Текст книги "Майами"
Автор книги: Пат Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)
– Пожалуй, самая важная вещь, какую может совершить повесть, – произнес Питер Стайн громким, чистым голосом, – это вызвать удивление.
Он владел ими. Всеми. Он не объяснял, что и почему он сделал. Он не нуждался в этом. Промедление с выходом на сцену служило иллюстрацией к его вступительным словам. Его повести удивляли читателя. Как и сам писатель. И это было великолепно. Криста едва могла поверить в происходящее. Она огляделась вокруг. Еще не появившись на сцене, он уже играл аудиторией, как с рыбой, попавшей на крючок. Легкое предвкушение и удовольствие от сознания близящегося выступления переросли в беспокойство. Беспокойство сменилось юмором. Юмор ненадолго перерос в некоторую снисходительность. Затем, после того как укротитель львов щелкнул бичом, все читатели единым махом прыгнули сквозь огненный обруч. И теперь он делал с ними все, что хотел, заставив внимать с благоговением звукам голоса их укротителя и властелина.
– Ого! – пробормотала Криста себе под нос. Она анатомировала его взглядом. Он стоял совершенно прямо, словно часовой на посту, и смотрел куда-то в глубину аудитории, в какую-то одну точку, которая, как она инстинктивно ощущала, не была чьим-то лицом. Он был там, и его там не было; так же как не было Моисея, когда он принес с горы скрижали. Он явился как посланник от Бога, как медиум, говоривший от Имени какой-то далекой и более развитой цивилизации. Это впечатление придавало необычайный вес его словам, облекая их в безусловные харизмы, делавшие их абсолютно незабываемыми.
– Мы все боимся каких-то неожиданностей и удивления в жизни, но одновременно мы и хотим того, чего боимся, и поэтому ищем удивления в книгах.
Криста кивнула. Неважно, было ли его утверждение правильным или нет. Главное, она знала, что запомнит его. И это была функция, только не слов, а личности человека, произнесшего эти слова. Он находился в ее черепной коробке. Это был высший тип учителя. Питер Стайн заботился. Питер Стайн верил. Концентрация Питера Стайна на своей речи была тотальной. У Кристы ползли по спине мурашки от восхищения, когда она слушала его.
– А удивление может принимать разнообразнейшие формы. Неожиданные. Непривычные. Выпадающие из контекста. Удивление может оказаться знакомым, если человек уже предчувствует экзотику. Оно может оказаться покоем, если вы были настроены на бурю. Удивление может оказаться различной интенсивности, – сравните шок от удара острием топора по затылку или мягкий шок от необычного слова.
Он искал взглядом ее. Каким-то образом он найдет ее в этой огромной аудитории. Она была уверена в этом, хотя и знала, что это неосуществимо. Слишком темно. Слишком много народу. Однако его глаза сверкнули, встретившись с ее глазами. Он ей рассказывал про удивление, ей и никому больше. А может, он направил на нее свой взгляд, чтобы отплатить за ее обращение с ним на ее шоу? Тогда она стала смотреть в другую сторону. Сидевшая справа рядом с ней женщина подалась вперед, обратившись в слух. Девушка слева тоже. Криста тяжело вздохнула. Было очевидно, что они чувствовали то же самое, что и она. Питер Стайн мог говорить одновременно с каждым. И дорога к его чувствам тоже может оказаться изрядно наезженной, по которой проехал не один женский экипаж.
– Удивление может оказаться таким же дешевым и глупым, как возглас «пожар» в переполненной аудитории. И может стать таким же бесценным и поднимающим дух, как внезапное осознание того, что ты сам замечательный человек и чего-нибудь стоишь…
– Я хочу узнать тебя, – сказал голос внутри Кристы. – Я хочу узнать тебя и быть с тобой рядом до тех пор, пока ты сможешь удивлять меня, а я удивлять тебя. Я хочу ложиться рядом с тобой и погружаться в твои мысли, в твои идеи, в твое творчество.
