Текст книги "Лилия прокаженных"

Автор книги: Патрик Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 21

– Уже известно, какая болезнь нам угрожает? – задал вопрос ведущий программы.

– Идентифицировать ее пока не удалось, но мы надеемся, что информация вот-вот поступит. – Оливер Пэттон, представитель руководства Службы здравоохранения, только что объяснил: как показал опыт борьбы с атипичной пневмонией и другими эпидемиями последних лет, локализовать распространение инфекционного заболевания можно лишь быстрыми и решительными действиями.

– По некоторым сообщениям, болезнь связана с утечкой инфицированного вещества из гроба, обнаруженного при археологических раскопках чумных захоронений. Это соответствует действительности?

– Вероятность не исключена. Но могу ответственно заверить общественное мнение: о бубонной чуме речь не идет.

– То есть вспышки «черной смерти» в Каслбойне не предвидится?

– Ни в коем случае. И пусть люди по этому поводу не переживают.

Сидя в офисе, я слушала программу новостей «Утро в Ирландии» по портативному радиоприемнику, стоявшему на письменном столе. Через десять минут после разговора с Дойлом приехали энергичные ребята из пожарной службы, засыпали пол опилками, чтобы впитался бензин, и посоветовали держать окна открытыми. По известным причинам последовать их рекомендации я не решилась и всю ночь ворочалась без сна, голая, под тонкой простыней, мучаясь от жары и невыносимого запаха бензиновых паров. В половине седьмого терпение кончилось, я встала, распахнула все окна и двери, приняла душ, оделась и пристроилась позавтракать во дворе, где ранним утром было еще относительно прохладно.

Тут из офиса донесся едва слышный, но настойчивый телефонный звонок – мобильный я отключила после того, как позвонила маме и объяснила, что ей придется остаться у сестры. Если Финиан, то выяснять отношения после вчерашнего рановато – пусть сначала остынет.

А если названивает не он, тогда кто? Слушая интервью с Пэттоном, я прикинула, что меня вполне мог разыскивать какой-нибудь журналист из той же программы. Хорошо, что сегодня в студии, как на электрическом стуле, сижу не я.

– И тем не менее, мистер Пэттон, «Айрленд тудей» поместила сообщение о «черной смерти» на первой полосе. В том же номере репортер Даррен Бирн утверждает, что вскрытие первой жертвы загадочного заболевания проводил южноафриканский патологоанатом, знакомый с проявлениями лихорадки Эбола. Так ли это?

– Происходящее в Каслбойне никакого отношения к болезни Эбола не имеет.

– Вы не ответили на вопрос, мистер Пэттон.

– Тот факт, что аутопсию поручили доктору Груту, не связан с его профессиональным опытом в области геморрагических заболеваний.

– Вы запретили въезд и выезд из Каслбойна до особого распоряжения, верно?

– Безусловно.

– Разве введение карантина для контроля над распространением инфекционных заболеваний не считают сегодня неактуальной и малоэффективной мерой?

– Не хотелось бы придираться к словам, но карантин предполагает строго установленный для разных заболеваний период изоляции. В данном случае из соображений предосторожности город окружен санитарным кордоном, чтобы болезнь не пошла дальше, пока выясняется, с чем мы имеем дело. Приходится выбирать между потенциальной опасностью заражения множества людей и правом на передвижение. Поверьте, изоляция, в которой оказался город – будем надеяться, всего на несколько дней, – не слишком высокая цена.

Ведущий хмыкнул.

– Едва ли жители Каслбойна с вами согласятся. Тем более что вы закрываете ворота конюшни, после того как лошадь сбежала, разве не так? Первый случай заболевания случился несколько дней назад. Масса людей могла с тех пор уехать из города.

– В условиях изоляции легче выявить контакты между инфицированными лицами в пределах города. А также, если понадобится, разыскать любого, кто подвергался опасности заражения и позже уехал из Каслбойна. Принимаемые меры соответствуют международным нормам и рекомендациям по локализации вспышек инфекционных заболеваний – раннее выявление, изоляция подвергшихся заражению, отслеживание контактов носителей инфекции.

– Помимо запрета на въезд и выезд из города, какие еще ограничения вводятся для жителей Каслбойна?

