Текст книги "Избранное: Стихотворения. Поэмы. Переводы"

Автор книги: Ованес Туманян

 
Весна приходит, и опять цветет шиповник.
В глазах влюбленных образ милый пребудет вечно.
Пройдут года, и жизнь пройдет, но слез виновник —
Звон соловьев сереброкрылый пребудет вечно.
 
 
Другие соловьи засвищут в саду весною,
Другой ашуг прославит в песнях житье земное,
Он за меня споет, что было не спето мною.
Дни – дым, но круг времен и был и – пребудет вечно.
 
 
И сотни сотен раз из глаз прольются слезы,
И чаши сотни сотен раз раскроют розы,
И сердце сотни сотен раз пронзят занозы,
И кровь, и сердца пепел стылый пребудет вечно.
 
 
И снова будет ладан плыть, благоухая,
И голову клонить цветок родного края.
Из глаз прекрасных упадет слеза живая
И на плите моей могилы пребудет вечно.
 

 
Ты видела сотни сотен ран – и увидишь опять.
Ты видела иго чуждых стран – и увидишь опять.
Ты видала сжатый урожай кровопролитных войн,
Неубранный хлеб, глухой бурьян – и увидишь опять.
Подобно изгнаннику, боль обид видела на пути;
И ветер сухой, и ураган – и увидишь опять.
Где Нарекацú? Где Шноралú? Где Нагáш Овнатáн?[126]126
  Нарекаци Григор (951—1003) – армянский поэт, автор религиозных песнопений и гимнов, выдающийся знаток церковной литературы; основное сочинение «Книга скорбных песен».
  Шнорали Мерсес (1102–1173) – армянский писатель, автор многих публицистических статей, религиозных песнопений, стихов, в 1166 г. избранный армянским католикосом. Особенно известны его стихи на светские темы.
  Овнатан Нагаш (1661–1722) – армянский поэт и художник-миниатюрист; в начале XVIII в. был приглашен в Тифлис ко двору грузинского царя Вахтанга VI. Его любовные и сатирические стихотворения по языку и мотивам близки народной лирике.


[Закрыть]
Ты видела мудрых славный стан – и увидишь опять.
Армения, твой Чаренц как дар взял язык у тебя.
Ты видела многих певцов-армян – и увидишь опять.
 

 
Как бедра женщины, рожденной
Сводить с ума, сжигать, гореть,
К своей стихии раскаленной
Притягивает солнца медь.
И кони дико ржут во власти
Огня, траву полей топча,
И стонут женщины от страсти,
И ловят смех его луча.
 

 
Звенят подковы золотые:
Табун коней на солнце ржет.
Бесстыдно девушки нагие
Целуют солнца рдяный рот.
Уже воспалены их губы —
Целуют, словно, жизнь губя,
Погаснет жар, святой и грубый.
Приди, я так хочу тебя!..
 

 
Прекрасное горит, сжигая,
Горит, живому жизнь даря,
Твоя вселенная живая.
Пока ты жив – сжигай, горя.
Сгорев, остынь, зола седая.
И лучше душу сжечь не зря,
Чем тлеть, чадя и не сгорая.
Пока ты жив – сжигай, горя!
 

 
Тому, кто любит жизнь и славит Землю нашу,
Отрадней на Земле и легче трудный путь.
Когда не хочешь ты в трясине потонуть, —
Ты должен жизнь любить и славить Землю нашу.
И чашу грусти пить, как пьешь веселья чашу.
Не лей напрасных слез и жалобы забудь.
Тому, кто любит жизнь и славит Землю нашу,
Отрадней на Земле и легче трудный путь.
 

 
Сегодня ли тебя найдет судьба,
И ты глаза закроешь, холодея,
Не жалуйся на смерть: она слаба
Перед душой бессмертною твоею.
Взаймы дала природа много сил
Душе твоей, пылающей, как пламя,
И ты сторицей долг ей заплатил —
Мечтами, думами, стихами.
 

