Текст книги "Те же и граф (СИ)"
Автор книги: Ольга Тартынская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Глава 2
Попытка
Предложение Гарика ошеломило Катю, но не обмануло. Конечно, в первый момент она была готова даже поверить ему. Какая-то безумная надежда на давно потерянное счастье пробудилась ото сна. Однако она не утратила рассудка и не купилась на неожиданный выверт судьбы. Естественно, не отказала: все-таки Петьке нужен отец, но дала Орлову испытательный срок два месяца.
Не очень-то верила Катя в серьезность предложения. Ведь Игорь категорически не желал менять свой образ жизни: по-прежнему оставлял свою квартиру как запасной аэродром. Принимал там друзей, а может и подруг. Катя ни в чем не была уверена. Вот и наступила весна, а ничего не менялось.
Конечно, Игорь теперь уделял сыну много больше времени, но это не радовало, а тревожило Катю. Ребенок уже и дня не мыслил без папы. По воскресеньям они вдвоем ездили в планетарий, гуляли там по Лунариуму, сидели на сеансах, смотрели в телескоп на звезды. Возвращались полные впечатлений, и неизвестно, кто больше был в восторге, сын или папа.
Катя понимала, что и Орлов все больше привязывается к Петьке. Он сам каждый вечер укладывал ребенка спать, читал ему перед сном "Остров сокровищ", а потом долго сидел у кроватки, с нежностью глядя на него спящего. Катя входила и разрушала все очарование. Она видела, как тотчас менялось выражение лица Игоря, и это довольно болезненно отзывалось в ее сердце.
"Он не любит меня и никогда не полюбит, – с грустью думала Катя. – О каком замужестве может идти речь? Что же делать?" Оказалось, что и ей, Кате, нужен был испытательный срок. Разобраться во всем, прежде всего в своих чувствах.
Петька связал ее с Игорем прочной связью, которую непросто разорвать. Как же у других людей получается цивилизованно расставаться? Они спокойно делят детей или превращаются в "воскресных" родителей. Это норма сегодняшней жизни, когда и само понятие семьи размыто до крайности.
Катя часто возвращалась мыслями к тому странному ночному объяснению, когда Орлов сделал ей предложение. Понять его логику она долго не могла. Не случайно тогда ее мучили тревога и подозрения. Все объяснилось тогда же. Катя не могла упрекнуть Игоря в неискренности: это решение далось ему непросто, она видела это. Он осунулся, утратил на время свой победно-решительный вид. Определенно, трудная работа происходила в нем.
– Выходи за меня замуж, – огорошил он Катю.
Она ожидала что угодно, но не такое.
– А что случилось, может, ты все-таки объяснишь? – спросила она, не теряя головы.
– Да ничего, – уводя взгляд, ответил Игорь. – Мне кажется, пора определиться: Петьке нужна нормальная семья.
– А ты думаешь, мы способны создать нормальную семью? – язвительно заметила Катя.
– Почему нет?
– А как же любовь? – ответила она вопросом на вопрос.
– Причем тут любовь? – искренне удивился Орлов.
Катя усмехнулась. Что-то в этом роде она и ожидала. О любви речи не идет. Она пытливо посмотрела на Игоря. И, хотя Орлов избегал смотреть ей в глаза, уставившись на кончик сигареты с преувеличенным вниманием, Катя поняла, что он напряженно ждет ответа.
– То есть, ты считаешь, что любовь в браке не нужна? – не спрашивала, а утверждала Катя.
– Да нет, я так не считаю. Хорошо, конечно, если мужчина и женщина влюблены друг в друга, но это не главное.
– А что же главное? – полюбопытствовала Катя.
– Думаю, доверие, единомыслие. Разве нет? – только теперь он поднял глаза на собеседницу.
– Вот видишь, – заключила Катя не без грусти, – ни того, ни другого у нас нет.
– Да, но этого можно добиться при желании! – возбудился Орлов.
