Текст книги "Американский синдром"

Автор книги: Овидий Горчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

КОЛЬЦО ИЗ ДЮРАЛЯ…

– За всю свою карьеру, – взяв слово, заявил саркастически мистер Кабаллеро, – не приходилось мне видеть, чтобы кротиный холмик пытались представить столь высокой горой! Не горой даже, а Великими Дымными Горами! Синим Хребтом!

Его отповедь зал встретил смехом. Даже судья Батлер чуть-чуть улыбнулся. Крейг криво усмехнулся краем широкого рта.

– А ведь даже я, – продолжал, посуровев, защитник, – человек, впервые в жизни попавший в этот штат, знаю его официальный девиз: «Esse Quam Videri» – «Быть, а не казаться». Прокурор же строит свои обвинения не на фактах, а на намеках. В его «двойной» бухгалтерии, а скорее, в бухгалтерии с двойным дном нет ни капли правды. Все притянуто за уши. Никаких улик, ни на цент доказательств. Есть только одно: подтверждение того, что убийцы Мак-Дональдов отлично знали подробности мэнсоновского террора и подражали ему во всем, вплоть до числа ножевых ударов. Вот и все. Остальное от лукавого. Бред сивой кобылы.

Он ничем не брезгует, лишь бы посеять сомнение в добропорядочности честной, порядочной женщины, трагически погибшей от рук бандитов. По нашим законам недоказанное обвинение есть клевета! По нашим законам не я, защитник, должен доказать, что мой подзащитный невиновен, поскольку суд исходит из презумпции невиновности обвиняемого, а прокурор обязан доказать целиком и полностью свои обвинения в адрес моего клиента. Но с самого начала, как я вижу, ему это ни в малейшей степени не удается, так что я вообще мог бы ни слова здесь не говорить. Однако я не могу пропустить мимо ушей клеветнические оскорбления в адрес покойной миссис Колетт и убедительно прошу суд убрать все эти оскорбления из протокола!

Почти все южные леди и джентльмены и их северные гости поддержали защитника гулом одобрения.

Прокурор же требовал, чтобы суд исключил из протокола заявление защитника, будто он оскорбил память миссис Колетт. У него, видит бог, такого и в мыслях не было.

Судья встал на сторону защитника, решив, что доводы прокурора не относятся к делу.

Прокурор с деланной невозмутимостью вызвал свидетеля – врача-психиатра Джулиана С. Леандриса, коротко остриженного бородатого толстяка лет пятидесяти с румянцем во всю щеку. Громогласно поклявшись говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, он с видимым удовольствием приготовился отвечать на вопросы прокурора.

Вопрос. Не соблаговолит ли свидетель сообщить, когда и где служил он совместно с подсудимым в специальных войсках США?

Ответ. В 1969 году я работал с ним вместе в госпитале специальных войск в Ня-Чанге, а затем, с декабря 1969 года по март 1970 года, в Форт-Брагге, в медицинском управлении Учебного центра контрпартизанской войны имени Джона Ф. Кеннеди.

Вопрос. Следовательно, можно сказать, что вы довольно близко знали подсудимого?

Ответ. Я никогда не был дружен с ним, знал его как сослуживца. У психиатра мало точек соприкосновения с хирургом.

Вопрос. Однако на протяжении почти двух с половиной лет вы порой ежедневно встречались с ним по месту работы, а также в офицерских домах и клубах, не раз говорили с ним, слушали его замечания о служебных делах и суждения о политических делах, не так ли?

Ответ. Это все так, но необходимо учитывать, что работали мы в крупных военно-медицинских учреждениях с большим штатом, вследствие чего наше знакомство было если не шапочным, то весьма поверхностным. Например, мне никогда не приходилось бывать дома у доктора Мак-Дональда. Жену и детей его я видел мельком, издали, живя не в одном доме с ними, а по соседству.

Вопрос. Тем не менее вы сталкивались с ним, говорили с ним…

Ответ. Да, но никогда не рассматривал я доктора Мак-Дональда в качестве объекта для психоаналитического изучения. Мы были только знакомы.

