Текст книги "Столичная штучка"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
– Уже хорошо, – усмехнулась Ева Юрьевна. – Теперь относительно ключей: почему ты решила, что у матери твоего мужа не должно быть ключей от квартиры сына? – несколько высокомерно произнесла она, выделяя голосом последние два слова. Поискав глазами табуретку или пуфик и ничего не найдя, старая леди, удрученно вздохнув и свернув губы недовольной трубочкой, прислонилась к дверному косяку. – В этом доме не только не здороваются, но еще и не держат в прихожей хоть какой допотопной мебели, на которую мог бы приземлиться старый человек. А еще туда же: «Приезжай!» – горько посетовала она.
– Ева Юрьевна, Толи нет дома, – с каменным лицом, справляясь наконец со своим волнением, натянуто проговорила Оксана.
Фраза была произнесена с таким выражением лица, что услышав ее, любому, даже не очень тактичному, человеку стало бы моментально понятно, что его присутствие в доме в данный момент крайне нежелательно и что если бы он был так любезен отвалить, то это устроило бы обе стороны.
– Очень хорошо, что его нет, – отрезала старая леди, – стала бы я тащить свои бренные мощи через пол-Москвы! Если бы мне необходимо было лицезреть Анатолия, я бы набрала его номер, так проще. Я приехала не к нему, – безапелляционно заявила она, ставя сапоги под вешалку и пристраивая на крючок роскошную каракулевую шубу. Сняв шапку, она положила ее на полку, а потом, подойдя к зеркалу, провела рукой по блестящей пышной копне седых волос.
Наблюдая в зеркале за выражением лица невестки, старая леди увидела, как брови девушки от изумления поднялись, а в распахнутых глазах появилось полное недоумение. Не догадываясь, что свекровь пристально наблюдает за ней, она медленно пожала плечами и в задумчивости прикусила нижнюю губу.
– Ева Юрьевна, позвольте спросить о цели вашего визита, – пытаясь взять себя в руки, сконцентрировалась Бубнова. Стараясь не ударить лицом в грязь, она старательно подбирала слова, норовя убедить собеседницу, что перед ней почти что дама из высшего света.
– Ты хочешь спросить, для какой цели я без предупреждения свалилась тебе ни голову? – сверкнула глазами мать Анатолия.
– Ну приблизительно так, – прекратила сценические эффекты Бубнова.
– Душещипательная беседа между любящими снохой и свекровью будет происходить здесь? – старая леди скептически оглядела коридор. Сыпящаяся с потолка штукатурка и отошедшие от стен обои выглядели поистине убого. Не дожидаясь приглашения, Ева Юрьевна двинулась на кухню; за неимением другого варианта, фыркнув себе под нос, Оксане пришлось последовать за ней.
– Как ваше здоровье, Толя говорил, вы болели? – спросила Ксюха, и по ее тону было ясно, что здоровье матери Анатолия ей абсолютно до фонаря и что спрашивается об этом исключительно для поддержания беседы.
– Если человек живет, то он непременно хоть чем-то да болен, – не желая тратить время на подобную профанацию, сказала Нестерова.
– Если вы проделали по зиме такой путь, значит, вы абсолютно здоровы, – попыталась уколоть свекровь Ксюха.
– Деточка, абсолютно здоровых людей на свете не бывает, есть больные и плохо обследованные.
Обрубив таким образом тему здоровья окончательно, старая леди по-хозяйски, будто у себя дома, открыла навесную полку, достала коробочку с заваркой, поставила на блюдце любимую чашку Анатолия, нажала на кнопку электрического чайника и, вернувшись к столу, уселась на табуретку.
– Вы могли бы попросить заварить чай меня, в такой пустяковой услуге я бы вам не отказала. Зачем же утруждаться самой? – проговорила Ксюха, давая неоднозначно понять, что старуха в квартире только гость, и ни на йоту больше.
– К чему такие церемонии, – возразила Ева Юрьевна, – незачем делать лишний крюк, прямой путь всегда короче, к тому же в собственном доме я буду делать то, что сочту нужным, – заверила она, масляно улыбаясь и клоня голову немного набок.
