Текст книги "Те же и граф (СИ)"

Автор книги: Ольга Тартынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4

Человек не одинок

Всю дорогу домой Колосова боролась с искушением набрать номер телефона Игоря. Однако ей хотелось поговорить с ним в комфортных условиях, когда слышишь малейшую модуляцию голоса, не говоря уж о словах. Маша решила позвонить из дома, если Орлов не опередит ее. Ждала и боялась, что позвонит: в метро ведь ничего не слышно, да и на улице тоже машины шумят. Игорь не позвонил.

Маша вошла в квартиру, сняла пальто и ботинки. Почувствовала зверский голод, как всегда. Даже усталость не перебила его. Быстро переодевшись в домашнее платье, Колосова поспешила на кухню. Разогрела суп, налила в тарелку, сделал бутерброд с маслом и сыром, поднесла ко рту и услышала звонок мобильного телефона, лежавшего на подоконнике.

Вздрогнув от неожиданности, Маша уронила бутерброд в тарелку с супом. Вылавливая его из горячей жидкости, еще и обожглась. Вытерев пальцы о полотенце, она схватила трезвонивший телефон.

– Ты почему не отвечаешь? – вместо привета проорал Игорь.

– Я была на уроке, – виновато промямлила Колосова.

– Сейчас? У тебя же давно все закончилось. Ты где? – наседал Орлов.

– Дома, – пролепетала Маша.

– Одна?

– Конечно, одна, – пришла в себя Колосова. – С кем же еще?

– Ну, мало ли, – хмыкнул Орлов. – Может, у тебя там пригрелся какой-нибудь гений доморощенный или еще кто.

– Если и пригрелся, так и что? – возмутилась Маша. – Ты меня вспомнил вдруг, по какому поводу?

Игорь не сразу ответил.

– Скажи, ты звонила Косте Веденееву? – спросил он совсем другим тоном.

– А кто это такой? – удивилась Маша.

– Понятно, не звонила. Я тебе зачем его телефон давал? – рассвирепел Орлов.

– А! – вспомнила Маша. – Это продюсер с телевидения? Нет, не звонила. Зачем? Мы с Сашей Федоровым, отцом Родионом, поговорили. Он сказал, что я свое место занимаю, а от добра добра не ищут.

– Да, он говорил мне, что был у тебя в школе... – совсем уже смиренно сказал Игорь, и Маше это не понравилось.

– Если так дальше пойдет, может, и позвоню еще, – сказала она примиряюще.

– Как "так"? – тотчас спросил Орлов.

Колосова сама не знала, что имела в виду.

– Ну, в моей жизни... – невнятно пробормотала она. – Надо что-то менять, в конце концов. Я же не могу до старости так...

Она поняла, что больше ни слова не произнесет, расплачется.

– У тебя что-то случилось? – встревожился Игорь.

– Почему ты не приезжаешь больше? – едва выговорила Маша и невольно всхлипнула.

– Я не могу, прости, – ответил Орлов таким тоном, что Маша испугалась. Она не сразу поняла, что его уже нет в трубке, отключился.

Вот и поговорили. Маша смотрела на остывающий суп и не могла проглотить ни ложки...

Не случайно она вспомнила Сашу Федорова. Он вошел в ее жизнь как нечто непреложное, дорогое, светлое. Знать, что он есть, было радостно и важно. Само существование этого человека давало надежду и, конечно, его молитва – Колосова была уверена в этом – необходима миру и лично ей, Маше. Почему это так, она не пыталась понять, так было, и все. Саша познакомил ее с песнями иеромонаха Романа и "светлого отрока" Максима Трошина, и теперь она часто слушала их. Серебряный, волшебный голос юного певца и высокий напев отца Романа наполняли сердце светом и радостью, уносили ввысь, к Богу.

Саша приехал тогда по звонку Орлова. Маша была несколько разочарована: она ведь ждала самого Игоря и к приему незнакомых гостей совсем не была готова. Однако Саша оказался на диво комфортным и ненавязчивым гостем. Более того, потом у Маши возникло чувство, что она должна поблагодарить Игоря за это знакомство. Пока отец Родион был в ее доме, Колосова не вспоминала о своем одиночестве, об обманутых надеждах, не тосковала по Орлову.