 
Рано-рано проснись поутру,
Чуть рассвет затеплится – встань
И увидишь звезды голубой игру,
Осиявшей раннюю рань.
 
 
Так же имя твое в былом
Засияло, Чаренц, светло.
Что за бездна его поглотила потом?
Что звезду с высоты свело?
 
 
Нет, не солнца горячий луч
В ранний час погасил звезду.
До зари еще темное воинство туч
Поднялось тебе на беду.
 
 
И звезда погасла во мгле,
Закатилась в бездонный провал.
Жажда песни томила сердца на земле,
Но Парнас —
Без тебя ликовал.
 

Пока выпадает роса на цветы —

Любуешься блеском земной красы.

Пока по горам пробегает лань —

За нею, охотник, стремишься ты.

 
Народа светлая душа открылась до глубин,
И я любовно зачерпнул живой воды кувшин.
 
 
Я на созвездья в эту ночь возвел глаза свои,
И сердце юное мое проснулось для любви.
 
 
Казалось, от высоких звезд пахнуло ветерком.
Хаджезарэ, Сиаманто ко мне пришли тайком.
 
 
Стон их страдальческой любви мне в грудь стрелой проник,
И замутила соль их слез моих стихов родник.
 
 
Они смотрели мне в глаза из тьмы былых времен,
И был отчаянием их мой разум опален.
 
 
Я повесть горестной любви прочел в глазах у них,
Сиаманто, Хаджезарэ оплакивает стих.
 
 
Как будто я свою любовь, тоскуя, схоронил
И на тернистую тропу в глухую ночь вступил.
 
 
И мнится: армянин-чабан во сне, в такую ночь,
На склоне горном повстречал курдянку, бека дочь.
 
 
И был их тайный поцелуй, как ветерок, несмел,
Да только тернии одни достались им в удел.
 
 
Подобно каплям дождевым в пустыне, без следа,
Они, сердец не утолив, исчезли навсегда.
 
 
А ну-ка, девушки, за мной! На розыски пойдем
Путем стиха, путем любви – сверкающим путем!
 

 
«Ты, заветный мой родник!
Ты, приветный мой родник!
О, когда б к моей подушке
Мой возлюбленный приник!
Не по сердцу мне старик!
Пусть горит в огне старик!
Не седого —
   молодого
Приведи мне, джан-родник!»
 

 
«Полдневного солнца луч
Дрожит в роднике.
Желанный, приди, не мучь!
Сгораю в тоске.
 
 
Возлюбленный мой, явись!
Приди хоть на миг!
Уста мои запеклись,
А ты – как родник.
 
 
Мой сокол, моя беда,
Приблизься ко мне!
Во сне ты со мной всегда,
Всегда во сне!»
 

 
«Ты девушкой была во сне,
На скалы ты звала во сне,
Ты ланью резвою была
И в плен меня взяла во сне.
 
 
Я ото сна восстал во сне,
Тебя я обнимал во сне,
Поцеловал тебя средь скал.
Мне сон судьбою стал во сне».
 

 
У студеного ключа
Никнет яблонька, шепча:
«Ах, любви хмельная влага
И сладка и горяча!
 
 
Ты обет ключу дала,
Косы туго заплела.
Хвать-похвать – свирель пастушья
Сердце в горы увела».
 

 
«Слышен сердца страстный стук.
Грудь моя – прекрасный луг.
Полно спать на твердом камне.
Приходи, несчастный друг!»
 

 
«О белоснежные мои,
Ягнята нежные мои,
Скитальца ждете вы со мной,
О неутешные мои!
 
 
Родная ванская волна,
Седая ванская волна,
Скитальца ты со мною ждешь,
Рыдая, ванская волна.
 
 
Моя нагорная тропа,
Крутая, торная тропа,
Скитальца ты со мною ждешь,
От горя черная тропа.
 