– Хорошо, что спросили. Кроме въезда и выезда – никаких. Мы только просим горожан добровольно следовать рекомендациям: закрыть школы и дошкольные учреждения, отменить или приостановить виды деятельности, предполагающие массовые скопления людей – например концерты и рыночную торговлю, – а также советуем выходить на работу в основном служащим, занятым в структурах жизнеобеспечения города. Другими словами, чем меньше общения между людьми, тем меньше риск распространении инфекции. В прошлом нам уже приходилось вводить некоторые ограничения в связи со вспышкой ящура, теперь мы тоже надеемся на понимание со стороны граждан.

– И долго такой режим продлится? Сколько времени Каслбойн будет отрезан от мира?

– Пока не удастся выявить возбудитель болезни и способ передачи инфекции.

– Понятно. Благодарю вас, мистер Пэттон.

Не успела я выключить приемник, как опять зазвонил телефон и одновременно явилась Пегги.

Если в моей манере одеваться было что-то от хамелеона, то Пегги напоминала млекопитающее, цвет меха которого зависит от времени года, или птицу, преображающуюся в брачный период. Не раз и не два, придя поутру в офис, я обнаруживала за секретарским столом незнакомую особу и не сразу соображала, что передо мной Пегги в незнакомом обличье: новая прическа и цвет волос плюс полная ревизия гардероба. Как правило, метаморфозы были выдержаны в стиле ретро, который по неизвестным причинам она предпочитала. Единственной константой ее внешности была пышная – на чей-то вкус, возможно, слишком – фигура. Пегги совершенно не интересовали ни наставления специалистов по шейпингу, ни рекламируемые знаменитостями преходящие диетические увлечения.

Я еще не успела привыкнуть к тому, что две недели назад из бледной, с черными тенями вокруг глаз героини-вамп немого кино двадцатых годов она превратилась в модницу 1950-х – крашеную перманентную блондинку с умилительными завитками-локонами на висках. Сегодня утром на ней была светло-зеленая атласная блузка с большим мягким воротником и рукавами три четверти с манжетами, заправленная в черную обтягивающую юбку-карандаш. Тонкую, на удивление, талию стягивал широкий красный пояс с непомерно большой круглой пряжкой. Довершали наряд такие же красные, на высоких каблуках босоножки с открытыми пальцами.

Я почувствовала себя бедной родственницей. С утра день снова обещал быть необычайно жарким, поэтому шорты, майка и панталеты показались мне вполне уместными.

Состроив гримасу, Пегги прикрыла ладонью микрофон телефонной трубки.

– Из программы «Утро в Ирландии», будете разговаривать? – спросила она шепотом и заранее отрицательно замотала головой.

Я просигнализировала – ни за что.

– Ее нет, – перевела Пегги.

Я прочертила в воздухе вертикальную черту и рядом кружок.

Пегги все поняла.

– Вернется в десять. Что передать?.. Угу… Оставили несколько сообщений на автоответчике. Что вы говорите? И по мобильному… Ясно. Звоните позже. Она будет рада вас слышать.

Пегги положила трубку.

– Программа заканчивается в девять, – повторила она слова звонившего.

– Знаю. Только интервью не хватало. Но, чувствую, в покое меня не оставят.

– Из-за эпидемии?

– К несчастью. Кстати, спасибо, что вчера держала оборону.

– Работа такая. Хочу спросить – мы в чем-то виноваты? Я имею в виду эпидемию.

Я покачала головой.

– Как на духу говорю – не думаю. Однако хочу помочь тем, кто проводит расследование, и поддерживаю связь со специалистами из больницы Святого Лоумана.

– Болезнь распространяется? Правда, что мы все заразимся?

– Если честно – не знаю, хотя сомнительно. На мой взгляд, Служба здравоохранения перестраховывается. Просто ни одно правительство не захочет показаться бездеятельным, когда под носом разгорается эпидемия и тысячи людей могут погибнуть.

– На улицах толпится народ – обсуждают происходящее; некоторые магазины закрылись; на пять часов пополудни назначена специальная месса во избавление.

– Во избавление?

– От эпидемии чумы. – Пегги принюхалась. – Вы заметили, как у нас бензином несет?

– Я вчера разлила нечаянно. – Не было смысла пугать ее лишний раз. – О мессе ты откуда узнала?

– Отец Берк выступал по городскому радио. Он и вашу статую вспоминал.

