Текст книги "Столичная штучка"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Наверное, при рождении каждому дается что-то свое: кто-то рождается с серебряной ложкой во рту, кто-то – с пером поэта в руке, а кому-то достается пухлый кожаный портфель государственного деятеля. Гадать, чем Бог одарил Светлану, было незачем, потому что всем, кто ее знал, было совершенно ясно: Света родилась со спицами, иголками и нитками в руках. То, что могли сделать ее руки, было не просто великолепно, это был эксклюзив, причем эксклюзив высочайшего качества.
По мнению бывшего мужа, Анатолия, свои способности Светлана растрачивала впустую, работая из праздного интереса и тратя свое время крайне непродуктивно. Не беря за свой труд ни копейки, она делала такие вещи, цены которым действительно не было. И вот неожиданно для себя Светлана попала в волшебный мир, который стал ее жизнью, и, что самое удивительное, за любимое занятие ей не только платили, но и платили отменно.
В журнал, где работал Дмитрий, пришел запрос: требовался специалист, способный помочь с костюмами на фестивале народного танца в Москве. Мероприятие задумывалось грандиознейшее, и осечки с такой важной вещью, как подбор сценических костюмов, быть не могло. Не сомневаясь ни секунды, Дмитрий предложил эту работу Светлане.
– Ты думаешь, я справлюсь? – хотя глаза Светланы блестели от восторга, в ее голосе проскальзывала нотка неуверенности.
– Почему же нет? – искренне удивился он. – Уж кому как не мне знать, на что ты способна.
– Но это такая ответственность, – растерянно возразила она, – а вдруг я тебя подведу?
– Единственное, что может произойти, – Дима сузил глаза до щелочек и принял заговорщицкий вид, – так это то, что, загордившись, ты перестанешь обо мне даже вспоминать.
– Я? – удивлению Светланы не было предела.
– Кто же, как не ты, самая старшая из присутствующих здесь дам? – скороговоркой выдал Дмитрий, с радостью глядя в восторженное лицо Светы.
– Да как ты мог такое обо мне подумать? – укоризненно проговорила она. – Я так тебе признательна!
– Костюмер и оформитель зала – Нестерова Светлана Николаевна! – громко произнес Дима, изображая себя ведущим праздничного шоу, стоящим на сцене и держащим в руке микрофон.
– Дим! – щеки Светланы покрылись легким румянцем, и Дмитрий первый раз увидел, как она смущается.
– Какая прелесть, ты умеешь краснеть? – не удержавшись, подковырнул он. – Я потерял эту способность сорок три года назад.
– Ну и врун же ты, – краснея еще больше, возразила Светлана, – сорок три года назад ты был еще в проекте.
– Вот в это самое время я и открыл счет своим потерям, – авторитетно подтвердил он.
С тех пор прошла всего неделя, но, погрузившись с головой в эскизы и фактуру тканей, Светлана не чувствовала мелькания дней и часов. Повиснув на локте Дмитрия, она с упоением объясняла свой замысел, а он, слушая ее в пол-уха, любовался ее ожившими глазами и раскрасневшимися щеками.
– Дим, ты меня совсем не слушаешь! – Меркулов увидел, как уголки ее губ огорченно дрогнули и поползли книзу.
– Свет, извини, просто сегодня был тяжелый день, и я немножко устал.
– У тебя неприятности? – озабоченно проговорила она.
– Не так чтобы очень, – отмахнулся Дмитрий и замолчал, и по его молчанию Света поняла, что не все так просто.
– Дима, я могу помочь? – спросила Светлана.
– Не бери в голову, малыш, это все пустяки, – отшутился Дмитрий. – Расскажи лучше, как воспринял твои идеи ваш главный.
– Главный? – тяжело вздохнув, Светлана отказалась от затеи вытащить из Дмитрия его военную тайну. Он был таким человеком, у которого против его воли выпытать что-либо было полной безнадегой.
