Текст книги "Волшебная нить (СИ)"

Автор книги: Ольга Тартынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Я ждал все эти дни, – жарко шептал юный правовед, и девушка слышала, как бешено стучит его сердце, и чувствовала, как тело его пронизывает дрожь.

– Я не могла прийти, – оправдывалась она, блаженно тая в его объятьях. "Ах, как хорошо! – мелькнуло в ее голове. – Если бы так замереть навсегда!"

То же думал и Левушка. Прерванная было нить вновь протянулась между ними, и всякое трепетание ее оба чувствовали тотчас.

Однако надо же было возвращаться на грешную землю. Катя с усилием оторвалась от милой груди и поправила шляпку, смущенно пряча под ней хмельные глаза.

– Мне надобно посоветоваться с тобой, – произнесла девица с излишней деловитостью.

Катино "тебя" отозвалось отрадой в сердце Левушки.

– Я непременно выслушаю... тебя, но позволь мне сказать: графиня Забельская...

– Ни слова о ней! – воскликнула Катя, нахмурившись.

– Я должен сказать это, чтобы между нами ничего более не стояло. – Он глубоко вздохнул и продолжил с усилием. – Я был любовником графини, но это случилось до встречи с тобой. С тех пор как я увидел тебя, в моем сердце нет более места никому, я твой, только твой!

Кате больно было слышать его признание, больнее, чем она полагала. На глазах ее появились слезы, она отвернулась. Лицо Левушки тотчас отразило такое страдание, словно ее боль отдалась ему с большей силой.

– А дуэль? – насилу выговорила Катя, не глядя ему в глаза.

– К дуэли эта дама не имеет отношения, поверь мне, Катя! Все было так, как я описал тебе в письме. Мы повздорили с Шеншиным в трактире из-за пустяка. Поверь мне...

Тут вдруг он грянулся на колени и с мольбой воззрился на Катю.

– Полно, встань, ты испачкаешься! – смутилась девица. По голосу ее Левушка понял, что прощен.

Он вскочил и вновь стиснул ее в объятьях.

– Ах, как я счастлив, – шептал он, ища ее губы. Катя не смогла или не захотела уклониться от поцелуя, и он настиг ее, упоительный, долгий, страстный...

Если б влюбленные могли знать, что этому поцелую есть неприметный свидетель!

24.

Сергей Львович ехал в губернский город по делам предводительства. Так он объяснял себе сей неожиданный порыв. Собравшись в минуту и не дожидаясь сына, несмотря на опасность днями пропадающего в лесу, он мчался теперь по пыльной дороге, будто убегал от самого себя. Теперь следовало дать отчет, что заставило предводителя уездного дворянства, бросив все дела в имении, трястись несколько часов в экипаже.

Его терзали противоречивые чувства. Если бы он мог видеть себя со стороны, то, верно, весьма бы удивился, а то и расхохотался скептически. Лицо Сергея Львовича отражало борения души. Умильная улыбка, так не свойственная ему, сменялась брезгливой гримасой, которая, в свою очередь вытеснялась недоумением, а после и гневом. Он надолго застывал, погруженный в воспоминания, потом, встрепенувшись, давал иной ход мыслям.

Случившееся с ним в гостях у Давыдовых не вмещалось в привычные представления о жизни, ломало сложившиеся устои. Он действовал вопреки собственным правилам. Да и что за диво? Все, что произошло тогда, похоже на сон, волшебную грезу, коим давно уже не было места в жизни Сергея Львовича. Он и не подозревал в себе склонности к подобным романтическим эскападам. Верно, присутствие Марьи Алексеевны произвело такое необычное действие, вернуло давно забытое, трогательно, живое.

Но тем больнее было осознавать, что она принадлежит другому, ничтожному, мелкому человечку, к тому же отъявленному мошеннику. Памятуя о прошлых обидах, можно было бы закрыть на это глаза, не вмешиваться, превозмочь и эту боль, уйти в дела. Так нет, мало показалось, понесло его в губернский город со странными намерениями...

Вернувшись от Давыдовых, Сергей Львович не находил себе места. Он сокрушался, что, уподобившись влюбленному мальчишке, разрушил незримую крепость, которую воздвиг ради спокойствия и возможности жить. Все она, Маша...

