Текст книги "Разные годы"

Автор книги: Оскар Курганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПАТРУЛЬ

МОРСКИЕ ИСТРЕБИТЕЛИ

Вот уже трехсотый день встречают эти люди над Балтикой, над Ленинградом, над фронтовой линией. Вот уже трехсотый день дерутся они с бомбардировщиками и истребителями врага, оберегают корабли, город, который стал особенно родным и близким в эти суровые напряженные дни. На Ленинградском фронте узнают их – морских истребителей четвертого гвардейского авиационного полка, которым командует подполковник Борис Михайлов. Их узнают по смелости и дерзости, которые они проявляют во время штурмовых налетов, по бесстрашию и волевой выдержке, которые свойственны им в воздушных боях с вражескими летчиками.

На острове Ханко, когда враг пытался сломить волю и стойкость советских людей массированными огневыми ударами с моря, с суши и с воздуха, неутомимую и самоотверженную вахту несли истребители полка. Они вступали в бой, зная, что каждому советскому истребителю придется драться с пятью бомбардировщиками. Это было обычное соотношение, но именно в этих боях морские истребители Балтийского флота научились исключительному мастерству и умению, которые в конечном счете решают успех авиационного сражения.

Попробуйте спросить о морских истребителях у пехотинцев, ведущих ожесточенные бои с фашистами, и вам скажут: это виртуозы! Попробуйте вспомнить о них в Ленинграде или у моряков, и вы услышите: слава им! Моряки в нынешней войне показали, что они не только хранят, но и возвеличивают боевые традиции русского флота, традиции столетий, традиции, закрепленные подвигами героев и запечатленные в летописях русской истории их кровью. Морские летчики впитали в себя черты, свойственные советским авиаторам, – смелость, беспредельную преданность, умение идти на риск, огромное мастерство, доведенное до искусства, когда самые трудные и напряженные дела совершаются с легкостью и быстротой поразительной. Но за этой легкостью таится труд, упорный и настойчивый. Морские летчики соединили в себе традиции, которыми по праву гордится Балтийский флот, с традициями наших авиационных воинов. Вот почему и на кораблях Балтики и на улицах Ленинграда и на фронте о морских истребителях вспоминают с таким восхищением. Это слава, рожденная в боях, она не меркнет ни в дни побед, ни во время поражений.

Дни и ночи по льду к Ленинграду везли хлеб и сахар, масло и крупу, везли все, в чем нуждался этот город, отныне ставший легендарным. Дни и ночи потоки грузовиков продвигались от часового к часовому, а в небе не смолкал привычный моторный гул морских истребителей, оберегавших ледяную дорогу, Дорогу жизни, как ее прозвали, от немецких бомбардировок. Это казалось невозможным – проложить дорогу там, куда немцы бросали крупные авиационные силы. Но в землянке, в заснеженном лесу, у крохотного столика посменно дежурили два авиационных генерала – Русаков и Петрухин, а в небе с рассвета до заката, а в лунные ночи и после заката сторожили дорогу морские истребители.

Часовой на аэродроме докладывает: самолеты в воздухе. Командир полка Борис Михайлов повел своих истребителей к вражеским позициям, где, по донесениям разведки, скопилась пехота. Штурмовать ее, рассеять, прижать к земле, держать ее так до вечера, когда она будет атакована нашими пехотинцами. Истребители появляются над аэродромом, садятся, заправляются горючим, вновь поднимаются. Летчики на ходу закусывают, не отходят от самолетов ни на мгновение.

Такой напряженный труд, к тому же связанный с большим риском и ежеминутными ожесточенными схватками с врагом, кажется невероятным. Но истребители привыкли к нему, считают даже самый героический день будничным и нормальным.

Еще в первые дни войны морским истребителям пришлось драться с врагом, который, пользуясь внезапностью нападения на нашу землю, господствовал в воздухе. То были суровые дни войны, когда звену истребителей надо было отражать нападение целой стаи бомбардировщиков. Тогда выработалась у морских истребителей та наступательная тактика, которая приносит теперь такие победы. Здесь господствует девиз: инициативу держать в своих руках, вовремя обнаружить, атаковать, ударить. Всюду быть первым, не ждать атаки, а самому навязать бой. Даже втрое превосходящему врагу. Борис Михайлов напоминает своим летчикам: враг всегда должен знать, что он имеет дело с гвардейцами. За последние дни немцы ощутили с особой силой смысл этих слов.

