Текст книги "Бабочка (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5

Света

Не знаю, что разбудило меня в этот раз. Может, непривычное ощущение того, что я выспалась? После лета нелегко было подскакивать в половине седьмого, чтобы успеть и собраться, и позавтракать, и доехать до школы. Видно потому – пробуждения каждое утро казались каторгой. А сегодня – ничего подобного. Я проснулась с удовольствием, только ноги немного замерзли отчего-то.

Стоило мне открыть глаза – все прояснилось. Я снова заснула в комнате дяди. Ясное дело, не прихватив с собой будильник. Точно проспала, и уже, наверное, опаздываю. И даже не укрылась – все думала: посижу еще секундочку, и пойду к себе.

Подозревая, что могу пропустить первый урок, я вскочила с постели. И вот тут все стало «жужас-жужас», как любил иногда говорить Лешик, пока был маленький.

На полу у кровати валялся пиджак и галстук дяди Сережи.

Этих предметов одежды точно не было вечером, когда я пришла. Значит, он приехал раньше и все-таки обнаружил мою дурацкую привычку сидеть, да и спать в его комнате. Что он подумал? Почему не разбудил? Рассердился? И если знал и, допустим, решил, что в этом нет ничего страшного, почему утром не разбудил, зная, что я могу опоздать?

Мучимая всеми этими вопросами и совершенно не имея представления о том, как же отреагировал дядя, и что мне ему сказать, я решила – терять нечего. И пошла сама его искать, потуже затянув халат и прихватив бессменного зайца в качестве «моральной поддержки».

Сергей

Я так и не заснул этой ночью. А может, и отключался периодически на пару минут, точно не буду утверждать. Мозг окутало алкогольными парами почти так же, как весь мой кабинет – сигаретным дымом. И самое смешное, почему-то только тогда, когда двери открылись и на пороге показалась Бабочка, у меня в мозгу появились две несуразные мысли: почему она, вообще, спала у меня в спальне? Своя не нравится? Или еще что-то случилось? Спохватился, называется. И вторая: что надо же было ее в школу будить…. Только поздно, часы показывали половину девятого. Уже опоздала. И тут я не справился с обязанностями опекуна.

Я поднял голову и в упор глянул на нее, надеясь, что все это – ночное наваждение, уже ушло. Растворилось в алкоголе.

Ни хрена.

– Привет.

Прогоняя эти глупости из моего мозга, Света настороженно и неуверенно осмотрела комнату. И зайца притащила, будто ей до сих пор пять лет. А я ведь еще не забыл, что именно у нее под этим халатом.

ззУрод. Хорошо, она о моих мыслях не в курсе.

– Я думала, ты не куришь. Бросил, – как-то напряженно протянула она, закрыла за собой двери и подошла к столу.

– Бросил, – согласился я.

И смял в кулаке новую пачку, которую открыл час назад. Там еще две трети сигарет было. Какая разница? Ведь сам ей обещал. Отбросил помятую картонку в пепельницу.

Бабочка глянула на это все, и видно было по глазам, что хочется ей отпустить комментарий, но Света сдержалась. А еще крутилось у нее в глазах какое-то опасение, заставляющее меня напрягаться. Неужели Бабочка меня пьяного испугалась? Так не первый раз видела. Мы с Сашкой иногда, не часто, но бывало, хорошо расслаблялись. Никому кроме брата я не доверял настолько, чтобы хорошенько напиться в компании.

– У тебя что-то случилось? Или ты на меня рассердился? – она дошла до стола и присела на край, продолжая телепать этим зайцем, волоча его за ухо.

– За что рассердился? – выпитый виски явно мешал мне врубаться в ее вопросы. – Уже решили же, что понятно все с твоим поведением, еще вчера. И спасибо за подарок, племяшка. Хороший браслет. Четкий.

Я практически никогда не называл ее племянницей. Ни вслух, ни в мыслях. Не знаю почему. Света, Бабочка, малышка, как угодно. Не племянница. А сейчас, специально, чтоб напомнить себе, кто эта обалденная девушка, светящая своими коленками у меня перед носом, проговорил.

