Текст книги "Избранное: Стихотворения. Поэмы. Переводы"

Автор книги: Ованес Туманян

 
То, что видел я когда-то,
Вижу в наши времена.
Как во дни Адама, так же
Мать над люлькой склонена,
И никто дитятю крепче
Не полюбит, чем она.
 
 
Небеса всего богаче
Украшает божество,
Храбреца – любовь к отчизне,
Подвиг мужества его.
Если он самозабвенно
Доблесть выкажет в бою
И, отбросив меч со стоном,
Сложит голову свою,
Неизбывное блаженство
Он изведает в раю
И свою затеплит славу,
Как свечу, в родном краю.
 
 
По извечному закону
С гор седой туман течет;
Если дерево подрубят,
Вянет лист и гибнет плод;
За весной приходит лето,
Осень зиму приведет;
Словно дружка за невестой,
Вслед за жизнью жизнь идет;
Солнце греет, холод студит,
Слезы лить неволит гнет,
И в уста любовь целует,
И в глаза вражда плюет.
 
 
Поцелуй – дитя пристрастья,
И дитя обиды – месть.
Неизменные законы
Для всего на свете есть.
Повторяется от века
Роковых страстей игра.
Завтра может стать владыкой
Тот, кто был рабом вчера,
В золотом венце подняться
На престол из серебра.
 
 
Если прежде так бывало,
Точно так же будет впредь;
Без повторных изменений
Нам судьбой не овладеть
И природе благодатной
Не желтеть, не зеленеть.
 
 
Вот зачем прошу я бога —
На страдальческом пути
Дать грузинскому народу
Мир и счастье обрести.
 

 
Нашим стремленьям – тянуться к вершинам —
Издавна путь преграждала природа.
Там, на горах, в этом крае пустынном,
Разве не чудо шаги пешехода?
 
 
Путник на горы глядел из Тбилиси,
Видел величье вершин в отдаленье:
Сквозь времена прорываются выси,
Не покрываясь туманом забвенья.
 
 
Вот ты поёшь – и колеблются тучи,
Ты в одиночестве, путник счастливый;
Слева – утесы у рощи дремучей,
Справа – кустарник и сонные нивы.
 
 
Здравствуйте, горы, крутые отроги,
Дальние долы и дымы селений,
Дуб вековой на высокой дороге!
Здравствуйте, скалы – царство оленей!
 

 
Разве сгинет напрасно сила,
Что живое сердце излило?
Разве мало его горнило
Изумрудов мечты взрастило?
 
 
Иль в глубины сердца людского
Я войти огнем недостоин?
Помоги мне, жаркое слово,
Зазвучи! Я – твой верный воин!
 
 
Мать-отчизна, в душу сыновью
Ты вдохнула свое волненье,
Искрометной своею кровью
Ты поишь мое вдохновенье.
 
 
И тянусь я к фиалке жадно:
– Я возжаждал тебя до боли,
Упади мне на грудь прохладной
Синей каплей родного поля!
 
 
Я возрос на земле грузинской,
И звенит, звенит мое слово
В честь твою, о край материнский,
С силой, данной твоей основой!
 
 
Как прирос я к тебе, родная:
Сердце – к сердцу, ладонь – к ладони.
Я горю – росинка живая —
На твоем благодатном лоне.
 
 
Пусть тебе возвратится, щедрой,
Все, чем ты меня одарила:
Словно капля в земные недра —
Труд мой скромный, сыновья сила.
 

 
Я не сплю. Я во власти тревоги,
Я послушен дождю за окном.
Ветер в двери! Отец на пороге,
В мокрой чохе он входит в мой дом.
 
 
Это сон. Это явь. Он в могиле.
Он мерещится мне в забытьи.
«Где ты был? Мы тебя не забыли.
Как промокли одежды твои!»
 
 
Он стоит, не скрывая обиды,
Опираясь на тот же костыль;
И по дому под ветром Колхиды
Дождевая проносится пыль.
 
 
Вот он кашляет глухо – он болен,
Воду пьет и чуть слышно потом
Говорит, что невесткой доволен,
Что моим он доволен жильем.
 