Три крупных сражения произошли на Ленинградском фронте. Вспомним о них подробнее.

Враги бросили на наши позиции, против наступающей пехоты, до двадцати бомбардировщиков. Над ними, оберегая их, кружились истребители. Враг применил звездный налет – со всех сторон подбирались к советским воинам бомбардировщики. Звездный налет усложнял борьбу с врагом. В воздухе находилось шесть морских истребителей – Васильев, Шишацкий, Лагуткин, Творогов, Дмитриев и Байдраков. Ведущим был командир эскадрильи, еще совсем юный, но опытный летчик. Всегда спокойный, сосредоточенный – Васильев. Он получил приказ – не допустить бомбардировки. Ни одна бомба не должна упасть у наших окопов. Вражеские бомбардировщики подходили к передовой линии девятью отрядами. Васильев выделил двух истребителей для атаки шести «мессершмиттов», а четверку повел против «юнкерсов». Он поднялся над ними, пытаясь зайти им в хвост. Но бомбардировщики повернули, решив, очевидно, в свою очередь сзади ударить по нашим истребителям. Образовался карусельный круг, при котором Васильев со своими четырьмя истребителями в течение получаса сковывал бомбардировщиков, мешая им подойти к цели. Все время он держал инициативу в своих руках. Он установил, что в воздухе должна быть величайшая дисциплина. Ни один его летчик не должен совершать ни одного лишнего движения, жеста, поворота. Все подчинены единой тактике. Без условного знака – ни одного выстрела. Истребители ждали этого условного знака. Васильев понимал, что бой предстоит неравный и жестокий. Стало быть, победить нужно мастерством, тактической сметкой, мгновенной реакцией, которая является непременной спутницей истребителя в бою.

Такой момент наступил – бомбардировщики выравнивались, собрались, легли на курс. Васильев им не мешал, но в то же время понимал, что исход всего боя решают секунды. Вот через полминуты бомбардировщики подойдут к цели. Теперь каждая секунда опоздания грозит гибелью. Теперь удобный момент для нападения, потому что вражеские летчики сосредоточили все свое внимание на определенной цели. Условный знак дан, и четверка истребителей атакует целую свору бомбардировщиков. Воспламеняется один, другой, третий… Васильев подбадривает друзей на своем особом, только им понятном языке: спасибо за точность! Ведущий вражеский бомбардировщик рухнул на лес вместе с грузом бомб. Наступает замешательство. Бомбардировщики разворачиваются, уходят. Они сбрасывают бомбы далеко от наших войск. Васильев возвращается со своими истребителями на аэродром. Они подбили три самолета врага и предотвратили бомбардировку пехоты, которая в эти часы атаковала вражеские блиндажи.

Во время второго боя нашу восьмерку истребителей вел Геннадий Цоколаев. Они летели на разведку, уже пересекли линию фронта и встретились с пятнадцатью бомбардировщиками «Ю-87». Их прикрывали четыре истребителя. Длинная кильватерная колонна двигалась на большой высоте к дороге. Это был, очевидно, один из тех крупных налетов, которыми враги пытаются нарушить наши коммуникации, сломить стойкость и боевой дух наших войск под Ленинградом. Цоколаев решил вступить в бой. Он выделил четырех истребителей – Творогова, Дмитриева, Литвиненко и Байдракова, которые должны были взять с боем вражеских истребителей. А сам же вместе с Кузнецовым, Байсултановым и Владимиром Дмитриевым вступил в бой с пятнадцатью бомбардировщиками. Надо сказать, что четверка эта отличается в полку не только блестящим владением летным искусством, но и исключительной точностью стрельбы. На истребителе есть пушки и пулеметы различной конструкции и огневой силы. Нужна величайшая концентрация воли для того, чтобы уметь с абсолютной точностью и своевременностью бить по врагу из пулеметов и пушек, в то же время не забывая о маневрировании, о пилотаже, о всех тех элементах боя, которые делают истребителя порой неуязвимым.

