Текст книги "Записки солдата"

Автор книги: Омар Брэдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)

– Я сыт по горло, – сказал он в разговоре со мной о Паттоне. – Если мне еще раз придется извиняться публично за Джорджа, я сниму его с должности, как бы он ни был для нас ценен. Мне все это надоело и я устал защищать Паттона. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее на подобные вещи.

15 месяцев спустя Паттон заставил Эйзенхауэра выполнить свое обещание. Будучи командующим 3-й армией, оккупировавшей Германию, он нарушил приказ верховного штаба экспедиционных сил союзников, запрещавший использовать бывших нацистов при восстановлении железных дорог и предприятий общественного пользования. Не считаясь с политическими соображениями, Джордж полагал, что только немецкие должностные лица, работавшие во время войны, подходили для занятия этих постов. Но что они могли оказаться нацистами, меньше всего беспокоило Паттона, который прежде всего заботился о восстановлении этих отраслей экономики.

Объясняя свои действия представителям печати, Джордж вызвал сенсацию, заявив: "Хорошо, я объясню вам, кто такие нацисты. Их распри похожи на борьбу между республиканской и демократической партиями во время выборов".

Джордж заверял, что он больше всех ненавидит нацистов. Однако из опыта работы военной администрации он сразу же установил, что "немцы, не принятые на работу, обычно заявляют, что на всех постах засели нацисты... Больше половины немцев были нацистами, и чертовски трудно разобраться, кто из них не нацисты".

Эйзенхауэр выполнил свою угрозу. Джордж был снят с поста командующего 3-й армией и направлен в "ссылку" в 15-ю армию. От последней остался только "бумажный" штаб, занимавшийся составлением отчета о военных действиях.

Друзья Джорджа Паттона утверждают, что он до самой смерти переживал эту "неблагодарность" Айка. Однако Эйзенхауэра меньше всего следует винить в неблагодарности. Дважды перед этим он спасал Паттона, хотя мог легко и с полным основанием освободиться от него. Эйзенхауэр, несомненно, проявил большое мужество, защищая Джорджа Паттона. Бесспорно, он многое прощал ему. Большинство командиров на его месте так не поступило бы.

Мало кто из генералов мог превзойти Паттона как военачальника. Однако у Паттона был один враг, которого он не мог победить, и этим врагом был его язык.

Именно эта способность Паттона создавать серьезные кризисы заставила меня усилить цензуру, как только он стал моим подчиненным.

– Офицеры по связи с прессой проклянут меня за это, – сказал я Биллу Кину, – но черт с ними, у меня нет другого выхода. Передайте цензорам, чтобы они не пропускали в прессу ни одного высказывания любого командира без моей визы. Я хочу сам предварительно просматривать все их выступления в прессе.

Неукоснительное выполнение этого запрещения видно из следующего эпизода. Во время сражения в Арденнах вскоре после освобождения Бастони меня подозвали к телефону.

– Мы записали слова генерала Маколиффа, – сообщил офицер с другого конца провода. – Можно передать их в печать?

– А что он сказал? – спросил я.

– Катись ты... – последовал ответ{31}.

Выступая за высадку войск на полуострове Котантен, чтобы обеспечить быстрый захват Шербура, я убеждал Монтгомери и Смита выбросить воздушный десант в глубине побережья. Участок высадки "Юта" был широким и ровным и, следовательно, пригодным для высадки морского десанта, однако выходы в глубь территории ограничивались несколькими узкими дамбами, пересекавшими затопленную болотистую местность. Пока противник удерживал дамбы, он мог сковать нас на участке "Юта".

– Хотя я хочу организовать высадку на участке "Юта", – сказал я офицерам, занимавшимся планированием в штабе КОССАК, – но я скорее откажусь от проведения этой операции, чем пойду на риск из-за отсутствия поддержки со стороны воздушного десанта.

Более того, чтобы захватить Шербур и предупредить опасность задержки накопления наших сил на плацдарме, было важно не допустить переброску вражеских подкреплений в Шербур. Для этого нам следовало перерезать полуостров в наиболее узкой его части. Если бы противник имел возможность перебросить свои войска на полуостров до того, как мы ворвемся в Шербур, трудно сказать, сколько нам потребовалось бы времени для захвата порта. Сумей немцы продержаться в Шербуре до сентября, плохая погода в Ла-Манше создала бы серьезную угрозу снабжению наших войск, если бы грузы пришлось выгружать непосредственно на берег.