 
Опускаются влажные веки,
Растекаются капли дождя:
«Если дочь потерял я навеки,
Я измучусь, ее не найдя».
 
 
«Погляди на меня, – я отвечу, —
Я в слезах пред тобою стою.
Думал я, ты готовишь ей встречу
Там, в твоем безымянном краю.
 
 
Чоху, высушим, в нарды сыграем,
Отдохнешь у меня наконец.
Ничего, мы ее повстречаем.
Стол накрыть разреши мне, отец!»
 
 
Но отец мой уходит из дома, —
Слышен капель томительный звон, —
И меня покидает истома,
Принесенный дождем полусон.
 

 
Предгорий нежных вырез красноватый.
Заката пламенеющий венок.
Молитвенные горы ввысь подъяты,
И как мольба – морская гладь у ног.
 
 
По берегу орнамент тенью вышит,
И жесть листвы роняет лавр с ветвей.
Блажен, кто зов отечества услышит
Над мутноводной Чорохой своей.
 
 
Кем пролито маджари на вершины?
Кем без границ простерта синева?
Аджарских гор поет мне хор единый
О мудрости негромкие слова.
 

 
Излука моря, горы и предгорье,
И на откосах чайные кусты.
Мне волноваться впору бы, как море,
Но я молчу, я в круге красоты.
 
 
Стою в тени – платан среди платанов —
И жду волны вечерней. Вот когда,
Как дикий хор кудрявых великанов,
Нисходит к морю горная гряда.
 
 
Кувшину сердца суждено пролиться,
Мой жар остудят ветер и листва.
О, жизнь моя! Еще одна страница,
Как парус в море, брезжит мне едва.
 
 
Уходит день – хевсур светлобородый,
Из сумерек я вглядываюсь в даль:
Мне люб закат, воспламенивший воды,
И дней осенних светлая печаль.
 

 
Мне осень улыбнулась на просторе.
Небесная безбрежна синева.
Вечерний час ведет меня от моря,
Как песня друга, слышная едва.
 
 
Иду навстречу веянью платанов,
Минуя мальчуганов у воды.
Уносит поезд, в дым вечерний канув,
Безмолвное предчувствие беды.
 
 
Иду на лепет апельсинной кроны, —
В листве – заботы пристальной печать, —
И давний след в траве темно-зеленой,
Шаг юности хочу я отыскать.
 
 
Вернуться к догорающему пиру,
Пригубить вновь заздравных чаш янтарь,
И странником опять пройти по миру,
Пылая жаждой, верной мне, как встарь.
 
 
Родник я отыщу по вдохновенью.
Далек мой путь и, что ни день, трудней.
Как странник, покидающий селенье,
Иду под сенью множества теней.
 
 
А берег мой, увенчанный шафраном,
Мне издали последний шлет привет,
И я прощаюсь с журавлиным станом,
Как с драгоценным даром зрелых лет.
 

 
В моей душе листва разбушевалась —
Неотвратимый близится полет,
Я тороплюсь, мне остается малость, —
С вершины – долу жизнь моя идет.
 
 
Я листья эти гладил в час рассвета.
Увял цветок, и меда нет в цветке.
Хватаюсь за соломинку, а это
Пшеничный колос у меня в руке.
 
 
Еще в полях – я сеятель достойный,
На склонах гор – я сборщик миндаля,
Не утолил я жажды беспокойной,
И вот – встречаю осень, как земля.
 
 
Промчался дождь, и высохла дорога,
В суме довольно снеди у меня.
Оставь меня, тревога, и не трогай
Моей души янтарного огня.
 
 
Глоток вина, еще немного сыра
Да хлеба кус – и побреду опять.
И если ночь крылом коснулась мира,
А сон нейдет, так для чего мне спать?
 
 
В душе и впрямь, быть может, гаснут свечи.
Не плачу я и не твержу молитв.
Мне снова горе падает на плечи,
И снова рана старая болит.
 
 
Еще усталость не вошла мне в жилы,
Еще я помню юношеский пыл,
Забот не меньше у меня, чем было
В те времена, когда я молод был.
 