И вот Цоколаев решил блеснуть точностью стрельбы и с первого же захода, в первую же атаку сбил три бомбардировщика. Дмитриев и Байсултанов сделали второй заход и подбили еще один самолет. И, наконец, с близкой дистанции Байсултанов подобрался к крайнему бомбардировщику и точным снарядом разорвал его на куски. Бомбардировщик, распадаясь в воздухе, рухнул. Цоколаев собрал свою четверку, а оставшиеся десять немецких бомбардировщиков развернулись, и до цели их не допустили. Тем временем вторая четверка наших истребителей – Творогов, Дмитриев, Литвиненко и Байдраков – вступила в бой с немецкими истребителями. Здесь были равные силы – четыре на четыре. Но у немцев было превосходство в скорости. Творогов поднялся над ними и атаковал их всей четверкой, бросив на них всю массу огня. Два истребителя «мессершмитт-109» воспламенились и упали. Весь этот бой с девятнадцатью вражескими самолетами продолжался, примерно восемь минут. Наши летчики вернулись на аэродром без потерь, сбив семь вражеских самолетов.

Третий бой. Вновь поднялся в воздух Геннадий Цоколаев во главе восьмерки истребителей. Они встретились с пятнадцатью бомбардировщиками и восемью истребителями. На сей раз истребители шли впереди, желая, очевидно, связать боем наших летчиков, охранявших Дорогу жизни, увести их отсюда и тем самым очистить путь подходившим бомбардировщикам. Цоколаев разгадал замысел немцев. Он выделил четверку для боя с истребителями, а сам повел вторую четверку в атаку на бомбардировщиков. План созрел мгновенно. В воздухе в такой обстановке, когда подступает враг, некогда раздумывать. Нужен опыт, нужно иметь нервы, сердце подчинить единой мысли, собрать все, что приобретено многолетним трудом. Все это сконцентрировать в той минутной схватке, которую к тому же и навязать врагу. Цоколаев встретил пятнадцать бомбардировщиков лобовой атакой, и те фашистские летчики, которые не свернули и приняли атаку, – погибли. Четыре бомбардировщика были сбиты. Оставшиеся самолеты ушли назад, но вскоре появилась вторая волна бомбардировщиков – еще пятнадцать самолетов. Это был критический момент и, как говорит Цоколаев, самый сложный в его летной жизни. Восемь наших истребителей отразили крупный налет и израсходовали почти весь запас патронов и снарядов. Чем же встретить новую волну бомбардировщиков? Как отбить второй налет? Уйти, подставить под бомбардировку дорогу на Ладоге, или город, или даже одни дом, или просто наши окопы – представлялось ему чудовищным преступлением. Цоколаев собрал своих летчиков. Вот они выстроились в одну линию, все они с напряжением следили за каждым жестом Цоколаева. Какое решение он примет? Все летчики гвардейского истребительного полка – и Байсултанов, и Дмитриев, и Кузнецов, вся восьмерка приготовилась к любому приказу. Но они не ожидали то, что им сказал условным знаком Цоколаев. Он предложил пойти на коллективный таран. Восемь истребителей протаранят восемь бомбардировщиков, остальные уйдут. Цоколаев повернул голову, все его летчики ответили согласием.

Вот они вышли навстречу плотной шеренгой, каждый из них намечал цель и, приблизившись к бомбардировщикам, без единого выстрела бросились в атаку. Вражеские самолеты не выдержали, начали разворачиваться. Без единого выстрела наши истребители гнали их до линии фронта. Так в журнале боевых действий появилась запись, весьма редкая в авиационных полках: «психическая атака, завершившаяся отражением крупного налета».

