Текст книги "Те же и граф (СИ)"

Автор книги: Ольга Тартынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 7

Те же и граф

Утром она проснулась раньше, чем могла бы. Что-то внутри мешало жить, как всегда. Вчерашняя Золушка улыбнулась, вспомнив прошедшую ночь. Какое забавное приключение. И как же похож этот Игорь на незабываемого Движинского. Но рождественская сказка закончилась, а жизнь продолжается. Надо приводить в порядок квартиру после празднества, позвонить маме, Милке все рассказать. Она, наверное, всю ночь умирала от любопытства.

Быстро стемнело. Маша включила елочные огоньки для уюта, и вдруг остро почувствовала невыносимую грусть. Грусть лежала где-то глубоко, и пока старая дева мыла посуду, подметала пол, она этого так не ощущала. А когда загорелась елка, припомнилась томная мелодия, твердые плечи под тканью костюма, насмешливые глаза...

Собачку завести, что ли? Как все старые девы. А то и слова некому молвить. Собака, конечно, никакой собеседник, но зато с ней можно разговаривать вслух, не рискуя прослыть сумасшедшей. Колосова не любила каникулы именно по той причине, что она оставалась непоправимо и безнадежно одна на протяжении всех каникулярных дней. Если, конечно, не гостила у мамы на даче или у Милки. Как будто подслушав ее мысли, позвонила мама. Поздравила дочь, повторила вчерашнее приглашение.

– Не знаю, мам. Может, приеду. Сейчас вот закончу уборку...

Милка, видно, спала еще. Она будет долго спать. У Толи телефон не отвечал. Странно. Маша позвонила по городскому, результат тот же. Впрочем, Толя говорил, что мама (Таня, то есть) уехала на дачу. Ну что ж. Не сидеть же в тоске у нарядной елки, когда все кругом радуются жизни. "Поеду к маме", – решила она. Потом не спеша приводила себя в порядок, обдумывала, что надеть. Да не все ли равно! Петровича соблазнять, что ли?

Когда она уже совсем была собрана и носилась по комнатам в поисках ключей, которые, как всегда, забросила неизвестно куда, позвонили в дверь. Звонок осторожный, Толин. И действительно, за дверью стоял он. Смотрел вопросительно и выжидающе.

– Проходи, – сказала Колосова и отступила вглубь прихожей.

– Я не вовремя? – спросил деликатный юноша.

– Нет-нет, что ты. Очень даже вовремя! – ответила Колосова, а про себя подумала: "И не придется ехать к маме!"

– Есть хочешь? – спросила и вспомнила, что ничего не ела с утра.

Толя, как всегда, отказался. Ну вот, теперь голодать неизвестно сколько. При юноше она стеснялась есть. Однако это пустяки. Зато вечер пройдет не зря, она не одна. Чтобы скрыть неприличную радость, Колосова закружила по кухне, ставя чайник и доставая чашки. Толя привычно устроился на стуле у окна, достал трубку. Все, как всегда. Будто и не было прошлой ночи и непрошеного гостя. К чему нам эти варианты? Нас и так все устраивает. А если что кому не нравится, так пусть не лезут в чужую жизнь. Маша налила чай, поставила перед юношей плетенку с давешними пирожными, зная, что все равно он ни к чему не притронется. Толя следил за каждым ее движением, щурился и пускал колечки дыма. Идиллия.

У "тайного общества" была идея: издать – пусть махонький, пусть крохотным тиражом! – сборник Толиных стихов. Колосова долго думала, прежде чем поделилась этим замыслом с юным поэтом. Не рано ли, не будет ли потом жалеть? Она посоветовала Толе проконсультироваться с профессионалами. Ну, или хотя бы с людьми, которые что-то смыслят в поэзии.

– Я не могу судить объективно, ты же понимаешь... – она краснела при этом, а Толя многозначительно улыбался. – Я обожаю твои стихи, и это ты знаешь.

