Текст книги "Сквозь тени прошлого (СИ)"

Автор книги: Оливия Лейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава 23

Последние лучи заходящего солнца окрасили бледно-розовую гостиную в тёплые насыщенные тона. На пёстром диване с изящно изогнутыми ножками и такой же выгнутой спинкой сидела красивая молодая женщина. Перед ней на кокетливом кремовом с позолотой столике стоял элегантный чайный сервиз и серебряный поднос с карточками для визитов. Жемчужно-белое домашнее платье лёгкими складками ниспадало к полу, а золотистые волосы были собраны в изысканную прическу. Но несколько волнистых локонов кокетливо выбились из замысловатой конструкции и картинно легли на точеные плечи, что придавало всему образу невинное очарование и милую непосредственность. Она маленькими глотками пила чай и внимательно перебирала карточки. Искренне улыбалась, откладывая одни, и совершенно по-детски поджимала губы, беря в руки другие. Для утончённой и светской женщины, какой являлась она, ответные визиты были данью уважения благородным и состоятельным соседям, но, к сожалению, не все они были интересными собеседниками, да и приятными людьми многих из них можно было назвать с натяжкой.

За окном стремительно темнело, но её любимый салон был ярко освещён огромной люстрой, а канделябры мерцали мягким светом длинных восковых свечей. Вокруг царило умиротворение и покой, только душа хозяйки этой нежной гостиной была в смятении и печали. Она проводила здесь много времени, пытаясь скрыться от творящегося в поместье безумия. Муж стал груб, недоверчив и ревнив. Как бы она ни старалась стать для него хорошей женой и верной возлюбленной, ничего не выходило. С каждым днём он отталкивал её всё больше и больше. Уничтожая все существующие чувства о свою невыносимую, а порой жестокую, ревность.

Дверь в комнату с громким стуком распахнулась, вырывая женщину из невесёлых раздумий. Высокий стройный мужчина быстро направился к золотисто-розовому дивану.

– Рональд! – с наигранной улыбкой воскликнула она. Лицо мужчины исказило бешенство и едва сдерживаемая ярость.

– Рональд? – прошептала она.

Он просто смотрел на неё. Пожирал глазами невероятную красоту собственной жены, и злость чёрными змеями расползалась по венам. Острыми шипами впивалась в разум, заглушая его слабые просьбы одуматься.

– Лживая! Порочная! Испорченная! – выплёвывал он каждое слово в милое сердцу лицо.

– Рональд, не делай этого с нами… – без какой-либо надежды произнесла женщина.

Муж осудил её и вынес приговор, а она безоговорочно приняла его. Он не верил ей, а она больше не могла биться о закрытую дверь, о глухую стену недоверия. Лучше смерть.

Госпожа этого дома, хозяйка этой гостиной и жена этого мужчины осталась сидеть на изящном диванчике, зачарованно наблюдая, как пламя лизнуло светлые тяжелые шторы, как поползло вверх по тюлевым занавескам, как подбиралось к ней. Потом она взглянула куда-то поверх образовавшейся огненной стены и одними губами произнесла:

– Спаси…

Дым разъедал глаза, железной хваткой сжимал горло, вырывая тяжелый хриплый кашель. Огонь впился в кожу обжигающей плетью, сухим ветром прошёлся по волосам и жгучими тисками обхватил голову…

***

Габриэлла подскочила в кровати и начала лихорадочно водить руками по телу, проверяя, что цела, стряхивая жуткое ощущение горящей кожи, прогоняя ночное наваждение. Обхватив руками голову, она опустила её к коленям и попыталась глубоко и медленно вдохнуть.

Какой ужасный сон и снова такой реальный! Она помнила всё до мельчайших подробностей: обстановку, голоса, запахи… а самое главное – боль и отчаяние Ровены и слепую, необъяснимую жестокость Рональда. Габриэлла чувствовала, что он любил, обожал супругу, но его ревность была настолько сильной, а недоверие таким непоколебимым, что он решился на преступление, поджёг особняк, убил любимую. Тот, кто сеял в нём семена сомнения, знал куда давить, чтобы они дали всходы и привели к трагическому финалу.

