Текст книги "Лилия прокаженных"

Автор книги: Патрик Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 23

На этот раз сержант Дойл так легко не отделается. Пока Пегги ходила за льдом для компресса, я позвонила ему на мобильный.

– Меня чуть не сбила машина, – набросилась я на него. – За мной гоняется убийца, а вам и дела нет.

– Хорошо, хорошо. Сейчас пришлю офицера полиции, обещаю. Так что у вас случилось?

– Меня преследовал автомобиль, который я видела возле своего дома прошлой ночью. Я вышла из машины сказать тому, кто в нем сидел, чтобы отвязался, и он попытался меня сбить.

– Он? Вы его видели.

– Нет. У автомобиля окна тонированные.

– Номер разглядели?

– Не весь. – Кроме того, что машина из графства Мит, я помнила лишь две цифры.

– Минуту… – Дойл что-то уточнил. – Автомобиль, соответствующий описанию, угнали прошлой ночью. Еще до того, что произошло у вас дома.

– Как вы сами сказали, покинуть город он не мог. Если пошлете одну патрульную машину прочесать улицы, а вторую – несколько проселочных дорог, вы его поймаете.

Вошла Пегги с холодным компрессом, и разговор с Дойлом закончился. Я вернулась в офис в таком виде, что пришлось все ей рассказать, в том числе и о событиях, окончившихся попыткой наезда. По ее мнению, некоторые члены семейства Болтон, хоть и бывали замечены в мелких правонарушениях и пьяных дебошах, едва ли способны на тщательно спланированную вендетту.

– Вы здорово ушиблись, – посочувствовала она, когда я прикладывала к шее компресс. – Лучше врачу показаться.

– Только не сейчас. Первым делом поговорю с Гейл. – Я с трудом подняла голову, чтобы взглянуть, который час, – 12.30. Пегги разузнала телефон отеля, в котором Гейл остановилась, успела связаться с ней до того, как та ушла в бассейн, и договорилась, что я позвоню в час дня.

Пегги уселась за свой стол.

– Уйма журналистов за вами гоняется. И клиенты приходили – отменять встречу из-за карантина. Звонила Мюриэл Бланден: мол, статую пока придется оставить у нас, только нельзя ее из рук выпускать. Я не совсем поняла, пока не объявился отец Берк, – надеется, вы как-нибудь устроите и статую выдадут на праздник Тела Христова. Он считает, карантин – верный знак, что она останется в Каслбойне. Я рассказала про строжайший приказ из музея держать ее под замком.

– Спасибо.

Яркая бабочка-крапивница влетела через открытое окно и опустилась на сдвинутую в сторону сетку. Пегги поймала ее в сложенные ковшиком ладони и выпустила на волю. Вот бы и мне на свободу!.. Свободу от чего? От уготованного судьбой будущего? От страха? Наверное, от того и другого. Только я не бабочка, самой придется побеспокоиться. Начну с того, что не позволю себя запугать.

– Знаешь, Пегги, работник из меня сегодня никакой, а ты все, что нужно, сделала. Иди домой, позагорай на солнышке. А позже приезжайте с Фредом в Брукфилд на барбекю.

– Прекрасно. – Она начала отключать компьютер. – Я без дела не сижу, сами видите. Если передумаете – найду чем заняться. Пока не ушла, еще льда принесу.

Оставшись одна, я приложила к челюсти свежий компресс и позвонила Груту в отель. В номере его не было. Я связалась с больницей Святого Лоумана, но регистратор не знала, приходил он или нет. Доктор Гейвин и доктор Абдулмалик были на обходе и подойти к телефону не могли.

Ровно в час я позвонила по оставленному Пегги телефону и попросила соединить меня с Гейл. От Пегги она была в курсе некоторых событий в городе, в том числе смерти Терри Джонстона.

– Говори сразу, – не стала я терять времени, – ты нормально себя чувствуешь?

– Вполне. Почему вы спрашиваете?

– Мы обе находились в непосредственной близости к трупной жидкости и к Терри. Мне сказали, что паниковать не нужно. Просто следи за своей температурой и, если почувствуешь озноб, отправляйся в больницу – пусть свяжутся с доктором Корой Гейвин из Святого Лоумана.

– Понятно. Вы только из-за этого позвонили?