Идея увлекла юного поэта. Какой же творческий человек откажется от такой возможности – обратиться к широкому читателю? Теперь предстояла большая работа: отобрать лучшие стихи, отпечатать, найти подходящее издательство, которое возьмется публиковать сборник. А потом самое трудное – деньги. Где взять деньги? Таня растила сына одна, лишнего не было никогда. У Маши тоже. Можно было, конечно, занять, попросить что-то у мамы, у Милки. Только как потом отдавать?

Но пока еще идея была на самой сладостной стадии – отбора стихов. Маша доставала тетрадки, куда юный поэт переписывал с клочков и листочков все имеющееся у него наследие. Процесс отбора заключался в последовательном чтении одного за другим стихотворений и окончательного решения: публиковать или нет. Маша читала, Толя решал, не забывая при этом спросить:

– А вы бы напечатали?

И тогда их души окончательно сливались в блаженном единстве.

Вот этому занятию они и предались в первый новогодний день. Колосова бесстыдно тонула в очаровании чувственных и пряных юношеских стихов. Они волновали, будоражили, затрагивали самые тонкие струнки души и, чего греха таить, тела, кажется, тоже. Все так непонятно, путано... Глаза Толи зажглись хрустальным лучами, и эти лучи, казалось, прожигали ее насквозь. Маша хлопала глазами, чтобы согнать набегающие от преизбытка чувств слезы. И все-таки, даже в такой трогательный момент, откуда-то из подсознания вынырнула ехидная цитатка из школьного сочинения: "Талант его сила и орудие".

Дело медленно, но верно двигалось к финалу, когда в дверь позвонили. Колосова сразу поняла, кто это. Как быстро она научилась различать его звонок! Орлов собственной персоной.

– Привет, – бросил он с порога, и вид у него был уже не такой победительный, как вчера.

– Что с вами? – невольно спросила сердобольная хозяйка. – Вы неважно выглядите.

– Спал в машине. Вот, зашел поблагодарить за праздник. Чаю дадите?

– Да, конечно, конечно, – засуетилась Маша. – Вы есть хотите?

– Не откажусь.

Она двинулась на кухню, а Игорь следом за ней. Увидев Толю, который сосредоточенно раскуривал трубку, гость хмыкнул:

– Те же и граф.

Юноша сдержанно кивнул в знак приветствия, а на реплику не ответил. Пока Маша хлопотала у плиты, соображая яичницу, мужчины строго молчали. Тягостную тишину нарушил телефонный звонок. Маша успела накрыть на стол, поставить перед Игорем остатки вчерашних деликатесов и тарелку с дымящейся яичницей. Последним жестом предложила гостю белоснежную салфетку и схватила трубку:

– Да?

Конечно, это Милка проснулась и тут же стала названивать по телефону.

– С Новым годом! Ну, давай рассказывай! – скомандовала подруга, явно настроенная на долгую беседу. Колосова зримо представила ее нежащейся в горячей ванне: в одной руке телефонная трубка, в другой – дымящаяся сигарета.

– Привет, Мил. Я тебе потом позвоню, хорошо?

– Ты что, не одна? – Маша представила, как Милка подпрыгнула в ванне.

– Да. Ну пока, – не дав подруге разразиться гневной тирадой, Колосова поспешно положила трубку.

Тарелка гостя была уже пуста. Ничего себе проголодался! Впрочем, она сама слюнки глотала: при Толе не очень-то разъешься. Маша безнадежно заглянула в холодильник в поисках чего-нибудь съестного, и в памяти не к месту всплыла очередная цитата из школьного сочинения: "Плюшкин уходил, звеня ключами, на поиски пищи для своей кучи".

Очевидно все еще голодный, Орлов вдруг, ни слова не говоря, поднялся и направился к входной двери. Не успела хозяйка и рта раскрыть, как дверь за ним захлопнулась. Колосова растерянно взглянула на Толю, который делал вид, что ничему не удивляется. Ну что ж... Странный гость странно поступает. Бывает. Только вот вернуться в прежнее состояние творческой эйфории уже не было никакой возможности. Толя напряженно молчал, а Колосова мысленно металась в поисках нужных слов. Ничего не придумывалось.