 
И ты, высокий мой Сипан,
Каменнобокий мой Сипан,
Со мною ты скитальца ждешь,
Туманноокий мой Сипан.
 
 
Вспоивший лозы, мой родник,
Взрастивший розы, мой родник,
Со мною ты скитальца ждешь
И точишь слезы, мой родник…»
 

 
«Там, в родимой стороне,
Розы дышат в сладком сне.
Мне весна зимы не краше,
Я не радуюсь весне.
 
 
Нет горы моей родной,
Нет овец моих со мной,
Нет со мной моей любимой,
Больше нет весны весной».
 

 
«Есть много путей. Все земные пути
Приводят куда-нибудь.
А мне, скитальцу, куда идти?
Кто мне укажет путь?
 
 
Где счастье мое, на пути каком?
Созвездья, скажите мне!
Я гибну без милой в краю чужом,
Сердце мое в огне».
 

 
«Ветер летучий,
Дай крылья коню!
Птицы и тучи,
Я вас догоню!
Дай мне дорогу,
О каменный край!
Скалами лога
Не преграждай!
Еду за милой
Врагам на беду
Или могилу
Себе найду».
 

 
«О люди, скажите, кто видел из вас
Глаза, что я так люблю?
Я кинусь в пучину любимых глаз,
Тоску свою утолю».
 

 
«Льются вина, длится пир,
Беку мир принадлежит.
Как ягненок, рабский мир
У него в ногах лежит».
 

 
«Дочка бека, брось стыдиться,
Выйди, выйди, песню спой!
Молодица —
Смуглолица,
Точно персик золотой.
Песню спой за чашей пенной!
Твой жених – Азиз бесценный.
Между беков – бек Азиз,
Как средь гор – гора Масис.
За тебя недаром дали
Ровно тысячу овец,
Меньше стоишь ты едва ли,
Пусть не ведает печали
Досточтимый твой отец!
Азиз-бека ты достойна.
Стан твой, точно тополь стройный.
Подойди и рядом стань!
Ты – звезда кочевий горных —
На веселье наше глянь!
Тысячу овец отборных
Молодая стóит лань!»
 

 
Песня твоя семь печальных лет
У меня на устах.
Срезанной розы поблекший цвет
У меня на устах.
Если и вправду разбойник ты —
Увези меня.
Имя твое – слаще звука нет —
У меня на устах.
 

 
«Взял бы ты меня, милый, к себе на грудь, —
Я в себе не вольна.
Обручат, увезут меня в дальний путь, —
Я в судьбе не вольна.
Завтра будет уж поздно меня вернуть, —
Я в себе не вольна.
Станет черным замкóм брачный мой обет
У меня на устах».
 

 
«Зарех-бек обманул народ:
Вором честный чабан слывет.
Бек свою красавицу дочь
Пожелал обменять на скот.
 
 
Хочешь зятем зваться моим —
Заплати богатый калым.
Нет овец у Сиамантó,
Нищ пастух и горем палим.
 
 
Пусть я черствому хлебу рад,
Я любовью зато богат.
Иль не стоит моя любовь
Азиз-бековых тучных стад?»
 

 
«Я иду по тропе,
   Любовь тая,
      Словно в бреду.
Не узнаешь и ты,
   О, тропа моя,
      Куда иду.
Мой любимый придет
   На страстный зов,
      Встретит меня.
Я услышу сейчас
   Серебро подков
      Его коня».
 

 
«Опоясан отец твой цветным кушаком,
Мой отец с малолетства ходил босиком.
Как луна – та жена, что тебя родила,
Я от звездочки малой рожден бедняком.
Ты – садовый взлелеянный нежно цветок,
Я – суровый, пробившийся к свету росток,
Из-под мертвого камня к тебе я тянусь,
От огня твоего и красы изнемог».
 

 
«Побратим побратиму, как родник, говорит:
Утолю твою жажду, если жажда томит,
Если горе нагрянет и приблизится враг,
Побратим побратиму – меч надежный и щит!»
 