"Если уж нельзя заставить себя любить...." – мысленно добавила Катя, но вслух не произнесла. Они помолчали.
– Но для начала, чтобы немного приблизиться к твоему идеалу брака, ты мне расскажешь, что же с тобой случилось и почему ты решил сделать мне предложение, – сказала Катя.
Игорь снова налил себе чая и немного еще помолчал, собираясь с мыслями. Потом закурил очередную сигарету и заговорил:
– Мы много говорили с Сашкой Федоровым, две ночи проговорили. Он много что сказал обо мне, о том, чем я занимаюсь. Критиковал... Я не буду сейчас пересказывать. Ну, а по поводу нашей с тобой ситуации высказался однозначно: надо жениться ради Петьки.
– А, понятно! – насмешливо произнесла Катя. – Вот в ком дело, в отце Родионе!
Игорь тотчас вскинулся:
– Только не делай из меня послушного придурка! Сашка просто вовремя появился. Я должен был решить сам, он помог и все.
– Вот уж не подозревала в тебе такой внушаемости, – добавила Катя, впрочем, без ехидства.
– Причем тут внушаемость? – горячился Орлов. – Сашка ответил на мои вопросы, ответил честно, как действительно думает.
– Спросил бы меня, я бы тебе то же самое сказала, – не удержалась, чтобы не кольнуть. – Чем же Саша лучше?
Она провоцировала. Игорь это понимал и все равно поддавался.
– Да ведь он особенный. Он посвятил себя Богу, его ум – это прозорливость, мудрость. Это не из головы.
Катя видела, что Орлов потрясен: отец Родион произвел переворот в его душе и, видимо, действительно помог нащупать верный путь.
–А чем ему твоя деятельность не понравилась? – спросила она, чувствуя к своему немалому удивлению, что ревнует Игоря к другу.
– Он напомнил мне выражение: "Если ты в двадцать лет не революционер, у тебя нет сердца, а если ты и в сорок революционер, то у тебя нет мозгов". Что-то в этом роде. Говорит, что пора взрослеть.
– А ты не боишься? – поддела его Катя.
– Сашка сказал одну вещь, которая меня как-то основательно успокоила. Он сказал: "Господь не любит боязливых".
– Я думала, Господь всех любит, – удивилась Катя.
– Нет, ты только вдумайся, какая богатая мысль! Сашка сказал, что это не его, а какого-то отца Рафаила высказывание. Понимаешь, все преступления совершаются от трусости, это еще Булгаков сформулировал в "Мастере и Маргарите", а трусость, боязливость от чего происходит? – Глаза Игоря блестели воодушевлением.
– От чего? – с улыбкой спросила Катя.
– От безверия или маловерия! Боязливый человек сомневается в Промысле Божьем, выгадывает себе что-то, торгуется с Богом.
Катя с интересом смотрела на него.
– Никак не могла бы предположить в тебе религиозность...
– Да где мне! – усмехнулся Игорь и стал прежним. – Сашка – это да... Я воочию увидел, какая это сила – вера...
Он задумался глубоко и серьезно.
– Верующий человек может все, – произнес он, наконец. – Почему мы все так живем?..
Это был риторический вопрос. Задавая его, Игорь был так похож на Петьку, что сердце Кати дрогнуло. Ей почему-то стало его жалко. Однако жалость – плохой советчик, это Катя давно усвоила.
– А ты не подумал, что твое предложение может быть оскорбительно для меня? – спокойно спросила она.
– Почему? – удивился Орлов.
Катя растолковала:
– Ты ведь решаешь какие-то свои внутренние проблемы, а я тут причем? Получается, я всего лишь средство для твоего самосовершенствования?
Игорь не сразу ответил, сначала обдумал услышанное.
– Я не смотрел с этой стороны, но мне кажется, ты не права. Во-первых, я и раньше много думал о тебе и о Петьке, думал, что нам надо жить вместе. Во-вторых...