Габриэлла поморщилась от боли в горле. Неужели она простыла? А потом вспомнила едкий дым, поглотивший гостиную леди Гленерван, и нервно засмеялась. Чего только не приснится?! Разлад в отношениях с Заком, вчерашняя сцена и начинающаяся простуда – вот тебе и жуткий ночной кошмар.

«Ровена, ну и запал же мне твой образ в душу, а облик в память, раз ты снишься мне в самых ярких и самых страшных снах!» – обратилась мысленно к леди Гленерван Габриэлла. А потом откинулась на подушки и посмотрела на соседнюю половину кровати. Одна…

Это первая ночь, когда Захария вообще не пришёл к ней. Хоть вчера она и не хотела его видеть, но всё равно отчаянно ждала. А сейчас сидела, вжавшись в спинку кровати, и поглаживала холодную подушку, мечтая оказаться в его объятиях. Рассказать про мучившие кошмары, поделиться страхами и успокоиться в сильных руках. А потом спросить. Спросить о вчерашней сцене, об их отношениях и о совместном будущем. Развеять либо свои сомнения, либо свои надежды.

Габриэлла поднялась с постели. Нужно принять душ, чтобы окончательно проснуться и скинуть с себя ночные видения. До завтрака ещё было больше полутора часов, но спать больше не хотелось. Она накинула халат и слегка удивилась такому утреннему оживлению. За дверью явно кто-то ходил и негромко переговаривался, а затем последовал тактичный стук в дверь.

– Оливер? – изумлённо спросила Габриэлла. Кого-кого, а дворецкого в начале седьмого утра увидеть у себя на пороге она никак не ожидала.

– Мисс Хилл, простите если разбудил, но вам нужно спуститься вниз как можно быстрее.

Габриэлла непонимающе смотрела в морщинистое лицо пожилого мажордома, пытаясь понять, что случилось и что в нём самом неуловимо изменилось. Глаза усталые, складки у рта проступили резче, а весь облик как-то сдулся и поник.

– Зачем? Что случилось?

Он тяжело вздохнул и без своего привычного официального тона ответил:

– Несчастье, мисс Хилл… – У Габриэллы сердце забилось где-то в горле. Она подумала о Захарии, который не пришёл ночью. – Миссис Аддингтон… она упала с лестницы и… и умерла от полученных травм. – Оливер опустил голову, потом ещё раз тяжело вздохнул и собрался. Перед ошеломлённой Габриэллой снова стоял безупречный дворецкий, вездесущий Оливер.

Она быстро шла по светлым коридорам к парадной лестнице, пытаясь осмыслить произошедшее. Утренние сборы не заняли и десяти минут, а неизвестность подстёгивала не хуже в упор наставленного пистолета.

Как такое могло произойти? Как? Это абсолютно не укладывалось в голове! Ещё вчера она видела её живой и здоровой, правда, её состояние вряд ли можно было назвать адекватным… Но упасть с лестницы? Умереть? Габриэлла не в силах была осмыслить и принять это. Происходящее казалось каким-то дурным сном, параллельной реальностью. Но это случилось и случилось здесь, в Эйджвотер-Холле, в доме её мужчины.

Захария… Габриэлла вспомнила вчерашнюю сцену в кабинете и поморщилась. Она даже думать не хотела о предположениях, которые ей подбрасывал рациональный мозг, и догадках, которые то и дело всплывали в голове.

В холле было много людей: полиция, коронер, рыдающая миссис Крэмвелл, Оливер и миссис Грин. Но Габриэлла смотрела только на него. Захария разговаривал с инспектором в штатском, рядом стоял ещё один и молча записывал что-то. Будто почувствовав её присутствие, Захария поднял глаза и их взгляды столкнулись. Испытывающий, недоверчивый со спокойным, отчуждённым. Он, не прекращая смотреть на спускавшуюся по лестнице Габриэллу, сказал что-то одному из офицеров и тот, отделившись от их группы, двинулся ей навстречу.

– Мисс Габриэлла Хилл?

– Здравствуйте, инспектор. – Она остановилась на последней ступеньке и перевела взгляд на полицейского.

