Текст книги "Записки солдата"

Автор книги: Омар Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 45 страниц)

Вскоре по приезде Паттон собрал командиров дивизий на совещание в Джебель-Куиф, чтобы обсудить план наступления на Гафсу. 1-я пехотная дивизия Терри Аллена при поддержке 1-го батальона "Рейнджерс" должна была захватить Гафсу и двинуться на восток через горный коридор у Эль-Геттара по дороге к Габесу. После падения Гафсы 1-й бронетанковой дивизии с приданным пехотным полком 9-й дивизии надлежало овладеть участком, оставленным ею в бою у прохода Кассерин, очистить от противника проход у Макнасси и создать угрозу прибрежной долине. 34-й дивизии вместе с остальными частями 9-й дивизии следовало держать оборону на севере. На завершающем этапе 9-я дивизия перебрасывалась на юг, чтобы оказать помощь 1-й дивизии, когда та растревожит осиное гнездо в горах за Эль-Геттаром.

Спустя месяц некоторые комментаторы, описывая эту кампанию в Южном Тунисе, ворчали по поводу кажущейся неудачи американских войск, которые якобы не сумели прорваться к морю и выйти в тыл африканскому корпусу на линии Марет,.Это незаслуженная критика, так как, хотя Паттону и надлежало проводить демонстративные атаки в направлении на Марет, он не мог рискнуть зайти так далеко. В директиве Александера специально указывалось, что переход "крупных сил" за Восточный Дорсаль не разрешался. Возможно, Паттон и питал надежды на прорыв фронта союзниками, однако дислокация его собственных сил не была рассчитана на это. Если бы ему была поставлена задача прорваться к морю, он мог бы этого достигнуть, скорее пробившись через Макнасси, чем через горы у Эль-Геттара. И все же именно у Эль-Геттара Паттон наносил главный удар.

Как в Северной Африке, так и в Сицилии Паттон был поразительно равнодушен к проблемам снабжения. Он был искусным тактиком, однако у него не хватало терпения руководить работниками тыла. Он обычно отодвигал рассмотрение вопросов снабжения на задний план, считая их второстепенными, не заслуживающими его внимания. К счастью, в Южном Тунисе работа тыла была налажена задолго до приезда Паттона во 2-й корпус. Запасов, накопленных в Тебессе, было достаточно для обеспечения отвлекающего наступления Паттона. Больше того, Вильсон, получив свободу действий в планировании снабжения, стал быстро завышать заявки на поставку потребных для его участка фронта предметов снабжения. Позднее в Сицилии Паттон оказался без Вильсона, который мог бы подсказать ему нужные мероприятия по тылу, и он стал испытывать такие трудности со снабжением, что был вынужден прибегнуть к помощи 2-го корпуса. В результате в отношении материального обеспечения 2-й корпус взял на себя такие функции, которые скорее подходили для армии. Испытав это в Сицилии, Паттон высадился в Европе с полным пониманием того, что трудности со снабжением могли ограничить размах его операций.

Наступление Паттона началось в ночь с 16 на 17 марта. 1-я дивизия вошла в Гафсу, снова захватив этот французский аванпост, оставленный всего месяц назад во время контратаки немцев у прохода Кассерин. Незадолго до наступления дивизии итальянцы отошли по дороге к Габесу на высоты за оазисом Эль-Геттар с его финиковыми пальмами. Здесь к ним присоединились немецкие подкрепления и был создан рубеж обороны, прикрывавший тыл африканского корпуса.

Вечером, накануне наступления на Гафсу, Джордж собрал штаб 2-го корпуса для последнего инструктажа.

– Господа, – сказал он, оглядываясь по сторонам в плохо освещенной комнате, – завтра мы атакуем. Если мы не победим, пусть ни один из нас не вернется живым.

Затем Джордж извинился и отправился в соседнюю комнату молиться в одиночестве.