Он умолк, а Катя смотрела на него во все глаза, ожидая услышать признание. Даже если оно не до конца искреннее. Но Игорь молчал. Тогда она взяла инициативу в свои руки:
– Давай так решим. Попробуем вместе пожить, чем черт не шутит. Насчет Петьки ты прав, он не заслужил сиротства. Два месяца, я думаю, нам хватит, чтобы все понять.
И вот эти два месяца уже почти на исходе, а ничего по сути не изменилось. Или все же изменилось? Да, Петьке Орлов уделяет много внимания, но все попытки Кати сблизиться с ним как с мужем потерпели крах. Для чистоты эксперимента требовалось, чтобы Игорь переехал к ней совсем и отказался от своих многочисленных друзей, которых Катя не разрешала приводить в свою квартиру . Боялась оказаться втянутой во что-то противозаконное, опасное. После отъезда Саши Федорова у Игоря круг знакомств еще больше расширился. Он постоянно кого-то устраивал на ночлег у себя, искал кому-то работу, принимал в свое охранное агентство, задействовал связи. Ей, Кате, в его жизни места почти не оставалось. Что же касается постели...
Все как-то не до того было. То ли Орлов, то ли она сама так устраивали, что дело никак не доходило до постели. А без нее какой смысл говорить о браке? Однако Игорь не отступался. Он считал, видимо, что можно и так. Без любви же можно. Или надеялся, что все как-то само образуется? А Катя все больше сомневалась в разумности его затеи. И, положа руку на сердце, она сама прежде всего не была готова вот так очертя голову забыть о себе и броситься в замужество. Ну, сделай он предложение тогда, лет пять назад, когда родился Петька или чуть раньше, когда она придумывала поводы, чтобы остаться с ним!.. Почему, почему все приходит несвоевременно? Кате вспомнилась вычитанная в интернете реплика циничной Фаины Раневской: "Все сбудется, стоит только расхотеть".
Глава 3
Опять!
Сразу после весенних каникул школьники сдавали зачет по творчеству Маяковского. Маша Колосова любила рассказывать о нем, а упор делала на дореволюционную лирику. Ребята с интересом слушали тюремную эпопею юного революционера, их ровесника. Маша заметила, что мода на Маяковского не проходит, а популярность его творчества только растет в последние годы. Мальчишки с удовольствием писали остроумные стилизации: Маяковский узнаваем, имитировать его стиль легко. Однако не все способны написать смешно да еще на злобу дня. Старший преподаватель Колосова приветствовала стилизации на тему жизни в школе-интернате. Это было особенно весело и интересно всем.
Женя Малютин, как всегда, блеснул. Вышел к доске, встал в позу поэта-трибуна и объявил громовым голосом:
– "Гимн учащимся престижных школ!"
Маша приготовилась к вольностям и сарказмам.
Женя начал читать в манере Маяковского:
– Вы,
собравшиеся
со всей России
и жаждущие
стать студентами,
На кого вы смотрите,
как на Мессию,
Ожидая,
что поделится знаний
объедками?
Не знаете вы,
что чем школа
понтовей,
Тем меньше там
преподам
дела до вас.
По классу пробежался смешок. Многие с любопытством посмотрели на учителя. М. К. Колосова слушала невозмутимо.
– Страдать вы
там будете
хуже коровы,
которую слепень
ужалил в глаз!
Смех сделался очевидней. Женя продолжал читать, не меняя ораторской позы.
Маша спокойно дослушала крик души учащегося престижной школы и не ответила на его неблагодарные выпады против учителей. Когда Малютин закончил свой "гимн" и умолкли бурные аплодисменты, она сказала:
– Хорошо, похоже, – и поставила в журнал пятерку.
Музыкальных номеров на этот раз не было. Маяковского мало поют, а если поют, то очень сложно. Не для гитары. Аня Сорокина поразила весь класс: она прочла наизусть поэму "Облако в штанах". Всю. Конечно, это заняло уйму времени и было совершенно нерационально, но в ходе чтения у многих возник азарт: "Неужели до конца дочитает?" Постепенно в классе рос гул удивления, потом возмущения:
– Сколько же можно?