Она тяжело вздохнула, но ее внутренний голос продолжил:
– Смотри, Криста, – предостерег он. – Будь осторожней. Ты влюбляешься.
3
Звуковой шквал ударил Кристу в лицо, когда она шагнула из коридора на верхнюю террасу отеля «Парк Сентрал». Она встала под цветущим деревом, которое поставили при входе, и дышала теплым воздухом, напоенным тяжестью ночного жасмина. Казалось, Господь забыл, что уже наступил ноябрь. И чудилось, что стоишь на пороге лета, а все вокруг, все эти безумные, избыточные цвета одежды участников вечеринки своей резкостью гармонировали с кроваво-оранжевым солнцем, которое садилось за мерцавшими небоскребами, что высились в центре Майами.
Ее привычный глаз оценил обстановку. Она находилась здесь уже три месяца и стала привыкать к не знающей никакого удержу энергии вечерних приемов на Саут-Бич, но этот выглядел по-особому, в духе Луи Каналеса и Тони Голдмана. Звучала музыка Веспера Спарроу. Неряшливый рок-ансамбль, состоявший из одних девушек, играл ее на приподнятой эстраде, находившейся в центре зала, и звуковые волны сплетались с волнами жары, поднимая температуру, и ожидания, курсировавшие среди гостей, когда молодые атлеты из СаБи[2]2
СаБи (разг.) – Саут-Бич.
[Закрыть] скользнули в механизм этой престижной вечеринки. Криста взяла под прицел толпу. Томные артисты и художники развалясь сидели возле публицистов с хвостами, как у пони. Неистовые антрепренеры говорили что-то в лица потеющих журналистов. Нью-Йоркские издатели с совиными лицами заинтересованно и возбужденно бродили среди мускулистых экземпляров мужского пола и загорелых, суперподтянутых девиц с модельной сцены Майами. Земные тона были под запретом. Цвет правил всем. Поощрялись только крайности. Юбки стали поясами, мальчики обнажили торсы, а танец превратился в состязания по аэробике. Все выглядело, как показалось Кристе, словно экспресс, мчащийся на большой скорости.
К запаху жасмина, жаре и нервной дрожи примешивались и ароматы пищи, вызвавшие обильное слюноотделение. Угол террасы был занят небольшими «казитас» – ларьками, предлагавшими обильный выбор деликатесов Майами. Все они представляли собой новое слово в кулинарном искусстве. Некоторые называли этот стиль «Кухня Нового Света», другие «Флориббин», но как бы он ни назывался, он отличался от всего. Криста подошла к одному из столиков. Настоящая Маленькая Гавана: такого сорта «казитас» можно было видеть во время фестиваля улицы Калле Очо, когда миллион кубинцев ели, пили и танцевали в течение целой недели. Тут виднелись и подорожник, и говяжий язык по-креольски, и горшочек с кипящими сосисками, жареные телятина и свинина; паеллас, запеченные в духовке цыплята и горки ассорти с черными бобами. Дальше фантазия кулинаров разыгрывалась еще сильней. Меланж из манго, причудливые комбинации из фруктов, а к ним кружочек цитрусовых. Складные столики ломились от тяжести подносов, на которых экзотические фрукты из тропиков кричали о себе, требуя внимания, чтобы покорять нёбо и плавить рассудок. Папайя, гуайаба, кумкуат, плоды хлебного дерева и юкка сливались в счастливые, но необычные комбинации с цыплятами и фазанами, с олениной и морским окунем соте. Желудок Кристы застонал в предвкушении, но прежде всего требовалось что-нибудь выпить.
Официанты явно были набраны в одном из вечерних сборищ гомосексуалистов у Сюзанны Барч в «Варшаве», в самом знойном клубе Побережья. «Девушка», которая возникла возле плеча Кристы, носила в ушах кольца «поп-арт» и экстравагантное платье от Кармен Миранды. «Ее» желтые волосы были высоко зачесаны и полны кусочками и обрывками безделушек, которые поблескивали в свете огней, мигавших над оркестром.