Такие противоречия в характере Джорджа продолжали сбивать с толку его штаб. Он был одновременно и богохульником и верующим. Подчиненные трепетали перед ним, а сам он смиренно становился на колени перед иконой. И если этот последний призыв одержать победу даже ценою смерти в глазах работников штаба казался театральным жестом, тем не менее им становилось ясно, что для Паттона война была священным крестовым походом.

Однако я никак не мог привыкнуть к вульгарности, которую позволял себе Паттон, набрасываясь на подчиненных за сравнительно небольшие нарушения дисциплины. Паттон считал неприличную брань самым лучшим средством общения с солдатами. Если некоторые и были в восторге, когда он применял с изумительной оригинальностью свои знаменитые бранные выражения, большинство людей, на мой взгляд, чувствовали себя скорее шокированными и оскорбленными. Иногда мне казалось, что Паттон, прекрасно командовавший корпусом, не научился командовать самим собой.

Техника командования, конечно, зависит от личных качеств командира. Если некоторые предпочитают руководить, соблюдая такт, подавая личный пример и используя другие методы убеждения, то Паттон избрал иной способ командовать своими подчиненными. Он принимал напыщенный вид и сыпал угрозами. Его выходки давали заметные результаты. Однако они не были рассчитаны на то, чтобы завоевать уважение среди офицеров и солдат.

Пока Паттон готовился к наступлению на Гафсу, я побывал в штабе Эйзенхауэра в Алжире. Эйзенхауэр только что обменялся телеграммами с генералом Маршаллом относительно плана вторжения в Сицилию. Планирование этой операции, обеспечивавшей мост через Средиземное море, началось в январе, когда в союзном штабе в Африке была создана специальная группа для разработки плана вторжения и определения требующихся для этого ресурсов.

1-й бронетанковый корпус Паттона был уже намечен для участия во вторжении в Сицилию. Детальная разработка плана вторжения началась в штабе 1-го корпуса в Рабате еще до отъезда Паттона во 2-й корпус. Предполагали, что Паттон снова будет командовать 1-м бронетанковым корпусом после кампании в Тунисе.

Айк спросил меня, целесообразно ли Паттону оставаться со 2-м корпусом до конца кампании в Тунисе или ему лучше вернуться в 1-й бронетанковый корпус, чтобы продолжить планирование вторжения в Сицилию, которое начнется по завершении кампании в Южном Тунисе. Если бы Паттон остался со 2-м корпусом, тогда я должен был бы отправиться в 1-й бронетанковый корпус и временно исполнять его обязанности по разработке плана вторжения в Сицилию.

– Я думаю, что Джорджу нужно вернуться, – сказал я, – и возобновить планирование операции вторжения в Сицилию. В конце концов, ведь он подбирал штаб 1-го бронетанкового корпуса. Он может добиться от него значительно больше, чем я.

– И я так думаю, – ответил Айк. – Когда закончатся бои за Гафсу, вы примете командование 2-м корпусом, а Джордж вернется в Рабат. Я уже договорился об этом с генералом Маршаллом.

Мое назначение тщательно скрывали до отъезда Паттона из корпуса. Опубликование в печати задерживалось цензурой до занятия союзниками Бизерты. Понятно, что опубликование сведений о переводе Паттона с тунисского фронта заставило бы противника задуматься о направлении следующего удара союзников. Между тем Айку вовсе не хотелось раскрывать наши дальнейшие намерения на Средиземном море,

20 марта в 22 час. 30 мин. после почти месячной подготовки Монтгомери перешел в наступление против линии Марет. Главная оборонительная полоса противника тянулась поперек 32-километровой горловины между горами, окаймляющими пустыню, и Средиземным морем. С тыла противник был прикрыт от возможного удара 2-го корпуса длинным и непроходимым высохшим озером. Как и у Эль-Аламейна, Монтгомери тщательно подготовился.