Этот мир быстротечный,

Ход мгновенный времен…

Важа Пшавела

 
На седину не поскупилось время
И спело песню сумерек. Иду,
А за спиною – старость, вровень с теми
Платанами, чьи листья как в бреду.
 
 
Я здесь косил, да сено ветром сдуло.
О пúримзе[139]139
  В данном случае упоминание о пúримзе навеяно стихами Важа Пшавелы; пиримзе – любимый цветок поэта, часто встречающийся в его поэзии.


[Закрыть], где нежный венчик твой?
Редея, кроны клонятся сутуло,
И в дол схожу я узкою тропой.
 
 
И как Шопен – мне листьев шум, похожий
На приглушенный, горестный напев.
Мир быстротечен, как всегда, но все же
Под этот шум идет озимый сев,
 
 
И память копит избранные думы,
Как золото запасов семенных.
А листья – как червонцы толстосума:
Настанет ночь и обесценит их.
 
 
Вгляжусь в туман: где моря блеск вчерашний?
Древесный корень мне связал ступни,
Мне лучший плод не сладок, а на пашне
Я сеятель еще и в эти дни.
 
 
Поет мне вечер жизни или года —
Души моей и боль и благодать.
Хочу я ради отчего народа
До поздней ночи внуку передать
 
 
Умение земли родимой раны
Любовью врачевать…
   Но листопад —
Что значит он? Что говорят платаны?
Зачем, как листья, волны шелестят?
 

 
Мцхета, Мцхета, Грузии основа!
Славлю я приход ее весны,
Я по крови ей родня – и снова
Розы и знамена взнесены.
 
 
Здесь мотыга первого грузина
Грянула, как первая гроза,
И срослись крест-накрест воедино
Дева и нагорная лоза.
 
 
Жар, что нес мой пращур на ладони,
Оживлю дыханием одним.
Здесь очаг мой на кремневом склоне.
Здесь огонь. Здесь первозданный дым.
 
 
Мы – сыны минувших поколений —
В помыслах бесстрашны и чисты;
Как ветвисторогие олени
Мы трубили с этой высоты.
 
 
Наше пламя ветер гор колышет,
Тьму веков мы грудью рассекли.
В саркофаге полководец дышит,
Слышен звон меча из-под земли.
 
 
И мое, как след резца на камне,
Уцелело в бурях бытие:
Мцхета нежной матерью была мне,
Да светится сок лозы ее!
 
 
Нет реки на белом свете слаще
Отчих рек, обетованных мне.
Я – олень, их верный друг, трубящий
С высоты Армаза по весне.
 

[141]141
  Во Мцхете было найдено еще языческое захоронение некоей Серафиты.


[Закрыть]

 
Тьмой иверийской каменные плиты
Подернуты. На Мцхету ночь сошла.
Коса в гробу почившей Серафиты
Грузинские твердыни оплела.
 
 
Припомню сосны, ежевику в чаще
И виноградных гроздей благодать.
Дано мне облик Серафиты спящей
По этой легкой тени угадать.
 
 
О нет, не тень, а только отблеск линий…
Не расточить, измучиться над ним,
Найти бессмертье в каменной пустыне,
Очарованье, смутное, как дым.
 
 
Недаром вечность нам, живым, открыта.
Покой незримый в камне заключен.
В родной земле почиет Серафита,
И сон ее – времен минувших сон.
 
 
И Серафита шепчет из могилы:
– Всё суета. Во тьме пролег мой путь,
Над камнем веет ветр ширококрылый.
Позволь мне петь, иль спой мне что-нибудь.
 
 
Я говорю:
   – Не суета земная,
Лоза тугая обвивает жердь.
Твоя коса, как золото сияя,
Связала крест и победила смерть.
 
 
Да будет песня о великой силе
Твоей красы – как старое вино.
Тому, кто был прекрасен, и в могиле
Прекрасное бессмертие дано.
 
 
Встань. Стол накрой. Хочу к твоим рассказам
Прислушаться. О тень, заговори!
Ты – утреннее небо над Армазом,
Дитя, благословение зари.
 