Мне хотелось чуть опустить голову и прижаться лбом к этим коленям. Повернуть лицо и провести подбородком, щекой по ее ногам, спускаясь к ступням. Знаю, что царапал бы нежную кожу своими небритыми щеками. Но и этого мне хотелось тоже. Отметить. Знать самому и наглядно подтвердить, что и эта молодая девушка – моя. Моя, как женщина. Так же точно как я знал, что она была моей Бабочкой.

Именно поэтому стоило ежеминутно напоминать себе, кем именно приходится мне эта девушка.

А Бабочка аж скривилась. Словно я что-то противное сказал. Хотя, может это из-за того, что я сейчас прилично сипел, прокурив голос.

– Понравился? – уточнила она, поежившись. Потерла одной босой ступней о другую.

Меньше всего мне хотелось бы нарушить равновесие в ее психике из-за собственных заскоков. Потому, вместо ответа я приподнял руку, демонстрируя запястье, на котором уже прочно обосновался ее подарок. Но не обнял и не поцеловал в макушку, как обычно делал. Поостерегся.

Но Бабочка все равно улыбнулась. Наверное, наиболее искренне и открыто за последний месяц.

– Я очень рада, правда. Мне так хотелось подарить тебе что-то классное. Как ты мне всегда даришь! – она закинула замученного зайца себе подмышку. Закусила губу, и как-то виновато, но весело глянула сквозь ресницы, обжигая меня взглядом своих темно-карих глаз. – А я уже опоздала в школу.

– Я заметил, – усмешка вышла немного кривоватой, но Бабочка, кажется, не обратила внимания, рассматривая свои ногти.

– Ты сердишься, что я в твоей комнате спала? – вдруг выпалила она на одном дыхании.

Тю, так вот что ее грызло.

– Нет, – я снова выдавил из себя улыбку. – Только, твоя чем тебе не по вкусу? Ты говори, Бабочка, если что – все переделаем…

– Нет, ты что!? – она повернулась, взмахнув этим придурочным старым зайцем. И что она так в эту ветхую игрушку вцепилась? Зайцы столько не живут. Спохватилась, поняв, чем машет и рассмеялась. – Мне очень нравится моя комната. Она такая классная! Просто, вообще! У меня даже дома… Ну, не такая классная была, – она только на секунду замешкалась, видно снова вспомнив семью. – Просто, когда тебя нет, мне совсем одиноко. И очень грустно. А так – я так вроде к тебе ближе.

Света глянула мне в глаза, возможно, все еще опасаясь, что я недоволен. И что мне с этой Бабочкой делать? В голове так и не прояснилось. Но даже так я понимал – стоило бы мне куда-то уехать, пока это дурное наваждение не уйдет. Только как ее оставить? Что я, не помнил, как она испугалась, когда решила, что я утонул? Или вот это? Что Света и спать ко мне в комнату идет, лишь бы себя не чувствовать одиноко. Если я сейчас куда-то пропаду, она решит, что ее вообще все бросили и вряд ли легко справится со своими «психами» и проблемами. И несмотря на это нежданное и дурное желание, все еще выжимающее из меня мозг, заставляющее обращать внимание на бледно-розовый румянец на ее щеках, на то, как она поправляет волосы, пряча прядки за ухом. Несмотря на это все, и на то, что сейчас чисто по-мужски любовался каждым пальчиком на ее стройной ноге, я продолжал обожать свою Бабочку. Любить ее так же светло и сильно, как и вчера. Она оставалась для меня воплощением всего самого светлого и счастливого в жизни. Мое желание заботиться о ней и холить, оберегать Свету никуда не ушло и не стало меньше. И мне стоило помнить об этом. Сосредоточиться на том, что она вроде как моя племянница. Придушить неадекватные порывы собственного тела, выбить эту дурь из своей головы. И позаботиться о Свете.

– Ясно, – хрипло выдал я и кивнул. В голове пробило, словно врезал кто-то прикладом по виску. Неужели похмелье? Рановато что-то. – В общем, ты как, поедешь еще в школу?