– Мэм, мне нужно задать вам несколько вопросов. – Он огляделся в поисках более удобного места, но в этот час в холле такого просто не было, и, нахмурившись, полисмен начал разговор прямо на лестнице.

Габриэлла рассеянно отвечала на стандартные вопросы о цели приезда в Великобританию, о себе самой, ни минуты не сомневаясь, что ответы ему давно уже известны. А сама думала о том, что слава богу, коронер уже закончил, и она не видела труп Эммы. А ещё бросала взгляды на Захарию, который стоял недалеко и не сводил с них глаз. Габриэлла каждой клеточкой ощущала его присутствие, чувствовала, что он следит за ней, прислушивается к каждому сказанному слову.

– Мэм?

– Что… простите я … – Она постаралась сосредоточиться на беседе и отогнать все лишние мысли. Инспектор сжал губы в тонкую линию то ли порицая, то ли понимая её отстранённость.

– Мэм, может быть, вечером вы заметили что-нибудь странное? Возможно, миссис Аддингтон вела себя как-то необычно? Или, возможно, что-то слышали ночью?

«Заметила» – пронеслось у неё в голове. Она подавила в себе желание бросить взгляд на Захарию и, не отрываясь от лица полицейского, произнесла:

– Нет, ничего такого, – спокойно солгала Габриэлла.

– Мэм, за время вашего присутствия в поместье вы замечали, чтобы покойная злоупотребляла алкоголем?

– Нет, не знаю. Я не так много времени проводила в компании Эммы, только за столом и по вечерам в гостиной, но это обычно не больше часа, потом либо я, либо она уходили.

– Мисс Хилл, возможно, нам придётся ещё встретиться, если возникнут вопросы, поэтому не покидайте город.

– Конечно, – ответила она. – Инспектор, как такое могло произойти? Эмма, она же… – беспомощно разведя руками и не особо надеясь на ответ, спросила Габриэлла.

Он оторвал глаза от блокнота и какое-то время молча смотрел на неё.

– Пока выводы делать рано, мэм. Нам известно, что покойная в тот вечер выпивала, возможно, оступилась… – тише добавил он. – В любом случае нужно ждать результатов вскрытия. – Офицер поднялся и, дежурно улыбнувшись, пошёл к своему коллеге.

Приступ астмы. Упал с лестницы. Несчастный случай.

Была пьяна. Упала с лестницы. Несчастный случай.

«Сколько же трагических смертей возле тебя, Захария Денвер?» – прислонившись к плотно закрытой двери спальни, подумала Габриэлла.

День только начался, а сил уже не было. Эмоциональное опустошение – единственное чувство, которое сейчас ей владело. Габриэлла вспомнила Самюэля Митчелла, чья смерть официально считалась трагической случайностью, и вопреки всем своим чувствам к Захарии начала анализировать, подбирать мотив и искать выгодоприобретателей.

Сейчас отчет патологоанатома уже не так сильно внушал доверие, а сомнения буквально разъедали воспалённый усталый мозг. Насколько ей известно, никакого состава преступления не было: смерть не насильственная, в лавке, которая была полна дорогостоящих вещей, ничего не пропало, да и бриллиант, интересовавший Захарию, а может и не только его, остался на пальце покойного Самюэля. Всё! Дело закрыто. Но… Вот это «но» сейчас очень беспокоило. Мистер Митчелл был несговорчив и упрям в своём решении сохранить семейную реликвию и не допустить воссоединения всех трёх частей Ибелина. Что, если кто-то настолько хотел заполучить камень, что решил добиться поставленной цели любой ценой? Кто знает, возможно, наследник Самюэля будет посговорчивее и продаст оставленное наследство.

Габриэлла оттолкнулась от своей деревянной опоры, ощущая, как у неё трясутся пальцы. Захария не мог! Просто не мог. Сердцем она не могла принять, да что там принять, даже допустить такого не могла, а вот разум твердил: «Подумай! Поразмысли! Ищи, кому это выгодно, и найдёшь виновного!»

Она прошла в комнату и, кинув взгляд на кровать, заметила письмо. Оно лежало всё также, опираясь на подушку, и не сулило ничего хорошего. Габриэлла подошла и взяла его в руки. Девственно-чистая, без каких-либо опознавательных знаков бумага, ни намёка на отправителя. Опять… Она вскрыла письмо.

