Текст книги "Столичная штучка"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)
– Как ты меня там назвал? – прищурив один глаз, Светлана испытывающе посмотрела на Федора.
– Где «там»? – рыжие ресницы наивно заморгали, и на веснушчатом лице появилась ангельская улыбка.
– В банке, где же еще?
– Там было так нервно, я и не припомню, – развел руками он.
– А я помню. Фифочкой он тебя назвал, – сдал напарника Анатолий.
– А как же мужская солидарность, дядя Толь? – опешил Шумилин.
– Эта та, за которую обычно пьют стоя? – усаживаясь в машину, спросил Нестеров.
– Та самая, – подтвердил Шумилин, и его огненный чуб описал дугу.
– Вот выпьем, тогда и поговорим. Ну что, домой? Мать жарит курицу, а на десерт есть бутылочка старого вина. Хотя, среди нас есть несовершеннолетние…
– Ага! Как в горы с ружьем – так Федечка, а как десерт, так несовершеннолетний! – всерьез возмутился Шумилин, но его слова утонули в общем смехе.
Машина выехала на широкую дорогу и затерялась в потоке.
* * *
– Значит, это точно? – блеклые глаза Юрия Макаровича превратились в две острые щели.
– Точнее не бывает, – вытянувшись в струнку, отрапортовал Петр, больше похожий на доисторического мамонта, чем на современного человека.
Несмотря на молодость, он казался вдвое старше своих лет; огромный, с непропорционально большими кулаками и узким покатым лбом, он напоминал цепного кобеля, готового броситься на кого угодно по первому щелчку хозяина. Обладая мертвой хваткой, он был начисто лишен такого качества, как любопытство, и, исполняя волю своего господина, не отступал от порученного ни на дюйм.
– Рассказывай, – почти не раскрывая рта, процедил Козлов и уставился на подчиненного парой мутных стекляшек.
– Деньги, снятые с двух ваших счетов, были переведены в один из государственных благотворительных фондов, – порывшись в карманах, Петр достал узкую белую полоску листа, на которую, не рассчитывая на свою память, переписал название и все реквизиты. – Вот, – сделав шаг вперед, он протянул бумагу хозяину, и, как только листок оказался в руке Козлова, тут же отступил обратно. – В момент перевода деньги поступили на третьи счета, так называемые счета-посредники, на которых осел процент с операции. Счетов было два, причем в разных банках, – монотонно перечисляя известную информацию, продолжал Петр. – На каждом из них соответственно одинаковая сумма.
– Сколько? – пальцы Козлова, отстукивающие ритм по крышке стола, замерли.
– Сколько ушло в фонд? – пытаясь догадаться, о чем угодно было узнать хозяину, Петр нахмурился, и его верхняя губа почти подтянулась к носу.
– Об этом мне уже доложили. Я хочу знать, какая сумма по процентам могла заставить ее… – Козлов не договорил, лишь, прикрыв веки с редкими ресницами, тяжело вздохнул. Запустив ладони в длинную седую шевелюру, он провел пальцами ото лба к затылку и, царапнув Петра острыми камушками неподвижных зрачков, умолк.
– На каждом счету было порядка семидесяти тысяч долларов, – облегченно вздохнув, угодливо подсказал тот. Словно на экзамене, дав правильный ответ преподавателю, Петр радостно улыбнулся, но, увидев, что глаза Козлова подернулись пьяной мутью, тут же согнал улыбку с лица.
– Та, что приходила в банк за деньгами, действительно Римма? – спросил Козлов, и, хотя в его интонациях не было ничего угрожающего, Петр ощутил, как от слов этого человека по его телу побежали мурашки. Под пристальным взглядом хозяина он почувствовал, как по его коже разлилась холодная мерзкая жижа.
– Видеозапись в банке не работала: слишком рано, – извиняясь за чей-то недогляд, с замиранием сказал Петр, – но по фотографии служащие без колебаний определили, что это была именно она, слишком уж яркая у нее внешность.