Как так получилось, она не могла понять. Было чувство теплоты, исходящей от красивого, сильного мужчины, не предназначенного для мирской жизни. За вечер, который они проговорили на кухне, сидя за чаем после скромного ужина, Маша, кажется, рассказала о себе все. Она не заметила, как совершенно незнакомый доселе человек сделался необыкновенно близким. Ему можно было довериться, как самой себе.

Участие Саши было не показным, не формальным, такие вещи Колосова нутром чуяла. Саша слушал заинтересованно, задавал вопросы между делом, отпускал замечания, и незаметно для себя Маша раскрыла перед ним всю жизнь как на ладони. Про Игоря только говорила осторожно. Был, конечно, соблазн расспросить о нем о. Родиона, все-таки они друзья, однокурсники. Однако Саша как-то хитро увел беседу в сторону, и вопросы сами собой отпали.

И что еще ее поразило: после долгого разговора, когда болтала, в основном, она, не осталось чувства досады и опустошенности, как это обычно бывает после откровенных разговоров.

Маше, конечно же, захотелось поделиться этим чудесным приобретением, и она упросила Федорова выступить перед ее ребятами в школе. И даже неважно было, с чем он выступит, о чем будет говорить.

– Просто побеседуйте с ними, расскажите о себе, как вы пришли к Богу. Это всегда интересно, а им, как пример. Почему вы избрали такой путь, что за люди вас окружали и окружают.

– Да, о людях я расскажу, – согласно кивнул о. Родион. – Людей мне Бог послал по большей части духовных, боговдохновенных.

Только потом Маша узнала, что из-за выступления о. Родион пропустил свой поезд до Пскова, и ему пришлось взять новый билет.

На другой день они поехали в школу вместе. На кафедре о. Родиона встретили приветливо, напоили чаем, попросили выступить и в других классах. Саша не отказался, он безропотно отработал полноценный рабочий день, а это даже для профессионала непросто.

Маша, конечно, присутствовала в своих классах на его выступлении. Ей самой было интересно послушать, посмотреть на реакцию ребят, может, и поучиться чему-нибудь. Она при всякой возможности училась. Машу обрадовало чувство юмора Саши в общении с детьми, мягкая ирония по отношению к самому себе. Люди духовного звания всегда казались ей суровыми, сосредоточенными, неулыбчивыми. Будто им не по чину смеяться и шутить. Отец Родион понимал, что перед ним дети, рассказывал много забавного из своей жизни, но и поучительного тоже.

Он родился в вологодском селе в семье учительницы и плотника. Поступил на биофак Московского университета, прекрасно учился. В студенческие годы познакомился с трудами своего земляка святителя Игнатия Брянчанинова. Его "Аскетические опыты" произвели сильное действие на юного искателя. А "Плач инока о брате его, впадшем в искушение греховное", написанное почти мальчиком, просто пронзил до основ.

Уже в студенческие годы определилась судьба будущего иеромонаха Родиона. Девяностые годы ломали человека на свой лад, разрушая прежние духовные основы и лишая каких-либо зацепок. В эти годы многие молодые люди избирали путь ухода от мирской жизни в разных формах. Уезжали в деревни, создавали общины. Тогда же случился разгул всяких мистических учений, чуждых духовных практик, сектантства, лжепророков: Аум-синрикё, пасторы в русских деревнях и селах, пророк Виссарион, объявивший себя новым воплощением Христа и много других. Виссарион заманил людей в Минусинск и основал там общину. Люди бросили родных детей, семьи, продали квартиры и уехали в никуда.

Новоявленные пророки и мессии пользовались растерянностью бывших советских людей, стоявших над бездной, завлекали их в смертельные ловушки. К концу девяностых источник иссяк, православная церковь пыталась противостоять потоку лжи и обмана. Однако силы ее были подорваны многолетними гонениями и истреблением священства на протяжении всего двадцатого века. Уходили в скиты, рукополагались в священство новые, молодые силы, населяли открывающиеся монастыри и пустыни. Для Саши Федорова это был естественный путь, ему всегда казалось, что он предназначен для монашества.

Он рассказывал интересно, с забавными подробностями. Маша навострила уши, когда о. Родион заговорил о литературе, о творчестве. Он говорил, что русская классическая литература несет духовный свет, обращена к высокому в человеке, пробуждает его нравственные силы и голос совести.

Конечно, искусство может и низвергать во мрак, если оно не осенено Божьей благодатью. Писатель сам должен понимать, что ответит за каждое слово. А им, читающим, насыщающимся из литературного источника, тоже не худо бы разбираться, кто диктует эти строки, и не поддаваться соблазну искусства.

