Текст книги "Разные годы"

Автор книги: Оскар Курганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

ТРАССА

За окном самолета бурлит, шумит, бьется река. Летчики прислушиваются, молчат. Высокий, светловолосый, всегда подтянутый Леваневский и смуглый брюнет, чье красивое и обаятельное лицо никогда не покидает веселая, добрая улыбка, – они стоят перед окном-иллюминатором и вглядываются в кромешную тьму.

Леваневский ложится спать. Он долго устраивается, укутывается, лезет в олений спальный мешок. Левченко остается дежурить – с арктическими ветрами шутить нельзя. Лучший штурман Балтийского флота, а теперь – один из лучших знатоков арктических трасс, он перебирает в памяти все трудности полета.

– Если бы у меня спросили, – говорит Левченко, – какой участок воздушного пути от Лос-Анджелеса до Булуна был самым трудным, я бы, не задумываясь, сказал:

– Северное побережье Канады.

В Америке летчиков предупреждали о предстоящих трудностях. Известный полярный исследователь Стефенсон прислал Леваневскому трогательную и заботливую телеграмму. Стефенсон советовал изменить маршрут перелета, избрать более изученный и легкий путь, лететь за высоким хребтом, за цепью гор, защищающих самолет от штормов Великого океана.

Леваневский дважды прочитал телеграмму Стефенсона, подошел к карте, на которой был вычерчен их путь, провел рукой по острым зигзагам побережья и повернулся к Левченко:

– Подсчитайте, Виктор Иванович, какой путь короче – северный или южный.

Левченко разложил карту на полу. Измерил, подсчитал, ответил:

– Короче, конечно, северный.

Леваневский подумал несколько мгновений и решил:

– Летим по северу Канады!

Утром они побывали на заводе, где готовился их самолет, а вечером и ночью вновь возвращались к маршрутам, дорогам, путям. Они заглядывали в историю. Кто летал там, на северном побережье Канады? Никто. Какая там бывает погода в это время? Никто не мог ответить летчикам на этот вопрос. Они вспомнили фразу Стефенсона: «Там лететь трудно, а местами невозможно».

В Сиэттле Леваневский обратился к метеорологу:

– Мы полетим на Джюно. Какая нас ждет погода в Британской Колумбии?

Метеоролог долго сидел над синоптической картой и, наконец, заявил:

– Там всегда туман!

Потом, помолчав, добавил:

– Видите ли, мы воздерживаемся от прогноза. Мы считаем свою науку слишком несовершенной для этой цели.

Леваневский встал и сказал:

– Полетим, посмотрим. В сущности, для этого мы и летим.

Долетев до северной оконечности острова Ванкувера, летчики попали в дождь, туман, низкую облачность. Они снизились и летели над океаном на высоте 50 метров. Неожиданно вынырнул из тумана архипелаг скалистых островов Британской Колумбии. Облака «прижимали» самолет к воде. Летчики совершили посадку в Великом океане.

Два дня Леваневский и Левченко мужественно боролись со штормом и туманом. Здесь решалась судьба всего перелета. Здесь они столкнулись лицом к лицу с бушующей стихией. Леваневский не жалел, что он полетел именно этим путем. Стефенсон прав: путь этот труден. Но надо не бояться его, а изучать, исследовать, бороться. Нужно отыскивать новые пути и новые дороги: короткие и быстрые. Именно это имел в виду Леваневский, начиная свой перелет.

Левченко устраивает себе кровать из двух кресел, смотрит на спящего Леваневского, не решается будить его.

Булун – это маленькое село, расположенное в горах, недалеко от бухты Тикси. В этот день с гор дул холодный пронизывающий ветер. Волны Лены бились об острые изломы земли. Рыбаки, спасая снасти и улов, вытащили свои узкогрудые лодки далеко на берег. Люди торопливо бежали с гор. Ветер сбивал их с ног.

Левченко закрепил самолет на якорях на середине широкой и буйной Лены. С берега люди все еще звали летчиков в гости. Они предлагали отдых и сон, покой и ужин. И когда Леваневский передал стоявшим на берегу реки, что в село он не пойдет и всю ночь останется у самолета, летчику не стали возражать. Этого требуют условия Севера. Леваневский знает Арктику. Пусть он поступает, как считает нужным.