Вопрос. И все же вы запомнили его выходку на новогоднем балу, когда он, подвыпив, кричал, что охотно сбросил бы водородную бомбу на Ханой и Хайфон?..

Ответ. Доктор Мак-Дональд не кричал, а говорил, и говорил трезво и убедительно, критиковал диссидентов.

Вопрос. Какой разговор с ним особенно запомнился вам?

Ответ. В начале марта 1970 года мы случайно оказались за одним столиком в офицерском клубе и минут десять-пятнадцать говорили за чашкой кофе.

Вопрос. Это было за несколько дней до убийства семьи Мак-Дональдов?

Ответ. Да, за два дня. Наша встреча состоялась пятого марта.

Вопрос. Почему вы, доктор, так уверены в этом?

Ответ. Потому что наш разговор начался с обмена замечаниями по поводу важнейшего события дня, о котором сообщили утренние газеты: вступления в силу договора о нераспространении ядерного оружия.

Вопрос. И что сказал по этому поводу доктор Мак-Дональд?

Ответ. Что он на все сто процентов против всяких соглашений с Советским Союзом, что мы проиграли из-за «мирников» войну во Вьетнаме, потому что боимся пустить в ход ядерное оружие, пока мы сильнее Советского Союза, а потом будет поздно, когда СССР сможет нанести нам ответный удар и тем свяжет по рукам и ногам, превосходя нас в численности вооруженных сил и в обычном вооружении. Меня поразило, с каким жаром он, совершенно трезвый, все это говорил мне. Он говорил, что Америка находится на краю гибели, что дни ее сочтены.

Вопрос. О чем вы еще говорили во время той встречи 5 марта 1970 года, за два дня до убийства семьи Мак-Дональдов?

Ответ. О движении за мир в Америке. Я сказал доктору Мак-Дональду, что в Форт-Брагге военная полиция впервые обнаружила подпольные листовки и газетки Союза американских военнослужащих. Поняв, что он почти ничего не знает о массовом движении за мир в Штатах, я вкратце обрисовал ему это движение, как представлялось оно нашей контрразведке – отделу информации в Форт-Брагге, в котором у меня был приятель. Наиболее опасной из радикальных организаций «новых левых» считалась организация «Студенты за демократическое общество». Помнится, я сказал ему, что Союз американских военнослужащих насчитывает что-то около восьми тысяч человек и что он добивается права политической свободы, права выбирать офицеров, права отказа от выполнения незаконных приказов всюду и везде, не исключая поля боя во Вьетнаме. Я рассказал ему, что рядом с нами, на южнокаролинской военной базе в Форт-Джексоне, действует еще одна организация: Объединение джи-ай против войны во Вьетнаме, что повсюду рядом с военными базами возникли «кофейные» – штабы этих организаций, в том числе и в Фейетвилле, что они выпускают не менее шестидесяти подпольных газет. Их юристы доказывают, что никто не обязан принимать участие и погибать в необъявленной противоконституционной войне в Индокитае. Они выступали против подготовки химической, биологической и радиологической войны, против раздутого военного бюджета, за использование бюджетных средств на решение социальных и экологических задач, на международную разрядку.

Вопрос. Как реагировал подсудимый на эту вашу информацию?

Ответ. С крайним раздражением и возмущением. Знай я, что доктор Мак-Дональд так расстроится, я прикусил бы язык.

Вопрос. Какие еще темы обсуждали вы с подсудимым? Касались ли вы вопроса об американских потерях во Вьетнаме?

Ответ. Очень хорошо помню я такой поворот в нашем разговоре: доктор Мак-Дональд вдруг достал из кармана и показал мне алюминиевое кольцо и сказал: «Вот, ношу как открытую рану. Вы видели такие кольца? Нет? Мне досталось оно на память от одного смертельно раненного летчика, умершего у меня на глазах в Ня-Чанге в шестьдесят восьмом. Это трофейное кольцо из Ханоя, сделанное, как тут указано, из дюраля четырехтысячного, сбитого красными нашего самолета. Видите: изображение падающего «фантома» и цифра «4000». Я смеялся над этой цифрой – коммунистическое, мол, вранье, а в марте шестьдесят девятого наше командование опубликовало официальные цифры наших потерь: мы потеряли более пяти тысяч самолетов! Пять тысяч два самолета! Включая две тысячи четыреста девять вертолетов! Это кольцо облито американской кровью! Я не говорю уж о том, что эти самолеты стоили нам по меньшей мере пять миллиардов, но кто определит цену потерянных жизней наших парней!.. Глаза его горели сухим огнем. Руки у него дрожали. И еще он добавил: «Я не помню, чтобы Америка несла такие потери в воздухе во время второй мировой войны…»

…И СИНДРОМ ФОРРЕСТОЛА

Вопрос. Что вы еще помните из тогдашнего разговора?

