Текст книги "Бабочка (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Скажу честно, было стремно проезжать первые посты у города. Как когда-то в молодости, когда только освободился, все оглядывался на охрану, отходя от зоны. Вроде и знал, что свое отсидел, да и взял чужое на себя. А все подспудно казалось, что не выпустят, вернут сейчас назад, за решетку. Так и сейчас. Вроде и верил Казаку, что снят из розыска, а все равно расслабиться не мог. Но, ясное дело, не показывал. Да и впереди маячила реальная перспектива добраться до Бабочки. Это стимулировало жестче любого энергетика. Как и шанс спрыгнуть, уйти из этого мира “малой кровью” можно сказать. Ирония, однако. Помнится, в молодости так рвался сюда, не было здравой критики, считал себя вправе деньги грести и не размениваться, не плестись в очереди за земными благами, сам хотел все брать, и видел такую возможность в этой стороне жизни. А теперь не знал как вылезти, как выгрести из этого болота. Уже и отдать готов был все, а мутная жижа только булькала и затягивала глубже. Но я не собирался сдаваться.

Света

Катя осталась у меня в тот день. И не просто осталась, даже Костю вызвала, наверное, побоявшись, что одна может не справиться. Не знаю, может ее напугал мой рассказ о сфере “бизнеса” Сергея, может, просто вызвал потрясение. Но она решила, что подкрепление нам не помешает.

Костя приехал без вопросов. И так же спокойно, в общем-то, отреагировал на новости о моем семейном положении и “бизнесе” Сергея.

– Я не знал точно, но кое-что подозревал, – признал друг. – Артем еще в школе делал кое-какие намеки и по своей семье, и по связям с Сергеем. Хвастался, авторитет свой подымал среди парней. Да и контора твоего… – он усмехнулся и оборвал себя. – Мужа, – исправился. – То и дело всплывала в таких, не особо чистых делах по защите. Так что, догадывался.

Мы все сидели на кухне и пили чай. Я спать физически не могла. Да и ребят, похоже, на сон не тянуло со всеми этими подробностями моей жизни. Катя не дала мне выпить очередную порцию кофе. Сделала зеленый чай. Косте заварила черный. И пытались хоть как-то свести концы с концами, понять, что и как стоит делать. В основном говорил Костя, конечно. Я уже была не в том состоянии, чтобы адекватно думать, а Катя просто не знала что посоветовать.

– И я согласен с Сергеем, – продолжил друг, вертя свою кружку. – Тебе надо просто ждать и продолжать делать то, что обычно. Туда соваться – бессмысленно. Ты ничего и ни от кого не добьешься, что бы ни происходило. Я напишу друзьям, поспрашиваю, может кто знает? Отцу позвоню, но прямо все равно не полезу, чтобы тебя, если что, не втягивать. Думаю, сам Сергей хотел бы этого в последнюю очередь.

Я кивнула. Сама это понимала, как ни трясло бы меня при мысли о том, что же с Сережей? Как ни хотелось бросить все и рвануть в родной город. Только смысл? Прав Костя. Никто мне не скажет при встрече больше, чем по телефону. Я там – никто. Племянница, которую новые помощники и в глаза не видели никогда. Показать документы, что я жена? Подтвердить свой статус? Где гарантия, что я не ухудшу положение Сережи в таком случае? Тем более, если все действительно связано с той стороной его жизни, о которой любимый и все эти года не желал мне раскрывать детали?

И… Несмотря на пройденное время, я не забыла методов, которые могли применять эти люди, чтобы добиться своего. Похищение Малым и смерть родных все еще снились мне иногда. Особенно в последние ночи, когда я проваливалась в дрему урывками. Все мои глубинные страхи выползли наружу, оживленные ужасом из-за пропажи мужа.

– Но как? – я шипела.

