Текст книги "Фрося(СИ)"

Автор книги: Овсей Фрейдзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава 42

Перед пасхой Фрося собрала три десятка яиц от своих курей и отправилась осваивать

базар.

Не смотря на косые взгляды постоянных торговок, она смело расположилась на

свободном месте на торговом ряду, развернула тряпицу со своим скромным пока товаром,

узнав предварительно примерную цену, начала торговать.

Дело было перед праздником, ещё чувствовались отголоски войны – продуктов в

магазинах не хватало и поэтому уже через пол часа она шагала с выручкой домой.

Дело было сделано, она заявила о себе на базаре.

Прошли праздники сменяя друг друга: пасха, радуница, первый май и праздник Победы.

Фросе наконец, привели из деревни её молодую коровку, которая стала сразу же

любимицей всей семьи.

Старшие дети вышедшие на каникулы и подключившийся к ним Андрейка, с радостью

выгоняли молочную кормилицу попастись на свежую травку. Дом их к этому времени уже

не стоял крайним, но всё равно до поля было недалеко.

А Фрося с большим увлечением осваивала базар, по мере созревания на её огороде редиса

или укропа, петрушки или моркови. А позже она уже на приобретённой тележке

доставляла на базар молодую картошку, свеклу, огурцы, помидоры, капусту и всё то, что

считала возможным продавать, она продавала, и пользовалась на базаре авторитетом.

Позже она наладила домашнее производство масла, творога и сметаны – эти продукты

пользовались на базаре огромным успехом.

Все быстро привыкли к бойкой торговке, лёгкой на улыбку и острое слово, продавцы и

покупатели уже не представляли без неё рынка.

Перед пасхой родила её соседка – подружка Оля и уже летом она составила Фросе

компанию. Старые торговки завидовали симпатичным молодкам, у которых товар мигом

раскупали.

Старый Вальдемар махнул на Фросю рукой, понимая, что теперь у людей не будет

вопросов о происхождении достатка в их доме, но часто укорял строптивую молодуху, что

она себя загоняет хозяйством и базаром, что у неё нет совершенно время на воспитание

детей, что можно было бы подумать о своём будущем, не гоже молодой женщине жить

без мужчины.

Сам он уже потерял надежду на возвращение Алеся, прошло уже пять лет, как от него не

было никакой весточки.

А Фрося не то что ждала, но почему-то верила, что её любимый жив. И бывало, ночью

тихонько плакала в подушку, тоскуя об уходящей молодости, о нерастраченных желаниях.

Не зря вёл с ней все эти разговоры Вальдемар, потому что в Поставы стал наезжать, когда

раз в месяц, а когда и почаще Ицек из Вильнюса.

Молодой человек явно запал на Фросю.

Он приезжал всегда с подарками, угощениями для детей, подолгу сидел с Вальдемаром,

вёл с ним беседы, а взгляд всё время искал Фросю.

Ицек буквально пожирал её глазами, а той было не до гостя.

Она носилась по двору и огороду, то курам задать зерна, то свиньям готовила пойло, то

шила. то варила, то убирала, то стирала...

И когда вечером они всей семьёй и гостем садились ужинать, у неё уже не было сил и

возможно желания на ухаживания Ицека.

глава 43

Время стремительно неслось, перелистывая листки календаря, отмеряя годы прожитой

жизни, отмечая значительные и незначительные события. А к значительным можно

смело отнести вызов Фроси в местное отделение НКВД, где дружески когда-то

отнёсшийся к ней начальник, сообщил радостную весть, что Алесь жив, отбывает

длительный срок в одном из лагерей необъятной Сибири. Офицер сообщил Фросе, что

тот лишён права на переписку на десять лет. Возможно, в будущем, будет ему

послабление, а пока ей надо запастись терпением, а ещё лучше, устраивать свою личную