– Вы не могли бы мне сделать банановый дайкири? – попросила Криста.
– Я могу тебе сделать дайку[3]3
Дайк (англ., вульг.) – лесбиянка.
[Закрыть] с бананом, милочка, если тебе это по вкусу, – произнесло существо, тряхнув лебединой шеей.
Криста рассмеялась, расслабившись от непочтительности города, который она считала теперь своим. Напиток оказался прохладным и искристым. На его поверхности плавала белая гардения, распространяя знойный, томный аромат. Она оглянулась по сторонам. Увидела несколько знакомых, но они могли и подождать. Ей хотелось побыть наедине со своими мыслями еще немного, одной в толпе, наблюдая, подбирая и выбирая. Она пошла в угол террасы и высунулась наружу, заглянув за угол здания. Перед ней протянулись крыши отелей «Арт Деко», залитые снизу обильным неоновым светом множества пастельных оттенков. Теперь солнце превратилось в горящее воспоминание, но там, на материке, остатки его красоты опаляли абрис громадной башни Сен-Траст и Юго-Восточного здания, подчеркивая их силуэты на фоне потемневшей синевы неба. Автомобили, словно светлячки в темноте, извивались по дамбе, соединявшей Побережье с Майами; волшебные огни мигали и на пассажирских лайнерах, когда они скользили к Правительственному каналу. Дома на Стар-Айленде, где находился и новый дом Кристы, мерцали окнами на фоне темных вод Бискейнского залива. Она посмотрела в другую сторону – с океана веял теплый бриз. Взошла луна, ее лучи плясали на широкой береговой полосе, окрашивая перья пальм фосфоресцирующим светом. Два светящихся воздушных змея двигались синхронно, словно обладали разумом, над карамельным песком, и Кристе удалось даже разглядеть двоих мужчин, управлявших ими, Они стояли рядом, их руки двигались в запутанном, сложном ритме, мышцы и суставы, казалось, контролировались одним, общим сознанием. Вдоль дорожки парка «Луммис» проехала девочка на пурпурных роликовых коньках. Она двигалась медленно, гибко и плавно, ее длинные ноги чиркали по тротуару, словно лаская его. Ее рассудок затерялся в звуках наушников, пока она скользила вдоль изгибов пляжа, и Криста знала, что она, должно быть, грезит мечтой Майами и что ее красота поможет мечте осуществиться.
Не без труда Криста оторвалась от своего визуального пира. Почему в мире не знают правды о Майами? Почему все сразу думают о кубинцах, преступлениях, наркотиках и пенсионерах? Все уже изменилось. Майами уже давно не такой, каким его описала Джоан Дайдион. Это давно уже не Город Будущего для всех. Будущее уже пришло. Майами уже пробудился и, трепеща в свете зари этого дерзкого, нового мира, робко ожидает, когда же проснется от дремоты Америка, чтобы встречать с ней вместе эту зарю. Но какой-то частью своей души Кристе хотелось, чтобы это оставалось тайной. Пока разворачивалась неузнанная революция, она, как одна из посвященных, могла наслаждаться ею. А когда новость превратится в общее достояние, тогда энтузиасты и бизнесмены сбегутся толпами, и все очарование рассеется, наступит пресыщение и смерть, город задушит собственный бешеный успех. Но все это будет потом, а сейчас еще можно наслаждаться, и она понимала это и ценила. А где-то там, впереди толпы, шел поэт с затравленными глазами, в ее городе, на ее земле, и в какой-то восхитительной степени он находился в страдательной позиции по отношению к ней. Она подошла к танцевальной площадке, зная, что не встретит его здесь, среди ночных атлетов. Как ни парадоксально, но ей не хотелось пока еще этой встречи. Ей хотелось лелеять мысль об этом моменте, наслаждаться ожиданием его, как особым лакомством. Она не хотела срывать обертку с только что полученного подарка. Наоборот, приятно было покрутить его в руках, погреметь им, погадать несколько сладких минут, что она обнаружит, когда развернет. Она улыбнулась. Питер Стайн в качестве подарка – что за странная фантазия. Умей он читать ее мысли, он бы ужаснулся. Или нет? Ведь так мало знаешь о людях… почти так же мало, как и о самом себе.