Чтобы как-то сгладить неловкость молчания, Маша взялась мыть посуду. Она сильно вздрогнула и чуть было не уронила чашку, когда хлопнула входная дверь, не запертая на замок. На кухне вновь нарисовался Орлов. Он свалил на стол пакеты, груженые всякой снедью. Маша ахнула:

– Что это?

– Еда, – коротко ответствовал мужчина и помог Маше разложить продукты в холодильнике и на полках кухонного шкафчика. Оттеснив Колосову от плиты, он взялся жарить мясо. Через плечо бросил в сторону Толи:

– Картошку чистить умеешь?

Толя, видно, обомлел от такой наглости, но ответил:

– Могу попробовать.

Маша с ужасом представила, как юный поэт в чистейшем черном свитере встанет к мойке под грязные брызги и возопила:

– Я сама!

Однако Орлов настроен был серьезно.

– Сидеть! – рявкнул он, и Маша шлепнулась на табурет.

– Ему полезно поучиться: в армии пригодится, – пояснил Орлов, всунув в руку поэта картофелечистку.

– А вы служили в армии? – удивилась почему-то Маша. Она опять подчинялась гостю, как под гипнозом.

– А как же, служил. Это теперь щенки бегают от армии, а мы свое оттрубили...

На удивление, Толя тоже подчинился Орлову и принялся неумело снимать кожуру с картошки.

Маша не могла на себя надивиться. Почему она до сих пор терпит этого нахала? Расхозяйничался. Покрикивает, ей слова не дает сказать. Однако она сидела и с восторгом наблюдала, как ловко он обращается со сковородкой, трепетно колдует над мясом, посыпая его солью и перцем. Просто поэма! Что странно, и Толя не протестует, покоряется!

Колосова вздыхала и млела, а надо бы насторожиться, наконец. Что нужно здесь этому красавцу? И куда он спешил, лаясь громко в трубку телефона? Теперь не спешит. "Может, я ему понравилась?" – с боязливой надеждой подумала старая дева. И тотчас отмахнулась от этой мысли, как от наваждения. Где там!

Однако идиллия продолжалась. Мясо пожарено, картошка уютно булькает в кастрюльке. Оглядев кухню взглядом полководца, Орлов закурил. Маша невольно дохнула дыма и закашлялась. Наглый гость посмотрел на нее с досадой и, схватив пепельницу, вышел из квартиры. Маша открыла было рот, чтобы его остановить, но так ничего и не произнесла. На кухне повисло напряженное молчание.

Толя опять взялся за трубку и вдруг спросил:

– Я могу покурить?

– Ну конечно, – Маша даже рассердилась: зачем спрашивать?

Юноша церемонно кивнул и раскурил табак. По кухне пополз запах вяленой вишни. Маша достала из шкафчика тарелки, расставила на столе. Орлов вернулся, принюхался, с подозрением оглядел компанию, но ничего не сказал. Затем сунул нос в кастрюлю с картошкой и заключил:

– Готова!

Слить воду он доверил Толе, а Маша с тревогой следила за каждым движением юноши и ерзала на стуле, боясь, что тот обожжется. Поэт двигался медленно, как во сне, однако с задачей справился.

Наконец-то можно было поесть! Колосова вновь умилилась аппетиту незваного гостя: даже смотреть, как он ест, было вкусно. Толя же едва притронулся к еде и почти сразу отставил тарелку. Он взялся было за трубку и тут же, моргнув, положил ее на место.

– Мясо восхитительно! – пробормотала Маша, ничуть не кривя душой.

– Ну так! – отозвался Игорь и весело подмигнул.

Колосова отчего-то безобразно покраснела и пугливо покосилась на Толю. Юный поэт задумчиво смотрел в окно.