– А вторая? – не отводя колючего взгляда от лица охранника, прошелестел Козлов.
– Вторая – некто Бубнова Оксана Павловна, тысяча девятьсот восемьдесят второго года рождения.
– Кто такая? – зацепившись крюками друг за друга, брови Юрия Макаровича впервые поползли наверх.
– Эту мы вычислили быстро, – почувствовав, что опасный момент, связанный с женой хозяина, отошел на задний план, Петр воспрянул духом. Скользких тем он не любил. Кто знает, как нужно себя вести по отношению к бывшей хозяйке? А что если эти нахмуренные брови ничего такого и не означают? Кто знает, что у него на уме, может, через пару минут он велит эту самую Римму удавить, а может, за находчивость еще столько же денег подарит? Юрий Макарович – человек непредсказуемый.
– И кто она такая? – повторил вопрос Козлов.
– Это легче легкого. Оксана – подруга детства вашей… гм-м-м… Риммы Игнатьевны, – не желая гневить Бога, ловко перескочил тот, – шесть лет назад они вместе приехали в Москву.
– Они что, из одного города? – удивляясь, что никогда не слышал об этой таинственной подруге от самой Риммы, скривил губы Козлов.
– Мало того, что они из одного города, они из одного дома, – радуясь возможности показать свое усердие, выдал Петр. – Изображение на пленке в банке с точностью совпадает с ее фотографией на документах, мы проверили, – авторитетно кивнул он.
– Значит, подруга детства… – Юрий Макарович встал и, взяв в руки сигару, отрезал от нее специальными золотыми ножничками толстый мягкий кончик. Не дожидаясь, пока босс собственноручно потянется за зажигалкой, по первому его взгляду Петр поднес огонь. – Значит, подруга… – механически, уже не думая о Бубновой, протянул Козлов.
Затянувшись сладким терпким дымом, он уселся в кресло-качалку недалеко от стола и, уставившись неподвижными зрачками в окно, задумался. Его глаза, почти бесцветные и пустые, сами напоминали окна, за пыльными стеклами которых ничего не видно. Застывшие в своей неподвижности скулы прикрывали длинные седые пряди вылинявших волос, а узкая полоса прозрачных губ казалась на лице ровной бесцветной щелью. Без единой морщинки, высокие залысины лба были гладки и открыты, подрагивающие тонкие музыкальные пальцы были ухожены и чисты.
Петр видел, как, выпуская кольца сладковатого дыма, хмурился его хозяин и как изящные наманикюренные ногти Козлова отстукивали какую-то замысловатую мелодию, но, боясь неудовольствия начальства, он стоял на прежнем месте молча, не перебивая, вытянув руки по швам и ожидая, когда хозяину будет угодно продолжить прерванный разговор. Минуты тянулись за минутами, но, не обращая внимания на застывшего подчиненного, Юрий Макарович, погрузившись в свои мысли, курил сигару и все так же барабанил пальцами по лакированным ручкам кресла.
Эх, Римма, Римма! И почему у женщины ума не больше чем у кошки? Ты приехала в Москву, стремясь продать как можно дороже свою молодость и красоту, я предложил тебе неплохую цену, так что еще тебе было нужно? В сказки о любви, это слюнтяйство для слабых, мы не верили оба, такие, как мы с тобой, жить химерой не станут. Тогда для чего тебе все это?
Глядя в серое апрельское небо, покрытое пыльными ватными клоками облаков, Юрий Макарович задумчиво выпускал дым через ноздри и, пытаясь докопаться до сути произошедшего, томительно прислушивался к своему внутреннему голосу, пытаясь принять единственно правильное решение, окончательное, бесповоротное, о котором он никогда не пожалеет.
Чувства Риммы его не интересовали: глупая пустышка, променявшая райскую жизнь и обеспеченную старость на сиюминутную выгоду, не заслуживала его внимания, гораздо интереснее то, что творилось внутри него самого. Условия сделки, заключенной по всем правилам, Римма нарушила столь бесцеремонно и бессмысленно, что ее поведение вызывало скорее раздражение и удивление, нежели злость.