– Да ну? И что же он…

Снова зазвонил телефон. Пегги сняла трубку и опять прикрыла ладонью микрофон.

– На этот раз из газеты.

Я встала из-за стола.

– Ухожу. Пока меня не будет, кое-что сделаешь. Постарайся разузнать номер телефона Гейл на Тенерифе и позвони ей. Скажешь, мне нужно с ней поговорить. – Я посмотрела на часы. – Пусть ждет моего звонка в час дня. Дело важное.

Подхватив кожаный чемоданчик, телефон и ключи от машины, я шагнула навстречу чудесному летнему утру.

Прислонившись к перилам, я засмотрелась на одно из своих самых любимых мест – широкий луг, плавными волнами спускающийся к Бойну от фасада построенного в восемнадцатом веке особняка – Лонгвуд-Хауса. Это был истинно сельский пейзаж, будто сама природа щедрыми мазками нанесла на полотно поле с живой изгородью, рощу и реку, лес и озеро, прихотливо разбросав тут и там каменные глыбы, увитые вьющейся зеленью. Солнце заливало все вокруг теплым медом своих лучей. Смолкли птицы в листве деревьев, и только жужжание пролетавшей мимо пчелы иногда нарушало тишину.

Напротив меня три дуба росли так близко друг к другу, что утратили индивидуальность и казались горбатым островом, поднявшимся из моря травы: За ними высились отдельные деревья, насаженные по всему полю где придется. Еще неделю назад конский каштан украшали тысячи золотистых, в рыжую крапинку свечек, и в тот ветреный день его крона казалась расшитым узорами старинным платьем, в водовороте пышных юбок которого кружится в танце на балу дама. Но сегодня не было ни дуновения, и в дымке цветочной пыльцы, как в тумане, окружавшие луг деревья выглядели плоскими и безжизненными.

Планировка и посадка парковой зоны, ныне принадлежавшей государству и открытой для публики, была заслугой англо-ирландской аристократки леди Джейн Тиррел. Догадывалась ли она, что ее семье, как и всему их классу, придется, в конце концов, отказаться от притязаний на собственность? Вряд ли. Да и не важно. Интересно, за что добрым словом вспомнят нас жители Каслбойна лет через двести?

Я подумала об отце. Он часто говорил, что успехи медицины двадцатого века в борьбе с инфекционными болезнями – самое великое наследие из всего, что поколения людей завещали человечеству. Сам он вырос без отца. Тот скончался от туберкулеза. Одна его сестра на всю жизнь осталась калекой из-за полиомиелита, другая поседела в шестнадцать лет, переболев брюшным тифом. Все изменилось благодаря медицинской науке, однако на исходе столетия появились новые пагубные заболевания, а хорошо известные, такие как туберкулез, вернулись и стали еще опаснее. Хотя жизнь стремительно двигалась вперед, многое осталось прежним. Несмотря на компьютеры, Интернет и глобальную экономику, в третьем тысячелетии люди страдают от голода, болезней и религиозной нетерпимости, как и в Средние века.

Отцу выпал жребий, пережив нелегкое, полное смертельных опасностей детство, оказаться прикованным к постели неизлечимой болезнью, присущей глубокой старости. Я не была у него уже несколько недель, за что винила раскопки – минуты свободной не оставалось. Но в глубине души знала, что просто не могу видеть, как медленно и мучительно он умирает. Теперь я понимала, что молить о легкой смерти совсем не зазорно.

Молитва… Для меня это слово означало минуту, когда, собрав разом все свои тревоги и неприятности, я мысленно шептала что-нибудь вроде «Если слышишь меня, Господи, пожалуйста, разберись с моими проблемами ради меня, и даю слово, что в следующий раз ни о чем больше просить не стану». А потом забывала о своем обещании.

Момент, когда со многим предстоит разобраться, наступил. Прежде всего не избежать перемен в отношениях с Финианом. Они складывались как-то не так и становились все более напряженными. Но я плохо представляла себе, что у нас не ладится и насколько это серьезно.

Вдобавок прошлой ночью меня пытались запугать. Я припомнила, в какой последовательности все происходило: угрозы по телефону, бегство из дому, встреча с полицейскими на дороге, возвращение и чуть ли не столкновение лицом к лицу с поджигателями на месте преступления. Ведь они (или он, или даже она?) подпалили гнездо, давая понять, что это предупреждение.

