Текст книги "Майами"
Автор книги: Пат Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)
На лужайке их встретил Крис Кеннеди с озабоченным лицом.
– Это серьезно?
– Да нет, это заноза. Только ушла глубоко. Мне нужна иголка, чтобы ее вытащить.
– Сейчас, сейчас… Макс, ступай и найди иголку и спички. Лучше, если мы ее простерилизуем.
Мери села на траву. Мальчики столпились вокруг.
– Может, я лучше позову маму? – предложил Тедди.
– Нет, не надо, я сама справлюсь, – отрезала Криста. – А ты будешь терпеливой, ведь правда, Мери?
Мери закусила губу.
– Думаю, что буду, – пообещала она.
Игла прибыла, большая и сверкающая. Последовала церемония стерилизации. Ее водили взад-вперед над пламенем, пока кончик не почернел как смоль.
– Она обожжет меня. – На глазах у Мери выступили слезы.
– Нет, не обожжет. Я подую на нее. – Криста подула. Глаза четверых мальчишек остановились на ней. Она получила аудиторию, к тому же весьма высокопоставленную. Пожалуй, она станет хирургом, когда вырастет.
Это была ее первая операция.
– Мне не нужно было дуть на нее. Ведь я могла занести на нее бациллы. – Криста упивалась ролью доктора.
– Давай, Криста. Папа делает хот доги возле бассейна. Они уже сто лет как готовы. – Патрик был голоден.
– О'кей, о'кей. – Криста тяжело вздохнула и воткнула иголку в ножку своей маленькой сестренки, туда, где чернела заноза.
– Ай! – закричала Мери. Это оказалось слишком тяжело для семилетней – возбуждение, боль, всеобщее внимание, мысль о том, что они прозевают хот доги. Она разразилась слезами.
– Перестань, – резко приказала Криста. – Перестань, Мери!
– Кеннеди не плачут, – заявил Патрик.
Криста резко обернулась к нему. Только ей разрешалось критиковать свою семью. И больше никому.
– Моя сестра не Кеннеди. Она Кенвуд, а Кенвудам позволено плакать, – отрезала она.
Кенвуды могут плакать. Кенвуды могут плакать. Много лет Криста вспоминала гнев, с которым она произнесла эти слова. Поскольку, разумеется, Кенвудам, как и Кеннеди, плакать не полагалось. Это было правилом ее родителей, и это суммировало в себе все, что только было тяжелого в ее детстве. Мать с отцом никогда не понимали простой истины, которую она поняла еще тогда: подавляя эмоции, ты не избавляешься от них. Они продолжают жить, бурлят под поверхностью и морщат обои на тщательно разглаженном фасаде. Они болезненны, подобно занозе в маленькой ножке ее сестренки, и они сделали Кристу жестокой, хотя она могла бы стать мягкой, нежной и заботливой. Бедная, бедная Мери. Если бы она могла обнять ее сейчас. Если бы только в эту минуту Мери могла оказаться здесь, задавать вопросы, требовать внимания старшей сестры, которую обожала. Самая сладкая маленькая сестренка в мире увидела после того случая еще только четыре лета.
Криста пыталась отогнать воспоминания, но не смогла.
Полицейский автомобиль провыл на подъезде к дому, объехал на скорости вокруг фикуса, который возвышался в центре лужайки так, что гравий разлетелся из-под колес в стороны. Криста слышала сирену, когда он находился еще в миле от нее, и равнодушно подумала, что у кого-то из соседей случился сердечный приступ. Она стояла в дверях, глядя на мигающий синий свет и готовя фразу о том, что они перепутали адрес. Полисмен выскочил, оставив дверцу открытой, и когда направлялся к Кристе, она внезапно поняла, что он не ошибся адресом. Лицо его было бледным, и хотя он ничего еще не сказал, его нахмуренные брови говорили о том, что он обдумывает, какие ему подыскать слова.
– Что случилось?
– Мисс Кенвуд? – Он тянул время. Он знал ее. Он всегда завтракал у «Грина». Холодные и липкие пальцы впились в плоть Кристы. Она почувствовала, как в ее желудке провалилось дно. Она шагнула ему навстречу.
– Произошла авария возле поворота к Кеннеди. Ваша семья…
– С ними все в порядке? Они живы? – закричала Криста. Ее мама, папа… Мери. Они все поехали в гости на ланч. Криста осталась дома. У приглашавших не было детей ее возраста.