Из Нормандии на полуостров Котантен в сторону Шербура идут две основные железные дороги (схема 21). Одна проходит у основания полуострова через Карантан, другая – вдоль западного побережья. Между этими дорогами две трети основания полуострова перерезает река Дув. Чтобы изолировать полуостров, мы должны были сначала захватить горловину у Карантана и закрепиться на рубеже реки Дув до западной прибрежной дороги. Затем нам следовало прикрыть 15-километровый промежуток между этой дорогой и морем. Эти задачи были возложены на 82-ю и 101-ю воздушно-десантные дивизии.

101-я дивизия выбрасывалась в районе севернее Карантана, в тылу участка "Юта". Она должна была держать открытыми выходы с участка "Юта" и не дать возможности противнику взорвать дамбы. В то же время дивизия продвигалась на юг к Карантану на соединение с войсками Джероу, высадившимися на участке "Омаха".

Перед 82-й дивизией была поставлена еще более смелая задача. Она должна была перерезать западную прибрежную дорогу, ведущую в Кутанс, и закрыть западную часть полуострова Котантен. В отличие от 101-й дивизии эта дивизия выбрасывалась на довольно большом удалении от наших морских десантов. Мы надеялись, что, если дивизия не будет разбросана на большой площади, она сумеет продержаться до подхода наших наземных войск с плацдармов. Оба командира воздушно-десантных дивизий без возражений согласились с поставленными перед ними задачами.

На совещаниях совместно с Монтгомери в здании школы Сан-Поль, на которых был разработан первоначальный вариант выброски воздушного десанта, Ли-Маллори не имел никаких возражений против плана. Наоборот, он даже предложил выбросить 82-ю дивизию еще южнее, поблизости от узла дорог Ла-Э-дю-Пюи. Но я не согласился с этим, предпочитая занять более сильную позицию в 10 километрах к северу.

Однако позднее Ли-Маллори неожиданно изменил свою точку зрения, предложив, чтобы мы не выбрасывали воздушный десант для обеспечения высадки на участке "Юта". Он не только возражал против намеченного подхода самолетов к зоне выброски десанта со стороны западного побережья, но и выброску самого десанта считал неоправданным риском,

– Я не могу одобрить ваш план, – заявил Ли-Маллори. – Это весьма рискованное предприятие. Вы понесете слишком большие и неоправданные потери. К сожалению, генерал Брэдли, я не могу согласиться с вами.

– Прекрасно, сэр, – ответил я, – если вы возражаете против воздушного десанта, тогда я должен отказаться от высадки на участке "Юта". Я не могу высаживать войска на побережье, если не буду уверен, что выходы с побережья находятся в наших руках.

Ли-Маллори бросил на меня быстрый взгляд.

– Я хочу разъяснить, – сказал он, – если вы настаиваете на выброске воздушного десанта, то вы делаете это, не считаясь с моими возражениями.

С этими словами он откинулся в кресле, повернулся к Монтгомери и добавил:

– Если генерал Брэдли будет упорствовать, он должен взять на себя всю ответственность. Я лично не верю в успех воздушно-десантной операции,

– Полностью согласен с такой постановкой вопроса, – ответил я. – Я привык нести ответственность за свои действия. Монтгомери слегка постучал по столу.

– В этом нет необходимости, господа, – сказал он, – я беру на себя ответственность за операцию.

Получив согласие Монти, мы приступили к дальнейшему планированию воздушно-десантной операции на участке "Юта".

Ли-Маллори, однако, продолжал возражать против этой операции. Если бы его опасения оправдались, тогда высадка морского десанта на участке "Юта" могла оказаться под угрозой в результате неудачи воздушного десанта. На карту было поставлено слишком много, поэтому он апеллировал к Айку, прося внести изменения в план выброски воздушного десанта. Эйзенхауэр запросил мое мнение по поводу опасений главнокомандующего экспедиционными военно-воздушными силами союзников.

– Конечно, риск есть, – согласился я, – однако он значительно меньше того риска, которому подвергнутся наши войска в случае высадки на участке "Юта" без поддержки воздушного десанта.