И тут меня осенило: значит, они рассчитывали на то, что я скоро вернусь. Наверняка знали – на дороге стоит контрольно-пропускной пост, и меня завернут. То есть их заранее предупредили о введении карантина. О решении блокировать подъезды к городу могли сообщить очень немногим – тем, кому полагалось по должности. И едва ли среди них были члены семейства Болтон.

Несмотря на жару, меня прошиб холодный пот.

Возвращаясь от Лонгвуд-Хауса, я решила, минуя дом, еще раз из любопытства съездить к Олдбриджу. За полкилометра до развязки, где меня остановили прошлой ночью, вытянулась колонна фур и грузовиков, припаркованных у обочины. Водители, видно, заночевали в городе и теперь попали в ловушку. Я собиралась повернуть назад, но кто-то впереди уже развернулся и теперь двигался мне навстречу. Я высмотрела просвет между двумя контейнеровозами елевой стороны и втиснулась туда, чтобы дать проехать.

За рекой, прямо напротив меня, раскинулось олдбриджское кладбище с развалинами собора. Отдельные надгробия разрушились, некоторые упали плашмя на землю, многие покосились и торчали из травы, как больные зубы. Водитель пропущенного автомобиля дважды прогудел в знак благодарности, а я, выбираясь на дорогу, краем глаза заметила движение среди могильных памятников. Человек в черном выпрямился, осмотрев одну из горизонтальных плит. Мортимер.

Я наблюдала, как он снова нагнулся, поводя головой из стороны в сторону, словно грач, клюющий кусок падали, – пытался прочесть какую-то надпись. Очевидно, она его не заинтересовала – он пошел дальше, пробираясь между могилами и что-то разыскивая.

ГЛАВА 22

Оушен Маккивер открыл дверь и придержал ее, пока я не зашла в прихожую. Под мышкой у него был футбольный мяч.

– А я как раз уходить собрался. Уроков в школе нет – у нас устные экзамены.

– Ну что, появлялся сосед, о котором мы говорили?

– Не видел. Хотя последние несколько дней мяч гоняем прямо у его ворот.

– Может, заходил кто в дом или выходил?

– Тоже не замечал.

– Слушай, сделай одолжение. Шпионить не прошу, но если мяч залетит в кусты перед домом, можно ведь заглянуть в окно? Увидишь женский жакет с подсолнухами, дай мне знать.

Фрэн окликнула меня из кухни:

– И как ты догадалась, что я кофе варю?

– А подсолнухи – как у Ван Гога? – полюбопытствовал Оушен.

Я улыбнулась.

– Те самые.

Когда я вошла в кухню, все еще улыбалась. Сидя за столом, Фрэн налила мне в чашку кофе.

– Похоже, ты вполне довольна собой, – заметила она.

– Меня радует, что по натуре Оушен мягче, чем хочет казаться. Он не подозревает, когда себя выдает. – Тут я заметила, что Фрэн выглядит не такой мрачной, как в последнее время. – Да ты и сама повеселела. – Я села за стол напротив нее.

– По-моему, Дейзи решила расстаться со своим Бирном. Говорит, что сегодня все закончится.

– Вот и молодец.

– Она сказала, ты видела его на мосту. Но дело не только в том, что он лжет. Думаю, здесь еще и физическая сторона их отношений. Вообще-то я знать ничего не желаю. Еще убью его, если что. – Она пододвинула ко мне чашку с кофе. – Нутром чую, он положил на девчонку глаз, потому как мужчины в доме нет и можно ничего не бояться.

– Ну да, мужчины, – задумчиво изрекла я. – Худо нам без них, да?

– Что у тебя на уме, Иллон? – Фрэн прямо читала мои мысли. – Финиан все никак времени для свадьбы не найдет?

– Если бы только. Познакомилась вчера с одним человеком… – Я рассказала ей о Груте и двух наших встречах.

– Как в песне поется. – Голос Фрэн окреп: – «Пришла любовь – с ней не поспоришь».

Я покачала головой:

– Не поэтому. Просто с ним я чувствую себя равной. Финиан привык считать меня… не могу даже объяснить… не такой самостоятельной, не такой взрослой, как он сам. Понимаю, выглядит смешно, причем в каком-то смысле он прав. Но я замечаю это отношение к себе все чаще, и оно мне не нравится.