И Катя подвинула ближе мою чашку, ясно дав понять, чтоб я пила. Еще и мед дала, который заставила Костю купить по дороге. Я мед не особо любила, но сейчас прислушалась к подруге. Голос звучал как простуженный.

– Что мне делать? Как управлять этим всем? Как в университет ходить? Не могу себе представить, – отчаянно призналась я.

Сережа был всем для меня. Моей опорой и осью всей моей жизни. Особенно в последние пять лет. Я не решала, по сути, никаких вопросов, кроме того, чем бы улучшить свой или его день? Что бы приятного сделать для нас обоих? Жила и радовалась. Точно, как “бабочка”. И не могла теперь сложить “два плюс два”, не понимала, с какого бока браться за планирование и как ухватить рукам свою жизнь, вдруг полетевшую в неуправляемый крен.

– У вас есть какие-то управляющие? Его помощники здесь? – уточнил Костя, который больше привык отвечать и за себя, и за сестру.

– Есть, – я отпила чай и постаралась собрать вязкие мысли. – Есть директор в турфирме. Заместитель Сережи в офисе. Есть еще нотариус или адвокат, не помню точно. Мне Сергей всегда оставляет его телефон, когда уезжает.

Костя оживился.

– Скорее всего, это его доверенное лицо и он в курсе того, что и как устроено в ваших делах. С ним и стоит в первую очередь решить, как поступать дальше. Не пугайся, – Костя посмотрел на меня настороженно, но решительно продолжил. – Я уверен, что он не исключал такой вариант, и не мог не подготовить все на случай, если… Что-то произойдет.

Друг закончил неопределенно. Но пауза повисла просто оглушающая. И у меня руки задрожали. И я, и Катя поняли, на что Костя намекал.

Не хотела думать о подобном! Даже в мыслях не могла допустить, что Сережа мог серьезно пострадать. Что мог… не вернуться. Погибнуть. Не представляла, как тогда сама сумею дальше жить? Ради чего? Все мои мысли и планы на будущее были связаны лишь с ним.

– Хочешь, можем завтра вместе к нему поехать? – видя, что я молчу, спросил друг.

Катя начала активно поддерживать, слишком уж рьяно кивая:

– И я с вами!

Все же, пусть не сразу, но я заставила себя собраться. Допила чай, так и не сказав ни слова, только кивнув в ответ на предложение Кости. Спрятала лицо в ладонях, уперев локти в стол. И попыталась как-то медленно и постепенно, по крошечной мысли, по шажочку, уложить это все внутри себя. Меня вынуждала и подталкивала к этому одна единственная мысль и понимание: Сергей точно не хотел бы, чтобы я доводила себя до такого состояния. Не перенес бы, если бы увидел меня сейчас. Сразу бы начал себя корить и считать виноватым.

Нет, я не хотела верить, что с ним случилось непоправимое. Я верила в Сережу. Доверяла его слову, данному мне давным-давно. Больше цепляться моему убеждению было не за что, и я мысленно ухватилась за его клятву: вернуться ко мне всегда, несмотря ни на что. Он всегда заботился обо мне и был моей опорой. А сейчас, похоже, пришел мой черед стать опорой для него здесь, что бы ни случилось там. Сережа велел мне оставаться здесь. Он рассчитывал, что я послушаю и сумею со всем справиться. А значит, не имела права подвести любимого.

Глава 20

Сергей

через неделю

Приземлились. Прошел контроль и таможню. Пропустили без задержек, хотя, реально не понимаю, как они не ощущали мандраж и тремор, который сотрясал каждую мою мышцу. Давно научился “держать лицо”, конечно, в любой ситуации. А уж после всего, случившегося за эти дни, так и подавно. И все же, внутри просто лихорадило. Колотило, будто в первой молчаливой и озлобленной драке на зоне ночью.

