Текст книги "Американский синдром"

Автор книги: Овидий Горчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Даже у Кабаллеро на лице был написан голый, неприкрытый ужас.

– Вспомните годы войны во Вьетнаме! – проговорил прокурор упавшим, хриплым голосом. – Убийство детей стало привычкой, почти модой. Наша молодежь – и хиппи тоже – кричали в лицо президенту Джонсону: «Эл-Би-Джей! Эл-Би-Джей! Сколько убил ты сегодня детей!» Мак-Дональд пошел по стопам президента, а вину свалил на хиппарей!..

ФЕМИДА – ФЛЮГЕР

Шум, гам, дикое улюлюканье, кошачий визг, рыданья и стук судейского молотка, мерный, как бесконечная очередь из крупнокалиберного пулемета. Черноберетчики и зеленоберетчики топали ногами, орали так, словно шли в штыковую атаку, грозили кулаками. Крейг зашатался, тяжело сел, скорее, повалился на свой стул, зашарил по карманам пиджака, достал тюбик с нитроглицерином…

– Безумец! – сказал местный репортер. – У Крейга на прошлой неделе был гипертонический криз.

С трудом кое-как восстановив порядок, судья Батлер объявил, что он строго-настрого запрещает фоторепортерам публиковать эти снимки в газетах, но приобщит их к делу в качестве вещественных доказательств, как было сделано и на суде над бандой Мэнсона.

Судья поднял обеими руками фотографии каких-то лежачих призраков:

– Суд разрешает к публикации лишь вот такие судебно-медицинские фотографии, в которых жертвы убийц находятся в специальных пластиковых полупрозрачных мешках. В эти наглухо завязанные саваны их облекают для того, чтобы они сохранили те вещественные улики, которые, возможно, у них находятся в зубах или под ногтями после сопротивления, оказанного насильникам, как-то: кожа, волосы, кусочки одежды и прочее.

Прокурора он оштрафовал на пятьдесят долларов за демонстрацию судебных фотографий без предварительного разрешения суда и за безобразные выкрики. Защитника за брань и размахивание кулаками приговорил еще к одной ночи в городской тюрьме. Он не обратил внимания на стенания Кабаллеро.

Судья Батлер, видимо, долго думал в перерыве между заседаниями суда над разгоревшимся спором между защитой и обвинением о вьетнамской войне, грозившим превратить уголовное дело в политическое. Свои выводы он и огласил:

– Суд отнюдь не призван решить, кто был прав или виноват: сторонники или противники войны во Вьетнаме и каково было воздействие этой войны на личность или личности, убившие семейство Мак-Дональдов. Ни обвинение, ни защита не должны на этом суде пользоваться им как политической трибуной. Наш уважаемый телекомментатор Уолтер Кронкайт однажды весьма справедливо и мудро заметил, что не дело репортера быть патриотом или антипатриотом, от него ждут не мнений, а фактов. Так и в судебном процессе.

Прокурор казался недовольным этим указанием. Защитник улыбался, полагая вероятно, что он льет воду на мельницу защиты. И все-таки защитник понимал, что дело еще не выиграно. Кто-кто, а он знал, что американская Фемида – это два флюгера-близнеца на Капитолии и Белом доме, что, в общем-то, одинаково показывают направление политических ветров и зависимы от предвыборной конъюнктуры. В августе 1979 года, когда шел процесс Мак-Дональда, несмотря на кажущееся спокойствие в международных отношениях, определяемых прежде всего отношениями США и СССР, стрелки флюгеров под мощным напором военно-промышленной элиты медленно, но неуклонно поворачивали назад, к «холодной войне». Вовсе не случайно задерживал конгресс ратификацию договора ОСВ-2, недаром наращивала НАТО свой ракетный арсенал. Кабаллеро не мог знать о диверсионных планах ЦРУ, подводившего мину под сложный механизм разрядки, но он понимал, что дело идет к резкому похолоданию в международных отношениях. Знающие, разбирающиеся в политике люди в Вашингтоне, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе прямо говорили, повторяя чью-то остроту: «Картер ждет случая, чтобы бросить в разрядку обезьяний ключ[7]7
  «Обезьяньим ключом» называется по-английски гаечным ключ.