НАД ДОРОГОЙ ЖИЗНИ

В девятом часу вечера вернулся на аэродром летчик-истребитель Алим Байсултанов. Вместе с ним прилетел и командир гвардейского полка морской авиации Балтийского флота Борис Михайлов. Очередной ленинградский патруль. Или точнее – воздушный патруль на подступах к Ленинграду. Их обступили, как всегда, техники, – люди, больше всех поглядывающие в небо, с нетерпением и тревогой ожидающие возвращения летчиков. Байсултанов бросил на ходу, как только стих мотор: «Еще один «хейншель»… Молодой летчик сразу стал центром дня – кажется, совсем недавно, полчаса назад, он вылетел к линии фронта и вот он вернулся с победой. Уже темнеет, летчики спускаются в землянку. Предстоит короткий отдых, но никто не может заснуть.

Конечно, появление морских истребителей в землянке может показаться удивительным. При слове «морской истребитель» у нас возникают обычные ассоциации – соленый морской ветер, волны, бьющиеся о скалы, штормовые валы и человек, господствующий в этой вечной грозной стихии. В самом же деле жизнь этих людей протекает в более прозаической и земной обстановке. Они весь день летают над линией фронта, а живут под землей, в обычных пехотных землянках с маленькими печурками, нарами. Командир полка спрашивает у Байсултанова:

– Как вам удалось с первого же выстрела?

– Я подошел поближе, – отвечает Байсултанов, – думал – будет убегать… Вижу – и не собирается. Что ж, я прицелился, выстрелил… Сперва думал, промахнулся, но через секунду вижу – горит… Вот и все.

Тем временем летчики снимают комбинезоны, унты, садятся к печке, вытянув ноги. Здесь еще холодные ночи, и командир полка следит за тем, чтобы в землянках не было сырости. Теперь в этой вечерней тишине мы видим почти всех прославленных летчиков-гвардейцев, людей, которыми гордится Балтика. Геннадий Цоколаев аккуратно складывает шелковый шарф, с которым не расстается в воздухе. Он спрашивает у Дмитриева:

– Нет писем?

– Нет, – отвечает летчик.

У всех этих молодых летчиков есть свои заботы, у них бывают и тоскливые минуты.

Геннадий Цоколаев вспоминает о матери, она живет в Москве. Михаил Васильев, такой же молодой, но задумчивый парень, рассказывает о только что полученном письме. Васильев поеживается от холода, он простудился и последние дни немного хворает. Он родился и вырос под Старицей, Калининской области. Мать пишет ему, что дом их сожжен, они остались без крова и теперь жизнь надо начинать сызнова, вновь все создавать трудом и упорством, как это было в последние два десятилетия.

В землянке висит короткий плакат, смысл которого ясен только летчикам полка. Состоит этот плакат из двух цифр – 2 и 50. За последние две недели летчики сбили и уничтожили пятьдесят фашистских самолетов, а потеряли – один самолет и двух истребителей, молодых, бесстрашных, душевных летчиков – Шишацкого и Лазукина.

Алексей Лазукин вылетел на штурмовку, он считался мастером штурмовых налетов. Он летал над головами пехоты, расстреливал врагов из пулеметов и пушек. Он летал в тыл врага в любую погоду, усвоив главный закон штурмовиков: внезапность. Надо появиться неожиданно, оказаться там, где его меньше всего ждут, действовать стремительно, смело, не теряться ни при каких условиях, хранить хладнокровие даже в минуты смертельной опасности. Во время штурмовки Алексей Лазукин был ранен в левый бок, в обе руки, в ногу. Но он не хотел сдаваться. Истекающий кровью, он набрал высоту и повел самолет на свой аэродром. Еще наблюдая за поведением истребителя в воздухе, командир полка приказал приготовить санитарную машину. Он понял, что опытный летчик не может с такой неуверенностью идти на посадку. Когда самолет остановился, все увидели обветренное, обрызганное кровью молодое лицо Алексея Лазукина. Он шептал, еле выговаривая, то, что ему хотелось рассказать в эти последние минуты. Еще там, над вражескими колоннами, он понял, что жизнь его кончается, и решил спасти самолет. Он собрал все силы, хоть осталось их у него уже мало. Он подбадривал себя: не сдавайся. Одна рука отказалась повиноваться. Лазукин продолжал вести самолет только правой рукой. Временами он задыхался. Он подумал – осколок, должно быть, задел легкое. Больше всего он боялся потерять сознание. И вот он на аэродроме, привел и посадил машину одной рукой, все в порядке, но он не может подняться.