Я согласился, что самолеты "С-47" Ли-Маллори, потолок которых небольшой, сразу же окажутся под воздействием огня зенитной артиллерии, как только они покажутся над побережьем Франции. Посадка планеров на пересеченные живыми изгородями поля Нормандии была затруднительной и могла привести к большим потерям. Однако, настаивал я, мы должны пойти на этот риск, учитывая важность высадки на участке "Юта" и возможность быстрого захвата Шербура. Конечно, я не хотел подвергать риску 17 тыс. десантников, если бы мы могли обойтись без них. Однако я сознательно шел на риск, чтобы обеспечить успех высадки морского десанта. В этом и заключалась суть вопроса.

Эйзенхауэр подверг анализу непримиримые взгляды своих сухопутных и авиационных командиров. Затем, когда на карту была поставлена судьба всей операции вторжения через Ла-Манш, он высказался в пользу выброски воздушного десанта на участке "Юта".

Между тем Ли-Маллори все еще не сдавался. Взяв на себя миссию спасти нас от катастрофы, он обратился к Айку с последним призывом. В конце концов не Ли-Маллори, а сами немцы заставили нас в последний момент внести изменения в план выброски воздушного десанта на участке "Юта".

В конце мая помощник начальника разведывательного отдела 1-й армии майор Роберт Лоу сообщил нам печальную новость о прибытии подкреплений противника в район южнее Шербура. Агентурными данными было подтверждено, что в этот район переброшены три германские дивизии и, следовательно, для десанта Риджуэя создавалась серьезная угроза. Если бы нам не удалось прорваться с участка высадки морского десанта в глубь полуострова, тогда 82-я дивизия была бы уничтожена на своих в высшей степени уязвимых позициях. Выбора у нас не было, и нам пришлось изменить район выброски 82-й дивизии, приблизив его к побережью.

26 мая Мэтью Риджуэй и Макс Тэйлор, командиры 82-й и 101-й воздушно-десантных дивизий, прилетели в Бристоль, чтобы в последнюю минуту внести изменения в план. Темная, с забитыми окнами оперативная комната в Клифтоне была уже заполнена ящиками с документами штаба 1-й армии, приготовившегося к вторжению.

Мы поспешно внесли изменения в план. 101-я дивизия выполняла прежнюю задачу, однако 82-я дивизия теперь выбрасывалась к северу от 101-й дивизии на небольшом удалении от участка высадки "Юта" (схема 21). Дивизия должна была захватить перекресток дорог у Сент-Мэр-Эглиз и отразить возможные контратаки с северо-запада.

В тот же день, когда рассылался измененный план выброски воздушного десанта, Ли-Маллори еще раз обратился к Айку, находившемуся на своем командном пункте в Портсмуте. Ли-Маллори предлагал отказаться от выброски десанта на участке "Юта", а вместо этого выбросить воздушный десант в районе Кана. Он считал, что в случае, если мы будем придерживаться утвержденного плана, мы потеряем 50 процентов парашютистов и 70 процентов планеристов. Эйзенхауэр был встревожен, что вновь речь зашла о проблеме, которую он считал давно улаженной. Если окажется прав Ли-Маллори, тогда Эйзенхауэр будет нести ответственность за эти потери. С другой стороны, последовав совету своего главнокомандующего военно-воздушными силами, он мог поставить под угрозу нашу высадку на участке "Юта". Эйзенхауэр удалился в палатку для принятия окончательного решения. Позднее вечером он заявил, что выброска воздушного десанта должна проводиться по плану.

Я узнал об этом последнем обращении позднее, уже находясь во Франции. Эйзенхауэру, однако, не приходилось выбирать между двумя возможными вариантами выброски воздушного десанта: на участке "Юта" или в районе Кана. Вопрос заключался в другом: либо воздушный десант высаживается на участке "Юта", либо мы вовсе не производим высадку морского десанта на этом участке. При организации наиболее значительной операции за всю войну Айк никогда не решился бы отказаться от высадки на участке "Юта", не рискуя потерпеть поражение.

Еще до моего приезда в Англию 29-я дивизия уже претендовала на участок высадки "Омаха". Эта дивизия прибыла в Англию в октябре 1942 г. Командовал ею бывший кавалерист, вспыльчивый 48-летний генерал-майор Чарльз Герхардт. Его энтузиазм иногда брал верх над здравым суждением солдата. Когда операцией "Оверлорд" была предусмотрена высадка морского десанта также и на участке "Юга", мы решили вместе с 29-й дивизией высадить 4-ю пехотную дивизию. Однако, хотя обе дивизии уже прошли значительную подготовку по десантированию, ни одна из них не была еще под огнем. Не желая подвергать себя риску, связанному с высадкой двух необстрелянных дивизий, я решил одну из них заменить дивизией, побывавшей в боях.