Ребята слушали с явным интересом, в их внимании чувствовалось уважение к человеку, имеющему твердые убеждения, несущему свою истину. Они рискнули заговорить об относительности нравственных понятий. Это любимая тема нынешних подростков. О. Родион спокойно и вполне компетентно разбивал все их доводы. Маше показалось, что даже самый отъявленный скептик, рыжий Егор Бахтин из 11 "Б", крепко задумался.

Когда Саша Федоров уехал, Колосова почувствовала пустоту и одиночество вдвое болезненнее. Она вспоминала его слова:

– Человек никогда не бывает одинок. Даже тогда, когда ему невыносимо одиноко. Отец наш небесный всегда рядом, надо только обратиться к нему.

Маша пробовала молиться, но у нее не получалось. Слишком долго жила в одиночестве, не пуская никого в свой мир. Понимала, что нужно довериться Богу слепо, как дитя, но не могла. Слишком много вопросов рождалось в ее разумной голове. А Саша говорил, что нужно принять по-детски, впустить в себя веру...

– Вот и сиди на кухне, хлебай свой остывший суп и не мечтай о мужчинах, которые не хотят тебя видеть и вспоминать о тебе, – зло проговорила Маша вслух и не выдержала, расплакалась.

Глава 5

Уже завтра

– Я не хочу есть! – хныкал Петька, отказываясь от овсянки. А нужно было принимать лекарства, перед этим обязательно поесть.

Петька заболел, да еще с такой высокой температурой! Катя не пошла на работу, пообещав Юльке все возможное сделать дома. Юлька нервничала, работы, как назло, навалилось много, но что делать. Игорь тоже не мог сейчас бросить на произвол судьбы свое агентство.

– Ангина, – сказал врач, явившийся по вызову. – С гнойными нарывами.

Петька плакал, не давал смотреть горло. Ему было больно глотать.

– Больше кислого пить сейчас, – рекомендовал доктор. – Я выпишу вам антибиотики на всякий случай, но пока не давайте, понаблюдайте. Если через три дня температура не спадет, начинайте давать.

Температура не спадала, и Катя сходила с ума. И понятно, что она забыла про день регистрации брака. Да и до того ли. Вечером, когда, измученная страхом за ребенка, измотанная его капризами и попытками заставить его пить клюквенный морс, Катя вышла на кухню и случайно бросила взгляд на календарь, висевший над столом. Дата регистрации была обведена красным кружочком.

– Завтра? – похолодела Катя. – Уже завтра?

Она бросилась звонить Игорю, который все еще не вернулся с работы.

– Игорь, ты помнишь, что у нас завтра? – спросила она с ходу.

– Как Петька? – не слушая ее, перебил Орлов.

– Температура 39. Только что дала жаропонижающее, он лежит, надеюсь, уснет.

– Может, пора давать антибиотик? – тревожился Игорь. – Ты что-нибудь делаешь?

– Делаю, – со вздохом отвечала Катя. – Пшикаю горло люголевым спреем, очищаю от гноя. Подождем еще. Антибиотики только в крайнем случае, врач сказал.

– А температура под сорок – это не крайний случай? – нервничал Игорь.

– Три дня ждем, а потом, если ничего не изменится, антибиотики, – терпеливо разъясняла Катя.

Она уже сомневалась, надо ли напоминать Игорю о завтрашнем событии. Он был расстроен болезнью ребенка, да и на работе какие-то проблемы. Во время разговора его несколько раз отвлекали.

– Как это нет лицензии? – слушала Катя в трубке его ругань. – Пусть не морочит мне голову, несет лицензию. Добудет, это его проблема.

Катя сказала:

– Ладно, все, пока.

Понятно, он не помнит. Да и надо ли удивляться, если она сама благополучно забыла об этой важной дате.

Вспомнила тот день, когда подавали заявление в ЗАГС. Молча, сосредоточенно заполняли свою анкету. По соседству молодая пара веселилась, трудясь над бумажками. Они толкались, хихикали, задавали друг другу нелепые вопросы. Катя с завистью смотрела на них. Она спросила только:

– Фамилию твою брать?

Игорь пожал плечами:

– Как хочешь. Но, пожалуй, лучше, когда у всех в семье одна фамилия.

