Текст книги "Фрося(СИ)"

Автор книги: Овсей Фрейдзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

глава 15

Блеск золота и камней не произвёл на Фросю никакого впечатления, да и не знала она

истинную цену этим вещам.

Единственное, что она сразу для себя уяснила, что цепочку с этой странной звёздочкой

она обязана сохранить для Анечки.

Алесь же напротив отлично знал какую ценность, имеют эти золотые вещи с

драгоценными камнями и был поражён, узнав, что они тут пролежали целую неделю в

бане. И, что ещё ранее, эти драгоценности валялись на полу, и только по случайности

Фрося впопыхах всё же подняла свёрточек:

– Фросенька, это очень дорогие ювелирные изделия, они, похоже, достаточно старинные,

наверно передавались по наследству.

И как хорошо, что мы не знали о существовании этих вещей во время налёта на наш дом.

Представляешь, ведь при обыске солдаты могли их обнаружить, или под страхом смерти

мы сами могли их отдать в руки грабителей... -

Находка несколько подпортила ощущения от первого совместного мытья в бане, хотя

горячий полок не стал исключением для их любовных игр...

Но всё же раз за разом они возвращались к теме, куда спрятать найденные золотые вещи,

кто знает, какие ещё грабители могут нагрянуть к ним в избу, время-то очень не

спокойное.

Фрося не знала цену этим вещам, и совершенно не знала, куда их спрятать, и поэтому

доверила Алесю решить судьбу нежданного богатства.

В любом случае, они этим даром воспользоваться не собирались.

Совместно они решили, в случае благоприятного исхода, после войны вернуть всё

хозяевам, только бы они остались живы...

И Алесь принял решение, что цепочку для малышки спрячет Фрося, а куда, про это он не

должен и не хочет знать, не будем о плохом, но на всякий случай.

Алесь так же сообщил Фросе, что он с дядей помирился и почти всё рассказал ему, только

не про место нахождения её с детьми.

Старый ксёндз смирился с их любовью, тем более Алесь заверил его, что когда наступят

спокойные времена они сделают всё по людски, всё по божески, а пока дядя сказал, что

будет молиться за них.

Лучшего места для хранения этого золота, чем костёл Алесь придумать не может, поэтому

он отвезёт их дяде, а в его благородство он верит безоговорочно.

Фрося без сомнений согласилась с доводами любимого и на этом порешили, и

актуальность темы сошла на нет.

Осень и зиму Фрося с детьми, и часто приезжающий к ним Алесь прожили спокойно.

Война почти не ощущалась в этих местах, немцы в деревню Курачичи не наведывались,

полицаев в их деревне тоже не было, поэтому люди продолжали жить в привычном

ритме, мало зная, что творится на фронтах, не ведая о размерах насилия и притеснениях

населения чинённых фашистскими властями в далеко и близлежащих городах и сёлах.

Фрося просила Алеся узнать что-нибудь о судьбе евреев Постав, в большей мере волнуясь

за судьбу Ривы и Меира, но всё, что узнал тот, что их отправили в Минское гетто и, что

там нечеловеческие условия, люди гибнут от голода, холода и болезней, что их

расстреливают и травят газом.

Накануне пасхи Фрося почувствовала тошноту, и по другим признакам она поняла, что

забеременела, не смотря на то, что она ещё продолжала кормить детей грудью.

Фрося поспешила поделиться своими предположениями с Алесем,

хотя в её памяти жила реакция Степана на весть о её беременности.

Трудно описать ту радость, что испытал будущий отец, он обцеловал свою жёнушку от

макушки до пальчиков ног:

– Милая моя Фросенька, какую ты мне подарила радость, я сделаю всё от меня зависящее,

что бы ты успешно разродилась, не приведи господь повторения твоего состояния при

первой беременности.

Я, конечно, очень буду рад ребёнку, но твоя жизнь у меня на первом месте.

После радостной вести Фроси, Алесь боялся, что бы она не перетрудилась, работая по

дому и хозяйству.

Наступила весна, и они готовились к посадкам на огороде.

Как можно было прожить в деревне без картофеля и других овощей.

– Фросенька, я приеду в выходной, заплачу местным бабам, и вместе с ними вспашем и

засеем...