[Закрыть], и случится это в Год обезьяны!»

Для Кабаллеро и его клиента выгодно было максимальное похолодание, которое положит конец «вьетнамскому синдрому», возбудит антисоветскую истерию, словно нервным газом «Зоманом» опьянит головы конгрессменов и ура-патриотов, возродит призыв на военную службу. А тогда понукаемая ЦРУ и Пентагоном администрация Картера сделает все, чтобы обелить мундир гвардейца армии Соединенных Штатов.

Но в августе 1979 года, почти за пять месяцев до афганского кризиса, весы на руке американской Фемиды еще колебались…

В суде дело явно шло к приговору: «Виновен». Это роковое для Мак-Дональда и для гонорара Кабаллеро слово произнесет, проснувшись, старый гробовщик, староста жюри. Затем начнутся долгие словопрения вокруг приговора. Но Крейг никогда не добьется смертного приговора. Ведь десять лет как-никак прошло, Мак-Дональд – образцовый гражданин, патриот, кавалер «Ордена заслуги» и других наград. Но пожизненного заключения не избежать. Вкатят по двадцать пять лет за четырех убитых, итого сто лет тюремного заключения. В тюрьме будет работать до конца жизни братом милосердия. Нет, деньги у него водятся – лучше смыться в Латинскую Америку или Европу, сменить фамилию. Как Иозеф Менгеле. Только бы не забыл уплатить гонорар ему, Кабаллеро!..

…Судья Батлер обвел глазами зал и сказал:

– В порядке разъяснения и напоминания считаю необходимым указать, что в июне 1972 года Верховный суд Соединенных Штатов под председательством Уоррена Е. Бэргера большинством голосов – пять против четырех – постановил, что смертный приговор, произвольно вынесенный жюри, суть «жестокое и необычное наказание», запрещаемое восьмой поправкой к конституции США. На этом основании верховные суды многих штатов отменили смертную казнь, но позднее, в связи с ростом неописуемо зверских преступлений в нашей стране, почти все они восстановили ее и сделали эту высшую меру наказания обязательной в ряде преступлений, сопряженных с крайним насилием и, прежде всего, убийством. Замечу, что восстановление смертной казни вообще не означает, что она будет вновь применена в отношении тех преступников, которым смертная казнь была, как Мэнсону и его подручным, например, заменена пожизненным заключением. Таким образом, убийцы, обманувшие правосудие в период запрещения смертной казни, в случае разоблачения теперь могут пожалеть об этом, так как будут приговорены не к пожизненному заключению, а к смерти…

По залу пронесся гул. Многие, вставая, посмотрели на подсудимого, но лицо его, выражавшее бесконечное, истинно стоическое терпение, нисколько не изменилось. Такого хладнокровного, толстокожего типа, подумал Грант, никакой «детектор лжи» не возьмет.

Почему закон так трогательно и заботливо охраняет злодеев, почему не засадить этого Мак-Дональда за «детектор лжи», не вкатить ему лошадиную дозу «сыворотки правды», как делали «зеленые береты» в куда менее серьезных случаях, как поступили они с тем же несчастным Чиеном? Почему не подвесить его на заломленных сзади руках, что называлось у них «полетом на Дакоте»? Стой, Джон Грант, погоди, ишь куда хватил! Так ты опять встанешь на одну доску с зеленоберетчиками. Они тоже верили, что цель оправдывает средства, что допустимы любые пытки при допросах. Ты что, забыл, как допрашивали в джунглях вьетнамца-коммуниста?!

Судья Батлер объявил перерыв.

– Таких бурных и драматических сцен, – заметил самый старый из репортеров, – я и у Пэрри Мейсона что-то не вспомню. Да этот процесс по своему общественному и политическому звучанию уже затмил процесс Мэнсона!

Грант молча согласился с ним.

КОГДА ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

Публика, взволнованная, взбудораженная, потрясенная, почти не расходилась на перерыв, боясь потерять место.