 
«Где ты, мой молодой орел?
Ты куда от меня ушел?
Почему обманул меня,
Без подруги спустился в дол?
 
 
Ждал меня ты семь долгих лет,
А теперь мне защиты нет.
Только ночь ты провел со мной
И покинул меня чуть свет».
 

 
Но в том ущелье роковом, едва весна придет,
Два мака скорбные цветут, как говорит народ.
Дотоле не было таких цветов среди лугов —
С сердечком траурным в венце кровавых лепестков.
Хаджезарэ – Сиаманто погибли в цвете лет,
Но в облике другом они явились вновь на свет.
Как яркий свадебный наряд, горят их лепестки,
А темные сердца таят следы былой тоски.
Должно быть, их недолгий век – печальной доли знак:
Едва дотронешься рукой, и облетает мак…
И тянется к цветку цветок. И, прежде чем опасть,
Спешит поведать, трепеща, свою любовь и страсть.
 

 
Есть светло-синий мир воспоминаний,
Где горы в небо синее одеты,
И ноги у меня, как ноги неба,
И я стою в пустыне светло-синей
Один и одинок…
   По лбу проходят
Светила синие, а на груди
Четыре ветра бьются в синей злобе
И с ярко-синим свистом пропадают
Неуследимо в синей пустоте.
Осаживаю синим свистом трепет
Тревожно-голубеющего сердца,
Но в трепете зыбучей высоты
От голубого головокруженья
Покачиваюсь…
   Мирозданье снова
Переворачивается,
И снова дремлют надо мною горы,
И боги дремлют подле ног моих.
 

 
Темнеют горы на горах,
Ущелья в глубине ущелий.
Мне чужд заката смутный страх.
Темнеют горы на горах.
Воспел я отчий мир в стихах.
Я от камней зачат в камнях,
Мне в колыбели камни пели.
Темнеют горы на горах,
Ущелья в глубине ущелий.
Мне чужд заката смутный страх.
 

 
Осень втягивается в лощины
Из ущелья сквозь просвет,
Осень цвета камня и глины,
И конца ущелью нет.
 
 
Инеем исчерчены склоны,
Холод твой – как моя печаль,
Вдоль ущелья мой вздох приглушенный
За тобою тянется вдаль.
 
 
Просветлел твой поток гремучий,
Камень сух под стопой твоей,
Твои оседлые тучи —
Кочевье седых камней.
 

 
Товарищи по играм и забавам
Ведут меня на дальний берег свой;
Как Иисус, стою в тряпье кровавом,
Исхлестанный крапивой и лозой,
 
 
– Я вам не лгал, я был у птиц в неволе,
Я никогда не забывал друзей…—
Оправдываюсь и кричу от боли
И просыпаюсь в комнате моей.
 

 
Пускай погаснет свет во взоре.
Но только бы слова, как сеть,
Держали мысль, и петь, и в хоре
Не онеметь, не онеметь.
 
 
Скатиться бы слезой пролитой,
Упасть бы птицею подбитой,
Но только бы в неволе быта
Душой не тлеть, душой не тлеть.
 
 
Пускай меня согнет работа,
Годам забот не будет счета,
Но только бы в часы полета
Не тяжелеть, не тяжелеть.
 
 
И жить веками, жить веками,
Сшибаться грудь о грудь с горами,
Дышать ветрами, встретить пламя,
Гореть, и крепнуть, и сгореть.
 

 
Радуга животрепещущая,
По ветвям выгибающаяся,
На дерево переселяется
Из моей красно-зеленой мечты.
 

[127]127
  Оравел – песня пахаря.


[Закрыть]

 
Ушло в туман воспоминаний детство,
И луч его, как сказка, догорел,
Но принял я ваш оравел в наследство,
И сказку воскрешает оравел.
 