Искусно организовав наступление, Монтгомери сосредоточил четыре дивизии против главного оборонительного рубежа противника. Завязав бой на этом рубеже, он направил подвижной новозеландский корпус в обход "непроходимого" фланга оборонительных сооружений линии Марет, построенной французами. Когда фронт противника дрогнул перед лицом этой неожиданной угрозы с фланга, Монтгомери ввел в прорыв 8-ю армию и начал преследование врага на север вдоль побережья Туниса.

Когда Паттон продвинулся за Гафсу к Эль-Геттару и проходу, который вел через эту горную ловушку в долину и к Габесу, сопротивление противника усилилось. Немцы любой ценой стремились предотвратить выход союзников в свой тыл и на коммуникации. В результате противнику ничего не оставалось, как снять войска с южного фронта, где шли бои с Монти, и перебросить их на фланг, чтобы остановить отвлекающее наступление Паттона.

Танки Паттона не могли пройти через долины до освобождения от противника соседних высот. Поэтому он направил 1-ю дивизию слева от дороги на Габес, а 9-ю дивизию – справа. Они должны были очистить от противника высоты и лишить его артиллерийских наблюдательных пунктов. Скоро стало ясно, что это чрезвычайно трудная задача, так как американцам приходилось бороться за скалистые склоны высот, задерживаться у каждого валуна, вести перестрелку в каждом овраге. Одним словом, приходилось иметь дело с упорным и решительным противником.

Враг не мог терпеть помехи на своем фланге, когда шли бои не на жизнь, а на смерть на линии Марет. 23 марта он перешел в контратаку, стремясь отбросить Паттона назад. В контратаке приняли участие танки, переброшенные с основного фронта. Наступление началось в б часов утра, как раз тогда, когда красный диск поднимавшегося на востоке солнца ослеплял наших артиллерийских наблюдателей. Германские танки "Т-2" и"Т-4" ползли по долине, укрываясь в оврагах. Их поддерживали пехота и устаревшие пикирующие бомбардировщики "Ю-87". Хотя передовым частям противника удалось вклиниться в наши позиции, наступление было остановлено к 9 часам утра.

Из перехваченного по радио приказа немцев союзники узнали, что немецкое командование намеревалось возобновить наступление в 16 часов. Затем был перехвачен новый приказ: наступление откладывалось до 16 час. 40 мин.

На этот раз наши войска были наготове. Когда длинные цепи германской пехоты двинулись через долину, наша артиллерия подпустила их на близкое расстояние. Затем на них обрушился град снарядов. Генерал Паттон, находясь на наблюдательном пункте 1-й пехотной дивизии, покачал головой, когда цепи пехоты сначала поредели, а затем заколебались.

– Они губят прекрасную пехоту, – сказал он. – Какой дьявольский способ растрачивать без толку хорошие пехотные части.

В конце концов противник прекратил наступление и отошел, оставив на поле боя 32 сгоревших танка. По видимому, он был введен в заблуждение, как мы и рассчитывали, нашим отвлекающим наступлением вдоль дороги Гафса-Габес. Опасаясь прорыва на этом направлении, немцы попытались его предотвратить и в результате Монтгомери получил возможность развить наступление. 2-й корпус был в долгу перед Монти, предпринявшим отвлекающее наступление во время боев за проход Кассерин. Теперь Паттон отплатил ему сполна, оттянув на себя танки африканского корпуса.

5. Командир 2-го корпуса

Пока 8-я армия Монтгомери продвигалась по прибрежной равнине на Тунис, 18-я группа армий Александера закончила разработку плана следующего этапа кампании в Тунисе.

Уже 19 марта Паттон получил приказ передать 9-ю дивизию в распоряжение командующего 1-й армией Андерсона для использования ее на севере на левом фланге англичан при наступлении на Бизерту. Переброска дивизии должна была завершиться к моменту прорыва линии Марет и отхода противника к северу от дороги Гафса – Габес.