Бабочка скривилась.

– Поеду. Язык пропустила, но это не страшно, на математику зато успею.

Я кивнул, вновь скривившись от боли.

– Удачи. Я пошел тогда спать. Вечером расскажешь, как у тебя дела.

Поднявшись, я направился к двери, а на пороге притормозил, почему-то зацепившись за одну деталь, которая только сейчас оформилась в мозгу:

– А что это ты, Бабочка, ко мне по имени и не обращаешься? – удивился я, поняв, что последнее время, уже довольно долго, недели три, она все больше безлико «тыкает». А раньше только и слышно было «дядя Сережа то, дядя Сережа это…». – Может я тебя чем-то все же обидел, что ты меня так опускаешь?

Бабочка замерла на своем краю стола и зачем-то облизнула губы. Опять посмотрела сквозь длиннющие ресницы. И откуда у нее такие? Нарастила, что ли. Сейчас эта мода дурная. Или они у нее всю жизнь такие были? И тут улыбнулась, хитро так, что больше не на мою Бабочку, а на лукавую лисичку стала похожа:

– Да я просто и не подумала, Сереж, что можно без всех этих этикетов, так привыкла с детства. Но ведь точно, сейчас многие и родителей по имени называют. Да и я уже не маленькая. Чего нам церемониться, – и пока я несколько ошалело пытался придумать, чего возразить и как вернуть прежнюю дистанцию, чтоб и ее не обидеть, и себя отрезвить, она спрыгнула со стола. Подошла ко мне и сама крепко обняла, легко коснувшись губами щеки. – Я очень рада, что тебе подарок понравился, я долго выбирала, правда, Сережа, можешь у охранников спросить. Даже в магазине ради этого час бродила. – Она одарила меня еще одной ослепительной улыбкой. – Ладно. Я побежала. До вечера.

И махнув на прощание, она буквально выпорхнула из моего кабинета, оправдывая свое имя и позабыв на столе пенсионера-зайца. А я пытался врубиться, сам ли настолько протупил, усложнив себе задачу. Или тут было еще что-то такое, чего я раньше в своей Бабочке не замечал? Вообще, вот такое ощущение, что я очень много проморгал за последнее время. Или это от виски и возбуждения я сам себя накручиваю?

Но, рухнув лицом на подушку, четко отдавая себе отчет, что стараюсь глубже зарыться в простыню, которая пахла совсем не моим одеколоном, я вспомнил ее взгляд. И ясно осознал, что надо бы обмозговать это серьезней. Только усталость, бессонная ночь накануне и полбутылки виски вырубили надежнее удара по голове, оставив все мысли на потом.

Света

Я понятия не имела: что на меня нашло, и как я на такое решилась? Как додумалась такое сказать дяде? Сереже? Да, я думала об этом с того случая на речке, каждый раз спотыкалась на этом обращении, и как он верно заметил, начала просто «тыкать», хоть и понимала, что могу этим задеть. Но и вернуться на прежний стиль общения не всегда получалось, хоть я не стала его меньше любить. Скорее, эта любовь менялась. А меня и пугало, и будоражило это понимание.

И то, что сегодня он имел в виду вовсе не то, как я вывернула – понятно и глупому. Но я не удержалась – такая возможность, и Сергей не казался в настроении спорить или возмущаться. Собственно, сразу было видно, что он жутко устал. И прилично выпил. И оттого, что я этим воспользовалась, совесть немного ворчала.

Но все равно – настроение вдруг стало таким замечательным, что я взлетела в свою комнату, собралась за десять минут, впервые рискнув натянуть ярко-зеленый свитер из «тех», старых, что были из жизни «до» прошлой весны. И даже осознала, что сегодня дважды вспоминала и Лешу, и родителей – и не разрыдалась, не впала в депрессию. Да, было ощущение горя и печаль. Но уже чуть легче.

Это осознание добавило мне еще больше оптимизма. Потому я буквально сбежала на первый этаж, отказалась от завтрака, который предложила приходящая домработница, Арина Михайловна. Согласилась на бутерброд ее же изготовления. И в компании своих постоянных охранников, спокойно попивающих кофе (видно, пользуясь моим опозданием), поехала в школу.