жизнь, ведь никакие брачные узы их не связывают. И лучше быть подальше от врага

народа, каковым он официально числится. Также, этот доброжелательный начальник её

предупредил, что бы она не делала никаких запросов, если не хочет навлечь на себя и

детей неприятности, а иначе их могут выслать в места не столь отдалённые. Фрося,

хорошо должна уяснить, что по всем признакам, они являются не благонадёжной семьёй

врага народа. Не смотря на серьёзный тон предупреждения, на несправедливость

обвинения, на расплывчатость настоящего и будущего любимого человека, Фрося

возвращалась из органов окрылённая новостью, о которой сразу поведала дяде Алеся.

Вальдемар находился уже несколько лет, словно в замороженном состоянии, был в

полном рассудке и здорово помогал Фросе, занимаясь со школьниками, а их, как не

хочешь, в семье было трое. Он давно уже никуда не выходил со двора, по-прежнему

передвигался на своих ногах, хотя и с палочкой, только с каждым годом ниже и ниже

пригибался к земле. Новость его не потрясла так, как Фросю. Он Спокойно выслушал

сбивчивый рассказ возбуждённой женщины, кое-что уточнил, спокойно заметил, что для

него это сообщение очень мало, что значит, ведь встретиться с племянником ему уже не

суждено. Безусловно, весть о том, что Алесь жив, не может его не радовать, но, увы, он

ясно представляет, в каком состоянии духа тот пребывает в том лагере, где условия жизни

далеко не курортные. Живёт, по всей видимости, он там с болью в душе за

несправедливое наказание среди не самого интеллигентного люда и кто его знает, что в

таком положении лучше жизнь или смерть, но это всё в руках божьих. А ей, Фросе,

стоит всё же подумать о своей жизни, годы то уходят, дети подрастают и пока она имеет

влияние на мужчин своей природной и душевной красотой, стоит задуматься о

предложениях воздыхателей. А надо сказать, кроме Ицека, который по-прежнему

наведывался иногда к ним в Поставы, уже явно давший понять Фросе о своих намерениях,

были и другие мужчины, которые пытались подъехать к молодухе, такой красивой,

ставшей в свои тридцать с лишним, как наливное яблочко лицом, и статью, бойкая на

язычок, прилично одевающаяся, и такая рачительная хозяйка, известная уже на весь

город, благодаря своей торговой деятельности в базарные дни. Нет, Фрося не

прислушалась к советам Вальдемара, весть о том, что Алесь жив, окрылила её новой

надеждой, она тут же дала понять Ицеку, что бы он больше не приезжал к ним, не

будоражил детей, потому что где-то у них есть живой отец и тот удручённый покинул

Поставы с убеждением больше никогда не появляться на горизонте у Фроси. Что

касается других её воздыхателей, то все они наталкивались на острый язычок и

потихоньку отсеивались, понимая тщетность их домогательств.

глава 44

Старшим детям Фроси исполнилось по двенадцать лет, и та, помня о том, что говорил ей

когда-то раввин Рувен, собралась ехать с девочкой в Вильнюс.

Но для того, что бы ехать туда, надо было предварительно поговорить с Анечкой,

рассказать ей историю её рождения и спасения, о её где-то живущей матери, и главное,

признаться, что она ей не родная мать, а это было самое трудное и самое неприятное.

Анечка, к этому времени превратилась вполне сформированную девочку с чертами

девушки.

Она уже очень отличалась от своих многих сверстниц развитыми формами.

Девочка, была стройной, у неё была достаточно пышная грудь, под осиной талией

выдавались выразительные бёдра, на тонкой шейке гордо восседала головка с пышными

чёрными кудрями.

Хотя лицо красивым трудно было назвать, всё же портил его крупноватый нос с

горбинкой, но в чёрных глазах было столько огня и таинственной глубины, а в смуглых

бархатных щёчках, полных губках было столько чувственности, что она казалась очень

даже симпатичной.