Оставшиеся соединения и части 2-го корпуса наступали на Фондук в промежутке между 1-й и 8-й английскими армиями. Опять нам предстояло нанести демонстративный удар во фланг и тыл отступающего противника. Для выполнения этого плана было достаточно повернуть 2-й корпус от Гафсы на север.

Полученная директива повергла меня в смятение. Из нее было видно, что 2-й корпус будет лишен возможности внести свой вклад в завершающую победоносную кампанию.

Дело в том, что, пока 8-я английская армия загоняла фашистские войска в последний угол в Тунисе, Андерсон наносил удар с запада и уничтожал противника. Когда обе английские армии сближались, смыкая кольцо окружения вокруг войск Арнима, 2-й корпус вытеснялся с фронта в районе Фондука. Таким образом, сыграв вспомогательную роль в начале кампании в Тунисе, единственное американское боевое соединение во всей Северной Африке лишалось возможности внести посильную лепту в окончательное сражение. Я поставил в известность Паттона о моих возражениях против такого плана, и он в свою очередь был взбешен. С разрешения Паттона я поспешил в Хайдру, где вблизи древнего зимнего лагеря римских легионеров раскинул свои палатки штаб группы армий Александера.

Там мне сказали, что не имели ни малейшего намерения третировать нас. План был составлен, исходя из соображений работников тыла, считавших, что Александеру было бы невозможно обеспечить снабжение 2-го корпуса по существующим дорогам на этом участке фронта в Северном Тунисе.

Несмотря на эти доводы штаба Александера, по возвращении в Гафсу я доложил Паттону о моих трех основных возражениях против плана англичан.

Во-первых, предложение исключить 2-й корпус было неразумным из тактических соображений, так как при окончательном наступлении на сгрудившиеся части противника перед Тунисом Александер, оттеснив 2-й корпус назад, самым глупым образом лишил бы себя поддержки целого американского корпуса в составе трех полнокровных дивизий. Я не верил, что он мог позволить себе такую роскошь.

Во-вторых, переброска 9-й американской дивизии на север означала, что наши войска снова начали расчленять на отдельные части и без разбора придавать любой союзной группе войск. На практике это создавало не только опасность неправильного использования американских войск, но также нарушало давно установленный принцип, что американские войска должны сражаться под американским командованием.

В-третьих, я считал, что американцы заработали право на долю в победе, сражаясь под своим собственным флагом. Лишить наши войска возможности внести вклад в окончательное поражение противника означало лишить их единственной награды за тяжелые месяцы, проведенные под огнем. По моему мнению, такой образ действий не мог не ухудшить дружественные отношения между нашими войсками.

Я не мог поверить, чтобы Эйзенхауэр знал о плане Александера или чтобы он одобрил его. С разрешения Шпона я вылетел в Алжир с целью изложить Эйзенхауэру свои возражения.

В качестве союзного командующего на Средиземном море Эйзенхауэр старался быть беспристрастным, чтобы отвести упреки англичан в проамериканских симпатиях. Его командование стало испытанием единства союзников в боевых условиях, и всякий неправильный шаг наверняка уничтожил бы действенность руководства Эйзенхауэра. В результате большой осторожности Эйзенхауэра некоторые американцы были склонны считать, что он занимает слишком проанглийскую позицию.

Было бы неразумно отрицать, что сильные национальные различия иногда вносили разлад в деятельность британского и американского командований. Эти различия существовали на протяжении всей второй мировой войны и всегда будут возникать при любых совместных действиях, когда войска объединяются под единым союзным командованием. В начале войны в Северной Африке некоторые английские офицеры, особенно высшие, относились к американской армии с плохо замаскированной насмешкой. Обладая большим военным опытом, они смотрели на американцев как на провинциалов, ничего не понимавших в сложном искусстве ведения войны. Они с готовностью признавали качественное превосходство американского вооружения, однако посмеивались над нами, говоря, чего у нас слишком всего много. На самом деле в 1-й армии Андерсона было не так уж много британских войск, имевших больше боевого опыта, чем войска 2-го американского корпуса. Если они смотрели на нас свысока, то с неменьшим высокомерием смотрели на них ветераны 8-й армии.