Пора было подумать и о том, чтобы перекусить, но когда она направилась к яствам, ее взгляд задержался на столике, предлагавшем не еду, не напитки, а будущее. ЗВЕЗДНАЯ ЛЕДИ – гласила надпись сверху, а под ней находилась персона, которая жила согласно провозглашенным ею принципам. Криста сразу же узнала ее. Она видела, как та плавала с маской и трубкой в океане, громадная женщина-кит, курсировавшая вдоль берега в поисках несуществующей рыбы на песчаной отмели за Саут-Бич. Видела она ее и катающейся на велосипеде – та прошелестела мимо нее как голландская парусная барка, широкополая шляпа словно обширный кливер, а необъятные пространства огромной фигуры как более чем адекватный главный парус в ее океанском путешествии. Еще Криста видела ее в «Семперсе» на вечере караоке, ее огромные легкие надувались, как у примадонны из «Карнеги Холла», когда она шпарила музыкальную комедию, которую ей хотелось, чтобы слушатели приняли серьезно. И вот она появилась уже в своей новой роли. Звездная Леди.
– Привет, – сказала Криста.
– Ну здравствуй, милая. Боже мой, сегодня вечером тебя подстерегает опасность.
– Меня?! – воскликнула Криста со смехом. – Ты намекаешь на то, что я осмелилась сказать «привет» Звездной Леди?
– Осмелилась сказать «привет» кое-кому поинтересней меня, вот что.
Ее руки были толще, чем ляжки у Кристы. Шляпа украшена кисточками, словно бра фабричного производства. Однако улыбка была настоящей. И ее умение читать мысли таинственным образом попало в цель.
– Ты предсказываешь мне высокого незнакомца-брюнета? – засмеялась Криста.
– Мы больше не занимаемся такими вещами в эпоху СПИДа, милочка. Такие предсказания остались в шестидесятых, когда два очень красивых человека замыслили создать тебя.
– Спасибо. А ты можешь погадать мне? Сказать тебе мой знак?
– Господи, да нет же. Я не занимаюсь солнечной астрологией, милочка. Это все дерьмо коровье. Да и вообще, любой старый идиот сразу скажет, что ты телец.
– Неплохо… шанс один к двенадцати, – сказала Криста, внезапно почувствовав себя неуютно. К подобной метафизике она обычно относилась, как башмак к заду, но тут Звездная Леди дважды попала в цель.
– А, сомневаешься. Тогда это еще интересней, – сказала Звездная Леди с доброй усмешкой.
– Так что же ты все-таки делаешь? Каким образом предсказываешь будущее?
– Я говорю о возможном, вероятном, о влияющих силах. Я уверена, что мы в состоянии изменить свое будущее, но для этого должны постараться. Мне позволено видеть будущее через стекло, правда, смутно. Это мой дар.
– О, – вздохнула Криста. Она занервничала. Разумеется, все это было вздором. Однако вздор тоже может вызвать тревогу. Стоять здесь и беседовать с кем-либо, подобным Звездной Леди, было само по себе упражнением в суеверии. Если тебе предсказывают будущее, не становишься ли ты заложником этого пророчества?
– Я могла видеть тебя в Ки-Уэсте? – спросила Звездная Леди, и выражение ее лица было насмешливым.
– А при чем тут Ки-Уэст? – отрезала Криста, слишком торопливо.
– Да ничего особенного, милая. Просто я жила там, вот и все. Впрочем, нет, подожди минутку, это еще не все. Это далеко не все.