– Все плохо, – ответил полисмен, а его лицо сказало, что все было еще хуже. – Ваши родители погибли. Оба. Ваша сестра сидела сзади. Она еще жива. Она спрашивает про вас. Я отвезу вас туда. Нам нужно спешить.
– О Боже… О, Боже! – Криста побежала к автомобилю, спрятав лицо в ладони. Почему-то шок заглушил все ее мысли о родителях. Но Мери, маленькая Мери жива и зовет ее.
Они с ревом пронеслись по Северному Океанскому бульвару. Сирена надрывалась.
– У нее все в порядке? – Голос Кристы раздавался словно издалека.
Полицейский с угрюмым лицом глядел на дорогу.
– Парамедики занимаются ею, – вот и все, что он смог сообщить.
Слева от них солнце проливало свой свет на спокойный океан. Через минуту они прибудут на место происшествия.
– Я боюсь, что там кровь, – предупредил полицейский. Они с визгом затормозили возле патрульной машины, которая уже заблокировала дорогу. Рядом находился многоместный легковой автомобиль, его капот и бок были помяты серебряным «Мерседесом», врезавшимся в него, словно копье. На передних сиденьях виднелись две тряпичные куклы, словно манекены в видеоклипе про ремни безопасности. С той разницей, что здесь виднелась кровь. Они были покрыты ею. Криста прижала руку ко рту. Другой полисмен открыл дверцу.
– Идите, – сказал он, протянув руку, чтобы подбодрить ее. Пошатываясь, она шагнула прочь от машины. Голова работала с трудом, но она знала, что должна держаться. И тогда она услышала.
– Ооооооо! Мне больно! – Стоны ребенка, стоны Мери. Голос донесся из глубины автомобиля, который уже превратился в гроб. И тогда Криста рванулась вперед, оттолкнув старавшуюся удержать ее руку. Она подбежала к той дыре, что осталась от окна, и вцепилась в ее край.
– Мери, о, Мери, девочка моя, милая, это я, – завыла она, и на глазах ее закипели слезы, а голый страх сжал внутренности.
– Криста? Криста! О, Криста, мои ноги.
Искаженное шоком лицо Мери смотрело на нее из полумрака крошечного пространства. Глаза расширились от боли и ужаса. Лицо было белым, как лик Христа. Одна рука была свободной, другая погребена вместе с остальным телом в переплетении искореженного металла.
– Милая, не беспокойся. Я здесь. Все будет хорошо. Верь мне, Мери. Держись, как ты всегда держишься. Это я, милая. Все будет в порядке.
– Меня зажало, – сказала Мери. – Меня зажало и раздавило. Я не могу пошевелиться.
– Мы достанем тебя. Сейчас они придут. – Криста почувствовала, как ужас прошил ее. Она повернулась и закричала во всю мочь. – Помогите, ради Бога, помогите, кто-нибудь. Сделайте хоть что-то.
Потом снова склонилась к сестре.
– О, Криста, я люблю тебя, – проговорила Мери с мудростью ребенка, стоящего в конце жизни. – Я так сильно люблю тебя.
– Дорогая, детка, о, я люблю тебя тоже, так сильно, так сильно.
Крупные слезы появились на глазах у Мери. Они медленно набухли и побежали по ее бескровным щекам.
– Я хотела вырасти и стать похожей на тебя, – прошептала она и свободной рукой потянулась к Кристе, коснулась ее лица.
К Кристе тоже пришли слезы, растопив шок. Она держала руку сестренки в своей, холодную и липкую от пота, прижала ее к своей щеке и уже знала, что все кончено. Эти воспоминания останутся с ней навсегда.
– Помнишь, – спросила Мери, – у Кеннеди, когда ты сказала, что мы можем плакать?
– О, дорогая, не разговаривай. Доктора сейчас приедут. Все будет хорошо.
– Поцелуй меня, Криста.
Криста наклонилась в искореженное окно и прижалась щекой к щеке сестренки. И, собрав всю свою нежность, накопленную во время жизни на земле, поцеловала ее.
– Не оставляй меня, Криста. Мне так страшно, – прошептала Мери, и Криста почувствовала ее дрожь, когда время подошло. – Это так, как я боялась темноты, и ты разрешила мне спать с тобой в одной постели, только не дала мне взять с собой моих мишек.