Стараясь вслушиваться в слова Светланы, Дмитрий шел рядом, но, наступая на только что выпавшие мелкие снежинки, все равно думал о своем. Неприятность, о которой он не захотел говорить, действительно произошла, но помочь ему Света была не в силах. Наверное, в сложившейся ситуации помощников у него вообще быть не могло, потому что отношения с Артемом зашли в тупик, и выхода из этого тупика не было.
Зачем столько лет спустя Обручеву потребовалось мстить, а по-другому назвать его действия невозможно, для Дмитрия оставалось полнейшей загадкой. Зинаида, сто лет назад ставшая камнем преткновения между друзьями, давно вышла замуж, и ее след затерялся. Если хорошо подумать, то, по большому счету, сама Князева не была нужна ни тому, ни другому, а детская ссора не могла иметь таких последствий. Значит, дело было не в Зинаиде и не в нем, а в Обручеве.
Сегодня между ними произошел еще один разговор, вспомнив о котором, Дмитрию стало тошно. В ультимативной форме Артем заявил, что через неделю, самое большее, через десять дней, он должен предоставить доказательство того, что Светлана находится в его полной власти. Если этого не произойдет, то Обручев позвонит Свете домой и расскажет о злосчастном пари, заключенном Дмитрием так необдуманно. В том, что Обручев поступит именно так, Дмитрий не сомневался, выглядеть подлецом в глазах любимой женщины не хотелось, значит, выбор был небольшим, а точнее, выбора не было.
Набрав в грудь воздуха, Меркулов неожиданно остановился и повернулся к Светлане лицом. Оборвав речь на полуслове, она непонимающе замолчала.
– Свет, мне нужно кое-что тебе рассказать, – нерешительно начал он, и Светлана увидела, что в лице Дмитрия не осталось ни кровинки.
* * *
Поскольку второй день Володя не появлялся в школе, Федору не оставалось ничего другого, как отправиться к нему домой. Потрепав рыжий чуб, он скинул книги в рюкзак и глубокомысленно изрек:
– Если Магомет не идет к горе, фиг с ним, придется горе тащиться к Магомету. Чтоб ты, Нестеров, был неладен со своими игрульками! Заварил кашу, а мне – отскребай шкварки от сковороды!
Эх, Вовчик, Вовчик, тетеря ты эдакий, одни заботы с тобой!
Для праведного негодования Федора были свои причины, причем очень существенные. Во-первых, он не понимал тех людей, которые, вместо того чтобы решать возникшую проблему, подобно страусу, зарывают голову в песок. Святая уверенность, что если им ничего не видно, значит, они в полной безопасности, с точки зрения Федора, граничила с детской наивностью трехлетнего дитяти. А во-вторых, на сегодняшний день у него было назначено несколько встреч, которые теперь, по милости Нестерова, скорее всего, придется отменить.
Недовольно сопя, словно старый дед, Шумилин переодел легкую сменную обувь на уличные «трактора» и сунул руки в рукава куртки. И отчего это на учителей его милые ботиночки сорок шестого размера действуют как на быка красная тряпка? Почти новые, почти чищеные и зашнурованные ровно до середины, своим видом они шокировали преподавателей до такой степени, что, во избежание несчастного случая на производстве, пришлось менять их на эти несуразные тапочки на мягкой подошве. Опять же, упираясь каждым выступом, ботинки ни в какую не желали лезть в мешок, приводя Федора в состояние беспрерывного сопения и чертыханья, но учительскому коллективу было ровным счетом начхать на моральный настрой одного из учащихся, и, поскольку спорить с учителями – все равно что плевать против ветра, Шумилину пришлось сдаться.
Полыхая праведным гневом, Федор засунул тапочки в мокрый от растаявшего снега, грязный полиэтиленовый мешок и, «забыв» сумку на вешалке (не носить же ее с собой ежедневно!), вышел из школы.
Яркий уличный свет резанул по глазам, и Федор сощурился. Пикируя в свободном полете, над ближайшими домами кружились стаи воронья. Надрываясь от натуги, они картаво каркали, перекатывая по горлу угловатые зацепистые горошины хрипа. Разрисовывая белый лист земли причудливым графическим наброском, на искрящийся снег неровными темными силуэтами ложились тени домов и деревьев. Почти по-весеннему плакали сосульки и шевелились паутинки тонких березовых ветвей, но тепла в воздухе не чувствовалось, и промозглые струи порывистого ветра говорили о том, что весна пожалует в город еще не скоро.