Те копейки, которые находились в данный момент в ее сумочке, не могли поколебать его финансового всесилия, потому что были равноценны шелухе от семечек, едва ли это было то, над чем стоило серьезно сокрушаться, потому что основная сумма, неизвестно каким образом попавшая на счет благотворительной конторки, через день, самое большее через два, будет лежать на прежнем месте. Непонятно другое: почему, имея над своей головой такую властную и надежную хозяйскую руку, как его, Римма предпочла крошки с барского стола, жалкие объедки, хотя могла рассчитывать на большее?
Оскорбленный мелочностью женщины, делившей с ним кров, ущемленный в своих претензиях единоличного собственника на вещь, за которую уплачено сполна, Козлов не собирался мстить, тем более идти на конфликт с законом, но, пытаясь докопаться до истоков столь чудовищной глупости и не находя ей ни одного разумного объяснения, понимал, что пропасть, разверзшаяся между ним и Риммой, настолько велика, что соединять ее берега обратно не имеет никакого смысла. Зло должно быть наказано, но наказано ровно в такой степени, какую оно заслуживает – ни больше, ни меньше, – ибо того требует разумная справедливость.
– Ну что ж, – Юрий Макарович в последний раз выпустил дым и надавил почти целой сигарой на край хрустальной пепельницы.
Издав характерный шелест, табачные листья с шорохом осыпались на дно, а из груди Козлова вылетел звук, напоминающий что-то среднее между шипением змеи и масла на сковороде. Дернувшись всем телом, Петр с беспокойством сделал шаг в сторону и посмотрел на трясущийся профиль хозяина.
Верхняя губа его оставалась неподвижной, а нижняя, сдвинувшись вправо, повисла кривым некрасивым шматком, и от ее угла и почти до самого подбородка лицо перерезала глубокая косая складка. Презрительно оттопыренный шмат мелко подергивался, и в такт его конвульсивным движениям вибрировали кончики бугристых ноздрей, пересеченных яркими тонкими нитями малиновых прожилок. Решив, что боссу плохо, Петр хотел бежать за помощью, но, присмотревшись, вдруг понял, что с хозяином все в полном порядке и что шипящее кудахтанье, раздававшееся из-под прыгающей ткани дорогого шелкового халата, не что иное, как смех.
Опешив от непривычного зрелища, Петр недоуменно вытаращил свои бычьи глаза и, не решаясь предпринять что-то самостоятельно, смотрел на хозяина, узкие щелочки глаз которого почти закрылись пепельными перекрещивающимися ресницами. Так же неожиданно, как и начался, смех внезапно прервался, и пальцы Козлова сосредоточенно забегали, выстукивая на поверхности ручек кресла новый мотив.
– Ты, Петенька, не смотри, у стариков свои причуды, – не поворачивая головы и вполне уверенный в том, что его верный оруженосец все еще стоит за его спиной, негромко сказал он. – Как ты мыслишь, что лучше: быть холостым или женатым, или женатым, но холостым? – перестав смеяться, Козлов медленно повернул голову вправо, и его цепкие глаза царапнули Петра по лицу.
Будто ощутив их прикосновение, тот вздрогнул и непонимающе уставился на хозяина. Слова Козлова звучали непонятно, боясь рассердить босса, Петр судорожно дернул шеей и на всякий случай, соглашаясь, кивнул.
– Вот и я так считаю, – отвечая больше на свои мысли, чем на половинчатое согласие своего телохранителя, жестко проговорил Козлов. – Позови-ка ты мне, Петенька, Игоряшу, – негромко зашуршал он, и Петр понял, что окончательное решение боссом принято.