Фрося смеялась от души:

– Алесик, дорогой, я чувствую себя хорошо, а тошнота скоро пройдёт, беременность ведь

не болезнь...

Она никогда не признается Алесю, но в памяти жили все её мучения с первой

беременностью, страхи нет и нет, а терзали душу, ведь теперь нет рядом её спасителя

Меира, и его добрейшей Ривы.

глава 16

Подсохли после вешних вод просёлочные дороги, успели только посеять картошку, как к

ним в деревню нагрянула немецкая заготовительная команда на грузовиках в

сопровождении отряда полицаев.

Голосили бабы, ругались мужики, а с дворов тащили к грузовикам коров и свиней,

сворачивали головы и закидывали в машины курей, уток и гусей.

Полицаи шастали по избам и изымали самогон, сало, масло и яйца.

На беду или на счастье Алеся не было в тот момент в деревне, иначе он обязан был

предъявить свои документы работника комендатуры, но это могло иметь негативные

последствия, ведь односельчане не знали, кем и где работает муж Фроси.

Фрося держала на руках детей и смотрела с горечью, как смеющиеся наглые немецкие

солдаты вытаскивают из сарая одну из двух уже вполне подходящих по размеру свиней,

как свернули голову половине из всех её курей, и только корову оставили на месте, видя,

насколько она стара.

Затем зашли во двор и двое полицаев и один из них узнал Степанову жену:

– Ба, знакомые люди! Фрось, что ты тут делаешь, вот кого не ожидал встретить в этой

глуши.

Интересно, а откуда у тебя вдруг стало двое детей, где твой муженёк, он у тебя был

весьма лояльным к новой власти, поди, и сгинул уже за неё, а может тут у тебя под юбкой

прячется...

– А Петрусь, привет, это же моя деревня, я тут родилась и выросла, Степан ушёл воевать

за советы, а я сразу же уехала сюда, ведь все знают, что я с ним не очень ладно жила...

– А второе дитя от кого прижила?...

– Бог с тобой, это соседская девочка, та заболела, просила присмотреть...

– Ну, конечно, когда ты могла успеть вторым ребёнком обзавестись, ты, ведь накануне

войны родила, я даже со Стёпкой замачивал, пока ты там у этих евреев отлёживалась...

Кстати, а как на счёт того, чтоб нам горло с дружбаном промочить, да и на зуб чего-

нибудь взять?...

– Петрусь, вы присядьте там во дворе, а я вам чего-нибудь соберу, но не обессудь, ведь не

осень ещё...

Она забежала в хату, посадила на пол детей и вынесла полицаям бутылку с самогоном,

кусок сала и другой закуски, они остались довольными, что не надо было насильно

изымать харчи, и в память о прошлой дружбе со Степаном заверили, что на сей раз в её

двор больше не нагрянут.

Когда, через несколько дней явился на выходной Алесь, Фрося поведала ему о

произошедшем и о своих страхах, ведь теперь в Поставах станет известно об её

местонахождении.

Алесь, как только мог, успокоил, сказав, что полицаю вряд ли есть дело до неё.

И кому он будет рассказывать, ведь Фросю мало кто знал в городе, а мать Степана в

деревню не поедет, по крайней мере, из-за возраста.

Фрося обняла мужа:

– Алесик, я за себя не боюсь, страшно за детей, особенно за Анечку, она такая

чернявенькая, я боюсь за тебя, ты постоянно ездишь через лес, а шального люда

становится всё больше и больше. Я боюсь за нашего будущего ребёнка, которого люблю

уже во чреве, потому что это твоя кровинушка во мне...

Давай, уедем отсюда, туда, где нас никто не знает...

Алесь обнял любимую, нежно гладя по волосам, груди и животу, поведал:

– Фросенька, со мной связалась Поставская подпольная организация, они скоро

собираются организовать в наших лесах партизанский отряд.

Городишка у нас маленький, все друг друга знают, а костёл является очень хорошим

местом для явки, и знаешь, дядя мой не возражает, потому что у него отношения с

немцами не сложились.

От меня в будущем ждут информативную помощь, да и мало ли на что смогу сгодиться...

И поэтому, ты сама должна понять, никак не могу покинуть Поставы.