– Я понимаю, что вы мать Анатолия, но понятие собственного дома подразумевает несколько иное значение, нежели посещение жилища ребенка, – довольно резко парировала Оксана, полностью пришедшая в себя после перенесенного стресса и не понимающая, какого черта нужно в ее доме этой старой калоше. – Вы, наверное, забыли, в этом доме хозяйка пока я, а вы только гость, – добавила она, и Нестерова увидела, с каким удовольствием она произнесла эти слова.
– Милая деточка, – гортанно проворковала старая леди, доставая сигарету и раскуривая ее прямо на глазах изумленной ее самоуверенностью снохи. – Начнем с того, что хозяйкой в этом доме ты никогда не была, – она с удовольствием выпустила густую струю сигаретного дыма и, прикрыв глаза, улыбнулась, изломав кончики тонких вишневых губ. – Женой Анатолия ты стала, – корпус старой леди слегка качнулся вперед, – но хозяйкой – нет.
– Я не только жена вашего сына, я мать его будущего ребенка, между прочим, вашего внука, так что хочется вам того или нет, хозяйкой здесь я буду очень скоро, если вы имеете в виду документальную часть вопроса, – стараясь оставаться в рамках приличий, напряглась Оксана.
Ей не нравилась эта старая викторианская леди, с прямой осанкой и надменным взглядом, выпускающая одно за другим фигурные кольца сигаретного дыма. Ей не нравилась ее манера говорить, глядя на собеседника из-под полуопущенных век, резко вскидывать глаза и сверлить оппонента холодными буравчиками. Ледяная самоуверенность и раздражающая аристократичность – все, что было в этой женщине, возмущало Бубнову.
– Жена и хозяйка – еще не одно и то же, – назидательно выдала Нестерова, стряхивая сигаретный пепел в угловатую стеклянную посудину, стоящую на подоконнике. – Женить на себе Анатолия ты смогла, – повторила она, – я отдаю тебе должное, опираясь на обстоятельства, ты даже сумела выжать из моего сына скупую мужскую слезу, заставив поверить в будущее отцовство…
– Что вы хотите этим сказать? – побледнела Бубнова.
– Что такие факты, как установление отцовства по анализу крови, – вещи известные и даже не поднебесно дорогие, так что проверить твою сказку – вопрос времени, и только.
– Да как вы… – задохнулась Бубнова.
– Не перебивай меня, – вскинула глаза старая леди, и Оксане показалось, что тень от профиля старухи на стене усмехнулась. – Что же ты, такая умная, такая изворотливая, такая предприимчивая, что же ты не удосужилась, прежде чем беременеть, разузнать получше о том, кто хозяин тех соблазнительных иногороднему сердечку московских хором, на которые ты позарилась?
Непонимающе сдвинув брови, Ксюха молча уставилась на старуху.
– Так вот, милая несостоявшаяся хозяйка, беременная неизвестно от кого, наша на редкость самостоятельная и предприимчивая особа, – меряя уничтожающим взглядом невестку, продолжала Нестерова, – довожу до твоего сведения, что без моего согласия на этой жилплощади не сможет прописаться никто, потому что квартира приватизирована на мое имя много лет назад и соответствующие документы, подтверждающие это, есть не только у меня в комоде, но и в адвокатской конторе. Жилплощадь, на которой ты, я надеюсь, временно проживаешь с моим сыном, не принадлежала ему никогда, она только фиктивно считалась его собственностью, – с удовольствием прикуривая свежую сигарету от старой, протянула Нестерова.
– Вы говорите неправду, – не поверила Бубнова, – если бы было так, Толя не стал бы скрывать этого от меня.
– Толя сам до сих пор ничего об этом не знает, – засмеялась старая леди. – Как и любому мужику, ему никогда не приходило в голову посмотреть книжки об оплате. Если бы он это сделал, скажу честно, он был бы удивлен не меньше твоего.
– Но Толя здесь прописан, а вы нет, я спрашивала об этом в ЖЭКе! – не выдержав, выкрикнула Ксюха и тут же примолкла, вынужденная прикусить язык.