Багажа не было. Небольшой рюкзак. И за мной сейчас ничего не было. Человек без прошлого. Пустота за спиной. Все, что было там, в теперь уже не родной стране, оставил Калиненко и Филатову. Мне оно не надо. Более ценным сокровищем обладаю. Надеюсь, по крайней мере, на это. Да и помогли они мне без подстав, все по-честному сделали. И потом, я понимал, что им еще расплачиваться с тем, кто взял на себя убийство Сидоренко. А это – по чести – мой долг, пусть я и не виновен.

Интересно все вышло. С такого я начал свой путь в этом мире, подобным же и закончил. Во всяком случае, надеюсь на то, что поставил жирную точку на всем.

А теперь торопился домой, к своей Бабочке. И в тоже время, испытывал мандраж. Понятия не имел, как она пережила эти десять дней и что делала. Что-то слышала или нет о происходящем в нашей стране?

Даже не помню, как такси до дома довезло. Понял, что стою на крыльце перед подъездом и смотрю на наши окна, запрокинув голову. Погода влажная, моросит, оседает на волосах мелкими каплями. Кажется, в аэропорту тоже моросило, но я не помнил точно, не обращал внимания. А тут, словно только в себя и пришел. Проснулся.

Зашел, поздоровался с соседями, которые прошли мимо меня, куда-то торопясь. Они ответили. Все обыденно, привычно. Словно не происходило ничего. Резануло по нервам на контрасте. Еще больше внутри затрясло. Пешком поднялся на наш этаж. Позвонил. Но никто не открыл.

Тогда я вытащил ключи и зашел. Вдохнул полной грудью. Точно. Дома. Здесь пахло ею. Бабочкой. Я замер на пороге, едва закрыл дверь. Закрыл глаза, пытаясь надышаться этим запахом. Уюта, чистоты, своей любимой девочки. Словно этим мог очистить, смыть все, что осталось за спиной.

И только потом посмотрел на часы. Одиннадцать утра. Света, наверное, на парах.

Прошел по дому, на всякий случай, проверил. В гостиной ничего не изменилось: рассыпаны тетради и папки, какие-то бумаги и брошюры, книги. Бабочка готовилась к экзаменам и защите. В спальне залип. Сдвинуться не мог, настолько сильно ее рядом ощутил. И, черт возьми, как же мне ее не хватало! Сейчас эта нужда будто кислотой внутри разлилась. Но я не торопился, впитывал каждую мелочь. И казалось, что Света за дверью, только вышла.

Моя подушка лежала странно. Я не понял поначалу, почему Света ее посреди кровати кинула. И только потом дошло. Зубы сжал. Втянул воздух. Вину ощущал за каждую ее печаль и малейший дискомфорт. И вполне себе представлял, как ей было одиноко и страшно, понимал, что заставило в обнимку с моей подушкой спать, и в моей же майке, брошенной сейчас поперек одеяла.

Вышел из спальни, “на всякий пожарный” всю квартиру обошел, а на кухне рассмеялся. И такую любовь к ней почувствовал, что вину убрала. Как-то легче стало. Покрутил в руках свою кружку с уже едва теплым кофе. Отпил. Да, для меня делала, без сахара. Интересно, каждый день новый ставила, когда уходила на пары? Надеялась?

Взял с тарелки тост с маслом и откусил, наплевав, что подгоревший. Знал, что эти – лучшие, из того, что девочке моей удалось сварганить утром. Бабочка моя, к готовке вообще наклонности не имела. Или я ее разбаловал, на корню погубив все, что Динка когда-то дочери привить пыталась. Света каждое утро умудрялась хлеб пережарить самым современным тостером. До угля по краям. Мне самые светлые отдавала. Себе хуже брала. Я ругал ее, чтоб гадость не ела, и выбрасывал. Ходил в пекарню в соседнем доме, покупал сдобу. Или заранее, с вечера, когда с работы ехал, заезжал в ее любимое кафе и покупал на утро что-то.

Надеюсь, все эти дни Света не питалась сгоревшим хлебом. Всыплю ей, если так.