– На днях мы с тобой разговаривали, и я вспомнила себя подростком, чтобы сравнить – была ли я чем-то похожа на Дейзи. Еще как! Одно время чудовищно вела себя с родителями. Знаю, что отец вконец извелся из-за моих выходок, так переживал. Но ты-то всегда была безобидным цыпленком, совсем как Дейзи несколько месяцев назад. О такой дочери только мечтать – девичьи платьица, никакой косметики, отличница… Настоящего бунтарского духа в тебе никогда не было.

– А что влюбилась в учителя истории на двенадцать лет старше себя? Какому отцу такое понравится?

– В том-то и дело. Все мы тогда думали, какая ты рисковая – не просто влюбилась в учителя, а решила, что он тебе достанется, хоть небо на землю упадет. Но в то время твой отец не бывал дома по шесть дней в неделю, а иногда месяцами, когда уезжал на гастроли.

– И что?

– А то, что Финиан заменил тебе папочку. Вы ходили на прогулки, разговаривали об истории, пели дуэтом на вечеринках, как раньше ты пела с отцом. Он надоумил тебя заняться археологией, настоял, чтобы ты продолжала изучать латынь, а главное – ни разу с тобой не переспал. Понятно, о чем я?

Я покачала головой.

– Слушай дальше. Когда твой отец получил роль в телевизионном сериале, ты стала видеться с ним гораздо чаще, чем с Финианом. Встречалась с парнями-однолетками, кое-кому не отказывала в близости. В последние два года отец снова исчез из твоей жизни, и что произошло? Вернулся Финиан. Сказать почему? Ты никогда не порывала с домом, как другие, чтобы найти свое место в жизни. Потом отношения с родителями восстанавливаются, но это уже отношения между взрослыми людьми. А ты все живешь с мамой, работаешь в городе, где выросла, я остаюсь твоей лучшей подругой… Раз уж меня понесло, знаешь, отчего ты вечно суетишься, что и какого цвета надеть? Подсознательно, как хамелеон, стараешься приспособиться. Спрятать под тряпками, что внутри. А там, в глубине, – действующий вулкан, в любой день жди извержения. Или он потух? Помяни мое слово: выйдешь замуж за Финиана – сама засомневаешься.

– Значит, ты считаешь, что в свои тридцать восемь я должна взбунтоваться?

– Я только говорю, что встреча с Грутом открыла тебе глаза. Вопрос в том, хочешь ли ты в себя заглянуть.

– Господи, Фрэн, хорошо, что ты со мной откровенна.

– А как иначе? Тем более в таких делах.

– Все это время ты… – Мне было трудно говорить. – Ты плохо обо мне думала.

– Не делай вид, что впервые слышишь, – резко оборвала она. – Кое-что я сама только сейчас поняла, но я никогда не скрывала: ваши отношения мне не нравятся. Тебе было удобно считать, будто я просто невзлюбила Финиана. Однако моя неприязнь к нему совершенно ни при чем… – Она встала из-за стола, не сводя с меня глаз.

Слезы текли по моим щекам.

– Ради Бога, глупенькая, я люблю тебя и не хочу смотреть, как ты мучаешься. – Она протянула ко мне руки, ожидая, что я брошусь в ее объятия.

Я покачала головой и поднялась – мне было больно.

– Не нужно, Фрэн. Ты очень меня расстроила.

– Брось себя жалеть. – Чтобы куда-то девать протянутые руки, она взялась ими за спинку стула и придвинула его к столу. Потом ее затрясло, и, стоя сбоку, я увидела, что она смеется.

– Что тебя развеселило? – всхлипнула я.

Она повернулась – глаза ее тоже были полны слез.

– Понимаешь, нам обеим под сорок, а я словно с Дейзи разговариваю.

– Разве что возраст для бунта у нее куда более подходящий, – улыбнулась я сквозь слезы.

– Никогда не поздно, – сказала Фрэн ласково.

Комок подкатил к горлу, я бросилась к ней, мы обнялись и зарыдали.

Слышно было, как открылась входная дверь, – вернулся Оушен.

– Спасибо тебе. – Я чувствовала себя как после визита к стоматологу-гигиенисту. Иногда друзья нужны и для этого.