А к этому, добавим, что Фрося ничего не жалела на своих детей.

Они были одеты, обуты совсем не хуже детей начальства и интеллигенции города.

И, вот, в один из майских дней 1953 года, Фрося выпроводила по каким-то делам

мальчишек из дому, заперлась с дочерью в спальне и начала этот тяжёлый разговор,

который может перечеркнуть всю их жизнь.

Фрося усадила Аню напротив себя на кровать. взяла её ладошки в свои натруженные

большие руки в мозолях, стала мять и поглаживать их и никак не могла решиться начать

разговор.

Девочка смотрела на мать непонимающим взглядом и молча ждала, когда она заговорит. -

– Милая доченька, мне очень тяжело рассказывать тебе об этом, но думаю, что пришло

время тебе узнать правду, хотя я не совсем уверенна, что поступаю правильно, но думаю,

будет хуже, если это откроется, когда ты будешь совсем взрослая.

Я надеюсь, что ты правильно меня поймёшь и не осудишь... -

Аня не выдержала и поторопила мать:

– Ну, мамочка, я сейчас умру от любопытства и страха, рассказывай пожалуйста

побыстрей... -

И Фрося поведала девочке, как она тяжело рожала Стасика, как при родах им спасли

жизнь талантливый врач Меир и его жена добрейшей души человек, замечательная Рива.

О том, что Аня родилась накануне войны, двадцать первого июня.

И как в августе этого же года, гнали пешком евреев их города мимо Фросиного дома, как

Рива вручила в её руки жизнь маленькой девочки Ханочки, такое настоящее имя Ани, как

в ту же ночь с помощью её любимого человека, отца Андрея, они покинули этот дом и

скрылись в её деревне, где она сама родилась и выросла, там они прожили почти до конца

сорок пятого года.

Потом, Анечка должна уже хорошо помнить, как они жили рядом с костёлом у

Вальдемара.

И, конечно же, Анечка помнит, как переехали уже сюда, в этот дом.

О том, что через несколько только лет Фрося узнала, что их разыскивала сразу после

войны Рива, уцелевшая каким-то образом в еврейском гетто.

Меир, настоящий отец Ани погиб, светлая ему память.

Обо всём этом Фросе поведали в Вильнюсе, где Рива жила какое-то короткое время.

После того, как Рива потеряла надежду отыскать дочь, она уехала в Польшу, а оттуда уже

в Палестину. И где наверно, да будет милостив к ней господь, она до сих пор и живёт, эта

страна теперь называется Израиль, там наверно живут все евреи.

Фрося, очень бы хотела бы выяснить всё о судьбе Ривы, но между нашими странами

плохие отношения, и Вальдемар умоляет этого не делать, что бы не навлечь на них

большие неприятности.

Фрося говорила и говорила, перескакивая от события к событию.

Сбивалась, уточняла что-то и всё рассказывала, и рассказывала, будто боялась

остановиться.

Она поведала девочке о том, как они жили в деревне, как она ездила в Вильнюс к евреям,

про беседы со старым раввином Рувеном, о том, как ей там помогли евреи кое-что

продать, поддержали советом и делом.

Мелькали события, имена, а Фрося всё не могла остановиться, глядя в глаза дочери, в

которых, плескалось недоумение и страх, непонимание и осознание чего-то...

Фрося вдруг схватила с комода заранее приготовленный маленький свёрточек,

судорожными движениями развернула его и на ладони девочки легли красивые золотые

вещи: колечко со сверкающим камнем, с такими же камешками серёжки и два массивных

обручальных кольца...

Аня уронила их на кровать и смотрела во все глаза на Фросю.

Её всегда такие яркие губки побледнели, большие глаза стали просто огромными, в

бездонных глубинах тёмных зрачков металось такое количество чувств, что Фросе стало

страшно за неё, но слёз там не было и она впервые подумала, что зря она затеяла весь этот

разговор, хотя и понимала, что пути обратно уже нет, это они должны как-то пережить, и

с этим им уже придётся жить.