Фрося молча всё выслушала и выдохнула:

– Алесик ,как я боюсь, как я боюсь, как я волнуюсь за тебя, как я волнуюсь за нас...

глава 17

Тем временем ситуация в деревне после налёта немецкой заготовительной команды

успокоилась.

Селяне залатали дыры в хозяйстве, завезли на рынок излишки продуктов и закупили

недостающее от коровы до курицы.

Алесь также каждый раз привозил в деревню Фросе новых обитателей сарая, кроме

коровы у них уже были четверо подходящих поросят, во дворе бегали пара десятков курей

с цыплятами, среди них гордо выхаживал петух.

Гордостью Фроси стали и пять гусынь с гусятами, это будет, и мясо к зиме, и отличный

пух...

И огород стал тоже хорошим подспорьем в это лето – как не хочешь, а зима тяжёлая пора

для деревни.

Алесь с Фросей с помощью сельчан оставшихся в деревне подновили избу и сарай, и у

них с Фросей было всё готово к прибавлению в семействе.

Малыши – Стасик и Анечка уже вовсю ходили своими ножками, и целыми летними днями

возились в куче песка, которую для них насыпал Алесь во дворе, напротив крыльца дома.

Дети всё же странно смотрелись рядом друг с другом, увалень с льняными волосами Стас

очень отличался от чернявенькой дробненькой Ани.

Фрося постоянно стригла ей коротко бровки и реснички и старалась , что бы она всё

время была в платочке, ненароком кто-то досужий доложит, куда надо о своих

подозрениях, а ведь случаи такие были, Алесь про это рассказывал.

Беременность Фроси на этот раз протекала очень даже спокойно, растущий живот

нисколько не мешал ей заниматься немалым хозяйством, а приезжавший летом часто

Алесь старался максимально облегчить её хлопоты.

Они по-прежнему были внимательны и ласковы друг к другу.

Накануне Нового 1943 года Фрося с помощью деревенских баб успешно разродилась

мальчиком, которого, не смотря на мороз, повезли крестить в Мядель.

Это было намного дальше, чем Поставы, но бережёного бог бережёт.

Мальчику при крещении дали имя Анжей, но сами они между собой стали его звать

Андрейка, и нет смысла говорить о том, как были счастливы Алесь с Фросей.

Сын унаследовал тонкие черты лица отца, а пшеничные волосы и сапфировые глаза

матери.

Соседка, тётя Маня, всё удивлялась:

– Это же надо, какие трое разных детей, ну, совсем непохожи друг на друга...

Фрося только смеялась в ответ.

После родов Фрося чувствовала себя очень даже хорошо.

Груди её, как и впервый раз были полны молока, малыш хорошо набирал вес, был

спокойным, и матери не доставляло большого труда справляться с тремя такими

маленькими детьми.

Как-то в конце января Алесь приехал на выходные, и застал вытопленную баньку:

– Фросенька, мы сегодня будем вместе мыться...

– Конечно дорогой, и не только...

И она звонко рассмеялась.

Алесь подхватил её на руки, и закружил по избе:

– Сладкая моя девочка, как я по тебе соскучился, по твоим ласкам, телу, по твоей

неуёмной страсти...

–Только моей?!...

– Нет, конечно же, нет, я тебя так хочу, что не могу уже дождаться, когда детки отойдут ко

сну...

А потом была банька, и ночь, в которой они не заснули до утра, отдаваясь пылкости

любви...

глава 18

Опять пришла весна, а вместе с ней опять явилась немецкая заготовительная команда.

На этот раз сельчане были предупреждены Алесем об их прибытии заранее, он

подсуетился и выяснил сроки, и маршрут этих мздоимцев, и пастух увёл коров подальше в

лес, что могли, попрятали, но всё равно убытки от этого наезда были страшными, и опять

горевали бабы, и негодовали мужики.

А летом в их лесах объявились партизаны, началась железнодорожная война, взлетали на

воздух составы с фашистами, оружием и бензином, подрывались мосты, совершались

налёты на комендатуры в крупных сёлах, уничтожались полицаи...

Но партизанам нужно было питаться, и начались рейды по деревням, и выгребали они

побольше порой, чем немцы, и в деревню Курачичи уже не раз наведывались лесные

братья, и после них бабы ещё долго голосили, проклиная этих освободителей.