Рядом с бывшим командующим «зеленых беретов» во Вьетнаме экс-полковником Роэлтом Грант увидел и прежнего начальника штаба 5-й группы специальных войск во Вьетнаме экс-генерал-майора Мидлтона. Если раньше он походил на профессора, то теперь стал похож на академика. Его умные глаза поблескивали за золотыми очками модной формы с перемычкой, но костюм из блестящей «акульей кожи» явно уступал шедевру портняжного искусства, в котором щеголял Роэлт, – по слухам, тот катался после увольнения из армии как сыр в масле, занимая какой-то крупный пост в корпорации Мак-Доннел – Дуглас. С ними сидел субъект совершенно неинтеллектуального вида, которого Грант хорошо помнил. Это был подполковник резерва Роберт Браун. О его отваге и зверском нраве среди «беретов» ходили легенды. Рекламируя издаваемый им теперь журнал «Солдат фортуны», основанный им же в 1975 году по образцу других изданий, зазывавших любителей военных приключений и лиц, которым необходимо смазать пятки и на некоторое время покинуть родину, Бобби Браун совал всем зеленоберетчикам в запасе последний номер своего журнала. Признав, видимо, и в Гранте своего – во Вьетнаме, будучи оба капитанами, они были шапочно знакомы, он сунул и ему своего «Солдата». Офицеры-зеленоберетчики в резерве вновь были в большой цене. Кто лучше них может командовать «дикими гусями» – так называли на жаргоне «джентльменов удачи», наемников. Гуси, как известно, спасли Рим, а Грант слышал, что Браун, защищая границы «свободного мира» и набивая попутно свой карман, все делал, чтобы наемники спасли Конго, Анголу, расистский режим Иэна Смита в Южной Родезии и Республике Южной Африки, свалили прогрессивные режимы в Ливии, Гвинее, Бенине. А то, что этих «диких гусей» ощипывали и поджаривали на вертеле неблагодарные африканцы, трижды разбивали наголову на Сейшельских островах, его устраивало: как вербовщик, он получал изрядный куш от Смита, Форстера и других нанимателей. Говорили, что он приторговывает и оружием. Оборотистый малый. Такой не пропадет.

Прокурор, взяв слово, обратился к суду:

– Ваша честь! Леди и джентльмены! Прошу занести в протокол нижеследующее мое заявление: за последние несколько дней – чаще звонили ночью – мне сделали по телефону тринадцать анонимных предупреждений с различными страшными угрозами, включая обещание убить меня, если я буду добиваться осуждения доктора Мак-Дональда, этого, как выразился один из моих недоброжелателей и доброжелателей подсудимого, оклеветанного коммунистами «героя» Америки и вьетнамской войны. По почте я получил двадцать три письма с такими же угрозами. Одно из них содержит рисунок эмблемы «зеленых беретов» последнего образца. Золотой меч, пересеченный тремя золотыми молниями на голубом щите. Чаша моего терпения переполнилась сегодня утром, когда мне позвонили и сказали, что я зря не дорожу двухлетними внучками-близнецами, детьми моего сына.

– Где доказательства вашего мелодраматического заявления? – послышался сердитый голос защитника.

Судья постучал молотком, погрозил ему пальцем.

– Вот они. Все телефонные звонки в магнитофонных кассетах и письма. Напомню, что подобные действия караются законом и что голос, записанный на магнитную пленку, равно как и почерк человека и отпечатки его пальцев, точно и безошибочно определяет личность в нашей криминалистике и уголовном праве. Также получил я письмо, предлагающее мне взятку в сто пятьдесят тысяч долларов, если я добровольно откажусь от этого дела, заявив суду и печати, что вина подсудимого недоказуема. Прошу приобщить все это к делу, ваша честь.

Защитник ринулся в бой, как Мохаммед Али, понявший, что он проигрывает титул чемпиона мира Фрейзеру:

– Защита решительно протестует против этой нелепой просьбы обвинения. Нельзя использовать во вред моему клиенту, герою Америки, искренние, глубоко трогательные, хотя формально незаконные, патриотические заявления граждан, возмущенных постыдной травлей доблестного сына нашей родины, проливавшего свою кровь с коммунистическим врагом, ныне посягающим, как агрессор, не только на маленькую Камбоджу, но, как москит на слона, на великий Китай!..