Уезжайте, пока это ещё возможно для вас! Все его женщины умирают раньше положенного срока. Все! Уезжайте, пока он ещё может вас отпустить!

В дверь тихо стукнули, и Габриэлла едва успела отворить дверцу бельевого ящика и кинуть туда письмо, когда на пороге оказался Захария.

– Мне нужно поехать в участок, – подходя к ней, проговорил он. – Ты как? – заботливо спросил Захария, погладив её щёку.

– Нормально, – уворачиваясь от прикосновения, ответила Габриэлла. Её трясло. От собственных мыслей, от недоверия и от страха.

Он повернул её лицо к себе и нежно коснулся губ.

– Я скоро, и когда вернусь, мы поговорим. Я знаю, у тебя появилось много вопросов.

– Хорошо. Я буду ждать тебя. – Она спрятала лицо у него на груди и вдохнула любимый аромат. Пряный парфюм, чуть-чуть сигары и мужчина. Габриэлла с ума сходила от этого запаха, но сейчас липкий, вонючий страх, который она испытывала, забивал всё остальное. Захария в последний раз её поцеловал и ушёл.

Она снова достала письмо и пробежала глазами по отпечатанным на машинке строчкам. Пишущая машина явно другая: все буквы ровные, чёткие, на одной линии. Габриэлла прикусила губу от досады и непонимания. Кто? Кто пишет ей эти письма? Не Эмма – это уж точно! Тогда кто? А самое главное, что они значат? Предупреждение или угрозу? То, что пишущий «это» не добрый самаритянин, она была уверена. Кто-то желал её отъезда, но зачем? Ради её безопасности? Хм… Это вызывало сомнение. А может она мешала кому-то или чему-то? Опять вопросы!

«Чёрт! Что же происходит в этом доме?» – про себя выругалась Габриэлла.

Самое загадочное место в Англии…

«И самое опасное…», – добавила она и ещё раз пробежалась по отпечатанным строчкам.

Все его женщины умирают раньше положенного срока. Все!

Габриэлла задумалась. Все. Его. Женщины. Она вспомнила Эмму и всё, что узнала и увидела за время, проведённое в Эйджвотер-Холле. Ей всегда казалась странной эта привязанность к кузену. Её взгляды, брошенные невзначай, но настолько красноречивые, что вызывали полное недоумение. Её отстранённость касательно всего кроме того, что имело отношение к Захарии. Её явная антипатия к ней самой – к Габриэлле. И антипатия эта проявилась в полной мере, когда они стали любовниками, а своего апогея достигла, когда он объявил об их отъезде в Чикаго и планах на совместное будущее. А самое главное – мольбы Эммы в кабинете. Габриэлла слышала уже такие, у Захарии дома. Та женщина, которая звонила ему, умоляла так же, с тем же настойчивым и пугающим желанием принадлежать, но она когда-то была его любовницей, это очевидно. А Эмма – его сестра, пусть кузина, но всё же. Но там, в кабинете, она выглядела, как женщина. Влюблённая и… брошенная.

«Этого не может быть!» – отмахнулась Габриэлла от возникшего в голове подозрения. Оно было настолько жуткое и противоестественное, что всерьёз даже думать об этом не хотелось.

А потом она вспомнила Лауру. Погибшую в дорожной аварии. Ещё один несчастный случай с женщиной, которая была близка к нему. В непринуждённой беседе с Элизабет та упоминала меценатскую деятельность Захарии. Он был очень щедрым филантропом, очень. А богатые люди обычно так легко не расстаются с большими деньгами. Прислушиваясь тогда к той светской беседе, Габриэлла даже усомнилась в законности всего этого благотворительного дела. Всё это сильно уж смахивало на уклонение от налогов и обман государства. Но тогда копать в этом направлении у неё не было ни возможности, ни желания. А сейчас? А сейчас случайности кажутся не такими случайными. А смерть Лауры уж слишком своевременной и, возможно, выгодной… для кого-то. Как и смерть Самюэля Митчелла.