Улыбаясь сам не понимания чему, запихнул второй тост в рот, запил в два глотка холодным кофе. Блин. Вкуснее завтрака, наверное, за всю жизнь не ел!

И ясно стало, что верила. Несмотря на исчезновение. Наплевав на то, что не звонил и не объяснял ничего. Бабочка моя не сомневалась во мне. Доверяла, что вернусь, все сделаю, чтобы снова приехать к ней.

И понял, что не утерплю, не сумею усидеть на месте, ожидая ее. Заскочил в душ, на несколько минут, второпях переоделся, нашел расписание и, схватив ключи от машины, рванул в ее университет. Как пацан, ей-Богу! С таким нетерпением, с таким подрывом. Нахлынуло, накрыло, смело ту выдержку и контроль, на котором все эти дни себя держал и делал то, что было необходимо. Теперь можно забыть обо всем. Главное найти Свету. Обнять. Успокоить. И никуда больше ее от себя не отпускать!

Не доехал, а долетел, казалось. Не нарушал. Просто ощущение такое было внутри, которое не смог никому объяснить и словами рассказать. Свободы. Настоящей свободы. Полной. Когда теперь все могу. Жить могу. Просто жить с женой. Не оглядываясь назад. Не было больше Волчары. Только Сергей.

Возле корпуса, где у Бабочки должна была проходить лекция, народу толпилось полно. И плевать, что дождь продолжал моросить. Студенты. Кучковались группками, теснились друг к другу под навесами у входа. Грели руки о стаканы с кофе, тарахтели что-то. Я выучил язык, но не так хорошо, как Света. В таком гомоне не все разбирал, звуки сливались, оглушая. Поэтому даже не пытался понять. Оглядывался просто, высматривая: здесь Бабочка или в здание идти, искать по аудиториям?

И нашел-таки. Не знаю даже, как. Повернулся, будто дернуло что-то. Посмотрел назад, на лавочки под другим корпусом. Первым Костю увидел. Он стоял ко мне лицом, но сейчас говорил с девчонками, активно жестикулируя руками. Рядом с братом стояла Катерина, и кивала, видимо, подтверждая что-то в его словах.

А Бабочка стояла ко мне спиной. Бросила сумку на скамейку и обеими руками что-то держала. Наверное, свой стакан. Сутулилась как-то. Замерзла? Без шапки. И даже без капюшона. Точно всыплю. И плевать, что сам выскочил из дома с мокрой головой. Я то и не через такое проходил.

Сам не понял, когда пошел в эту сторону. Костя заметил меня первым. Но сказать ничего не успел, по-моему. Просто замолчал, а Бабочка (может и у нее чуйка сработала) уже вскинулась, повернулась и уставилась прямо на меня. Глаза в глаза. Обо замерли на секунду. Ничего у нее в руках не было. И перчаток не надела. Терла ладони, грея.

Я перевел дыхание. Не знаю почему. Просто понял, что не дышал. И Света будто бы не двигалась.

А потом побежала навстречу. Вот так, с места. Все бросив: и вещи, и друзей. Ничего никому не объясняя. Как с самого детства выбегала мне навстречу. И точно так же повисла на шее, вцепившись со всей силой. Едва не придушив, если честно.

Но и я сжал ее в объятиях с такой силой, что самому страшно стало. Вот теперь и правда отпустило. Растеклось жаром по венам облегчение. И такая дикая радость, что в голове зашумело. Волосы ее в рот лезли, в глаза, а мне плевать было. Кайф. Все. Ничего больше не хотел. Уже все, в чем нуждался, держал в руках. Моя Бабочка. Моя девочка.

Наплевав на все, ухватил ее за подбородок и впился в губы. Ни о чем не помнил. Все из головы вынесло этим ощущением чистого кайфа. И она не спорила, не отворачивалась. Ответила мне так же жадно и с такой же болью, нуждой, которую сам испытывал.