 
О, сколько раз для прямодушной песни
Я покидал предел забот и дел,
Но нет напева чище и чудесней,
Чем ваш, землей пропахший, оравел.
 
 
И я, в ладу с судьбою, как другие,
Во славу жизни много песен спел,
Но с чем сравнить мне звуки дорогие
И отчий дух, проникший оравел?
 
 
Вы, мудрые отцы земли армянской,
Я жизнь отдам за гордый ваш удел.
Но как воспеть мне подвиг ваш гигантский
И ваш благословенный оравел.
 

 
Пойду, затеряюсь в листве неживой
Лесов, обступивших осенние горы,
Забуду раздоры, укоры и ссоры,
К замшелому камню склонюсь головой,
Для птиц перелетных я сердце открою,
И стану я ухом лесной тишины,
И верно услышу дыханье живое
Под грудами листьев уснувшей весны.
 

 
Твоими глазами, твоими глазами
Себя самого я увидел во сне,
Себя проклинал я твоими устами,
И стыд покаянный забился во мне.
 
 
И я пожалел тебя тысячекратно,
И тысячекратно тебя я простил,
Мне было во сне самому непонятно,
Как вытерпеть сон мой хватило мне сил.
 
 
Проснулся – и понял: руками твоими,
Руками твоими убит я давно.
Один я, а мнится, что стал я двоими…
Но этого мне объяснить не дано.
 

Из грузинской поэзии

 
Воздадим хвалу героям,
Воздадим хвалу грузинам,
Разметавшим вражье войско
По затопленным низинам!
Поглоти врагов, Арагва,
В правой битве помоги нам!
 
 
Гела смотрит на дорогу,
Молвит: «Копит враг обиду!»
 
 
Наш Георгий Базалетский,
Как скала, был крепок с виду;
Пастуха позвал Георгий,
Наставлял его, как сына,
И поклялся тот всевышним
Перед ликом господина:
«Я пошел на луг и вижу:
Вождь лезгинский мне навстречу,
Я его под сердце ранил,
Я с колена бил картечью».
«Горе мне! – сказал Георгий.—
Видно, целился ты мало;
У тебя ружье на славу.
Если б в цель картечь попала, —
Тот лезгин с земли не встал бы,
Изошел бы кровью алой!»
 
 
Лег туманной пеленою
Сон Георгию на очи,
В чистом небе гром небесный
Разразился ó полночи.
 
 
На Георгия лезгины
Навалились туча тучей.
Одного схватил Георгий,
Поразил рукой могучей.
Рот, как дрозд, лезгин сраженный
Раскрывает, умирая, —
Из груди торчит кинжала
Рукоятка роговая.
 
 
Поглядишь, мелькает быстро
В колесе бегущем спица,
А еще быстрей Георгий
На коне в Манглиси мчится.
Он врагов, как сучья, рубит.
Кто его храбрее в мире?
 
 
Беруа хвалу слагает,
Получается – шаири[128]128
  Шаири – стихотворная форма грузинской поэзии.


[Закрыть].
 
 
Подадим друг другу руки
И друг друга клятвой свяжем.
Поглядим-ка на дигойцев,
Слово доброе им скажем!
Как пошли на брань дигойцы —
Стон стоял над горным кряжем!
 
 
Люди двух вождей неверных
Выбегают из засады,
В их руках дымятся ружья —
Ясеневые приклады.
Рану щупает Георгий,
Кровь бежит из-под ладони.
А в Манглиси днем и ночью
Строят храм на горном склоне,
Похоронят в нем лезгинов,
Перебитых в день погони.
 
 
Вот лежит Георгий, словно
Отдыхает перед боем,
А в устах клубятся черви:
Мы лицо ему прикроем.
 
 
Я сложил хвалу стихами
Нашим доблестным героям.
 

[129]129
  Ираклий II (1720–1798) – грузинский царь, государственный деятель в полководец.


