Текст книги "Майами"
Автор книги: Пат Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)
10
– Это невероятно скучно, – заявила Мери Макгрегор Уитни. Лица сотрудников, сидевших за столом в ее кабинете для совещаний, побелели. Обескураживающие слова дошли до их слуха. Все вокруг них было параферналией конечного этапа рекламной кампании – аудио-визуальные средства, снующие ассистенты, модели, старавшиеся сохранить свой томный вид среди атмосферы возбуждения и страха. Уайт, Уэлдинг и Бланкхарт выставили самые красивые ноги, делая презентацию изделий парфюмерной рекламной кампании «Индия», проводившейся под эгидой Уитни, и сейчас Мери Уитни топтала их.
Глава рекламного агентства тщательно выбирал слова.
– Разумеется, это просто идея, Мери. Я хочу сказать, что нам не обязательно идти этим путем. – Он махнул рукой в воздухе, как бы отбрасывая прочь презентацию, над которой он и дюжина его первых помощников провели шесть месяцев, а также и заманчивую сумму в миллион баксов. – Можешь ты нам хотя бы в общих чертах сказать, что не устраивает? – смиренно добавил он.
Мери Уитни барабанила пальцами по столу.
– Так я еще и должна поставлять тебе «творческие идеи», за которые я тебе плачу.
– Нет, разумеется, нет, мы можем удалиться и снова все обсудить. Хочется сделать как лучше. Но ты с таким блеском все…
Она знаком приказала ему умолкнуть.
– Идея для «Индии», – произнесла она медленно, словно тупому иностранцу, – заключалась в том, чтобы запечатлеть романтичность и изощренность далекой страны с древней цивилизацией и глубокое восприятие ее красоты. Индия раджей была роскошной, избыточной, таинственной, недосягаемой, и все же реальной. Фокус в том, что требуется извлечь этот экстракт, разлить по флаконам, упаковать и продать массе покупателей, которых заинтересует моя продукция. Ваша «Индия», мистер Бланкхарт, обладает душой и восторгом разбитного этнического ресторана на Бронксе. Ваша Индия, дорогой сэр, это даже не Мадрас, не говоря уж про Виндалу. Она обладает пикантностью и ароматом пудры «Карри», что продается в некоторых магазинах здоровой пищи для яппи на Медисон, ориентированных на хорошую работу кишечника. Если ваша «Индия» будет подделкой, мой дорогой, то ваша любовница окажется в глубоком дерьме.
Бланкхарт побледнел. Он нарывался на это. Вот и получил. И приходилось с этим мириться. Он нервно засмеялся. Может, любовница была треском от выстрела в тумане. Он очень надеялся на это.
– Может, тебе показалось, что индийские модели навязчивы? – сделал он еще одну попытку.
– Я ничего не имею против навязчивости, – фыркнула Мери. – Однако мне ясно одно: то, что очевидно для меня, не очевидно для вас. Эта кампания нуждалась не в груде неоперившихся, пришибленных, потерявших аппетит дверных ковриков женского рода, единственной добродетелью которых являются расовые карточки, которыми они щеголяют с рождения. Кто нужен этой кампании, так это звезда.
– Как… – Бланкхарт побледнел. Он оглядывал собравшихся за столом, отчаянно ожидая подсказки.
– Как Лайза Родригес, – гавкнула Мери Уитни в робком молчании. – Боже, вы когда-нибудь слышали про нее?
– Но она вроде… испанка, – пробормотал Бланкхарт, и его слова сорвались с уст прежде, чем он успел их обдумать.
– Так что, значит, с этих пор только чернокожие могут играть Отелло? Ну, ну, ну, убеждайте меня. Покажите, как я мало знаю. – Мери Уитни откинулась на спинку стула. Было забавно перебрасывать свой вес то туда, то сюда, и удивительно, какими покорными могли быть взрослые мужчины, коль скоро они у тебя в подчинении. В глубине души, однако, она размышляла, что, может, бесцветная презентация «Индии» пыталась своей невыразительностью сказать ей о чем-то. Сам факт, что Бланкхарт и его рекламная когорта не сумели найти необходимых красок, мог корениться в несостоятельности самой идеи, а не агентства. Разве Америка, где будут продаваться ее духи, интересуется Индией и знает хоть что-то про нее? Только десять процентов соотечественников побеспокоились о том, чтобы обзавестись паспортами, и порой она не может стыдить их за это. От лесов, где растут деревья с красной древесиной, до островов Нью-Йорка и вод Гольфстрима тут есть что угодно и на любой вкус. Зачем все эти утомительные путешествия вокруг Третьего мира, когда «Виннебаго» может прокатить тебя по первому, и «Колесо Фортуны» тебя никогда не подведет.