В Англии находилась только одна дивизия, имевшая боевой опыт в десантных операциях. Это была 1-я пехотная дивизия. Она к этому времени была сыта по горло героическими делами и хотела вернуться домой. Когда в дивизии узнали, что им предстоит третья высадка, на этот раз во Франции, солдаты начали горько жаловаться на свою судьбу. Среди пехотинцев, уцелевших в двух кампаниях на Средиземном море, только немногие верили, что счастливая звезда поможет им пережить третью кампанию.

Мне не хотелось подвергать 1-ю дивизию дальнейшим испытаниям, однако я, как командующий, не имел другого выхода. Я должен был высадить войска, закрепиться на плацдарме и уничтожить немцев. При выполнении этой задачи едва ли приходилось быть чересчур щепетильным. Я был вынужден использовать самые лучшие войска, имевшиеся в моем распоряжении, чтобы свести до минимума риск и любыми средствами добиться успеха. В результате на дивизию, которая заслуживала поощрения за прошлые испытания, теперь выпал неизбежный жребий выполнить наиболее трудную задачу. Хотя это может показаться и несправедливым, но пусть лучше каждый вынесет на своих плечах столько тягот в пути, сколько достанется на его долю, чем подвергать армию риску разгрома из-за стремления возложить на всех одинаковые военные испытания.

Войска, высаживавшиеся на участке "Омаха", должны были установить контакт с английскими войсками слева и соединиться со своими войсками на участке "Юта". Если обе эти задачи возложить на одну дивизию, то ее фронт растянулся бы на 40 километров. В то же время после прибытия на плацдарм последующих эшелонов 1-ю дивизию пришлось бы собрать на участке "Омаха" в одном определенном месте, чтобы избежать заторов на побережье, что было бы неизбежно при перекрестных передвижениях войск, высаживавшихся на участке "Омаха". В первый эшелон войск я включил два полка 1-й дивизии и один полк 29-й дивизии. Таким образом, 1-я дивизия сосредоточивала свои войска в левой части плацдарма, 29-я дивизия – в правой. Третья дивизия, прибывавшая на плацдарм, располагалась в центре.

Чтобы десантируемые войска могли познакомиться со своим командующим армией, а также чтобы проверить их боевую подготовку, весной 1944 г. я объездил всю юго-западную часть Англии, инспектируя одиннадцать дивизий, предназначенных для вторжения во Францию. Я побывал во всех ротах и батареях этих дивизий, расположенных на самой различной местности – от мрачных, заросших вереском пустошей Дартмура до крутых зеленых высот Корнуолла.

Я не хотел мешать нормальному ходу занятий и поэтому приказал командирам дивизий не вносить никаких изменений в распорядок дня с целью произвести на меня впечатление. Только в одной дивизии мой приказ был нарушен, где командир батальона заставил роту повторно атаковать "противника". Когда я наблюдал за солдатами, подвигавшимися в подозрительно хорошем порядке, я догадался, что учение проводится повторно, и спросил об этом командира батальона. Когда он признался, что рота проводит атаку второй раз, командир дивизии освободил его от занимаемой должности. Оставалось слишком мало времени, чтобы растрачивать его на смотры.

Во время инспектирования 29-й дивизии Герхардта я выяснил, что настроение войск подавленное из-за опасения больших потерь во время высадки. Некоторые говорили даже о 90 процентах потерь. На общем собрании офицеров и сержантов дивизии я рассказал о наших потерях на Средиземном море, надеясь рассеять их преувеличенные страхи.

– Все эти разговоры о колоссальных потерях являются вздором, – сказал им я, – некоторые из вас не вернутся, но таких будет очень немного.

Несколько дней спустя в дивизии побывал предприимчивый репортер из газеты "Старс энд Страйпс". Он увидел копию моего выступления. Через две недели я уже обнаружил свое заявление в вырезках из газет, присланных из Соединенных Штатов. Я был раздражен тем, что цитировали мою речь, произнесенную без подготовки и обращенную только к моим солдатам. Я был также расстроен тем, что мое заявление противопоставлялось мрачным предсказаниям Черчилля, Рузвельта и генерала Маршалла.