– Да, он здесь прописан, – важно выдохнула Ева Юрьевна, – но прописан на моей площади, потому что хозяйка собственности я. Зная своего мальчика, я была вынуждена пойти на некоторые меры для его же безопасности. Запомни, он никогда не смог бы тебя прописать в этой однокомнатной квартире, даже если бы и захотел, потому что по закону без моего согласия этого нельзя сделать в принципе, – отрезала она.
Ева Юрьевна разломала сигарету о дно посудины и жестко посмотрела на Ксюху.
– Я советую тебе основательно подумать, прежде чем продолжать свою игру, – проговорила она.
– Почему вы не сказали мне этого раньше?! – потрясенно произнесла Бубнова.
– Лишать тебя всего сразу было бы жестоко, – сощурилась Ева Юрьевна. – Пусть если не прописка, то хотя бы это, – она кивнула на живот Оксаны, – останется у тебя после всей этой истории на долгую добрую память.
– Ваши слова проверяются элементарно, – сопротивляясь из последних сил, выдавила Бубнова.
– Твои – чуть сложнее, но проверяются тоже. Только в отличие от тебя я правды не боюсь, потому что в случае поражения нас ждет совершенно разная расплата за грехи. Ты сама решила, девочка, что лучше царствовать в аду, чем служить на небесах, ты же хотела сразу всего, так царствуй, – надменно проговорила старуха, глядя невестке прямо в глаза. Прикрыв ресницы, Оксана опустила голову, и старая леди увидела, что по щекам ее покатились слезы.
* * *
– Пожалуйста, Нестеров! – голос учителя прозвучал как гром среди ясного неба, громко и неожиданно, и наполнил душу мальчика предчувствием скорой неприятности.
Егор Ефимович, преподающий физику в этой школе уже более тридцати лет, подошел к Володе и близоруко прищурил глаза. Окинув фигуру ученика оценивающим взглядом, он поправил на переносице тяжелые очки с толстыми стеклами и слабо улыбнулся.
Улыбка Щеглова вышла робкой и виноватой, будто он извинялся перед всем классом за Володину неудачу. Непослушные губы никак не хотели складываться в ровную полоску, словно сознаваясь в косвенной причастности к провалу одного из своих учеников. Глаза, казавшиеся из-за толстых стекол огромными, смотрели на Володю вопросительно, почти умоляюще; короткие пальцы рук, сложенные в корзиночку, нервно сжимались.
Выждав томительную паузу, Егор Ефимович понял, что ответа ждать бесполезно и, разочарованно вздохнув, торопливо заговорил:
– Зная тебя как старательного ученика и просто порядочного человека, я не допускаю мысли, что ты мог прийти ко мне на урок с несделанным заданием, ведь так? – беззащитно моргнув, спросил он. Он положил руку на голову мальчика и неторопливо провел ладонью по волосам. – Я знаю, должно было случиться что-то очень важное, – Володя почувствовал, как пальцы учителя дрогнули. – Ничего, что так получилось, ты не переживай. Когда у тебя будет время, ты обязательно выучишь этот урок. Ведь так?
Боковым зрением Володя видел, как рука Егора Ефимовича соскользнула с его плеча и легла на парту. Уставившись на чистые страницы тетради, он чувствовал себя опустошенным. Если бы учитель выставил двойку, накричал, сказал что-то обидное, было бы не так паршиво, как теперь. Но Ефимыч никогда не кричал и не ставил двоек понапрасну, искренне веря, что невыученный урок – это досадная случайность, и только. Видя в людях исключительно хорошее, Щеглов верил в их порядочность и доброту, пропуская сквозь сито своего доверия все то, что не укладывалось в его теорию людских отношений.
Обидеть Ефимыча считалось между ребятами смертным грехом и, несмотря на то, что старика считали немного не от мира сего, его искренне уважали и по-своему опекали, поэтому всем без исключения, часто даже вопреки своему желанию, приходилось готовиться к урокам нелепого, смешного человечка в пиджаке, протертом на сгибах рукавов до самой основы и вышедшем из моды уже несколько десятилетий назад.
Володя любил Ефимыча ничуть не меньше остальных и совсем не хотел расстраивать этого доброго и немного наивного человека, тем более что выучить параграф по физике для него было несложно. Но, вопреки здравому смыслу, он не делал этого, и вовсе не из-за того, что ему было лень листать страницы учебника, нет, просто его голова была занята совершенно иным занятием, более увлекательным и сложным, чем построение электрических цепей, занятием, поглощающим до единой секундочки все его время и не оставляющим даже во сне.