Все эти неутешительные выводы никак не вязались с образом Захарии Денвере. Габриэлла не могла представить его замешанным в такого рода преступлениях. Или не хотела. Может быть, поэтому она даже размышлять не стала над историей об избиении, а просто отказалась в неё верить. А может быть, это было ошибкой?.. И сцена с Эммой – явное тому доказательство. Он, конечно, не ударил её, но был в полушаге от этого, да и отшвырнул так, будто она тряпичная кукла, а не живой человек.

А может, это всё проклятые камни? Две части бриллианта, принадлежавшего Великому магистру Жаку де Моле, а после него многим другим. И никому из них они не принесли ничего хорошего. А теперь ими владеет Захария. Пока двумя, но страстно желает заполучить и третью часть. Он хотел, чтобы Ибелин засиял, как прежде, обрёл свой первозданный облик и стал поистине прекраснейшим венцом его коллекции. Кровавые камни, как сказал Самюэль. С дурной славой и невероятно сильной энергетикой. Люди жаждали обладать ими и не гнушались никаких способов, а потом расплачивались за эту тягу: деньгами, свободой и головой. Все три части Ибелина стали сосредоточением человеческих несчастий, концентрацией боли и пугающих случайностей. И всё же были необыкновенно притягательны. Габриэлла на себе прочувствовала магию этих камней, ими хотелось любоваться, касаться и владеть.

Но был ещё и сам Эйджвотер-Холл, поместье, обросшее легендами и слухами. А сны, которые снились здесь Габриэлле, были живыми, мрачными и зловещими. Она не верила в призраков, в потусторонние силы и тому подобные мистические явления. Но картинки, которые ей подбрасывало подсознание, были такими реальными, что она уже не сомневалась: смерть Ровены Гленерван не была роковой случайностью. Вопиющая несправедливость, убийство из слепой ревности, ужасное стечение обстоятельств. В этом доме она не обрела ничего, кроме страшной смерти. Может, это обида и месть за испытанное в замужестве горе, за печальную участь, трагическую судьбу. А женщины, полюбившие хозяина Эйджвотер-Холла, под давлением злого рока вынуждены повторять её историю и погибать при весьма загадочных обстоятельствах. А их смерть, как и её, остаётся неотомщённой трагической случайностью.

«М-да, всех убил призрак!» – скептический подумала Габриэлла.

Она не верила в приведения, а верила своим инстинктам, чутью и интуиции. А они подсказывали: если у всего, что происходит в этом поместье, есть преступная подоплёка, то виноват в этом не эфемерный дух, а вполне живое существо – из плоти и крови.

Ведь был ещё сам Захария. Мужчина, в котором поразительным образом сочеталась нежность и чуткость с жёсткостью и невероятным цинизмом. Страстный любовник и пылкий возлюбленный. Бескомпромиссный руководитель и безжалостный бизнесмен. Мужчина, ставший ей так близок, но которого она совершенно не знала.

Я всё о тебе знаю, Захария Денвер!

«Что же ты знала, Эмма?» – спросила у пустой комнаты Габриэлла.

Глава 24

Выгоревшие стены источали едва уловимый запах застарелой плесени и ветхости. Некогда белоснежные потолки с роскошными золотыми люстрами и искусной лепниной были чёрными от осевшей на них копоти и вызывали острый прилив жалости. Она любила эти комнаты. Любила свой дом и своего мужа. Это было давно, в прошлой жизни, в другом мире. В мире живых. Тогда она могла ещё чувствовать. А сейчас только одиночество, холод и боль её извечные спутники. Ровена давно простила мужа, но забыть, как была убита, не смогла. Поэтому не смогла уйти. Поэтому вынуждена каждый день, год за годом, оставаться здесь, заточённой в холодной каменной ловушке, в темнице, созданной собственной памятью.

Ровена тонкой рукой проводила по деревянным потемневшим рамам и осторожно касалась пыльных мутных стёкол. Заходила в пустые одинокие комнаты, протягивала озябшие пальцы к давно погасшему камину и напрягала слух, пытаясь услышать голоса живых людей, тех самых, что жили в Эйджвотере, по ту сторону от её личного ада. Она не могла переступить невидимую глазу, но оттого ещё более мощную, преграду, отделявшую один мир от другого. Не могла шагнуть в свет и увидеть живых людей. Во тьме, где отныне существовала Ровена, не было никого. Одна… Целую вечность.