– Но, может быть, вам нужна какая-нибудь помощь? – кричали заботливо с берега.

– Нет, – откликнулся Левченко, – шторм еще не так велик.

Он прислушивался к вою ветра, определяя его силу. Виктор Левченко заснул. Но ненадолго. Разбудил ветер.

Было холодно и тревожно. Шторм мог сорвать самолет с якорей и прижать его к скалам. Нужно следить, прислушиваться, не спать.

Леваневский проснулся, прошелся по кабине самолета, поежился от холода и снова лег. Все-таки нужно отдохнуть – предстоит тяжелый день. Во время перелета из бухты Амбарчик в Булун они попали в туман, забрались в облака, шли вслепую, не видя ни земли, ни моря, доверяясь приборам и своему опыту. Но как уснуть? Левченко стал у окна, вглядываясь в непроницаемую тьму.

– Скоро должно светать, – сказал он, – к утру ветер стихнет.

– На рассвете и уснем, – ответил Леваневский.

Так сидели они вдвоем, прислушиваясь к каждому шороху на реке. Перед рассветом ветер стал стихать. Река успокоилась, шум прибоя уже не заглушал крики людей. Леваневский завел мотор, и перелет из Лос-Анджелеса в Москву продолжался.

От Булуна мы летели над рекой. Лена сверкала внизу, то разветвляясь на протоках, то вновь сливаясь. Река пробила себе путь в горах, в тайге, в скалах.

– Это наша спутница, – говорил Левченко.

За Полярным кругом, после Жиганска, летчикам пришлось расстаться со своей «спутницей». Туман вновь закрыл от Леваневского берег. Решение принимается мгновенно. В воздухе нет времени для раздумья, и самолет начал набирать высоту. Исчезли скалы, берега, реки, тайга. Под нами плыли облака. Они напоминали айсберги, поднятые высоко в воздух.

Леваневский передал управление Левченко, открыл окно своей кабины и начал фотографировать. Он попросил Левченко повернуть немного самолет, чтобы ярче заснять облака.

В воздухе Леваневский часто превращается в кинооператора. Левченко не только штурман – он и пилот. В этом году штурман окончил Севастопольскую школу летчиков и ведет самолет уверенно и смело. И поэтому Леваневский спокойно занимается своими «киноделами» с таким же увлечением, как и авиационными. Таков уж характер у этого человека. Он отдается целиком тому делу, которое его увлекает, со всей силой своей страстной души.

От Булуна до Якутска и Красноярска мы летели почти без отдыха. Леваневский и Левченко засыпали поздно ночью и пробуждались еще до рассвета. Их день начинался задолго до восхода солнца. Они сами заливали масло, сами чистили самолет, заполняли баки бензином.

Перелетая с Лены на Ангару, Леваневский в течение часа вел свой гидросамолет над горами. Пилот показал нам: в этих горах проходят знаменитые древние сибирские тракты. Два тракта соединяют Восточную Сибирь с Якутией. Первый идет из Иркутска до Качуга. Когда-то по этому тракту гужевые обозы везли грузы с верховьев Ангары к верховьям Лены, везли месяцами в течение всего лета. Начинали свой путь ранней весной и завершали его поздней осенью. Леваневский пролетел этот путь в течение одного часа.

Недавно в горах построена и другая дорога: для автомобилей. Дорога извивается в ущельях, проходит по краю крутогора, ведет к вершине перевала. Новая дорога называется Ангаро-Ленскнм автотрактом. С высоты видно, как по дороге мчатся автомобили, скачут верховые, торопясь, обгоняя друг друга.

Леваневский повернулся к окну кабины:

– Короткие и быстрые пути революционизируют жизнь и быт людей, вливают в них новую кровь. Вот так и наш путь от Америки до Советского Союза в скором будущем сблизит Старый и Новый Свет.