А кроме того вставал вопрос о запахе Индии. Когда она жила несколько дней возле Таджа в Бомбее, сущность Индии не казалась ей такой уж таинственной, роскошной и недосягаемой. Наоборот, она была откровенно биологической. Там все усилия тратились на то, чтобы меньше появляться на улицах, где приходилось отбиваться от мух и попрошаек.
При этой мысли она издала короткий, пронзительный смешок. О чем только она думала? Запах, именуемый «Индия»? Даже смешно. Видимо, она впадает в слабоумие. Ей уж тогда следовало бы назвать их «Ирак» и заработать кругленькую сумму на энтузиазме, поднявшемся вокруг «Бури в пустыне», как те музыканты из Лос-Анджелеса и звезды с репертуаром патриотических песен. Почему все эти дураки, сидящие за столом, не скажут ей об этом? Почему они готовы профукать миллион ее долларов на запах, название которого с таким же успехом могло быть и «Бейрут»? Ну, разумеется, она-то знала ответ, и в этом опять же была ее вина. Она являлась ансамблем из одной женщины. Такой всегда была и останется. Она любила видеть вокруг себя courtiers[11]11
Courtier (фр.) – маклер, посредник.
[Закрыть], а не советников, и в основном это сходило с рук, потому что она делала мало ошибок. И вот эта была одной из них. Но даже осознав это, она подбодрила себя. Мери Уитни подумала, что нет худа без добра. Миллион баксов был плановым цыплячьим кормом по сравнению со стоимостью основной кампании, которая могла бы оказаться большой миной. В непостоянном мире моды неудачи имеют обыкновение вызывать цепную реакцию. Если «Индия» была провальной идеей, то теперь настало время признать это и запахать ее на кляче.
– Знаете ли, о чем я подумала? – спросила Мери Уитни.
Они не знали, но все подались вперед, обратившись в слух.
– Я подумала, что «Индия» провальное название для духов.
– О, – сказал Бланкхарт. Воцарилось замешательство. Может, она шутила? Почти наверняка нет. Можно было сказать, когда Мери Уитни шутит, с такой же точностью, с какой можно определить, что тебя хлестнули плеткой.
Бланкхарт первым обрел присутствие духа.
– Должен признаться, что у меня-таки были сомнения… – робко начал он. Ему хотелось подстроиться под своего наиболее ценного заказчика, однако он сознавал, что таким образом открывает себя для обвинения в том, что не высказал своих соображений раньше.
– Чушь собачья, – отрезала Мери. – Впрочем, убыток нанесен, «Индия» мертва. Мне придется уйти от этой затеи и придумывать что-то еще.
– Что-нибудь испанское… если мы хотим использовать такую звезду, как Лайза Родригес? – предложил с умным видом Бланкхарт.
Мери Уитни внимательно посмотрела на него. Он напрягся, ожидая удара ее хлесткого словца. Однако удара не последовало. Она продолжала смотреть на него, а потом хлопнула ручкой «Картье» по столу из гондурасского красного дерева. Она поглядела вверх, на потолок, на четырехмиллионного Раушенберга, потом из окна на Сентрал Парк. Молчание было оплодотворенным. Мысль росла в голове у мегакутюрье. Чувствовал ли это Бланкхарт?