В свою очередь многие американцы относились к англичанам с нескрываемым подозрением, как будто пытаясь усмотреть коварную руку Британии в любом союзном решении. В самом деле, не только многие американцы инстинктивно были настроены против англичан, они очень болезненно реагировали на скрытые уколы англичан, задевавших престиж и национальную гордость американцев. Большинство британских солдат уважало способности своих американских товарищей по оружию и откровенно завидовало оснащению наших частей. Даже самый скептически настроенный английский штабной офицер скоро научился уважать работу американских штабов и удивительные достижения американских тыловых органов. В то же время американские командиры на фронте восторгались огромной выносливостью и мужеством соседних английских частей. В Тунисе мы еще только привыкали друг к другу. Подозрения и зависть, которые разделяли нас, укоренились главным образом в штабах. Чем ближе к линии фронта, тем дружественнее были наши отношения.

Эйзенхауэр еще не был знаком с планом Александера, которым 2-й корпус отстранялся от участия в наступлении на Фондук. Он внимательно выслушал мои объяснения.

– Народ в Соединенных Штатах ждет победы, – объяснил я, – и он заслуживает ее. Американцы сыграли большую роль во вторжении в Северную Африку и в начале кампании в Тунисе, и им будет трудно понять, почему американские войска отстранены от участия в последнем сражении.

– Возможно, вы правы, Брэд, – ответил он, удивленный такой постановкой вопроса. – Я не подумал об этом.

– Война продлится долго, Айк. В ней еще примет участие куда больше американцев, чем сейчас. Я думаю, что мы имеем право иметь своих командиров. Довольно нас перебрасывать в подчинение от одного союзника к другому. До тех пор, пока вы не предоставите нам возможность показать, на что мы способны на своем участке фронта, выполняя свою задачу и имея во главе своих командиров, вы никогда не узнаете, плохо или хорошо мы воюем, как не узнает этого и американский народ.

– Так что же вы предлагаете? – спросил Айк. Я подошел к карте, висевшей на стене.

– Перебросьте 2-й корпус на север целиком, – сказал я, – а не только 9-ю дивизию. Затем разрешите нам наступать на Бизерту.

На мгновение Айк нахмурился, глядя на карту. Затем, убедившись, что мы сможем по рокадным дорогам пройти через английские коммуникации, он вызвал Александера. Командующему группой армий было предложено выделить 2-му корпусу полосу и поставить задачу при проведении завершающего наступления. Все американские дивизии, сказал Эйзенхауэр, должны находиться под американским командованием.

Скромная отвлекающая задача, поставленная Паттону, – наступление вдоль дороги Гафса-Габес – только раздразнила его аппетит, и он стал стремиться принять более активное участие в кампании в Южном Тунисе. Он все в большей степени раздражался примысли о необходимости выбивать противника с высот у Эль-Геттара, отвлекая на себя силы противника с фронта Монти. По мере продвижения 8-й армии на север от линии Марет нетерпение Паттона усиливалось. К концу марта оно перешло в отчаяние. Он поспешно примчался по указанию Эйзенхауэра в Тунис, однако ему пришлось сражаться только с теми германскими войсками, которые немцы могли без особого ущерба для себя перебросить с фронта Монтгомери. Такая роль едва ли могла подходить человеку, горевшему желанием "дать настоящий бой".

25 марта Александер приказал Паттону направить танки через боевые порядки 1-й и 9-й пехотных дивизий и нанести удар в направлении Габеса. Паттон с большой охотой сформировал танковую группу поставив ей задачу пробиться к морю. Приказ, однако, обязывал Паттона продвигаться осторожно, шаг за шагом очищая возвышенности от войск противника, прежде чем ввести в бой танки.