Постукивая мячом об пол, в кухню вошел Оушен и подмигнул мне.

– Ван Гог на месте.

Несколько минут я просидела в машине, наблюдая за домом Бена Аделолы. Куда он пропал и где женщина, которая у него жила? Связано ли их исчезновение с Дарреном Бирном и разговором на мосту? Тот не упускал случая очернить иммигрантов, и вряд ли встреча с Аделолой была дружеской. Может, Бирн имел над ним власть и пользовался этим, чтобы получать информацию? Мелькнула мысль, что здесь замешано обнаруженное в ручье тело. Не потому ли они бежали из города?

Включая мобильный, я не ожидала такого множества пропущенных звонков. Чтобы с ними разобраться, пришлось прослушать голосовые сообщения. Большинство было от журналистов: с вопросами или просьбой перезвонить, – и два личных: от Финиана и Грута.

С кого начать?

Я взяла себя в руки.

– Слушаю.

– Привет, Финиан, это я.

Несколько секунд – тишина в трубке. Жду.

– Ты меня слушаешь?

– Говори, Финиан. – Я не притворялась обиженной, просто не знала, что сказать.

– Прости за вчерашнее. Сам жалею, что вышел из себя. Последние дни пришлось понервничать, но это, конечно, не оправдание. – В плохих манерах Финиана не упрекнешь.

– Все в порядке. Приняв приглашение Грута, я вела себя как последняя эгоистка.

Оба вздохнули с облегчением – лезть в бутылку никому не хотелось. В двух словах я рассказала ему о событиях прошлой ночи.

Финиана возмутили не столько угрозы в мой адрес, сколько бездеятельность полиции.

– У них и без меня работы хватило с пропускными постами на дорогах, – заступилась я.

– Позор – иначе не назовешь. Кому только в голову пришло карантин ввести? Единственная польза – все сегодняшние автобусные экскурсии в Каслбойн отменили. Я прямо как школьник, которому сказали, что уроков не будет.

– Одним днем не обойдется.

– Раз так, воспользуемся случаем. Для начала хочу устроить барбекю.

– Сегодня вечером?

– Почему бы нет? Посмотрим смерти в лицо и подразним крылышком жареного цыпленка.

Я улыбнулась.

– Служба здравоохранения просила отменить многолюдные мероприятия.

– Неужели? Если полиция сунется, скажу, что пришлось поднять друзей на твою защиту.

– Кого собираешься пригласить?

– Приезжих, естественно, не будет, только местные. Сейчас всех обзвоню. Можешь захватить с собой Фрэн и Пегги. И вторую девушку, что у тебя работает.

– Гейл отдыхает на Тенерифе. – Часы на приборной доске показывали полдень. – У меня с ней разговор скоро. – Я включила зажигание. – Увидимся позже.

– До встречи, – попрощался Финиан.

Очень мило поговорили. Никаких обид. Но все было не так, как раньше, – холодком потянуло.

На обратном пути в зеркале заднего вида я заметила черный автомобиль. Свернув на объездную дорогу, увидела, как блеснули литые колесные диски, когда он последовал за мной. Увеличила скорость – автомобиль не отставал. Сердце заколотилось.

Приближаясь к новому мосту через Бойн, я умышленно сбросила скорость до предела; водитель, ехавший за мной по пятам, сделал то же самое. Рядом с мостом есть площадка для стоянки и отдыха, с которой туристы любуются панорамой города с огромным англо-норманнским замком, высящимся на горизонте. Заехав на нее, я поставила машину на ручной тормоз. Мой преследователь припарковался в нескольких метрах позади меня.

Теперь я видела, что это «хонда-сивик», но рассмотреть за тонированными стеклами сидящего за рулем не могла.

Я не только испугалась, но еще и разозлилась. Решив, что с меня хватит, не выключая двигатель, я вылезла из машины и направилась к черному автомобилю.

Водитель нажал на газ, и «хонда» с ревом рванулась мне навстречу. Я отскочила в сторону, со всей силой ударившись головой о запаску на задней двери «фрилендера». «Хонда» пронеслась мимо, обдав меня дождем гравия.

Из глаз посыпались искры, и я осела на землю. Ощупала лицо – крови нет. К счастью, ударилась о покрышку, не о металл, но к челюсти и шее было больно прикоснуться. Можно представить, какой там будет синяк.