– Может, не так уж и плохо подойти к этой идее в целом с другой точки зрения, – медленно проговорила она наконец. – Пожалуй, нам следует начинать не с духов или их названия, а со звезды. Если мы заполучим Лайзу Родригес, то остальное уже превратится в детали. Она способна продать марсианам женские трусы, даже если у них тело построено по-другому. Это называется сексуальный фактор. Да, вот что мы сделаем. Мы заполучим Родригес. Мы подпишем с ней эксклюзив, скажем, на год, возможно, на пару лет, и это время она должна работать только на нас. Привязать ее. Мы должны заполучить в свою собственность лицензию на нее. А все остальное уже придет потом, с Лайзой, как осевой фигурой кампании.
Она поднялась.
– Итак, решено. По крайней мере, это несложно. То, что вы, мальчики, должны сделать, – это контракт с Родригес, и тогда можете класть на все и играть в гольф… или чем вы там еще занимаетесь в свободное время. А теперь, если вы меня извините, я, уже проделавшая по воздуху путь сюда, на ваше… «шоу», должна теперь проделать его в обратном направлении. Хотелось бы мне сказать, что я получаю от этого удовольствие.
Она побрела к двери, обрамленная с каждого боку ассистентами. Один распахнул перед ней дверь. Другой закрыл ее за ней. Мери Уитни удалилась.
– Проклятье! – рявкнул Бланкхарт в зияющий вакуум, который она оставила позади себя. – Какой дьявол поможет нам заполучить супермодель, вроде Родригес, и чтобы еще она согласилась на эксклюзив!
– Она работает с агентством Россетти, – подсказал кто-то. – Он толстокожий, но продажный. Может, нам о чем-нибудь и удастся с ним договориться.
– Я думаю, что может возникнуть проблема с самой Родригес, – сказал один из «договорников». – Я тут случайно услышал по «Си-эн-эн» за пару минут до совещания. Она в тюрьме в Майами. Направила моторный катер в пляжный дом своих родителей. Отправила их обоих на тот свет.
11
Джонни Россетти был слишком хладнокровен, чтобы бежать, и слишком нетерпелив, чтобы не бежать. Поэтому он передвигался прыжками, подобно волку, объевшемуся амфетамина, и аэропорт «Майами» сверкал огнями уже за его спиной, а дорога раскручивалась, как в видеофильме. Женщина, следовавшая в двух шагах за ним, не имела его длинных ног, и чтобы не потерять его в испаноязычном городе, храбро трусила в его фарватере.
– Я не могу поверить, что они поскупились на лимузин. Я не могу поверить этому, – бормотал он себе под нос, поправляя одновременно солнечные очки и галстук, словно аккуратность могла послужить какой-то защитой против страха.
– Я полагаю, что твоя секретарша не говорит по-испански, – согласилась женщина, оглядываясь вокруг с пренебрежением. Для многих жителей Нью-Йорка Майами был Южной Америкой.
Он не ответил. Лимузин был наименьшим из неудобств. В отличие от самой Лайзы Родригес. Парочка выскочила на перегретый воздух и схватила такси.
– Какой адрес? – гавкнул Россетти.
– Черт, это где-то на дне моей сумки. А он знает, где полицейское управление? Он выглядит так, что может знать.
– А, полисески. Полисески, нет проблем, – сказал чернозубый водитель-мексиканец. Это было, очевидно, очень популярное место.
Они залезли внутрь. Слава Богу, в машине работал кондиционер.
– Ну, вот и твои пальмы, – сказал Россетти. Казалось, это должно было означать, что они не ошиблись городом. Он вздохнул. В модельном бизнесе допускалось, что попадаются тяжелые дни. Однако он не мог припомнить столь сокрушительного. Он начался будто какой-то безумный сон, лучший день в его жизни поначалу, а затем, почти так же внезапно, обернулся трагедией. В это утро, когда Джонни сидел в своем далеко не бедном офисе, позвонил Бланкхарт. Что само по себе было странно для субботы.
– Лайза Родригес у вас сейчас сильно занята? – спросил он по телефону в девять часов утра, через пару минут после того, как Джонни и его секретарша приступили к работе. Он позвонил по приватной линии, как приличествовало двум ведущим боссам, обсуждающим звезду.
– Что ты можешь предложить, Дон? – ответил Россетти. Бланкхарт, звонящий лично – это пахло чем-то крупным. Пару недель на объекте, заказ для одной из крупных коллекций…
Бланкхарт сразу взял быка за рога.