Они молча пили чай с тирольским пирогом, и Маше казалось, что ничего вкуснее она не едала.

– Ну, как-то так! – произнес сытый Орлов. Он допивал чай и поднялся из-за стола.

– Спасибо, – вежливо сказал Толя и тоже встал.

– Покурим? – кивнул Орлов в сторону входной двери, но Толя не принял предложение. Он вопросительно глянул на Машу.

– Да курите уж здесь! – махнула она рукой и взялась складывать тарелки в мойку.

Однако Игорь не стал курить, а лишь насмешливо поглядывал на юного поэта, который набивал трубку ароматическим табаком. Толе явно было неуютно под этим взглядом, но он крепился. По долгу хозяйской чести Маша решила взять ситуацию под контроль.

– Толя, может, ты прочтешь что-нибудь из последнего?

Юный поэт сверкнул хрустальными глазами и произнес:

– Если это будет интересно присутствующим...

– Кто ж знает? Но мы послушаем, – снисходительно согласился Орлов.

Маша была готова броситься на защиту ученика, но Толя, кажется, не обиделся. Он достал из кармана свернутые листочки, прокашлялся, глотнул чая и начал читать несколько монотонно, в "авторской" манере.

Маша слушала, с упоением погружаясь в стихию поэтических страстей. На миг она даже забыла об Игоре, который с интересом наблюдал за ней. Толя внезапно умолк. Маша очнулась и вздрогнула, наткнувшись на пристальный взгляд Орлова. Его, видно, нимало не тронули изысканные рифмы и чудная мелодия стиха. Игорь молчал, на лице его рисовалась неприкрытая насмешка.

– Хорошо! – сказала Маша, обращаясь к поэту и силясь не раздражаться от дурацкой ухмылки недалекого типа. – Может, еще?

В голосе ее не было уверенности, и тонко чувствующий все ее настроения Толя сказал:

– А больше ничего нового нет.

Опять повисло неловкое молчание. Игорь, борясь с желанием курить, вертел в руках зажигалку и мрачно глядел на поэта. Толя решительно поднялся и, сославшись на какие-то дела, стал прощаться. Маша не удерживала его, лишь виновато пролепетала:

– Можно было бы и старое почитать...

– Человек торопится, у него дела, – встрял Орлов и услужливо подал юноше пальто.

Толя спокойно принял его, оделся и ушел, сказав на прощание:

– До свидания, Маша.

Игорю лишь сдержанно кивнул.

Они вернулись на кухню. Орлов повеселел.

– Так кто он тебе?

– Кто? – глупо спросила Маша.

– Да этот вот юноша бледный со взором горящим.

– Ишь, ты! – съязвила Колосова. – Мы знаем Брюсова?

– Брюсов? Что за кекс? – парировал Орлов.

Маша невольно рассмеялась.

– Поэт Серебряного века.

Игорь пожал плечами:

– Откуда ж нам, посконным, знать его? Мы в университетах не обучались... – И добавил: – Училка на уроках литературы обзывалась.

– А где обучались? – пропустив мимо ушей "училку", тотчас полюбопытствовала радушная хозяйка, подливая чай в чашку гостя.

Гость благодарно кивнул и не ответил. В этот момент зазвонил его телефон, который на диво долго молчал.

– Говори! – по обыкновению рявкнул в трубку Орлов. Маша опять вздрогнула.

Игорь некоторое время внимательно слушал, лицо его оставалось непроницаемым. Маша занялась посудой, давая понять, что ее ничуть не интересует частная жизнь малознакомого мужчины. Орлов сказал еще только одно слово:

– Понял! – и убрал телефон в карман.

Некоторое время он смотрел на хлопочущую хозяйку, затем проговорил:

– Ладно, пора и честь знать...

Однако не спешил подниматься. Колосова застыла в ожидании.