– Мы знаем, чью кровь проливал ваш герой, – вспылил Крейг, – и мы докажем это!

Судья оштрафовал его на пятьдесят долларов.

– И ваши патриоты хороши, – крикнул разъяренный прокурор, – те, что искренне грозят мне смертью и трогательно и скромно утаивают свои имена!

Еще пятьдесят долларов штрафа.

– Суд приобщит документы обвинения к делу, – сказал, однако, его честь. – Я тоже получил подобные письма и слышал угрозы по телефону и потому назначаю по три телохранителя себе и прокурору.

Судебный пристав, толстяк с лицом старого бульдога, вызвал свидетеля обвинения мистера Отто Розенбурга. Выяснилось, что он не явился.

– На этот суд, – сказал прокурор, – не явятся, увы, многие вызванные обвинением свидетели: одни из ложного чувства солидарности с «зеленым беретом» и ветераном войны, другие – из страха перед корпоративной местью. Не явился и экс-майор Отто Розенбург, бывший следователь военной полиции в Форт-Брагге. Но мне с большим трудом, лишь с помощью Верховного суда, удалось совсем недавно заполучить наконец в Пентагоне вот этот документ, подписанный майором Отто Розенбургом в марте 1970 года, после того, как он по горячим следам начал вести расследование дела доктора Мак-Дональда. Прочитаю важные для суда выдержки: «Судебно-медицинскими экспертами также было установлено, что каких-либо отпечатков пальцев, кроме тех, что принадлежали членам семьи Мак-Дональдов и помогавшей им с детьми соседке мисс Вайолет Найтингейл, обнаружено не было…» Напомню суду, что убийцы Мэнсона оставили множество отпечатков…

– Ваша честь! – возразил защитник. – Вспомним, что убийцы Мак-Дональдов действовали после убийства группы Тейт и семьи Ла-Бианка, когда часть банды попала за решетку, часть дала подписку о невыезде, а остальные бежали из района Лос-Анджелеса и рассеялись по всей стране, включая, как мы знаем, хотя это не признает прокурор, и Северную Каролину, попав и в двух-трехтысячную колонию Фейетвилла, и в Форт-Брагг. Они учли опыт банды и – это ведь так просто! – надели резиновые перчатки, продающиеся в любой аптеке… Ведь еще на первом допросе Джеф показал, что видел какие-то перчатки на одном из белых убийц…

– В акте, – сказал прокурор с язвительной полуулыбкой, – нет упоминания об отпечатках, сделанных в перчатках, резиновых или кожаных…

– Так ведь пальцы в перчатках не оставляют отпечатков!..

– Оставляют, если перчатки в крови!..

– Джентльмены! Джентльмены! – прикрикнул на них судья, стукнув молотком с таким видом, словно он охотно ринулся бы с ним на соперников. – Продолжайте! – кивнул он защитнику.

– Любые смазанные отпечатки могли быть сделаны руками в перчатках, если они окровавлены. А таких отпечатков там было, конечно, великое множество. Вспомните, там ходили по лужам крови! Кроме того, согласно нашей уголовной статистике, преступники оставляют отпечатки пальцев лишь в тридцати процентах всех расследуемых преступлений и не оставляют на месте преступления различных отпечатков пальцев, которые бы привели к их опознанию, аресту, в девяносто семи случаях из ста, хотя процент этот неизмеримо выше в детективах, которые, как правило, пишут люди, несведущие в криминалистике. Весьма прискорбно, что мы вынуждены отнести к числу последних и нашего обвинителя…

– Двадцать пять долларов! – сказал судья, но победная улыбка скользнула по губам защитника.

Кабаллеро удивил всех, вызвав доктора Клейтона О’Шарпа. Кажется, Мак-Дональд вздрогнул, но, может быть, это только показалось Гранту?

Вопрос. Считаете ли вы, что ножевые удары всем членам семьи Мак-Дональдов нанесены с равной силой?

Ответ. Отнюдь нет. Были и сильные, и слабые удары.

Вопрос. Ага! Много ли было нанесено слабых ударов, вызывающих ранения с меньшей глубиной?