Его вынесли с аэродрома, легендарного героя Балтийского флота. Он почему-то все время шептал: «Ничего, ничего…» Его не удалось спасти. Он умер на руках у друзей, которые его несли. И когда потом, после похорон, на могиле остались Васильев, Байсултанов и Цоколаев, никто не мешал им. Они вернулись в землянку к ночи, просидели до рассвета молчаливые, задумчивые, с нетерпением ожидающие минуты, когда можно будет вылететь, и там, в воздухе, в боях с врагом дать волю своему гневу и своим чувствам.

В тот же день в бою над линией фронта под Ленинградом морские истребители уничтожили семь фашистских бомбардировщиков.

Петр Шишацкий был любимцем истребителей и штурмовиков. Сын луганского рабочего, скромный, сдержанный, отличавшийся безукоризненной исполнительностью, он сразу же завоевал всеобщие симпатии у летчиков. Он считался великолепным мастером воздушных схваток. Он вступал в бой с пятеркой фашистских самолетов и выходил победителем. Но вот он вылетел на штурмовку. Враги подтягивали пехоту к участку Ленинградского фронта, где шел бой. Петр Шишацкий совершил удачный налет, уничтожил немало автомашин и повозок, поджег цистерны с горючим, расстрелял немало фашистских солдат, прижал к земле оставшихся в живых.

Он возвращался на свой аэродром и по пути вновь налетел на колонну вражеских автомашин. Он штурмовал под ураганным огнем зенитной артиллерии. Один снаряд попал в самолет Петра Шишацкого, и бесстрашный штурмовик погиб вместе с самолетом.

После гибели Петра Шишацкого и Алексея Лазукина в землянке у летчиков появился этот лист бумаги с двумя цифрами – двойкой и семеркой. Два дня спустя семерка была зачеркнута и командир вывел – 15. Так постепенно против двойки возникала все новая и новая цифра. Вот и в этот вечер в землянку вошел гордый своей победой Алим Байсултанов, которого в части все считали снайпером, и вместо пятидесяти написал – 51.

Поздно вечером собираются летчики в своих землянках, и те из них, кому предстоит короткий отдых, одевают морские кители. Долго не смолкает оживленный говор, в такие часы у всех этих людей есть одна главная тема – Ленинград. Они подбирают самые душевные слова для того, чтобы выразить восхищение жителями города, которые пронесли через страшную полосу испытаний свой гордый дух, свою великую славу, свою победоносную веру в близкую победу.

– Когда-нибудь, – говорит Геннадий Цоколаев, – к каждому человеку, который жил в эти дни в Ленинграде, будут относиться с благоговением, и даже самые большие герои будут перед ними снимать шапки…

Это сказал Цоколаев – человек изумительной отваги, тот самый Цоколаев, который является подлинной грозой фашистских летчиков, и в его словах звучит такая глубокая любовь к Ленинграду и его людям, что становится понятным источник его самоотверженной борьбы с врагом, которую он и весь полк ведет вот уже триста дней.

Ленинградский фронт, 1942, март

ЦИТАДЕЛЬ

Операция «Цитадель» – так немецкий генеральный штаб назвал долго подготавливавшееся наступление фашистских войск в районе Курской дуги летом 1943 года. Этому названию суждено было стать символическим. Враг столкнулся с такой крепостью, с такой цитаделью, перед которой оказался бессильным весь арсенал вражеских вооруженных сил…

Мне довелось быть в качестве военного корреспондента «Правды» на направлении главного удара этой грандиозной битвы, которая продолжалась с пятого июля по пятое августа 1943 года и завершилась победой, стремительным наступлением наших войск.

КЛЮЧИ ОТ НЕБА

1

Еще задолго до начала битвы на Орловско-Курском направлении, когда наши армии укреплялись на занятых рубежах – линии блиндажей, окопов, ходов сообщения, огневых точек протянулись вдоль всей Курской дуги – в это время враги совершили массированный налет на Курск. В ту ночь я был у саперов и не мог наблюдать, как наши истребители отражали этот налет пятисот фашистских бомбардировщиков. Но на следующий день я приехал к летчикам.