– Еще хотела порасспросить насчет Терри.

– Я не настолько хорошо его знала, но чем смогу – помогу.

– Он никогда не говорил, почему хотел работать у нас на раскопках?

– Что-то не припомню. Вроде как лето его больше устраивало. Зимой у него проблемы с коленями.

Обычная история. Многие землекопы страдают артритом и другими недугами, оттого что подолгу работают согнувшись и стоя на коленях.

– Он когда-нибудь интересовался витражным окном в католической церкви?

– По-моему, нет. А что?

– Не важно. Приятелей его видела? Он дружил с кем-нибудь из наших?

– Не замечала. Жил сам по себе. Если и был у него друг, то разве что Большой Бен.

– Он, случайно, не гей?

– Приходила мысль в голову. Но когда отмечали его день рождения, он сказал, что у него свидание с женщиной, – так я поняла.

– Что значит «так поняла»?

– В пабе шум стоял невозможный, ничего не слышно. А Терри был совсем пьяный. Он подошел, обнял меня и стал на ушко напевать одну из своих баллад – «Славный корабль „Кенгуру“» называется. Там есть еще строчка о готтентоте, и когда он до нее дошел, остановился и говорит: «Вспомнил – мне идти пора. Есть тут одна красотка – огонь. Сделаю себе подарок». Я решила, он хочет подцепить проститутку, и мне стало противно. Потом нахмурился и говорит: «Если подумать, так чем она от готтентотской Венеры отличается? Хрен что изменилось за двести лет».

По пути в больницу Терри признался, что загулял с какой-то девицей и спустил все деньги.

– Еще вспомнила, – продолжала Гейл. – Я пила пиво, а он постучал по бутылке и говорит: «Кому-то завтра лечиться, а мне сейчас пора». Прозвучало тоже отталкивающе, поэтому я обрадовалась, что он вскоре ушел. И до несчастного случая мы практически не общались.

– День рождения у него пришелся на понедельник, так?

– Я запомнила, потому что по понедельникам никуда обычно вечером не хожу.

– Ты виделась с ним в пятницу, до отъезда из Каслбойна?

– Заходила в больницу. Он говорил что-то не очень связное.

– Помнишь, о чем шла речь?

– Я рассказала ему о статуе, какая она красивая. Он только пробормотал: «Наверняка оно у нее внутри спрятано». Бессмыслица какая-то. В последнее время Терри было не понять.

Так-то оно так, если бы его слова не вторили вопросу Росса Мортимера, полая ли статуя.

– И все, больше вы ни о чем не говорили?

– Когда уходила, в коридоре мимо меня проскочил тот репортер, Даррен Бирн. Я оглянулась посмотреть, отчего такая спешка. Он зашел в палату Терри.

– Странно.

– Я сама так подумала.

Поболтав несколько минут о ее отпускных впечатлениях, мы попрощались.

Я положила трубку. Даррен Бирн навещал Терри в больнице. На следующий день Бен Аделола – будем считать его другом Терри – встретился с Бирном, после чего исчез. Что связывает этих троих, или четверых, считая Мортимера? Статуя?

Только я вошла в дом и собиралась сварить кофе, как подъехал белый автомобиль, из которого вышел крепкого вида человек с шевелюрой цвета апельсина.

– Надо же, Мэтт Галлахер, – приветствовала его я, открывая дверь. – Какими судьбами?

– Да вот, прибыл выручать одну дамочку из беды, – хмыкнул он. – Имон Дойл сказал, что у тебя неприятности. Готов платить услугой за услугу. – Несколькими месяцами раньше мы с Галлахером попали в переделку.

Я улыбнулась.

– Хочешь, сварю кофе?

– Да я за чашку убить готов.

– Охотников убивать без тебя хватает. – Я показала на начинающий проступать синяк. – Час назад пыталась увернуться от прущего на меня автомобиля. На нем же приезжали те или тот, кто облил бензином гостиную прошлой ночью.

Пока я рассказывала о встрече с родителями Болтона и телефонном звонке с угрозами, мы вышли в сад.

На Галлахере были джинсы и рубашка в синюю и белую клетку. Носком ботинка на ребристой подошве он поддел сгоревшее гнездо.

– Голос по телефону знакомым не показался?

– Вроде нет. От злости он прямо шипел в трубку.