Дорога к дому Нестерова не заняла много времени, и уже через десять минут Шумилин стоял у дверей друга, нажимая на кнопку звонка и прислушиваясь к звукам. Тишина, царившая в доме, нисколько не убедила Федора в том, что Володи нет на месте, и, произнеся свое коронное «ни фига подобного!», он вцепился в звонок мертвой хваткой, не собираясь отпускать его, несмотря на агонизирующие предсмертные хрипы последнего. Когда, перегревшись, многострадальный звонарь начал выдавать мелодию с глубокими перерывами, дверь открылась и в проеме показалась взлохмаченная фигура невыспавшегося Володи.
– Ты чего трезвонишь, как на пожаре? – белесоватый чуб мальчика топорщился в разные стороны, создавая на голове подобие куриного гнезда, а темные провалины глаз смотрели на Шумилина недружелюбно.
– Здорово живешь, – кивнул Федор, отодвигая в сторону Нестерова и переступая через порог квартиры. – А ты неплохо выглядишь, поди умаялся совсем, решая извечный философский вопрос: быть или не быть, – проговорил он, одним движением скидывая с ног не до конца зашнурованные «трактора» и вглядываясь в плачевный вид друга. – Как мыслишь, зачем я к тебе заявился? – не оглядываясь на Володю, он неторопливо прошествовал на кухню и, не стесняясь, по-хозяйски включил электрический чайник.
– Наверное, решил, что я заболел, и пришел проведать, – предположил Володя. Он сел на табуретку у окна, закинул ногу на ногу и выжидающе посмотрел на Федора.
– Поскольку к категории гостей в этом доме я давно не отношусь, думаю, ты не осерчаешь, – Шумилин открыл шкаф, висевший над мойкой, и вытащил из сушки две чашки. – Тебе сладкий?
– Нет, я лучше с пряником, – сказал Володя, спокойно наблюдая за действиями друга и не выражая по поводу его самостоятельных поползновений ни малейшего неудовольствия.
– Тебе бы сейчас не пряника, а кое-чего другого отвалить, – вздохнул Шумилин. – В воспитательных целях это было бы очень даже кстати.
Повернув голову к Федору, Володя застыл с чашкой в руках, недоумевающе нахмурив брови и глядя на друга с видом полнейшей невинности.
– Чего ты на меня уставился, как теща на зятя во время смотрин? Можешь не ломать комедию, я все знаю, – твердо произнес Шумилин, кладя в чашку сахар. – Одна, две, три, – поглядывая боковым зрением за реакцией Володи, вслух считал он.
– Что ты можешь знать? – неожиданно резко произнес Володя, бросая чайную ложку на термосалфетку, лежащую на столе. Глухо ударившись, звук замер; рука Шумилина застыла над сахарницей, так и не донеся ложки до чашки. – Что ты можешь обо мне знать, я тебя спрашиваю! – еще резче повторил Володя. – Зачем ты ко мне приперся? Кто тебя звал? – голос его оборвался. С трудом сглотнув появившийся в горле комок, он покраснел и выжидающе уставился на Шумилина.
– Ты так заорал, что я сбился, – недовольно проговорил Федор, поглядывая на руку с чайной ложкой, зависшей в воздухе. – Вот что теперь делать? – Шумилин облизнул губы и вопросительно взглянул на Володю. – Не помнишь, сколько я уже положил? – серьезно спросил он.
– Не помню, – растерялся Нестеров.
– Экая неприятность! – сожалеюще протянул Федор. – Все из-за тебя. Ладно, придется считать заново. – Одна, две, три… – Шумилин насыпал песок в чашку и покосился на Володю.
Первая волна злости схлынула, оставив на лице выражение полного недоумения и какой-то детской незащищенности.
– Ты зачем пришел? – уже тише спросил Володя.
– Чая дома нет, вот и зашел попить. А что, заварки жалко стало? – возмутился Шумилин, пробуя переслащенный чай и чуть не плюясь от приторного вкуса горячей жидкости, в которой уже не размешивался осевший на дне песок.