В ту незабываемую ночь у Давыдовых он не мог спать, разгоряченный танцами, ее близостью, касаниями рук, ее мягкой талией и объятьями в вальсе. Безумные мечты, несбыточные желания гнали его с покойного ложа. С завистью смотрел предводитель на сына: тот спал сном праведника, и ему не мешала его страстная любовь. Вконец измучившись бессонницей, Сергей Львович покинул постель. Ему надобно было двигаться, ходить. Полуодетый, предводитель побродил по дому и вышел в сад. Там он обнаружил застекленную беседку-ротонду. Внутри беседки было вполне уютно и сухо, и даже нашелся диванчик. Сергей Львович решился прикорнуть на нем, дожидаясь рассвета.

Однако едва он закрывал глаза, воображение рисовало рядом ее, улыбающуюся, нежную Машу. Бронский подумал, что теперь он не видит на ее лице знаков времени, она по-прежнему пленяет молодостью и красотой. Желание видеть Машу, сжимать ее в объятьях было так сильно, что Сергей Львович едва не молил вслух: "Приди, приди, услышь меня! Приди!"

И она пришла...

Что как не чудо произошло там, в беседке? Маша уверяла, что услышала его зов... Никогда в юности он не испытывал такого блаженства, обладая любимой женщиной!

"Бог мой, – думал Сергей Львович, – вся жизнь прожита не так, все было не так! Я жил не своей жизнью без нее. Видимо, так Богу было угодно, что я всю жизнь ошибался, не верил себе, шел не своим путем, чтобы все же вернуться к ней!"

Он помнил то отрадное чувство покоя, когда Маша лежала в его объятьях, отдыхая от ласк. Ему подумалось тогда: "Теперь все возможно. Только с ней я обретаю цельность и силу..."

А потом отдать ее этому гнусному ничтожеству?! Сергей Львович едва не вскакивал на сиденье от одной мысли, что эта подлая тварь готова сделать несчастной ту, которая единственно нужна ему. Тогда он подгонял кучера, чтобы поскорее приехать в губернский город и действовать, действовать!

Не сразу пришел он к этому решению. Увидев возле Маши все того же омерзительного Норова, который встретил их по дороге, предводитель мстительно думал: "Да пропади они пропадом со своим имением и темными делишками!" Злоба и ревность вытеснили всякие нежности. Однако из головы все не шло услышанное им в кабинете Давыдова, когда там собрались мужчины пить кофе и курить. Мало знакомый предводителю чиновник из губернского города рассказывал о некоем оборотистом дельце, который по доверенности продал имение, принадлежавшее двум родственницам. Он уже прикупил себе с доходов этого имения несколько деревень в другой губернии, а теперь собирался завести спичечную фабрику. Нынче они весьма доходны.

– С чем же остаются эти родственницы? – уже догадавшись, спросил Сергей Львович.

Чиновник пожал плечами:

– Бог весть. Сдается мне, и дом-то он продает и усадьбу-с.

– Без их на то согласие?– сурово спросил предводитель.

Чиновник не понимал, что так беспокоит собеседника.

– Их согласие и не требуется-с. Этот хват все продумал.

– Имя его припомните? – на всякий случай спросил Сергей Львович.

Чиновник задумался:

– То ли Доров, то ли Нуров.

Сергей Львович невольно вздрогнул, но внешне никак не выдал своего беспокойства.

– Сделка уже совершена? – спросил он коротко.

– Осталось подписать важные документы, кои теперь проверяются у нас. На днях оно и завершится.

Сергей Львович не удержался:

– Да как же вы, зная, что он мошенник, не остановили его?

– Так ведь все по закону-с. А у него на лбу не написано, что он мошенник.

– В вашей ли власти остановить дело?

Чиновник опять задумался.

– Моей власти на то нет, но потянуть несколько дней можно.

– Сделайте милость, – не просил, а требовал Сергей Львович. – Я подозреваю, в моем уезде готовится преступление. Как бы и вам за него не ответить!

Чиновник положительно встревожился. Он знал, с кем говорит.

– Помилуйте, я готов всячески способствовать!

Они уговорились спустя несколько дней встретиться в присутствии у чиновника и подумать, как действовать далее.