Но иногда приходил он. Мужчина, который не боялся заходить в её запустелую обитель. Красивый, сильный и… опасный. Она любила наблюдать за ним, за тем, как сосредоточенно и умело он работал. Но когда мужчина отрывался от своего занятия и бросал взгляд в её сторону, Ровена испытывала страх и убегала. Так смотрел на неё Рональд. Тяжело, пытливо, требовательно. Ощущал ли он её присутствие? Возможно. Могла ли она заглянуть в его душу, распознать помыслы? Нет. Но Ровена отчётливо видела рядом с ним черноту, чувствовала сильную злобу, вновь ощущала охватившее поместье безумие и смерть. Смерть она научилась распознавать безошибочно. Нежданную, насильственную и скорую. Она витала в воздухе, душила едким смердящим запахом и сотрясала её бледное тело жутким ознобом.

А потом появилась она. Незнакомка. Чужачка. Другая. Любопытная, раз пришла в царство Ровены. Смелая, раз не испугалась остаться в поместье. Глупая, раз отдалась этому мужчине. За последние десятилетия это была первая женщина, которую довелось увидеть леди Гленерван. Но именно её Ровена могла читать, как открытую книгу: помыслы незнакомки были доступны взору, а сны поддавались влиянию.

Закатные лучи осеннего солнца отражались причудливыми бликами на серебряном подносе. Карточки для визитов всё также лежали на столе, а ароматный чай заметно остыл в фарфоровой чашечке. Габриэлла недоумённо окинула взглядом гостиную и опустила глаза на свои руки, спокойно лежавшие на жемчужно-белом шёлке необычного наряда. Длинные ухоженные пальцы унизаны кольцами. Гладкая ткань платья приятно льнула к телу, а золотистый локон кокетливо лежал на груди.

Голова казалась непривычно тяжёлой. Волосы! Длинные, густые, собранные на затылке. Габриэлла тряхнула кудрями, чтобы избавиться от давящего ощущения шпилек, и подняла руки, ощупывая причёску. Волосы были гладкими, мягкими и… мокрыми? Её кисти были в крови. Алой, тёплой и пугающе-настоящей. Габриэлла недоумённо уставилась на такие незнакомые, но по какой-то неведомой причине принадлежащие ей руки, пока не почувствовала, как по шее потёк густой ручеёк, а в нос буквально ударил металлический запах крови. Она испуганно посмотрела на светлый лиф платья, быстро окрашивающийся в красный цвет и испуганно закричала.

Габриэлла проснулась от чьего-то истошного крика, не сразу сообразив, что кричала она сама. Находясь ещё то ли во власти сна, то ли в полной прострации, она растерянно осмотрелась. Что сейчас: день, вечер, ночь? Она не знала. В комнате было сумрачно, а она в брюках и блузке. Неужели задремала? После отъезда Захарии Габриэлла долго думала обо всём произошедшем, рассматривала письмо, а потом прилегла на кровать и на секунду дала глазам отдохнуть. Она устало провела руками по лицу и, поднявшись с постели, шатаясь направилась в ванную комнату.

Большое круглое зеркало не отражало ничего хорошего. Испуганные глаза огромными серыми блюдцами смотрели на своё отражение. В лице ни кровинки, дыхание тяжелое, частое. Габриэлла опёрлась руками о раковину и напряжённо пыталась воскресить в памяти свой сон. Страх, боль, обречённость, но впервые никаких деталей, разве что кровь на руках. Где-то в коридоре хлопнула дверь, и Габриэлла подскочила на месте от неожиданности. Сердце стучало, как сумасшедшее, вдохи были сбивчивыми и прерывистыми, а всё тело сковал ледяной озноб. Что с ней происходит? Габриэлла снова повернулась к зеркалу и посмотрела на себя. Кто эта женщина? Испуганная, дрожащая, неуверенная. Когда она успела стать бледной тенью самой себя, пугающейся каждого шороха? Когда она вместо того, чтобы поговорить, строила безумные теории заговора?