Фрося старалась улаживать всё мирным путём и без сопротивления отдавала сало, яйца,

картошку, и подносила удальцам самогонку, а те, видя на её руках трёх малолетних детей,

сильно не обирали.

После появления в их местах партизан, Фрося стала очень волноваться за Алеся, ведь от

Постав до деревни было порядка десяти километров, а он один на подводе, да большую

часть по лесу, и ясно, что не многие из партизан знали о его подпольной деятельности.

Отшумело лето, убран огород, подполом хранились на зиму картошка, свекла, морковь,

капуста, в бочках засоленные сало, капуста, огурцы и даже грибы.

Доходили слухи о том, что красная армия отбросила фашистов от Москвы, Волги, Кавказа

и Ленинграда, и устремилась на запад, многое из этого Фросе рассказывал Алесь, а та по

секрету бабам.

Партизан становилось всё больше и больше, освобождались военнопленные, кто-то бежал

из гетто, начались репрессии среди местного населения за оказание помощи партизанам, и

многие пожилые мужчины и подростки вливались в отряды.

К Фросе по ночам иногда стучались уже проверенные, не раз приходившие люди из

партизанского отряда и она заранее готовила для них мех с продуктами.

Всё реже приезжающий Алесь, рассказывал о том, как лютуют гитлеровцы, что

становится всё трудней, выпрашивать на выходные подводу с конём, и что он уже не раз

просился в партизанский отряд, но подпольное руководство не соглашается, считают, что

от него больше пользы в комендатуре.

Зима выдалась лютой, Фросе было совсем нелегко справляться с тремя малышами,

помощи ни от кого не было, а Алесь стал наведываться домой в деревню крайне редко, и

на душе у Фроси становилось всё пасмурней, страх за дорогого человека разрывал

сознание, мысли одна мрачней другой приходили в голову.

Однажды в конце уже зимы тихий стук в двери, разбудил Фросю, стук был условный -

партизанский и она открыла дверь.

В сени ввалились трое партизан, стуча валенками, оббивая снег.

Фрося приложила палец к губам, призывая к тишине, предупредив, что спят дети, и

впустила их в горницу, и в первом высокорослом и грузном партизане с автоматом на

груди она узнала Степана... -

– Ну, здравствуй Фрося...

глава 19

Стены, вещи и лица поплыли в глазах Фроси, страх и боль сковали её сердце, она молчала,

тупо уставившись в лицо настоящего мужа, такого явного и такого нелюбимого.

Молчание прервал один из партизан, пришедший со Степаном, который поинтересовался:

– Что знакомую встретил?

Хмурый Степан оглянулся на него и сквозь зубы проронил:

– Да, знакомую, хорошо знакомую...

Ребята выйдите, нам потолковать надо...

Партизаны не стали пререкаться, и пошли в сарай, где Фрося всегда оставляла им мех с

приготовленными продуктами. Только поторопили Степана, что бы он долго не

задерживался, и с ехидными улыбками вышли из дому.

Когда за ними закрылась дверь, он грузно сел на лавку возле стола и жестом показал

Фросе сесть напротив:

– Ну, что молчишь, нечего рассказать?

А может стыд глаза ест, думаешь, я ничего не знаю, ищешь паршивка, как выкрутиться?

Всё я про тебя сука знаю, знаю, что сбежала в деревню со своим польским козлёнком, что

живёшь здесь, подсказал старый дружок из полиции, которого мы недавно за яйца взяли.

А тут прошлись по домам, и многое мне открылось, хотя кое-какие вопросы остались.

Ах, поди ты, с муженьком живёт, с города наезжает, такой порядочный, антыллегентный,

тьфу ты!

Трое деточек у них славненьких, третьего мальчонку уже здесь родила, при живом то

муже в блуд кинулась и ещё дитя приплодила с полюбовником.

Вот только не пойму, а третий то откуда?

Пшек твой, похоже, у немцев служит, это на него похоже, доберусь, кишки выпущу, а вот,

что с тобой делать, жёнушка?

Чем больше Степан говорил и бросался грязными словами, тем сильней в ней разгоралась

ненависть к нему и желание бороться за свою судьбу, за своего любимого, за своих

детей...