 
Ветвь Армаза несравненная,
Мцхеты нежной дар бесценный,
Снится ли тебе вселенная?
Или снишься ты вселенной?
 
 
Кем ты названа по имени?
Где ты, где ты, Серафита?
Серафита, посети меня,
Прилети, плющом повита!
 
 
Красота твоя не сгинула:
Ты, лиловых гор жилица,
Пламень свой из гроба вынула.
Пусть хоть пепел возвратится.
 
 
Гóлоса ли прежней силою
(Иль за гробом света мало?)
Ты свою девятикрылую
Душу в склепе удержала.
 
 
Древний путь затерян в замяти,
Встань, дитя, на перевале,
Подари нас хлебом памяти,
Спой, как мы с тобой певали.
 
 
Серафита, будь попутчицей —
Сапурцлия, или Мцхета, —
О, как ждет, как песней мучится,
Как томится сердце это!
 
 
Тень, в гробу запечатленная,
Песня на холодном камне,
Не озябни, сокровенная,
Ты, как сон, как явь, нужна мне.
 
 
Шелк твой веет над долиною.
Встань, как встарь, необычайна.
Кто ты, Грузия старинная,
Ревность ты моя и тайна?
 

 
Буря чертоги разбила твои.
Горе Армазу! Крыло у него перебито.
Ждал я тебя у гробницы твоей, Серафита,
Ждал я – в полях пересохли ручьи.
 
 
Спой мне! Когда-то мы пели с тобой,
Пели, как реки, бок ó бок залившие Мцхету.
Вот я нашел тебя. Песню забытую эту
Вспомни, крылатая. Спой!
 
 
О, для чего ты с собой унесла
Древнюю тайну? Зачем опочила в могиле?
Чтобы напевы твои над могилой застыли
Слаще печали, прозрачней стекла?
 
 
Я всколыхну голубиную речь,
Голос твой, нерасточенный немыми годами.
Верен тебе, я снимаю корзину с плодами,
Чашу слагаю с натруженных плеч.
 
 
Тонкой рукой приношенья коснись
И не отвергни моей переполненной чаши.
Встань! По-язычески за виноградники наши
И за отчизну свою помолись.
 
 
Выйди из гроба. Настала пора
Славы минувшей покинуть седое гнездовье.
Благослови, осенú нас высокой любовью,
Прелесть твою возврати нам, сестра!
 

 
Был я камнем и, в твердыню
Встроенный среди камней,
На плечах держу поныне
Древность родины моей.
Кладка общая – доверье,
И любовь крепит в камнях.
Льнут к долине Кахабери,
И Саингило, и Ках.
Был я камнем… Призван к славе —
Глыба, сколок отчих скал —
Я основою Рустави
Для времен грядущих стал.
За стеной стена вставала,
Шел орнамент по камням, —
И в каком из них начало
Наступающим векам?
Был я камнем, твердью, силой
Белых и седых камней.
Этот луг земля вспоила
Белизной моих костей.
Но дыханьем жизни новой
Средь камней дышал и я,
Послужил и я основой
Для величья бытия.
 

[142]142
  Имеются в виду выдающиеся грузинские поэты Паоло Яшвили (1895–1937) и Тициан Табидзе (1895–1937).


[Закрыть]

 
Вспомню по сердечному веленью
Близких мне сынов моей земли.
Мнится, в день один, в одно мгновенье
Паоло и Тициан ушли.
 
 
Мнится, в день один, все вместе, хором
Спросят в мир пришедшие о них.
Я хочу восставить их перед взором,
Погостить во временах былых.
 
 
Вольный дух мне грудь отверз для слова,
И меня навеки взяли в плен
Тот, кто был, как сердце жизни новой,
И стиха грузинского Арсен[143]143
  Арсен Одзелашвили – народный герой Грузии, вождь восстания начала XIX века.


[Закрыть].
 
 
Оба не свидетели двадцатых —
Братья этих памятных годов;
Им, двоим – по духу младший брат их —
Я доверил смуту ранних снов.
 