– Дай сюда, – Нестеров взял из рук Федора чашку, выплеснул ее содержимое в раковину и налил нового чая. – С твоими навыками устного счета в недалеком будущем можно заработать сахарный диабет, – проговорил он, заметно снижая обороты и переходя с крика на обычный тон.
– Скажи, друг мой Нестеров, – снова берясь за сахарницу, начал Федор, – в какую сумму выливается твоя неприятность, не позволяющая открывать дверь первому встречному-поперечному? – Позвенев ложкой о край чашки, он облизнул ее, отложил в сторону и посмотрел на Володю.
– В смысле сумму? – от неожиданности Володя застыл с откусанным пряником в руке, судорожно силясь сообразить, что известно Шумилину и как следует себя с ним держать.
– Я интересуюсь, какую сумму ты проиграл в «Сетях Атлантики» на пару с твоим новоиспеченным другом, голубоглазым Игоряшей, и когда крайний срок отдавать долг, – будничным голосом поинтересовался Шумилин.
– Откуда тебе это известно? – в полном замешательстве от слов друга спросил Володя.
– Сорока на хвосте принесла, – неопределенно ответил тот. – И Вовчик, я жду, отвечать вопросом на вопрос крайне невоспитанно.
Проведя рукой по желтой рифленой скатерти кухонного стола, Володя, опустив глаза, с усилием произнес:
– Я не знаю, откуда тебе все это известно, может, даже и хорошо, что так: мне ничего не придется тебе объяснять, но для нас обоих будет лучше, если ты станешь держаться от этой грязи подальше.
– Это кто так решил, ты? – щуря глаза и сжимая губы, чтобы не рассмеяться, спросил Шумилин. – Вот не думал, что ты станешь корчить из себя благородного дона Педро. Нет чтобы прийти и все рассказать по-человечески, так он закопался в конуру и страдает в гордом одиночестве. – Федор встал из-за стола и, хрустнув суставами, подошел к окну. – Между прочим, Нестеров, грязи бывают и полезными. Люди деньги платят, чтобы влезть в грязь, а ты задумал лишить меня этого удовольствия, эгоистично оставив всю лужу в единоличное пользование.
– Грязь бывает разная, и чаще всего ее лучше обходить стороной, – упрямо возразил Володя. – Я говорю тебе, а ты не хочешь слышать: не вмешивайся ты во все это дело!
– С каких это пор ты стал решать за нас двоих? – начал сердиться Шумилин, и Володя увидел, что рыжие брови Федора поползли кверху. – Ты полагаешь, я к тебе из праздного любопытства заглянул?
Скользя пальцами по скатерти, Володя нерешительно поглядывал на Федора, голос которого набирал все большие обороты, становясь уверенно-резким. Вид у Володи действительно был жалким: тонкие бледные губы нервно подергивались, под глазами зияли черные круги, а на лице застыло выражение полного отчаяния.
– Я не собираюсь уговаривать тебя, словно барышню на выданье, не хочешь говорить – я уйду, – бушевал вошедший в раж Федор, – только до сути этой проклятой истории я докопаюсь по-любому, с тобой или без тебя. В конце концов, для решения этого ребуса ты мне и не особенно нужен, – уколол друга он, – потому что на сегодняшний момент я знаю гораздо больше, чем ты. Единственное, чем бы ты мне смог помочь, – назвать сумму, на которую тебя поймали, а уж с остальным я смогу разобраться сам.
– Что значит поймали? – из потока слов мозг Нестерова выхватил одну-единственную фразу, резанувшую его слух и заставившую воспринимать слова приятеля внимательнее. – Ну-ка, объясни, – отодвинув пустую чашку и отряхнув ладони от прилипших крошек, он сосредоточенно посмотрел на Шумилина.
– Не нукай, не запряг пока еще, – обиженно произнес Федор. – Какого рожна ты из себя падшую институтку строишь? Я тебя знаю столько, сколько нормальные люди не живут, мог бы приберечь свои театральные эффекты для других.