Сергей Львович ни словом не обмолвился об этом Маше, не хотел волновать ее преждевременно.

Но, проводив ее домой и встретившись с Норовым, он говорил себе:

– Что мне до их дел! – И уж было решил не вмешиваться. Он ведь предупреждал Марью Алексеевну и довольно с него. Если она живет с этим человеком как с мужем, так полагал Сергей Львович и уверяли уездные кумушки, то, стало быть, знает с кем имеет дело. Несколько дней прошли в борениях. Едва предводитель принимал решение не лезть в эту темную историю, как тотчас в памяти его вплывал доверчивый нежный взгляд Маши, ее шепот:

– Как я могла жить без тебя? Нет, я не жила, так пуста была моя жизнь! Я спала и теперь проснулась... – Она вместе плакала и смеялась, крепче прижимаясь к своему Сереже.

Вспоминая это, Сергей Львович готов был на все ради нее. И вот он все же решился и отправился в губернский город. Пусть Маша выбрала этого мерзавца, предводитель уездного дворянства обязан вмешаться в готовящееся преступление. Долг велит ему не допустить, чтобы беззащитные женщины оказались жертвами подлого расчета. Когда Серей Львович въезжал в город, он был полон решимости действовать.

24.

Губернский город встретил его непривычной суетой. Куда-то спешил трудовой люд, у лавочки сидельцы расхваливали товары, проезжали извозчики и богатые экипажи, сновали разносчики, прогуливались дети с мадамами. То и дело встречались хорошенькие барышни в сопровождении маменек. Старинные белые храмы 11 века соседствовали здесь с дворцами вельмож прошлого века и с современными домами простой, изысканной архитектуры в имперском духе.

Присутственное место от Департамента имуществ занимало первый этаж двухэтажного каменного дома с портиком. Сергей Львович выбрался из коляски, распрямился, разминая затекшие члены, затем что-то достал из коляски и спрятал под сюртук. Велев кучеру дожидаться, он направился к крыльцу и тотчас нос к носу столкнулся с... господином Норовым. Тот выходил из присутствия с торжествующим видом. Он отвесил предводителю шутовски-низкий поклон. Сергей Львович понял, что опоздал.

– С чем вас поздравить, Василий Иванович? – пошел он ва-банк, приподняв шляпу в знак приветствия.

Норов хихикнул и поправил:

– Федорович-с.

– Пардон, – извинился предводитель. – У вас блаженный вид.

– Да уж, – рассыпался смешком довольный Норов. – Исполнение замыслов дает душе некоторое блаженство.

– Как же дается вам сия наука? Поучите, как иметь успех в делах! – попросил Сергей Львович. – Мне вот никак не везет!

Норов, кажется, был польщен: предводитель дворянства просит у него совета!

– Однако вы по делу сюда? – спросил он.

Сергей Львович махнул рукой:

– Не знаю, как и приступиться к этому делу. А то, может, вы подскажите?

Норов задумался.

– У меня возникла недурная идея, – не унимался Бронский. – Должно быть, вы проголодались? Я знаю трактир неподалеку. Не отобедаете ль со мной? Угощу на славу.

Норов колебался. Он прижимал к груди портфель и оглядывался по сторонам в поисках своего экипажа.

– Подлец Сенька, должно быть, в трактире!

– Значит, судьба! – весело заключил Сергей Львович. – А покуда проедем до трактира на моей коляске. Желаю учиться вашему искусству вести дела!

Василий Федорович еще колебался, но предводитель ласково взял его за локоть и подвел к своей коляске. Тому ничего не оставалось, как забраться внутрь. Сергей Львович что-то негромко приказал кучеру и сел рядом. Экипаж тронулся с места и поехал довольно скоро. Верх коляски был поднят, никто с улицы не мог видеть, что происходит внутри.

– Итак, Василий Федорович, с чем вас можно поздравить? С тем, что вы обобрали до нитки беззащитных женщин, отняли последнее, лишили крова и выгнали их на улицу?

Норов дернулся было выскочить из коляски, но предводитель удержал его, бросив холодно:

– Сидите спокойно, сударь, иначе я выстрелю, – и в бок ему больно ткнулось дуло пистолета.