– Или старался, чтобы не узнали. Болтон разговаривал с тобой всего за несколько часов до звонка, его голос ты бы вспомнила?

– А если звонивший хотел, чтобы его приняли за Кевина Болтона?

– Да, тоже возможно. Кто бы он ни был, обставлено все слишком театрально, тебе не кажется?

– Ты о чем?

– Прежде всего плеснули бензина на пол – не забывай, мол, что ребенок погиб от вытекшей из гроба жидкости. Потом подожгли гнездо, словно говоря: смотри, что мы с твоим домом могли сделать. Уж очень все это… как лучше сказать… надуманно.

– А может, не рискнули устроить поджог, но при этом дали понять, что ни перед чем не остановятся.

– Кто знает? Полагаю, канистру из-под бензина с отпечатками пальцев они нам любезно не оставили?

– Жди.

Мы вернулись во дворик, и я предложила выпить кофе там.

– Когда принесу, хочу послушать, чем занимаешься и почему расследовать убийство африканки поручили именно тебе.

– Пойдем вместе, – предложил он, и мы вошли в дом.

Галлахер рассказал, что в том расследовании он успешно руководил розысками человека, обвиняемого в Англии в убийстве члена своей семьи, чем-то ее опозорившего, – в некоторых странах Востока такое принято. В результате его назначили главой подразделения полиции, занимающегося преступлениями, совершенными под влиянием традиций и обычаев иммигрантских сообществ в Ирландии.

– Мы стараемся вербовать на службу побольше людей неирландского происхождения. Заправляет всем знакомый тебе рыжий парень из Донегола. А когда нет расследований, занимаюсь связями с этническими диаспорами.

– Как тебе Питер Грут? – поинтересовалась я, когда, захватив кофе, мы возвращались во двор.

– Пит? Док Шерри правильно сделал, что его пригласил. – Галлахер говорил с заметным акцентом своих родных краев – графства Донегол. – В ближайшее время собираюсь еще раз с ним увидеться. Наверное, пробуду здесь, пока карантин не снимут. Мы обосновались в Наване, но мне с группой детективов пришлось перебраться в Каслбойн, чтобы продолжить расследование. Хотим воспользоваться ограничениями на въезд и выезд. Сверху спустили указание направлять живущих в городе африканцев – с их согласия – на анализ ДНК. Попробуем выяснить, нет ли среди них родственников погибшей. А если найдутся – почему не заявили об исчезновении и не забирают тело. Работаем в тесном контакте с руководством общины.

– А с чего ты взял, что она из Каслбойна?

– Местоположение тела. На одном участке ручей течет параллельно дороге, и теоретически труп в него кто угодно мог сбросить. Но дорога не из главных, второстепенная, в стороне от крупных населенных пунктов. Чтобы добраться до нее из Навана или Дублина, нужно пересечь Каслбойн. С мертвецом в багажнике – глупее не придумаешь. По всей вероятности, ее прикончили в городе и где-то в окрестностях утопили. Все могло произойти и на берегу ручья, но тогда убийцу все равно нужно искать в Каслбойне.

– Грут не вполне уверен, что убийство ритуальное.

– Сомневается, знаю. Они с Шерри утром советовались, и оба согласились, что с самого начала некоторые повреждения на теле были истолкованы неверно.

– В каком смысле?

Галлахер откашлялся.

– Это связано… Ты слышала, что с ее гениталиями сделали?

– Я в курсе.

– Из-за разложения не сразу сообразили: это случилось задолго до того, как убийца ее искромсал.

– Что-то не совсем понимаю…

– Ее подвергли обрезанию, вероятно, в детстве. Думаю, ты знаешь, что это такое.

– Женское обрезание, слышала…

– Причем наиболее радикальной разновидности – инфибуляции. Иногда ее называют «фараоновым обрезанием» – после клитородектомии половые губы сшивают, чтобы закрыть вагину, оставляя отверстие для мочеиспускания и менструации. Извини, если коробит, только лучше все сразу сказать, чтобы потом к этому не возвращаться.

Мне стало не по себе, и я отставила кружку с кофе.