– Не сердись, Федь, – примирительно проговорил Володя, – я не со зла, ты же знаешь.
– А если не со зла, так давай разговаривать, как нормальные люди, а то вроде один из нас немой, а второй и вовсе умом тронутый.
– Что же я тебе расскажу, когда ты и сам все знаешь? – хмуро выдохнул Нестеров.
– А ты говори, я сам решу, чего я знаю, а чего нет, – подойдя к рабочему столу, на котором стоял чайник, он налил еще кипятка и опустил в чашку пакетик с заваркой.
– Понимаешь, я и сам не знаю, с чего все началось, – неуверенно начал Володя. – Наверное, с того дня, когда я впервые взял бильярдный кий в руки. Сыграв одну партию, я понял, что ничего интереснее в своей жизни еще не встречал…
Володя рассказывал, а Федор внимательно слушал, глядя в лицо друга, искаженное пережитыми страданиями и болью. Слова давались Володе с трудом, и когда он говорил, Шумилину казалось, что тот выдавливает из себя собственную душу, наполненную горечью и терзанием.
– Я могу понять все, – выслушав нехитрую повесть друга, выдохнул Шумилин, – все: и твои чувства, и твои мысли, и даже безмерную тягу к глупым костяным шарикам. Но одного я понять так и не смогу: как тебе пришло в голову играть на деньги? Скажи на милость, где в этот момент были твои чувства и мысли?
Тяжело вздохнув, Володя опустил голову и, пожав плечами, глухо проговорил:
– Я не знаю, я больше ничего не знаю.
– Зато знаю я, – подчеркнуто громко сказал Федор.
– Ты о чем? – Володя поднял на друга воспаленные сухие глаза.
– Да все о том же, о жизни, – важно проговорил Шумилин.
Неторопливо прихлебывая несладкий чай, Федор начал говорить, и по мере того как он рассказывал все новые и новые подробности, рот Володьки приоткрывался. Сначала лицо Володи покрылось бледностью, а сосредоточенно сжатые губы сложились в одну полоску, почти исчезнувшую под сжатыми зубами, но вскоре по его лицу пошли красные пятна, а дыхание стало неровным и шумным.
– Так значит, все это было подстроено? – с трудом произнес он, и над верхней губой мальчика показались мелкие бисеринки пота.
– Тебя поймали как Буратино за четыре круглых сольдо, – согласно кивнул Федор, отодвигая от себя чашку. – Все, больше не могу, сейчас лопну, – он погладил себя ладонью по надутому животу и засмеялся. – Сейчас я рожу еще кое-что, отчего у тебя весь чай закипит в пузе по второму разу. – Он шмыгнул носом, и все до единой веснушки на его лице вздрогнули. – Я пробил по компьютеру, кто хозяин той шикарной черной кошки, которая так жалобно заскрипела тормозами. – Видя непонимающий взгляд Володи, Шумилин перевел: – Хозяином, а вернее, хозяйкой замечательного «Ягуара», в которого сели эти две мадамы, является одна из них, некая Козлова Римма. – Сказав это, он многозначительно поднял вверх брови и победно улыбнулся.
– И что? – нетерпеливо подогнал Володя. – Ее фамилия мне ничего не говорит.
– Фамилия – нет, а вот место прописки у нее крайне интересное.
– Наверное, не москвичка, – предположил Нестеров.
– Не в бровь, а в глаз, – подтвердил Шумилин. Ёрзая на табуретке, он сгорал от нетерпения выложить всю информацию одним махом, но, сдерживая себя для пущего эффекта, выдавал сведения по чайной ложке, растягивая возможность полюбоваться производимым эффектом и оставляя самое вкусное напоследок. – Эта Козлова действительно не москвичка, она из Севастополя. Тебе этот город ни о чем не говорит?
– Вроде нет, – растерянно передернул плечами тот.
– Да ты подумай, не торопись, – настаивал Федор.
– Единственное, что у меня может ассоциироваться с Севастополем, так это то, что вторая жена моего отца родом оттуда, больше, пожалуй, ничего.
– Да больше ничего и не надо, – хмыкнул Шумилин.