Ответ. Но ведь прошло почти десять лет…

Вопрос. Доктор О’Шарп! Очень прошу вас. Попытайтесь вспомнить, пожалуйста, ведь от ваших ответов, возможно, зависит судьба вашего бывшего сослуживца, однополчанина, можно сказать…

Прокурор настоял на изъятии этого замечания.

Ответ. Хорошо, я попытаюсь вспомнить… Я бы сказал, что слабых ударов было меньше, значительно меньше…

Вопрос. Благодарю вас, доктор О’Шарп! Так что вполне можно предположить, что удары могла наносить и женщина, кроме трех мужчин.

Ответ. Ударов было нанесено столько, что и мужчины могли устать.

Вопрос. Но женщина могла, могла тоже наносить удары! Премного вам благодарен! Ваша честь, у меня все!

И снова победная улыбка загнула кверху краешки его чувственных губ.

Прокурор откровенно усмехался:

– Мы доказывали здесь, что удары наносил сам доктор Мак-Дональд, и, естественно, копируя мэнсоновские убийства, он варьировал силу своих ударов. К тому же он помнил, что банда Мэнсона стремилась поразить, шокировать, взбеленить публику и сознательно обезображивала тела своих жертв, нанося не только колотые, но и резаные раны, выкалывая глаза, выцарапывая ругательные слова на коже. Доктор О’Шарп! – обратился он к свидетелю. – Поскольку доктор Мак-Дональд жив и сидит с нами в этом зале, мы вправе предположить, что его раны были значительно мельче ран, нанесенных другим членам его семьи?

– Разумеется.

– Однако мы не станем думать, что, по версии защиты, на него первой напала женщина. Нет, логично предположить, что его, как сильнейшего, мнимые бандиты-налетчики, именно мужчины, должны были вывести из строя первого. Именно так и показал и показывает доктор Мак-Дональд. Так почему же, почему его раны мельче, чем у жены и детей?! Как можно объяснить, что у трех человек вы насчитали шестнадцать плюс двенадцать плюс девять, что равняется тридцати семи смертельным ранениям, а у доктора не оказалось ни одного и только одну рану пришлось зашить? Как вы это объясните, доктор О’Шарп?

– Не знаю, но…

Последовали новые протесты разъярившейся защиты. Возникла жаркая перепалка. Словно в молитве возвел глаза к небесам мистер Мак-Дональд. Публика ревела, как на футбольном или хоккейном матче. Когда страсти немного улеглись, защитник, собравшись с мыслями, начал:

– Скажите, возможно ли, что внезапное ночное вторжение бандитов, вид этих волосатых, бородатых подонков, обезумевших от наркотиков, с ножами и кинжалами, наверное, с пистолетами в руках, – которыми они не решились воспользоваться, чтобы не поднять соседей в доме, где жили Мак-Дональды, – возможно ли, что такое вторжение, удары кинжалами в грудь человека вызовут у него потерю сознания?

– Вполне возможно, – сказал после некоторого раздумья О’Шарп.

– Благодарю вас, доктор. Вот все, что нам надо знать. Ваша честь, леди и джентльмены! Представьте себе эту ужасную картину: под градом ударов доктор Мак-Дональд падает, обливаясь кровью, потеряв сознание, в глубокий обморок, а бандиты, сочтя его мертвым, начинают резать, убивать его жену и детей!..

Чей-то визг заглушил его слова. Снова стали выносить синевласую старушку из жюри. Снова запахло сердечными каплями. Почти пулеметная дробь судейского молотка постепенно навела должный порядок в храме юстиции. Время истекало.

Прокурор хотел, чтобы последнее слово осталось за обвинением.

Вопрос. Никаких следов ранений на лице подсудимого мы не видим, но, может быть, он сделал себе пластическую операцию? Скажите, доктор О’Шарп, было ли изрезано лицо у доктора Мак-Дональда?

Ответ. Нет, сэр, только исцарапано.

Вопрос. А у жены и детей?

Ответ. Глаза выколоты, и лицо изрезано у жены, исполосованы лица у детей.

Прокурор обвел усталым взглядом затаивший дыхание зал:

– У меня все, ваша честь.

