Текст книги "Бабочка (СИ)"
Автор книги: Ольга Горовая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Глава 13
Серей
Я был доволен тем, что сумел не сорваться и проконтролировать себя во время разговора с Бабочкой. Видит Бог, мне хотелось ей раз в триста больше сказать, за что я и не переносил анестезию. Терять контроль над собой всегда плохо.
Хотя, может и стоило задуматься над тем, что слишком уж быстро Бабочка закруглилась с разговором. Да и, вообще, позвонила так рано, и вся на нервах, словно что-то прочуяла.
Но тут мне вроде бы удалось ничего не выдать и убедить ее, что все под контролем. Так что я позволил себе расслабиться и, едва добравшись до дома, вырубился.
Потому, скажу откровенно, я сначала не поверил себе, когда сквозь сон мне почудились шаги Бабочки в коридоре. Спал я всегда чутко, жизнь такая, что расслабляться не стоит, сколько бы ни было у тебя охраны, разве сегодняшний случай тому не подтверждение? Потому, пусть и с мутной головой, с вязкими мыслями – я решил, что кто-то таки по коридору идет к моей спальней. А шаги Светы мне просто чудятся, накладываясь на этот звук, видно чересчур сильно мне хотелось, чтобы она была рядом.
Заставляя себя встряхнуться, не особо успешно прогоняя липкий, дурманный сон, покрепче обхватил рукоять пистолета левой рукой. Не то, чтоб любил я управляться с оружием этой рукой, хоть и умел. И, не вытягивая пока пушку из-под подушки, медленно повернулся в сторону двери, слыша, как опускается ручка. Николай, да и любой из охраны, сначала бы постучал. Арина Михайловна уже ушла. Так что я еще больше насторожился.
И просто ошалел, когда в сумраке комнаты увидел на пороге все-таки свою Бабочку. Это сто процентов была она.
Впрочем, стояла в дверях Света недолго. Бросив на пол сумку, с которой и уезжала, она прищурилась, всматриваясь в меня так же внимательно, как и я рассматривал ее. И тут я увидел, как глаза Бабочки сначала расширились, ее губы приоткрылись, словно в испуге. Но тут же это выражение сменилось нахмуренными бровями, а губы поджались решительно и сердито:
– Это, по-твоему, «все хорошо»? – она стремительно бросилась к кровати. Ко мне. – Ну почему ты мне никогда не говоришь правду? Почему все время обманываешь?
Почему? Потому что не хотел ее в это втягивать. Любой ценой хотел Бабочку защитить от всей этой грязи таких реалий своей жизни.
Но вслух не стал об этом говорить. Тем более в тот момент она так резко опустилась на матрас около моего правого бока, что я немного поморщился, не успев переместить руку. Бабочка это заметила, и нахмурилась еще больше. Но в ее черных глазах я рассмотрел искреннее волнение и страх. Мне хотелось ее успокоить. Убедить, что пустое, нестрашно, да и заживает на мне все, как на собаке.
Но вместо этого…
Я так скучал по ней. С ума сходил просто без своего сокровища. Без этой слишком настойчивой и, порой, вредной девчонки. Да и столько сомневался, почти убеждая себя, что все, все оборвано. Так что теперь меня накрыло такой мощной смесью облегчения, радости и любви к ней, что и не скажешь ничего. И не до объяснений. Да и этот чертов наркоз…
В общем, вместо того, чтоб сказать что-то путное, я приподнялся, отпустив наконец пистолет, и левой рукой не просто обхватил: сжал ее затылок, загребая волосы, опрокидывая Бабочку на себя. Не позволяя и ей ничего добавить. И с непередаваемым удовольствием впился в ее губы.
Какой же она была! Сладкая настолько, что эта сладость растекалась по моему языку, по моему горлу. Мягкая, моментально раскрывшаяся под моими губами. И в то же время – сильная и упрямая девчонка, которая и несмотря на поцелуй, похоже, продолжала сердиться на меня. Мне хотелось улыбнуться от количества эмоций, которые я ощущал в ней, которые переполняли Свету настолько, что она невнятно бормотала и ворчала, тем не менее, и не пытаясь прервать наш поцелуй или отодвинуться.