Она поймала себя на том, что ей вовсе не хочется отпускать нахального гостя. Это открытие развеселило и огорчило Машу. Вот не было печали! Да пусть идет! Что он Гекубе, что ему Гекуба?

Игорь задумчиво вертел в руках чайную ложку.

– Надо идти! – еще раз пробормотал он.

Очевидно было, что идти ему не хочется. Только вот Маша ли тому причиной? Нет, скорее то, что он услышал в телефоне. Тут ожил городской телефон. Конечно, это Милка не выдержала, бедолага.

– Ты чего не звонишь? – с места в карьер заорала она. – Я тут жду, жду!

– Ну, подожди еще немного, – мирно попросила Маша.

– Ты что, все еще не одна? А кто там у тебя? – в голосе явственно проступало непомерное любопытство. – Нет, Колосова, ты как хочешь, но я должна это видеть! Сейчас приеду к тебе. Накормлю своего охломона и поеду. Представляешь, что он сегодня вытворил?..

– Мил, подожди...

Однако Милка не слушала. Она что-то быстро говорила в трубку.

Игорь медленно поднялся и сделал знак рукой, что уходит, не желая мешать. Маша отрицательно потрясла головой, но Орлов все же двинулся к двери. Похлопав по карманам, он проверил, все ли на месте. Колосовой никак не удавалось вклиниться в речь подруги, а бросить трубку не пришло в голову. Она с сожалением следила за гостем, который открыл дверь, постоял немного на пороге, не оборачиваясь, затем кивнул и вышел.

Маша горестно вздохнула и сказала в трубку:

– Все, Мил, можешь не спешить. Я одна, как всегда.

Милка притихла.

– А кто был?

– Вот приедешь и расскажу.

Глава 8

«Месчане»

Милка Попова обладала ярко выраженной азиатской внешностью. Еще в студенческие годы она рассказывала что-то про отца японца, про самурайские корни. Какая-то удивительная романтическая история, в которой фигурировал японский дипломат или шпион, влюбившийся в красивую русскую женщину по фамилии Попова. Кажется, даже фотографии показывала, но, может быть, Маша сама уже домыслила их. Позже Милка не любила возвращаться к этой истории и никогда ее не пересказывала. Она, конечно, была ужасной выдумщицей, могла и приврать, но полностью придумать – вряд ли. Тем более что Маша видела у Милки дома портрет мужчины, похожего на японца. А мама ее жила не в Москве, где-то в глубинке.

У мамы первые годы жил и сынок Милки Владик. Попова в институт пришла уже с ребенком. Учились они с Машей на вечернем отделении. Кто отец ребенка, так и осталось для всех тайной, Милка никогда не говорила о нем. Она не вышла замуж и пробавлялась случайными связями или более менее долгим сожительством. Замуж принципиально не хотела.

– Зачем это мне? – говорила она. – Грязные носки стирать?

Сейчас у нее был какой-то Геннадий, гастарбайтер из Молдавии или с Украины. Попова отличалась волюнтаризмом в отношениях со всеми, кроме близких мужчин. Маша диву давалась, какую власть над ней забрал этот Геннадий. И куда всякий раз девалась та сорви-голова, спорщица, редкостная упрямица с трудным характером, когда она представала пред мужские очи?..

Милка появилась через час. Она прихватила с собой новогодних закусок и салатиков, бутылку шампанского. Войдя в комнату, внимательно осмотрела все вокруг и даже принюхалась.

– Запах одеколона, вишневый табак – это что?

– Не знаю, какой запах? – пожала плечами Колосова. – Толя, ученик, курил табак, это да. А вот запах одеколона может быть и не его...

Она красноречиво вздохнула, и Милка заторопилась:

– Здесь или на кухне? – спросила, подняв бутылку с шампанским.

– Давай на кухне, – Маша поспешила увезти гостью из убранной и сияющей первозданной чистотой комнаты. – Там и уютнее будет.