Пройдоха замер, соображая.

– Вот так, – хладнокровно продолжал предводитель. – Теперь поговорим. Сделка завершена и бумаги подписаны?

– Все по закону и вы не посмеете помешать! – злобно крикнул Норов.

– А вот и посмею, – ответил Сергей Львович. – Есть способ заставить вас написать по форме отказное письмо и аннулировать сделку. А еще вы сейчас же отдадите мне доверенность на управление имением Денисьевых.

– Это разбой! А, вы заодно с Гришкой! Я засужу вас! – шипел Норов.

Не убирая пистолета от его бока, предводитель выглянул из коляски.

– Что ж, мы в довольно глухом месте, ваш труп нескоро найдут. А найдут, спишут на Гришкины злодеяния. Доверенность!

Норов неохотно раскрыл портфель, порылся в нем и вынул нужную бумагу. Сергей Львович выхватил ее из рук мошенника и внимательно проглядел. Это была она, доверенность, подписанная Машей.

– Рвите на мелкие клочки! – велел предводитель, напоминая тычком о пистолете.

Искривившись и злобно кусая губы, Норов стал рвать доверенность, и кусочки бумаги падали с его колен на дно коляски.

Между тем Сергей Львович одной рукой взял портфель и выудил из него чистый лист гербовой бумаги.

– Я знаю, что сделку еще можно опротестовать, времени прошло немного. Теперь пишите отказное письмо. Вот так я вам подложу портфель.

Норов раскапризничался:

– Мне нечем писать.

Однако его мучитель достал откуда-то из-под сиденья дорожный чернильный прибор с чернильницей, плотно закрытой бронзовой крышечкой. Делать нечего, Василий Федорович написал требуемое письмо. Наблюдая со злобным бессилием, как предводитель прочитывает его внимательнейшим образом и прячет у себя на груди, он спросил:

– Почему вы думаете, что я не разоблачу вас тотчас и не восстановлю все документы?

Сергей Львович насмешливо посмотрел на него.

– Потому, сударь, что вы не захотите потерять репутацию и те деревеньки, кои приобрели на чужие деньги.

Норов побледнел.

– Я полагаю, – продолжал предводитель, – вы догадываетесь, что мне хватит власти и связей, чтобы уничтожить вас вовсе?

– Теперь вы довольны? – зло посмотрел на него Норов. – Я волен уйти?

– Извольте, – предводитель стукнул кучеру, и тот остановил экипаж.

Норов потянулся за портфелем.

– Портфель до поры останется у меня, – неожиданно заявил предводитель. – Верну, как только уверюсь, что вы не замышляете нового преступления.

Василию Федоровичу очень не хотелось оставлять портфель. Он безнадежно подергал его за ручку и смирился. Выглянув из коляски, он обнаружил, что экипаж стоит на прежнем месте, у присутствия, а неподалеку его дожидается Сенька.

– Мы никуда не уезжали? – удивился Норов.

– Крутились по кварталу. И последнее. – Сергей Львович сделал внушительную паузу. – Признаю, что мера разбойничья, но с подобными вам иначе, верно, нельзя. Сколько бы времени понадобилось, чтобы восстановить справедливость. Теперь исчезните с моих глаз и благодарите Марью Алексеевну, что я не раздавил вас, как отвратительное насекомое.

Василий Федорович бросил на него взгляд, полный ненависти, и выбрался из коляски. Оказавшись в безопасности, он пробормотал угрожающе:

– Ничего, сквитаемся! Я нанесу вам удар, когда вы не ждете.

Сергей Львович высунулся из коляски, удивленно подняв брови, и Норова как ветром сдуло. Лишь вилась пыль на том месте, где он только что стоял.

Впрочем, этим дело еще не кончилось. Предводитель выбрался из коляски и взошел на крыльцо присутствия. Он направлялся к давешнему чиновнику. По счастью, тот еще не ушел из должности, а лишь собирался это сделать, приводя порядок бумаги на столе. Когда в комнату вошел Бронский, чиновник побледнел и в растерянности сел на стул.

– Вы, верно, забыли милостивый государь, о нашем договоре, но я вполне понимаю причину, – насмешливо произнес предводитель.