– Послушай, Джонни. Вчера я встречался с Мери Уитни. Она запускает новую парфюмерную линию – духи, шампуни для ванн, мыло, словом, весь набор. Я собираюсь заниматься всем этим и буду в этом главным майором, я бы сказал, мегамайором. Это самое крупное дело, которое я до сих пор вел.
– И ты хочешь, чтобы Лайза участвовала в нескольких печатных рекламах и сделала несколько рекламных клипов? – насторожился Джонни, чтобы успеть отхватить себе кусок покрупнее от пирога Бланкхарта. Он говорил нарочито устало, ведь заинтересованность запросто может обернуться потерей денег при сделке.
Однако у Бланкхарта было даже более интересное предложение. Намного интереснее…
– Не так скучно, Джонни, – закукарекал он. – Мери хочет, чтобы Лайза стала «девушкой Уитни», душой всей рекламной кампании. Она хочет, чтобы Лайза подписала эксклюзив на годик-другой, без всякой работы на стороне. Юридические детали в контракте… Ты сказал ведь, что Родригес готова участвовать и стучит ножками от нетерпения, а?
– Разумеется. Почему ты спрашиваешь об этом? Господи, Дон, я просто не знаю… Эксклюзив для Родригес встанет в кругленькую сумму. Вы хоть имеете представление, сколько она зарабатывает? Я хочу сказать, что речь тут может идти об общем валовом доходе какой-нибудь банановой республики. Затем аспект «последствия для карьеры». Заработок модели – не ежегодная рента. На следующий год появятся новые девушки. У меня есть четырнадцатилетние, на которых только взглянешь – и яйца загорятся. Я знаю большие возможности Уитни, однако, дружище, вам все-таки потребуется целый бюджет.
– Послушай-ка, Джонни, это я, Дон Бланкхарт. Я работаю на одной линии с тобой, не забывай этого. Я знаю, о чем тут может идти разговор. Если ты не можешь поднять большую штангу, Джонни, скажи об этом сразу. Передо мной сейчас стоят такие крупные дела, что на них уйдет вся моя оставшаяся жизнь.
– Нет, нет, Дон, я как раз хотел тебе сказать вот что. Я имел в виду только то, что мне надо будет поговорить с Лайзой. Возможно, я и уговорю ее. Ты ведь знаешь, как мы близки. Лайза мое творение. Она мне вместо дочери.
– Ха. Ха. – Бланкхарт расхохотался, давая понять, что знает весь расклад. Отцы, которые обращаются со своими дочерями так, как Россетти, по слухам, обращался с Лайзой, обычно теряют всякие добрые отношения с ними.
Россетти проигнорировал насмешку. В его мозгу математические расчеты сталкивались в сладком оргазме. За два года они могли бы запросить пять миллионов. Может, и больше. Как всегда, весь трюк состоял в том, чтобы выяснить, насколько к этому стремится Бланкхарт. Его мозг переключился на режим калькулятора. Пожалуй, пять было бы нижней планкой, а у него была бы пятнадцатипроцентная сделка с Лайзой. Он получил бы три четверти миллиона минимум, возможно, полный миллион, если бы смог немножко исхитриться. Это был наилучший сорт денег для агента. Раз подписан контракт, ничего не надо делать, лишь считать деньги. Никакой возни с заказами и с менеджерской работой для капризной Родригес на целых два года.
– Нет, Дон. Лайза послушается моего совета. Если ты сможешь убедить меня, что деньги честные, фотограф кошерный и что вся кампания будет вестись приличным образом… а я знаю, как ты работаешь, и с этим нет проблем… я уверен, что мы сможем договориться.
– Где сейчас Лайза?
– Она в Майами. По семейным делам. Я ведь отыскал ее там, как тебе известно.
– Да, кто-то говорил, что она там, в Майами. Но ведь у нее там какие-то неполадки с законом, так?
Вот тут-то и наступило время, когда по спине Джонни забегали мурашки.