Они быстренько накрыли кухонный стол, Маша принесла из шкафа хрустальные бокалы, разлили шампанского и выпили за Новый год. Милка все озиралась по сторонам, словно пыталась обнаружить следы ночной оргии. Не найдя ничего криминального, вздохнула и скомандовала:

– Рассказывай!

Маша была рада возможности поговорить о странном незнакомце, который теперь уже казался ей совсем родным. Она подробно изложила всю историю знакомства с Игорем, со смехом рассказала о его появления в новогоднюю ночь, о реакции на Толю.

– Как, ты говоришь, его зовут? – переспросила Милка?

– Игорь. Да, сейчас!

Маша бросилась искать визитку, которую Орлов отдал ей после новогодней ночи. Она совершенно не помнила, куда положила ее. Перерыв многострадальную сумку, она искала на столе в комнате, на всех полках и стеллажах.

– Да что ты ищешь? – недоумевала Милка.

– Его визитку. Представляешь, ее нигде нет.

Маша уселась на стул в расстроенных чувствах.

– Как же я теперь его найду? Я же его фактически выставила, он может больше и не позвонить...

– Делов-то! – махнула рукой Милка. – А на что социальные сети? Наверняка где-нибудь засветился твой князь Игорь. Давай посмотрим!

У Колосовой не было ноутбука, а служебный она держала на кафедре. Пришлось идти в комнату, включать стационарный компьютер. На запрос выскочило огромное количество Орловых Игорей. Но среди них не было того, вихрастого. Милка не унывала.

– Сейчас на другом сайте поищем, не паникуй.

На другом сайте та же картина. Маша заволновалась по-настоящему. Милка неутомимо искала и поминутно спрашивала:

– Не этот? Вроде Москва.

Не этот. И не этот. Когда Маша поняла, что может вообще не найти Орлова, она испугалась по-настоящему.

Ни с чем они вернулись на кухню. Милка предложила тост, но Маше уже ничего не хотелось.

– Да брось ты, найдется твой романтический герой! – пыталась взбодрить ее Попова. – Подожди, я тут принесла новые перлы для твоей копилки.

Зная о том, что Маша записывает смешные выражения из школьных сочинений, Попова периодически поставляла их подруге. Порывшись в сумке, она достала толстый еженедельник в обложке из натуральной кожи, привезенный из Флоренции, предмет зависти Маши Колосовой. Та обожала всевозможные записные книжки, толстые тетради, всякую канцелярскую чепуху. Часто говорила, что теряет голову, когда заходит в отдел, где продаются еженедельники и записные книжки. Ее спасало, что цены на все это богатство были неимоверные, а с ее-то зарплатой...

– Записывать будешь? – подстегнула Машу подруга, такая же училка, как и сама Маша. – Тут так, по мелочи.

Колосова принесла довольно потрепанную тетрадь в твердой картонной обложке и приготовилась писать.

– Пиши. "Наташа помогает раненым, отдавая им поводья".

– Они что, не знают, что такое подводы? – подивилась Колосова.

– Да откуда им знать? Но дело не в этом. Просто они списывали, незнакомое слово попалось, вот и переврали. Пиши дальше: "На преступление он пошел по нужде".

– Бедный! – фыркнула Маша, строча в книге.

– Фамилия купца из "Войны и мира", – диктовала дальше Милка, – ну, того, что свою лавку в Смоленске поджег: Ферамонтов.

– Ну да, слово "феромоны" им сейчас понятнее, чем имя Ферапонт.

– "Сначала Ростов даже струсил в первой встрече с французами, а в конце уже женился и стал главой своего имения".

– Логично, – снова фыркнула Маша.

– Вот еще. "К сожалению, в Андрея Болконского снаряд всегда попадал в начале боя".

–Ну не везло же парню...– улыбаясь, прокомментировала Маша.

– И совсем блошки: "месчане", "цыганин", "горчиха" Бэла.

– В смысле "горянка"? – автоматически поинтересовалась Маша.

– Ну, наверно.