Закрывая глаза, он видел поблескивающие ворсинки зеленого бильярдного сукна, ощущал тяжесть матовых костяных шаров. Рука, слившись с округлой лаковой поверхностью кия, была точна и легка. Мысли о полутемных «Сетях Атлантики» разливались по всему телу теплой волной наслаждения, делая его счастливым. От бочек шел сладковатый аромат копченой рыбы и свежего пива, а лампы, привернутые на перекладине над столом, очерчивали расплывающийся в темноте круг, из которого ему не хотелось выходить даже на краткое мгновение.
С того момента, когда он впервые ударил по шару, его жизнь раскололась на две части, растащив по разные стороны этого виртуального барьера его душу и тело. Когда он наклонялся над столом с кием в руках, обе эти субстанции соединялись, возвращая его существованию необходимую целостность. Но как только Володя возвращался в реальный мир, хрупкое равновесие нарушалось, внося в его жизнь мучительную раздвоенность.
Придумывая массу глупых предлогов, люди, окружавшие Володю в этом временном, лишенном красок мире, всеми силами оттягивали то мгновение, когда он сможет наконец вернуться в жизнь, полную света и счастья. Глухое раздражение на этих жалких человеков, не понимавших, что они творят, и мучивших его совершенно осознанно, переходило все границы человеческого терпения и выливалось в глухую злобу, разрывавшую сознание мальчика на куски. Воображаемый мир был настолько рельефен и желанен, что, подменив собой мир реальный, сделался единственной средой, в которой Володя мог существовать.
– Зачем тебе вся эта галиматья, Вовчик? – пожимал плечами Федор, и его рыжие брови соединялись над переносицей в дугу. – Брось, а то, неровен час, крыша съедет. Хочешь, мы с тобой такой тусняк заделаем – чертям тошно станет? Пригласим девчонок, возьмем несколько ящичков «горючки», оторвемся! – зажмуривая глаза, словно мартовский рыжий котяра, крутил головой он.
– Федь, ты меня прости, но я срочно должен уйти, – отнекивался Вовчик.
– Опять в «Сети»? – хмурился Федор.
– Нет, тут недалеко, я по делам… – стараясь не встречаться с другом взглядом, отворачивался Володя.
– Тогда пойдем вместе, – предлагал Шумилин.
– Нет, понимаешь, тут дело такое, личного порядка, – начинал выворачиваться он. – Я бы с удовольствием, но… – Володя сожалеюще разводил руки в стороны, прикусывал губы и нетерпеливо играл желваками скул, ожидая, когда настанет удобный момент, чтобы остаться одному.
– Как знаешь, – разочарованно говорил Федя, глядя вслед быстро удаляющемуся другу.
По мере того как Володя приближался к заветным «Сетям», его шаги делались все торопливее и шире. Теперь, когда от заветной темной комнатушки с пологими сводами его отделяло всего несколько десятков метров, он чувствовал, как по его жилам бежит горячая кровь. Ощущение счастья росло, выстукивая тоненькими молоточками в груди, отдаваясь во всем теле и заливая каждую клеточку широкой волной долгожданного избавления.
Хлопнув тяжелой дверью, Володя торопливо сбил снег с ботинок, привычно бросил взгляд в сторону бильярдного стола, и из самой глубины его настрадавшейся за день души вырвался возглас удивления: стол был занят. Такого поворота событий он никак не ожидал, и поэтому разочарование, проступившее на его лице, было настолько явным, что читалось без особого труда. Он приходил в «Сети» ежедневно, но ни разу не попадал в такую ситуацию. Ему и в голову не приходило, что он не единственный, кто хочет подержать в руках кий. Он готов был расплакаться от досады, и только то, что на него смотрят, сдерживало его.
– Ты сегодня не первый, – официант, увидев постоянного клиента, подошел и, смахнув невидимую пыль с абсолютно чистого стола, поинтересовался: – Будешь ждать?
– А не знаешь, это надолго? – спросил Володя, безуспешно пытаясь скрыть неудовольствие.