 
Сверстников я в них искал впустую:
Позже их родился я на свет.
День за днем, то плача, то ликуя,
Прожил я шестой десяток лет.
 
 
Солнце, добрый утешитель, что же
Не считаешь ты моих потерь?
Вот на двадцать лет меня моложе
Паоло и Тициан теперь.
 
 
Цвет меняет возраста примета,
Но, как встарь, бушует в жилах кровь.
Не теряет молодого цвета
Наша нестареющая новь.
 
 
Хору народившемуся тесен
Горного хребта широкий склон.
Сердцем я вверяюсь морю песен,
Гулу наступающих времен.
 
 
Век мой не обнес меня подарком —
Кормит хлебом завтрашнего дня,
Юность не скудеет в сердце жарком
На седьмом десятке у меня.
 
 
И когда, как солнце из тумана,
Жизнь встает и учит петь и жить,
Как могу забыть я Тициана,
Как могу я Паоло забыть?
 
 
Учит время:
   даль близка.
      И крепок,
Как в былые годы, наш союз.
Облака —
   улыбок наших слепок,
И в антеннах —
   песни наших муз.
 

 
Вот я у Голгофы,
   О боже,
   Вот я у Голгофы,
Где свет мне забрезжил
   И день твой погас при распятьи,
Я – чистой молитвы грузин,
   Благодатные строфы,
И сонмам безбожных —
   Я Грузии отчей проклятье.
 
 
Я – древо сухое,
   Нагое,
   Безлистное древо,
Твой цвет – не увянет,
   Твой ствол – непреклонен и строен,
Ты – солнце,
   Распятое
   Дланью неправого гнева.
Тень солнца померкшего —
Казни я не удостоен.
 
 
И ведомо только тебе,
   Только мне,
   О, сладчайший,
Блаженство распятья,
   Что жители слезной юдоли —
Народы земные —
   Равняют
   С отравленной чашей
И мукой горчайшей, —
   Одним только нам,
   И не боле.
 
 
Я – червь,
   Я – молящий о жалости грешник,
   Но кто же,
Кто зов твой услышал
   И понял, как я,
   Ты – властитель
Всех душ,
   Всех глубин тайнозритель,
   Мой боже,
Но душу твою
   Кто, как я, изучил,
   Мой учитель?
 
 
Кто истинней мог бы,
   Смиренней, чем я,
   Вдохновенней —
Рыданья души твоей
   Горлом почуять до дрожи,
Постичь, почему
   Ты, как в полдень взыскующий тени,
Бессмертье само,
   Верной смерти возжаждал,
   Мой боже.
 
 
Кто лучше меня
   Знает волю твою,
   Что затмила
Дневное светило
   И крест возвела при Пилате?
Врата распахнулись небесные,
   Зрелость и сила
По слову всевышнего
   Пала на плечи дитяти.
 
 
И что есть распятье
   И эта палящая жажда
Смешения с прахом земным
   И небесною влагой?
И разве распятье
   Не честь для того,
   Кто однажды
Увидел не в жизни
   Отраду и высшее благо?
 
 
Ревнуя по истине,
   Мы откровенья алкали,
И, мир постигая,
   Мы истине оба служили,
Я – чадо земли,
   Плоть от плоти греха и печали,
И ты —
   Без греха,
   Воплощенный в величье и силе.
 
 
И если твой цвет молодой
   Затоптало коварство,
То я, как Меджнун,
   Годы старости встретил в пустыне,
И мне,
   Кроме истины,
   Нет ни пути,
   Ни лекарства,
И жаждой былою
   Томится душа и поныне.
 
 
И что же?
   Я, смертный,
   Достиг ли таинственной цели?
Я верой в нее
   Истомил мою душу. И что же?
Нашел ли?
   Достиг?..
   Жизнь кончается,
   Сроки приспели,
Мой путь завершен.
   Я стою пред тобою,
   Мой боже.
 
 
О боже, распятый за истину
   В Иерусалиме,
Душе моей страстной
   Несносны земные утраты.
Я в поисках истины
   Зверя степного гонимей,
Судьбою истерзан,
   У гроба стою нераспятый.
 