– Не надо, Мери, не надо! О, дорогая моя, мне так жалко! Я так подло вела себя с тобой, а ведь я так тебя любила. Ты это все, что у меня было. Ты все, что у меня есть.
– Если мне удастся увидеть тебя сверху, я буду смотреть за тобой, – сказала Мери, такая маленькая и в то же время такая взрослая на краю вечности. Это было все, что она когда-либо хотела… стать равной Кристе, войти в круг ее друзей, добиться любви старшей сестры, которую боготворила.
– Мне холодно, – вновь заговорила Мери, – и я не чувствую своего тела.
– Не сдавайся, Мери, ради Бога, не сдавайся. – Криста крепко держала ее и старалась влить свою решимость в разбитое тело сестренки. Но глаза Мери уже закрывались, как закрывались они всегда после третьей истории, когда она ложилась спать, потом открылись снова, надолго перед бесконечным сном. Бывали такие прекрасные минуты, когда усталость и плохое настроение проходили, а впереди сияло утро нового дня. Но теперь не будет никакого завтра, а сон стал страшным врагом, а не другом.
– О, Боже, милый Боженька, спаси ее, – произнесла Криста. И почувствовала, как голова сестренки склонилась в ее сторону и жизнь отлетела от нее… руки Иисуса приняли ее наконец. Криста отпрянула назад, дикая печаль обрушилась на нее. Именно там, на жаркой дороге, под палящим солнцем, завязалось ее знакомство с одиночеством.
Стив, не замечая печальных мыслей Кристы, углубился в свои собственные воспоминания.
– Какое замечательное место. Вот где хорошо жить, – сказал он, вдыхая носом соленый воздух и вспоминая отвратительную, дымную вонь манхеттенского лета. – Здесь, должно быть, всегда был рай для малышей. Все равно что иметь на собственном заднем дворе огромную песочницу.
Криста вздохнула.
– Да, это было великолепно. – Жизнь продолжалась. Она вернулась к действительности. – Мы любили все это, особенно Мери. Знаешь, всякие там бесконечные пирожки из песка, замки, плаванье с маской и трубкой, в лодке под парусом, серфинг… Взрослые никогда не подходили к океану. Считалось дурным тоном иметь загар. Мы обычно проводили там время вместе с дикими и лохматыми ребятами из Уэст-Палм, которым не полагалось там быть. Городок старался держать их подальше от острова, не разрешая им парковаться, но мы сообщали им, кто в это лето не приехал на дачу, а всегда кто-то не приезжал, и поэтому они могли оставлять свои машины на подъезде к пустующему дому и потом приходили к нам на пляж.
Они поравнялись с домом, возле которого собралась небольшая толпа. Там был натянут полосатый тент, люди носили белые ящики-холодильники «Иглу» и подносы с едой к раскладным столикам, накрытым под парусиной. Красивая девушка в крошечном «бикини» и с загаром, как в Рио, крикнула им что-то через пляж.
Криста и Стив остановились.
Криста хлопнула себя ладонью по лбу.
– Эй, Стив, я совершенно забыла. Это же День Памяти. Дайна?! – крикнула она в ответ.
Дайна Хаттон бежала по песку, улыбаясь, и обрушилась на Кристу, сжав ее в своих объятиях.
– Криста! Криста! Как здорово! Я и не знала, что ты в городе. Ты, свинья! Почему не позвонила? У нас ведь пикник. Ты должна пойти к нам на пикник! Ты как раз то, что нам требуется. И не говори, что ты работала! – Ее загорелый нос нахмурился, изображая деланое неодобрение.
Криста виновато улыбнулась. Полный грим выдал ее. Палм-Бич был единственным местом на земле, где работа ставилась в один ряд с подрывной деятельностью.
– Дайна, это Стив Питтс, он почти такой же мой старый друг, как и ты. Стив, это Дайна. Она тратит часть денег, которые ее предки сделали из маленькой компании «Е. Ф. Хаттон», устраивая самые знойные пляжные пикники в честь Дня Памяти, какие только знала христианская цивилизация.