Сигизмунд Леваневский верит в это будущее. Сильная и безграничная вера наполняет летчика решимостью, придает ему еще больше отваги и мужества.

На пути из Красноярска в Свердловск мы все пережили тревожный час. В воздухе обнаружилось, что шасси убраны только наполовину.

Мы летели над землей на небольшой высоте. Облака низко нависли над нами. Самолет терял скорость. Неубранные колеса и зияющие отверстия под крыльями оказывали большое сопротивление.

Леваневский «встряхнул» самолет, поднялся на большую высоту и начал пикировать. Бесполезно: колеса застряли.

Леваневский вышел из своей кабины, передав управление Виктору Левченко.

– Хочется пить, – сказал он и налил из термоса воды.

Летчик был абсолютно спокоен или не выдавал своего волнения. Изредка он поглядывал в окно, присматриваясь к колесам. Чтобы отвлечь мое внимание, заговорил об Америке. Потом вдруг сказал:

– Пойду загонять шасси!

Когда самолет пролетел над Обью, Леваневский позвал меня в свою кабину, предложил наушники от радиоприемника. Для них передавали концерт – музыку Чайковского, и Мусоргского. Тем временем летчик снова начал пробовать убирать шасси. С большими трудностями это ему наконец удалось сделать. Леваневский облегченно вздохнул.

– Все хорошо! Пойдем курить!

Мы вошли в пассажирскую кабину. Самолет летел над тайгой. Будто отвечая своим мыслям, Леваневский заметил:

– Вот они какие наши пути-дороги!

Он сел на свое место, и трудный, полный отваги и упорства путь летчика Леваневского и штурмана Левченко продолжался.

В Красноярске Леваневский и Левченко на несколько дней превратились в механиков. Они приучали и меня к этому точному и сложному ремеслу. Мы работали с рассвета до поздней ночи. Леваневский все время был молчалив, как бывает с ним в те дни, когда он не может лететь.

Сегодня у Леваневского большой день: самолет перевозят на сухопутный аэродром.

К самолету привязывают веревку, и трактор тащит сине-красную птицу через весь остров, где расположен гидропорт, к берегу Енисея. Люди поддерживают самолет за крылья, как ребенка за руки, когда его учат ходить. Самолет покачивается, медленно ползет. На берегу реки выстроен помост. Он соединен с баржей. Самолет вкатывают на баржу. Буксир тащит по Енисею необычный груз. На другом берегу, где расположен красноярский спортивный аэродром, толпы людей приветствуют Леваневского, который неотступно идет за своим самолетом.

Уже стемнело над Красноярском, силуэты гор слились с сумрачным небом, когда самолет поставили на краю аэродрома. Здесь Леваневский начинает сухопутный участок своего пути. Здесь он прощается с морем, рекой, поплавками, которые доставили ему немало хлопот.

– Спасибо, дорогие мои друзья, – говорит Леваневский всем. Усталые люди садятся отдыхать тут же на аэродроме.

Не отдыхает только Леваневский. Он бежит к аэродрому, в темноте измеряет, ощупывает, считает шаги. Потом все расходятся, и мы остаемся в кабине самолета втроем. Леваневский намечает план завтрашнего дня:

– С этого аэродрома мы взлетим с ненагруженной машиной. Перелетим на другой аэродром под Красноярском. В воздухе попробуем выпустить и убрать шасси. Если все будет благополучно, завтра же махнем до Свердловска.

Но вот наступил день отлета. Накануне Леваневский и Левченко были заняты на аэродроме и поздно легли спать. Как всегда, они рано проснулись и уехали к самолету. Снова началась будничная жизнь в воздухе, борьба с туманами, облаками. Леваневский часто выходил из своей кабины.

– Спать хочется, – говорил он и открывал окно. Вместе со свежим ветром в кабину самолета врывался шум мотора. Леваневский возвращался к штурвалу, грыз шоколад, глядел на часы.

– Сколько до Свердловска? – спросил он у Левченко.

– Еще час, – ответил штурман, – встречный ветер!