– Что ты этим хочешь сказать?
– То, о чем ты подумал, – негромко проговорил Федор.
– А ты адреса смотрел? – от напряжения Володю бросало то в жар, то в холод.
– Обижаешь. И та и другая прописаны не только на одной улице, но и в одном доме, – многозначительно понизил голос он.
– Значит, выходит… – Володя наморщил лоб, – что-то я плохо соображаю…
– Я помогу, – постучал ладонью по столу Шумилин. – Не знаю, что там произошло между твоим отцом и его новой женой, но эти две красотки решили основательно испортить ему жизнь. Ты знаешь, все гениальное оказывается на редкость простым и понятным, если знать подоплеку. Это только с виду все запутано.
– При чем здесь я, если мы с отцом давно не живем вместе? – вывод Шумилина показался Володе нелогичным.
– Давай складывать, – предложил тот, слегка разведя руки в стороны и энергично встряхнув раскрытыми ладонями. – Поймав тебя, они выходят на твоих родителей, потому что больше взять денег неоткуда. Насколько я понимаю, у твоей матери в этом смысле негусто, а у отца и вовсе мышь в холодильнике повесилась.
– Тогда чего у них искать? – недоуменно протянул Володя.
– Ты меня, Вовчик, не сбивай, а лучше слушай внимательнее, – остановил его Шумилин. – Денег у них нет, это так, но квартиры-то есть!
– И что?
– Да неужели жизнь сына дешевле каких-то квадратных метров? Испугавшись за драгоценного сынулю, в слезах и соплях, твои предки, возможно, ради такой цели даже объединившись, одну квартирку скинут, только которую – «однушку» или «трешку», – будет зависеть от того, насколько крупным был твой проигрыш, – на этом месте Федор остановился и замолчал, требуя ответа от Володи.
– Если все так, как ты говоришь, то «однушки» явно будет недостаточно, – с трудом шевеля посеревшими губами, выдавил Володя.
– Ого! – изумленно присвистнул Федор. Потом, увидев состояние друга, вдруг озорно улыбнулся. – А что, незачем размениваться на пустяки, правда? Полюбить – так королеву, воровать – так миллион? Знаешь, мне так кажется, что твой папенька по каким-то неизвестным нам причинам отказался прописывать твою вторую маменьку, – Володя дернулся всем телом, но благоразумно промолчал. – Скорее всего, эта штучка решила осесть в славной столице и без помощи мужа, так сказать, самостоятельно, а эта крашеная кикимора, Козлова, помогает ей из чистого альтруизма, должно быть, развлекается в память о старой дружбе.
– Если так, то я погиб, – Володя поставил на стол локти и уронил на ладони голову.
– Погоди себя хоронить, – Федор дождался, пока его слова дойдут до сознания друга, и его рыжее лицо приняло довольное выражение полакомившегося чужой сметаной кота. – Если можно развлекаться этим двум кикиморам, то почему нельзя заняться тем же самым и нам с тобой?
– Да что мы можем? За ними знаешь какая силища стоит? – с сомнением проговорил Володя.
– Вот именно об этом мы с тобой сейчас и поговорим, – сказал Федор, и его рыжие веснушки мелко задрожали.
* * *
В «Ашан» Светлана, Алена и Володя приехали рано утром, пока еще основная часть сознательного населения сладко нежилась в постелях, обнимая подушки и вознося хвалу тому, кто придумал не выходить на работу по субботам. Несмотря на ранний час, на парковке у магазина было уже достаточно машин, покинутых своими владельцами ради экскурсии по торговому городу. Площадка казалась абсолютно безлюдной, лишь изредка где-то хлопала дверка да вскрикивала потревоженная возвращением хозяина сигнализация.
Но тишина с внешней стороны здания была обманчива. Пройдя через широкие стеклянные двери, Нестеровы попали в огромный город, разбитый на улицы и переулки и жужжащий, словно растревоженный пчелиный улей. Алена и Володя бывали в «Ашане» уже не раз, а для Светланы, выбиравшейся в подобные шопинги редко, подобная вылазка была в диковинку. Необъятные просторы торговых площадей поразили ее и привели в некоторое замешательство: не зная, где искать нужный товар, по магазину можно было бродить часами, так и не побывав в одном месте дважды.