Как же я любил ее. Кажется, сильнее, чем когда-либо. И, казалось, не смогу, не сумею заставить себя от нее оторваться.
Или это потому, что я так соскучился? Но мне хотелось вдохнуть ее, до краев наполняя легкие и свое тело ощущением Светы, и не хватало только лишь объятий. И все же, я не претендовал ни на что большее: знаете, простреленное плечо (пусть и с отпускающей анестезией) не особо располагает к прикладной романтике и страсти.
Да и не в том даже дело было. Просто за месяц, что не видел ее – все переигралось, все как-то по местам стало у меня внутри. Да, я хотел ее. Но страсть не была самым важным и предводительствующим элементом в буре моих чувств. То, что горело в душе, в сердце при виде Светы, то, что я вкладывал в каждое прикосновение к ней – было во столько раз сильнее простого желания. Важнее, больше. Я даже не секса хотел. И плевать на то, сколько у меня никого не было. Я в этот поцелуй все свое обожание и радость, все свои чувства к ней выплеснул, похоже. И уж в этом дал себе волю.
А когда все-таки оторвался от ее губ – мы оба задыхались. Бабочка практически забралась на меня, обе ее руки обхватывали мою шею, а пальцы переплелись где-то в районе затылка. Локоть немного давил на простреленное плечо, хоть и было заметно, что она старается не задевать повязку. Да я и не собирался жаловаться.
– Я все равно злюсь из-за того, что ты меня обманул, – все так же задыхаясь, заявила она, уперев свою голову в мое неповрежденное плечо.
Не знаю, что именно в этом заявлении было смешного, но я расхохотался так, словно услышал самую удачную шутку последнего месяца. Наверное, от облегчения. А еще от радости, что держу Бабочку в своих руках. И что она послала к черту все мои разумные и взрослые доводы, резоны и причины о которых мы столько говорили. Света вернулась. Вернулась ко мне.
– Парни прокололись? Обоих выставлю, – тихо пообещал я, легко касаясь губами ее волос, уха, скулы.
Света поежилась с улыбкой. Она всегда слишком остро ощущала щекотку. И все равно вечно просила, чтобы я не прекращал ее щекотать.
– Нет, они не признались, что тут случилось, – чуть ли не зарываясь между моей шеей и плечом, выдохнула Бабочка. – Но их было двое, и вели они себя как-то настороженно, и ты по телефону как-то так говорил, не как обычно. И, вообще, мне с самого утра было не по себе, и так за тебя страшно… – Она еще крепче обняла мою шею.
– Да ну, – несколько растерянно отмахнулся я, – все нормально, Бабочка, все хорошо. И ничего страшного не случилось…
– Ты ранен! – подняв голову, она в новом приступе возмущения одарила меня обвиняющим взглядом.
Я только хмыкнул: можно подумать, первый раз. Хотя, конечно, я в принципе старался исключить подобные вероятности, но всякое случалось. Как сегодня. Ну да ничего, и это уже решается. Так что, не планируя уточнять подробности для Светы, я снова прижался губами к ее переносице.
Наверное, никакие слова не были бы более красноречивыми. И не «кричали» бы до такой степени о моих чувствах и моей капитуляции, как эти тихие, молчаливые объятия.
Она тихонько замерла, похоже, позабыв о своих вопросах, и только протяжно вздохнула, прижавшись ко мне еще крепче. Вздохнул и я, откинулся и прижался подбородком к ее волосам. Погладил ее плечи рукой, чувствуя, как Бабочка расслабляется. Честно говоря, болтать не хотелось. Было желание просто лежать и впитывать в себя это ощущение – моей драгоценной Бабочки на мне. Да и она, видимо, чувствовала то же самое.
И все-таки, спустя минут десять, я заставил себя открыть рот:
– Бабочка, тебе стоит перейти в свою комнату, – не то, чтоб с восторгом, но все же напомнил.