Через месяц после высадки во Франции мы опубликовали данные о наших потерях. Американский народ с облегчением узнал, что потери были ниже ожидавшихся. Из 55 тыс. солдат, высадившихся в первый день вторжения, мы потеряли 4649 человек, из них одну треть убитыми, остальные были ранены или пропали без вести.

Через несколько лет после войны мать одного пехотинца, который перед вторжением находился в Англии, напомнила мне о моем у заявлении.

– Я сделал это заявление для успокоения своих солдат, – сказал я, – чтобы убедить их, что не все они будут убиты при форсировании Ла-Манша.

– Я рада, что это заявление стало известно в Соединенных Штатах, – сказала она, – вы не можете представить себе, как оно успокоило нашу семью, находившуюся в состоянии крайней тревоги.

Когда эти строки прочтет несчастный цензор, которого я приказал сурово наказать за то, что мое заявление попало в прессу Соединенных Штатов, пусть они принесут ему хотя бы некоторое утешение.

К весне 1944 г. гостеприимные города юго-западной части Англии были переполнены американскими войсками. Американские солдаты заполнили мощенные булыжником улицы деревень графства Девоншир, выпили все пиво в местных кабачках и завели любовные интриги с англичанками. В самом деле, нигде англо-американская дружба не расцветала так пышно, как в домах английских отцов с их прелестными незамужними дочерями.

Вторжение янки в Англию было хорошо подкреплено долларами. Американский солдат получал в три раза больше, чем английский. Американский штабной сержант посылал домой своей семье столько же денег, сколько получал капитан английской армии. Поскольку значительную часть своих доходов американцы тратили на девушек, нет ничего удивительного в том, что привычки и обычаи английской провинции претерпели неожиданные изменения. Нужно отдать должное вежливости англичан, которой у них хватило на все время пребывания американских войск в Англии.

При подготовке любой десантной операции мероприятия по укреплению уверенности в успехе являются более важными, чем меры по сосредоточению войск, накоплению десантных средств и увеличению воздушной мощи. Когда количество войск вторжения через Ла-Манш было увеличено до пяти дивизий в первом эшелоне, наш скептицизм рассеялся и мы воспрянули духом. На этот раз я уже не терзался сомнениями, обуревавшими меня во время вторжения в Сицилию. Я уже имел опыт одного вторжения и теперь был свободен от всех тревог при подготовке второго.

При первом посещении оперативной комнаты штаба 1-й армии в Брайнстон-сквер Эйзенхауэр с особой силой подчеркивал необходимость уверенности в успехе вторжения.

– Операция планируется в расчете на успех, – сказал он, – нельзя ни на минуту сомневаться в благополучном исходе операции. Я заверяю вас, что провал невозможен.

По мере развертывания нашей подготовки даже самые закоренелые скептики согласились бы с ним.

Я уже предупредил офицеров своего штаба, что ни при каких обстоятельствах они не должны проявлять ни малейших признаков сомнений или колебаний. Проявление самого незначительного скептицизма со стороны старших командиров может разрастись до катастрофических размеров в дивизии, полку и батальоне. Но чтобы внушить эту уверенность в успехе, план должен быть образцовым. По мере того как план операции "Оверлорд" принимал окончательную форму, мы уже были уверены, что добьемся успеха.

7 апреля Монти устроил генеральную репетицию вторжения во Францию по карте. В репетиции принимали участие командующие военно-воздушными, наземными и морскими силами. Всего было две такие репетиции, на которых присутствовали Эйзенхауэр и Черчилль. На второй репетиции присутствовал также английский король. Рельефная карта Нормандии шириной с улицу была развернута на полу большого зала в здании школы Сан-Поль. С редким искусством Монти проследил по карте план маневра 21-й группы армий, расхаживая прямо по карте Франции.

В первом эшелоне союзных войск высаживались две воздушно-десантные и две пехотные дивизии американцев, одна воздушно-десантная и три пехотные дивизии англичан, причем английские войска находились под командованием Демпси (схема 22). Закрепившись на побережье Нормандии, 1-я армия должна была объединить участки высадки "Омаха" и "Юта" и установить контакт с войсками Демпси, действующими слева. Пока 1-я армия продвигалась в глубину полуострова Котантен, чтобы не допустить подхода с востока подкреплений противника в Шербур с дальнейшей задачей захватить порт Шербур, 2-я английская армия в первый день вторжения овладевала железнодорожным узлом Кан и расширяла свой плацдарм в южном направлении. Затем американские войска, опираясь на английские позиции, совершали широкий обходный маневр, наступая на Париж. По мере нашего продвижения сначала в южном, а затем в восточном направлении мы изолировали полуостров Бретань вместе с его портами, занятыми противником. Задача по очистке от противника полуострова Бретань возлагалась на 3-ю армию. Тем временем мы завершали наш поворот и выходили на рубеж протяженностью 225 километров, обращенный фронтом к Сене. Левый фланг этого рубежа примыкал к английскому плацдарму, правый неприкрытый фланг – к Луаре. В дальнейшем мы должны были развивать наступление на Сену, где, по нашим расчетам, немцы должны были организовать оборону на противоположном берегу реки.