Ответ. Доктор Мак-Дональд говорил, что он, как многие американцы, надеялся, что смерть Хо Ши Мина в сентябре 1969 года сломит решимость вьетнамцев к сопротивлению, внушавшую многим из нас изумление и ужас. Но прошла осень, доктор Мак-Дональд собрался уезжать в Штаты, а Вьетконг и не думал свертывать свои боевые действия, продолжавшиеся против южновьетнамского режима и нас уже больше двенадцати лет. Наоборот, он усилил эти действия и продолжал требовать на переговорах в Париже безоговорочного вывода наших войск и прекращения нашей поддержки режиму Тхиеу в Сайгоне. Моего собеседника возмущало заявление президента Никсона, что в конфликте во Вьетнаме Америка не может одержать военную победу и что он намерен «вьетнамизировать» этот конфликт, приступив к отводу наших войск. Это было для нас началом конца. Отступление. Бегство. Все мы понимали, что миллионная южновьетнамская армия была мыльным пузырем. Однако, помню, я сказал, что, глядя на «дядюшку Хо» объективно, я безмерно уважаю его как борца за свои идеалы, хотя и не разделяю их, а доктор Мак-Дональд резко заявил, что ему абсолютно чужд подобный интеллигентский – он сказал, «яйцеголовый» – объективизм и что он всем сердцем осуждал склонность нашего командования согласиться с семидесятичасовым прекращением огня, объявленным вьетконговцами в память «дядюшки Хо». Против этого протестовал, конечно, и Тхиеу со своей сайгонской компанией. Кровь продолжала литься с обеих сторон.

Вопрос. Считаете ли вы, что в то время подсудимый был подвержен «вьетнамскому синдрому»?

Ответ. Как и все ветераны вьетнамской войны, в той или иной степени. Его реакция была реакцией патриота, глубоко оскорбленного бесславным поражением свой страны в этой войне. Шок и отчаяние, оскорбленное национальное чувство вызвали в нем апокалипсические представления. Он решил, что погибает не только Америка, но и весь мир.

Подведя психиатра к этому важному признанию, прокурор, как видно, заколебался: задать ли доктору Леандрису роковой вопрос – мог или не мог в таком состоянии Мак-Дональд пойти на убийство своей семьи? Нет, Леандрис бы, конечно, ушел от нужного прокурору ответа.

Иисусе Христе, воскликнул про себя, холодея, Грант, неужели… неужели Мак-Дональд в отчаянии решил убить себя и всю свою семью, но в последнее мгновение, когда перед ним уже лежали еще не остывшие трупы детей и жены, у него не поднялась рука на самого себя?!

Защитник приступил к перекрестному допросу.

Вопрос. Считаете ли вы, доктор Леандрис, что реакция вашего коллеги на угрозу поражения Америки во вьетнамской войне была патологической или, скорее, нормальной реакцией пылкого американского патриота?

Ответ. Это была, безусловно, нормальная реакция, реакция, я бы сказал, крайнего, но не патологического раздражения.

Вопрос. Так что вы исключаете, как психиатр, состояние патологического аффекта у моего подзащитного?

Ответ. Я ни в коем случае не могу сказать, что он находился на пороге патологического аффекта или временного помешательства. Для этого любому психоаналитику потребовалось бы много сеансов, много специальных исследований.