 
Пока не исчез я бесследно
   Под крышею гроба
В утробе отчизны твоей,
   Каменистой и ржавой,
Скажи мне:
   К чему
   Так стремились при жизни
   Мы оба?
Скажи наконец:
   Что есть истина,
   Боже мой правый?
 

 
Есть любовь изначальная,
Оправданье вселенной, —
Все мы кости игральные
Красоты несравненной.
 
 
Не щедра ты, избранница,
Не полна твоя мера.
Что ни делай, останется
В сердце твердая вера.
 
 
Листья сорваны грозами,
Перепутаны бурей,
Но забрезжит над лозами
Проблеск чистой лазури.
 
 
Он дождями не смоется,
Вихрем он не сотрется.
Сердце думами кроется,
С горя песня поется, —
 
 
Празднуй, неблагосклонная,
Я на праздник не прошен,
Я, как ветка зеленая,
Милой под ноги брошен.
 
 
Мерь нещедрою мерою,
Осуди эту ересь:
В красоту твою верую
И умру, не изверясь.
 

Нечто, похожее на этот лист.

Надвое распавшаяся единая сущность.

Гёте

 
Приди, я тоскую, приди мне помочь,
Меня окружила даркветская ночь,
А ты, как двойного листа половина,
От стебля единого отделена.
Я твой Модинахе[144]144
  Модинахе – название древней крепости в Грузии.


[Закрыть], я прах, я руины.
Нельзя до тебя дотянуться, луна.
 
 
Как хлынул бы я, непокорный судьбе,
Рекой полноводной навстречу тебе!
Рванулся – и встретил я полчища вражьи,
Рванулся – и вражьи знамена шумят.
И в каменных латах я замер на страже —
Застывший над бездной немой водопад.
 
 
Зачем эти горы покинула ты?
Вернись! Я, как ястреб, гляжу с высоты,
И камни, свидетели славы вчерашней,
Могучие камни окутаны мхом,
И ночь окружила разбитые башни…
А ты в небесах у меня под челом.
К тебе мои темные думы плывут,
Тебя одичалые глыбы зовут,
Когда-то с тобою мы были едины, —
Войди в мою душу, как в те времена.
Я твой Модинахе, я прах, я руины.
Даркветская ты молодая луна.
 

[145]145
  В Мцхете в одной из гробниц найдена именная гемма правителя древней Грузии патиахша Дзеваха.


[Закрыть]

 
Я зову тебя: выйди из гроба!
Я ищу тебя: где ты, Дзевах?
Перед общей судьбою мы оба —
Уходящий в безвременье прах.
 
 
Отзовись на мой возглас грузинский,
На призыв стихотворной строки,
Чтоб рванулся твой конь исполинский,
Чтобы взвился твой сокол с руки.
 
 
Но вдова молодая со стоном
От тебя отвратила лицо,
И на камень холодный со звоном
С мертвых пальцев скатилось кольцо.
 
 
Твоего отгоревшего счастья
И биения крови твоей,
Может быть, не забыли запястья,
Виноградины пыльных камней?
 
 
Может быть, у твоих украшений
Память есть о движеньях живых
И твоей истомившейся тени
Вновь коснуться хотелось бы их?
 
 
Может быть, ты и вправду измучен
Вдовьим плачем над гробом немым?
Съеден ржавчиной меч, и приручен
Твой охотничий сокол другим.
 
 
Может быть, в одинокой могиле
Истлевавшие руки твои
О последних объятьях молили,
О блаженном земном бытии?
 
 
Время льнет к твоему изголовью,
Ты в глаза ему прямо смотри, —
Встань, Дзевах! Мы равны пред любовью, —
Патиахши, поэты, цари…
 

 
Народ грузинский помнит времена,
Когда война
Пылала в нашем стане.
И мы знаменам дали имена:
Горгаслиани и Давитиани[146]146
  Горгаслан Вахтанг – грузинский царь Вахтанг I (V в.), выдающийся политический деятель и полководец, борец за независимость своей родины; по преданию, был прозван иранцами Горгаслиани, так как его шлем украшали изображение волка (горг) и льва (ислан).
  Давид – государственный деятель Грузии, царь-полководец, вступил на престол в 1089 г., вел борьбу за объединение Грузии. Умер в 1125 г.