Пехота Паттона уже больше недели вела бои за горные рубежи. Продвижение было медленным, оно истощало силы и давалось дорогой ценой. Противник укрепился на высотах, с которых просматривается дорога, и с этих укрепленных позиций наносил тяжелые потери наступавшим американским войскам. Бой за Эль-Геттар превратился в схватки за горные хребты, и продвижение корпуса вперед стало зависеть от продвижения отдельных патрулей. Ибо прежде чем Паттон мог использовать в долине свои танки, пехота должна была выбить противника с соседних высот.

Чтобы задержать танки Паттона, противник прикрыл свой путь отхода противотанковыми минами "Теллер", похожими на пирог. Здесь в долине противотанковые мины могли применяться с таким же большим эффектом, как и в Ливии. Не удовлетворившись этим, противник усеял свои позиции противопехотными минами натяжного и нажимного действия. Наиболее опасные противопехотные мины наши солдаты уже прозвали "прыгающими Бетти". Эта мина представляла собой небольшую металлическую коробку размером с консервную банку для персиков, заполненную стальной шрапнелью. Мина зарывалась в землю, на поверхности оставались только три усика детонатора, который срабатывал, когда пехотинец касался ногой усика или задевал за специально натянутую проволоку. Мина подпрыгивала в воздух на высоту немногим более метра и с грохотом разрывалась. Шрапнель разлеталась на расстояние до 15 метров.

Танковой группой, созданной Паттоном для прорыва через высоты за Эль-Геттаром, командовал полковник Кларенс Бенсон из 1-й бронетанковой дивизии. Танковая группа Бенсона, как ее стали называть, состояла главным образом из танков и полугусеничных бронетранспортеров. Она была подвижной, быстроходной и обладала мощным автоматическим огнем.

В течение трех дней группа Бенсона вела бои в долине за Эль-Геттаром. И все три дня она откатывалась назад, оставляя после себя горящие танки. До тех пор пока противник не был выбит с высот, Бенсон не мог преодолеть противотанковую оборону. Паттон, поставленный в тупик неоднократными неудачами танкистов, попросил меня выехать в группу. Я на месте должен был убедиться, что неудачи не являются следствием отсутствия должной настойчивости и напористости у Бенсона.

В теплый, солнечный день ранней весной я выехал на джипе из нашего штаба, размещавшегося в здании жандармерии в Гафсе, направляясь в Эль-Геттар с его финиковыми пальмами. Мы проезжали мимо убогих хижин арабов, пробиваясь через поток грузовиков и санитарных машин к фронту. Наконец мы достигли обратного ската открытой высоты, где были сосредоточены машины командного пункта Бенсона. В общей сложности там находилась дюжина танков и гусеничных бронетранспортеров, собранных на голом склоне. Кругом чернели щели, вырытые в твердой, коричневой земле. На случай воздушного налета тут же находилась пара самоходных 37-миллиметровых зенитных пушек "Бофорс".

После каждой атаки Бенсона с целью прорваться по дороге на Габес немцы становились все более настороженными на этом участке фронта. Налеты германских самолетов участились. Бомбардировщики "Ю-87" разведывали наши артиллерийские позиции и места сосредоточения машин, а истребители "Ме-109" и "Фокке-Вульф-190" производили стремительные штурмовые налеты.

Я стоял у полугусеничного бронетранспортера вместе с бригадиром Чарльзом Данфи, британским офицером связи, прикомандированным к 2-му корпусу. Мы изучали по карте план боевых действий группы Бенсона. Внезапно раздались три пронзительных свистка, предупреждающие о воздушном налете.

Щурясь от утреннего солнца, я увидел в воздухе 12 двухмоторных бомбардировщиков, приближавшихся к нашим позициям на высоте около 2500 метров. Мы не открывали огня, надеясь, что немецкие пилоты не заметят нас. Самолеты пролетели мимо. Мы с Данфи продолжали изучение обстановки.