– По мнению Пита, это заметно меняет дело. В Африке инфибуляцию практикуют представители разных религий, но в первую очередь приверженцы ислама. С другой стороны, они менее склонны прибегать к ритуалам мьюти, чем люди с анимистическими верованиями. Конечно, это обобщения, однако теперь убийство видится в ином свете. Скажем, жертва исповедовала ислам, ее смерть не имела отношения к мьюти, а убийца принадлежал к той же общине, что она. Значит, искать следует мусульманина африканского происхождения, живущего в Каслбойне.

– Домыслы, не более. И если ее убили не ради частей тела, зачем убийца расчленил труп?

– Хороший вопрос. – Галлахер выудил пачку сигарет из кармана рубашки. – Не возражаешь?

– Ладно уж. Ты хоть меньше курить стал?

– Как же – по одной сигарете каждые четыре часа.

– Неплохо.

Он закурил и выпустил струйку дыма.

– Вот только время засечь забываю и в счете путаюсь. Теперь выкладывай историю с угнанным автомобилем.

Я рассказала, как мне сели на хвост и как я остановилась, решив выяснить отношения с преследователем. Глубоко затянувшись, Галлахер выдохнул дым уголком рта. Он смотрел на меня прищурившись и с явным неодобрением.

– Скажу по-дружески, Иллон, вела ты себя чертовски глупо.

– Не люблю, когда меня запугивают.

– Кому понравится? Только уж пусть лучше пугают, чем убивают. – Высказав свою точку зрения, он отхлебнул кофе. – Автомобиль угнали вчера, около девяти вечера, когда он стоял на улице.

– Угонщик знал о введении карантина.

Я объяснила, почему так считаю.

– Получается, главная цель – выманить тебя из дому и к возвращению разыграть спектакль? Как-то мало верится. Я не отрицаю, им нужно было твое недолгое отсутствие, но имитация угрозы поджога скорее всего отвлекающий маневр. Ты проверила, не пропало ли что-нибудь?

– В голову не пришло.

– Давай-ка осмотрись по-быстрому. – Он достал блокнот и принялся что-то записывать.

Через пять минут сомнений не осталось. Все было на месте, кроме ключей от Центра исторического наследия.

ГЛАВА 24

Галлахер немедленно навел справки в городском отделении полиции. Так и есть – из библиотеки поступило сообщение о попытке незаконного проникновения в здание. Замок на входной двери поврежден, но попасть внутрь взломщику не удалось.

– Ситуация меняется, – заметил Галлахер, сообщив мне о происшествии. – Но почему твой ключ не подошел?

– Он от Центра исторического наследия, это внутреннее помещение. Входные ключи у главного библиотекаря. Мне нужна была возможность заходить в центр в течение рабочего дня.

– Зачем кому-то понадобилось туда ломиться?

– Хотели добраться до деревянной скульптуры, которую мы нашли в пятницу, – раскрашенной статуи Пресвятой Девы с Младенцем.

– Это такая ценность?

– Стоит она, вероятно, немало, но похитителя ключа, думаю, больше интересовало нечто внутри ее.

– И что же там?

– Представления не имею. И, пока статуя цела, едва ли узнаю.

– Почему ты решила, что они именно за этим гоняются?

– Два человека, никогда статую не видевшие, тем не менее предположили, что она полая или что внутри ее что-то спрятано. Один из них мертв, второй когда-то был близко с ним знаком.

– Его имя?

– Росс Мортимер, остановился в гостинице «Декан Свифт».

Галлахер сделал пометку в блокноте.

– Кто-нибудь еще проявлял интерес к статуе?

Я улыбнулась, хотя губы из-за ушибленной челюсти почти не слушались.

– Национальный музей, муниципальный совет, католический приходский священник, англиканский ректор – кто только на нее не претендует! Однако не пойдут же они на кражу.

– Гм. Прослежу, чтобы работники библиотеки сменили замок на двери центра, а то еще кто-нибудь воспользуется в дневное время твоим ключом и повредит статую. Ключ от нового замка тебе ни к чему – слишком опасно. И окна на ночь закрывай, даже если никуда не уходишь.

– Наехать на меня сегодня пытались не из-за ключа… – Я осторожно ощупала больную шею.

На мгновение Галлахер призадумался.

– Как сказать. Водитель мог здорово разозлиться, что зря старался.

Он поднялся.