– Как замечательно. Незнакомец в городе. Свежая кровь. Сейчас ты мне начнешь рассказывать как он знаменит и что он делает потрясающие вещи, прямо как ты, Криста. Я уже падаю в обморок от восторга. Ну, кстати, у нас отличнейший рег-бенд, который Давид привез прошлой ночью на своей посудине с островов. Ни у кого из них нет ни паспортов, ни разрешения на работу, ничего подобного вообще. Так что завтра утром они влипнут в историю, если не уедут, либо нам всем придется отсидеть срок, согласно всем этим старым мочалкам, которые изображают из себя прокуроров. – Она не удержалась и хихикнула при мысли, что на бумаге законы применяются к таким людям, как она. – И действительно, посидеть за решеткой будет таким хорошим отдыхом после напряженного сезона. Мистер Терлидзес попросил Мими обдумать дизайн единственной тюремной камеры на Палм-Бич. И она получилась вполне комфортабельной. А подумай, как там спокойно. Такой отдых от телефона.
– Как ты думаешь, Стив? Сможем мы выкроить пару часов? – спросила Криста.
– Ром и рег-бенд. Конечно сможем.
– Ну, я уверена, что здесь найдется немного «Маунт Гей». Нам часто не хватает закуски, но я не помню, чтобы у нас кончалось когда-нибудь вино.
Дайна рассмеялась от такого нелепого предположения, и Криста сразу же узнала легкомысленность избранного класса. Палм-Бич и его обитатели не изменились. «Маунт Гей» или, как допустимое исключение, «Майерс», был «единственным» ромом. Его пили из бумажного стакана с тоником или клубной содовой и ломтиком лимона; на пляже не признавались ни стеклянные, ни пластиковые стаканы. Он никогда вообще не смешивался ни с чем, отдаленно напоминающим фруктовый сок, гранатовый сироп или ангостуру. Те подходили для путешествий под парусами на острова, но никогда для «дома». И это было еще не все. В словах Дайны – «немного „Маунт Гей“» – скрыто присутствовал мягкий упрек, поскольку излюбленным питьем на пляжных пикниках в Палм-Бич были «Миллер Лайт», импортное пиво и дешевое, но очень холодное, предпочтительно итальянское белое вино. Марка пива никогда не обсуждалась. Вино могло быть любым, только не калифорнийским. Единственное условие, оно должно быть недорогим и охлажденным до предела. Завзятым алкоголикам разрешалось приносить помятые серебряные карманные фляжки, полные «шотландским», которым они не обязаны были делиться. Чужакам было трудно уследить за этими правилами, что в основном и обусловливало их создание. Можно было простить парвеню их заблуждение, что очень богатые станут пить очень хорошо, и что там будет embarras de richesses[6]6
Embarras de richesses (фр.) – поражающее богатством.
[Закрыть], дорогостоящее и экзотическое питье на пляжных пикниках, которое будут разносить внимательные слуги. Куда там! Наиболее впечатляющей вещью в потреблении алкоголя на подобном пикнике было его количество, а не качество. Умеренность была классовым врагом; здоровый калифорнийский лозунг «Я не пью слишком много, потому что всегда занимаюсь бизнесом», считался вражеской позицией, агрессивное трезвенничество находилось под крепким подозрением, если только не было всем известно, что ты записной алкоголик, проходящий очередной курс лечения.
Дымовые информационные сигналы Дайны Хаттон пролетели над головой Стива, однако Криста, все детство которой было упражнением в их чтении, поняла их без всяких усилий. Она громко рассмеялась, припомнив беззаботный, бездушный снобизм тех далеких дней. Выскочкам, штурмующим социальную лестницу, никогда не удавалось пробраться через минное поле здешних манер. Они просто не понимали, что слово «саммер»[7]7
Summer (англ.) – проводить лето.
[Закрыть] было глаголом, что правильное первое имя было вторым именем твоей матери, что «Кримсон», «Олд Насау» и старый добрый «Эли» были заросшими плющом вселенными, где ты постигал самый твой важный урок… как надо пить.
Подошел толстяк. На нем была помятая соломенная шляпа с двумя лентами – кирпично-красной и цвета морской волны, пара стоптанных, горбатых шлепанцев от Гуччи и белая майка с надписью:
«МИЛЛИОНЕРЫ ТОЖЕ ВИД,
НАХОДЯЩИЙСЯ ПОД УГРОЗОЙ ВЫМИРАНИЯ».
Еще на майке виднелись инициалы в виде монограммы Дж. Е. В. III, сделанные простой коричневой краской, чуть ниже надписи, слева. Шорты цвета хаки дополняли его ансамбль.