Габриэлла, умывшись, провела расческой по волосам и, удовлетворённо кивнув своему отражению, найдя его вполне сносным, отправилась к Захарии. Уехал он ещё утром, а её наручные часы показывали полпятого вечера, скорее всего, он уже вернулся.

– Зак, – коротко постучав, позвала Габриэлла и надавила на ручку двери. В комнате царил полумрак. Только тусклый свет от высокого металлического торшера спасал комнату от плотной темноты, образовавшейся благодаря наглухо задёрнутым шторам. Шум льющейся воды едва уловимым эхом отражался от бледно-серых стен, извещая о том, что хозяин спальни уже вернулся.

Габриэлла нервно огляделась и подошла к рабочему столу. Ноутбук, телефон, книги. На кресле чёрная сумка с документами. Она потянулась к его мобильнику, но, не осмелившись даже коснуться, отвернулась к кровати. Большой, мягкой и наполненной уймой сладких воспоминаний. Здесь он любил её, когда их роман только начался, пока не устал от постоянных утренних уходов Габриэллы к себе в спальню. Тогда Захария практически переехал в её комнату. Проводил ночи, брился, одевался. Она улыбнулась, и уже готовая отринуть все сомнения, бросила взгляд на пол. Украшение лежало возле правой ножки кровати и сияло множеством граней в неровном тусклом свете ночника. Такое же утончённое, женственное и невероятно прекрасное. Бриллиантовая цепочка Эммы. Обожаемая ей. Та, с которой она никогда не расставалась. Та, которую для неё сделал Захария.

Габриэлла резко наклонилась и, подхватив её, быстро спрятала в карман брюк. Что делает эта вещь в спальне Захарии? Что делает она практически в его кровати? Эмма любила это украшение, любила так же сильно, как и его создателя. Габриэлла почувствовала, что почва буквально уходит из-под ног, а отвратительная догадка на полной скорости врезается в мысли.

Той ночью Захария не пришёл к ней. А где он тогда был? Чем занимался? Неужели написанное в письме – правда, и её Зак состоял в любовных отношениях с собственной сестрой?!

Она снова вернулась к столу и, нервно оглянувшись, открыла сумку с документами. Бумаги, блокнот, письма. Габриэлла достала последние и начала просматривать. Что хотела найти, она и сама не знала. Может, увидеть похожий конверт или очередное приготовленное для неё послание. Габриэлла так увлеклась, что не заметила, как перестала литься вода, а светлая дверь тихо отворилась.

– Что-то ищешь? – мягко спросил Захария. Габриэлла замерла и, осторожно положив письма на стол, повернулась. Он стоял, лениво облокотившись о стену. Раздетый, только белое полотенце наброшено на бёдра. Вся поза выражала крайнюю расслабленность и незаинтересованность происходящим, вот только глаза пугали. Потемневшие от злости, холодные и абсолютно чужие.

– Ручку, – натянуто улыбнувшись, ответила Габриэлла. – Надо было кое-что записать, – понимая, что говорит абсолютные глупости, продолжила она.

Захария оттолкнулся от стены и подошёл к ней.

– Вот эту? – Он взял в руки ручку, лежавшую на открытом телефонном справочнике, и протянул Габриэлле.

– Зак, я…

– Тш-ш… – приложив ей палец к губам, шепнул он. – Теперь я буду говорить. – Захария провёл костяшками пальцев по её скуле, спустился ниже, лаская шею, потом обхватил тонкое горло и сжал.

– Какую правду ты ищешь, Габриэлла? Какие ответы хочешь получить? – Она открыла рот, но сказать не смогла ни слова, только вздрогнула всем телом, когда он сильнее сжал горло. – Дрожишь? Боишься меня? – почувствовав её страх, произнёс Захария. – Мало боишься, раз осмелилась рыться в моих вещах! – Он чуть ослабил хватку и, наклонившись к её уху, прошептал: – Габриэлла, дорогая, тебе знакомо такое выражение: любопытство – сгубило кошку? – Захария разжал пальцы и, обхватив её талию, стремительно привлёк к себе.