Во время полета Леваневский получает сведения о погоде, высоте облаков. На борту самолета передают ему телеграммы из Москвы от друзей и родных. Леваневский не только работает в воздухе, он живет здесь. Его жизнь – это полет и все, связанное с ним. Он намечает уже новые планы полетов, дерзких и мужественных. Когда он начинает говорить об этих полетах, он загорается. Глаза его начинают блестеть от возбуждения. Так бывает с ним редко. Леваневский принадлежит к числу людей больших чувств, но старающихся их не проявлять.

Последнюю ночь перед отлетом в Москву летчики провели на даче, в лесу, недалеко от Свердловска. Леваневский проснулся задолго до рассвета. Он вышел на балкон. Шелест леса напоминал далекий, приглушенный шум прибоя.

– Поскорей бы светало, – говорит он, обращаясь к Левченко.

На заре они завтракают и едут на аэродром. Летчикам подносят здесь цветы, желают счастливого пути. Из Москвы сообщают:

– Ждем вас ровно в пять часов вечера!

Леваневский в последний раз внимательно осматривает самолет. Пробует тормоза. В каждой мелочи проявляется его требовательность.

– Что там у нас впереди? – спрашивает Леваневский.

– Конечно, туманы, – отвечает Левченко и передает ему сводку погоды.

Летчик аккуратно складывает сводку, передает ее штурману, задумчиво смотрит вдаль, в сторону Уральского хребта, и быстро идет к самолету.

И вот начинается последний летный день, завершающий славный путь, начатый в Лос-Анджелесе. До Красноуфимска нас сопровождает солнце. В кабине самолета становится даже жарко. Леваневский снимает шлем и пиджак. Но вскоре мы попадаем в туман, и начинается слепой полет. Мы летим не видя ни земли, ни солнца.

Птицы не умеют летать вслепую! Во время нашего полета из Свердловска в Москву Сигизмунд Леваневский и Виктор Левченко доказали свое превосходство над птицами. Сперва летчик попытался пройти над лесом бреющим полетом. Но туман и тяжелые облака запутались уже в кустах.

– Пойдем вверх, – говорит Леваневский.

Самолет быстро набирает высоту. Я стою у альтиметра и вижу, как скачет белая стрелка по циферблату. Неожиданно летчик принимает другое решение.

– Над нами очень толстый слой облаков, – говорит Сигизмунд Александрович, снова пойдем вслепую!

Исчезли долины, берега рек, села, города, железные дороги, тракты. Вверху где-то светит солнце. На земле – текут реки, мчатся поезда. Здесь всего этого нет. Здесь, в тумане, только Леваневский и Левченко на своем сине-красном самолете. Они одни в огромном воздушном мире. Компас, искусственный горизонт, часы, вариометр, показатель скорости заменяют летчикам землю, солнце, реки. В руках Леваневского самолет идет ровно и в тумане.

– Болтает сильно, – жалуется Левченко, который пытается связаться по радио с Казанью.

– Ничего не поделаешь!

Сигизмунд Леваневский сидит у штурвала, он уже не смотрит в окно своей кабины: там все равно ничего не видно, кроме мутной, сероватой мглы. Летчик как бы слился с приборами, он не отрывает от них своих острых глаз.

– Сейчас под нами должна быть Казань, – говорит Левченко.

Леваневский пытается спуститься ниже, уйти от тумана. Он выключает мотор, мы чувствуем, как машина мчится вниз. Уже, кажется, совсем близка земля, а туман все так же непроницаем. Леваневский вынужден снова уйти в высоту и продолжать свой слепой полет. Он все время посматривает на часы.

– Как бы не опоздать в Москву! – говорит он.

Мало-помалу Леваневский свыкается с туманом. Он сидит, откинувшись в своем пилотском кресле. Он поворачивается и просит что-нибудь закусить. Что бы ему дать? Я предлагаю ему колбасу, помидоры и хлеб.

Потом Леваневский просит достать ему комбинезон. Я иду через весь самолет, к багажнику, приношу комбинезон. Он осторожно начинает натягивать его на себя – сперва один рукав, потом другой, затем, придерживая штурвал, начинает застегиваться. Левченко показывает рукой вниз: там показался просвет. Леваневский направляет туда самолет, но вскоре вынужден вернуться в туманную зону.