– Прибыл фургон со льдом, – сообщил он Дайне.
– А, – сказал Стив. – Се грядет морозильщик.
– Что? – опешил толстяк. Дайна поглядела пустыми глазами.
– Юджин О'Нил, – пояснила Криста.
– А он что? Придет? – спросила Дайна, слегка растерянным тоном.
– Он собирается немного опоздать на пикник, – злобновато отрезал Стив. Он быстро понял, с кем имеет дело. Для литературных аллюзий Палм-Бич был каменистой почвой.
– Данфорт Райтсман, – грубо сказал жирный плутократ в отместку. Он выбросил руку вперед, направив ее в Стива, словно сожалея, что у него не острые пальцы. Его воинственно поднятый подбородок сообщил, что он дожидается веселой шутки, которая прозвучала бы как имя чужака.
Криста поспешила обезвредить бомбу.
– Привет, Данни, – сказала она. – Помнишь меня, Кристу Кенвуд? Я играла ангела в пьесе о Рождестве, где ты играл мудреца.
– Кто-то понимал толк в сценарии, – заметил Стив с саркастическим смехом. Было ясно, что он метит скорей в отсутствие мудрости у толстяка, чем в недостаточность ангельских качеств у Кристы. Однако двусмысленность этого замечания уберегла его от открытой враждебности.
Данфорт Райтсман запыхтел, узнав ее.
– Конечно же это ты, – сказал он. – Точно, ты играла. На тебе еще были желтые штаны. – Внезапно он показался страшно сконфуженным. Чужаков следовало использовать и уничтожать. Братья и сестры по классу имели одинаковый ранг. Криста должна была помнить время, когда у него обнаружили вшивость второй степени, а еще вулканические извержения на лице, испортившие его юность, а еще вспышку нехарактерной для него дерзости, когда он устроил в школе пожарную тревогу.
Криста рассмеялась аристократической неуклюжести. Ты так и не научился, как нужно обращаться с красивыми женщинами в «Порселлан», «Скролл» и «Ки», или в «Коттедж».
– А я не могла носить что-нибудь более романтическое? Ну, вроде желтой ленты? – поинтересовалась Криста насмешливо-заунывным голосом.
– Нет, штаны, – настаивал Райтсман с упорством, присущим его породе. – А теперь ты разве не модель, или что-то в этом..?
Слово «модель» было упаковано в тона вкрадчивого упрека. Моделями были те, с кем твои друзья по касте знакомили тебя во время бурных и утомительных вечеров в Нью-Йорке, когда твоя жена лежала в госпитале, произведя на свет ребенка. И тех, кто заслуживал чести говорить с тобой, можно было захватить с собой в «О Бар».
– О, Данфорт, будь ангелом и принеси мне стакан вина, ладно? – прошептала Дайна. Она закатила глаза к небу, поскольку он медлил выполнить ее просьбу.
– Благодарю, – засмеялась Криста. – Я уж и забыла, что из себя представляет Палм-Бич.
– Первый раз в жизни я испытал желание уничтожить представителя враждебного вида, – сообщил Стив.
– О, не верьте подписи у Данфорта на майке, – сказала Дайна, кокетничая с чужаком. – Здесь каждый миллионер… по меньшей мере! – Она засмеялась, чтобы разрядить всякую возможность неприятного впечатления. – Включая тебя, Криста. Должно быть, это восхитительно чувствовать себя женщиной, которая сама устроила свою судьбу. Все равно что выработатьсамоуважение, вместо того чтобы иметь его с рождения.
– Или, пожалуй, иметь его, а не делать вид, что имеешь, – резко сказал Стив Питтс.
– Да… Ну, впрочем, мне очень приятно видеть тебя, Криста, и вас, Стив, однако мне, пожалуй, нужно удостовериться, что ледяная персона понимает, куда положить все необходимое. Иначе все захотят совершить переворот, либо быть перевернутыми, либо еще чего-нибудь…
Она скрылась в толпе.
– Стив! – насмешливо упрекнула Криста. – Какая жестокость к неразумному животному!
– Шкура у этого животного такая толстая, что оно ничего не почувствовало.
– Да-а, по-моему, ты понял, что такое Палм-Бич. Вообще-то, они не такие уж и плохие. Просто они немного привыкли к… ну, примерно к двадцати годам жизни впереди, как минимум.