Аня вдруг крепко обвила руками шею Фроси и стала целовать в лоб, в глаза, в волосы, без

конца повторяя:

– Ты, спасла мне жизнь, ты, спасла мне жизнь, мамочка, ты, спасла мне жизнь!...

глава 45

Фрося нежно обняла за хрупкие плечи дочь и слёзы буквально хлынули из глаз,

пропитывая солёной влагой чёрные кудряшки Ани.

Дочь сидела, тесно прижавшись к матери и успокаивающе гладила её по руке,

переваривая всю ту информацию, что свалилась на её такую ещё юную голову.

Наконец, девочка отстранилась, села опять на то место, где сидела раньше и в её глазах

вдруг резко загорелся огонь осознания:

– Мамочка, так я е-е-ев-рей-ка?

– Да, моя милая, по рождению ты еврейка, дочь замечательных родителей Меира и Ривы.

Вот эти золотые вещи наверно их фамильные драгоценности и наверно старинные, но я в

этом не разбираюсь, но они принадлежат тебе по праву.

Мне удалось их сохранить для тебя, кроме одной вещички.

Пришлось, продать очень красивую брошь, но благодаря этому мы смогли встать на ноги

и перестали жить в бедности... -

Фрося хотела ещё многое сказать дочери, но та вдруг быстро заговорила:

– Мамочка, так у меня где-то живёт, я даже не знаю, как её назвать, настоящая мама,

которая меня родила и которая ничего не знает обо мне.

Я бы, конечно хотела с ней встретиться, познакомиться, она же не виновата, что так

получилось, но ты для меня была, есть и будешь моя самая любимая, самая родная, самая

смелая на свете мама.

У меня есть самые лучшие на свете братья, которые до самой смерти будут моими

родными братьями, а Вальдемар дедушкой... -

На этот раз Фрося остановила бурный поток слов девочки и продолжила:

– Доченька, успокойся, я и не сомневаюсь в твоей любви ко мне, к братьям и к дедушке.

Сейчас разговор не об этом.

Ты, должна знать, что всё, что будет в моих силах, я сделаю для вас, для моих дорогих

детей.

Я постараюсь изыскать возможности для того, что бы ты могла успешно окончить школу,

поступить в институт, чтоб получила хорошую профессию.

Так же я это сделаю и для сыновей, но тут многое зависит от вас самих.

А теперь вернёмся к началу нашего разговора...

Я бы могла утаить от тебя факт твоего рождения, ведь об этом знают только Вальдемар и

евреи в Вильнюсе.

Как я не хотела им там рассказывать о тебе, но была вынуждена, а иначе никогда не

получила бы от них помощи.

Ведь раввин Рувен сразу понял, что я что-то не договариваю.

И я открылась, о чём нисколько не жалею.

Ты, вот пока не догадываешься, а я знаю, что вокруг тебя много разговоров.

И, хоть никто здесь ничего не знает о моём поступке, но глядя на тебя, у многих

возникают вопросы.

Возможно, такие вопросы иногда возникают и у тебя самой, когда глядишься в зеркало, а

если пока нет, то в будущем обязательно возникнут.

А взрослой тебе, мне было бы намного тяжелей объяснить то, о чём я рассказала сегодня.

Трудно сказать, как бы ты тогда среагировала на мой рассказ.

А если бы, не дай бог, случайно от кого-то узнала правду и как бы я тогда смотрела в твои

глаза?!... -

С этими словами Фрося открыла комод и из-под стопки белья достала ещё какую-то

маленькую вещичку:

– Послушай, моя девочка, Рива, когда передавала тебя в мои руки, прошептала мне, что в

свёрточке, который ты уже видела с золотыми этими вещами, лежит цепочка и она

умоляла меня, что когда ты вырастешь, чтоб я тебе одела её на шейку... -

И друг у Фроси опять зазвучали в ушах прощальные слова Ривы:

– Береги её, сбереги её, сбереги мою девочку, миленькая, сбереги мою доченьку!...