– Нас может отнести в сторону. Сильный ветер!

Это опасение, высказанное Леваневским, поддерживается штурманом. Надо во что бы то ни стало найти землю. Надо, наконец, определить: где мы находимся? С хладнокровием, которое отличает Сигизмунда Леваневского, и решительностью, которой так много у этого человека, летчик ведет самолет вниз. Вот мы уже над самым лесом. Но ничего не можем разобрать: земля закрыта. Наконец мы уходим от тумана. Вдали показался какой-то город.

– Это Муром, – радостно восклицает Левченко. – Скоро Москва!

Пролетев пять часов в тумане слепым полетом, Сигизмунд Леваневский устало поднимается, выходит из своей кабины, жадно пьет воду, садится отдыхать. Но проходит минута или две, и летчик снова вскакивает. Впереди опять туман! Летчик искусно обходит гигантское облако, берет курс на Щелковский аэродром.

– Не опоздали? – спрашивает Леваневский.

– Нет, успеем, – отвечает Левченко и торопливо складывает черновики радиограмм, карты, карандаши.

Ровно в пять часов вечера самолет проносится над Щелковским аэродромом. Из окна кабины мы видим вереницу автомобилей, ярко украшенную трибуну. Тень гигантской птицы мчится над зеленым аэродромом, над лесом, над асфальтированным шоссе, снова сворачивает на аэродром и сливается с землей.

– Выходите скорей, – кричит Леваневский, обращаясь к Левченко. – Предупредите, что я сейчас выйду.

Левченко выходит из самолета, а мы торопливо одеваемся.

Перелет закончен!

1936, сентябрь

ЧЕРЕЗ ПОЛЮС В АМЕРИКУ

Летом тысяча девятьсот тридцать седьмого года летчики Чкалов и Громов совершили свои беспосадочные перелеты из Москвы в Америку. Они проложили новую воздушную трассу из Москвы в Соединенные Штаты Америки через Северный полюс. Молодая Россия остро, жизненно нуждалась в таком «окне в Америку», как в свое время – в «окне в Европу». Надо вспомнить – это была трудная пора. Ни одна ночь не проходила без столкновений на дальневосточной границе, наши летчики уже дрались с фашистской авиацией в Испании, война приближалась, хотя, как всегда, никто не верил, что она будет. Наши дипломаты напомнили Японии древнее изречение – «Мы будем искать союзников среди врагов наших врагов». Имелась в виду – Америка. Намек был понят, и тогдашний японский военный идеолог Араки ответил: «Америка слишком далека».

Такой короткий воздушный мост нужен был и нашей индустрии – она нуждалась в обмене техническими идеями и открытиями. Уже миновали годы, когда американский консультант в Магнитогорске говорил: «Прежде чем выдвигать новые технические идеи, нужно научиться отличать борщ от машинного масла». Индустрия наша стала к тому времени зрелой, и люди ее посмеивались над подобным вздором. Но они нуждались в равных партнерах, и все взоры были обращены к высокой технической культуре Америки. Беспосадочные перелеты тридцать седьмого года были вызваны исторической необходимостью. Эти перелеты нужны были и нашей молодой авиации – она в то время утверждала свое господство в воздухе. Как это было уже не раз в истории России – в самые напряженные ее периоды перед миром представали великие и прекрасные свойства характера народа.

Именно это и произошло в те пятьдесят пять дней тридцать седьмого года, о которых было в свое время написано много статей, очерков, книг.

Пятьдесят пять дней – с 18 июня по 13 августа 1937 года – это целая эпоха в истории нашего государства. Эта эпоха оказала влияние на формирование характера моего поколения, она оказала влияние на многие наши победы – во время войны, потом – после войны, в космосе, вошла, наконец, в родословную мужества нашего народа. Ранним утром со Щелковского аэродрома под Москвой стартовал Чкалов. Он летел на самолете АНТ-25 и совершил посадку в районе Портланда (штат Вашингтон). В тот день, когда летчики покидали Нью-Йорк на «Нормандии» – в воздухе над Северным полюсом уже был другой такой же самолет АНТ-25. На нем Громов, Юмашев и Данилин установили мировой рекорд дальности беспосадочного полета – он и совершил посадку в Сан-Джасинто, почти у мексиканской границы. Вот о втором экипаже – громовском – в то время довелось писать для «Правды» двум корреспондентам газеты – мне и Л. Бронтману.