«Вьетнамский синдром»? – в лихорадочном волнении размышлял Грант. – Да, но и синдром… Форрестола. Ведь наложил на себя руки министр военно-морского флота, выскочил из окна с криком «Русские идут!» Временное помешательство? Не каждый пойдет на самоубийство в такой момент, и еще меньше людей на свете, слава богу, которые пойдут на убийство всей своей семьи. Но ведь был доктор Геббельс – уничтожил же он и жену, и шестерых детей. Но как это докажешь, о Мак-Дональде этого никогда не докажешь…»

Судебный пристав провозгласил:

– Вызывается в качестве свидетеля обвинения полковник Грег Д. Шалевич!

Свидетель не явился. Слово взял прокурор.

– Свидетель Грег Д. Шалевич являлся в 1969 году офицером отделения отпечатков пальцев управления военной полиции Учебного центра спецвойск имени Джона Кеннеди. Увы, он не явился, хотя служит сейчас в чине полковника по соседству – в училище генеральной военной прокуратуры в Шарлотвилле, штат Вирджиния. Но вот его показания, которые я прошу приобщить к делу. Это довольно пространный документ, снабженный всеми необходимыми подписями и печатями. В нем говорится об огромном количестве смазанных отпечатков пальцев, принадлежащих членам семьи Мак-Дональдов. Среди них не обнаружено ни одного отпечатка постороннего человека, что, по-видимому, обусловлено тем, что за неделю до убийства в доме была произведена солидная уборка, а после этого гостей в доме Мак-Дональдов не было. Вот эта кипа передо мной: отпечатки пальцев на контрастной бумаге с пыльцой. Беру наугад: «8 марта 1970 г. (кухня) детский стульчик Кристины, отпечатки большого, указательного и безымянного пальцев правой руки с клубничным вареньем…» Голос прокурора вдруг пресекся, охрип. Не знаю, как у вас, но у меня эта деталь… рвет сердце…

– А я, идиот, – сказал сидевший рядом с Грантом старый репортер, – прежде смотрел только футбол, бейсбол да хоккей по телевизору. Теперь буду смотреть только судебные дела…

– К сожалению, должен отметить, – продолжал прокурор, – что военные эксперты вели себя в доме Мак-Дональдов как портачи. Я вовсе не хочу сказать, что кто-либо из них сознательно пытался затоптать, истребить, уничтожить отпечатки пальцев, эти столь хрупкие вещественные доказательства. Прошу занести мое заявление в протокол: любой наш гражданский уголовный розыск высылает на место преступления экспертов по отпечаткам пальцев, которые в десять раз лучше, профессиональнее справятся с любой задачей по их профилю.

А вот другой документ: справка о том, что эксперты – гражданские эксперты – обнаружили на месте убийства группы Шарон Тейт двадцать два посторонних отпечатка пальцев лиц, которые помогли осуждению убийц банды Мэнсона!

Недобрый гул пробежал по залу. Похожий на попугая староста присяжных поднял было хохолок, но тут же снова, всхрапнув, опустил его. Судья Батлер постучал молотком.

Теперь уже Гранту было ясно: если прокурор скажет, что подсудимый на каждой из своих жертв вырезал собственные инициалы, то публика, настроенная против обвинения и в пользу обвиняемого, возопит в его защиту.

Заглянув в блокнот, а затем на ручные часы, Крейг продолжал:

– По авторитетному мнению моих консультантов – лучших криминалистов штата, современное состояние криминалистики гарантирует быстроту и точность в установлении личности убийцы семьи Мак-Дональдов, если бы не были скрыты вещественные доказательства по приказу военного командования. Криминалистика, как заявил недавно Томас Келлехер, возглавляющий судебно-медицинскую лабораторию ФБР, идет вперед семимильными шагами. Рост преступности в стране привел к тому, что его лаборатория исследует в год почти полмиллиона вещественных доказательств. Военные криминалисты Форт-Брагга заявляют, что они не смогли снять копии множества отпечатков пальцев в квартире капитана Мак-Дональда. Между тем существует новый метод снятия таких копий с помощью лазера даже с одежды и человеческого тела. Мы не можем поверить, что военные криминалисты застряли на уровне 1901 года, когда родилась дактилоскопия. Как известно, эти горе-криминалисты «потеряли» кровавый след ступни Мак-Дональда, а в наше время антропологи научили криминалистов сорока шести правилам измерения ступни человека и ста двадцати правилам описания ее формы. Даже у однояйцевых близнецов разнятся не только отпечатки пальцев рук, но и ног. А ведь у всех зеленоберетчиков снимали отпечатки их ступней. В капитанской квартире не исследовали по-настоящему пролитую убийцей кровь, а если раньше мы знали четыре группы крови: А, B, AB и O, то теперь мы четко различаем тринадцать и более систем по их энзимам и антигенам. Капли и брызги крови сплошь и рядом опровергают версию убийцы одним своим рисунком на стене или на полу. Армейские знатоки не изучили характер и форму ран, чтобы узнать, каким именно орудием были они нанесены. А вот экспериментальный кусок мыла на фотографии, пронзенный ножами, ледорубом и «кабаром». Невооруженным глазом видна разница между отверстиями. Не подверглись анализу, по последнему слову криминалистики, и волосы, найденные на месте преступления. А один только человеческий волос позволяет установить с научной точностью пол, расу, возраст, профессию, болезни человека по принятым им лекарствам, даже то, что пять дней назад он выпил смирновской водки и запил ее стаканом пива «Бадвайзер» из банки.

…Показания давали две женщины – две матери: Дороти Мак-Дональд, мать обвиняемого, и Милдред Кассаб, мать его жены Колетт. Обе искренние, любящие, убитые горем. Мать Мак-Дональда отказывалась верить в вину сына. Мать Колетт стремилась эту вину доказать.

Женственная, безыскусная Дороти Мак-Дональд покорила жюри. В сердце ее не было места сомнениям. По щекам текли слезы. Слова ее брали за душу:

– Мой Джеф любил Колетт больше всего на свете, Кимми и Кристи он любил больше самого себя…

Сама она любила сына слепой материнской, животной любовью. Такая любовь не достойна мыслящего существа, думал Грант, но осуждать ее трудно. Впиваясь глазами в измученное лицо Дороти Мак-Дональд, он видел не столько полную неспособность поверить в вину сына, сколько безмерное всепрощение.

Когда настала очередь Милдред Кассаб, Кабаллеро что-то с усмешкой шепнул на ухо подсудимому. Наверное, заверил его, что члены жюри не очень-то станут слушать тещу. Но и показания тещи, матери Колетт, бабушки Кимми и Кристи, взволновали многих из присутствующих:

– Я собирала всю их одежду до порванных тапочек… Я не могу расстаться с куклой Кристи, с маленьким кошелечком Кимми из кармана жакетика, который она носила в последний день своей жизни – кошелечком с двумя долларами и несколькими ракушками… Когда я вижу утреннюю зарю, солнечный закат, сердце мое обливается кровью, потому что ни Кристи, ни Кимми, ни Колетт никогда их не увидят… Я молюсь богу, чтобы он наказал их убийцу, но никто не вернет нам наших любимых…

И Фредди Кассаб, бывший разведчик, ветеран второй мировой войны, тоже прослезился. Но тот же Фредди Кассаб грубо захохотал, когда защитник вызвал для дачи показаний бывшего зеленоберетчика Джеймса Милна, заявившего, что в ночь на 17 февраля 1970 года он, живя по соседству с капитаном Мак-Дональдом на Кэсл-драйв, выглянув в окошко, узрел, к своему изумлению, три фигуры в белых простынях с зажженными свечами в руках. Подобно трем привидениям, проскользнули они к дому капитана Мак-Дональда…

– Вот к какому вранью, – громко объявил Фредди Кассаб, – приводит солидарность убийц! Да это явное лжесвидетельство!..

Судья пригрозил выгнать его из зала.