Через несколько минут вновь раздался свисток. Бомбардировщики кружили над нами, заметив нас. Зенитные пушки открыли огонь, а мы укрылись в щели. Земля вздыбилась под нами, когда бомбы накрыли наши позиции. Ударной волной с нас сорвало каски и засыпало песком. Через несколько секунд на командный пункт были сброшены осколочные бомбы.

Когда я вылез из щели, Данфи истекал кровью; он был ранен в бедро. Я остановил кровь, наложив жгут на бедро, и отдал Данфи мои таблетки сульфидина. Бридж оторвал кусок от своей рубашки и перевязал кровоточащую рану в плече. Одна из бомб упала между двумя щелями. В одной был Хансен, во второй адъютант Паттона капитан Ричард Джексон (из Пасадены в штате Калифорния). Джексон был убит; подле валялись разбитые вдребезги часы. Водитель джипа бесследно исчез, по-видимому, в результате прямого попадания. К моменту прибытия санитарных машин артиллерия противника нащупала наше местоположение. Пока мы торопились подготовить раненых к эвакуации, первая санитарная машина была разбита. У моего джипа, изрешеченного осколками, две шины были повреждены.

Во второй половине дня Хансен доставил тело Дженсона в Гафсу на своем джипе. Паттон немедленно сел в машину и проехал на небольшое французское кладбище в европейской части города. Там лежали два десятка убитых, завернутых в покрывала и подготовленных к погребению. Паттон стал на колени у тела Дженсона, слезы катились по его щекам. Он достал из кармана маленькие ножницы и отрезал прядь волос, чтобы послать матери Дженсона. Он положил прядь в бумажник и молча поехал обратно через город.

В этот же день Паттон дал радиограмму английскому командующему авиацией поддержки Конингему с жалобой на недостаточный перехват союзными истребителями германских самолетов на нашем фронте. Мы оба были обеспокоены деморализующим воз действием авиации противника на наши войска.

Отмечая активность противника в воздухе в этот день, оперативный отдел штаба 2-го корпуса сообщал в донесении от 1 апреля:

"Передовые части все утро подвергались продолжительной бомбардировке с воздуха. Полное отсутствие воздушного прикрытия наших войск дало возможность германской авиации действовать почти беспрепятственно. Авиация противника подвергла бомбардировке командные пункты всех дивизий и сосредоточила свои усилия против частей, наносящих главный удар".

Ответ командующего тактической авиацией Конингема Паттону был резким. Поставив под сомнение точность донесения 2-го корпуса, Конингем радировал Паттону: "Я думаю, что Вы не намерены заставить командиров американской авиации заниматься только обороной. Мне кажется, то Вы хотите прибегнуть к дискредитировавшей себя практике ссылаться на авиацию в оправдание отсутствия успехов на земле. Если же Ваше донесение объективное и соответствует действительности, тогда остается только предположить, что личный состав 2-го корпуса, о котором идет речь, не соответствует требованиям современного боя{5}.

Учитывая отличную и успешную деятельность американской авиации, прошу положить конец направлению в наш адрес подобных неточных и преувеличенных донесений. 12-е командование авиационной поддержки получило указание не обращать внимания на необоснованные вызовы авиации, которые могут привести к уменьшению эффективности действий авиации по оказанию поддержки 2-му корпусу".

Конингем еще более осложнил дело, послав копии этой радиограммы всем старшим офицерам на средиземноморском театре военных действий.

Как только Паттон получил телеграмму Конингема, он бросился к телефону и позвонил в Алжир. Эйзенхауэр попытался успокоить возмущенного до глубины души Паттона, обещая, что Конингем извинится перед 2-м корпусом.