Чиновник невольно покосился на ящик стола, из которого торчал ключ. Сергей Львович перехватил его взгляд:

– Вот именно. Верно, сумма была столь велика, что вы не устояли.

Чиновник побагровел. Бронский беспечно продолжал:

– Впрочем, я ничего не знаю наверное, это все лишь догадки, и я готов отказаться от всяких предположений за небольшую услугу.

– Услугу? – просипел чиновник и откашлялся.

– Василий Федорович Норов передумал продавать имение Денисьевых, вот его отказное письмо. Здесь надобно поставить вашу подпись и печать. Уведомьте господина, купившего это имение, и проследите, чтобы ему вернули деньги.

Несчастный в полуобморочном состоянии подписал бумагу и прихлопнул печатью. Исполнив, как было велено, он свалился в кресло без сил.

– Василий Федорович вам премного благодарен, – насмешливо произнес предводитель и откланялся.

Теперь все, свой долг он исполнил. Однако легче на душе не стало. Возвращаясь домой, Сергей Львович чувствовал безнадежную усталость и тоску. Он не знал, как ему жить дальше.

25.

Между тем Марья Алексеевна хлопотала по хозяйству, помогая Василисе делать ревизию припасам. Пора было отправлять человека в город за покупками. Хозяйка готовила список нужных в хозяйстве вещей и провианта, который следовало закупить.

В последние дни ее будто подменили. Прежде казавшиеся тягостными заботы теперь вдруг сделались вполне сносным занятием, все давалось ей с поразительной легкостью. Домашние частенько с удивлением замечали мечтательную улыбку на лице Марьи Алексеевны, а иной раз ее заставали возле давно заброшенного фортепиано. Как-то враз похорошевшая дама силилась вспомнить романсы своей молодости. И даже, страшно подумать, Марья Алексеевна раскрыла заветную шкатулку и решилась продать кое-какие камни, чтобы справить себе и Кате летние обновы. Ее теперь вовсе не пугало, что скажет на это ворчливый Базиль. Ах, если б еще как-нибудь избавиться от его принудительной опеки да нанять управляющего!

Теперь и наружности она стала придавать важное значение, пускаясь на всякие хитрости, чтобы продлить молодость. Да и что такое тридцать восемь лет! Теперь Марье Алексеевне ее возраст не казался безнадежной старостью. Из "Дамского журнала" она вычитала рецепты для поддержания здорового цвета лица и упругости кожи. В ход пошли мед и яйца, простокваша и творог.

Когда-то ручки Марьи Алексеевны восхищали всех своей нежностью и миниатюрностью. Теперь она занялась ими, чтобы вернуть их былую красоту. Накладывала компрессы из квашеной капусты, смягчала толченым вареным картофелем с молоком, делала восковые ванночки. Волосы мыла с ржаным хлебом, а на ночь смачивала репейным маслом и спала в колпаке. Все теперь имело смысл!

От этих ли стараний или еще от чего, но Марья Алексеевна подлинно расцвела, что весьма беспокоило Василия Федоровича. По возвращении дамы от Давыдовых он с подозрением поглядывал на нее, и Марья Алексеевна могла поклясться, что в его взгляде появился новый интерес. Впрочем, что ей было до Норова!

Эти несколько дней Маша жила грезами. Едва она закрывала глаза, чтобы уснуть после долгого хлопотливого дня, воображение рисовало ей подробности той волшебной ночи... Она будто вновь слышала трели соловья и хриплый голос Сережи, звавший:

– Иди ко мне...

Мысленно она проживала заново каждое мгновение той ночи, ничего не забывая и не оставляя без внимания: ни колючую щетину на щеке Сережи, ни пленительную силу и твердость его рук, ни частое биение сердца, ни сладчайший запах его пота... Все, все любила Маша в нем, как в те далекие годы, когда они были такими же юными, как их дети теперь...

Одно лишь печалило Марью Алексеевну. За эти дни Сергей Львович ни разу ничем не напомнил о себе. Значит ли это, что она ему вовсе не нужна? Впрочем, разве это мешало ей любить? "Боже, Боже! – думала бессонными ночами Марья Алексеевна. – Какое счастье любить и знать, что на свете есть этот человек! Во плоти, живой, а не герой романов или грез. Он есть, и я люблю его! Жизнь перестала быть сном, а я – Спящей царевной из сказки. Он расколдовал меня, и я теперь живу! И пусть, пусть он более никогда не придет, пусть ничего более не случится с нами, я счастлива. Господи, могла ли я подумать, что так богата жизнь, так много чудес у Тебя?"