– Я охотней провел бы это время за решеткой, – хмыкнул Стив, в то время как его острые глаза сканировали собравшихся. Социальная антропология всегда была его коньком, и повсюду он старался распознать тонкие кастовые уловки. Тут был пляжный пикник, и все-таки каждый его участник как-то старался заявить о себе одеждой. Они были на миллион миль далеки, как от классического английского стиля 20-х годов в духе Ральфа Лорана, так и от синей джинсовой ткани Западного побережья. Штаны рваные и мешковатые, рубашки кричащие или выгоревшие, обувь изношена до предела и склеена наспех белой липкой лентой. Почти каждый носил какой-либо вариант соломенной шляпы на манер старика из леса. Случайные персоны были одеты по-другому: двое для тенниса, трое для гольфа, по крайней мере полдюжины для бродяжничества по большой дороге. У некоторых был загар. А еще наблюдалось тотальное, как у первокурсников, отсутствие желания выглядеть сексуально. Похоже, никто из мужской части пикника и слыхом не слыхивал о том, что на свете существуют физические упражнения; особенно это касалось тех гостей, которые специально были одеты для занятия каким-либо видом спорта. По контрасту с этим большинство девушек, казалось, зашли на пикник на минуту и скоро вернутся в гимнастический зал, из которого не вылезают. Пища была какой угодно, только не претенциозной, и состояла в основном из цыплят и картофельного салата. Ни гамбургеров, ни хот догов, вообще ничего, на что понадобилось бы затрачивать усилия и отвлекать от основного дела, заключавшегося, по всей очевидности, в питье и высмеивании людей, которых ты видишь каждый день всю свою жизнь. Ни одна душа, ни мужская, ни женская, не обнаруживала желания зайти в море. Что еще к этому прибавить? Что эти люди любили фамильярность, презрение, опьянение, старую одежду, безделье, непочтительность, нежелание даже пытаться что-либо предпринять, самонадеянность. Отвращение они испытывали к посторонним, к проявлениям власти, слабости, тщеславия, а также к заслугам, беспокойству и энтузиазму. Стив промахнулся в своем лакмусовом тесте на несколько очков. А они на столько же очков в отношении него. Но это была-таки публика. Пляж, песок, питье, музыканты – всё было там, была и Криста.
– Пошли, Криста, возьмем чего-нибудь выпить, закусить и рухнем на песок. И когда я усядусь, то начну ждать твоих предложений, ладно?
– О'кей, будь по-твоему.
Криста улыбнулась, однако внутри нее уже затрепетали мотыльки. Стив не забыл, что она хотела с ним поговорить. Не забыла и она. Ее будущее зависело от его ответа.
Несколько крылышек цыплят, гора салата из шинкованной капусты и две огромных кружки «Вальполичеллы», и вот они лежат рядышком на пляже.
– Ну, давай, дорогуша, стреляй! – Стив почувствовал нехарактерное для него притяжение к Кристе.
– Слушай, Стив, когда я открывала агентство, то составила план игры, и это не был «Эйлин Форд» для бедных. То есть, я считаю, что смогу кое в чем усовершенствовать те услуги, которые оказывают традиционные агентства, и знаю наверняка, что смогу обеспечить девушек лучшей работой, чем они получают у такой акулы, как Джонни…
– К примеру, им не придется ложиться с тобой в постель, начнем хотя бы с того.
Криста печально улыбнулась. Ее свирепая неприступность и кастовые рамки позволили ей увиливать от откровенных, грубых наездов Джонни Россетти, владельца агентства «Эль», однако она насмотрелась на стольких «кукурузных» девушек из Айовы и пригородных красоток из больших городов, которые прошли через эту мясорубку, так что ей и думать об этом не хотелось. Некоторые ради амбиции стиснули зубы и вынесли все. Другие поддались очарованию музыки змея-искусителя и влюбились в человека, который даже и понятия не имел, что означает слово «любовь». И поплатились за свою ошибку телом, рассудком и душой. Криста содрогнулась при мысли об этом.
– Но то, что хочу сделать я, совершенно отличается от всего, что ты знаешь.
Она осторожно поглядела на него. Подходящий ли она выбрала момент для решительного разговора? Она тяжко вздохнула. Что ж, не хуже других.