[Закрыть]

 
Царь Ираклий глянул гордо,
Молвил сабле боевой:
– Ну, что скажешь,
   сабля-горда?
Отзовись на голос мой!
Нападай, не зная страха,
Укрепляя длань мою, —
Покажу я, как с размаха
Рубят головы в бою!
 

 
По Самгори – полю чистому —
Едет юноша пригожий,
Едет юноша, на сокола
И на ястреба похожий.
 
 
За конем хромая девушка
Ковыляет, причитая:
– Возвратись, пригожий юноша,
Не гляди, что я хромая.
 
 
Ты ж меня по следу лисьему
Не погонишь, как борзую?
Сына выношу я статного,
Дочь рожу я не хромую.
 
 
И ткала бы я, и пряла бы,
Подходила бы с поклоном,
И в твои карманы золото
Я бы сыпала со звоном.
 
 
Засверкали бы, как зеркало,
У тебя на полке плошки,
К чохе[130]130
  Чоха – национальная грузинская одежда.


[Закрыть] праздничной пришила бы
Я бубенчики-застежки,
 
 
Я пекла бы хлеб, спешила бы,
Ожиданьем не томила бы…
 

 
– Кто твой муж? Каков он с виду?
Я из дерева сухого
Родичам его в обиду
Мог бы вырезать, такого!
 
 
За водой ходил студеной,
Косы я твои увидел,
Да меня твой отведенный
Взгляд, красавица, обидел.
 
 
Шла ты мимо скал отвесных,
На ходу носок вязала,
Слезы, чище рос небесных,
На вязанье проливала.
 
 
Дам тебе, моя отрада,
У креста Лашари слово:
Мне другой жены не надо,
Не желай и ты другого!
 
 
– Я клянусь любимым братом:
Ты один мне нужен, милый,
Только спор вести с богатым
У тебя не хватит силы.
 
 
Ты меня украсть не пробуй:
Жаль тебя. На горе наше
Не буди людскую злобу.
Ты лицом рассвета краше.
 
 
А у мужа наготове
Меч, добычу стерегущий, —
Мне дадут отведать крови,
По твоим плечам бегущей.
 
 
Уходи! Когда бы жалоб
Я твоих не услыхала,
Я носки тебе связала б,
Окаймила ниткой алой.
 
 
– Пусть меня умчит в долину
Конь, на кречета похожий,
Сгинет конь, и сам я сгину —
Мне и гнев не страшен божий.
 
 
Научусь чеченской речи,
Называться Никой буду,
Грубошерстную на плечи
Ткань надену, мать забуду!
 
 
Мужа твоего десница,
Отсеченная, нужна мне,
Чтобы кровью ей сочиться
На чеченском черном камне!
 
 
– Погляжу, ты смелый воин,
Но тебя мой муж смелее;
Как тростник, ты станом строен,
Но тебя мой муж стройнее.
 
 
Он, как молния, примчится,
Он, как вихрь, тебя догонит,
Франкский меч твоя десница,
Отсеченная, уронит!
 

 
Я иду по степи Ширакской,
По степи меня ветер гонит.
Мотылек сидит на дороге,
Крылья алые долу клонит.
 
 
Так и платье любимой ало.
Защити меня, боже правый!
О, как тяжко, когда другому
Бросит милая взор лукавый.
 
 
Я окинул Алвани взором,
Другом стал я пустым просторам…
 

 
Светит мне святой
Лик высокий твой,
Затаивший прелесть неземную;
Сердцем трепеща,
К синеве плаща
Льну в слезах, стопы твои целую.
 
 
В черный день скорбей
Радуюсь твоей
Тишине, лучистое виденье.
В безысходном сне
Снизойди ко мне,
Заглуши Иверии паденье!
 
 
Край цветущий твой,
Силой роковой
Твоего величия лишенный,
На пути обид
Никнет и скорбит,
Гнетом лихолетья помраченный.
 