Во время боевых действий в Нормандии британская и канадская армии должны были отвлечь резервы противника, сковав их на восточном фланге плацдарма союзников. Таким образом, пока Монти сковывал резервы противника у Кана, мы должны были прорвать его фронт на западе и глубоким обходным маневром выйти к Парижу. С точки зрения национальной гордости такая отвлекающая миссия была для англичан жертвой, ибо, пока мы продвигались в обход внешнего фланга, английские войска должны были сидеть на месте и сковывать немцев. Однако в стратегическом отношении такое разделение труда было вполне логичным, так как именно к Кану устремились бы вражеские резервы, как только они услышали бы сигнал тревоги.

Противник не мог не считаться с опасностью английского наступления на Кан. От Кана до Сены по прямой меньше 80 километров, до Парижа только 200, а до линии Зигфрида около 500 километров. Еще большие опасения у противника должен был вызывать открытый характер местности. За Каном простиралась слегка холмистая местность, представляющая собой идеальную территорию для действий танков. Поэтому нельзя винить немцев за то, что они были склонны поверить в намерение Монти прорвать их фронт в районе Кана и развивать наступление к границам Германии.

Нам именно и хотелось создать у немцев такое впечатление. Если бы противник направил свои резервы в район Кана, нам было бы легче выполнять свою задачу.

Когда Монти говорил в школе Сан-Поль о своих планах по захвату Кана, он был настроен очень оптимистически. Показывая на Фалез, он утверждал, что его танки прорвутся в этот город в первый же день высадки. Расстояние от побережья до Фалеза по дороге всего 50 километров, и Монти потребовалось 63 суток, чтобы добраться туда.

В дальнейшем Монти убеждал меня, чтобы я попробовал сделать прорыв танками, наступая с участка высадки "Омаха". Я знал, что провести такой маневр трудно, однако разработал соответствующий план. Как я и предполагал, мы никогда даже не пытались реализовать этот план. В отличие от Монти я предвидел, что мы встретим сильное сопротивление противника на побережье Нормандии.

Монти запретил курить во время совещания в школе Сан-Поль, хотя оно и затянулось. Объявив десятиминутный перерыв, Монти ухмыльнулся, почувствовав подозрительный запах табака. "Когда мы снова соберемся, господа, – сказал он, – можете курить, если хотите".

В комнате послышался смех, так как после перерыва на совещании должны были присутствовать премьер-министр Черчилль и Эйзенхауэр.

До этого времени я видел Черчилля только дважды. В начале весны 1944 г. я сопровождал Черчилля и Эйзенхауэра во время трехдневной инспекторской проверки американских дивизий. 69-летний премьер-министр, который во время англо-бурской войны был военным корреспондентом, бодро ходил по полям, улыбаясь солдатам из-под своего знаменитого котелка. Каждый вечер во время обеда в своем персональном поезде он рассказывал за виски с содой о трудностях и превратностях войны. Раньше Черчилль был настроен против вторжения через Ла-Манш, теперь он относился к нему с энтузиазмом.

Во время инспектирования 9-й дивизии Черчилль признался, что ему до смерти хотелось пострелять из нового американского карабина. Немедленно были поставлены мишени для Черчилля, Эйзенхауэра и меня. Мою мишень поставили на расстоянии 70 метров, Эйзенхауэра – на 45 метров и премьер-министра – на 20 метров от нас. Мы быстро расстреляли по 15 патронов. Мантон Эдди предусмотрительно увел нас, прежде чем мы успели посмотреть наши мишени.

Как-то премьер-министр пригласил несколько старших союзных офицеров на обед в свою резиденцию на Даунинг-Стрит, 10. Зная о привычке Черчилля поздно ложиться спать, я уже примирился с этим, как вдруг заметил приписку на пригласительном билете: "Конфиденциально, возможно будет король".