И она написала в анкете, что возьмет после брака фамилию мужа.

Катя решила не напоминать ему о регистрации. Все равно ничего не выйдет: вряд ли до завтра Петька выздоровеет, с таким-то горлом. Не судьба. В конце концов, можно перенести на другой день.

– Мама! – услышала она хриплый Петькин голос и побежала на зов.

Попыталась влить в ребенка хоть немного морса, но Петька кашлял, ревел и не желал глотать. Ему было совсем плохо, и Катя ощутила знакомый холодок почти животного страха за сына. Она, конечно, умела справляться с ним, но сейчас, когда сама была в полном раздрыге, по сути, без моральной поддержки, это далось ей нелегко. Сердце колотилось, холодный пот выступил на лбу, но Катя спокойно сказала:

– Ничего, малыш, скоро все пройдет. Давай-ка попей. Это нужно.

Она совершенно выбилась из сил, когда вернулся Игорь. Бросил ей:

– Привет!

Разделся в прихожей, вымыл руки и сразу прошел к уснувшему наконец Петьке. Катя сидела на кухне с горячим кофе и не могла пошевелиться. Надо было разогреть Игорю ужин, покормить его, заварить свежий чай, но она сидела, как каменное изваяние, символизирующее безысходность. Орлов вошел на кухню с предсказуемым вопросом:

– Как он?

– Уснул.

– Да, я видел. Ты температуру мерила перед сном?

– Мерила. Тридцать восемь и шесть, и это после жаропонижающего.

"Его волнует только Петька, а я – постольку поскольку. И зачем тогда вся эта комедия с регистрацией? – думала с горечью Катя. – Я не чувствую его плеча, рядом со мной только оболочка. Пустая оболочка. Даже глаза какие-то мертвые, когда он смотрит на меня. Да он и не смотрит. Что ему до меня?"

– Ты есть будешь? – спросила она, не двигаясь с места.

– Нет, не хочу. Я поел в офисе.

"Вот, даже не ест дома. Зачем я ему? Зачем тогда вся эта показуха?" Она силилась отогнать дурные мысли, все-таки ребенок болеет, о нем надо думать, но обида не давала покоя. Напомнить или не надо?

Катя посмотрела на Игоря, который сам поставил чайник, чтобы заварить чай, и сел на табурет. Вид у него был измученный.

– Игорь, – тихо окликнула его Катя.

– Что? – отозвался он, думая о своем и глядя на шумевший чайник.

– Ты помнишь, что у нас завтра?

– А что у нас завтра? – машинально переспросил Орлов.

Тут у Кати зазвонил телефон. Она вздрогнула, когда увидела в светящемся окошечке "Юра". Поколебавшись, взяла трубку.

– Ало?

– Кать, ты чего не приехала-то? – спросил Татаринцев. – Я тут винишко припас, из Италии прямиком.

– У меня ребенок заболел, – ответила Катя, поглядывая на Игоря, который поднялся и вышел, чтобы не мешать. – Прости, я не позвонила, так все навалилось. Температура все время очень высокая, я просто распсиховалась, все забыла...

– Да ничего, не парься. Я сам поздно пришел, мотался по городу. Давай созвонимся тогда, что ли. Когда выздоровеет ребенок.

– Хорошо, – согласилась Катя, – но не раньше, чем через неделю, я думаю.

Они попрощались, и Катя положила телефон на стол. "Это хорошо, что я не успела сказать про регистрацию, – машинально подумала она и тотчас испугалась: – Выходит, я сознательно оттягиваю момент, когда все будет решено? Нет, это неправильно, нехорошо! Надо сказать..."

Катя уже было направилась в гостиную, где Игорь включил телевизор, но тут из детской послышался кашель и хныканье Петьки. Он проснулся, надо было дать ему питье, закапать в нос капли, смазать горло. Катя прошла мимо гостиной, где шумел телевизор. Мимоходом заглянув туда, она увидела Игоря, сидевшего без движения и смотревшего в одну точку.

Повозившись с Петькой, дождавшись, когда он снова утихнет, Катя пошла на кухню, чтобы отнести пустой стакан и лекарства. Игорь курил у раскрытого окна.

– Ничего? – разгоняя дым рукой, спросил он запоздало разрешенья.

– Ничего, – ответила Катя.

Она устала, хотела спать, и уже не было сил напоминать Игорю о завтрашнем событии, которое так и так придется отменить.

