Текст книги "Подари мне жизнь (СИ)"
Автор книги: Ольга Шах
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)
Подари мне жизнь
Ольга Шах
Глава 1
Я с облегчением выдохнула. Все, идут последние церемонные прощания, и делегация понемногу рассаживается по креслам в микроавтобусе. Как все азиаты, делегация дисциплинированно пристёгивается ремнями безопасности. Я сажусь рядом с водителем Николаем Ивановичем, дядей Колей, на крутящееся кресло, оглядываю своих подопечных – все ли на борту, и командую старт водителю. Правда, дядя Коля меня беспокоил немного с утра, сказав, что его супругу под утро увезла скорая с гипертоническим кризом в больницу. Да и сам он выглядел неважно. Но к вечеру вроде бы ему стало лучше.
Я смотрела на асфальтовое полотно дороги, мягко бегущее под колеса забугорного "Мерседеса" , и мечтала, как завтра с утра заберу характеристики и отзывы о моей преддипломной практике, получу причитающиеся мне деньги в кассе алюминиевого холдинга, сдам документы в универ, и вечерней лошадью, то есть, вечерним автобусом, отбуду домой, в таёжный городок. Где тоже имеется огромный алюминиевый гигант, в котором работают мои родители. Как же я хочу домой! Отдохну пару недель, и надо начинать писать диплом, потом защита, а затем и работа в холдинге. Мне уже предложили ее.
Как ни странно, но в отделе внешних связей сибирского филиала холдинга не было технического переводчика с парой английский-корейский. А у меня, единственной из выпускного курса местной Лингвы, как раз такая пара есть. Когда на третьем курсе пошел выбор второго языка, девочки, которые педагоги, выбирали вторым языком какой-либо европейский, а мы, переводяги, выбирали в основном вторым восточные языки. Первый все равно был европейский. Из двадцати двух переводяг семнадцать выбрали китайский, ещё двое – японский, одна студентка выбрала тайский, один из парней выбрал экзотику – арабский. Ну, и ваша покорная слуга, Маргарита, в силу своего природного неприятия стадного инстинкта, выбрала корейский.
Моя профессорша, носительница языка, госпожа Пак Чи Сон, женщина около пятидесяти лет, была очень хорошим преподавателем. Поскольку на этом курсе я была у нее единственной студенткой, она могла позволить себе не только обучать меня языку, но и рассказывать о Корее (она была родом из Сеула), ее обычаях, культуре, бытовых подробностях. В общем, дала она мне много, и я ей была глубоко благодарна. Из каждой поездки в Корею на каникулах она привозила мне мелкие сувениры, диски с музыкой, книги, фотоальбомы.
Я вздохнула и осторожно расстегнула пуховик, в салоне микроавтобуса было жарко. Тогда как на улице было сильно морозно, конец января, как никак. А пока шли все эти церемонные прощания на улице, я изрядно замёрзла. Конечно, я могла бы немного посидеть ещё в офисе, но выскочила следом за делегацией, чтобы избежать очередных липких приставаний Павла Петровича, директора по развитию холдинга. С чего он решил, что я должна скрасить его служебный досуг – не знаю. Никаких поводов я не давала, да и мысли такой не возникало. Этакий, знаете ли, мачо из новых "эффективных манагеров", получивший образование где-то за бугром, попавший на эту должность благодаря родственной очень мохнатой лапе кого-то в МИДе, и посему считавший, что теперь весь мир у его ног. Тем более, бабы. Пока мне удавалось более-менее удачно бегать от него. А после защиты я надеялась на то, что мне крупно повезет и его, наконец, переведут в Москву. О чем он неоднократно похвалялся.
Я вгляделась в дорогу, пытаясь понять, где мы сейчас едем. Дорога тут вся изобилует крутыми спусками, затяжными подъёмами, резкими поворотами. Да и сам профиль трассы – с одной стороны скалы Саян, с другой стороны – глубокий обрыв, не способствовал расслабленности водителя. Но это был последний опасный участок, далее прямой отрезок шоссе до города. Вот не везёт Иркутску с транспортными артериями! Федеральная трасса от города до Байкала -американские горки. А международный аэропорт – вообще страх и ужас всех пилотов. Каждый взлет или посадка – цирковой аттракцион. Взлетел или сел – значит, сегодня ты счастливчик! Аэропорт ведь прямо в городе!