Договорившись встретиться за кассами ровно в одиннадцать, ребята упорхнули от матери, как только попали в магазин. Они растворились в гудящей, перекатывающейся в хаотичном движении толпе, отказавшись от роли гидов сразу и окончательно.
Таким поворотом событий Светлана особенно не огорчилась, потому что возможность побывать в цивильном магазине, осматривая прилавки без спешки и суеты, предоставлялась не каждый день. В самом деле, интересы у всех троих были абсолютно разными, поэтому ходить одной компанией равносильно пустой трате времени. Мотки пряжи и ткани, вызывавшие любопытство у Светланы, не привлекали Володю в принципе, а слезливые книги с душещипательными сценами, покупаемые Аленой, исторгали из его груди не менее жалобные стоны, чем у героев подобных произведений. Зато милые сердцу Володи музыкальные диски, скребущие металлическими громыхалками и отдающиеся мелкой вибрацией в ступнях слушателей, были абсолютно несимпатичны женской половине общества.
Единственной точкой соприкосновения, интересовавшей всех троих, были продукты питания, но этот вопрос разрешился сегодня сам собой: поскольку они приехали не на машине, никто не собирался, экономя копейки, тащиться домой с тяжелыми сумками. Теперь, когда работа Светланы стала приносить ощутимую пользу, выраженную в денежном эквиваленте, можно было позволить себе немного расслабиться. В самом деле, за последнее время Светлане не так уж и часто удавалось выбирать что-либо, не сверяясь с ценниками и не прикидывая, можно ли будет в случае незапланированной покупки залатать брешь в семейном бюджете.
Приятное чувство кредитоспособности согревало, лаская карман и сознание и наполняя восторгом падкую до покупок женскую душу. Шагая вдоль длиннющих прилавков, Светлана осматривала полки, ломящиеся от товаров, перебирала ненужные милые безделушки и неосознанно стремилась продлить непривычное ощущение умиротворенности и покоя. Льющаяся из динамиков музыка, яркие краски витрин, толкотня и суматоха, напоминавшая замечательную предпраздничную суету, настраивали на торжественно-радостную волну.
Продавцы и консультанты, рассекавшие беспредельное пространство зала на роликах, невольно вызывали на лице Светланы изумленную улыбку. Наверное, передвигаться иначе было просто невозможно, потому что нескончаемые километровые переходы от одного стенда к другому не выдержал бы ни один живой человек, но смотреть на подобный способ передвижения было непривычно и оттого немного смешно.
«Экскурсия» Светланы подходила к концу, часы показывали уже половину одиннадцатого, и дно вместительной тележки на колесиках было почти заполнено всякой всячиной. Рассчитав, что очередь в кассу займет минут двадцать-двадцать пять, она свернула в очередной проход, собираясь двинуться к выходу.
Неожиданно для себя Светлана оказалась в той части магазина, где были выставлены тапочки. Большие и маленькие, скромные и помпезные, они висели парами на отдельных вешалках, вызывая умиление и улыбку всех покупателей без исключения. Не найти пары на свой вкус было просто нереально, потому что такое невероятное разнообразие цветов и фактур не могло оставить равнодушным никого.
Здесь было все: узкие резиновые вьетнамки и клееные китайские полукеды, вышедшие из моды уже лет двадцать назад, элегантные шлепанцы на каблуке и плоские мягкие тапотушки, в которых можно подкрадываться незаметно и так же незаметно исчезать. Но самыми замечательными были тапочки, похожие на детские мягкие игрушки. Курносые японские хины морщили черные пуговичные носы, смешные спаниели тащили волочащиеся по полу мохнатые уши, а зеленые пасти аллигаторов лежали на ноге ребристыми полукруглыми гармошками.
Перебирая теплые смешные тапки, Светлана улыбалась, чувствуя себя ребенком, попавшим в чудесный мир сказочных героев. Не так уж и часто взрослым мальчикам и девочкам удается хоть ненадолго вернуться в детство.