Однако Колосова позволила Ане дочитать поэму до конца. Ребята снова аплодировали, и Маша уже не стала, конечно, спрашивать анализ текста и никаких вопросов не задала.
В другом классе Володя Коршунов прочел целиком поэму "Люблю". "Интересно, – подумала Колосова, – что это за мода у них появилась? Или хотели таким образом всех поразить?"
Обычно ученики не баловали объемами выученного стихотворения. Всегда спрашивали:
– А какой минимальный объем? Можно выучить одно четверостишие?
– Пожалуйста! – легко соглашалась Колосова. – Только что о нем говорить будете? Ведь чем больше стихотворение, тем легче его анализировать.
Однако что им до анализа. Если бы не запрет повторяться, все бы выучили у Маяковского "А вы могли бы?" или "Гейнеобразное". И так, несмотря на запрет, пришлось не один раз выслушать эти стихи.
На перемене на кафедру заглянула ученица и попросила Колосову зайти к Валентине Сергеевне, завучу.
– Что-то за тебя взялись, – сказала Ирина Николаевна. – На прошлой перемене мадам Брошкина тебя уже искала.
Маша со вздохом поднялась из-за стола и направилась в учебную часть.
– Мария Кирилловна, зайдите к директору, – оторвавшись на миг от телефонной трубки, велела Вера Сергеевна.
– Зачем? – удивилась Маша.
Завуч тотчас осердилась:
– Ну, вы же понимаете, не на блины!
Маша пожала плечами.
– Хорошо. А зачем я ему понадобилась?
– Он вам все скажет, – ответствовала Вера Сергеевна и вернулась к телефонной трубке.
Колосова еще раз вздохнула и отправилась на первый этаж в кабинет директора. От перемены оставалось пять минут, ей было жаль их. Секретарша директора Лариса славилась своей надменностью и неприступностью. Еще чрезвычайной занятостью. Она не сразу ответила на простейший вопрос:
– Директор у себя?
А секунды тикали. Наконец, Лариса соизволила поднять глаза от компьютера и недовольно процедила:
– Подождите, у него посетитель.
– Я не могу ждать, у меня сейчас урок начнется.
Лариса нехотя встала из-за стола и заглянула в кабинет:
– Александр Михайлович, к вам Колосова.
Затем она обернулась к Маше:
– Заходите.
Маша вошла, чувствуя себя виноватой, хотя в чем она была виновата? Видимо, это свойство всех начальнических кабинетов – внушать посетителям чувство вины и осознание собственной ничтожности.
Однако сам Александр Михайлович Воропаев был молод и демократичен. Когда-то он учился в этой школе, знал ее специфику, теперь преподавал здесь математику. К учителям относился с пониманием. Однако его не спешили назначать директором, пока что он только исполнял обязанности. По традиции положено, чтобы директор был доктором математических наук, а Александр Михайлович дорос лишь до кандидатства.
– Присаживайтесь, Мария Кирилловна, – предложил директор, ответив на приветствие.
Маша села на краешек стула возле огромного стола для заседаний. Воропаев был не один и с посетителем явно накоротке. Выходит, объясняться будут в его присутствии. "Что же ему нужно?" – недоумевала она, но все поняла с первой фразы:
– Мне звонила мама вашего ученика Бородина Коли, – он глянул в памятную записку, – из одиннадцатого "Б".
Колосова невольно воскликнула:
– Опять!
– Вот именно, опять. Вы понимаете, я должен как-то реагировать на ее претензии. – Воропаев повертел в руках ручку. – Поверьте, я полностью доверяю вашему профессионализму. И все-таки, приготовьте для меня ваш календарно-тематический план на год.
– Но ведь он есть в учебной части! – недоумевала Колосова.
– Вера Сергеевна не нашла. Вы лично для меня составьте и занесите, хорошо?
– Хорошо, – пожала плечами Мария Кирилловна и проворчала: – Стоило ради этого беспокоить директора!