– Есть одно… Ладно, забудь. – Я хотела сказать, что Бен Аделола и Даррен Бирн тоже могли иметь какое-то отношение к скульптуре, но что Галлахеру это сейчас даст? – Никогда не спрашивала, как твои дела…

– Развод состоялся, дети остаются со мной. Я ни с кем не встречаюсь. А ты? Слышал, скоро замуж выходишь?

– Мы не решили, когда точно.

– Не тяни, – посоветовал Галлахер. – Спасибо за кофе. Когда с Питом закончу, позвоню Болтонам. Даже если они не причастны, пусть все же усвоят – за угрозы отвечать придется по полной.

Провожая его до машины, я заметила в ясном голубом небе похожую на головку цветной капусты огромную грозовую тучу, нависшую над окраиной города.

– Видно, погода меняется, – прокомментировал Галлахер.

– Лишь бы до вечера дождь не пошел. Финиан устраивает барбекю в Брукфилде. Не хочешь присоединиться?

– Охотно.

– Тогда приезжай к семи.

Я вернулась в дом позвонить Фрэн и Финиану.

Дождь полил в пять, и два часа спустя еще продолжался – не мелкий моросящий дождик, а тропический ливень, стучащий молотком по стеклянной крыше оранжереи и падающий с нее на землю каскадами воды. Мы с Финианом стояли, наблюдая за тем, что творилось вокруг, и не верили своим глазам – слишком неожиданно изменилась погода. Издалека доносились раскаты грома.

Около шести стало ясно, что барбекю придется отменить, и Финиан принялся обзванивать приглашенных. Я появилась как раз вовремя и половину звонков взяла на себя. Не дозвонившись кое-кому, мы решили, что они сами догадаются и не поедут. Ну а для тех, кого дождь не остановит, у нас была замороженная пицца, к которой я нарезала салат.

В результате объявились только Фрэн и Мэтт Галлахер. Моя подруга все равно оказалась не у дел – сотрудница загородного пансионата, она вынуждена сидеть дома из-за карантина. Галлахер сказал, что приехал сообщить о встрече с Россом Мортимером, хотя я-то знала: он не устоял перед искушением поужинать и выпить вина подальше от своих коллег.

Едва успев познакомиться, они с Фрэн уже оживленно болтали в большой кухне, пока пицца стояла в духовке. Артур дремал в гостиной – последнее время он спал не меньше Бесс, пристроившейся у него в ногах.

– Ты ведь останешься на ночь? – Из-за шума дождя я едва расслышала вопрос Финиана. Когда он узнал о случившемся на мосту, то предложил мне переночевать в Брукфилде.

– Скорее всего, – пробормотала я, ощупывая шею, которая теперь не только болела, а еще и не поворачивалась. Даже отдохнуть перед поездкой не получилось – лежать было слишком неудобно. – Кстати, – напрягла я голос, – спасибо за материалы, которые ты вчера вечером оставил.

– Нашла что-нибудь интересное?

– Статую Девы действительно сожгли при всем честном народе. А после конфискации монастырского имущества сундуки Генриха Восьмого неплохо пополнились.

– Пожалуй, разгадку вашей статуи нужно поискать в хрониках более раннего периода.

– Сама так подумала. Давай перейдем в кухню, здесь разговаривать невозможно.

Когда мы вошли, гости, сидя друг против друга за кухонным столом, громко над чем-то смеялись. Увидев нас, Галлахер попытался сделать серьезный вид, но ему помешала Фрэн. Подняв свой стакан, она объявила:

– Знакомьтесь – рыцарь Мэтт Галахад,[14]14
  Галахад – в легендах о короле Артуре рыцарь, сын Ланселота; воплощение отваги и благородства.


[Закрыть] спаситель отчаявшихся девиц и тоскующих по мужской ласке женщин.

– Хочу тебе кое-что сказать, Иллон. – Галлахер со смущенным видом перевел взгляд на Финиана. – Может, мы… – Он кивнул мне, предлагая выйти и поговорить наедине.

– Здесь все друзья, Мэтт, можешь не беспокоиться. – Я села рядом с Фрэн.

Финиан пошел принести еще бутылку вина из своих запасов. Гибко изогнувшись, Фрэн дотянулась до дверцы духового шкафа и приоткрыла ее, чтобы проверить, не подгорает ли пицца.