Все так, однако молчание Бронского печалило бедняжку, она хотела надеяться, что еще нужна ему, что и он возродится с ее любовью, что все еще возможно. Однако дни шли, а Сережа не давал о себе знать...

Занятая хлопотами, Марья Алексеевна все же спросила о дочери и удовольствовалась беглым ответом Насти, что барышня в саду. Однако дочь не появилась за вечерним чаем, и дама пила чай в одиночестве (Василий Федорович не вернулся из города). Привыкшая к Катиным чудачествам, Марья Алексеевна полагала, что девушка опять заперлась у себя. Но беспокойное чувство, заглушаемое домашними заботами, теперь заговорило в полную силу.

Денисьева уж было поднялась из-за стола, чтобы направиться в Катину комнату, как в столовую вбежала бледная, заплаканная Настя и срывающимся голосом проговорила:

– Беда, барыня! Катя пропала!

Марья Алексеевна тотчас подскочила к ней:

– Как пропала? Что ты врешь?

Больно заныло сердце, но испуганная мать метнулась на лестницу и в мгновение ока оказалась в Катиной комнатке. Там было пусто и, казалось, давно. Настя следовала за ней по пятам, ломая руки и воя.

– Рассказывай, что знаешь! – велела сходящая с ума женщина.

Она стала бродить по комнате, с трудом понимая, что говорит с причитаниями Настя. Да и что могла горничная знать? Барышня велела сказать, что гуляет в саду, и только. Куда направилась Катя, она не знала. Верно, недалече, раз ничего с собой не взяла и одета была легко.

– Что это, а, Настя? Свидание? С младшим Бронским? Где? Где они могли бы встречаться?

– Да я уж все обегала! – выла Настя. – Все окрест облазила, каждый кустик оглядела! На опушке в роще за домом была. Вот... нашла... – и она зарыдала в голос, протягивая барыне тюлевый цветочек от Катиной шляпки.

Марья Алексеевна непонимающе смотрела на жалкое украшение, бормоча:

– Что это? Побег или похищение? А может, Настя, – оживилась она, – а может, Катя вот-вот вернется? Ну, гуляла с этим мальчиком, изменником, теперь вернется? А цветочек оборвался...

Настя трясла головой:

– Ох, барыня, мы не говорили вам всего! Ох, беда-то, горюшко лихое... Ведь разбойник-то этот, Гришка, позарился на нашу Катю, преследовал ее, горемычную...

– Нет! – просяще простонала несчастная мать. – Только не Гришка!

Она заплакала, однако тотчас встрепенулась.

– Надобно искать! Ехать, бежать...

– Да куды? – выла Настя. – У него вон войско какое, куды нам-то?

Марья Алексеевна сжала голову ладонями.

– Постой, Настя, не кричи. Давай подумаем. Ведь она сама ушла. Куда шла, неужто к разбойнику?

– Христос с вами! – замахала Настя руками. – Катя боялась этого черта хуже смерти!

– Вот! – обрадовано воскликнула барыня. – Выходит, она шла к кому-то другому. Была весела или мрачна?

Настя умолкла на миг, вспоминая.

– Так по ней разве поймешь? Но не печальна, нет. Задорная, что ли, куражная.

– Свидание? – лихорадочно вопросила Марья Алексеевна. – Ты все знаешь про ее сердечные дела, верно?

Настя замотала головой:

– Да разве она что скажет? Ну, получала письма, радовалась им.

– Ну конечно! – воскликнула Денисьева. – На балу они и сговорились о свидании. Они танцевали котильон... Я-то думала, ее гусарский поручик пленил...

Марья Алексеевна бросилась вон из комнаты. Крикнув Василису, велела распорядиться об экипаже:

– Катя пропала!

Василиса ахнула и испуганно пробормотала:

– Да, матушка, Василий Федорович не вернулись, а на чем ехать-то? Бричка опять сломалась, дормез еще по весне развалился...