– Вы прекрасно знаете, какие бывают родители, Мария Кирилловна... – мягко возразил Воропаев.
– Все, я могу идти? – поднялась Маша и объяснила: – Уже звонок, кажется, прозвенел, мне на урок пора.
– Идите, – отпустил директор. – Извините, что побеспокоил.
Перемена и впрямь уже закончилась. Маша спешила в класс, как раз тот, где учился Коля Бородин. Хотелось спросить у него: "Что твоей матушке нужно от меня? Почему она не дает мне покоя?" Так ведь дело может дойти до проверки на профпригодность...
Конечно же, Мария Кирилловна ни слова не сказала Коле. В чем он виноват? Маше даже казалось, что Коля сам все понимает и переживает из-за хлопотливой маменьки-доносчицы, но ведь родителей не выбирают. Он ведет себя достойно. Вот и сегодня блестяще сдал зачет. Причем в традиционной форме, а это порядком сложнее, чем петь песни и сочинять стилизации. По всем трем пунктам (чтение наизусть, анализ и вопрос по теории) ответил компетентно, с пониманием дела. Добавил, правда, в постскриптум:
– Лично мне Маяковский не нравится.
– Почему, Коля? – перекрывая смешок учеников, спросила Мария Кирилловна.
Бородин пожал плечами:
– Грубый, крикливый. Разве это поэзия?
– Ну вот, – расстроилась Маша. – Я столько вам читала, да и вы сами сегодня прочли много чудесных лирических стихов Маяковского, а вы говорите...
И ребята заспорили, вступились за поэта. Коля спокойно выслушал возмущенные реплики, дождался, пока они стихнут, и ответил:
– О настоящих чувствах не кричат. Это еще Лермонтов сказал.
Короткая перепалка грозила перерасти в долгую дискуссию, а Маша, к сожалению, не могла этого допустить. Зачет и без того занимал непозволительно много времени.
– Я вам рассказывала, что литература развивается по двум линиям: романтической и классической. Помните, у Ницше: дионисийское и аполлонийское? А у Мережковского – языческое и христианское? Так вот Жирмунский это определил как романтическое и классическое начала. Кому-то ближе поэзия Маяковского и Цветаевой, кому-то – Гумилева, Ахматовой. Вам, юным, сейчас должна быть ближе романтическая линия.
Сработало. Дети утихли, заскучали. Коля хотел возразить, но передумал. Ах, как мало времени на общение, на какие-то индивидуальные контакты! Маша чувствовала, что ребята тянутся к ней, хотят слышать от нее ответы на вопросы, которые их занимают. Но у Марии Кирилловны каждая минута на счету. Только по делу. Только по существу. Все частное, пожалуйста, на перемене. Может, зря она так? Дева по знаку гороскопа, что поделаешь.
В 11 "Б" на этот раз не блеснули ничем оригинальным, однако читали неплохо и выбор стихов порадовал преподавателя. Пока слушала, Маша успокоилась и забыла о преследовании Бородиной.
Коля опять задержался после звонка, явно хотел что-то сказать, но не решался начать. Колосова решила помочь ему.
– Коля, вы хотите мне что-то сказать?
– Да, пожалуй. Я о Маяковском... Никогда не думал, что ругань и всякая нецензурщина может быть поэзией.
Маша улыбнулась.
– А вы не читаете современную литературу?
– Так это современная. К тому же можно поспорить, поэзия ли это вообще.
– А каких поэтов вы любите? Есть любимые?
Коля на миг задумался.
– Лермонтов, пожалуй.
Мария Кирилловна удивилась:
– А как же вы не видите связи с Маяковским? Он ведь тоже романтик до мозга костей. Их с Лермонтовым определенно объединяет, по выражению самого Маяковского, "общей лирики лента". Разве нет?
Коля задумался. Маше нужно было добраться до кафедры, глотнуть чаю, а то горло немилосердно саднило от сухого воздуха, нагретого пылающими не по сезону батареями. После того как во всей школе на окна поставили стеклопакеты, в классах стало совсем нечем дышать. Да и на кафедре. А окна откроешь, дует.