Здесь не обошлось без разговора с завучем. Такие были правила в этой школе – опоздал, на дальнейшие уроки допускают только с письменного разрешения начальства. Я всю дорогу думала, что сказать в свое оправдание. А потом решила не заморачиваться и обойтись правдой. Почти: дядя поздно вернулся из командировки. А я его ждала. Вот утром и проспала. У меня не было сомнений, что если завуч решит проверить это и позвонит Сергею, он все подтвердит.

В общем, пока добралась, пока выслушала вежливое напоминание, что мою ситуацию понимают, и чувства, и прочее, прочее, прочее, но надо же думать и о будущем, об экзаменах в конце года – уже и математика закончилась. Пришлось подходить к учителям обоих предметов, лично извиняться и узнавать домашнее задание. Впрочем, для меня это было легче, чем спрашивать у кого-то из класса. Одноклассники, хоть и уделили мне сегодня чуть больше внимания, чем обычно (что я списала на опоздание и непривычный для них яркий свитер), общаться не тянулись. Да и я никому даже не кивнула. Уселась на месте, которое мне выделили, и честно делала вид, что слушаю весь урок «зарубежной литературы». А сама могла думать только о том, что внутри до сих пор все дрожит, едва вспомню, как набралась смелости и сама поцеловала Сергея в щеку. И очень радовалась, что сумела ему угодить выбранным браслетом.

Вообще, у меня внутри бушевал ураган чувств, но в отличие от предыдущих дней – большая часть из них были классными: волнующими, будоражащими, приятными. И мне не хотелось их приглушать, наоборот, я смаковала все, даже собственную неловкость и смущение, понимая, что готова и ее вновь испытать, лишь бы еще раз приблизиться к Сергею, обнять, поцеловать так, уже зная, что хочу быть ему совсем не племянницей. Может, даже, по-настоящему.

Вот, вроде бы, и не первый раз мелькали подобные мысли у меня, а еще ни разу они не были настолько четкими и осознанными. И такими желанными. И весь тот восторг, который всегда вызывал у меня Сергей, вся привязанность к нему, вся любовь и восхищение – все это мешалось с новыми чувствами и ощущениями. Потому, наверное, я не могла на месте спокойно усидеть, все мне хотелось то улыбнуться тайком, то волосы поправить, то подпереть подбородок и уставиться в окно. Впервые за долгие дни я ощущала себя почти счастливой. Не совсем такой, какой раньше была, по-другому. Думаю, боль от потери всех близких людей навсегда останется частью моей души. Но то, что Сережа был со мной, и что я, похоже, в него влюбилась (или влюблялась, или просто начала еще больше обожать, сама не знаю) – вернуло мне какой-то кусочек прежней меня самой.

А вообще, если признаться честно, мысли мои на тот момент были настолько хаотичны и непоследовательны, что выглядели вовсе не таким образом. И внутренний монолог больше напоминал что-то наподобие: «Сергей… Господи, какой же он! (на этом месте я, кажется, краснела) Зачем опять курил? Может, проблемы? А папа говорил, что он давным-давно бросил. Папа, ох, как же мне тебя не хватает… Рассердился бы? Или понял? А-а-а, ему понравился браслет! Сергей… Это круче чем дядя Сережа»…

И все в том же духе. Бред сумасшедшей, короче, в которую я понемногу превращалась, похоже.

Так и мучимая этим водоворотом эмоций и терзаний я едва высидела до конца урока. И едва прозвенел звонок на большую перемену, схватила свою сумку и побрела в столовую. Бутерброд-то у меня был, первое-второе я брать не собиралась, а вот чая хотелось. День выдался дождливым и промозглым.

А в столовой меня, как выяснилось, ожидало еще одно непривычное событие. За столик, у которого я устроилась пообедать, и уже грела руки о горячую чашку, без всяких вопросов присела девушка. Моя сверстница.