Её зовут Хана, там, в пелёнках всё для тебя, только цепочку одень Ханочке, когда

вырастет, береги её, сбереги её, сбереги мою девочку!... -

Фрося мотнула головой, отгоняя наваждение и аккуратно одела на длинную лебединую

шейку Анечки тонкую золотую цепочку с маленьким кулоном в виде шестиконечной

звезды, с такими нашитыми жёлтыми звёздами на груди шли по брусчатке евреи, гонимые

фашистами в гетто, где большинство погибло от голода, болезней, расстрелянные и

отравленные газом.

У Ани было ещё много вопросов к Фросе и она буквально закидала ими её.

Далеко не на все вопросы Фрося могла ответить внятно и доходчиво, как не крутись, а это

ещё был ребёнок, хоть и умненький и серьёзный.

–Анюточка, ах, Анюточка, помолчи немного, придёт время, и ты сама во всём

разберёшься, возможно и в моей жизни тоже, я в ней никак разобраться сама не могу.

А пока мы должны решить с тобой, ехать ли нам в Вильнюс, что бы совершить там в

синагоге, так называется еврейская церковь, обряд посвящения в женщины, так объяснил

мне раввин.

Он сказал, что все девочки достигающие двенадцатилетнего возраста проходят это,

поэтому я и завела с тобой сегодня этот разговор, ведь чуть больше, чем через месяц твой

настоящий день рождения... -

Фрося внимательно посмотрела на дочь, в этот момент она сама не знала, хочет или нет

этой поездки, этого ритуала, этой встречи девочки с представителями её народа, но где-то

в глубине души она понимала, что в будущем это сыграет в их жизни значительную роль,

а что в жизни Ани, так это точно.

Фрося поднялась, собрала обронённые на кровать золотые украшения, завернула их в

прежний свёрток, положила в ту же выдвижную полочку комода.

Все её движения стали медленными, она не хотела торопить девочку, ведь не часто детям

такого возраста приходилось решать такие не детские задачи.

Аня перебирала цепочку на шее, рассматривала эту странную звёздочку и всё не решалась

ответить матери, хотя ответ у неё был готов сразу.

Наконец Фрося посмотрела на дочь в упор, пришло время отвечать.

Аня подняла глаза и тихо ответила:

– Мамочка, я хочу поехать...

глава 46

Накануне дня рождения Аня вместе с мамой отправилась в Вильнюс.

О маршруте и цели поездки кроме них знал только один Вальдемар.

Нельзя сказать, что он одобрительно отнёсся к этой затее Фроси.

Он считал, что прошло уже много лет, девочка воспитана в традициях советской семьи и

приобщена, в какой-то мере, к католицизму.

Она знает несколько молитв, хотя в открытую религиозность не проявляет, боясь

последствий, о которых он всё время напоминает детям.

А тут ещё иудаизм на голову девочки, которую в школе кормят совсем другой

идеологической пищей.

Но с Фросей спорить бесполезно и старик прекратил выражать своё несогласие, только

посетовал, что совсем потерял авторитет и придётся с этим уже смириться, не его время.

Аня чуть дождалась, пока они отправятся с мамой в большой город, ведь до сих пор она

никуда дальше Постав не выезжала. И куда было?! Родственники, которые и были у них,

жили за границей, об их судьбе им ничего не было известно.

Прошло четыре часа и поезд кряхтя подошёл к вокзалу.

На этот раз, Фрося смело сошла на перрон и взяв в одну руку ладонь дочери, а в другую

объёмную сумку, уверенно зашагала к стоянке такси.

Такси быстро доставило их по знакомому уже маршруту к синагоге.

Летом светает рано и поэтому к их приходу служба в синагоге давно уже началась.