– Послушай, Стив. Ты ведь знаешь, как в кинобизнесе крупные агентства вроде САА подбирают творческие бригады – звезда, режиссер, писатель, сценарист, а затем продают их с требухой студиям. Ну, я хочу сделать то же самое в сфере рекламного фото. Если бы у меня в распоряжении была модель экстра-класса, первоклассные гримеры, тончайший стилист и фотограф номер один…
– Ты могла бы идти прямо к Ревлону, Кальвину Клейну, Леви Страусу, минуя рекламные агентства. Ты могла бы делить гонорары между своей бригадой и все же зарабатывать комиссионные на процентах от заработков своих клиентов. Заказчик имел бы дело только с одним человеком, и все твои сотрудники были бы за работой…
Стив проговорил это громко, закончив фразу, начатую Кристой. Он произнес это задумчиво, оценивая мысль, которую озвучивал. Он уже знал, что это неплохо. Очень даже хорошо. Но успех зависел от нескольких факторов. Для успешного старта Криста должна была заручиться участием супермодели, а этой моделью была бы Лайза Родригес. И что еще более важно, она должна была отыскать фотографа экстра-класса… и таким фотографом был бы он.
– Да, абсолютно все так, Стив. Я считаю, что смогу сделать революцию во всем этом бизнесе. Мы придумывали бы сюжеты для рекламы, а затем поставляли людей и готовую продукцию. Это спрямило бы весь процесс, и мы заработали бы целое состояние. Нам нужно только будет проделать это все один или два раза, и тогда все будут сами искать нас.
– Нас? Мы? – ворчливо переспросил Стив.
– Да, нас, Стив. Ты мне очень нужен. Я должна заполучить тебя. Ты – ключевая фигура.
– И что же, мне придется уволить бедного старину Питера, который был моим агентом еще с каменного века, и пуститься в плаванье по неизведанным волнам вместе с Кристой Кенвуд и ее курятником на одном крыле и молитве?
Это не было «да», но не было и «нет».
– О'кей, я знаю, что у меня нет опыта по совращению фотографов, особенно такого, как ты. Но ведь послушай, Стив. Питеру не приходится вылезать из постели рано утром, чтобы искать тебе работу. Все, что он делает, это снимает трубку, записывает заказы и получает деньги. И ты платишь пятнадцать процентов тому, кто фактически делает работу бухгалтера. Раньше, когда вы были сравнительно мало известны, он зарабатывал свою долю. А сегодня уже нет. Ты для него словно рента. Ты ему уже ничем не обязан. А мне нужны будут только десять процентов.
– А, – рассмеялся Стив. – Морковка в виде денег. Твои друзья ужаснулись бы.
Он махнул рукой в сторону наследников старинных состояний, которые старательно делали вид, что не слышат этого разговора.
– Мой друг, разве ты что-то имеешь против денег?
– Только свои липучие пальцы, дорогуша.
– Подумай только о том, сколько дополнительных тошниловок сможет устроить старый пудель-аферист, имея лишнюю сотню тысяч или около того.
– А кого, скажем так, я буду фотографировать? Шутки в сторону, допустим, мы заполучим несколько многообещающих малюток, но ведь это еще не деньги в банке. О'кей, я смогу кое-что изобрести, нескольких сбить с катушек, перегрызть несколько глоток, дать долговые расписки, но это потребует времени, и мне придется расходовать капитал доброго отношения к себе. Ты требуешь от меня слишком большого риска.
Криста сделала глубокий вдох. Сделка все еще маячила впереди, но платить за нее приходится уже теперь.
– О'кей, я согласна на пять. Ты станешь моим убыточным лидером.
– Ты заставляешь меня чувствовать себя ведром с бобами, – запротестовал Стив.
– Если ботинки не жмут…
Криста видела, как колеблются чашки весов. Пора было ходить с козырей? Если он скажет «нет», то его слова могут обрести собственную инерцию, которую трудно будет преодолеть. С другой стороны, если она сразу откроет все свои карты, то у нее ничего не останется в резерве.
– Тебе не придется работать исключительно с моими девушками. Ты сможешь продолжать снимать своих фавориток из других агентств. Только когда мы будем продавать комплект, только в это время каждому придется быть «дома».
Какое-то время Стив молчал. Он потягивал «Вальполичеллу» и морщился. Его хладнокровие было одним из его наиболее привлекательных качеств.