– Да не должно, – протянул официант, – они с самого утра здесь тусуются, наверное, скоро свалят. Хочешь, я разузнаю?
– Если можно. А это удобно?
– Неудобно на потолке спать, – хмыкнул тот и отправился в сторону бильярда.
– Свободно? – Володя повернул голову и увидел, что к его столику подошел молодой человек в темной куртке. Не дожидаясь Володиного разрешения, он поставил кружки с пивом на сеть и уселся рядом. – Ты тоже ждешь, когда стол освободится?
– Угу, – неопределенно хмыкнул Володя, следя за передвижениями официанта.
– У тебя есть с кем шарики погонять или ты один? – не унимался парень.
– Один, – неохотно ответил Володя.
– Эти уйдут, присоединяйся ко мне, я тоже один, – доброжелательно улыбнулся тот. Увидев по лицу мальчика, что он не выражает особого стремления поиграть на пару, парень насупился. – А впрочем, как хочешь, я пришел сюда раньше тебя, так что или со мной, или будешь ждать, пока я нагоняюсь.
Сияя улыбкой, к столику подлетел официант:
– Ребята, эти двое уже уходят, так что все в полном ажуре, – сказал он.
– Держи за труды, – чернявенький вытащил из кармана пухлый бумажник и, выдернув из отделения купюру в пятьдесят рублей, протянул парню в полосатом переднике.
– Благодарю, – проворковал тот и исчез.
– Ну так что? – он повернул к Володе лицо, и тот увидел, что у улыбчивого паренька ярко-голубые лучистые глаза. – Играем?
– А почему бы и нет? – после недолгого раздумья откликнулся Володя.
– Тогда пойдем.
Пропустив Володю вперед, паренек незаметно обернулся и посмотрел в самый неосвещенный угол зала. Кивнув кому-то невидимому, он поспешил за мальчиком. А человек, сидевший в тени, вытащил из кармана телефон:
– Алло, Римма Игнатьевна! – едва шевеля губами, проговорил он. – Все, как договаривались. Малец на крючке, теперь ему ни за что не сорваться.
– Вот и славненько, – послышалось в трубке, и связь прервалась.
* * *
Мобильник, висевший на груди Меркулова, мелко завибрировал и выдал звук, похожий на жужжание шмеля в полете. Не обращая внимания на скромное предложение электронного друга, Дмитрий продолжал писать, стремясь довести строку до конца. Замолчав на секунду, телефончик недовольно фыркнул и затрясся сильнее.
– Сейчас, сейчас, – пообещал Меркулов, выделяя что-то важное лимонным маркером и ставя победную точку.
Оскорбившись нерасторопностью хозяина, блестящая стальная коробочка заиграла гимн России, задергалась и затряслась.
– Уже взял, – объявил Дмитрий, откинул крышку и посмотрел на номер, высветившийся на табло. Если бы телефон мог говорить, то он, наверное, окрестил бы медлительного хозяина каким-нибудь чрезвычайно обидным словом, и был бы прав, потому что, увидев комбинацию, отображенную определителем, Дмитрий забыл не только о маркерах и листочках, но и обо всем, что его окружало. Боясь, что звонки прекратятся, он торопливо нажал кнопку и с замиранием произнес:
– Как хорошо, что ты позвонила!
– Дима, здравствуй, у тебя есть для меня минутка? – Дмитрию показалось, что в голосе Светланы прозвучала тревога.
– У меня для тебя сколько хочешь свободных минуток, – с готовностью сказал он. – Светочка… – Дмитрий замялся, не зная, стоит ли спрашивать о причине звонка, но, не решившись форсировать события, изменил вопрос: – Мы сегодня увидимся?
– Дима, – на сей раз тревожные нотки слышались очень отчетливо, – у меня к тебе важное дело. – Светлана на мгновение запнулась, но, видимо, собравшись с мыслями, продолжила: – Я хочу, чтобы ты мне помог.
– Что-то случилось? – Дмитрий напрягся, вслушиваясь в голос на том конце трубки. Всегда такая жизнерадостная, веселая, сегодня Светлана была не похожа на себя.