– О чем ты спрашиваешь, Дон? Ты имеешь в виду, что она откалывает номера? Что она плюет на всех? Что она жульничает с выигрышными билетами? Нет, у нее все нормально. Она просто взяла себе пару выходных. Имеет право, ведь она дает самый высокий процент в моей бухгалтерии. Она даже во сне может справиться с этими пахучими хреновинами Уитни. Ведь она сейчас модель номер один…
– С тех пор как Криста улетела из гнезда.
И это тормознуло быстро нараставшую эйфорию Джонни. Если у тебя агентство, то всегда плохая карма – потерять девушку, которую ты не хотел терять. Убийственно было потерять такую курицу-несушку, как Криста Кенвуд. Он до сих пор не примирился с этим.
– А, кстати, знаешь что? Нет, ты, видимо, уже слышал. Я полагаю, она говорила тебе об этом.
– О чем?
– Да-а, Джонни… Большая потеря. Мне нравилось с ней работать. Класс и сексапильность прямо как у старушки Грейс Келли.
– Говорила мне о чем, Дон? О продаже той книги за мегабаксы?
Пауза.
– Говорила ли она тебе, что открывает модельное агентство?
– Не говорила. То есть… она не сумеет.
– Да нет. Точно, смогла. Вчера мы получили рекламную листовку. Базируется в Майами. Не слишком много девушек и не слишком уж неотразимых, и все-таки, а… «Агентство Кристы Кенвуд» находится в квартале «Арт Деко», то есть в Саут-Бич… в нескольких милях ниже «Фонтенбло», где ты обычно устраиваешь все свои конкурсы фотомоделей. Припоминаешь?
Джонни изо всех сил старался не терять самообладания. С одной стороны, пять миллионов Родригес. С другой – агентство Кристы Кенвуд. Его живот забурлил. Кишки завязались узлом. В душе бушевала буря. Он опустил глаза. На его голубой рубашке появилось маленькое, влажное пятно. Боже, это был пот.
Он тяжело вздохнул, изо всех сил стараясь не терять спокойствие, однако мозг уже наполнился видениями истекающей кровью Кристы Кенвуд. Агентство. Конкурент. Она не просто бросила его, но и устроила ему демпинг. А пройдет еще немного времени, и она начнет сманивать его девушек, или, что еще хуже, его заказчиков. Криста, которая всегда пользовалась всеобщей любовью Криста, которая написала книгу о том, как стать красивой, и сумела продать ее за миллион баксов одного только аванса. Криста, которая была ближе к Стиву Питтсу, чем Всевышний к благодати. Питтс сумеет использовать тех разбитых кляч, которых она насобирала для своих рекламных листовок, даже если артрит сделает их неподвижными. Она могла бы продержаться какое-то время на одних только своих контактах. Впрочем, достаточно долго, чтобы довести его до безумия. Он сжал кулаки и забарабанил какой-то ритм костяшками пальцев по столу. С этого момента Криста стала врагом, заняв первое место в их длинном списке. С этой миллисекунды она могла ожидать такого же обращения, как и остальные его враги. А в отличие от никсоновского списка ненавистных персон, который многие рассматривали, как высшую честь, выше, чем медаль Конгресса, свиток Россетти был не очень-то приятным местом. Он, Джонни, лично гарантировал это.
– Ну, раз ты уж упомянул об этом… Кажется, она говорила что-то в этом роде. Я ответил ей, что пусть попробует, но не тратит свои собственные деньги. – Он засмеялся зловещим смехом, сказав эту ложь. – Думаю, что ты не захочешь иметь с ней дело, из уважения ко мне. Я хочу сказать, памятуя об этой грядущей кампании с Лайзой, – добавил он.
– Ну, не потей, Джонни. Если только она не захочет укрепить свою репутацию. И потом, я полагаю, в этом нет никакого смысла, раз она берет процент себе. Кстати, Джонни, сообщи мне решение насчет Родригес. Как ты можешь себе представить, мне нужно было знать это еще вчера. Уитни не любит шутить, разве что на теннисном корте. Нужно сообщить ей хорошую новость. Других она не терпит.
– Я сообщу тебе еще до полудня, Дон. Я надеюсь, что мы поладим. С тобой ведь всегда хорошо иметь дело.