– По дороге сюда я заехал в гостиницу повидать Росса Мортимера, – начал Галлахер. – Он сидел в баре, мы поговорили, и, по-моему, его можно исключить из числа подозреваемых. Во-первых, я думаю, он физически не мог забраться в гостиную через окно, во-вторых – не умеет водить машину.

– Что мешало ему заплатить тому, кто это сделает? – Фрэн разогнулась и села прямо.

– У меня сложилось впечатление, что платить он готов исключительно за похороны Терри Джонстона, – продолжал Галлахер. – Говорит, что ради этого приехал. Договорился с ректором и похоронным бюро Гилсенана, ждет, когда можно будет забрать тело.

– Ты не спрашивал его, откуда такое любопытство по поводу статуи? – не выдержала я.

– Спрашивал. Он не отрицает, что Джонстон поделился с ним своими догадками о том, что внутри статуи – точные слова Мортимера – «главное сокровище» святилища Пресвятой Девы в Каслбойне.

– Гм. Что знает он такого, о чем нам неизвестно? Не потому ли бродил сегодня по олдбриджскому кладбищу?

– Возможно, его увлекла одна легенда. – Финиан подошел с бутылкой и взял со стола штопор. – Только он опоздал лет на двести… Вот – если кому-то нравятся красные сухие вина из Южной Африки…

– Что за легенда такая, Финиан? – спросила Фрэн.

– Что в разрушенном соборе Святых Петра и Павла в Олдбридже спрятано сокровище. Там якобы есть ступеньки, ведущие к подземному склепу под алтарем. Спустишься туда, увидишь два золотых подсвечника – прикасаться к ним нельзя под страхом смерти. Дальше, за подсвечниками, возлежат два спящих епископа. Тому, кто их разбудит, они вручат ключи от двух небольших комнат, одна из которых заполнена серебром, другая – золотом. Я полагаю, два епископа – это Петр и Павел. В начале девятнадцатого века однажды ночью сотни людей явились в разрушенный собор и принялись копать под алтарем до тех пор, пока их не разогнала полиция. Никакого сокровища тогда не обнаружили, и с тех пор найти его никому не удалось.

Он откупорил бутылку и поставил на стол.

– Не исключено, что Мортимер разыскивал своих предков. С таким именем место он выбрал вполне подходящее.

– Сомневаюсь, что он занят восстановлением фамильного древа, – возразила я. – Он и в католическую церковь заходил в воскресенье – рассматривал витражное окно, которое я зарисовывала.

– А что изображено на витраже? – спросил Галлахер.

– Явление Пресвятой Девы в Каслбойне. И еще какие-то символы в круглом окне наверху – цветы, например. Там есть желтый водяной ирис и, по-моему, фритиллярия… – Я посмотрела на Финиана. – Такие лиловые цветы с как бы тиснеными лепестками.

– Fritillaria meleagris, – подсказал он.

– Вот-вот. Ирисы ассоциируются с Пресвятой Девой, а что может символизировать фритиллярия?

– Из-за окраски лепестков ее также называют лилией прокаженных, – объяснил Финиан, – а еще колокольчиком Лазаря – она похожа на колокольчик, с которым ходили больные проказой, предупреждая звоном встречных о своем приближении. Оба названия связаны с лепрой, к сожалению, потому что цветок очень красив.

Я уже знала, что Финиан говорит что-то важное.

– Слушайте, тогда она указывает на место, где статуя была спрятана, – кладбище прокаженных.

– Я-то всегда думал, что там хоронили умерших от чумы, – удивился Галлахер.

– Верно. Но и до, и после «черной смерти» – по сей день – его считали и считают кладбищем прокаженных. Словно люди хотели забыть, что эпидемия чумы вообще когда-то была.

– Какие еще там есть символы? – спросила Фрэн.

– Меч с ключом… Больше вспомнить не могу – торопилась, когда делала набросок.

– Если попробуешь их снова нарисовать, рука подскажет, – посоветовал Финиан. – Давай.

Он протянул мне сложенную газету, которую Артур оставил на стуле, не закончив решать кроссворд. Единственным местом, не исчерканным его каракулями, оказалась, как ни удивительно, какая-то головоломка.

Достав из лежавшей на столе сумки карандаш, я принялась по памяти рисовать круглое окно с радиальными перемычками.