КАК ОНИ ГОТОВИЛИСЬ

1

По сути дела, вся жизнь этой замечательной тройки за последние годы была как бы подготовкой к необыкновенному перелету. Многогранная работа летчика-испытателя Михаила Громова, высотные полеты Андрея Юмашева, точное ведение военных кораблей штурманом Сергеем Данилиным – вот где ковалось мастерство и умение экипажа, пролетевшего над бескрайними просторами Северного Ледовитого океана.

Мысль о дальнем перелете зародилась в 1934 году. Спускаясь с трапа самолета, пробывшего в воздухе без посадки 75 часов, Михаил Михайлович Громов сказал своим спутникам – Филину и Спирину:

– Хорошо летает машина. На ней можно бить официальный мировой рекорд дальности!

Год спустя, узнав о готовящемся перелете Героя Советского Союза Сигизмунда Леваневского из СССР в Америку через Северный полюс, Громов загорелся. Он загорелся по-своему, без ажиотажа, без видимого блеска в глазах. Этот спокойный и выдержанный человек воспламенился самой идеей перелета. Он сел за расчеты, графики, географические карты. Не раз он задумчиво прочерчивал линии по белому полю Центрального полярного бассейна. Что ждет летчика здесь, в центре, где сходятся меридианы земного шара?

– Если мы бы могли знать погоду полюса! – не раз говорил Громов, лелея мечту о дальнем перелете.

Исподволь, осторожно и критически Михаил Громов присматривался к людям, подбирая себе товарищей для необычного рейса. Так, он остановил свой выбор на жизнерадостном, чуть лиричном мастере летного дела майоре Юмашеве. Штурманом он избрал инженера Данилина – человека необыкновенной скромности, изумительных знаний и богатейшего опыта. Летом прошлого года эта тройка выдвинула исключительно смелый проект беспосадочного перелета по маршруту Москва – Бразилия. Местом посадки намечался город Пернамбуку – веселый портовый город заокеанской страны. Значительную часть пути сухопутный самолет должен был лететь над водой.

Экипаж внимательно и настойчиво готовился к перелету Москва – Бразилия. Андрей Борисович Юмашев уехал во Францию и детально изучил трассу предстоящего полета, состояние аэродромов на их пути, всю немногочисленную литературу о метеорологических условиях полета над бурным и вспыльчивым Атлантическим океаном.

Полет решено было совершить на самолете АНТ-25. В эти дни на Щелковском аэродроме готовился к своему знаменитому рейсу другой славный экипаж: Герои Советского Союза Валерий Чкалов, Георгий Байдуков и Александр Беляков. В их распоряжении были два самолета типа АНТ-25: один предназначался для тренировки, другой – для самого полета. На тренировочном самолете и предполагал лететь в Бразилию Михаил Громов. Но вот неожиданно произошло несчастье. В тренировочную машину, стоящую на старте, врезался во время посадки самолет. С огромной силой быстро мчавшаяся машина ударила в крыло АНТ-25, перевернулась в воздухе и упала на спину. Летчик, к счастью, остался жив. Крыло тренировочного самолета АНТ-25 было разбито вдребезги.

Валерий Чкалов неистовствовал: тренировка к полету затруднялась и усложнялась. Но еще в большей печали были Громов и его товарищи: их машина разбита, лететь нельзя…

Громов уехал за помощью в Центральный аэрогидродинамический институт. Творцы самолета АНТ-25 несколько дней осматривали повреждения, нанесенные истребителем, коротко посовещались и сказали:

– Через месяц можете лететь!