Милка порылась в своем кондуите:

– А вот это коронное! Из старого. – И она прочла интимно: – "Чтобы сводить концы с концами, Родион иногда посещал старуху-процентщицу".

– Ах, он шалун! – невольно засмеялась Маша. Полистав страницы своей потрепанной книжки, она предложила: – А вот угадай, кто это? "Ледяная статуя, не живущая, но когда-нибудь умирающая и бесследно исчезающая, не оставив даже мокрого места"?

Милка не задумываясь ответила:

– Элен Курагина, что ли? Да, метафоры им особенно удаются. Твои гении, оказывается, тоже не промах.

– Мил, они гении в физике и математике, ты же знаешь.

Милка действительно все знала про учеников Колосовой. Они исключительно талантливые ребята, прекрасно поют, пишут стихи и удачные стилизации, шпарят наизусть целые поэмы Маяковского и Есенина. А еще обладают актерскими способностями и разыгрывают целые спектакли на уроках литературы, инсценируя стихи или драматургические отрывки.

Однако время меняется, меняются и ученики. Маша жаловалась, что с каждым годом поступающие в школу ребята все менее подготовлены, менее активны, менее заинтересованы. Читательский багаж невелик, программу не осваивают. Прагматичны и расчетливы. Запрет на ноутбуки и планшеты во время уроков воспринимают как драму, с которой не могут смириться до конца учебного года. Литературу считают лишним предметом, необязательным. Колосова осознавала, что с годами и она сама меняется, и все больше между ней и учениками поколенческий разрыв и меньше понимания. Это неизбежно.

– Как только окончательно перестану их понимать, я уйду из школы, – говорила она каждый год, но все не уходила. Все еще казалось, что понимает этих умных, независимых, но таких еще маленьких детей.

Оправдывала себя:

– Если не я, то кто же?

– Давай выпьем за то, чтобы литературу не исключили из программы средней школы, а то все идет к тому! – произнесла тост Милка, и они с чувством выпили.

Нет, не за себя боялись училки. У каждой был путь к отступлению, если что. Боялись другого. Холодных равнодушных глаз, расчетливого зла, невежественной амбициозности, торжествующего хамства. Общество, воспитывающее потребителей, не считающихся ни с чем, кроме своего блага, обречено. Откуда нынешним юным черпать иные истины? Тут еще эта, прости Господи, реформа образовательная. Система ЕГЭ приучает школьников к мысли, что где-то есть готовые ответы, поэтому думать вовсе не обязательно. Вот и не думают, списывают все повально из интернета.

Разумеется, рано или поздно человек тянется к классике за духовной пищей. Прочтут и они, нынешние юные, что-то. Однако прочтут ли, если не сформировать вкус с юных лет? Если не приучить к духовной работе?

– Да когда же им читать-то потом? – возражала Милка. – Загруженным работой, семейными проблемами? И что они своим детям смогут дать в таком случае?

– Любовь, прежде всего, – отвечала Маша. – Без любви ничто не поможет: ни начитанность, ни ум, ни материальное благополучие.

– Любить тоже можно по-разному, – проворчала Милка. – Вон у меня в классе есть такой Дима Малышев. Уж так его мама любит, шагу свободно ступить не дает. Звонит мне каждый день, требует полного отчета. Димка стесняется, молчит, но вижу, что переживает. Задушит она его своей материнской любовью. Тоже одинокая...

Колосова приуныла. Милка напомнила ей об одной ретивой родительнице, которая терроризировала Машу с начала учебного года. Тоже единственный сын и свет в окне. Сначала беспокоилась, что ее чадо не натаскивают на ЕГЭ по русскому языку, но это не только по Машиной части. Ведь Маша ведет литературу, а есть еще и русисты. Потом мама Коли Бородина стала отслеживать программу, беспокоясь, все ли ее дитя успеет освоить до получения аттестата. И, конечно же, ее беспокоили оценки сына, не всегда высокие.