День был тихий, но летчики-истребители сидели в кабинах самолетов: в любое мгновение они готовы были подняться в воздух. Тихой была и наступившая ночь – командир полка Степан Чуров разрешил летчикам по очереди отдыхать в блиндаже.

Но уже в третьем часу ночи дежурный будил летчиков. Они вставали неохотно – в сущности короткий и беспокойный сон не принес отдыха.

Надо вставать и идти к самолетам. Летчики поднимаются, садятся на койки и вновь засыпают. Дежурному приходится нарушать и этот «сидячий сон». «Чуров уж там» – это замечание производит на летчиков магическое действие. Они вскакивают, натягивают сапоги, умываются холодной водой, наспех выпивают приготовленное для них горячее молоко или кофе с булкой и бегут к самолетам. Да, Чуров уже там, на аэродроме. Низкорослый подполковник в накинутом на плечи кожаном реглане, командир гвардейского полка истребителей, прогуливается по узкой тропе, протоптанной в кустарнике. Его светлые волосы, выжженные солнцем, выбиваются из-под пилотки. Летчиков он провожает пристальным взглядом человека, знающего все о своих людях – и их слабости, и наклонности, и способности. Он верит в их отвагу, в их превосходство над врагом, но ни о ком Чуров не скажет, что он храбр, или смел, или еще неопределеннее – «отчаянная голова». Подполковник только заметит, что летчик такой-то, когда надо будет, выполнит свой долг и сделает свое дело, то самое дело, которое требует и отваги, и беспредельной храбрости, и опыта, и высокого мастерства, а может быть, иногда «чуть-чуть и отчаянной головы».

Он знает, что на каждого из них, а в особенности на всех вместе можно положиться в любом бою, они не подведут даже в самом трудном деле.

– Так было во время налета на Курск, – замечает Степан Чуров и легким прыжком поднимается на бугорок, чтобы встретить своего друга Харитонова.

– Вы идете? – спрашивает Чуров.

– Да, идем, – отвечает летчик.

– Просмотрите повнимательней, там, за лесом, – слева, помните?

– Есть, – отвечает Харитонов и уходит.

– В четыре шестнадцать восход солнца… Пойдете с восходом, – уже вдогонку бросает Чуров.

Он возвращается к блиндажу, и я узнаю, что летчик Николай Харитонов, Герой Советского Союза, уходит к Орлу на разведку. Он должен подготовить все необходимое для ударов штурмовиков по аэродромам врага. Харитонов и еще три летчика – четверка истребителей «ЯК» – взлетают в воздух и вскоре исчезают за лесом. Навстречу им, из-за леса, поднимается солнце, и Чуров умолкает в какой-то сосредоточенной задумчивости. Так проходит минута или две, потом Чуров садится на пригорок.

Сорок минут надо ждать возвращения Харитонова. Он уже привык к этим ожиданиям, но порой они бывают невыносимыми. Харитонов, конечно, вернется: у него – характер и опыт. Но все-таки подполковник волнуется.

Харитонов сбил девятнадцать вражеских самолетов. За каждым таким самолетом, исковерканным или сожженным, таится упорный, смелый бой, требующий искусства, самоотверженности и воли. Не всем летчикам это сразу удается, не все умеют, когда тело просит – «назад, назад», гнать его – вперед, вперед. Но тот, кто приобретает это умение, и получает «ключи от неба», как говорит Чуров, становится хозяином воздуха, его господином, а не рабом. Вот в «курскую ночь» во время налета на Курск враги пытались захватить у нас эти «ключи». Чуров с особой внутренней гордостью произносит – «курскую ночь». Так летчики называют теперь ту ночь, когда они вели воздушные бои под Курском или даже, вернее, на подступах к городу. Тогда в воздух поднялись и истребители гвардейского полка Степана Чурова. Бой начался в пятом часу утра – точнее – в четыре часа и шесть минут и закончился без девяти минут пять, то есть продолжался сорок пять минут. Врагам не удалось бомбить цель – аэродром, где базировались наши штурмовики, крупную станцию снабжения армии. Они сбросили бомбы в поле, немало вражеских самолетов погибло в бою, который велся в труднейших условиях: на вертикальном маневре. Хоть наши летчики и утверждают, что они победили, потому что овладели сложнейшим искусством боя на вертикалях, но Степан Чуров с грустью замечает:

– Конечно, все это верно… Умение – великая вещь! Но тогда дело решил один человек, его уже нет, – Николай Смоляков, коммунист, скромный и тихий человек.