В течение месяца в цехах завода опытных конструкций шла напряженная ювелирная работа. Мастера и рабочие завода делали новое крыло. Спустя месяц они позвали Громова, Юмашева и Данилина. Экипаж несколько раз обошел вокруг машины, затем они поочередно проползли по тонким лонжеронам внутри крыла и, удовлетворенные осмотром, зашли к директору завода.

– Жаль, что истребитель не сломал нам оба крыла, – заявил Громов серьезно, и эта фраза была высшей оценкой качества проделанной работы.

В это время правительство Бразилии прислало через консульства держав-посредников ответ на просьбу принять советские самолеты.

Ответ содержал лестные похвалы по адресу советских летчиков, выражения умиления перед их смелостью и отвагой и отказ в просьбе о посадке в Бразилии. Делать было нечего: без разрешения не полетишь и не сядешь. Андрей Юмашев предложил изменить маршрут и лететь в Тасманию либо во Французскую Гвиану. Громов решительно возражал.

– Нет, – говорил он, – метеорологические условия здесь слишком сложны и мало изучены. Если лететь, так через Северный полюс. Вот это путь!

2

И они снова и снова возвращались к этому заветному проекту. Их мечтой было проложить еще одну новую трассу между материками через Северный полюс.

Еще не успели улететь Герои Советского Союза Чкалов, Байдуков и Беляков, а в Щелкове, в гулком коридоре штаба, появился новый экипаж. Со своими радистами, механиками, техниками, со своим врачом, заботами и снаряжением. Два героических экипажа жили по соседству: Чкалов, Байдуков и Беляков – в комнате № 63, а Громов, Юмашев и Данилин – в комнате № 58. У экипажей был общий склад, общая оперативная комната. Они питались в одной столовой. Их самолеты – два близнеца АНТ-25 – стояли в одном ангаре.

Утром 17 июня 1937 года шесть летчиков, шесть отважных сынов Советского Союза, вышли на аэродром. Валерий Чкалов своим неторопливым баском сообщил, что нынче ночью – в 4 часа утра 18 июня – они начинают свой полет в Соединенные Штаты Америки. Михаил Громов помолчал несколько мгновений и, улыбаясь, ответил:

– Скоро встретимся, желаю успеха!

Конечно, они не сомневались в успехе! Слишком много труда, испытательных ночей, тренировочных полетов, споров и волнений осталось позади.

Они прошлись по бетонной дорожке, зашли в ангар, где загружался самолет Чкалова, снова неторопливо прогуливались по бетону, говорили о посторонних делах, вспоминали друзей, первые полеты на «самолетах-гробах», с восторгом отзываясь о советских истребителях. Утро было безветренное и знойное, солнечные лучи сверкали на лопастях винта. Одинокое облачко плыло над землей, будто торопясь очистить небо для авиаторов.

– Пойдемте завтракать, – предложил Юмашев, и все пошли к столовой.

Потом экипажи расстались. Чкалов, Байдуков и Беляков уехали в Москву доложить о готовности самолета к старту. Громов и Юмашев ушли на аэродром, собираясь в испытательный полет. Данилин вернулся в свою комнату, где на полу лежали карты, на которых вычерчивалась трасса перелета.

Под вечер из Москвы в Щелково вернулся экипаж Чкалова. В это время Громов и Юмашев совершили посадку: испытательный полет обнаружил какой-то стук в моторе, и летчики были озабочены. Но они не ложились спать, решив проводить и пожелать счастливого пути Чкалову и его друзьям. И когда на рассвете Чкалов взлетел над Щелковским аэродромом, Громов стоял у края стартовой дорожки. Не отрывая глаз от самолета, Михаил Михайлович дважды повторил:

– Еще килограммов полтораста бензина можно взять… Еще полтораста… Безусловно!

3

Во время полета Чкалова «вторая тройка», как называли в штабе экипаж Громова, снова испытывала то на земле, то в воздухе мотор. Это сердце самолета. Оно не имеет права, не должно стучать, от него зависит успех перелета. Опытный слух Громова улавливал какую-то нечеткость в работе этого сердца. Решили переменить мотор, привлекли специалистов. Конструктор мотора АМ-34 А. Микулин ощупывал и проверял детали нового самолетного «сердца», прислушивался к его пульсу, следил за приборами.