Правда, через пару секунд дернулся, вспомнив, что стоим на виду у ее друзей. Но тут уже Света в меня так вцепилась, что не отлепишься. Открыла глаза и уставилась в мои, не позволяя мне голову поднять. Наши лбы, носы, губы – прижимались друг к другу. Она выдыхала, дрожащими губами. Я вдыхал.

– Твои… – хотел напомнить.

– Знают, – и так все поняла Света. – Все им рассказала. Пока тебя не было…

Она замолчала. И я ничего не сказал, вдруг утонув в ее глазах, заметив то, что поначалу не увидел просто. Другое выражение. Глубокое, что утонешь, не вынырнуть из него. Полное страха, но не дикого, осознанного. Понимания и боли. Но и силы. Стойкости. Не было девочки. Не прав оказался. Не сумел, не создал ей сказку. Как ни старался, мир победил. И на меня смотрели глубокие и темные глаза женщины. Которая все понимала. И которую трясло, но она все равно старалась, держалась. И не сломалась. Сумела выдержать это все, продолжая в меня и мое слово верить.

– Прости, Бабочка, – выдохнул я, ощутив новый удар вины.

Опять напортачил. Столько обещал, а сам и макнул в суровую реальность, по своему недосмотру и расслабленности.

– Ну что же ты глупый такой, Сережа? – всхлипнула она.

Я не знал – почему. Рассмеялся от облегчения, вспомнив наши вечные препирания, когда я считал, что знаю что-то лучше, а она мне свое доказать пыталась. Света тоже хмыкнула. Задрожала сильнее, забралась ледяными руками мне под пальто. Лицом прижалась к шее.

– Вернулся же. Я знала, что вернешься. Ты мне обещал. Люблю тебя, – запрокинув голову, прошептала она мне в подбородок. – Только больше так…

– Никогда, Бабочка, – теперь я ее оборвал. – Все, драгоценная. Мы – свободны. Что хотим, то и делаем теперь.

– А убийство? – еле слышно прошептала Света в район моего свитера.

– Откуда знаешь? – удивился. Всему. И осведомленности, и тому, что все равно при этом так встретила. Без сомнений. Бабочка моя.

– Костя пытался хоть что-то узнать. Звонил, писал знакомым, кто там остался. А потом ему Артем сам написал. И сказал, что отца убили и… – Она сделала глубокий вдох. – Что тебя подозревают. Но он не верил, Сережа. Даже он не верил. Говорил, что у отца враг был серьезный. Но точно не ты. И это все как-то тупо…

– Не я, Бабочка. Не я. – Снова сжал ее до хруста. Притиснул к себе. – И как не пытались повесить, не вышло. Обломали об меня зубы. Все подозрения сняты. Нашли виновного.

– Кто? – она подняла свои глаза-угольки на меня.

И снова резануло, как изменилось это выражение, враз сделав ее взрослой. И слишком умной. А еще, я понял, что мне пофигу. Люблю ее. Влюбился снова. В жену. В Бабочку свою. В такую, какой бы она ни была. Главное, что моя. И теперь уже ничего не мешает.

– Не важно, Бабочка. Это уже не наше дело. Свои там со всем разберутся. Это уже их дело. Наше все – здесь.

Она облизнула губы, будто еще что-то хотела спросить. Но промолчала и только кивнула.

– Пошли домой? – то ли предложила, то ли попросила она.

– А пары? – уточнил я, хотя сам был обеими руками “за”.

“Да какая разница? К черту эти уроки! Она мне нужна! Сейчас. В эту же секунду просто”

– Отработаю.

Света не дожидалась больше, схватила меня за руку и потянула к скамейке, где вещи бросила. Будто услышала, по глазам прочла все мои мысли. Жадные и рванные. Горячечные. Я кивнул ее друзьям, не совсем зная, что и как им Бабочка пояснила. Но ребята, вроде, не выглядели ошарашенными. Скорее, оба радовались.