* * *
Выехать к подруге сразу после телефонного разговора Римме не удалось: бдительность пескоструйчика не позволила покинуть семейное гнездо с вечера, зато с самого утра, пока Юрий Макарович еще нежился в постели, Римма ускользнула незамеченной. Заявив охране, что сегодня сопровождение ей не нужно, уже в половине восьмого утра она выжимала из своей железной кошки тот максимум, который можно было позволить в черте города, задыхающегося от автомобильных пробок, наглухо перекрывших все улицы и проспекты. Набирая Ксюхин номер и слыша в трубке лишь длинные монотонные гудки, Римма с беспокойством посматривала в зеркало заднего вида и, проклиная загруженность дорог и нерасторопность водителей, еще крепче вцеплялась в кожаную оплетку руля.
Когда зажегся зеленый глаз светофора, Римма облегченно вздохнула и, едва касаясь педали газа, напряженно замерла, с надеждой всматриваясь в плотный поток автомашин, находящихся перед ней. Вытягиваясь длинным, рифленым, словно у дождевого червя, телом, колонна вздрогнула и неторопливо двинулась вперед. Попыхивая от нетерпеливого ожидания выхлопными трубами, машины подрагивали и сантиметр за сантиметром отвоевывали у дороги освободившееся пространство.
– Черт знает что такое! – Римма с досадой ударила ладонью по рулю, и обиженный небрежным отношением хозяйки клаксон «Ягуара» оскорбленно ойкнул.
Разглядывая в стекло угловатые железячки сиротливых «жигулят» и «Москвичей», Римма закатывала под самый потолок свои выразительные светло-серые глаза и, в полнейшем недоумении покачивая крашеными перьями волос, втягивала щеки и сухо щелкала уголками губ.
До чего убогая страна! Эти скрючившиеся от собственного позорного вида громыхающие коробочки на колесиках давно пора сдать в металлолом или, еще проще, снести на соседнюю свалку! Жалкие напыженные мужички, вытирающие этот хлам чуть ли не собственными лысинами и гордящиеся громыхающей по кривым ухабам собственностью, в ее глазах не заслуживали не только уважения, но и доброго слова! Если бы ее заставили хоть раз сесть в такой тарантас и проехать на нем несколько метров, она бы умерла со стыда! Да половина этих, с позволения сказать, автомобилей-доходяг годится только на то, чтобы птицы откладывали на их крыше свой драгоценный помет, который хоть как-то сможет скрепить распадающиеся на ходу детали кузова!
Злобно цокнув языком, Римма уже приготовилась нажать на педаль газа, но, издевательски мигнув красным воспаленным глазом, светофор переключился перед самым ее носом, заставив остановиться у белой ограничительной линии перед пешеходной дорожкой.
– Бабушка удава! – раздувая от нетерпения ноздри, Римма взглянула на толстый извивающийся хвост колонны счастливчиков, успевших миновать перекресток.
Оторвавшись на время от дороги, она снова нажала на повтор набора номера Ксюхи, но из трубки по-прежнему раздавались тягучие равномерные гудки и, с разочарованием взглянув на погасшую подсветку мобильника, Римма была вынуждена отключиться. Почему она не отвечает? Вспоминая вчерашние всхлипывания Оксаны, Римма крепко сжимала зубы, и ее мысли переносились на мужа, железного пескоструйчика с мутными рыбьими глазами. Нет, нужно было еще вчера взять ключи от машины и ехать к Ксюне. Какого рожна! Ведь не стал бы он держать ее за руки? Хотя… этот мог не только держать за руки, но и за ноги вырвать их из того места, откуда они растут.
Удивленно мигнув, светофор вытаращился зеленым глазом, и, не раздумывая, Римма нажала на газ. Ксюша-Ксюша, до чего мы с тобой дошли! Прятаться от собственной тени или считать копейки в грязном углу второсортного ресторана – перспектива не из лучших, и ее золотая клетка немногим привлекательнее полуголодной свободы подруги.