Мы не были знакомы. Лично, во всяком случае. Но, кажется, я видела ее среди учеников параллельного одиннадцатого класса. Такая, не то, чтобы яркая, но с необычными чертами лица. Видно, был у нее кто-то в семье из восточных народов. Слишком сильно выдавались скулы, да и глаза казались чуть раскосыми. Хоть и светлые. Да и волосы русые. Высокая, симпатичная. Вроде бы всегда ходила в компании с каким-то парнем из ее же класса. Но сегодня никого рядом не было. В руках она держала поднос, на котором стояла тарелка с гречкой, отбивной, салатом. И сок. Готовили в столовой очень даже хорошо, гимназия все-таки непростая, это только я предпочитала домашние бутерброды Арины Михайловны. Все же мои одноклассники ели здесь.

И все равно мне не было понятно, почему эта девушка подошла сейчас ко мне и села сюда. Мест в столовой хватало.

– Привет, – девушку не смутила моя настороженная отчужденность. – Я – Катя, учусь в одиннадцатом «А». Ты прости, что я лезу. Давно хотела подойти, но прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь. А сегодня увидела тебя и… Просто решила сказать, что правильно сделала, надев яркое. Надо стараться жить дальше. А прятаться за темным цветом и посылать всех подальше – не так уж и помогает. Проверено. Ну, вот, в общем, пока.

Она улыбнулась мне, выдав это все почти без пауз. И уже поднялась, наверное, чтоб уйти. Только я, совершенно неожиданно для нас обеих, вдруг протянула руку и легко коснулась ее ладони, которую она уперла в стол:

– Подожди, Катя. Может, посидишь со мной, пообедаешь? – предложение вырвалось само собой.

Просто почудилось мне что-то такое в глазах Кати. Будто она действительно знала, о чем говорит. И меня понимает.

Катя с некоторым сомнением посмотрела на меня, а потом медленно кивнула и поставила назад свой поднос.

– Из своего опыта говоришь? – наблюдая, как она устраивается, поинтересовалась я.

Катя кивнула:

– У меня мать погибла полтора года назад. Глупо так, какой-то придурок на переходе торопился. Сбил. Насмерть. – Ее улыбка была пропитана настолько знакомой мне печалью, что на глаза сами собой навернулись слезы. – Так что, я очень хорошо понимаю, как достает это болезненное любопытство всех вокруг, как заорать на них хочется. Потому и не подходила раньше. Помню это по себе. Но и вечно замыкаться – не помогает. С тобой психолог же говорит? – я кивнула, отпив чая. – Знаешь, это, конечно, кажется мутью, – Катя хмыкнула. – Но в ее словах есть толк. Хоть к ним не так и просто заставить себя прислушаться.

– Возможно, – наверное, я все-таки еще отрицала. Мне не казались умными слова психолога. Только рядом с Сергеем становилось легче и проще смириться.

– Точно тебе говорю, – Катя принялась за свою кашу. – Я тоже сначала в штыки все воспринимала. И прогуливать начала. И на учебу плюнула. Хотя, мне, конечно, легче, – она глянула на меня с сочувствием. – У меня брат остался, Костик. Да ты его, наверное, видела. Мы двойняшки, а сейчас, как близняшки – все время вместе ходим. Это парней сегодня на физ-ре задержали, так я одна.

Я кивнула, подтвердив, что и правда видела:

– У меня тоже был брат. Правда, младший…

– Да, я слышала. Слухи, – она, будто извиняясь за свою осведомленность, развела руками.

Мы помолчали обе.

– Вот, – продолжила Катя, наверное, стремясь заполнить тишину, и взмахнула в воздухе вилкой. – Костик как-то легче с этим справился. Или, может, контролировал себя лучше. В общем, он и мне помог себя в руки взять. А папа…– Катя скривилась с какой-то злой иронией. – Знаешь, правду говорят, что когда умирает отец – ребенок сирота наполовину. А когда мать умирает – «круглый» сирота. Нашему отцу до нас дела нет. Он уже готов отправить нас в Чехию или в Англию, еще не определился, сколько не жалко денег на нашу учебу выбросить. А сам «зажигает» то с одной девицей, то с другой.