– Спасибо, – поблагодарил обоих, уже поняв, что друзья поддержали мою Бабочку.

Оказались самыми надежными. И даже порадовался, сумел, что когда-то уговорил ее с ними не рвать.

Костя кивнул и за себя, и за сестру, которая не могла скрыть свое облегчение. За Бабочку, думаю. И я в который раз подумал о том, как много потерял их отец, отдалив детей от себя после смерти жены. Оба замечательными людьми стали. Надежными. Искренними.

Пожал руку Косте. Улыбнулся Катерине, не впервые “спасающей” мою Бабочку. На автомате как-то, натренированный за многие годы привычкой “выдерживать линию” в любой ситуации. А у самого уже крышу рвало. Никого не хотел видеть, по факту. Ничего надо не было. Только Бабочка! И я поддался. Сдался на милость этой своей нужде! Схватил крепче дрожащие пальцы Бабочки. Уже сам потащил Свету к машине.

Домой. Домой! Никого больше не хотел видеть и слышать. Ничего сейчас не было нужно. Все остальное потом. А сейчас мне ощущением Светы в своих руках хотелось насытиться за все эти гребанные дни.

Света

Не верилось. Просто не верилось. Хотя я не позволяла себе отчаяться и все это время ждала. Убеждала себя и Катю, что любимый вернется. Подруга не спорила и не перебивала, только обнимала меня крепко. Особенно после того, как Костя про убийство узнал… Но я продолжала говорить, что Сережа вернется. Не сегодня, так завтра. И завтрак ему каждый день готовила, как дура рыдая над кофе. Но заставляла верить и себя, и друзей, что он со всем справится. Он мне слово давал. А Сереже я верила, как никому в мире.

И вот он! Здесь! Я знала, что приедет! И плевать на отчаяние, которое приходилось придушивать ежеминутно!

Хотелось ухватиться за него руками и ногами, уцепиться за шею, прижаться всем телом и не отпускать от себя и на шаг. Дышать им. Но я этого не делала. Просто продолжала держать Сережу за руку. И не могла отвести от него глаза. И он держал мою руку. Даже когда мы в машину сели, не хотел отпускать.

Мне грудь распирало: от радости, от невероятного облегчения, что вернулся. Здесь. Живой. Со мной! И так много хотелось рассказать, спросить… Но я молчала. Боялась, что если рот раскрою – разревусь, как девчонка. А он переживать начнет. И себя корить будет. Я же знаю. Не хотела добавлять ему мороки и волнений. Наоборот, что угодно сделала бы, чтобы и Сережа сейчас только облегчение и радость испытывал. Видела же, ощущала, насколько он устал и измотан, пусть и делает вид, что все нормально, и он – непробиваемый. Это лет пять назад он смог бы меня провести таким видом, поверила бы. А сейчас, не нуждалась в придуманном “непробиваемом” образе. Знала, что тоже человек. Со своими ошибками, сомнениями и страхами. Очень многое поняла за эти дни. Наверное, больше, чем за всю предыдущую жизнь с ним. Прочувствовала на своей шкуре, как непросто еще о чем-то думать, когда внутри все от боли и тоски в узел сворачивается, а ты вынужден о других думать, дела решать, обеспечивать стабильность, да еще и работникам своим внушать уверенность, что все нормально и запланировано. Много чего поняла за последние дни и ночи, особенно, когда пошла с Костей к поверенному, чтобы хоть немного в ситуации с делами любимого разобраться. Никогда до этого не думала. А тут… Как прозрение, наверное. Не особо приятное для самой себя. Потому что задумалась о том, как жила. Осознала (причем, подозреваю, что до сих пор не в полном объеме), сколько Сережа всегда на себе тянул, не позволяя ничему омрачать моего существования, отводя любые “тучи” с моего небосклона, лишь бы я ни о чем не беспокоилась.