– И все-таки Лермонтов – это настоящая поэзия, а Маяковский... Он будто придуманный, все преувеличено... – размышлял Коля, никуда не торопясь.
– Коля, если хотите, напишите об этом, вот все ваши размышления. Мне будет интересно. Я тогда, возможно, смогу вам более предметно что-то объяснить.
Коля пожал плечами:
– Я попробую.
– Идите же на второй завтрак, вон ребята уже возвращаются из столовой.
Бородин почему-то вздохнул и вышел вместе с Машей из класса. У нее еще один урок у них, поэтому не прощались.
– Маша, у тебя телефон звонил! – сообщила Ирина Николаевна, когда Колосова пришла на кафедру.
Маша бросилась к сумке, достала мобильник и не сдержала удивленного возгласа. На телефоне обозначился пропущенный звонок от... Орлова. Хорошо, на кафедре, как всегда, стоял гомон. Преподаватели, разгоряченные уроками, и на перемене продолжали говорить громко и много. Никто не обратил внимания на возглас Марии Кирилловны. Маша подумала, перезвонить или нет. Однако скоро начнется новый урок, надо хотя бы хлебнуть воды. К тому же и поговорить-то негде. В коридоре шумно, на кафедре шумно и много свидетелей. "Нет, потом уж, когда освобожусь", – решила Колосова.
Однако до конца уроков Маше не давал покоя этот пропущенный вызов.
Глава 4
Автопортрет
Юра вернул долг и, кажется, больше не было повода для встречи. В последний раз Катя была у него в мастерской в середине марта. Как раз тогда он позвонил и предложил забрать деньги.
– Американцы наконец расплатились, – сообщил он. – Не любят они расставаться с деньгами.
– Как, впрочем, и все, – иронично добавила Катя.
– Ну да, – застыдился художник. – Ты прости, я задержал...
– Да я не имела в виду тебя. Так, вообще, сказала, – поправилась Катя.
– Кать, так что, приедешь? – спросил он.
– Заеду после работы.
Ей давно хотелось увидеться с Юрой, поговорить о его книгах. И просто увидеть его... Катя не думала о нем постоянно, но, бывало, что вспоминала с непонятным чувством. Ей не хотелось – это она осознавала – чтобы оборвалось их короткое знакомство, а как поддержать его естественным путем, она не знала. Катя дважды звонила Юре сама. Просто так, узнать, нет ли выставок интересных, узнать о его жизни, а Татаринцев воспринимал эти звонки как напоминание о долге. Да, долг был единственной ниточкой, связующей их до сей поры. Почему у Юры не получалось отдать эти небольшие деньги, непонятно, да и неважно.
Она приехала после работы в мастерскую, оставив машину у офиса и захватив с собой бутылку хорошего вина, сыра, фруктов. Татаринцев был не один.
– Это Лиля, натурщица, – представил он Кате девицу лет двадцати пяти, с ярким макияжем и длинными до пояса распущенными волосами.
Она была немного вульгарна, на Катин взгляд, но лицо ее останавливало внимание. Было в нем что-то цыганское или испанское: крупные рот с пухлыми губами, яркие черные глаза, тонкий длинный нос, летучие брови. На Лиле был наброшенный легкий халатик, под которым, кажется, ничего больше.
Катя достала бутылку и снедь, выложила все на столик.
– О, вино! Говорила тебе, дай вина! – капризно изрекла богемная девица и забралась с ногами на диванчик. – Наливайте!
Юра хмыкнул и полез в шкафчик за своими изумительными бокалами. Катя порезала сыр, вымыла фрукты, выложила их на прекрасное блюдо тонкой работы. Юра разлил вино. Лиля растянулась на диванчике, игриво положив ноги на колени художнику.
– За знакомство! – провозгласила она и поднесла бокал к губам.