– Изображения были только на четырех панелях, расположенных по направлению сторон света на шкале компаса. В лепестках между ними – просто цветное стекло. Наверху – фритиллярия, далее – ключ и меч, изображенные вместе и символизирующие святых, в честь которых назван собор: ключ от небесных врат – Петра, меч мученичества – Павла. Внизу – желтый ирис, и наконец… – Только теперь я вспомнила. – Кувшин с остроконечной крышкой!

Закончив рисунок, я подняла его так, чтобы все видели.

– Какая между ними связь? Если двигаться по часовой стрелке, с чего начать? – произнес Гачлахер.

– По часовой стрелке начиная с трех часов, – решила я. – В христианской традиции – самое знаменательное время дня: по преданию, в этот час Христос склонил голову и умер, – то есть начинаем с Петра и Павла. Тогда следующий символ – желтый водяной ирис. По моему разумению, он указывает на местоположение собора. Цветок растет по берегам рек, собор тоже построили у реки.

– Остается кувшин. На кого он может указывать? – воскликнул Финиан. – Чей это символ?

– Конечно же, Марии Магдалины. Алебастровый кувшин, наполненный нардом, которым она умащивала ноги Христа. А указывает он на часовню в Модлинс. Второй цветок, фритиллярия, – на кладбище прокаженных при ней.

– Значит, четыре рисунка наводят нас на собор в Олдбридже и кладбище прокаженных в Модлинс, – подытожил Галлахер. – На кладбище ты нашла статую, так что в соборе тоже могли спрятать какие-то религиозные ценности.

– Сокровище, о котором рассказывал Финиан? – предположила Фрэн.

– Я ведь объяснил, что, как ни старались, его не нашли, – возразил Финиан. – Хватит, с витражом разобрались, давайте кончать с чертовым африканером.[15]15
  Африканер – житель или уроженец Южно-Африканской Республики, принадлежащий к белой расе, потомок голландских, а также французских и немецких колонистов.


[Закрыть] – Он разлил вино по стаканам. Никто, кроме меня, язвительного намека не понял. Я же сочла за лучшее его игнорировать.

– Может, кто и откопал по-тихому, – предположил Галлахер.

– Тогда ни Иллон, ни Мортимеру ничего не светит, – заметил Финиан.

– Пожалуй, так оно и есть, – согласилась я. – А почему ты сказал, что если он интересуется своими предками, то не ошибся, придя на олдбриджское кладбище?

– Я уж думал, ты не спросишь. Странно, что его имя ни о чем тебе не говорит.

И тут в голове моей прояснилось – имя действительно известно мне из истории, и в первую очередь истории Каслбойна.

– На протяжении ста двадцати лет Мортимеры были не только правителями Каслбойна, но одним из самых влиятельных семейств при английском королевском дворе. Толика их крови текла в жилах Плантагенетов,[16]16
  Плантагенеты – королевская династия в Англии в 1154–1399 гг.


[Закрыть] ведь Эдуард Четвертый – внук Анны Мортимер.

– А Джоан Мортимер правила городом, когда пришла «черная смерть»!.. Как же я сразу не сообразила? – Все оттого, что накануне выпила с Грутом лишнего, даже голова потом кружилась. Но об этом лучше помалкивать.

В моей сумке, лежавшей рядом с Финианом, зазвонил мобильный.

– Ответь, будь добр, – попросила я.

Порывшись, Финиан извлек трубку.

– Телефон мисс Боуи, – сказал он. Потом нахмурился и передал мобильный мне.

Звонил Питер Грут из больницы Святого Лоумана. Появился как по волшебству, стоило лишь о нем подумать.

– Подходящая погода для вечеринки, – посочувствовал он. – Мэтт говорил, что у Финиана собирается компания. И о том, что с вами сегодня стряслось. Вы как?

– Шея не гнется, синяк в пол-лица, остальное нормально. Секунду подождите… – Я извинилась и встала из-за стола – не хотелось, чтобы наш разговор услышали. – Пришлось все отменить, – сказала я, выходя из кухни в тускло освещенный холл.