Внезапный невнятный хрип привлек мое внимание. Я повернула голову к водителю. Дядя Коля упал головой на руль и хрипел. Я потеряла несколько драгоценных секунд на понятие ситуации. Потом как кипятком меня окатило. Дядя Коля умирает! И автомобиль не управляем! Ломая ногти, я рвала замок ремня безопасности, чтобы я могла дотянуться до управления. Наконец, замок щёлкнул и я чуть не упала на пол, но выпрямилась и потянулась к водителю, сталкивая того с руля и кресла. Не до церемоний! Видимо моя возня привлекла пассажиров, послышались испуганные, встревоженные голоса.
Но чаша моих испытаний была, очевидно, неполной. Только я хотела занять водительское место, вспомнив все то, чему научили меня на курсах экстремального вождения, как из-за поворота, огибающего очередную скалу, вынырнул огромный КАмАЗ-лесовоз. Такие ещё горными называют. Высокие, тяжёлые. Железные, не то, что пластиковый микроавтобус. И я у него на встречке. И отвернуть ему некуда. Резерва тут нет, за ограждением сразу обрыв вниз.
Единственное решение состояло в том, что мне надо вывернуть руль до упора влево и биться в скалу. Тогда у пассажиров будет небольшой шанс остаться в живых. У меня, к сожалению, нет. Я ещё успела подумать: "Жалко-то как!", и крутанула рулевое колесо. Сознание милосердно покинуло меня, не дав услышать звук удара, хруст ломающихся костей, крики корейцев. Вот все и закончилось.
***
Я плавала в черно-красном океане боли. Иногда боль чуть уменьшалась, и я отдыхала, но затем вновь поднимались багрово-красные языки пламени? Волн? И я вновь ныряла в этот океан с головой, захлебываясь болью. Иногда слышала голос, как будто издалека: "Рита! Рита, девочка моя!", но отзываться не хотелось. Я уже привыкла тут. И даже начинала осознавать, что скоро все закончится, придет конец всему – боли, желаниям, метаниям… будет только покой, а жизни не будет.
Но кто-то наверху решил, что я недостойна покоя и безжалостно вышвырнул меня из моего уже уютного океана. Я лежала на чем-то твердом, боль была постоянная, но терпимая. Но при малейшей попытке шевельнуться пронзала острой молнией в области таза и бедренных костей… попыталась открыть глаза. Не сразу, но удалось. Вокруг царил мрак, местами разбавленный темно-серой мутью. Ночь? Наверное.
Рядом что-то пищало, противно так, прямо над ухом. Совсем уж дурой я не была, догадалась, что нахожусь в больнице, а пищит, скорее всего, контрольная аппаратура. Я попыталась пошевелиться, опять боль, но тело меня не слушалось. Испугалась до холодного пота, я что, парализована? Тогда почему чувствую боль? Единственное, что я смогла, это пошевелить пальцами на одной руке. Было больно, но я упрямо пыталась раз за разом сжать пальцы в кулак. И у меня это получилось! Писк аппаратуры перешёл уже в натуральный вой, когда я услышала, что распахнулась дверь, и женский голос вскрикнул что-то неразборчиво, и женщина убежала. Дверь она, похоже, не закрыла, поскольку топот нескольких бегущих человек услышала издалека. К этому времени я уже пыталась сжать-разжать пальцы на другой руке. Пока получалось плохо, но я старалась.
Ко мне подошёл явно мужчина, так как запах мужского парфюма просто бил в нос.
– Рита! Рита! Вы меня слышите?
Вот дурак! Какая-то хрень в горле никак не давала мне говорить. Наконец, мужик это понял, увидел мои движения пальцами и распорядился:
–Таня, сними пульсоксикометр с пальца у нее, иначе сейчас всю клинику воем на уши поставит. Рита, я возьму вас за руку, если вы меня слышите – сожмите пальцы!
Ну, а я чего? Послушно выполнила, что он сказал. Приободренный врач продолжил эксперимент.
– Вам что-нибудь мешает?
Я с раздражением сильно сжала пальцы. Медсестра рядом сказала:
– Да труба ей мешает, видите, пытается вытолкнуть ее из гортани!
Врач, подумав, сказал:
– Хорошо, экстубируем. Но пока дыхалку не отключай, мало ли.
Чуть неприятно, и я вздохнула. Сама. Но говорить не могла, только невнятный сип вырывался из моего горла. Врач все понял и мягко сказал:
– У вас пока что связки растянуты, вот и не можете говорить. Вам сейчас сделают ингаляцию со смягчающими маслами, и все потихоньку восстановится.