Криста остолбенела и замерла.
– Послушай, милая. Я не хочу, чтобы это прозвучало драматически, но я чувствую, что для тебя в Ки-Уэсте таится опасность.
– Опасность? Что ты имеешь в виду? – Вовсе не это Криста ожидала или, скорее, хотела услышать.
– Ты бывала там когда-нибудь?
– Один, нет, два раза. Весной, на Пасху. На уик-энде в «Пир-Хаусе».
– Я занималась предсказаниями в «Пир-Хаусе».
– А что за опасность?
– О, не тревожься об этом. Возможно, обожжешься о медузу или наткнешься на каменного краба. Опасность покрывает широкий спектр в моей астральной душе. Просто будь немного повнимательней в Нижнем Ки. Боюсь, что моя душа не слишком-то разбирается, где проходят границы города.
Она бодро засмеялась, однако Криста могла поклясться, что гадалка что-то хотела скрыть.
А может, это тоже была часть деятельности мартовских Ид? Криста не теряла присутствия духа, хотя озабоченная улыбка появилась на ее лице. Ей, разумеется, хотелось бы получить номер главы и стиха об опасности. Хотя, впрочем, предполагалось, что она этого захочет. Задав еще вопросы, она обнаружит свою заинтересованность, и это поставит ее в зависимое положение. Она решила оборвать разговор об опасности, грозящей ей в Ки-Уэсте… где, как она знала, жил Питер Стайн. Она заставила себя отвернуться от столика.
– Криста Кенвуд? – произнес голос за ее плечом.
Она обернулась и увидела мужчину в дорогом костюме.
– Льюис Геллер! Какой сюрприз! Вот уж никогда бы не подумала, что ты приедешь в Майами. Какого черта ты не приехал на день раньше? Пропустил мою презентацию.
– Но только не ажиотаж, который она вызвала, моя дорогая. Судя по тому, что я услышал, ты очень скоро получишь бешеные деньги.
– Деньги никогда не могут быть бешеными, Льюис, – засмеялась Криста.
Геллер улыбнулся в ответ. Он потер руки. Внушительно-гладкий, всеобщий брат Исав, от патентованной прически до подошв явно покрытых лаком черных ботинок со шнурками. В издательском деле он играл роль хищного разбойника-барона, и кто-то назвал его «нефтяной скважиной, ждущей случая». Криста встречала его несколько раз в Нью-Йорке, где он подсовывал ей несколько посредственных издательских проектов в качестве дымовой завесы к основному мотиву, который можно было суммарно определить как «постель». Она никогда особенно не жаловала его, однако он был забавным и всемогущим, и вследствие этого потенциально полезным. Люди, обладавшие этими качествами, никогда не казались Кристе Кенвуд слишком плохими.
– Что-то ты не очень назначаешь цену, Льюис, – заметила Криста.
– Меня уже оттеснили, моя дорогая. Сейчас время нахала Гадарена. Как мне стало известно, мои коллеги из «Глоуб» готовы выставить себя закопченными дураками. Семизначное число, дорогая моя. Просто бред… Но я искренне рад за тебя.
Криста весело захлопала в ладоши. Она уже знала, что интерес к ее книге феноменальный, но ей приятно было услышать об этом из уст Льюиса Геллера, все равно что «от морды лошади». И миллион баксов определенно превысил все ее самые смелые ожидания.
– Ну, завтра я все узнаю. Последний срок – пять часов.
– Поставь шампанское на лед и жди крупных предложений без пяти пять, – сказал Льюис. – Ты была на выступлении Стайна? – добавил он, меняя тему.
– Да, а ты? – Не время было смущаться, однако Криста все же почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. К счастью, это осталось незамеченным для снайперских глаз издателя среди бушевавших в зале ярких красок.
– О, да! Мистер Питер Стайн умеет оперировать словами, не так ли? Я уже слышал его как-то раз и прежде. Неглупый человек… ничего не скажешь, однако… какой-то пугливый, тебе не кажется? Я имею в виду, неустроенный. Такие люди, как он, препятствуют выделению желудочного сока за обедом.