– Послушай, дорогуша. Я, кажется, полюбил эту идею. Я люблю тебя. Я безмерно восхищаюсь тобой. Если кто-то и может заставить эту идею летать, а я думаю, что идея эта замечательная, то только ты. Но я как-то не уверен, согласится ли кто-нибудь платить большие баксы за твой комплект, если в нем нет модели с громким именем. У Майка Овица есть звезды, а также режиссеры, писатели и продюсеры. И цыпленок, и яйцо. У тебя не будет звезд, пока ты не можешь гарантировать им работу, а работу ты не получишь, пока не предъявишь звезду.
Криста повернула к нему лицо.
– Лайза Родригес, – сказала она просто.
– А что насчет нее?
– Я договорилась с ней. По крайней мере, почти. Я знаю, что тут будет все как надо.
Низкий, удивленный свист Стива Питтса ответил за него. Тут уж точно начинался другой футбол. Родригес зашкаливала стоградусную шкалу по своей «горячести». Он работал с ней несколько раз и с радостью снимал бы ее целую вечность, если бы не то обстоятельство, что все фотографы в мире стремились к тому же. Она была воспаленными снами и мягкой, пушистой мечтой Западного полушария, всех его мужчин, в ком бурлила красная кровь. Даже поверхности «контролек» излучали ее сексапильность. Снять ее плохо было просто невозможно, и без видимых стараний она могла превратить одежды, самые безнадежные с точки зрения моды, в произведения высочайшего «haute couture». Лайза Родригес выглядела хорошо во всем, а еще лучше без всего, и любой комплект, где она будет участвовать вместе со Стивом Питтсом, станет продаваться за мегабаксы всем, кто сможет себе это позволить. Но каким дьявольским образом Криста смогла добиться ее согласия? Какими земными путями удалось ей даже приблизиться к этому? Родригес работала на бывшее агентство Кристы, «Эль». Лайза и Криста вместе обеспечивали для Джонни Россетти восемьдесят пять процентов его доходов. Теперь Криста ушла от Джонни. Основала конкурирующее агентство. Переманить Лайзу Родригес будет актом гораздо более серьезным, чем просто еще одна дополнительная обида к уже сделанному оскорблению. Россетти, настоящий человеко-волк, непременно захочет крови теленка. На стенах появится кровь, и кровь эта будет одной группы с кровью Кристы.
– Ты переманишь Лайзу от Джонни? – смог наконец проговорить он, полный изумления и ужаса. Иисусе! Криста всегда была рисковой. Удивительно будет, если она сможет избежать красного значка за свою храбрость.
– Я уверена, что смогу заполучить ее. Ты ведь знаешь про Лайзу, не так ли? Джонни нашел ее на одном из тех конкурсов моделей, которые всегда устраивают. Она сбежала от своего семейства, живущего в Майами, и он привез ее в Нью-Йорк, когда ей было только четырнадцать, и она не могла отличить акулу от рыбки-попугая. Джонни прошел с ней весь путь – ты знаешь: групповуха, моментальные снимки «Полароидом», добывание наркотиков в Южной Америке, когда он расплачивался за них ее телом. Она выдержала все, несмотря ни на что, потому что она жесткая, как гвоздь. По сравнению с ней ребятишки из морской пехоты покажутся плюшевыми зайцами. Но она всегда ненавидела Джонни за то, что он с ней проделывал. А теперь она суперзвезда в стратосфере и хочет воспользоваться своим положением, чтобы сквитаться с ним. Джонни находится под лопастью винта и, честно говоря, я ничего не имею против того, чтобы стать свидетелем, когда удар придется по нему. Я нагляделась, что он делал с людьми. Вспомни ту девушку, что бросилась под поезд, когда он ее уволил. Или тех двух, что везли для него наркотики и до сих пор находятся за решеткой. Они были слишком запуганы, чтобы показать на него пальцем. Он дерьмо тараканье, Стив. Он всегда нормально держал себя со мной, потому что я не потерпела бы его выходок, и потому что я имела кое-какое положение в жизни. И не очень-то нуждалась в нем. Это я ему была нужна. Но я не прочь увести от него Лайзу и не прочь похоронить весь бизнес «Эль». Это доставило бы мне удовольствие. И я даже вижу в этом свой моральный долг.