Катя тоже выпила. Вино было терпким и вяжущим. Юра взял свой бокал, но не пил. Он взял с тарелки кусочек сыра.
– Юра, ты же пишешь портреты? – спросила Катя. – Ну не те, что на Арбате, а живописные?
– Да вот Лильку сейчас пишу.
Лиля рассмеялась:
– Этот портрет обнаженной натурой называется. Нос на боку, глаза в углу, а все пикантное – в центре!
Татаринцев обиделся.
– Это ты меня с Пикассо перепутала. Кать, ты ее не слушай. Вон, посмотри мой автопортрет, – он указал на картину, стоявшую у стены.
– Ну, себя любимого ты, конечно, красавчиком изобразил, – потешалась натурщица.
Катя нашла нужный ракурс, чтобы получше рассмотреть картину, и раньше привлекавшую ее внимание. Конечно, это не был портрет в классическом понимании. На холсте помимо изображения художника было еще много всего. Возможно, это символические образы, связанные с его внутренним миром, сны, миражи, сиюсекундные порождения. Они все были выражением центрального, автобиографического образа. Катю поразила опять цветовая гамма. Именно в этих цветах, красном, лазурном и серебристо-сером, она видела Юру. И лицо на портрете, не прописанное тщательно, а составленное из фрагментов, поражало сходством. Особенно удались голубые глаза. Они были совершенно живые, зрячие и смотрели прямо в душу.
Катя вернулась на свое место и подумала: "Да, это надо хорошо знать натуру, чтобы так написать!" Юра ревниво наблюдал за нею, все так же сжимая в руке нетронутый бокал.
– Ты почему не пьешь? – капризно протянула Лиля, снимая хорошенькие ножки с его колен.
– Нельзя мне, завтра важная встреча, – оправдывался художник. – Ты же знаешь, если начну сейчас, то не остановлюсь.
"Вот тебе на! – подумала Катя. – Он еще и запойный. Впрочем, чему удивляться? Это понятно было сразу".
– Ладно, не наговаривай на себя! – возразила натурщица. – Еще ни разу не видела тебя пьяным. Ты же умеешь пить, чего ты!
– Что, выпить? – спросил он почему-то у Кати.
– Зачем, если не хочется? – возразила она.
Сама она потягивала вино с удовольствием и уже слегка захмелела. Кате нравилось это состояние. По крайней мере, не мучила мысль о предстоящем замужестве. С Юрой было хорошо и просто, никто никому ничего не должен. Однако у него эта странная Лиля, кажется, обосновалась прочно. Что интересно, это обстоятельство ничего не меняло в Катином отношении к Юре. Может, потому что от него она ничего не ждала?
Они неплохо тогда посидели и расстались довольные друг другом. Юра отдал деньги. Катя вернулась домой, а Игорь даже не спросил, где она была. Ему вполне хватило ее предупреждения, что задержится после работы.
И вот теперь Катя, без пяти минут жена, сидела в офисе за компьютером и придумывала повод для встречи с Юрой. Юлька принесла билет на любимый "Billy"s Band". "Может, пригласить его на концерт? Забрать второй билет у Юльки?" Однако, любит ли Юра джаз? Если нет, будет глупо. Она вспомнила автопортрет Юры, и тут ее осенила блестящая идея.
Катя набрала номер Татаринцева.
– Привет, Кать,– буднично ответил он, будто они болтали каждый день.
– Юра, я хочу заказать тебе портрет.
–Какой портрет? – удивился художник.
– Свой портрет.
Повисла небольшая пауза.
– Ну, ты же знаешь, какой из меня портретист, – пробормотал Юра.
– Мне именно такой и нужен! – подбодрила его Катя.
– Да на заказ я не пишу... Если хочешь, просто так могу попробовать. Может, получится.
– Договорились! Когда приступим?
Юра помялся.
– Ну, давай завтра. Завтра суббота? Ну так, вечером, часиков в семь.
– Хорошо, я приеду.
Юлька, проходившая мимо, подслушала конец разговора.