Она фыркнула и только удобней устроилась в моих руках. При этом Бабочка умудрилась так скривить на лице недовольную гримасу, что я ту кожей груди почувствовал. Потому как Света прижалась щекой как раз к моей татуировке, словно слушала: правильно ли стучит у меня сердце.
– Света, – я обнял ладонью ее щеку и заставил глянуть на меня. – В доме полно охраны, Николай… – думаю, пауза была достаточно выразительной. – Ты все еще моя племянница для всех.
Бабочка поджала губы на это напоминание и прищурилась:
– Ты же сидел со мной все время, пока я болела? И это было нормально. Вот и я буду с тобой.
– Но я же не болен, – улыбнулся. Не смог сдержаться, глядя на эту упрямую и своевольную гримасу.
– Это еще серьезней. И, вообще, у тебя правая рука ранена! – возмутилась Света, – тебе помощь на каждом шагу нужна. Ты же сам стакан воды не выпьешь, ты же правша!
Теперь я смотрел на нее оторопело.
– Вообще-то, я не так уж безнадежен, и неплохо управляюсь и левой рукой, – намекнул я своей чрезмерно заботливой Бабочке.
Она улыбнулась. Лукаво и весело:
– Я даже не сомневаюсь. Но для остальных должно подойти, я думаю. Правда, маскировка, наверное, не будет лишней, тут ты прав.
И ничего не объясняя, она выпрямилась. Я ей не мешал. А зря. Просто сначала не понял, что она затеяла. И перехватил плечо Светы своей рукой, когда она уже подняла свободную подушку:
– Ох…
Бабочка пораженно и испуганно уставилась на пистолет.
Я ругнулся в уме, пересел, ощущая себя все же достаточно неловким из-за повязки, и взяв ствол, без объяснений спрятал в тумбочку.
Света перевела на меня напряженный взгляд:
– Ты всегда спишь с пистолетом? – тихо спросила она, какого-то лешего прижав к себе подушку так, словно это был ее ненаглядный плюшевый заяц-пенсионер.
– Раньше, – не очень многословно ответил я, не отводя глаз. – Сейчас, по обстоятельствам.
– И какие у нас обстоятельства? – все так же напряженно глядя на меня, тихо уточнила Света.
«У нас»…
– Терпимые.
Я откинулся назад, не зная, радоваться или огорчаться, что она ухватила ту подушку, а не эту, под которой весь месяц лежала комком ее майка. Та, что Света забыла, уезжая. А я так и не смог оставить в ее комнате этот клочок ткани. По поводу же обстоятельств не собирался распространяться. И Бабочка, видимо, это поняла.
Не знаю, похоже, я ждал от нее какой-то реакции: страха, сомнения, неуверенности. Всего того, чего ожидал от нее и после похищения. Но Света вместо этого шумно выдохнула и поднялась с кровати. Очень аккуратно устроила «отвоеванную» подушку на кресле. Добавила туда же плед, за которым все-таки соизволила сходить в свою комнату. В общем, делала все то же, что делал когда-то я, «маскируясь».
Я наблюдал, не комментируя. И хоть хотелось расспросить о каких-то мелочах, обо всем том, что происходило с ней у бабушки (и о чем не всегда упомнишь при телефонном разговоре), что-то мешало. Из-за этого дурацкого пистолета Света ходила вся напряженная, так сильно, что я буквально видел, как она вздрагивает от малейшего скрипа досок пола или матраса при моем неловком движении. И вся атмосфера в комнате стала такой, как и настроение моей Бабочки. А между нами словно что-то пролегло, что не давало откровенно поговорить, сказать все, что на уме, как это обычно бывало.
Естественно, я еще раз намекнул, что у нее имеется своя комната. Мало ли, может, перепугал Свету пушкой, или оживил неприятные воспоминания?
За это напоминание был удостоен очередного фырканья и стремительных объятий, когда Бабочка буквально рухнул на меня, заставив сдавленно ухнуть от боли. Тут же извинившись, Света на минуту прижалась ко мне всем телом, а потом пошла в ванну.