КИНЖАЛ «ЗЕЛЕНОГО БЕРЕТА»

Зал замер, словно в трансе, слушая прокурора А. Б. В. Крейга:

– На что рассчитывал доктор Мак-Дональд, убивая своих близких и инсценируя убийство, совершенное якобы хиппарями мэнсоновского типа? Расчет его был дьявольски хитроумен. Консервативная, официальная Америка, ошеломленная террористическими актами бандитов Мэнсона, ополчилась против всех, кто готов был драться против войны во Вьетнаме, и прежде всего против хиппи, потому что Мэнсон маскировался под хиппи. Но ведь он выдавал себя за Христа – следовало ли громить христиан и их храмы! Мак-Дональд рассчитывал, что все воспримут террористический акт против семьи «зеленого берета», армейского офицера-медика, ветерана Вьетнама, как логическое продолжение, новый этап террора против людей истеблишмента, сначала против знати, затем против военщины. Он знал о панике и истерии, охватившей Америку: не только в Калифорнии, а всюду домовладельцы покупали новые замки, обзаводились охранниками, телохранителями. Люди, никогда прежде не бравшие в руки оружие, покупали пистолеты и ружья: спрос на оружие повысился в пятьдесят раз. Цена на сторожевых собак поднялась с двухсот долларов до полутора тысяч, и все они были раскуплены. Родители перестали отпускать детей в школу и колледж. Кинозвезды обносили свои особняки колючей проволокой, пропускали по ней ток высокого напряжения, устанавливали вокруг особняков прожекторы и телевизионные камеры, словом, превращали свои дома в крепости. Люди перестали ходить друг к другу в гости и устраивать обеды и вечеринки. Девушка боялась встретиться со своим парнем, а парень – с девушкой. Подобно психохимическому газу, недоверие и подозрительность распространялись по всей стране.

Обо всем этом доктор Мак-Дональд прочитал в мартовском номере «Эсквайр» за 1969 год. Вот этот журнал! Я уже показывал вам. Вот очерк Уильяма Кломана. Вот что он писал: «В огромных особняках Бель-Эйра ужас заставлял людей бросаться к телефону при звуке ветки, упавшей за окном с дерева…» Самым точным образом описывались убийства группы Тейт и супругов Ла-Бианка. Это описание запало в голову доктору Мак-Дональду, застряло там занозой. А он был человеком действия, решительным человеком и беспощадным – не зря взяли его в «зеленые береты», а там довели, что называется, до кондиции.

Мог ли он рассчитывать замести следы преступления? Мог, учитывая тогдашнюю атмосферу ужаса, всем нам памятную, умонастроения людей, ежедневно со страхом ждавших новых актов дикого террора.

Кто заподозрит любящего мужа и отца, набожного, примерного, образцового доктора Мак-Дональда!

И капитан «зеленых беретов» доктор Мак-Дональд блестяще провел эту свою операцию.

Но главная ставка убийцы Форт-Брагга была на защиту ЦРУ, командования специальных войск армии США, на Пентагон и в конечном счете Белый дом. Доктор Мак-Дональд отчетливо понимал, что после тяжелых ран, нанесенных «зеленым беретам» крахом операции «Падающий дождь» и делом восьми зеленоберетчиков, власть предержащие пустятся во все тяжкие, лишь бы уберечь гвардию армии США от смертельной раны: от дела Мак-Дональда.

Прокурор вызвал главного своего свидетеля. Это был бывший майор медицинской службы Клейтон О’Шарп, ныне хирург нью-йоркской клиники.

Вопрос. Принимали ли вы участие, как помощник главного хирурга военного госпиталя в Форт-Брагге, в медицинской экспертизе при расследовании убийства семьи доктора Мак-Дональда?

Ответ. Я возглавлял комиссию экспертов, поскольку окончил в свое время курс судебной медицины.

Вопрос. Сколько ранений нанесено было миссис Мак-Дональд и сколько из них были смертельными?

Ответ. Сорок одно ранение, из них шестнадцать смертельных.

Вопрос. А девочкам – Кимберли и Кристине?

Ответ. Я должен взглянуть на акт, составленный комиссией… Вот… Кимберли – двадцать одно ранение, из них двенадцать смертельных. Кристина – четырнадцать ранений, девять смертельных. Большинство ран нанесено посмертно, поскольку цвет их бледнее, что обусловливается тем, что сердце в момент смерти перестает качать кровь в артерии.

Лицо отца этих детей помертвело.

Вопрос. Каким оружием было нанесено большинство ранений?

Ответ. Ножом или кинжалом длиной примерно в десять дюймов и шириной в полтора дюйма, толщиной в четверть дюйма, с наточенными обоюдоострыми сторонами, заостренным концом и кровостоком.