Тем временем экипаж самолета занялся радиотренировкой. Радист-инструктор А. Ковалевский превратил в радиорубку рабочую комнату экипажа, где были и секстанты, и глобусы, и медикаменты, и кислородные приборы. Юмашев и Данилин садились к столикам, к которым были прикреплены ключи, и начинали выстукивать друг другу те точки и тире, с помощью которых мир будет следить за полетом советских летчиков. Юмашев начал быстро осваивать радиотехнику, у него обнаружились неожиданные способности, и он получил от Ковалевского высокую оценку. Как известно, радисты ревностно относятся к своей профессии, скупы на похвалу.

– У вас хороший слух, – говорил Ковалевский. – Дело пойдет быстро… Только побольше усидчивости!

И утром, и вечером, и ночью тренировались летчики, передавали из одной комнаты в другую: «Иду над Северным полюсом, видимость плохая, высота – 5 тысяч метров…» Или: «Летим уже вторые сутки, облака закрыли землю, наши координаты… переходим на работу с Америкой…» А Данилин выстукивал в другом конце комнаты: «Дайте обзор погоды над Канадой, скорость сто восемьдесят километров, на самолете все в порядке…» Был вечер, когда Ковалевский приучал летчиков и к другой «тематике» радиограмм: «Началось обледенение, идем в тумане слепым полетом, проходим район циклона, дайте погоду….» А иногда летчики передавали друг другу отрывки из радиограмм Байдукова и Белякова, статьи из газет о Северном полюсе. Приходил Громов и отрывал от радиодел.

Начались тренировочные и испытательные полеты – ночные и дневные, длительные и короткие.

4

Полеты следовали один за другим. То они испытывали новый мотор, то горючее, то радиооборудование, то работу приборов. В воздух поднимались инженеры-электрики, врачи, моторостроители, астрономы. Они проверяли все сложное хозяйство самолета, прислушивались к дыханию мотора, его пищеварению, смотрели за показаниями десятков приборов. На разных высотах врачи исследовали воздух кабины пилотов, инженеры ползали по фюзеляжу, проверяя электропроводку, моторостроители напрягали свой слух, стараясь уловить какие-нибудь изъяны в работе мотора. Механики сидели у доски приборов и следили за стрелками, записывали все наблюдения в свои дневники. Порою самолет АНТ-25 напоминал научно-исследовательскую лабораторию, поднятую в воздух. Громов неустанно все сам проверял, осматривал, испытывал.

Тысячи людей – на авиационных заводах, на меховых фабриках, в портняжных мастерских, в институтах и лабораториях – готовили этих трех смельчаков в дальний, беспосадочный перелет. С любовью и вниманием подбиралась или изготовлялась каждая деталь снаряжения экипажа. Как мать готовит любимых сыновей в далекий путь, так заботливо и трогательно народ снаряжал трех своих героев. Вот почему советские летчики, поднимаясь в воздух, никогда не чувствуют себя одинокими. Даже на Северном полюсе, даже у полюса неприступности!

– Почему аптечка весит так много? – начал допрашивать Громов доктора Борщевского. – Зачем порошки упакованы в тяжелые стеклянные банки? Выкинуть!

И доктор, еще несколько дней назад кричавший на летчиков, когда они отказывались есть диетические простокваши, робко и послушно уносил в свою комнату криминальные банки, заменяя их простой плотной бумагой или коробочками из пластмассы. Но иногда пилоты требовали увеличить «груз». Просматривая как-то содержимое походных рюкзаков, Юмашев обнаружил, что ни в одном из мешков нет иголок.

– А если у меня дорогой лопнут штаны? – спросил Андрей Борисович врача, пробегавшего мимо. – Что ж, я, по-вашему, так и должен вылезать в Америке? Почему не положили иголок?

– Я боялся, что вы дорогой можете уколоться, – ответил растерянно Борщевский и через несколько минут принес в комнату десять дюжин иголок. Юмашев, смеясь, уложил одну дюжину в карман рюкзака, а остальные девять вернул.