Вспомнив тихие уголки родного Севастополя, Римма почувствовала, как к ее горлу подкатывает горький щемящий ком. Тихая улочка со старым, полуразвалившимся домом, витые перила балконов, неровные истертые плитки дорожки к родному подъезду, длинные закрученные лозы дикого винограда и хмеля, оплетающие аккуратные крашеные окошки домов…
Наверное, счастливым бывает только детство. Тогда шаткие кривобокие рейсовые автобусы казались им верхом совершенства. Трясясь в глубоких пыльных рытвинах, чудесный транспорт с синей полосой по бокам подпрыгивал на ухабах и плюхался обратно в пыль, а две тоненькие девчушки, застыв у стекла, мечтали о будущем, рисуя себе надуманное блестящее счастье в столице и не понимая, что счастливее чем тогда, они уже не будут…
Только без десяти десять Римма была у квартиры, в которой оставила Ксюху и, нажимая на кнопку звонка, внимательно прислушивалась к звукам за дверью. Сначала ответа не было, но через минуту до ее слуха донеслось шуршание и глухое покашливание. Затихнув у самых дверей, видимо, глядя в глазок, Оксана несколько секунд помедлила, но, разобрав, кто за дверью, щелкнула замком.
– Привет! – Римма шагнула в квартиру и, взглянув на подругу, невольно хмыкнула.
Закутавшись в толстый махровый халат, Ксюха пыталась приоткрыть затекшие щелочки оплывших глаз. Взлохмаченная копна черных волос напоминала спутанный конский хвост, а босые ноги с поджатыми пальцами выделялись на крашеных деревянных половицах двумя белыми пятнами.
– Ты откуда такая? – Римма скинула куртку; поискав на вешалке свободный крючок и не найдя его, положила вещь на одинокую тумбочку в углу прихожей.
– Из постели, – не открывая глаз, сонно ответила Ксюха. Ее голова, потеряв равновесие, упала вперед, но тут же, переборов себя, Бубнова выпрямилась.
– Давай просыпайся и дуй на кухню.
Громыхнув дверью, Римма отправилась ставить чайник, и, пытаясь на ощупь обнаружить хоть какие-то тапочки, Ксюха услышала, как из кухонного крана полилась вода. Потянувшись и зевнув во весь рот, она недовольно сморщилась, но все-таки, открыв кран в ванной, несколько раз брызнула на лицо. Прижав полотенце покрепче, она энергично потерла щеки и лоб и, наконец, с трудом расклеив веки, посмотрела на себя в зеркало.
– Хороша я, хороша, но плохо одета, никто замуж не берет девушку за это! – продекламировала она, с трудом расчесывая широкой щеткой спутавшиеся за ночь волосы.
– Чего ты там бубнишь? – из-за шума воды на кухне Римме не было слышно Оксаниных слов. – Тебе с сахаром?
– Да, пятнадцать ложечек, только не мешай, пожалуйста, а то я сладкий не очень люблю, – поправив воротник халата и прижав заколкой волосы, в дверях появилась Ксюха, уже похожая на человека.
– Проснулась! – улыбнувшись, Римма кивнула на табуретку около стола, в уголке, а сама, отклонившись подальше, стала разливать по чашкам кипяток.
Усевшись, Ксюха поставила ноги на перекладину табуретки и, зябко передернув плечами, уткнула нос в воротник.
– Ты бы хоть за веревочку подергала, а то опять уснешь, – сказала Римма, опуская в чашку Ксюхи пакетик с заваркой.
– Ты сахар клала?
– Ровно пятнадцать ложечек, как ты любишь, – ухмыльнулась Римма.
– Тогда и мешать не стоит, – положив на хлеб кусок колбасы подозрительного происхождения, Ксюха откусила и, с опаской коснувшись губами чая, с шумом отхлебнула из чашки. – Ну, рассказывай, какие у тебя новости?
– Твой ненаглядный муж нашел-таки деньги и выплатил долг своего отпрыска сполна, не пикнув, – многозначительно выкатив глаза, выдала Римма.