В ее голосе так четко пробилась обида и злость, что мне даже как-то неловко стало. Вроде бы и потеряла она меньше родных, а по факту выходило, что еще более одинокая, чем я.

– Мужики, – с презрением выговорила Катя. – Им даже до своих детей дела нет. У них мозги не по этому делу.

Не знаю почему, но я не смогла промолчать:

– Нет, Кать, ты зачем так, обо всех? Я твоего отца не знаю, конечно. И даже не спорю. Но у меня папа хороший был. Он нас с Лешкой любил очень. И сейчас, – я вяло отщипывала хлеб от своего бутерброда. – У меня дядя остался. Старший брат папы. Он мой опекун. И он замечательный. Всегда обо мне заботился и заботится. Если бы не он, я бы, наверное, просто свихнулась.

– Ну, не знаю, – Катя посмотрела на меня даже с каким-то интересом. – А жена дяди тоже нормально тебя воспринимает?

Шум в столовой почему-то стих для меня. И даже в жар кинуло. Такой злой, какой-то. А я зачем-то моргать начала, хоть вроде и видела все прекрасно. А внутри аж затрясло, и дышать сложно стало. Только от глупого вопроса, будто у Сережи могла бы быть жена.

«Да это же просто нереально. Не в нашей вселенной!», вдруг захотелось рассерженно заявить мне. Он мой. Всегда моим был. Я даже представить себе не могла, чтобы с кем-то его делить.

– Он не женат, – и как я только не подавилась, выговорив это?

– А-а, – протянула Катя. – Ну, может, дело в этом. Ему мозги никто не промывает, как моему папке все его подружки, которые все надеются стать «нашей новой мамочкой», – она это проговорила таким противным визгливым голосом, что я рассмеялась.

А Катя только хмыкнула и пожала плечами, показывая, что понимает, но разделить веселье не может. Для нее это реальность.

Мы дообедали вместе, делясь какими-то мелкими подробностями: я рассказала, что занимаюсь танцами. А Катя – что Костик ходит в секцию по футболу. Она вообще больше говорила о брате, словно так ей было проще. Не меньше меня закрывалась от людей, хоть и старалась с этим бороться. Наверное, мне стоило брать с нее пример. Поэтому ли, а может от того, что поняла – я очень соскучилась по подругам и общению, я уточнила, чем занимается она. И когда Катя начала изворачиваться от ответа и оправдываться, что ей некогда, я взяла и ляпнула:

– У меня завтра занятие, пошли со мной. Я тебе помогу, если что, освоиться.

– Да, нет, – Катя растерялась, похоже. – У меня ничего не получится. Я в жизни не танцевала.

– Давай, – зачем-то подбивала я ее. – Будет весело. Веселей, чем просто сидеть дома и ждать брата с тренировки. Разве не ты мне только что говорила, что замкнутость не помогает?

– Я, – признала Катя с тяжелым вздохом. – Ладно. Но если я буду смотреться дурочкой, моя месть окажется страшной, – сощурила она глаза и пригрозила мне наманикюренным пальцем.

Я рассмеялась. Второй раз за эти полчаса.

– Окей, договорились. И не бойся. Видела бы ты меня вчера, когда я на первом занятии на пилоне пыталась удержаться. Чувствовала себя коровой, пытающейся забраться на березу, как в анекдоте, серьезно.

Тут уже рассмеялась Катя. Но глянула с большим интересом:

– Ты же на современные танцы ходишь, или я не поняла?

– Да нет, поняла, это меня вчера занесло на лишнюю тренировку.

– Покажешь? – похоже, ей стало любопытно.

– Если на основную тренировку со мной пойдешь, – я протянула ей руку, словно предлагая заключить сделку.

– Договорились, – Катя пожала мои пальцы.

Так у меня появилась первая подруга в новой школе. Думаю, Сергей обрадуется, когда я ему вечером об этом расскажу.

Не растеряв ни капли своего хорошего настроения, я пошла на следующий урок, предварительно обменявшись с Катей номерами телефонов.