[Закрыть].
 
 
Потом пришла прекрасная Тамар
И – мнится:
Все окрестные твердыни —
Владычицы грузинской дивный дар.
И лик ее —
Был как мираж в пустыне.
 
 
И кровь и слезы воин проливал,
Взглянув на те стрельчатые ресницы,
Но знамени
Он все же не назвал
Благословенным именем царицы.
 
 
Не гром нагорья потрясал вокруг, —
Ираклий меч занес рукою смелой,
Чтобы потом
Немало вражьих рук
На башнях победителей чернело.
 
 
За ратный труд
Он был вознагражден —
Неизгладимой славы удостоен,
Но именем Ираклия
Знамен
Не окрестил отчизну спасший воин.
 
 
Взлетело знамя,
Пел военный рог,
Смывалась кровью жгучая обида,
Но кто из древних полководцев мог
Превысить Горгаслана и Давида?
 
 
Как будто в измерении ином,
Иным огнем
Они дышали оба…
Вахтанга называли
Волком-Львом —
И не смирился он под крышей гроба.
 
 
Так – пенье стрел
Любил Вахтанг один,
И нашу славу он донес до Ганга.
И над Кавказом —
Выше всех вершин,
Как радуга,
Светился меч Вахтанга.
 
 
И этот меч
Потом извлек Давид.
Чтобы пред ним
Два моря трепетали:
Со старой фрески
Нам в лицо глядит
Живое око,
Полное печали.
 
 
Арабский всадник пал к его ногам.
Не спасся турок от его погони —
И держит царь
Золотоглавый храм,
Как робкую голубку,
На ладони.
 
 
Строптивый враг
Не смел перечить нам,
И никому
Мы не платили дани,
И реяли,
Подобные орлам,
Давитиани и Горгаслиани.
 
 
Служители воинственной судьбы
Бросались на врагов неусмиренных,
Подобно львам,
Встающим на дыбы,
Могучим львам
На боевых знаменах.
 
 
Когда Тимур
Дорогу пролагал
Хмельным от крови
Полчищам пророка,
Стояли мы
Неколебимей скал
У тех полотнищ,
Поднятых высоко.
 
 
Теперь —
Под ветром боя не кипят
Торжественные орифламмы[147]147
  Орифламма – род знамени.


[Закрыть] эти.
Они в музее
Безмятежно спят,
Овеянные славою столетий.
 

 
Вы не верите россказням странным,
На привычную быль непохожим,
Но упал я подбитым фазаном
В этот город на диво прохожим.
 
 
Я, небесные выси покинув,
Славлю стрелы любви светлолицей, —
Смерть преследует Джелал-Эддинов[148]148
  Джелал-Эддин – сын хорезмийского шаха Мухаммеда, правитель Хоросана, подвергший Грузию в XIII в. опустошению и беспощадно истребивший население Тбилиси в 1226 г.


[Закрыть],
Чтобы пели в грузинской столице.
 
 
Всходит солнце, как водится в песнях,
Брезжит луч за молочным туманом,
Я – лучу и Тбилиси ровесник,
Был и я сотворен Горгасланом.
 
 
Это бедное сердце не лживо,
Хоть рассказ мой и смутен, и странен.
Бьюсь на улице людям на диво,
Потому что охотницей ранен.
 

 
Живи, одета в светы негасимые,
Да не затмится день высокий твой,
О, щедрая поилица мечты моей
И жизни виноградник золотой!
 
 
Люблю я солнце, но люблю и тени я
Вершин твоих и рек немолчный шум.
Ты для меня – и корень вдохновения,
И цвет стиха, и сердцевина дум.
 
 
Ты солнце ясное мое, да славится
Твой дух прямой и сердца глубина.
На свете не одна страна – красавица,
Но Грузия поистине одна.
 
 
Когда дерзаю петь тебя, любимая,
К сердечным струнам я тянусь рукой.
О, щедрая поилица мечты моей
И жизни виноградник золотой!