– Это уже не новость, новостью это было вчера, а сегодня – свершившийся факт, – сказала Оксана. – Да ты бери колбасу, не бойся, она только на вид такая. – Римма отрицательно мотнула головой и с опаской отодвинула бутерброд. – Ну как хочешь, мне больше достанется, – управившись с первым куском, Ксюха взялась за следующий. – Ты знаешь, Римм, я долго думала, откуда Нестеров мог взять деньги, и пришла к такому выводу, что кроме как у своей мамочки, взять их ему было не у кого.
– Она что, подпольный миллионер? – забыв про чай, Римма застыла с чашкой в руках.
– Никакой она не миллионер, просто без нее этот раззява на такие поступки не способен, а ты ж понимаешь, что раздобыть за несколько дней семьдесят тысяч – это если еще и не подвиг, то уже что-то героическое, – отхлебнув несколько глотков, Бубнова отодвинула чашку, взяла пачку сигарет и потянулась за пустой банкой из-под шпрот, которая заменяла в доме пепельницу.
– Ты куришь? – Ксюха все больше и больше удивляла Римму. – И с каких это пор?
– С тех самых, когда чуть матерью-героиней не стала, – щелкнув зажигалкой, небрежно ответила та.
– С ума, что ли, сошла? – Римма выдернула изо рта Оксаны горящую сигарету и затушила ее в самодельной пепельнице. – Что б я больше такого выпендрежа не видела! Не хватало тебе еще хрипеть, как старой граммофонной пластинке!
– Мне не на сцену, – огрызнулась Бубнова, но новую сигарету зажигать не стала, – да и кому я нужна?
– Хватит прибедняться! – строго проговорила Римма, но по лишней горячности подруги Ксюхе стало понятно, что та и сама не уверена в своих словах. – Ты на себя лишнего не наговаривай, – чуть тише попросила Римма, – молодая, красивая, и если один недоделок от тебя нос отвернул, это еще не значит, что наступил конец света.
– Если уж такому недоделку я не нужна, то ниже падать некуда, – с горечью возразила Ксюха.
– Знаешь что, ты Бога не гневи: руки-ноги целые, сама не уродка, как-нибудь прорвемся, Москва большая.
– Луна тоже большая, – в голосе Ксюхи зазвучало отчаяние, и Римма подумала, что без ее помощи подруге не вылезти. – Я хотела получить мужика с квадратными метрами жилплощади, а получила нищее огородное пугало с килограммами амбиций, спеси и доброй свекровью в подарочной упаковке в качестве довеска!
Разнервничавшись, Ксюха резко махнула рукой и, задев о край чашки, вылила горячую жидкость на себя.
– Ну что ты будешь делать! – стараясь удержать толстую ткань подальше от своего тела, она развязала пояс халата, стряхнула с него сладкие струйки и расстроенно посмотрела на подругу.
В это время в прихожей зазвонил Риммин мобильник.
– Это Игоряша, – проговорила Римма, отправляясь за сумкой. Почти на каждого абонента у нее была выставлена своя мелодия, поэтому достаточно было услышать музыку, чтобы определить, кто звонит.
– Игорек? – несмотря на то, что на том конце трубки ее лица видно не было, видимо, подчиняясь укоренившейся привычке, Римма мило улыбнулась, и ее лицо стало почти симпатичным. Взглянув на подругу, Ксюха мотнула головой и, придерживая полы халата, направилась в ванную, но, не дойдя пары шагов, почувствовала, что Римма ухватила ее за рукав.
– Подожди секундочку, Игорек! – обернувшись к Козловой, Ксюха увидела, что она трясет головой и, прикладывая указательный палец к уху, подает ей какие-то знаки. Недоуменно моргнув, Бубнова замерла на месте, а Римма, переключившись на громкую связь, заговорила снова:
– Игорек, я ничего не поняла! Повтори еще раз.
– Да некогда нам с тобой повторяться! – с раздражением воскликнул возбужденный Игоряша. – Риммка! Если Юрий Макарович засечет, что я тебе отзвонился, мне крышка, понимаешь ты это или нет?!