– Все равно я не смог бы приехать. – Очевидно, Мэтт звал его с собой. Щадя Финиана, я Грута не пригласила. – В больницу не войти, другого патологоанатома сейчас нет, и я получил «добро» на вскрытие мальчика, подхватившего инфекцию. У него то же самое. Картина даже яснее, поскольку не было сопутствующих заболеваний. Я сумел установить вероятную причину заражения – порез на пальце.

– Как же карантин? Он и правда необходим? – Вспышка молнии осветила веерообразное окно над входной дверью. По ступенькам я поднялась на лестничную площадку.

– Я изучил информацию о недавних вспышках мелиоидоза. Впечатление такое, что повсюду в мире он распространяется за пределы территорий, где считается типично местным заболеванием. Вспышкам часто предшествуют обильные дожди. Если в почве затаился возбудитель, они выносят его на поверхность.

Я стояла на лестничной площадке, у широкого венецианского окна. Из него было хорошо видно, как над теплой землей поднимается пар и, смешиваясь с каплями дождя, окутывает сад разноцветной пеленой – словно акварельные краски расплываются по мокрому листу бумаги.

– Так вы считаете, что может вспыхнуть эпидемия?

– Не уверен… Однако не собираюсь войти в историю как парень, накликавший конец света. Мне пора – нужно отчет подготовить. – Я услышала в трубке раскат грома. – Вот это да! Чувствую себя доктором Франкенштейном, когда над головой у него бушевала гроза. Чуть не забыл: пришли наконец результаты анализов трупной жидкости. ЦИИЗ не подтвердил наличие ДНК палочки чумы или других патогенных микроорганизмов ни в ней, ни в образцах почвы. Несчастный случай на кладбище не имел отношения к вспышке заболевания.

– Господи, Питер, первая хорошая новость за сколько дней! – У меня гора с плеч свалилась.

– Рад, что вы услышали ее от меня. Свинство, конечно, что сразу не сказал. А мне теперь придется искать источник инфекции в другом месте. И начать с выяснения, что общего было у двух жертв, кроме контакта с разлившейся жидкостью.

– Вы упомянули порез на пальце Стивена. Его друзья рассказывали, что на кладбище они играли с большим ножом – правда, воображаемым. Но у одного из них, Аджи Нгози, дома есть настоящий.

– Я так понимаю, что мальчик – африканец?

– Из семьи иммигрантов.

– Гм, интересно… Ладно, труба зовет.

Попрощавшись с Грутом, я прошла в ванную. В зеркале, переливаясь всеми цветами радуги, красовался мой синяк. Расползаясь по шее, он достиг уха и смахивал на произведение безумного татуировщика. Чтобы как следует его разглядеть, пришлось стать боком – даже чуть-чуть повернуть голову не получалось.

Когда я спускалась по лестнице, до меня доплыл теплый дух свежеиспеченной пиццы, еще более соблазнительный оттого, что в доме стало сыро и прохладно. В кухне все были заняты делом – Фрэн разрезала пиццу, Галлахер щедро раскладывал по тарелкам салат, Финиан разливал красное вино.

– Вина, милая? – Безупречно вежлив, но я сразу ощутила натянутость. Возможно, не стоило уходить, поговорила бы с Грутом в его присутствии, чтобы рассеять подозрения.

– Да, конечно. – Я подождала, пока все расселись – Фрэн и Галлахер рядышком. Только сейчас бросилось в глаза, что у обоих рыжие волосы, хотя разных оттенков. – У Грута хорошие новости: вспышка болезни вызвана не раскопками. У меня прямо от сердца отлегло.

Они радостно зашумели и зааплодировали, когда я села рядом с Финианом. Он поднял свой стакан.

– Зато, чтобы бессмысленный карантин наконец закончился.

– Согласен, – поддержал Галлахер. – И за Пита Грута – чтобы решил все наши проблемы!

Он поднял стакан, за ним я, не слишком задумываясь, и Фрэн, уже успевшая немного набраться. Но Финиан поставил свой бокал на стол. Гости ничего не заметили – им было не до того. Фрэн Маккивер и Мэтт Галлахер определенно друг другу понравились.

– Как там у Дейзи вчера прошло? – спросила я Фрэн, а чтобы Галлахер понял, оком речь, добавила: – У дочки Фрэн.

– О Дейзи я уже наслышан. – Галлахер не сводил с Фрэн восхищенных глаз.