– Спокойной ночи, – сказала она и повернулась, чтобы выйти.

– Кать, – позвал Орлов, – так что ты хотела сказать?

Катя вздохнула и нехотя произнесла:

– Завтра пятнадцатое, мы должны были расписываться.

Игорь взглянул на календарь.

– И что, почему "должны были"? Ты передумала?

Катя рассердилась.

– Ну, ты же понимаешь, я не брошу Петьку в таком состоянии дома, даже с мамой! Вот выздоровеет, тогда...

– Конечно, – покладисто ответил Орлов. – Я позвоню завтра в ЗАГС и попрошу перенести на другой день.

Катя кивнула и направилась к себе. Тоска сжала ее сердце. Помимо тревоги за сына ее мучило чувство, что все делается не так как надо. А как надо, она пока не знала.

Глава 6

Бой с барсом

Она пришла наконец.

Вернее, "все-таки", а не "наконец". Не очень-то Колосова ее ждала. Однако было ощущение, что нарыв прорвался. Мама Коли Бородина караулила Машу возле кафедры.

– Вы Мария Кирилловна? – спросила она, хотя было очевидно, что прекрасно знает, кто перед ней.

– Да. А вы?..

– Я мама Коли Бородина, – ответила та

Это прозвучало почти как "Я – мама Стифлера". "Господи, какой мусор у меня в голове!" – еще подумала Маша и пригласила даму войти на кафедру. По счастливой случайности там никого не оказалось. Наверное, все уже разошлись по домам.

– Присаживайтесь, – предложила Мария Кирилловна и сама села за стол напротив. – Я вас слушаю.

Дама выдержала многозначительную паузу, разглядывая жертву, чтобы и Маша тоже имела возможность ее рассмотреть. Ну, что сказать. Выглядела она великолепно, мама Коли Бородина. Ухоженная, безупречный макияж, стильная одежда. Только вот что ей, такой красивой и властной, явно не бедной, нужно от нищего старшего преподавателя Колосовой?

– Я ознакомилась с вашим тематическим планом, – начала она не спеша...

Закончился восьмой урок. Маша устала и мечтала об ужине, даже не об обеде. Она никогда не ходила обедать в школьную столовую, считая это неудобным. Просто не могла есть под прицелом ученических глаз. Под ложечкой сосало, а от выпитого чая бурлило в животе. Однако на нее смотрели далеко не дружественный глаза и что-то выпытывали.

– Так, и что? – любезно спросила Колосова.

– И еще изучила журнал 11 "Б".

Она снова выдержала паузу. Эта многозначительность стала надоедать Маше.

– Так, – кивнула она, чувствуя, что раздражается.

"Ну уж нет, я тебе не дам повода для торжества!" – подумала она и постаралась взять себя в руки.

– Сопоставив то и другое, я увидела несоответствие. Не понимаю, почему ваше руководство не придает этому значение!

– Чему? Несоответствию? – невинно спросила Маша.

– Да. Ведь по плану у вас одно количество часов, а по факту – совсем другое. И я поняла, почему это происходит.

"Надо же! – подумала Колосова. – Какой сыщицкий талант пропадает!"

– Интересно, – с улыбкой произнесла она.

– В плане у вас указано, что один час в неделю обязательная подготовка к ЕГЭ по русскому языку. А на самом деле вы тратите этот час на литературу! – она торжествовала все-таки. – И дети не получают должной подготовки к ЕГЭ.

– Вы не волнуйтесь, – как можно мягче сказала Маша, – все они получают. Во втором семестре я все же отдала этот час на подготовку. Тренировочные ЕГЭ мы регулярно проводим в масштабе всей школы. Хоть и жалко тратить время в выпускном классе на переливание из пустого в порожнее.

– Как это "жалко"? – не выдержала роли мама Коли, и в голосе ее появились истерические нотки. – Дети должны быть хорошо подготовлены, иначе они не наберут нужных баллов!

Маша понимала, что нет смысла объяснять ей что-либо, но попробовала:

– Ну, вы же не готовитесь специально, когда идете сдавать кровь или проходите собеседование при поступлении на работу. Тест – это всего лишь тест, проверка общих знаний, которые, увы, не появятся, если мы на уроках будем готовиться к ЕГЭ, а не получать эти знания.

– Дети должны сдать ЕГЭ на высокие баллы! – отчеканила Бородина. – Если они не доберут баллов, в этом будете виноваты вы.

