав грунтовки входил костный клей, так что возможна радиоуглеродная датировка с помощью масс-спектрометрического метода. Заодно – хотя особой спешки нет – я бы хотела уточнить, на какой основе она сделана: гипсовой или меловой. Помогло бы выяснить происхождение статуи.

– Ума не приложу, почему ее положили в свинцовый гроб.

– Очевидно, для лучшей сохранности. Другого объяснения у меня нет.

– Теперь это наша забота. Мы в таких делах большие специалисты. Твой приходский священник понимает, что статуе нужно помещение с климат-контролем? Очень сомневаюсь, что он сумеет уговорить паству раскошелиться.

Я подумала, что Мюриэл явно недооценивает отца Берка.

– Не находишь, что ситуация вообще-то необычная? – спросила я. – Большинство споров о праве собственности на артефакты, представляющие историческую ценность, связаны с возвращением их туда, где нашли. А наша статуя родных мест даже покинуть не успела.

– Ничего, не сегодня завтра отправится в дорогу. Пяти часов еще нет, но мои помощники уже разбежались, а связаться с ними я не могу. – В Ирландии в погожий летний денек, да еще накануне выходных, мало кто усидит до конца рабочего дня. – Постараюсь, чтобы в понедельник утром наш представитель был в Каслбойне. Присматривай за статуей как следует. И еще: на одном из крупных планов на лицевой стороне фигуры заметно что-то вроде трещины, сбегающей вниз по платью. Можешь объяснить?

– Полагаю, фигура собрана из двух половин. При высыхании дерева стык разошелся.

– Тем более статуя нуждается в тщательной консервации.

– Согласна. Пока что мы нашли для нее затемненное помещение с кондиционированным воздухом.

– Хоть сейчас составила бы ей компанию – в офисе жара невыносимая, – пожаловалась Мэрион.

– У нас не лучше. Пойду приму холодный душ. Хороших выходных, Мюриэл.

Только положив трубку, я сообразила, что забыла о первом гробе и не обсудила, какое отношение могла иметь к нему статуя. Напрасно мы занялись ею, не выяснив до конца, что же все-таки в нем находилось. Вдруг статуя полая – а похоже, так и есть – и скрывает какое-то органическое вещество? Или сама служит саркофагом? Не потому ли Бен Аделола испугался?

С другой стороны, Аделола не мог знать, что у нее внутри, и его страхи здесь ни при чем. «Успокойся, Иллон, у тебя просто воображение разыгралось».

Но как ни гнала я дурные мысли, подсознание нашептывало мне, что поступили мы крайне опрометчиво.