Я стыд испытывала. До сих пор. Не знаю… Нет, знаю, он этого не хотел бы. И не считал, что мне или ему стоило бы вести себя иначе. Но мне моя мама вспомнилась. И та жизнь, для которой меня готовили. Выходит, хоть и считала я раньше, что буду вести себя иначе, а именно так и вела себя, как мама говорила? И даже если Сергей не возражал, меня совесть замучила. И противно в какой-то момент стало – за саму себя. За свою детскую наивность, которую уже можно было назвать и глупостью. Пустотой… Ведь хотела быть для него, если не опорой, но поддержкой. Облегчить все то, чем жил Сергей. Дать столько же, сколько он мне давал…

Многое поняла я за это время. Не особо приятное и простое и о себе, и о Сереже. Нет, ни на грамм не стала любить его меньше. Даже больше, наоборот. Просто осмысленней. И обдумывать теперь прекратить не могла, анализировать все то, что могла бы сделать для него, а не делала… И безумно, ошалело боялась, что не успею теперь сделать. И тут же начинала давить этот страх в себе, заставляя верить, отвергая сомнения, из последних сил вытягивая на поверхность души свою веру в любимого.

Сработало же!

Он сидел рядом. А я губы кусала, чтобы и не начать рыдать. Смотрела на него, как на чудо неземное. И обожала. Воздухом захлебывалась от радости, счастья и любви к Сереже. И молчала, чтобы в голос не зареветь.

Только прижалась лбом к плечу Сергея, и все. Лишними были слова, по-настоящему не нужными. Я почему-то точно знала: что ни скажи, все будет пустым и ненастоящим против этого касания рук, кожи к коже, взглядов. Не знаю почему раньше так остро не ощущала. А сейчас: хорошо все вроде бы, а мне даже больно от этого ощущения в груди, и выть хочется, хоть я и счастлива.

Но и эти эмоции старалась сдержать. Глупо будет, если разревусь. Сергей точно начнет волноваться. А я этого меньше всего хотела. Смотрела на него и понимала, что и без того любимый вынес за эти дни предостаточно. Даже не знаю, вроде бы улыбка у любимого просто сияющая, и глаза, горели, казалось. И, вообще, от него словно веяло каким-то таким непривычным пониманием, каким-то ощущением свободы, что ли. Будто все может: даже взлететь, если захочет. Но при этом всем, я видела и словно запавшие глаза, окруженные тенями, чего не было, когда Сережа уезжал; и черты лица любимого стали более резкими, острыми, очерченными и злыми… Правда, это становилось заметно лишь тогда, когда он смотрел в сторону. А стоило Сереже повернуться ко мне, и та самая улыбка, от которой уже у меня все в груди распирало от счастья, сияющий взгляд – затмевали остальное. Все это заставляло молчать и не спрашивать об остальном. Знала, что все равно не расскажет больше уже озвученного. Да и надо ли оно мне? Главное, что теперь Сережа здесь, рядом.

И рассказать так много хотелось: как боялась за него, как ждала, о той прострации, что без него ощущала. И еще о том, как пыталась разобраться во всех его делах и заботах – наших, по сути, но которые Сережа всегда лишь на себя взваливал.

Но я не торопилась. И это сейчас было лишним. Ничего не имело такого значения, как взгляды, которые мы едва развести могли, чтобы Сережа нормально машину вел. Еле до дома доехали. И в квартиру не зашли, ввалились. Не могли оторваться друг от друга: он меня к себе прижимал, а я Сергея на себя тянула. Со смехом, в котором у меня, если честно, все невыплаканные слезы звенели (а Сережа это слышал, видела по его темнеющим глазам), завалились на диван в гостиной. И все, двигаться с места больше не хотелось. Ни ему, ни мне. Вцепились друг в друга, как сумасшедшие. Ну я, во всяком случае, так. Сережа меня, как всегда, очень бережно обнимал. Но крепко-крепко. И провалялись так до самых сумерек, кажется. Почти не двигаясь. Запутавшись руками и ногами, глядя друг на друга. То смеясь, то пряча свои эмоции, которые оба в этом расставании чувствовали. Целовались. Как-то разорвано что-то рассказать друг другу пытались. То он, то я начинали говорить, и через два слова умолкали, снова тянулись к губам другого, к глазам, к коже. И опять что-то обсуждали. Пока, наконец, не решили, что надо бы хоть до кухни доползти, поесть что-то.