– А не они, что плохо учились в школе? – усмехнулась Маша.

– И в этом тоже виноваты вы. Не сумели заинтересовать своим предметом, плохо объясняете.

– Возможно, – смиренно согласилась Мария Кирилловна. – Но вашему Коле провал не грозит. Он прекрасно справляется с материалом, активно работает на уроках, блестяще пишет сочинения и всегда вовремя сдает зачеты. И вообще, умный мальчик, начитанный, думающий. В этом, конечно, ваша заслуга. Полагаю, он прекрасно справится с ЕГЭ и с выпускным сочинением.

Бородина умолкла. Она смотрела на сидевшую перед ней с доброжелательной улыбкой Машу и явно переживала внутреннюю борьбу.

– Вы рекомендовали для прочтения школьникам рассказ Бунина "Легкое дыхание". Но ведь, простите, это что за пример для детей? Мой сын совершенно справедливо называет героиню девицей легкого поведения.

Маша невольно хмыкнула, чем, кажется, разъярила собеседницу.

– Вам это смешно? – зловеще, как показалось Маше, проговорила дама. – А рассказывать на уроках о живописи, когда надо готовиться к ЕГЭ, или пропагандировать философию Ницше?

Мария Кирилловна посерьезнела.

– Я, конечно, могу не отвечать на это, но все же скажу. Мы изучаем Серебряный век, а говорить о поэзии символистов вне философии Ницше невозможно.

– Но зачем это детям? Они ведь математики и физики, они не собираются поступать на филологический или философский факультеты. А живопись?

– Визуальный ряд помогает понять явление модернизма и в литературе, – терпеливо объяснила Маша.

Они помолчали, скрестив взгляды, и Маше почему-то вдруг стало жалко маму Коли Бородина. Кажется, у нее все есть, но счастливой она не выглядит. Что мучает эту красивую женщину? Неужели действительно боится за сына, что тот не сдаст ЕГЭ?

Когда Машу не любили или неизвестно за что немотивированно начинали преследовать, злились на нее, она обычно терялась, сама становилась несчастной и беззащитной. Однако если затрагивались профессиональные вопросы, тут Колосова не пасовала. Она знала и любила свою работу, выполняла в меру своих сил, добросовестно, профессионально, с душой. Конечно, не все получалось, бывали и плохие дни, когда все валилось из рук. Тогда Маша ела себя поедом, долго переживала промах или неудачу, анализировала, исправляла задним числом.

Никто не мог судить ее строже, чем она сама. Маша готова была учиться и критику воспринимала вполне здраво. Если та была по делу. Но превращать учебный процесс в натаскивание на ЕГЭ по русскому языку она не станет. Даже в выпускном классе.

– Вы не боитесь, что я пожалуюсь в вышестоящие инстанции? – вкрадчиво спросила Бородина.

– Нет, не боюсь, – честно ответила Мария Кирилловна. – Это будет, наверное, неприятно, меня станут больше контролировать, проверять, но бояться мне нечего.

– Посмотрим, – это не звучало угрозой.

Кажется, Бородина выдохлась.

– Вы знаете, – весело сказала Маша, – впервые разговариваю с родителем, который боится, что ребенок получит слишком много знаний!

Бородина решительно поднялась.

– Ну, по крайней мере, я поняла, почему ученики к вам так относятся.

– Как? – полюбопытствовала Маша.

– Они, кажется, любят вас, – сухо ответила дама, и Маша не поняла по ее тону, хорошо это или плохо.

Однако Бородина не оставила сомнений, добавив:

– Вы умеете зарабатывать дешевый авторитет. До свидания, – многозначительно заключила она и вышла.

– До свидания, – ответила Колосова закрывшейся двери.

Она чувствовала себя, как Мцыри после битвы с барсом. Согрев чайник, выпила чаю с печеньицем, чтобы обмануть голодный желудок. Еще надо было доехать до дома, а сил не осталось ни на что.

Заперев кафедру, Колосова направилась к выходу. Чувство униженности, беззащитности перед враждебным миром никак не покидало ее. Выйдя из школы, она ощутила страстное желание увидеть на площадке перед проходной черную машину гладких очертаний и стоящего возле нее Игоря Орлова. Но его, конечно же, там не было. Маша почувствовала такую боль и такую ненужность всего, что едва не разрыдалась на глазах у изумленной охраны.