Одна пара тапочек лежала в отдельном прозрачном пакете, который накрепко был заварен по шву, чтобы светлый стриженый мех изделия не испачкали до покупки. Тапочки и впрямь были необыкновенные. Два чудесных бело-розовых поросенка взирали на мир маленькими раскосыми бусинками черных пуговок; деловито сморщив сплющенные пятачки, они гордо выставляли напоказ клетчатые слюнявчики и прижимали к голове крохотные треугольнички обрубленных ушей. С обратной стороны упаковки красовалась цифра сорок пять, но, видимо, за счет упругого короткого меха эти забавные уродцы казались неописуемо огромного размера. В сладкой перспективе подложить Дмитрию свинью Светлана тихонько засмеялась и опустила пару на дно тележки, судя по ее размерам, не имевшую шансов заполниться до отказа никогда.
– Есть кому подарить? – голос за спиной Светланы прозвучал настолько неожиданно, что она невольно вздрогнула и обернулась.
Знакомые серые глаза Анатолия смотрели ей в лицо, и в их выражении она уловила что-то отдаленно похожее на зависть. Он был по-прежнему красив: густые светлые волосы были разделены аккуратной полоской ровного, как ниточка, пробора; под воротником рубашки был завязан широкий, свободный узел галстука, но во всей внешности Анатолия появилось что-то необъяснимо усталое, жалкое и старое, вызывавшее сочувствие и отталкивающее одновременно.
По обыкновению гладко выбритая кожа щек напоминала смятую бумагу, пролежавшую в стенном шкафу долгие годы; скулы заострились, а под глазами появились темные полупрозрачные разводы, делавшие его старше и резче.
Светлана ничего не отвечала, она молча разглядывала его и сравнивала с тем Анатолием, который сохранился в ее памяти: удачливым, веселым и беззаботным.
– Как живешь, Светлячок? – забытое имя резануло, вызывая в памяти годы, прожитые вместе.
– Лучше всех, – негромко сказала она, с удивлением чувствуя, что ее сердце дрогнуло и как-то странно заныло.
– Да, конечно… я мог бы и не спрашивать, – в тон ей произнес он. В словах Анатолия не было ничего необычного, но во взгляде читалось такое неподдельное восхищение, что не заметить этого было невозможно.
Точно таким же взглядом он смотрел на нее тогда, когда они были еще почти детьми. Между ними прежними и настоящими пролегли двадцать пять лет жизни, которые нельзя было ни зачеркнуть, ни перекроить заново. Анатолий вглядывался в темно-янтарные глаза своей бывшей жены, и от сладкого головокружения у него ломило каждую клеточку тела. Наслаждаясь этой болью, растягивая и продлевая ее, он был почти счастлив.
– Светлячок, – Анатолий увидел, как ресницы Светланы едва заметно дрогнули, и, разорвавшись на сотни мелких кусочков, его сердце рванулось к ней. – Скажи, ты счастлива? – Застыв от напряжения, он ждал ответа, самого главного ответа в своей жизни, и несколько мгновений тишины, повисшие между ними, показались ему вечностью. Чего бы он сейчас только ни отдал, чтобы эта затянувшаяся пауза не оканчивалась. Она была частью его самого, он был болен этой женщиной, без нее жизнь не имела смысла.
– Я счастлива, Толя, – голос Светланы казался спокойным, но, зная ее столько лет, Анатолий не мог ошибаться: в то, что она говорила, она не верила сама.
– Это неправда, – уверенно проговорил он, с наслаждением, будто целуя, скользя взглядом по ее губам и глазам. – Я тебе не верю.
– Это твое право. Ты волен верить или не верить, но есть человек, который любит меня и которого люблю я.
Будто не слыша ее последних слов, Анатолий улыбнулся, и его улыбка, по-детски открытая и незащищенная, заставила сердце Светланы совершить очередной скачок.
– Я люблю тебя, Светлячок, – тихо прошептал он.
– Ты опоздал понять это, Толя.
– С любовью нельзя опоздать, – качнул головой он, – и любовью нельзя обидеть. Я не могу жить без тебя.