По тревоге он первый взлетел и сразу же увидел ровный строй вражеских бомбардировщиков. Нужно было задержать их перед целью, нарушить их строй, заставить принять бой, посеять смятение. Николай Смоляков врезался в гущу вражеских бомбардировщиков, расстроил их ровные шеренги. На него напали истребители. Смоляков принял бой, сковал истребительную авиацию. Все это продолжалось не более минуты, но и ее было достаточно для того, чтобы наши истребители набрали высоту и нанесли удар бомбардировщикам. Смоляков погиб, но он подготовил успех авиационного сражения. Вот почему, когда в полку вспоминают о шестнадцатом мая, возникает такой обаятельный, смешливый и вихрастый образ гвардии лейтенанта Николая Васильевича Смолякова. Кто бы мог подумать, что в нем таится великая героическая душа?

Тем временем наступил срок возвращения Харитонова. Где же он? Чуров поглядывал на небо, но ничего тал: не находил. Но наблюдатель уже донес:

– Три наших самолета идут к аэродрому!

– Сколько? – вскочил Чуров. – Три или четыре?

Наблюдатель умолк; прижав к лицу бинокль и поднимаясь на цыпочках, он хотел хоть чем-нибудь успокоить Чурова.

– Три или четыре? – крикнул он. – Я запрещаю вам молчать. Сколько?

– Вот и четвертый – за облачком не приметил, – оправдывался наблюдатель, он знал, что эти десять секунд неизвестности стоят очень дорого и Чурову, и летчикам, оставшимся на земле.

Харитонов приземлился и доложил об успешной разведке. К самолетам подали завтрак. Летчики по-прежнему сидели в кабинах – полк истребителей находился в состоянии готовности номер один.

После разведки Харитонова в воздух поднимались штурмовики – уничтожить двигавшиеся к фронту колонны.

2

В тот же день я побывал у штурмовиков. Вернее, у одного из них – Тимофея Старчука.

Можно ли было этого человека назвать выдающимся летчиком? Отличался ли он чем-нибудь от своих друзей, таких же, как и он, штурмовиков? Нет, младший лейтенант Тимофей Старчук как будто ничем не выделялся.

Он родился и вырос вблизи маленькой речки у села Верхние Туры на Урале. С детских лет увлекался рыбной ловлей, потом учился в сельской школе, уехал в город, где тоже продолжал учиться. Но все время думал, что будет моряком. Море казалось ему пределом всех мечтаний, надежд, мыслей. Но закончив школу, он подружился с летчиком и неожиданно для себя и учителей поступил в летную группу аэроклуба. Это был обычный Осоавиахимовский аэроклуб с тремя учебными самолетами. Старчук сказал себе: «Посмотрим, попробуем». В аэроклубе он был аккуратным и внимательным учеником, хоть нерешительность и робость покинули его спустя долгое время, после того сладостного момента, когда человека поднимают в воздух и впервые оставляют наедине с самолетом, с безбрежным пространством, когда человеку говорят: «Отныне у тебя есть крылья».

Потом Тимофей Старчук летал на юрких и послушных самолетах, научился не только летать, но и кувыркаться в воздухе. Истребителем он пришел на фронт. Его молчаливость, застенчивость воспринимались его друзьями с усмешкой: по морю грустит… Но командир подбадривал Старчука: «Ничего, молчаливые люди злее дерутся».

И младший лейтенант действительно дрался неистово, упорно и почти всегда возвращался на аэродром с победой. Много раз летчику-истребителю Тимофею Старчуку приходилось штурмовать вражеские колонны на линии фронта. Это были наиболее опасные, наиболее стремительные полеты, но Старчук любил их, и майор, командир полка, совсем не удивился, когда летчик попросил дать ему новый штурмовик.