Но я упрямо качнула головой и едва слышно просипела:
– Свет, пусть включат свет! Не хочу в темноте!
Тишину, наступившую после моих слов, можно было резать ножом, такая она была густая. Так я узнала, что теперь я слепая.
Мама, бывшая моей сиделкой весь месяц, что я была в коме, многое мне рассказала. А про то, о чем она умолчала, рассказала медсестра, болтушка Таня. Да, я месяц была в коме. Никто уже не давал положительных прогнозов. Пару раз маме предлагали отключить меня от аппаратуры, поддерживающей жизнь в моем переломанном и измученном болью теле. Но мама плакала, в прямом смысле слова, валялась в ногах у зав.отделением реанимации, вымаливая мне ещё пару недель жизни. И вот такое чудо – мало того, что я вышла из комы, так ещё и в своем уме и памяти. Но бочка дегтя на эту ложку мёда все-таки была.
Томография показала, что моя слепота связана с повреждением зрительного нерва. Видимо, длительное сдавливание во время отека мозга и комы так повлияло. Но перспективы были – я все таки реагировала на свет. В таких случаях тьма из темно-серой превращалась в светло-серую. Необходима была операция не только офтальмологов, но и нейрохирургов одновременно. Как честно сказал нейрохирург, обследовавший меня, у нас за такую операцию не возьмутся, результат может быть непредсказуем. Лучше это делать за границей.
Не лучше дело обстояло и с переломами. Нет, я не была парализована, перелома позвоночника не было. Но переломы таза и раздолбаные в хлам тазобедренные суставы ничего хорошего мне не сулили. За месяц, что я лежала, переломы головок бедренных костей успели "схватиться" и срослись неправильно. Операция была нужна в первые же дни после травмы, но никто не стал бы оперировать больного в коме. И теперь мне необходимо ставить протезы в суставы. А пока я прикована к инвалидной коляске. Я могу стоять и даже делать несколько шагов, но это причиняет мне такую боль…
Рассказала мама и о самой аварии. К сожалению, водитель дядя Коля умер от обширного инфаркта ещё во время движения. Несколько из моих подопечных из делегации получили синяки и ушибы, и более ничего серьезного. Пострадала серьезно я. Водитель лесовоза вызывал и скорую, и полицию. Монтировкой открыл заклинившую дверь в минивэн. Вытащил меня из водительского кресла, освободив от двигателя мои ноги. Он почти въехал в салон от удара. Да ещё и ухитрился водитель запихнуть практически всех корейцев в кабину своего лесовоза, благо она большая, чтобы не мёрзли на дороге. Нормальный мужик оказался.
Корейская делегация вместе с моим начальством и директором по социальным вопросам навестили меня в больнице. Но я пребывала тогда в своем, отдельно взятом мире. Корейцы, в знак благодарности за их спасённые жизни, пообещали помочь с моим лечением, оставили свои номера телефонов и заведующему, и маме. Со своей стороны, наш директор, хоть и кисло, но тоже пообещал принять участие в моем лечении.
В универе мама от моего имени написала заявление на академический отпуск на год, в ректорате ей, конечно же, пошли навстречу. Очень переживала за меня моя профессор, госпожа Чи Сон. Она же и посоветовала моей маме везти меня в сеульскую клинику, предварительно списавшись с ней и позвонив по тому номеру, что ей оставили.
После этого мама развила бурную деятельность, не посвящая меня во все проблемы. Сама списалась с клиникой, получила их приглашение, позвонила по заветному номеру. Переводчиком выступила госпожа Чи Сон. Корейская компания была готова оплатить одну операцию, вторую обещал оплатить холдинг.
Все это мама рассказала мне уже постфактум, когда готовились последние документы. Но лететь я должна была одна. Отпуск маме больше не хотели продлевать, да и в Сеуле надо было бы ей снимать жилье, а при наших невысоких зарплатах это было бы весьма проблематично. И я убедила маму, что великолепно обойдусь сама. В самолёте помогут стюардессы, а в аэропорту меня встретит представитель клиники.