Льюис Геллер скорчил гримасу отвращения. Все, что могло нарушить жирную, маслянистую прогрессию его знаменитых ланчей в «Четырех Сезонах», должно было представляться ему опасным.
– Я встретилась с ним, когда он подписывал книги, еще до выступления. И нашла его приятным, – сказала Криста, тщательно стараясь скрыть свой энтузиазм.
– Боже милостивый! «Приятным»?! Я уверен, что Питера Стайна так еще никто не называл. Приятный! Боже, Криста! Только ты можешь пребывать в подобном заблуждении!
– Ты это о чем? – Криста одарила собеседника одной из своих особенных улыбок.
– Ну, он хитрый, не так ли? Сложный человек. Всем это известно. Живет только своей работой и все такое прочее. Видишь ли, страдает ради своего искусства. Очень честолюбив. Не слишком богатое чувство юмора. Я как-то сидел рядом с ним на одном обеде и что-то сболтнул по поводу одной из его книг… совершенно безобидное, ничего грубого… так он повернулся ко мне и изрек: «Знаете ли, что сказал Марсель Душамп? Он сказал: „Те из вас, кто не может видеть, сэкономьте мысль для тех из нас, кто может“». Именно так и сказал – чертовски грубо и раздраженно, как мне показалось. И все-таки я бы не возражал, если бы он числился в моем списке. Те болваны, которые издают его, не заметят и не оценят даже супербоевика, если он сядет им на нос. Я мог бы удвоить его тиражи. Только он не дает мне этой возможности… помпезный мужлан.
– А мне, пожалуй, нравятся люди, одержимые манией, – заметила Криста.
– Тогда я должен тебе нравиться. Я одержим тобой. – Геллер непринужденно рассмеялся.
– Конечно же ты мне нравишься, Льюис. Ты всем нравишься. Я уверена, что даже мистеру Стайну. – Она не могла удержаться, чтобы не произнести его имя.
– Ну, я умираю от голода. Пошли поищем что-нибудь интересненькое! – Льюис Геллер с подозрением поглядел на маячившего официанта непонятного пола. Он непрочь был бы выпить что-нибудь, однако неприязнь одного экстраверта к другому оказалась настолько сильной, что привела его к ближайшему киоску с кушаньями.
Тут царствовали моллюски. Огромные, клубящиеся паром кастрюли с густой багамской похлебкой из моллюсков, шипящее жареное мясо моллюсков, лежащее на дольках местных лимонов, отбивные из устриц с соусом «чили», салаты с устрицами в половинках авокадо, горы устриц «севиш» на коврах из салата-латтука, огурцов, люцерны, брюссельской капусты и бермуского лука.
– Боже мой, я сейчас сам превращусь в устрицу, – засмеялся Льюис. – Подозреваю, что все это устроено в честь того, что мистер Стайн живет в Ки-Уэсте.
Криста положила на тарелку горку маринованных устриц.
– Почему столько писателей связали свою жизнь с Ки-Уэстом? – сказала она, заставив себя не спросить: «Почему Питер Стайн живет в Ки-Уэсте»? Слово «опасность» скреблось в ее мозгу, словно мышь.
– Это конец той дороги, где зарождаются мечты.
– Как поэтично, Льюис.
– Я украл это у Томаса Санчеса.
– Интересно, а он у кого это позаимствовал?
– Это похоже на мой собственный взгляд на искусство, Криста. Что-то заимствованное, что-то новое. Никогда точно не знаешь, ради чего устраивается вся шумиха. А в конце дня понимаешь, что все сказанное слышал уже и до этого.
– А на самом деле Санчес сказал следующее: «Ки-Уэст это конец американской дороги и одновременно начало американской мечты», – произнес едкий голос Питера Стайна. – Я нахожу, что версия Санчеса гораздо лучше, не так ли?