Они были вынуждены ждать снаружи конца службы, внутрь их естественно не пустили.

Не положено женщинам находиться в главном зале храма, а тем более не еврейкам, что им

на входе и объяснили.

Аню это очень возмутило и она уже жалела о своём решении приехать сюда:

– Мамочка, как это так, мы что второй сорт или даже третий?

Мало того, что не еврейки, так ещё и женщины...

Фрося только улыбалась, в прошлый приезд ей многое стало известно от раввина Рувена о

еврейских традициях:

– Успокойся девочка, со своим уставом не лезут в чужой ряд.

Служба закончилась, раскрылись двери и на улицу стали выходить люди.

Аня понимала, что это и есть евреи, люди с которыми она по рождению связанна корнями.

Это были в основном пожилые люди, в диковинных шапочках, многие с книжками в

руках.

Они громко переговаривались на непонятном языке, который был совершенно непохож на

английский, уже изучаемый ею в школе.

Фрося подняла сумку, взяла за руку дочь и пошла к знакомой боковой двери, смело в неё

постучалась.

Дверь отворилась, на пороге появился значительно постаревший раввин Рувен.

К радости Фроси, он сразу же узнал её, улыбнулся и пристально вгляделся в лицо рядом

стоящей с ней девочки...

Не робкая Аня, оказавшись под этим внимательным взглядом, смутилась и опустила

глаза:

– Входите, входите...

Сколько же это лет прошло с той нашей памятной встречи и что на сей раз привело сюда

красавицу маму и её милую дочь?...

Зайдя во внутрь, Фрося увидела тот же большой стол, за которым сидело несколько

пьющих чай евреев в шапочках, которые поздоровались с вошедшими на своём языке, это

было понятно по их кивкам.

Рувен быстро переговорил с ними и они распрощавшись, улыбаясь гостям, покинули

комнату.

Пожилой человек усадил новых гостей за стол, налил им чаю из того же самого пузатого

самовара, как и в прошлый давний приезд Фроси, как и тогда подвинул вазочки с

печеньем, при этом, не сводя по-прежнему взгляда с Ани:

– А-шейнэ идише мейдул... -

как будто про себя произнёс раввин и пояснил для гостей:

– Я сказал, что очень красивая еврейская девочка...

Он обратился к Ане:

– Пей, майнэ таерэ тэй, пей, моя дорогая чаёк, а мы пока поговорим с твоей мамой...

Фрося поведала раввину про цель их визита:

– Я всё рассказала девочке, так повелело моё сердце.

Я её не к чему не принуждала, но она изъявила желание сблизиться со своим народом.

Уважаемый раввин, мы бы очень хотели узнать, можно ли сейчас в связи со смертью

вождя народов, узнать что-нибудь о судьбе Ривы?...

Это ведь несправедливо, что она до сих пор не знает, что её дочь жива...

Фрося, положила на ладонь кулон, висевший на цепочке на шее у Ани и показала Рувену:

– Моей девочке сегодня исполнилось двенадцать лет, мы специально приехали в этот

день, как вы мне и говорили почти пять лет назад.

Для того, что бы отметить этот праздник, я привезла свеженькие продукты со своего

огорода, со своего подвала, из-под своей коровы и только вчера зарезанных курей...

Фрося, ещё не успела даже договорить, как раввин опять зашёлся своим звонким смехом,

как в ту первую их встречу.

Он опять вытирал ладонью слёзы со щёк, выступившие от смеха:

– Вот что, мои дорогие, сейчас вы пойдёте куда-нибудь погулять, если хотите, то можете

остановиться в квартире у Ицека. Он живёт теперь в квартире Соломона, а тот уже два

года, как умер, да будет благословенна о нём память.

Сейчас ступайте с миром и приходите в пять вечера, а сумку с продуктами забирай к

Ицеку, а тут мы сами всё приготовим, будет праздник...