– Это хорошо, – сказал я Айку. – Может быть, мы пораньше вернемся домой.

Однако король не торопился уходить. После обеда мы перешли в гостиную, где он непринужденно беседовал с нами о предстоящей операции. На время ранги были забыты, и король, кажется, был особенно благодарен нам за неофициальный характер вечера. В первый раз я понял, какая одинокая жизнь должна быть у монарха и как трудно ему иметь друзей вне круга своей семьи.

Мы разошлись в половине второго ночи.

В отличие от вторжения в Сицилию, где мы высаживались в целях маскировки подхода наших кораблей к побережью в 3 часа 30 минут утра, высадка в Нормандии была приурочена к рассвету. При высадке на подготовленное к обороне побережье Франции мы рассчитывали, что наша огневая мощь более чем компенсирует недостаточность маскировки. Мы жертвовали скрытностью подхода к побережью в пользу более точной и сильной бомбардировки. Наметив час высадки после рассвета, мы в два раза повышали эффективность бомбового удара нашей авиации по побережью. Ночью до рассвета ночные бомбардировщики английских военно-воздушных сил подавляли оборонительные сооружения противника на побережье. Едва только они заканчивали обработку побережья, с рассветом наносили удар американские тяжелые и средние бомбардировщики. Флот также мог лучше корректировать огонь артиллерии главного калибра при дневном свете. Это само по себе было чрезвычайно важно, ибо на корабельную артиллерию возлагалась главная задача по обеспечению высадки десанта.

Чтобы с максимальной эффективностью использовать авиацию и флот, мы решили высадить десант не раньше, как через полчаса после рассвета, и не позже, как через полтора часа после рассвета.

Если бы высадка была произведена позднее, противник мог оправиться после бомбардировки английской авиацией. Больше того, каждая лишняя минута светлого времени дала бы врагу возможность усилить сопротивление и подбросить подкрепления.

Кроме значительного превосходства союзников в воздухе и на море, мы имели еще одно решающее преимущество – это выбор времени и места высадки. Пока мы занимались подготовкой вторжения, противник мог только ожидать и гадать, где мы высадимся.

Не зная, где мы нанесем удар, противник был вынужден распылить свои силы вдоль побережья Европы на протяжении 1400 километров. Немцам, несшим все большие потери в России при отступлении на запад, с каждым днем было труднее и труднее оборонять Атлантический вал. Для высадки на берег нам было достаточно сосредоточить силы против какого-либо одного участка обороны противника. При нашей огневой мощи мы могли прорвать этот вал и ввести в прорыв свежие войска.

Хотя противник не мог задержать нас на оборонительных позициях, он мог замедлить наше продвижение, пока Роммель подтянул бы резервы. По существу, к этому и сводилось назначение Атлантического вала. Он должен был ослабить наш удар и расколоть наши силы. Тем временем противник мог бы подтянуть резервы и нанести контрудар. Долговременные оборонительные сооружения являются неоценимыми, если под их прикрытием сосредоточиваются подвижные резервы. Однако без подвижных резервов они теряют всякую ценность. Именно в результате отсутствия подвижных резервов линия Мажино стала ловушкой для французской армии.

Во время штабной игры в школе Сан-Поль Монтгомери сообщил нам, что Роммель обычно вводит резервы в бой сразу же, как только они поступают в его распоряжение. Если он после нашего прорыва будет придерживаться этой тактики, тогда мы сумеем разгромить его резервы по частям и избежим опасности сильного контрудара со стороны противника.

Германия, израсходовав свои силы в войне против Красной Армии, стремилась уменьшить количество войск на западе, усилив укрепления Атлантического вала. Эта задача была возложена на Роммеля, охранявшего побережье на протяжении от Фризских островов Голландии до устья Луары. С характерной для него энергией Роммель увеличил количество казематов для орудий, использовав для этой цели тысячи кубических метров бетона. Он также применил две эффективные новинки, создавшие нам затруднения при высадке в Нормандии. Одну из них мы обнаружили в феврале при аэрофотосъемке побережья на участке вторжения. Роммель приказал соорудить на побережье подводные препятствия, расположенные на уровне средней точки прилива, чтобы на них проламывали днища союзные десантные суда при приближении их к берегу. Самолеты "Р-51" разведывательных эскадрилий сфотографировали эти препятствия на бреющем полете.