Она чувствовала, как бешено стучит сердце, как пульс пойманной птицей бьётся в горле. Было страшно, но выбора нет. Габриэлла знала, что единственная власть, которую она имела над ним, это его неукротимое желание к ней. Магия её тела. Его огонь. Их страсть.

Она привстала на цыпочки и коснулась его губ своими. Сначала осторожно, боясь, что он оттолкнёт, потом, не встретив сопротивления, её язык скользнул внутрь и сплёлся с его. Поцелуй был глубокий, долгий и наполненный желанием. Как бы Габриэлла не желала остаться бесстрастным участником происходящего, выходило плохо. Она хотела его так же сильно, как и он её. Страх, сомнения и недоверие отступили на второй план, куда-то в дальний уголок сознания, оставив только вожделение. Габриэлла таяла от требовательных и умелых прикосновений его рук. Сходила с ума от жарких губ, оставлявших невидимые ожоги на её коже. А её душа пела, когда она ловила его изменившийся взгляд: ласковый, родной, бездонный.

Полотенце Захарии давно соскользнуло с бёдер, а одежда Габриэллы хаотично летела в сторону. Его желание было настолько очевидным, что она абсолютно не удивилась, когда он резко повалил её на кровать и обхватил запястья рукой.

– Зак, что ты делаешь? – изумлённо произнесла она. Габриэлла встрепенулась под ним, но ничего не добилась. Захария придавил её тело своим, и единственное, что ей оставалось – дышать. Туман, поселившийся в голове от сладких поцелуев рассеялся, оставив после себя сначала недоумение, затем панику. Габриэлла не могла поверить в происходящее: по её запястьям скользнула тонкая ткань, и они оказались крепко привязаны к изголовью кровати. Она стряхнула с себя оцепенение и дёрнула руками в тщетной попытке освободиться. Не туго, но надёжно.

– Зак… – пискнула Габриэлла. Она боялась. Всегда боялась беспомощности.

– Успокойся, я всего лишь хочу преподать тебе урок доверия. – Он нежными короткими поцелуями касался её губ и щёк, а потом отстранился и, посмотрев прямо в глаза, вкрадчиво напомнил:

– Ты ведь моя, Габриэлла.

Потом мир погрузился во тьму. Захария осторожно завязал ей глаза и провёл кончиками пальцев по обнажённому телу. Не осталось ничего, кроме ощущений, звуков и прерывистого частого дыхания. Габриэлла пыталась расслабиться, чтобы не чувствовать удушающую тяжесть охватившей каждый дюйм тела паники. Но не могла. Ей было страшно, а когда ложбинки на груди коснулось что-то металлическое и холодное, она вздрогнула.

Захария обвёл полушария груди и медленно начал двигаться вниз, вызывая каждым ледяным прикосновением волну мурашек, но не тех, которые появлялись, предвкушая удовольствие, а тех, которые вызывал холод и страх. Он ненадолго задержался на плоском животе, и Габриэлла только сильнее стиснула кулаки, больно впиваясь ногтями в ладони, когда ощутила холод металла в самом интимном месте. Воображение ярко и красочно начало рисовать разнообразные догадки, одну ужасней другой, а испуг тяжёлым чёрным клубком осел в животе, вызывая болезненные спазмы.

Габриэлла уже готова была взвыть от бессилия или закричать во всё горло, когда холод сменился жаром. Его пальцы нежными крыльями бабочки порхали по её бёдрам, а язык трепетно коснулся клитора. Захария искусно, со знанием дела, выводил замысловатый рисунок, оживляя её дрожащее замёрзшее тело. Габриэлла не хотела показывать, какую бурю в ней вызывают его ласки. Не желала обнаруживать ту власть, которую он имеет над её телом, но и оно предало её. Тихий стон против воли сорвался с приоткрытых губ, а низ живота заныл в предвкушении. Она часто задышала и подалась бедрами ему навстречу. На контрасте страха и желания, холода и жара все ощущения стали чётче и во сто крат острее, а стоны больше не были едва различимыми. Габриэлла хотела, чтобы Захария взял её, и он брал.