Так поняв, что не особо ее испугал или отвернул от себя, я немного расслабился и вырубился, все-таки поддавшись усталости и лекарству.
Окончательно проснулся я часов в шесть утра. И до этого несколько раз вскидывался: когда Бабочка умостилась рядом, и когда она, совсем по-детски, как всю жизнь это делала во сне, раскинула руки-ноги «звездой», заняв большую часть кровати, так что я обнаружил себя на самом краю матраса. Посмеялся в уме. И уснул опять.
А сейчас – сон ушел моментально. Все. Выспался. И не потому, что раненая рука болела капитально. Хотя и это тоже было. Просто проснулся.
В комнате еще было темно. В конце декабря светает поздно. Но я видел свою Бабочку: она спала, устроившись на моей вытянутой руке, а свою руку подсунула под щеку. Я смотрел на нее, и насмотреться не мог, ощущая внутри тепло и покой, которого не было все эти недели.
Эта девушка давным-давно стала частью меня самого. Моего сознания, души. Меня, как человека. И глупо было это отрицать, причиняя боль обоим.
Словно почувствовав мое внимание, Бабочка неохотно и медленно приоткрыла глаза. Моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд. И зевнула:
– Что? – невнятно пробормотала она, пытаясь сделать два дела одновременно.
– Ничего, – усмехнулся я, стараясь пошевелить онемевшими пальцами руки, на которой она так уютно устроилась, оставив меня без обеих функционирующих верхних конечностей. – Спи дальше.
– А почему ты не спишь? – так же невнятно уточнила Света, но глаза послушно закрыла.
Я улыбнулся еще шире. Просто на душе, реально, было так спокойно и здорово, несмотря ни на что.
– Знаешь, сколько раз ты вот так спала у меня на руках, когда малая была и еще только по стенке ходила? – поделился с ней своими мыслями. – Чуть ли не каждую ночь, пока вы в свою квартиру не перебрались. И потом еще месяца два меня твой отец просил приезжать вечерами, потому что ты без меня укладываться не желала. Истерики им устраивала.
– Я не помню, – почему-то опечалилась Бабочка.
– Ясное дело, тебе еще двух не было, – подвинувшись чуть ближе, я легко прикоснулся губами к ее лбу.
Света нахмурилась и опять открыла глаза:
– Сережа, я уже не маленькая девочка…
– Я, вроде как, заметил, – хмыкнул я, прерывая ее настороженное замечание.
– Я серьезно, – не сдавалась она.
– Да понял я, что ты серьезно, Бабочка, понял уже, – рассмеялся я, продолжая целовать ее лицо. Легко и нежно, без чего-то такого.
Она прищурилась, видимо, пытаясь понять, чего еще я удумал. А у меня никаких задних мыслей не имелось. И, несмотря на боль, все казалось правильным, чего давно не было.
– Так что ты на Новый год хочешь, драгоценная моя? – пройдясь по ее нахмуренным бровям, поинтересовался я, не давая Бабочке слишком уж погружаться в анализ моих поступков. – Так и не призналась еще.
Света отвлеклась. Даже улыбнулась. Опять зажмурилась и подтянулась ближе к моему боку:
– Да, в принципе, сейчас неважно. – Она обняла меня обеими руками.
– Как это неважно? – не согласился я. – Давай, признавайся.
– Да, ничего, – она сморщила нос. – Хотела попросить, чтобы мы Новый год на даче встретили. Вдвоем. Ты не подумай, без чего-то там, – Света, кажется, даже покраснела. – Просто, знаешь, чтобы спокойно, тихо. С елкой. Вместе. И без всех этих глупых ссор и моих психов. Я так тебя люблю, Сережа. И мне так противно внутри стало, что мы не можем до конца все обсудить, поговорить, как всегда только мы с тобой и могли. Вот и хотела – заключить перемирие. – Она уткнулась мне в бок носом. – Но сейчас, вроде, мы и так помирились окончательно? Да и ты ранен, куда тут ехать? И опасно, наверное?
Бабочка запрокинула голову и неуверенно глянула снизу вверх.