Они обернулись. Писатель стоял позади них. Он смотрел на Геллера, и его лицо было исполнено презрением. Потом он отвернулся и поглядел на Кристу, его черты смягчились, как смягчились они и во время раздачи автографов, когда он в первый раз увидел ее.
– А, мистер Стайн, – сказал Льюис Геллер. – А… А… – Он иссяк, не находя слов, что было для него характерно. Упоминание об их последней встрече не могло бы поддержать разговор. Что касалось формы, не говоря уж о содержании, то такой обмен «любезностями» обещал стать повторением их предыдущего столкновения.
Стайн проигнорировал его.
– Вам следует попробовать «севиш». Сам я готовлю это блюдо примерно так же. – Он внезапно кашлянул и приложил ладонь ко рту. И это было экстраординарно. Говоря с Геллером, он полностью контролировал себя и держался высокомерно и заносчиво. За секунду, которая потребовалась ему, чтобы перевести свой взгляд, он неожиданно превратился в неловкого, уязвимого, трогательно-беспомощного. Словно желая скрыть свое смущение, он протянул руку за тарелкой Кристы. Затем подошел к выставленным блюдам, положил большую порцию «севиш» на ее тарелку и принес ей.
– Оп-ля! – сказал он.
Она улыбнулась и поспешила отведать незнакомое блюдо.
– Ммммм. Восхитительно. Лимонный сок, красный перец, соль… сахар?
– Ключом ко всему служат лимоны из Ки, а также табаско, ялапа, чашка кокосового молока.
– А вы еще и кулинар?
– О, да. Кулинария стоит у меня на втором месте. – Он улыбнулся как маленький мальчик, довольный, что ей понравился «севиш», довольный, что ему представилась возможность похвастаться ей своими поварскими навыками.
– Еще Пруст предостерегал, – сказал Геллер с мстительной улыбкой. – Помните? «Все мужчины кончают тем, что начинают заниматься делом, в котором они вторые по мастерству». – Он не стал дожидаться ответного укола. – О… Мне нужно пойти поздороваться с Сьюзен Магрино и посмотреть, кто еще явился на прием. Увидимся позже, Криста. Прощайте, мистер Стайн. Вы прекрасно выступили сегодня с речью. О, да, да… – Льюис Геллер унесся прочь от потенциального конфликта.
– Вы знаете этого человека? – спросил Питер.
– Немножко. А вы? Он издатель, причем процветающий.
– И делает кучу денег…
– У меня возникло ощущение, что вы не очень-то одобряете это?
– А вы? Ведь вы повернулись спиной к Голливуду?
– О, да. Я отпихнула ногой «американскую мечту», которую Санчес обнаружил в конце «американской дороги».
– Не следует путать грезы с кошмарами.
– А разве плохие грезы это не кошмары?
Питер Стайн улыбнулся семантическому жонглированию. Эта девушка оказалась не только импозантной, но и умной.
Не такое уж и редкое сочетание, как принято думать, но обнаружить его всегда бывает приятно.
– А вы живете здесь, в Майами? – Он резко переменил тему. Ему хотелось больше узнать о Кристе Кенвуд.
– Да. У меня дом на Звездном острове. Я здесь уже около трех месяцев.
– Ну, вы уже совсем стали аборигеном. Вы прибыли сюда вовремя. Майами сейчас на подъеме.
– Я вижу. Он преображается, масса перспектив. Наблюдать за этим – огромное удовольствие, хотя боюсь, что я уже достигла такого возраста, когда «удовольствие» предполагает весьма суровую работу.
– Замечательно, когда кто-то вроде вас говорит подобные вещи. Я не могу не согласиться с вами целиком и полностью. Если подобные слова говорю я, все думают – «жалкий идиот». А вот о вас так никто не смог бы подумать.