– Это что, интернет-знакомство очередное? – полюбопытствовала она.
Катя так ничего и не рассказала подруге про Юру. После выставки они обменялись парой фраз. Юлька спросила, долго ли еще Катя была на выставке, та ответила, что до закрытия. И все. Да, собственно, и рассказывать-то нечего. Разве что-нибудь происходит? Какое-то вялое, ни к чему не обязывающее знакомство. Катя сама не понимала, зачем ей это нужно, зачем она ищет встреч с Татаринцевым. Однако чувствовала, что нужно...
– Пойдем покурим! – предложила Юлька.
Обычно это означало выйти поговорить, выпить кофе без свидетелей.
– Пойдем.
Они прошли на пустую кухню, и Катя действительно закурила под неодобрительным взглядом подруги.
– Что-то ты совсем распустилась, – проворчала Юлька.
Не обратив никакого внимания на ее слова, Катя вернулась к теме:
– Хочу, чтобы Юра написал мой портрет.
– Какой Юра? – заинтересовалась подруга. – Тот, с выставки?
– Ну да.
Юлька внимательно посмотрела на собеседницу.
– Ой. А я про книжку его совсем забыла! И что, напишет тебя?
– Попробует.
Юлька присела рядом.
– А ты что, поддерживаешь с ним отношения? – полюбопытствовала она.
Катя улыбнулась:
– Да так, поверхностно. С чего ты всполошилась?
– Ты замуж выходишь или нет? – ответила вопросом подруга.
С лица Кати тотчас исчезла улыбка.
– Выхожу, – мрачно ответила она.
– Тогда зачем тебе этот художник?
– Не понимаю, какая связь? – фальшиво изумилась Катя. – Если выходить замуж, значит, уже никаких контактов с противоположным полом?
Юлька лукаво улыбнулась:
– Ой, Катька, не хитри! Рассказывай, что у вас там.
– Нечего рассказывать, – честно призналась Катя.
Ей расхотелось говорить о Юре.
– Ладно, мать, расскажешь, когда будешь в настроении, – поняла ее Юлька. – Идем работать, в обед поболтаем.
Юлька вышла, а Катя еще постояла у раскрытого окна, вдыхая весенний запах города и докуривая сигарету. Улица шумела своей обычной жизнью, сновали прохожие, гудели машины в бесконечных заторах. И вдруг, все перекрывая, зазвонили колокола на соседней церкви.
Звук рос, ширился, распирал грудь каким-то необыкновенным чувством счастья, весны, небывалого восторга... Заполнял собой все пространство. И будто давал энергию. Может, так действовала весна, а не колокольный звон вовсе. Катя закрыла окно с мыслью, что все еще возможно. Даже выпутаться из создавшегося положения без особых потерь.
А положение смело можно было назвать ложным. Она в который уже раз убедилась в этом накануне ночью. Гарик по-прежнему спал на диване в гостиной. Перед сном Катя решила посмотреть фильм по телевизору и нечаянно задремала на диване. Проснулась от того, что Игорь накрывает ее пледом. Непонятно, что произошло, Катя вдруг потянулась к нему, сонная. Гарик недолго упирался. Наверное, не хотел обидеть, расценил свое сопротивление как оскорбление в адрес женщины. Впрочем, так и было бы. А он не хотел обижать свою невесту.
Когда Катя окончательно пришла в себя, она удивилась. Зачем нужно было совращать мужчину, которого она уже почти не любит? Или все-таки любит, но хочет себя убедить, что не любит? Как все запуталось...
Возвращаясь на рабочее место, Катя подумала: "Как странно! В сегодняшний двадцать первый век, когда свобода отношений немыслимая и давно сняты все запреты, человек так же, как пятьдесят и сто лет назад, путается, мучается условностями, страдает и не может развязать узел, потому что боится одиночества или боится ранить близкого человека. Ничего не меняется в общечеловеческом плане. Даже труднее становится от свободы, а не легче. Вроде бы взрослые люди...".