Фрося резко поднялась с лавки, подпёрла бока руками и бросила ему в лицо:

– Ах, ты защитник Родины, обездоленных баб и детей, откуда ты выискался такой, под

какой юбкой прятался, пришёл тут обирать баб, детей и стариков!

Ты, мизинца Алеся не стоишь, воспользовался тем, что мне некуда было деваться, взял в

дом к себе батрачку, бабу в постель, чтоб удовлетворяла твои скотские потребности,

самку для твоих детей, а сам и слова ласкового в мой адрес не произнёс, а когда помирала

от родов, наблюдал спокойненько, издохну или нет.

Уже другую себе подыскивал дуру, и пил не за моё выздоровление, а за то, что ты самец

исправный, и только благодаря доктору и его жене я осталась живой, да, продлит господь

им жизнь.

Послушай, дорогой бывший муженёк, ты можешь меня убить сейчас, вон какой автомат

навесил на грудь, но учти, что обездолишь трёх детей, один из которых всё же твоя кровь.

А, что ты дальше будешь делать, как с этим жить?!...

И чем больше распалялась Фрося, тем ниже клонилась голова Степана, и в прежде

горящих злостью и презрением глазах, появилась неуверенность и даже мольба.

А Фрося продолжала:

– Уходи Степан, ты мне ничего плохого в жизни не сделал. я на тебя никакой злости не

таю, у меня есть от тебя ребёнок, и этого факта не скроешь, хотя я бы очень хотела, уехать

на край земли от тебя, этой проклятой войны и от терзаний в душе. Сейчас ты узнаешь

кое-какие вещи, которые обязан просто похоронить на дне своей памяти, иначе я тебя и в

гробу достану.

Начнём с того, что Алесь является подпольщиком и уже давно, сначала войны помогает

партизанам ценными сведениями, но с кем он связан, и как доставляет сведения, я не

знаю, и тебе знать не положено.

А теперь пойдём, посмотри на своего сына, я тебе запретить этого не могу, хотя Алесь его

любит, и воспитывает, как своего... -

С этими словами Фрося подошла к Степану. взяла его за огромную руку и повела в

спаленку, где сопели носиками спящие дети.

Степан посмотрел на широкую кровать, попеременно переводя взгляд с одного ребёнка на

другого.

Вначале он долго разглядывал в тусклом свете керосинки лицо своего сына и тепло

разливалось по его сердцу, затем взгляд только скользнул по личику самого маленького и

он сразу отвернулся от него, потому что опять в душе закипела злость, но тут его взгляд

упёрся в миловидное личико девочки, смугленькой с чёрными кучерявыми волосиками и с

характерным носиком... – он перевёл взгляд на Фросю, в котором застыл вопрос.

Фрося, всё также держа его за руку, вывела из спальни. усадила на лавку, где он сидел

раньше и заговорила:

– Это девочка Меира и Ривы, врачей, которые мне спасли жизнь, и которым я поклялась

сберечь ребёнка, и только моя смерть может этому помешать, и если случится так, что они

не вернутся с этой проклятой войны, я воспитаю её, как свою дочь.

И, последнее, что я хочу тебе сказать, уходи и дай судьбе распорядиться, идёт война, и

никто не знает, как мы из неё выйдем, но не вмешивайся в ход судьбы, поднимешь на

Алеся руку, я тебя собственными руками порешу... -

И она указала взглядом на топор, стоящий у входных дверей.

Степан опустил голову и пошёл к выходной двери, на пороге остановился, поднял голову,

вгляделся в лицо Фроси и медленно заговорил:

– Зря ты так Фросенька, я может не умею так красиво говорить и ухаживать, как твой

полюбовник, но я тебя люблю, ты красивая, работящая и умеешь за себя постоять, может

я где-то и виноват перед тобой, но никогда не желал тебе плохого, живи, как хочешь, я

уйду с вашей дороги, и буду обходить стороной твоего, хм, муженька, а про маленькую

жидовочку можешь, не волноваться, никому до этого нет дела, это твоя воля и твой удел.

– Уцелею, надеюсь, позволишь узнать сыну, кто его отец?

Фрося, глядя прямо в лицо Степану, молча кивнула, слова застряли в её горле, и на глаза

набежали слёзы...