Я обнял ее крепче здоровой рукой:
– Разберемся, Бабочка, – прикинув, что с Малым должны все утрясти сегодня-завтра, пообещал я. – Хочешь на даче, постараемся.
Света обещанию явно обрадовалась и, видимо успокоившись, снова задремала.
Света
В следующий раз я проснулась минут через сорок от приглушенного чертыхания Сергея. Подскочила, запутавшись в одеяле, еще не до конца определившись со своим местом в пространстве, и отчаянно заморгала, стараясь стряхнуть остатки сна.
Сергей стоял у шкафа и пытался натянуть рубашку. Однако, со всей очевидностью, было заметно, что одной рукой ему не так и просто управиться с этой задачей. Все-таки отбросив одеяло, которое мне так мешало, я соскочила с кровати и подошла к нему:
– Давай помогу, – подавив зевок, я сама взялась за полы его рубашки.
Сергей усмехнулся:
– Ничего, справлюсь. Ты на ходу еще спишь.
Я иронично хмыкнула, несмотря на то, что и правда зевала не переставая:
– Вижу, как ты справляешься, на второй же пуговице съехал и застегнул не на ту, хоть и проснулся.
Сергей, очевидно, не замечавший до этого своей оплошности, с тяжким вздохом ругнулся, правда, неразборчиво и совсем тихо. Потянулся все переделать, но я, опередив Сережу, уже расстегнула пуговицы и начала застегивать по-новой. На второй пуговице в голове появилась забавная мысль, что он наверняка меня часто одевал или, как минимум, помогал родителям в этом, а вот я еще ни разу для него такого не делала. Подняла лицо, собираясь поделиться с любимым этими мыслями. И обо всем забыла, даже о несчастных пуговицах. Сергей так на меня смотрел, что горло сжалось и в голове зашумело.
Я моментально вспомнила вчерашний вечер: как он обнял меня, прижал к себе. С такой жаждой, с таким чувством, что я ничего сказать не смогла, если честно, не ожидая подобного приема. И поцелуй вспомнила. Такой мучительно-пронзительный, выматывающий и одновременно – заставивший меня ощутить себя самой счастливой на свете. Поцелуй, после которого уже и говорить ничего не надо было, потому что никакие слова в мире не выразили бы его чувства, его радость, его обожание и любовь ко мне более откровенно и понятно.
Вот и сейчас любимый так смотрел на меня, что ничего больше не было нужно: ни слова, ни поступки, ни любые жесты не были настолько «красноречивы» как разноцветные глаза Сергея. И это ощущалось настоящим счастьем – полная уверенность в том, что ты обожаема и любима.
Не задумываясь, так ничего и не сказав, я приподнялась на носочки и легко коснулась губ Сергея, чуть суховатых и жестких. Вцепилась пальцами в рубашку, так и оставшуюся расстегнутой. И почувствовала, как он обхватил меня левой рукой, поддерживая. А я сама не знала, чего хочу. Всего, наверное: и показать ему, что люблю не меньше, что дышать им готова. И в то же время – так хотелось обнять Сергея, стать его частью. Не физически даже. Точнее, и физически тоже. Просто не в желании было дело. Не в страсти. Я уже была его составляющей. И мне просто казалось необходимым оказаться как можно ближе. Оторвавшись от губ любимого, позволявшего мне делать, что заблагорассудиться, я так же легко коснулась ямочки на его подбородке, целуя. Чувствуя, как все внутри замирает от непривычного, такого острого и одновременно сладкого ощущения колючей щетины, пробившейся за ночь на его коже. Совсем разошлась и поцеловала шею Сергея, скользнула губами по выступу кадыка, ощущая, как он дернулся, когда любимый резко выдохнул. Его пальцы напряглись, сжимаясь на моей коже, и я сама начала задыхаться. А остановиться уже не могла, да и не хотела: так же легко и невесомо целовала ключицы, плечи, шею Сергея. Но делала это суматошно, лихорадочно, не в силах притормозить, хоть и понимала – не место сейчас, да и не время.
И Сережа, как и обычно, взял это на себя, обняв меня еще крепче, так, что я оказалась прижата к его телу и при этом лишилась свободы передвижения.