– Благодарю вас, – сказала Криста. Она была смущена. Ее щеки пылали. – А вообще-то сегодняшний вечер на редкость хорош. И прием удался. Я просто всем наслаждаюсь.
– Пожалуй, я тоже. – Он засмеялся каким-то горловым смехом, и широкая улыбка осветила его лицо.
Они говорили друг другу простые вещи, однако чувствовали какой-то дополнительный смысл в словах друг друга.
Криста старалась разобраться в своих мыслях. Она беседовала с этим человеком от силы минут пять, но ей казалось, что она способна написать о нем целую главу. Ее не оставляло ощущение, что Питер Стайн был родственной душой. Внешне они казались противоположностями, но где-то в глубине, где протекала его сущность, река ее жизни сливалась с его. Оба они были людьми, одержимыми своими целями, желанием выиграть и продемонстрировать победу окружающим. Это делало их похожими. Она видела это по его беспокойным глазам и по тем подспудным значениям, которые льнули к его словам. И, разумеется, все это содержалось в его книге, которую она прочла, в его репутации и в тех вещах, которые рассказал про него Льюис Геллер. Его замечания делались специально, чтобы унизить Питера Стайна в глазах Кристы, однако вместо этого они усилили его обаяние. Однако, если в своих душах Криста и Питер и играли одинаковую мелодию, то все же играли ее в различном темпе и на разных инструментах. И это служило источником восхитительной напряженности. Каждую секунду Криста ощущала, что балансирует на грани спора с ним. Достаточно одного ошибочного или неосторожного слова, одного неуместного предложения, одной неподходящей эмоции, и мистер Питер Стайн не пропустит этого. Он, может, и не хотел этого, однако во время разговора все равно не удержится. Потребность говорить то, что думает, возможно, и не составляла для него удовольствия, но была абсолютной необходимостью. И, странное дело, она не боялась ни его самого, ни его острого языка. На самом деле какая-то частица ее стремилась испытать себя, общаясь с ним. А порочная, капризная частица ее «я» не могла никак дождаться, когда увидит вспышку огня и искры здесь, на крыше, когда пылающее солнце исчезнет в мармеладной дымке, и рок-музыка загремит в теплом ночном воздухе.
– А, Питер, вот ты где! – воскликнул мужчина в белом жилете и с нервным лицом. Короткая и пухлая рука схватила писателя за локоть, словно пришедший инстинктивно понимал, что его жертва может попытаться сбежать. – У меня там несколько человек из художественного совета, и все умирают от нетерпения, желая встретиться с тобой, я им обещал, так что уж не подведи меня, о'кей?
Криста увидела, как ужас промелькнул на лице Стайна. Нелегко сказать, чем именно был он вызван – прикосновением мужской плоти, всегда отвратительным для человека, глубоко любящего женщин, мыслью о членах художественного совета, дюжинами умирающих от своего абсурдного желания встретиться с ним сознанием того, что ему придется сейчас расстаться с ней? Последнее предположение импонировало ей больше остальных. Она улыбнулась ему.
«Я надеюсь, что вы отыщете меня снова, – сказал ее взгляд. – Мне хотелось бы завершить начатое».
Он протянул ей руку, вынуждая своего пленителя отпустить его. Она протянула в ответ свою. Его глаза испытывали ее, говорили с ней, и Криста затрепетала от запретного удовольствия этого невинного прощания. Он сжал ей руку, насколько позволяли приличия, и долго не отпускал. Криста молилась, чтобы он не уходил. Она попыталась сделать собственную руку такой же красноречивой в пожатии, как и его, старалась пообещать ему такие вещи, о которых сама едва осмеливалась подумать. Ее сердце бешено стучало. Горячее дыхание обжигало губы, раскрывшиеся в прощальной улыбке, которая была одновременно и обещанием на будущее. В глубине души, в самой сердцевине, в сердце, да и в других местах, которые знали толк в таких вещах, Криста Кенвуд была до краев наполнена сознанием того, что в один прекрасный день они станут любовниками.