Прокурор выхватил из черного портфеля длинный кинжал в ножнах.

Вопрос. Вот таким? Длина – десять дюймов, средняя толщина – четверть дюйма, ширина – полтора, заостренный конец, обоюдоострые стороны, наточенные, словно лезвия бритвы. Таким?

Он подошел к свидетелю и передал ему в руки кинжал рукоятью вперед. Обнаженное лезвие засверкало в фотовспышках. Защитник перестал зевать и кусал губы. Мак-Дональд превратился в каменное изваяние. Он вроде бы и не прислушивался к тому, что говорил прокурор. Доктор О’Шарп медлил, рассматривая, измеряя кинжал глазами и пальцами.

Вопрос. Таким?

Ответ. Возможно, таким…

Вопрос. Были ли раны, нанесенные сбоку, со спины?

Ответ. В акте отмечены самые различные раны.

Вопрос. Имелись ли у жертв ранения с повреждением костей?

Ответ. Да, таких ранений было множество, у детей некоторые кости были рассечены.

Вопрос. Были ли сквозные раны мягких тканей?

Ответ. Да.

Вопрос. Так, а у подсудимого? Были у него сквозные раны?

Ответ. Нет.

Вопрос. А раны с повреждением костей?

Ответ. Нет.

Вопрос. Никаких смертельных ран?

Ответ. Нет.

Вопрос. Никаких серьезных ран?

Ответ. Нет.

Вопрос. Никаких ран, которые не мог бы нанести себе сам?

Ответ. Нет.

Вопрос. Может быть, убийцы утомились? Молочная жидкость в мышцах? Но нет, доктор Мак-Дональд свидетельствует, что первые раны достались ему. Логично предположить, что против него, единственного в доме мужчины, выпустили самого сильного и решительного. Мак-Дональд сам уверяет, что это был черный. Потом резали слабых. Чем же вы, доктор, объясните, что у Мак-Дональда не оказалось ни одного летального ранения?

Ответ. Не знаю, не могу объяснить…

Вопрос. Да, доктор, вы правы, это совершенно необъяснимо…

Старый репортер сказал коллегам:

– Пора готовить камеру смертников для доктора и стряхнуть пыль с электрического стула!

Вопрос. Скажите, пожалуйста, были ли ранения нанесены одним ножом или разными?

Ответ. Ранения были нанесены кухонными ножами или резаками для овощей и фруктов и ледорубом. Они были найдены на лестничной площадке… Но большая часть ран была нанесена вот таким кинжалом, который найден не был…

Прокурор повернулся к присяжным, высоко поднял над головой кинжал и громовым голосом произнес:

– Ваша честь! Леди и джентльмены! Это кинжал «зеленого берета»! Так называемый «кабар», или К-бар.

Зал ахнул. Поднялся шум. Вынесли двух упавших в обморок пожилых женщин, вывели толстяка, у которого начался сердечный приступ. В зале запахло сердечными каплями. Багроволицый защитник вскакивал и садился, задирал кверху указательный палец.

Получив слово, он снова требовал, чтобы суд исключил все, сказанное прокурором, всячески пытался смазать впечатление, произведенное на суд, на публику, на репортеров, крайне невыгодное для его клиента:

– Все это ровным счетом ничего не доказывает. Убийцы могли вооружиться как раз такими ножами в Форт-Брагге, украсть их, купить подобные им – наши оружейные лавки завалены всевозможным оружием, холодным и огнестрельным. Эка невидаль! Этот кинжал не янычарский ятаган, не шотландский клеймор, не… Словом, обвинение, не имея никаких доказательств, апеллирует не к нашему разуму, а бьет по нашим нервам…

Судья отклонил требование защиты. Прокурор зачитал документы: рапорты главного оружейника базы Форт-Брагга, в которых говорилось, что в первой половине марта никто из «зеленых беретов» не потерял ни одного кинжала.

– Бандиты Мэнсона, – сказал прокурор, – пользовались своими ножами длиной от 5 с половиной до 6 с половиной дюймов, которые и были потом найдены. У доктора Мак-Дональда под рукой был этот кинжал. Найдя на кухне резаки и ледокол, он и их пустил в ход.