глава 20

За Степаном давно уже закрылась дверь, а Фрося стояла посреди горницы, по щекам

текли слёзы, сколько же бабе надо выплакать слёз за её жизнь.

Алесь появился в деревне как-то утром уже только в начале марта, когда просели сугробы

и просёлочная дорога к полудню превращалась в кашу.

Было видно невооружённым глазом, как он осунулся, во взгляде появилась, какая-то

отрешённость и только помывшись в баньке и обласканный, изнеженный Фросей,

расслабился, и поведал о последних событиях происходящих вокруг него:

– Фросенька, душа моя изболелась, мне так трудно стало вырываться к вам.

Ведь истинной причины коменданту я назвать не могу, пешком сейчас не добраться, а

подводы стали на перечёт.

Здесь у вас относительно тихо, а в Поставах приближение фронта стало ощущаться всё

больше и больше – это и переполненные вагоны с раненными и усиленное движение

техники по железной дороге, и по шоссе, и частые воздушные бои, и гром канонады

слышимой по ночам, и главное, это появившаяся дикая ярость в действиях

распоясавшихся оккупантов...

Отношение коменданта ко мне резко изменилось, он стал подозрительным и грубым, сам

часто присутствует на допросах пойманных партизан, и подпольщиков, и поэтому мне

приходится быть переводчиком при нём, а это невыносимо.

Людей пытают всякими изощрёнными методами, а иногда просто избивают до смерти и в

мою сторону уже не раз из уст пытаемых, я слышал оскорбления. и угрозы – нет, этого я

уже выдержать больше не могу.

Если меня не перебросят в партизанский отряд, то могу проколоться.

Господи, когда это всё закончится, когда мы с тобой сможем зажить спокойно, отдавая

свою любовь друг другу и детям!...

Фрося, в свою очередь, поведала ему о неожиданном приходе в их дом Степана, и об их

тяжёлом разговоре, и это тоже настроения не добавило.

– Фросенька, боже мой, этого только нам не хватало, вдруг он опьянённый своей

ненавистью устроит нам какую-нибудь пакость.

Ведь с моим провалом и вам не сдобровать, а если ещё станет известно про Анечку, то

гибель нам всем обеспечена...

– Алесичек, я почти уверена в том, что он не причинит нам вреда, он хоть и груб, но не

подлец, я почему-то доверяю ему...

А вот, что он не будет преследовать тебя, особой надежды у меня нет.

Я умоляю, тебя любимый, будь осторожным, и как можно быстрей уйти из города в

партизаны, а иначе тебе грозит опасность с двух сторон...

– Ах, Фросенька, если бы всё зависело от меня, и если бы я мог, то взял бы тебя с детьми

и увёз бы куда подальше от этой проклятой войны, от этих досужих глаз и от этого

Степана...

Фрося понимала, что этот разговор причиняет её любимому страдания, и она резко

сменила тему:

– Алесик, пойдём к деткам, Андрейка так потешно ходит, и уже лепечет вовсю.

А Анечка не даёт спуску ни в чём Стасику, тот вроде физически намного её крепче, но во

всём уступает, а как смешно они разговаривают между собой, что я слушаю, и не могу

сдержать смеха...

Алесь забавлялся с детьми, и постепенно оттаивал душой.

А после того, как вкусно пообедали, уложили детей спать, ласки жены заставили забыть

обо всём на свете и их любовные утехи

вновь вознесли любящих друг друга людей на небеса блаженства, вернулся покой, и

реальность происходящих событий отодвинулась куда-то за край сознания.

После обеда и ласк жены, Алесь покинул деревню, тепло распрощавшись с Фросей и

детьми, ему надо было засветло попасть в город, и дороги неспокойные и ночью его

ожидала встреча со связным из партизанского отряда.

Фрося стояла у ворот дома, и смотрела вслед удаляющейся подводе, которая с трудом

продвигалась по разбитой просёлочной дороге.

И, пока подвода не скрылась в лесу, Алесь всё оглядывался, и махал Фросе рукой...

Далеко не первый раз Фрося так провожала любимого, но на этот раз сердце сдавила такая

тоска, что невольные слёзы брызнули из глаз: что это такое, неужто предчувствие

беды?!...