Он вскочил и вылетел из офиса на открытую площадку, где сидела его единственная субботняя секретарша. Его улыбка стоила пятнадцать процентов от пяти миллионов долларов, но, когда он увидел лицо своей служащей, улыбка быстро увяла. Ее черты были перекошены тянущим на «Оскара» изображением полнейшего уныния.
Секретарша не стала медлить.
– Я не решилась прерывать ваш разговор с мистером Банкхартом, потому что вслушалась и слышала предложение, однако…
– Однако что?
– Лайза Родригес арестована в Майами. Он направила моторный катер в дом своих родителей, стоявший на берегу. Все там взлетело на воздух, и они оба погибли. Все каналы связи заблокированы журналистами.
Джонни Россетти ерзал задом на потрепанном сиденье такси, мчавшегося по улицам Майами. Ему потребовалось полчаса, чтобы связаться с адвокатом, и еще полчаса, чтобы добраться до «Кеннеди» и нанять частный самолет на юг. И все промежутки он заполнял звонками по сотовому телефону.
– Давай еще раз прокрутим нашу версию, – сказал он адвокату. – История Лайзы такова. Она вела лодку этого богатого кубинского мальчишки и предложила: «Давай заскочим к моим родителям и увидим их». Потом он падает за борт, а она запутывается в рычагах управления и прыгает за борт, и бум! Прощайте, момми и дэдди.
– Момми и отчим. Отчим был, по всей очевидности, торговцем, и причина, почему удар оказался таким сильным, состояла в том, что лодка Родригес налетела на лодку торговца, прежде чем ударила в дом. Оба бензобака взорвались. Еще счастье, что весь квартал не запылал, как факел.
– Говенная история. – Россетти сдвинул подальше с шеи свой взмокший воротничок. В любой другой день это было бы огромной бедой. А в этот конкретный день, когда предложение подписать контракт с Уитни все еще звенело у него в ушах, это превращалось в эпическую трагедию.
– В действительности, это не такая уж и плохая версия, потому что кубинец подтвердит ее. Он верит в большие баксы, если его адвокат не врет. Семейство парня делает сахар, и у них имеются всяческие возможности влиять на дела в Большом Апельсине. Полиция бегает в балетных тапочках. Торговец не слишком большая утрата. За ним числилась куча разных вонючих дел в фут толщиной. Они захотят поверить кубинцу. Туристы захотят поверить Родригес. Она там местная достопримечательность. Все радиопередачи кричат, что она невиновна, уже собираются подписи в ее защиту.
– Мальчишка-кубинец выпал из лодки? Он что, накачался?
– Да, он наланчился. Я полагаю, если ты избалованный, богатый парень и тебе двадцать один год, ты не будешь пить охлажденный чай, коли привел в ресторан Лайзу Родригес?
– Насколько далеко они находились друг от друга, когда их подобрали из воды?
– Ммммммм, – вот в этом проблема. В двух милях. Но Лайза утверждает, что, когда он выпал, она запаниковала. Она не знала, как управлять лодкой, и боялась, что искромсает его на куски винтами, если станет пытаться его подобрать. И поэтому она направилась к дому родителей за помощью. А там она перепутала сцепление с дросселем, либо что-то еще в этом роде, и когда эта штука рванула вперед, словно ракета, она выпрыгнула, а уж остальное известно.
– Понимаю. А если она хотела их прикончить, то, видимо, должна была иметь какие-то мотивы для этого. Но их никто не знает, или знает?
Россетти стал припоминать. Он вспоминал твердое как скала тело несовершеннолетней Родригес, и что оно было холодней льда, когда он увидал ее в первый раз. Позже, после расслабившего ее наркотика, он услышал историю про ванную комнату и торговца, который жил с ее матерью. Мотив что надо. Однако пока что, слава Богу, его никто не знал.
– Так что вот, – сказал адвокат. – Никаких мотивов. Она давно не навещала своих предков, но в этом нет ничего необычного. Убитый мужик часто жаловался на это. Но с другой стороны, если это преднамеренное убийство, придется допустить, что кубинец тоже в этом замешан, либо, если нет, то она каким-то образом выкинула его из лодки, а затем уничтожила родителей. Крайне непохоже, чтобы он мог оказаться соучастником. По всей очевидности, он едва ее знал. А если она столкнула его за борт, то он должен был первым сказать об этом. Ведь это была его лодка, а она ее взорвала.