– По крайней мере, – возражал защитник, – обвинитель инсинуирует, что преступление моего клиента, которое мы решительно отрицаем, было непредумышленным, иначе бы ему ничего не стоило обзавестись такими же ножами, какие были у банды Мэнсона… Если убийцы семьи доктора Мак-Дональда и не украли этот кинжал в Форт-Брагге, они могли сделать это во многих других местах. Всем прекрасно известно, и я могу завалить суд официальными доказательствами, что у бессчетных уголовных банд в этой стране имеются громадные склады, целые арсеналы оружия с любыми видами украденного армейского оружия, вплоть до пулеметов, минометов и пушек. Не могу только сказать, имеются ли на этих складах атомные бомбы, но известно, что составные части, компоненты ядерного оружия уже много раз похищались бандами. Да эти кинжалы вы за гроши можете купить в любой лавке списанного имущества армии и флота! Мой же клиент доктор Мак-Дональд может поклясться на Библии, что он, как врач, никогда не получал, не имел, не носил кинжал «зеленого берета»! Вот его книжка вещевого довольствия. Графа: «Выдано оружие: пистолет «Кольт» 45-го калибра… Сдан…» Кинжала он не получал и из Вьетнама не привозил!..

– Этот кинжал, – выкрикнул прокурор, – доктор Мак-Дональд вполне мог привезти из Вьетнама, смыв с него кровь партизана Вьетконга! Такие кинжалы оставляли в его госпитале умиравшие в нем «зеленые береты». Из Вьетнама можно было привезти базуку, безотказное орудие, батальонный миномет…

Выведенный из себя уловками защитника, Крейг снова полез в свой необъятный портфель и на этот раз достал сильно увеличенные цветные фотографии.

– Защита, – гремел он, – пыталась разжалобить нас фотокарточками Джефа Мак-Дональда – лучшего друга детей и животных. Ходили легенды, будто Мэнсон мог оживлять мертвых птичек, вдыхать в них жизнь. Он жалел змей в Долине смерти, но убивал людей. Взгляните на эти снимки, взятые не из семейного альбома Мак-Дональдов, а из дела капитана Мак-Дональда – «зеленого берета»!..

И он стал показывать подсудимому, судье, жюри, публике, поворачивая фотографии в разные стороны.

Это были судебно-оперативные снимки исколотых, окровавленных, обезображенных трупов жены и детей доктора Мак-Дональда. Женщины завопили. От их вопля и от непрерывных фотовспышек проснулся даже гробовщик – староста жюри. Мак-Дональд не шелохнулся. Защитник, растрепав свою прическу, что-то кричал судье и тряс кулаком. Судья колотил молотком, призывая к порядку. Вынесли из жюри потерявшую сознание старушку с подсиненными седыми волосами. Ввели резервного присяжного.

– Смотрите, смотрите! – пуще прежнего гремел прокурор. – Не отворачивайтесь! Представьте себе, как резал жену и детей в ту ночь убийца! Ведь он работал за четверых – за трех мужчин и одну женщину! Работал как мясник!..

Голосом, зазвеневшим сталью, прогрохотал прокурор, повернувшись к обвиняемому и показывая на него пальцем вытянутой правой руки:

– Кровь ребенка, детскую кровь невозможно смыть с рук ни горячей водой с мылом, ни спиртом. Ее нельзя выжечь и каленым железом. Посмотри, посмотри на свои руки, убийца! Посмотри на ладони! Кровь твоих детей, кровь Кимберли, кровь Кристины впилась в твою «линию жизни»!..

Только нервный тик над правой бровью Мак-Дональда выдавал его волнение. Да руки, руки дрожали на коленях, словно нечеловеческим усилием заставлял он их оставаться на месте. Он сидел с бескровным, бесстрастным, мертвым лицом, уставившись неподвижным взором на флаг Северной Каролины за высоким креслом судьи.

– Смотрите все на этот снимок! Это Мак-Дональд после учиненной им резни, после домашнего Сонгми! Он не забыл умыть руки! Но глаза убитым им детям он не стал закрывать!..