Марья Алексеевна бросилась в конюшню, прихватив с собой фонарь.

– Да куды же вы, барыня? – лепетала Настя, едва поспевая за ней.

– Надобно прежде ехать к ним, там ее искать!

Она растолкала спящего конюха. Тот очумело смотрел на барыню.

– Есть ли верховые? – выспрашивала она.

Фомич почесал в затылке.

– Разве что Ласточка? А на что тебе?

– Седлай! – решительно распорядилась барыня.

Фомич смотрел на нее с недоумением:

– Так ить дамского седла нету...

– Седлай мужским!

Настя и Василиса охали и ахали, наблюдая, как Марья Алексеевна мечется по конюшне. Они уж было решили, что барыня от страха за дочь слегка умом тронулась.

– Ночь ведь на дворе! – стонала Василиса. – Куда же ты, матушка? Да на лошади-то, срам!

Марья Алексеевна не слушала ее, в нетерпении подгоняя сонного конюха. Ей казалось, он слишком медленно стелет попону, ладит седло, затягивает ремешки. Как и куда собралась она скакать в ночи? В сей момент Марья Алексеевна не думала об этом. Ее девочка пропала, и она сошла бы с ума в бездействии и ожидании.

– Где Андрюшка-форейтор?

Побежали звать Андрюшку, который гулял где-то с девками. Насилу дождалась Марья Алексеевна, когда его сыщут и доставят на конюшню.

– Сказывай дорогу до Сосновки господ Бронских! – велела барыня, и Андрюшка, перепугавшийся было столь спешного вызова, подробно растолковал ей, как ехать.

Дворовые люди с беспокойством взирали на барыню, выбирающую хлыст для лошади.

– Подсадите же! – приказала Марья Алексеевна.

Андрюшка бросился помогать ей.

– Да куда же ты, матушка, убьешься! Слыханное ли дело, как мужик, верхом! – причитала Василиса.

Марья Алексеевна припомнила уроки верховой езды в московском манеже и конные прогулки с Сережей. Спору нет, навыки давно утрачены. Однако стоило ей закрепиться в седле по-мужски (для чего пришлось повозиться с юбками), как в ней проснулась семнадцатилетняя Маша. Марья Алексеевна почувствовала под собой лошадь вполне добродушного нрава, она сжала коленями ее бока и дала шенкеля. Лошадь тотчас стронулась с места. Как была, простоволосая, в домашнем платье, Марья Алексеевна тронулась в путь. Трясущаяся Настя крестила ее вслед.

Едва выехав за ворота усадьбы, Денисьева пустила лошадь в галоп. "Только бы не заблудиться, не перепутать в темноте поворот!" – лихорадочно думала отважная женщина, несясь что было мочи по лесной дороге и слегка приподнимаясь на стременах, чтобы уменьшить тряску.

Ей было страшно, и не мудрено. Пусть ночь светлая, небо на западе ясно, будто днем, но все же: полный опасности темный лес подступал прямо к дороге. Впрочем, не о разбойниках думала Марья Алексеевна, а о том, что делать, если она не найдет Катю у Бронских. Могла ли дочь бежать с юным правоведом? Но зачем и куда? К тому же Настя уверяет, она ничего не взяла с собой... И не поступила бы так ее девочка со своей любящей маменькой!

Лошадь споткнулась, и Марья Алексеевна едва удержалась в седле. Ноги ныли, она устала, но продолжала гнать Ласточку что было сил. Впрочем, лошадь будто чувствовала, как важно поскорее добраться до цели, она бодро скакала, направляемая женской рукой.

Если Кати нет у Бронских, что тогда? Об этом страшно было думать, и Марья Алексеевна стала представлять, как приедет и разбудит Сережу... Он все решит, он поможет, он обязательно придумает, где искать Катю! Не позволяя себе терять силы в рыданиях, Марья Алексеевна летела по ночному лесу и не чувствовала свежего ветра, поднявшегося к ночи.

Вопреки представлениям Денисьевой, дом Бронских не спал, когда она прибыла, наконец, в их имение. "Дурной знак!" – кольнуло в сердце. Более того, горели фонари у крыльца, сновали люди. Они заметили всадницу и бросились ей навстречу. Остановившись у крыльца, Марья Алексеевна, без сил сползла с лошади и попала прямо в объятья Сергея Львовича.