– Да, ни один парень не станет лгать, чтобы спасти шкуру Родригес. Это уж точно, – сказал Джонни и захохотал, потому что знал, что может Лайза Родригес делать с мужиками, с любым из них. Господи, если бы он сам не приближался к ней, облаченный в броню, то Лайза сделала бы это и с ним. После десяти минут обработки Лайзой мегабаксовое кубинское отродье проползет пять миль по битому стеклу, чтобы лизнуть накрашенный пальчик на ее ноге. Любое клятвопреступление унесет ветер. А этот Арагон, очевидно, пробыл с ней большую часть суток. Загадка лишь в том, почему он не признался, что вел лодку.
– Я думаю, что нас это не должно интересовать. Я действительно так думаю. Как и адвокат Арагона. Он совершенно не беспокоится насчет этого. Только повторяет: «Это мой город, сеньора, это не Больсое Яблоко. Когда вы приедете сюда, вы просто переведете деньги на счет и предоставите мне всю говорильню. Здесняя полиция, береговая охрана – все они мои больсие друзья».
– А если они ее не упекут, тогда это в первую очередь будет праздником для журналистов, – сказал Джонни Россетти. Он начинал приходить в себя. Он любил оптимистичных юристов. Любил юристов-женщин. Дьявол, он вообще любил женщин! Орлица от юриспруденции из центра Нью-Йорка выглядела с каждой минутой лучше. Если она не будет против, то он ее осчастливит. Минуту-другую он молчал. Может, этот минус обратится в плюс. Правда, одна вещь все еще царапала его, потому что он никак не мог ее вычислить. Бланкхарт явно слышал про проблемы Лайзы в Майами, когда позвонил утром. Однако, если он знал, что Лайза подозревается в убийстве, какого дьявола он предлагал ей эксклюзив Уитни? Если модель угодила в неприятную историю, то это смертельный поцелуй для подтверждения сделки. Он даже упомянул о юридических оговорках, которые всегда вставлялись в подобные контракты. Однако, сейчас он начинал видеть позицию Бланкхарта. Он, видимо, приказал своим агентам из Майами поинтересоваться положением дел. Если они пришли к выводу, что Лайзу освободят, то ее имя очистится от любых подозрений в чем-либо предосудительном, и тогда в один миг она окажется в центре всеобщего внимания. Она превратится в трагическую фигуру, девушку, которая убила, не желая того, обожаемых родителей. Бедная девушка ушла из дома, чтобы сделать себе известность и состояние, возвращается и хочет продемонстрировать родителям свои материальные успехи; возвращается на беду. Старания журналистов должны идти в унисон с началом кампании Уитни, когда она объявит, что Лайза станет ее звездой. Все будут слишком заняты, считая деньги, чтобы смеяться.
– По-моему, мы приехали, – сказала адвокат.
Они, да и вся пресса Майами, были «там». Они поднялись вверх по ступеням, проталкиваясь сквозь густую толпу, и назвали свои имена полицейскому, который безуспешно отгонял журналистов.
– Поднимайтесь на пятый этаж. Там увидите дверь с надписью «УБИЙСТВА». Следователи и прочие лица ожидают вас.
В древнем лифте они ехали молча. Оптимизм, паривший в кабине такси, казалось, совершенно исчез. Джонни созерцал носки лакированных ботинок. Адвокат глядела на него. Лифт остановился. Дверь с табличкой «УБИЙСТВА» захлопнулась за ними, и сержант полиции указал им просторную комнату. Она и должна была быть просторной. В ней собрались все.