– Да что случилось, ты можешь сказать? – с напряжением вглядываясь в глаза Ксюхи, Римма взяла ее за руку и крепко сжала ладонь.
– Зачем тебе это было нужно? Какого черта ты поперлась в этот злосчастный банк, тебе чего-то не хватало?
– Какой, к чертям собачьим, банк? – выкатив глаза, Римма подалась немного вперед и, сжав Оксанину ладошку до боли, непонимающе уставилась на свое отражение в зеркале.
– Ты хоть передо мной-то святую невинность не изображай! – с обидой проговорил Игорь. – Я из-за тебя головой рискую, а ты комедию ломаешь!
– Да ничего я не ломаю и ни о каком банке не знаю! – нервно дернувшись, взвилась она. – Скажи по-человечески, что случилось? Какой банк? Какие деньги?
– Ты меня за дурака держишь? Вчера у хозяина со счетов свистнули бабки, а сегодня служащие банка выдали с переводов проценты.
– А я-то тут при чем? – ноздри Риммы заходили ходуном.
– А это ничего, что служащие и тебя, и твою подругу с полпинка опознали? – с обидой спросил Игорь.
– Ты что, хочешь сказать, что нас с Оксанкой подозревают в том, что мы свистнули у пескоструйчика деньги? – от изумления Римма выпустила ладонь Ксюхи из своей и, вытянув шею, приблизилась к зеркалу почти вплотную.
– Не-е-е-т, – с усилием протянул Игоряша, – вас не подозревают, это факт доказанный и сомнению не подвергается.
– Чушь какая-то! – Римма развернулась спиной к зеркалу и вопросительно взглянула на Бубнову, стоявшую, точно в столбняке, у дверей ванной. Вжав голову в плечи, Оксана ответила подруге взглядом, полным неподдельного изумления. – И что, много мы набрали? – едва шевеля побелевшими от страха губами, произнесла Римма.
– Я не знаю, это у тебя надо спросить, говорят, сто сорок кусков зелеными, – негодующе выдохнул в трубку Игорек. – Знаешь что, Римм, это твое дело, но моя совесть чиста: Юрий Макарович знает, где ты есть, и минут через пять-десять за вами приедут его люди.
– Он не может знать, где я, – возразила Римма.
– Тебе назвать адрес? – поражаясь наивности своей пассии, спросил Игорь. Машина, на которой каталась Римма, была очень дорогой и, во избежание всяких неприятностей, стояла на спутниковой сигнализации. – Местоположение твоего «Ягуара» уже известно, так что жди гостей.
– Но это какая-то нелепость, я ни в чем не виновата! – похолодев от страха, крикнула в трубку Римма. С ее висков тек каплями холодный пот, а зубы, выбивающие дробь, стучали мелко и противно.
– Я сделал для тебя все, что мог, – тихо сказал Игорь.
– И даже несколько больше, – Римма узнала голос мужа. С расширенными от ужаса глазами она нажала на кнопку отбоя, и в прихожей повисла тишина.
– Он меня убьет, – безразлично произнесла Римма, и по ее лицу Ксюша поняла, что все рассказы подруги о добродушном недалеком пескоструйчике – неправда и что ее страх настолько велик, что затмевает все другие чувства. Застыв у дверей, они молча смотрели друг на друга, понимая, что бежать им некуда и объясняться бесполезно, до тех пор, пока на лестнице не послышались громкие шаги.
– Ну, вот и все, – выдохнула Римма.
По ее лицу, ставшему от страха и переживаний пепельно-серым, пробежала короткая судорога, а губы растянулись в жалкой конвульсивной улыбке. Задергавшись, правая скула съехала чуть набок, и, вздрогнув всем телом, Римма рухнула на пол прихожей.
– Риммка!!! – перепугавшись, закричала Оксана, и почти в ту же секунду в дверях захрипела прерывистая, словно разорванная трещинами трель звонка. Не спуская глаз с Риммы, Бубнова медленно присела и тихо опустилась рядом с ней на холодные доски крашеного пола прихожей.