– Я не знаю, – голос в трубке сник окончательно. – Димушка, мне нужен твой совет, и, возможно, я попрошу тебя оказать мне услугу.
– Если я могу тебе помочь, то считай, что я уже согласился.
– А если я отправлю тебя, как Мюнхгаузена, на Луну? – Дмитрий услышал знакомые нотки и понял, что Светлана улыбается.
– Значит, на Луну, – покорно протянул он. – Давай встретимся и все обговорим. Я буду ждать тебя сегодня на нашем бульваре, у стелы, хорошо?
– Хорошо. Во сколько?
– А ты во сколько освободишься от своих школьных оболтусов?
– Я уже освободилась, – сказала она, и Дмитрий услышал в трубке ее смех, похожий на вздох.
– Это что значит? – не понял он. – Ты сегодня не работаешь?
– До пятницы я совершенно свободна, – опять рассмеялась Светлана.
– Почему именно до пятницы? – удивился он.
– Знаешь что, я жду тебя на бульваре в шесть, идет? – перевела разговор Светлана.
– Я до шести умру от тоски, – голос Димы звучал жалобно и просяще.
– Тогда в пять. В пять ты еще будешь жив?
– Не факт, конечно… – протянул Меркулов.
– Ты уж расстарайся, пожалуйста. Ладно, до вечера, – и в трубке повисла тишина.
– Ого! Жизнь бьет ключом, и даже не всегда по голове! Значит, даром времени не теряем, приводим наш грандиозный план в исполнение? – Обручев оторвался от экрана компьютера и вопросительно посмотрел на друга.
– Тем, ну его к чертям собачьим, этот твой план! – словно от головной боли, досадливо сморщился Дмитрий. – Нашел чего вспомнить! Мы с Витюней были пьяные в хлам, вот и чудили. Неужели разговор двух нетрезвых людей можно воспринимать всерьез? – пожал плечами он и широко улыбнулся, ожидая, что Обручев поступит точно так же.
– Подожди, Дормидонт, – остановил его Артем, – при чем тут вспоминать или не вспоминать? Уговор есть уговор, и нечего здесь из себя строить рубаху-парня.
– Если у тебя горячее желание разорить меня в ресторане, я не против, – пошел на повторный круг Меркулов. – А что, получу зарплату, позову тебя и Витюню, и мы посидим, как в старые добрые времена, втроем, поболтаем. А всю эту гадость давай забудем. Знаешь, я как вспомню, у меня мурашки начинают по спине бегать, – сказал он и расстроенно вздохнул.
– О-о-о, как ты запел, птичка-кенар, – нарастяг проговорил Обручев, с удовольствием наблюдая за попытками бывшего сокурсника выбраться из приготовленной по его душу петли. – А совсем недавно генералом на белом коне гарцевал.
– Вот не думал, что ты такой. Как ты не можешь понять, дурья твоя башка, что у меня к этой женщине серьезное чувство? Знаешь, мне ровным счетом наплевать, кем я буду выглядеть в твоих глазах, но со Светланой поступать гадко я не намерен.
– Витюнь, ты тоже считаешь, что слово мужчины не стоит ни гроша? – Артем приторно сморщился и посмотрел на Голубева, который сидел за столом у окна и делал вид, что погружен в работу.
Неохотно оторвавшись от бумаг, он с укором взглянул на Артема. Больше всего ему хотелось, чтобы его оставили в покое, отцепившись с этой треклятой историей. С досадой причмокнув губами, он жалобно попросил:
– Ребят, может, вы без меня разберетесь, а? Пьяный я был, толком и вспомнить не могу, чего было, чего не было, а вы туда же – судьей! Какой из меня судья? – промямлил Витюня и, довольный своей находчивостью, ласково улыбнулся.
– Подожди, так дело не пойдет, – уперся Артем, и, точно сдувшийся воздушный шарик, Витюня потускнел, сгорбился, став в один момент снова маленьким и серым.
Улыбка постепенно исчезала с его лица, уступая место несчастной гримасе. Первыми дрогнули и опустились уголки губ. Открытый лоб Витюни прорезали горизонтальные полосы, доходящие почти до высоких скользких залысин. Страдальчески сморщившись, поползли к переносице углы толстых мохнатых бровей. И в несколько мгновений от улыбки довольного своей находчивостью человека не осталось даже воспоминания.