Ходят слухи, что аттестат скоро снова будет учитываться при поступлении. У нее возникали вопросы и по программе, которую давала Колосова. Надо ли детям так подробно изучать серебряный век, и почему так мало советских авторов? И так бесконечно. Причем, встречаться с Машей она почему-то не хотела, а действовала преимущественно через завкафедрой или директора.

Только однажды позвонила. Никакого хамства или брани, конечно, она не допустила, была безупречно вежлива и даже оговорилась:

– Дети от вас без ума!

Однако под внешней доброжелательностью скрывалась какая-то необъяснимая неприязнь. Маша никак не могла понять суть недовольства Колиной мамы. Из-за нее жила как на вулкане. Начальство должно было реагировать, поэтому пришлось предъявлять авторскую программу, по которой Маша работала, объясняться с завкафедрой. Тот, конечно, больше для проформы, попросил Колосову что-то учесть из требований дотошной родительницы.

Естественно, многое из программы не успевали проходить. Во-первых, потому что школьники упорно не хотели читать Бунина или Андреева. Приходилось читать вслух в классе, иначе, о чем с ними беседовать? Во-вторых, много часов пропадало из-за праздников, диспансеризации, олимпиад и прочих мероприятий, не имеющих отношения к учебному процессу. В-третьих, сократили количество часов литературы, а программа осталась прежней. Маша и так уже сжала весь материал до предела, жалко же. Словом, придраться всегда есть к чему.

– Надо отдать должное Коле, – рассказывала она Милке, – он ведет себя достойно. Занимается с большим интересом, ребенок думающий, но знает себе цену. Первое время пришлось с ним пободаться. Зато сейчас у нас, кажется, взаимопонимание.

– А мамашка что же, ревнует? – спросила Милка.

Маше не приходило это в голову. Сейчас она припомнила претензии Колиной мамы и интонации, с которыми та их проговаривала. Да, что-то в этом есть!

– Кто знает. Может, и ревнует. Она с таким недовольством сказала: "Нет, конечно, дети вас обожают!" А дальше шло продолжение, вроде как не за что обожать. Понимаешь?

– А она кто?

– Бородина? Не знаю, надо посмотреть в журнале. А что?

– Может, она тоже педагог со стажем? – предположила Милка. – Тогда тут ревность двойная. Ты поинтересуйся. Она очень даже может напакостить тебе!

– Зачем? – искренне изумилась Колосова. – Ладно бы Коля плохо учился или я его как-то обижала. Нет же.

– Я всегда говорила, что ты ни черта не смыслишь в людях! – сделала вывод Милка, а Маша задумалась над сказанным.

– Нет, отчего же? – наконец отозвалась она. – Может, я просто не могу сформулировать какие-то вещи, но чувствовать-то чувствую. Бородина неприятна тем, что мягко стелет, но жестко спать. И я ей почему-то мешаю жить.

– Да уж, – непонятно хмыкнула Милка, но продолжать не стала.

Они выпили чаю с давешними пирожными, поболтали о пустяках, и Милка засобиралась домой.

– Ты хвалила Прилепина, – вспомнила она. – Дай почитать, а то я не нашла его трудов в электронном виде.

Маша теперь редко покупала книги, уж больно не по карману, но если все же покупала, то потом расставалась с ними с трудом. Она стоически взяла с полки томик и подала его Милке.

– Только ты верни ее мне, Мил! Я сама могу забыть, ты знаешь...

– О чем речь, конечно! – легкомысленно ответила Попова. – Ну ладно, поздно уже. Гена и так не хотел меня отпускать...

Она сказала это со скрытой гордостью, а Маше стало грустно. У Милки был сын, ее ждал Гена, пусть не муж, но человек, который был ей близок. А Маша оставалась опять в одиночестве. Где же Орлов?.. И Толя? Закрыв за подругой дверь, одинокая дева направилась в комнату и еще раз тщательно прошарила все места, куда могла завалиться визитка Игоря. Ее нигде не было.