– Ты что, все эти дни горелым хлебом завтракала? – словно вспомнив о чем-то, вдруг серьезно так и хмуро глянул на меня Сережа, поднимаясь с дивана.

Я моргнула, не сразу сообразив, что он уже заходил домой и, наверное, видел завтрак, который я ему оставляла.

– Нет, ты что? – соврала тут же, не успев еще подняться. Запрокинула голову, создавая невинный взгляд.

И он это сразу просек. Нахмурился весь еще больше.

– Бабочка, всыплю, – с угрозой навис любимый надо мной. – Выкинь к черту этот тостер, нечего мне своим здоровьем рисковать! Купить что-то нормально сложно, что ли? – начал Сергей.

А меня “порвало” в этом что-то. В его словах. Это “выкинь” всю выдержку и упрямство на корню размело. И слезы сами по щекам побежали. Руки затряслись. Срыв, наверное. Не знала. Не умела еще так хорошо контролировать себя. Пыталась справиться, и только хуже все стало. Заревела в голос, попыталась отвернуться, когда Сережа, просто почернев в лице, рухнул коленями в пол передо мной.

– Света? Драгоценная моя, ты что? – обхватил меня руками, просто сгреб в объятия, не обратив внимания, что стараюсь увернуться.

Хотела воздуха вдохнуть, как-то в себя прийти. И ничего не вышло.

– Не хочу выкидывать, – ревя, как дура, вцепилась все-таки в его шею. – Ничего не хочу выкидывать. Мне все нужно. Все, что ты… Что наше… Твое

Дрожа всем телом, несла какой-то бред. И Сережу в руках сжимала. Потянулась к его лицу, начав любимые черты целовать. Губы сжатые. Скулы, ставшие такими острыми. Глаза, потемневшие от его боли.

– Не говори так, любимый. Я научусь эти дурацкие тосты готовить для тебя, – всхлипывая, пообещала. – Только не надо… НЕ выкидывать. Ничего. Мне все надо. Ты…

Ну причем тут тостер, вроде бы? Вообще ни при чем.

Я уткнулась в его плечо, поняв, что так и не сумела справиться, быть до конца сдержанной и взрослой, как ни пыталась. Или “девочки” могут плакать в любом возрасте? Женщины. Тем более, когда так сложно и больно без самого родного человека было.

– Ты мне так нужен, Сережа, – тихо прошептала я. – Как воздух, просто.

Он стиснул меня, забыв о бережности и осторожности. Так сильно, неудобно. Но я просто блаженство ощутила от этих объятий. Потому что рядом он, со мной.

– Бабочка, драгоценная моя, – его ладонь сжала мой затылок, поднял мне голову. Прижался губами к моему рту. – Ты – мое все. Знаешь же?

Сережа смотрел мне в глаза таким напряженным взглядом, что меня еще больше затрясло. Кинулась к нему. Стукнулась лбом о щеку. Сама к его рту прижалась.

– И ты – мое все, – прошептала любимому в губы. – Ничего не надо больше. Только бы ты был.

Именно сейчас поняла, что и от счастья бывает больно. И тяжело, и невыносимо. Но ни за что бы от этой тяжести и боли теперь не отказалась. И плакать почти перестала. А Сережа мои слезы губами собрал, не прекращая обнимать. Будто слово давал, что теперь, и правда, никогда не оставит. И я верила. Знала, что и сама все для этого сделаю, чтобы всегда быть рядом с ним, делать его счастливым.