– Что значит, ты ничего не помнишь? – наседал Артем. – У тебя что, память отказала?
– Нет, с памятью у меня все в порядке, – помрачнел еще больше Витюня. От природы слабохарактерный и мягкий, он не переносил никакого давления. Едва почувствовав на себе чей-то нажим, он сдавался, предпочитая доброй войне худой мир и ретируясь с поля боя как можно скорее. – Нет, с памятью у меня все хорошо, – повторил он, невольно сжимаясь под натиском Артема. – Я помню даже то, что порядочный человек на моем месте уже давно бы выбросил из головы, и то, что я помню, мне не нравится, – тихо закончил он, отводя глаза в сторону.
– Значит, ты помнишь, что Меркулов похвалялся, как за месяц преуспеет на любовном фронте? – гнул свое Обручев.
Опустив глаза к бумагам, Витюня подавленно молчал.
– Так помнишь или нет?! – повысил голос Артем, сверля Витюню жестким взглядом.
– Помню, – чуть слышно прошептал Витюня, поднимая на Обручева умоляющие глаза и нервно дергая губами.
Не обращая внимания на его немой крик, Артем продолжал:
– Ты можешь подтвердить, что спор заключен на месяц?
– Прости, – Виктор виновато посмотрел на Дмитрия.
– Так да или нет?! – почти крикнул Обручев.
– Да! – с силой выдохнул Витюня и, сжав ладонями виски, закрыл глаза.
– Слушай, отстань от Витьки, – бросил Дмитрий, – наши старые счеты его не касаются. Его вообще тогда под козырьком не было!
– Под каким козырьком? – прохрипел Голубев.
– Думаешь, я не знаю, для чего ты все это затеял?! – вздыбился Меркулов.
– А знаешь, так и нечего ваньку валять, – отрезал тот. – Что, ты хочешь, чтобы я тебя пожалел? Ты меня много жалел, когда перед Зинкой последним негодяем выставлял?
– Какая Зинка? Какой козырек? Объясните, в конце концов, что все это значит?! – жалобно взвыл Витюня, снимая очки и с силой нажимая ладонями на глаза. – Я не понимаю, что здесь происходит!
– Сухим ты у меня из этой истории не вылезешь, – вдруг тихо произнес Артем. – Это я тебе пообещать могу твердо.
– Да пошел ты к черту! – вяло огрызнулся Дмитрий.
– Я бы не советовал тебе говорить со мной в таком тоне.
– Что ты мне можешь сделать, ну что? – от напряжения Дмитрий слегка вытянул шею и выставил подбородок вперед.
– Я думаю, твоей Светлане будет интересно послушать, как ты спорил на нее, делая ставки, словно на лошадь на ипподроме, – язвительно улыбаясь, процедил Артем, и губы его вытянулись в длинную острую полоску.
– Ты даже не знаешь, кто она и где живет, чего зря языком мелешь? – побледнел Дмитрий.
– Где, говоришь, ее телефончик? В редакционной книжечке, должно быть, записан. А как же ему, родимому, там не быть, если эта самая Светлана – победитель конкурса. Нет? – неожиданно затих он. – Ах, его там нет, – изображая обеспокоенность, нахмурился Артем, – потерялся, должно быть, наш телефончик. У Меркулова спрашивать бесполезно, он сам не знает, куда бы это номерок мог подеваться, – издевательски морщась, продолжал Обручев, – остается… А что же тогда бедному червячку остается? Наверное, придется зайти в бухгалтерию и спросить адресок, по которому был отправлен ценный выигрыш аж в десять тысяч рублей. И что же наша бухгалтерия? А у нашей бухгалтерии мышь мимо не проскользнет, у них любая бумажка найдется, начиная с правления Петра Великого, – торжественно подвел итог Артем.
– Ты же обещал, что эта история за нас троих не выйдет? – холодея, прошептал Дмитрий.
– Ты тоже много чего обещал, – жестко возразил тот, – однако не очень торопишься исполнять обещанное.
– Что ты от меня хочешь? – устало проведя ладонью по лицу, спросил Меркулов.