 
Низведи твой свет,
Солнце древних лет,
Жительница горнего чертога,
Защити твой край,
Сгинуть нам не дай,
В день печали прогневившим бога.
 
 
Горестен и тих
Я у ног твоих, —
Не отвергни моего моленья!
Вдовый твой народ,
Твой избранник, ждет
Снова твоего благословенья,
 
 
Чтобы край отцов
На владычный зов
Встал из гроба меж держав державой,
Церковью святой,
Речью золотой,
Мудростью украшенный и славой.
 
 
Воскреси наш слух,
Укрепи наш дух,
Нашу ревность оживи сыновью,
Чтобы снова пел
Мощь великих дел
Руставели, движимый любовью.
 
 
Укажи пути,
Душу просвети,
Расточи, царица, сумрак ночи!
– Но твой взор исчез
В синеве небес,
И меня твои не видят очи.
 
 
Кто я пред тобой!
Обречен судьбой,
Я отравлен горечью сомнений,
Ибо от меня
На закате дня
Отлетел надежды светлый гений.
 
 
Что распалось в прах,
Нам и в небесах
Не предстанет красотою слитной.
Где нам отыскать
То, что отнял тать,
Ворон взял добычей беззащитной?
 
 
Лживый, темный мир!
Вероломный мир!
Он померкнет пред лицом печали.
Тщетно – неживой
Дом пустынный твой
Мы твоим величьем населяли!
 
 
Превышая лес,
Достигал небес
Этот храм, затихший сиротливо,
Где, как сон, возник
Светозарный лик,
Выведенный кистью терпеливой…
 

 
Почему печальна ты,
Почему ты плачешь, Нина?
Если не одни мечты
Горя твоего причина —
 
 
Ты на грудь ко мне приди,
Я приму твои печали,
Чтоб они в моей груди
Слезы горькие рождали.
 
 
Мне милей твоя краса,
Если плачешь ты, мечтая!
На глаза твои роса
Набегает неземная.
 
 
Круглый катится жемчýг
По ланитам цвета розы.
Жаль мне будет, если вдруг
Перестанут литься слезы.
 

 
Я земля и был землей,
Для труда землей рожденный,
Стала мне земля сестрой,
Мукою моей бессонной.
 
 
Что посею – не растет;
Не родит земля сухая,
И глядишь, на круглый год
Не хватает урожая.
 
 
То – хозяин на порог,
То – священник, то – урядник…
Гнут меня в бараний рог:
Много их, скупых да жадных.
 
 
Муравей – и тот мне враг.
Не дадут душе покою!
Отдохну я, бос и наг,
Под моей землей сухою!
 

 
Женщина прекрасная со мною
Говорила раннею весною:
«Юноша печальный! Неужели
Ты не слышишь, как ручьи запели?
 
 
Погляди, как на земное лоно
Золото струится с небосклона!»
– «Не растает лед моей печали,
Как бы очи солнца ни сверкали,
Слезы под горячими лучами
Не прольются щедрыми ручьями!»
 

 
Юность, где сладость твоя? Где живые усилья,
Страстное сердце влекущие к яркому раю?
Чувства ограблены, рано подрезаны крылья,
Ветвью безлистной я в пору весны поникаю.
 
 
Юные сны расточились, как легкие тени,
Юное сердце покинуто верою ранней,
Радость убита холодным дыханьем сомнений.
И облетели цветы молодых упований.
 
 
Тщетным огнем неземную любовь называя,
Крылья подрезал мне разума вкрадчивый холод,
Чистого чувства померкла святыня былая…
Горе тому, кто в годá молодые не молод!
 

 
Под бременем печали изнывая,
Не у людей ищу я утешенья,
Сама собой, свободная, простая,
Приходит песня в горькие мгновенья.
 
 
Каких скорбей мы с ней ни разделяли!
Она моей окутана тоскою.
Печаль ее сродни моей печали,
Столь милой мне, пока она со мною.