В короткий срок он изучил и овладел самолетом, как всегда и всюду делал это с сосредоточенным упорством, с внутренним спокойствием.

Что ж, в самолете ничего нет особенного, надо только все изучить, чтобы в воздухе выработалась какая-то железная собранность, чтобы опыт и знания достигли той степени совершенства, когда руки кажутся продолжением штурвала, а ноги продолжением рулей, когда сердце бьется в унисон мотору – словом, когда человек и самолет кажутся слитыми воедино и только воля, крепкая воля летчика владеет сердцем и мотором, руками и штурвалом, ногами и рулями, нервами и теми кнопками, которые соединяют человека с бомбами, снарядами, пушками, пулеметами.

Когда слушаешь рассказы о штурмовиках, порой кажется, что это люди-исполины, люди сказочной силы и незаурядных способностей. Вот почему маленький ростом, худощавый, русоголовый Тимофей Старчук контрастировал с этим представлением. Много раз он вылетал на штурмовку вражеских войск, уничтожал из пулеметов и пушек фашистские колонны, поджигал машины, бомбами взрывал танки. Один маленький Тимофей Старчук – сын уральского колхозника, которого еще совсем недавно можно было встретить босоногого с удочками за плечом, на речке у села Верхние Туры, а потом на пыльном аэродроме Осоавиахимовского аэроклуба, один этот человек встречался лицом к лицу с тысячами врагов, вооруженных автоматами, танками, орудиями. И враги отступали перед ним. Как только он появлялся на бреющем полете над шоссе, над дорогой или поляной, они разбегались, бросая танки, автомобили, орудия.

В этот день Тимофея Старчука ждали до заката, но он не прилетел. На аэродроме встревожились, прислушивались, поглядывали на небо. Уже появлялись звезды, и далекие мечи прожекторов прорезали вечернюю мглу. Но Тимофея Старчука все не было, и в землянке все умолкли, как это бывает всегда с людьми на войне, когда в бою падает только что шедший рядом друг.

Тем временем Тимофей Старчук вел борьбу со смертью. Он хотел жить, и победа звала его к жизни. Он истекал кровью, но не сдавался. Он должен был жить, и та самая воля, которая владеет и мотором, и сердцем, и орудиями, и руками, – эта воля была напряжена до последних пределов, но не сдавалась.

Тимофей Старчук вылетел, как всегда, на штурмовку вражеской колонны, двигавшейся к линии фронта. Это уже был сумеречный час, но летчик нашел колонну, расстреливал и бомбил ее, взорвал дорогу, затормозил все движение, рассеял вражескую пехоту. Тимофей Старчук господствовал в эти мгновения над врагами, делал все новые и новые заходы, бил с тыла, с флангов, с фронта. В это мгновение над колонной появились два истребителя врага, два «мессершмитта». Истребители атаковали его, выпустив длинные пулеметные очереди, но промахнулись. Старчук вышел из зоны обстрела, поднялся вверх и на одно, едва уловимое мгновение оказался над истребителями. Он выпустил последний снаряд в хвост врагу. У него не было времени раздумывать – единственный снаряд и единственная возможность. На вражеском самолете взвился дымок, должно быть, осколок попал в крыло. Фашистский летчик ушел на посадку. Теперь Старчук остался лицом к лицу со вторым истребителем. У Старчука уже не было патронов и снарядов, и он решил пойти на таран. Он направил свой самолет на вражеский истребитель. И в это время он почувствовал страшную боль в плече. Пулеметная очередь врага, очевидно, повредила крыло; Старчук был ранен. Еще одна пулеметная очередь – пуля попала в правую руку. Но самолет Старчука идет на таран. Вот два истребителя уже сближаются. Старчук уже не думает – ни о жизни, ни о смерти, а только о победе. Но вот вражеский летчик не выдержал, он ушел вниз, спасаясь от верной гибели. И, по-видимому, этот страх не позволил ему развернуться для новой атаки.