– Катя пропала! – еле выговорила она.

– А Левушка с охоты не вернулся, – не своим голосом произнес в ответ предводитель.

26.

Катя проснулась на роскошной постели с тончайшими простынями и шелковым покрывалом. Она огляделась по сторонам, не понимая, где находится. Деревянная изба была увешана и застелена персидскими коврами, тесно набита не мужицкой мебелью. Изящное трюмо, дамский туалетный столик, заваленный модными безделушками, пузырьками, баночками с помадой, флакончиками, гребнями; серебряный умывальник и в пару ему кувшин, изогнутые стулья и поместительные кресла, турецкий диван и комод с инкрустацией. Лишь образа в углу, украшенные засохшей вербой и фольгой, были древними, крестьянскими.

Она вспомнила, что случилось с ней накануне. Ах, лучше бы не вспоминать! Девушка залилась слезами, всхлипывая:

– Нет! Нет! Не хочу!

Внезапно умолкла, пораженная некоей мыслью, и вскочила с кровати. На ней была надета одна длинная тонкая рубашка. Катя заметалась по избе, расшвыривая все, что попадалось под руку. Раскрыв кожаный несессер, достала ножницы и проверила их остроту. Ножницы оказались с кривыми тупыми концами. Порывшись в комоде, вышвыривая все наружу, пленница выдернула длинный шнурок из какой-то юбки и тотчас связала петлю. Она была будто в лихорадке. Посмотрев на потолок, она увидела крюк, какие вбивают в крестьянских домах под люльку. Катя схватила стул, взобралась на него и взялась приделывать петлю. Она ни на миг не остановилась и не задумалась, что делает. И вот все было готово, безумная девица уже всунула голову в петлю и готовилась спрыгнуть со стула, когда в избу ворвался мужчина и ловко подхватил Катю, упавшую ему прямо в руки.

– Нет, птичка! – проговорил он, крепко обнимая девицу. – Ты мне нужна и, стало быть, должна жить.

Это был Гришка.

– Убийца, оставь меня! – застонала Катя, силясь вырваться из его объятий. – Ты мне мерзок, отвратителен! Подлый убийца!

Григорий помрачнел и, недобро усмехнувшись, выпустил жертву из рук.

– Однако у тебя есть время привыкнуть ко мне... Знай, ты будешь моей или ничьей вовсе! Марфа! – крикнул он в распахнутую дверь.

В избу вошла молодая баба и поклонилась.

– Глаз с нее не спускай! Случится что, шкуру сдеру! – Он произнес это так, что баба содрогнулась от страха.

– Все сделаю, батюшка, как велишь! – поклонилась она торопливо.

Разбойник метнул в Катю огненный взгляд и стремительно вышел из избы. Марфа недобро посмотрела на пленницу и уселась на стул, скрестив руки. Катя вновь забралась на кровать и забилась под одеяло. Она дрожала как в лихорадке, вспоминая пережитое.

...Гришка появился на опушке, когда Катя прощалась с Левушкой, условившись о новой встрече в лесу.

– Я знал, что дождусь тебя, красавица! – проговорил он, выходя из-за березы. – Не зря тут дозор поставил. Твой любезный всякий день приходил сюда, я и смекнул, что рано или поздно он дождется. А с ним и я.

Катя обмерла в страхе, но Левушка тотчас метнулся к оставленному ружью, и в мгновение ока разбойник оказался на прицеле.

– Стой на месте, Григорий! – приказал Бронский.

– Ишь ты, шустрый воробышек! – насмешничал Гришка. – А ведь ты меня не убьешь, нет. Куда тебе! – Он приближался к Кате, ничуть не боясь нацеленного на него ружья. – Выстрелить в человека, это, брат, не так-то просто.

Юный правовед припал к ружью:

– Оставь нас, Гришка, иди своей дорогой, и я не буду стрелять.

Бронский не понимал, отчего медлит Катя, не кидается под его защиту. Между тем она достала из кармана золотой медальон.

– Если ты за этим пришел, то вот, забирай! – она бросила медальон Григорию.