– Я хочу, чтобы наш уговор остался в силе, только и всего, – легко проговорил Обручев, и его улыбка снова стала доброй и приветливой. Из-за чего ты так раскипятился? – мотнул головой он в сторону Дмитрия.
– Правда, Дормидонт! – чувствуя, что неприятный разговор подходит к концу, засуетился Витюня.
– Я, пожалуй, пойду, в случае чего прикройте, скажите, что у клиента, или придумайте еще что-нибудь, – проговорил Меркулов.
– Не волнуйся, все сделаем – комар носа не подточит, – поспешил заверить его Витюня. – Ведь на то и существуют друзья, правда, Тем?
– Дружба – это страшная сила, – согласился тот, и на его лице проступила кривая ухмылка.
При этих словах Дмитрий невольно вздрогнул и посмотрел на Обручева.
– Иногда слишком страшная, – тихо проговорил он и, не прощаясь, вышел.
* * *
Скудное мартовское солнышко роняло тонкие ниточки чахоточных негреющих лучиков сквозь редкие окошки светлой льняной холстины неба. Хмурый ветер, упав на колени, наклонял свою кучерявую голову к самой земле и что есть силы раздувал пухлые снежные наносы. Взметнувшись ввысь, снежинки летели куда-то по диагонали наверх, расчерчивая воздух причудливыми искривленными зигзагами ломаных линий, и плавно возвращались обратно, ложась на утрамбованный снег разлапистыми перьями куриного пуха.
Изо дня в день, скребя широченными лопатами по неровной поверхности исковерканного асфальта, дворники множили этажи лежалых сугробов, скрывая под ними ограды газонов, сгорбленные, полуразвалившиеся чугунные боковины скамеек сквера, обломанные почти до земли черные стволы сухой сирени.
Светлана стояла у стелы, напоминавшей не то раскрытый на ветру парус, не то хвост взмывшей в небо ракеты, и смотрела в ту сторону, откуда должна была показаться машина Дмитрия. Если бы не пронизывающий ветер, от прогулки можно было бы получить удовольствие, но ледяные секущие струи, проникающие сквозь несколько слоев материи, портили всю картину. Застывшие до красноты пальцы рук горели под тонким слоем кожаных перчаток, а изящные подошвы итальянских сапог задубели на снегу настолько, что стали напоминать монолитную ледяную пластину. Наконец в потоке машин показалась знакомая изумрудная «девятка» и Светлана вздохнула с облегчением.
– Димушка, что случилось? Ты почему так долго добирался? Я думала, что превращусь в Снегурочку, до того замерзла, – она захлопнула дверку поплотнее и, сняв перчатки, подула на окоченевшие пальцы.
– Светик, ты в кого хочешь превращайся, ты мне всякая нравишься, только не в Снегурочку, – улыбнулся Дмитрий. Увидев удивленный взгляд Светланы, он со всей серьезностью, на которую был способен, добавил: – Снегурочка плохо закончила, раз – и испарилась. Я всегда эту сказку терпеть не мог. Ну скажи, за что наказывать бедных стариков, отнимая у них последнюю радость в жизни?
– Может, ты и прав, – улыбнулась она в ответ, – я об этом не задумывалась.
– Куда поедем? – Дима посмотрел на Светлану, ожидая ее решения.
Оправдываться за опоздание ему не хотелось. Можно было, конечно, свалить все на пробки, но врать не поворачивался язык, тем более что на дороге машин было не особенно много, а сказать правду он не решился бы ни за какие деньги. При одном воспоминании о сегодняшнем разговоре с Артемом становилось настолько гадко и мерзко, что хотелось вымыть руки.
– Мне все равно куда, решай сам, – Светлана раскрыла сумку и убрала в нее перчатки. – А вообще, Дим, можно особенно не мудрить, а просто поговорить в машине. У меня к тебе важное дело, только не знаю, с чего начать, – честно созналась она.
– Тогда начни с того, что тебе кажется самым важным. Если честно, ты меня заинтриговала, я даже не могу предположить, о чем пойдет речь, – Дмитрий подвинул какой-то рычажок, и обогреватель стал гудеть тише. – Посуди сама: взаймы ты не берешь, так?