– Это бесполезно, лучше открыть, – пошевелила бескровными губами Козлова. – Он все равно меня достанет, от такого не убежишь.
Поднявшись на ватные ноги, Ксюха запахнула халат, бесшумно подошла к дверям и обреченно щелкнула замком.
* * *
– И кому из вас пришло в голову подарить мою самую любимую юбочку московской помойке? – прикрывая коробок со спичками рукой, словно при сильном ветре, Ева Юрьевна привычно чиркнула спичкой и, увидев, что кончик сигареты окрасился в огненно-рыжий, обвела всех сидящих за столом возмущенным взглядом.
– Твоя юбочка, между прочим, видавшая еще Октябрьскую революцию семнадцатого года, попросилась на заслуженный отдых, а мы только уважили ее просьбу, – попытался съехидничать Вовчик, но с Евой Юрьевной подобные штучки безнаказанно пройти не могли. Выпустив в сторону струю сигаретного дыма, она смерила шутника критическим взглядом и, оценивающе хмыкнув, мгновенно отреагировала.
– По-твоему, милый ребенок, все, кто в силу своего возраста претендуют на заслуженный отдых, могут рассчитывать только на место на городской свалке? – глаза Евы Юрьевны сузились до щелочек, а Володя, не ожидавший такого напора, растерянно заморгал.
– Мам, не будь такой безжалостной к ребенку! – вступился за сына Анатолий. – Тебе что, не на ком оттачивать свое красноречие?
– Тренироваться на фарфоровых собачках я устала, а вас вечно никого в гости не дозовешься, – с обидой проговорила старая леди.
– Да мы же все здесь, мам, – с улыбкой успокоил мать Анатолий.
– Да, но для того чтобы нам всем собраться за одним столом, пришлось ограбить два банка, – безапелляционно отрезала Нестерова. – Назови мне, мой мальчик, такую причину, которая позволила бы нам собраться этим же составом еще раз, и желательно не после поминок по моей драгоценной особе, а до них?
– Разве в стране мало банков? – подал голос Федор.
– Может, банков и немало, но второй такой чудесной мини-юбочки у меня больше нет, – мстительно напомнила старая леди.
– Я сошью вам точно такую же, даже лучше, – мягко улыбнулась Светлана.
– И я могу заказать любой фасон? – деловито осведомилась старая леди.
– Абсолютно любой.
– Тогда… знаешь что, – Ева Юрьевна глубоко задумалась и, сосредоточенно изломав правую бровь, сказала: – Та, любимая, была несколько длинновата, а что если нам с тобой следующую сделать ладони на полторы-две короче, а?
– И куда же ты в ней, бабулечка, отправишься? – улыбаясь во все лицо, поинтересовалась Алена.
– Я думаю, присмотреть тебе нового дедушку, – не дрогнув ни единым мускулом, заявила Ева Юрьевна.
– Кого-кого? – от неожиданности лицо Володи стало напоминать вытянутую дыню; широко раскрыв глаза, он потрясенно смотрел на старую леди, которая была в этой комнате моложе всех.
– А что, весна… – неопределенно протянула она, и по ее щекам побежали светлые морщинки.
– И правда, весна… а я не заметил, – посмотрев Светлане в глаза, Анатолий положил свою ладонь на узкую ладошку Светланы, и впервые за последние полгода она не отняла руки.
А за окном действительно была весна. Набухшие от почек, словно кривые пульсирующие вены, ветви тополей пахли острой клейкой патокой; отогреваясь от стылости, перекатывая горошины хрусталя, курлыкали на крыше голуби, и самозабвенно, до хрипоты, орали на деревьях вороны. В огромную прореху серой холстины проглядывала свежая синь неба, а над городом, околдовывая и очаровывая, плыл едва уловимый запах наполняющейся теплом и светом земли.