– Ты что-то, тоже не ахти как с застегиванием пуговиц справляешься, – хрипло заметил он с усмешкой. – Так мне по делам придется раздетым ехать.
Я рассмеялась. Эта подначка сняла то напряжение чувств, которое, в какой-то момент, мне, в принципе не особо опытной в отношениях, показалось просто непереносимым. Сумев полноценно вдохнуть, я прижалась лбом к плечу любимого:
– Ты сегодня еще работать собираешься? – тихо уточнила, не особо одобряя такие планы.
Мое недовольство не осталось незамеченным и рассмешило уже Сергея:
– В общем-то, да, Бабочка, такие задумки имеются. И нечего хмуриться. Дела…
Я недовольно фыркнула, прервав его вечные рассуждения о делах:
– Вон, до чего твои дела довели, – заметила ворчливо и осторожно провела ладонью по повязке.
Потому что, как Сергей ни старался скрыть, замечала, что он несколько раз кривился и старался уберечь раненое плечо:
– И, вообще, ты у врача хоть был? Ведь это не шутки, и лечиться надо, – со всей серьезностью и суровостью, на которую была только способна, я посмотрела на Сережу.
– Ну, кто бы мог подумать, что ты окажешься такой суровой и вредной, – искренне рассмеялся Сергей, погладив мою щеку теплой ладонью.
– Ничего я не вредная, – я даже губу закусила, так меня это задело. – И, между прочим, я как раз примерно лечилась, когда болела, и все назначения врача выполняла, – все это я бурчала так и продолжая прижиматься лицом к коже Сергея.
А любимого, похоже, каждое мое новое слово только больше веселило.
Не то, чтобы я была против его хорошего настроения, это же тоже важно. Но хотелось бы от него более серьезного отношения к собственному здоровью.
– Был я у врача, Бабочка. И сегодня врач приедет, сменит повязку. Проверит, не помираю ли, – снова подначил он.
Я легко стукнула его лбом по здоровому плечу, чтобы даже в шутку такое не говорил.
– Ладно, замяли, – «внял» Сережа. – И если серьезно, тебе бы пора перебираться к себе, драгоценная моя. Нечего всем подряд все показывать, – его теплые губы так нежно коснулись моего лба, что не возникло желания спорить.
Да и о чем? Я не могла не признать, что стороннему взгляду ситуация покажется весьма щекотливой.
– Что ты собираешься делать сегодня, Бабочка? – приподняв мое лицо за подбородок, Сережа заглянул в мои глаза.
– Не знаю, не думала, – честно призналась я. – Так вчера торопилась быстрее до тебя добраться, что в принципе не думала о том, что потом. Так что планов никаких. – Я задумалась. – Может, Кате позвоню…
– Кате можно, – одобрил Сережа. – Но только дома. Не ходи никуда сегодня-завтра. Позови Катерину сюда, если что. Хорошо?
Глядя на его плечо и помня свое похищение – не спорила. Да и то, что я обнаружила у Сергея пистолет под подушкой, подтверждало, что у него сейчас какая-то напряженная ситуация. Так что кивнула, ничего не уточняя и не спрашивая. Все равно он не расскажет.
– Спасибо, – Сергей надавил мне на затылок, опять прижав голову к своему плечу. И поцеловал в макушку. – Мне так будет спокойней и легче.
Я обняла его обеими руками и вздохнула:
– Ты надолго уедешь? – уточнила, все еще волнуясь о его состоянии.
– Нет, на пару часов, – он улыбнулся так, что у меня всякие мысли исчезли, и ни о чем уже не хотелось думать. Просто нежиться в тепле этой улыбки любимого человека.
Но, к сожалению, в этот момент включился телефон Сергея, и пришлось вспомнить, что те самые его «дела» никуда не делись и ждут решения.
Еще раз быстро поцеловав меня, Сережа ответил на звонок. А я осторожно вышла из комнаты, специально проверив – пусто ли в коридоре? Хоть и чувствовала себя при этом немного глупо.