Но публику ждала еще одна сенсация – на этот раз со стороны защиты. Кабаллеро решил сыграть своим последним козырем. Он вызвал нового свидетеля – Хелену Стэкли.

– Мисс Стэкли, – с пафосом, словно в цирке Барнума и Бейли, объявил он, – эта та самая таинственная незнакомка, которая в ночь на восьмое марта 1970 года приняла участие в убийстве Колетт Мак-Дональд и двух ее детей.

Мак-Дональд весь преобразился, засиял. Пораженный прокурор ошалело помотал головой и отдал какую-то команду своему помощнику Джиму Блэкберну – тот пулей вылетел из зала суда.

– Не думайте, ваша честь, – продолжал в радостном возбуждении Кабаллеро, – что я специально приберегал этого моего главного свидетеля под занавес. Нет, мои люди только сейчас смогли найти мисс Стэкли в Южной Каролине. Ее показания не оставят у вас и тени сомнения в невиновности моего клиента.

И вот мисс Стэкли – изможденная, больная с виду женщина лет тридцати – начала отвечать на вопросы защитника.

Вопрос. Где были вы в ночь на восьмое марта 1970 года?

Ответ. Не помню. Это было так давно…

Вопрос. То есть как это вы не помните – ведь вы все мне рассказали?!

Ответ. Все мне задают этот вопрос, а я всем отвечала и отвечаю, что ничего не помню, потому что баловалась героином.

Вопрос. Видели ли вы в ту ночь доктора Мак-Дональда?

Ответ. Никогда. Я впервые вижу его. Симпатичный.

Вопрос. Не видели ли вы его в доме номер 544 на Кэсл-драйв?

Ответ. Я же сказала вам, что никогда там не бывала.

Вопрос. Это вы подошли к нему с зажженной свечой?

Ответ. Нет, никогда!

Джим Блэкберн подлетел к Крейгу и протянул ему записку. Тот прочитал ее и, встав, попросил у судьи разрешения подвергнуть свидетельницу перекрестному допросу. Тот неприязненно спросил защитника:

– Я думаю, что вы зашли в тупик со своим главным свидетелем. Могу ли я дать слово обвинению?

Кабаллеро кивнул и почти в обморочном состоянии побрел к своему креслу. Крейг подошел к свидетельнице.

Вопрос. Мисс Стэкли! Когда вы находились на излечении в медицинском центре университета Северной Каролины?

Ответ. Кажется, весной 1971 года.

Вопрос. Каков был диагноз вашего заболевания?

Ответ. Не помню точно, что-то психическое…

Вопрос. Согласно справке из этого центра, вы были больны шизофренией с манией преследования и галлюцинациями. Так?

Ответ. Да, кажется так.

Вопрос. В марте вы, как обычно в то время, принимали героин и опиум внутривенно до семи раз в день, а также два раза в неделю прибегали к ЛСД и мескалину. Так?

Ответ. Да, вроде того, но на Кэсл-драйв я никогда не бывала, доктора Мак-Дональда не видела, никого не убивала, а мистер Кабаллеро и его люди постоянно пристают ко мне, чтобы я призналась в убийствах, о которых не имею никакого понятия, угрожают и шантажируют…

Мак-Дональду изменили его стальные нервы. «Бомба», Кабаллеро оказалась безобидной хлопушкой. Он закрыл лицо руками.

– Как думаете, – спросил, вскакивая, своих коллег один из репортеров, – пойдет такой заголовок: «Зеленоберетчик сделал из жены и двух детей гамбургские котлеты Мак-Дональда»?

Но даже бывалым газетчикам такая шутка показалась слишком циничной.

Репортеры, обгоняя друг друга, поспешили к выходу.

Как раз в эту минуту, когда судья начал уже прочищать горло перед тем, как закрыть заседание, к защитнику подлетела, стуча каблучками, его секретарша, загоревшая до черноты на калифорнийских пляжах и бетонных теннисных кортах, и положила перед ним какой-то официальный конверт. Остроглазый Грант разглядел в левом верхнем углу знакомую эмблему – «розу ветров» – и обомлел: ЦРУ!