"Извинение", однако, представляло собой короткую телеграмму из 27 слов, адресованную всем командующим, в которой говорилось, что предшествующую телеграмму Конингема следует считать "недействительной".

Паттон, не желавший простить или забыть обиду, написал Эйзенхауэру подробное письмо.

По словам Паттона, его "возмутило то, что извинение Конингема перед американскими войсками, многие из которых совершили походы и сражались в трудных условиях с 17 марта, было совершенно неудовлетворительным".

Чтобы этот инцидент не повлиял на дальнейшую работу союзного командования, Эйзенхауэр приказал Конингему прибыть в корпус и лично извиниться перед Паттоном. Затем, чтобы исчерпать вопрос, Конйнгем сообщил об этом по радио всем офицерам, которым были посланы копии его первой телеграммы.

Недоразумение произошло, объяснял он в телеграмме, из-за ошибки при передаче. Вместо того, чтобы передать "некоторая часть личного состава корпуса", было передано "личный состав 2-го корпуса".

К счастью, подобные эпизоды были редкостью, но они указывают на болезненное самолюбие некоторых союзных командиров, между которыми из-за пустяков могли возникнуть глубокие противоречия. Эйзенхауэр не предпринял никаких дальнейших дисциплинарных мер против Конингема.

3 апреля, чтобы убедиться в окончательном примирении, главный маршал авиации Теддер прибыл в Гафсу вместе с Тоем Спаатсом. Они должны были обсудить вопрос об улучшении прикрытия и поддержки сухопутных войск союзной авиацией. Мы собрались в маленькой комнате здания жандармерии.

Едва Теддер успел сказать, что союзная авиация господствует на средиземноморском театре военных действий, как над городом пронеслась четвертка "Фокке-Вульф-190". Самолеты обстреляли улицы Гафсы с бреющего полета, мимо нашего дома промчался обращенный в паническое бегство караван верблюдов. В конце налета самолеты сбросили бомбы. С потолка посыпалась штукатурка, мы захотели открыть дверь, но она оказалась заклиненной.

Теддер набил трубку, посмотрел лукаво и улыбнулся. Той выглянул в окно. Он повернулся к Паттону и покачал головой:

– Черт возьми, как только вы работаете!

– Будь я проклят, если я знаю, – закричал Джордж, – но если бы мне удалось узнать, что за сукины сыны вели эти самолеты, я бы наградил их медалями!

Далее к северу у Макнасси, где Уорд также проводил отвлекающее наступление, его 1-я бронетанковая дивизия достигла прохода в прибрежную равнину. Но здесь противник, закрепившийся на скатах, остановил дальнейшее продвижение дивизии.

Александер предложил Паттону совершить небольшой рейд танками против германского аэродрома, находившегося в 16 километрах за этим проходом у железной дороги, ведшей к побережью. Уорд прилагал все усилия, чтобы прорваться, но каждый раз противник отбивал атаки его танков. Паттон, раздраженный неудачами, обвинил Уорда в нерешительности при выполнении поставленной задачи. Однако это поспешное суждение едва ли подтверждалось обстановкой, сложившейся у Макнасси.

Неудачи Уорда объяснялись вовсе не отсутствием воли к наступлению. Перед тем как направить танки через проход, ему нужно было предварительно овладеть склонами гор, а для этого требовалось пехоты больше, чем выделил в его распоряжение Паттон для выполнения задачи.

Ключом ко всей позиции была одна высота, и Паттон с нетерпением ждал сообщения Уорда о ее взятии. Когда до 23 марта такого сообщения не поступило, Паттон позвонил на командный пункт Уорда, размещавшийся около покинутой железнодорожной станции в Макнасси.

– Пинк, ты еще не взял эту высоту? – спросил он и сделал короткую паузу. Мне не нужны эти проклятые извинения. Я хочу, чтобы ты сам отправился туда и захватил высоту. Ты сам должен возглавить атаку. Не возвращайся, пока высота не будет взята.