В центре сидела Лайза Родригес. Она тихо плакала, однако Джонни мог поклясться, что знает ее изнутри. По его мнению, она была способна на любое преступление, включая убийство отца и матери. Слезы – ее дань роли сироты, которую она теперь обречена играть. Возле нее стоял капитан отдела убийств, оказавшийся внезапно в центре внимания, чем явно упивался. Он слегка хмурился, чтобы показать, насколько это серьезное дело, однако тень улыбки постоянно пробивалась сквозь это, выдавая его игру. Справа находилась команда Арагона. Мальчишка неплохо выглядел в итальянском костюме, глупая ухмылка сходила с его лица лишь тогда, когда отец бросал на него взгляд. И тогда он сидел, уставившись в пол, с тем благочестивым выражением на лице, какое часто видишь в церкви. Отец, строгий патриций, был единственным, кого раздражала эта процедура, однако даже он, казалось получает некоторое удовольствие от этого… как от силового упражнения, вероятно. Жизнь, проведенная за заколачиванием сотен миллионов, порой платит такими происшествиями. И в этом случае кстати оказываются заработанные деньги, мощная демонстрация того, что вся тяжелая работа делалась не напрасно. Парикмахерский квартет адвокатов маячил вокруг своего босса, и самый маленький и наиболее запальчивый из них приветствовал дуэт из Нью-Йорка.
– Ах, мистер Россетти, как замечательно, что вы приехали, да так быстро; приветствую вас тоже, сеньора Файнстайн, из высоко ценимой нью-йоркской фирмы Фогеля, Сильверберга и сотни других асов вашей профессии… – Он засмеялся, чтобы показать, что чувствовал себя как дома в этой ситуации. Адвокат был одет в дорогой, блестящий костюм, его аккуратные, маленькие усики кое-где сверкали сединой, зубы слегка пожелтели от курения целыми днями гаванских сигар.
– Ну, это очень печальный день для всех нас, и, конечно, в основном для сеньорины Родригес. Ужасная трагедия… – Юрист подкрепила свои слова соответствующей интонацией.
После ее слов Лайза не сумела подавить рыдания. Она закрыла лицо руками и выглядела несчастной. В душе она была-таки в сумятице, поэтому сама не могла сказать толком, были или нет ее слезы показными. Она совершила это деяние. Проткнула наполненную гноем рану своей ненависти, а теперь обнаружила, что облегчение смешивалось с незнакомой формой боли. Она вспоминала мать. Ее ужасное предательство по отношению к отцу Лайзы, черствое безразличие к судьбе дочери было стерто бойней, которую устроила сама Лайза. И осталась только кровь, которая была гуще, чем слезы. Она выросла в животе своей матери. Она была частью ее, даже когда ненавидела, а ведь бывало и счастье в те далекие времена… пляж, Рождество, диснеевские дни ее детства, прожитого в Южной Флориде. Вспоминались теперь, когда ее не стало, и другие вещи. Ее горячо любимый отец обожал свою жену, и ему хотелось, чтобы она была счастлива, ухожена… и в безопасности. Что он мог почувствовать на своих райских холмах, когда взглянул вниз и увидел, какую жуть натворила дочь?
От замешательства слезы хлынули еще сильней, и мысли запрыгали в мозгу Лайзы. Это не было чувством вины, если быть точным. И даже не сожалением. Это было другое, жуткое осознание того, что понятия «правильно» и «неправильно» могли как-то относиться к ее ущербной, но триумфальной жизни, незнакомое чувство, что, вероятно, существуют принципы, более важные, чем победа, борьба и обретение своего собственного пути.
Она сморгнула слезы и огляделась вокруг, по-прежнему хитрая и проницательная, даже в моменты душевной сумятицы. Этим тонким, возвышенным чувствам нельзя позволять сломить ее. Она все еще находилась в смертельной опасности. Вещи, казалось, шли нужным путем, однако любое промедление перед предъявлением обвинения… апелляция в высшие инстанции, решение полиции о доследовании… окажутся сокрушительным ударом по ее карьере. Что-либо меньшее, чем полное оправдание, может стать для нее катастрофой. Поэтому она на всякий случай и прибегала к слезам, к печали, которая не на все сто процентов была суррогатом. Ей казалось это наиболее разумным.
Полицейский выступил с сообщением.
– Я полагаю, что должен заявить для протокола следующее. Мой отдел получил возможность подвести итоги данного дела. Мы рассмотрели возможность того, что это не был несчастный случай.