Глава 2
Глава 2
Перед самым отлётом мама ещё раз расчесала мои волосы, заплела косу, велела обязательно два раза в день расчёсываться, иначе опять буду реветь, как после выхода из комы, когда расчёсывали меня от свалявшихся волос. Дело в том, что природа наградила меня двумя необычными вещами. Внешность у меня самая обычная рост тоже самый средний метр шестьдесят восемь см. Худощава немного, но все вторичные признаки имеются – вполне приличная двоечка, без силикона, попа и все дела… Но вот коса до пояса и цвет волос. Я, хоть и блондинка, но оттенок моего блонди был не белоснежный, не платиновый, а теплого, золотистого оттенка. Девчонки мне жутко завидовали, пытаясь добиться такого же цвета окрашиванием, а у меня натуральный цвет. И глаза. Радужка у меня необычного, глубокого синего цвета. Не голубого, не бирюзового, а именно синего. Первое время все были уверены, что я ношу цветные линзы и все не верили, хотя я сто раз показывала, что не ношу линзы никакие вообще.
И вот, все готово, документы в сумке, вещи в чемодане. Последние поцелуи, объятия, слезы. Обещания видезвонков.
Стюардессы помогли выкатить коляску со мной по специальным накладкам на трап. Вообще, молодцы девочки, все время полета заботились обо мне. А теперь-здравствуй, Сеул! Я приехала к тебе, чтобы вновь обрести жизнь!
Старая травма голеностопа все чаще стала о себе напоминать. После репетиций по хореографии он тайком глотал обезболивающее, туго бинтовал спортивным бинтом сустав, но особого эффекта это не приносило. Наоборот, раза два он валялся по полу в раздевалке, пытаясь унять рвущую ногу боль. Немного помогали массажисты с их волшебными руками и мазями. Но долго так все равно продолжаться не могло, и в один, далеко не прекрасный день его приперли к стенке. Против него объединенным фронтом выступили лидер группы, менеджер группы и врач, уполномоченный наблюдать за их драгоценным здоровьем.
Ему поставили ультиматум – или он идёт в клинику, или лидер Джун идёт к Председателю компании. Всегда сдержанный и доброжелательный Джун сказал:
– Пойми, мы же хотим одного – чтобы ты был здоров и был с нами! Ты и так слишком затянул с визитом к врачу! Ты пройдешь обследование и тогда будет ясно, что делать дальше. А мы будем перестраивать нашу работу так, чтобы ты тоже участвовал в ней, но не перегружался. Запомни – мы всегда будем на твоей стороне! Помнишь, как Юн после операции на плече отсутствовал некоторое время? Как ему было плохо, и нам морально тяжело? Вот больше мы так не хотим, и ты будешь с нами! А пока завтра же идёшь в клинику.
Все он понимал, конечно. Но боялся признаться даже себе в том, что боится того, что ему предложат оперировать сустав. Настолько боится, что предпочитает терпеть боль. Боится того, что придется после операции выпасть из жизни группы. А в этом и был смысл его существования. Друзья, даже скорее братья, репетиции, записи, гастроли, фанаты, любовь и восторг публики… все это так затягивало, что порой казалось, все это будет вечно. Но теперь все это оказалось под угрозой. И он, сцепив зубы, и подгоняя себя едва ли не пинками, поехал в клинику.
Врач, принимавший его в отделении травматологии, немного успокоил. Внимательно рассмотрел его анализы, результаты томографии, рентгеновские снимки и сказал:
–Конечно, качественное новое обследование вам необходимо. Но показаний к операции я у вас не вижу. Будем лечиться консервативными методами. Займет это определенное время, не менее двух-трех недель, но мы сможем купировать все воспалительно-дегенеративные процессы в суставе. Так что завтра приходите в отделение, проходите обследование, и приступаем к курсу физиотерпии. Занимать это у вас будет не более двух часов в день. Думаю, что сможете найти это время в своем графике. Жду вас завтра.
Из отделения он вышел успокоенный, и даже смог немного расслабиться от постоянного напряжения, в котором жил последние дни. Поэтому решил немного пройтись по парку клиники, посидеть в одиночестве на скамье. Бейсболка с длинным козырьком, темные очки и плотная маска на лицо надёжно скрывали его от узнавания. Да и одежда самая обычная, без притязаний. А то, что его ожидал служебный автомобиль с водителем на стоянке – так это на парковке за оградой парка.
Он медленно прошёлся по аллее цветущей вишни, машинально отметив, что в этом году весна ранняя и что он уже несколько лет не успевал увидеть цветущей вишни за круговертью дел и работы почти без выходных, на износ. Присел на скамью, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Даже закрыл глаза от удовольствия и умиротворённости. Спустя некоторое время его привлекли голоса неподалеку. Он поморщился – испортили такой отдых! Возле соседней скамьи стояла инвалидная коляска, в ней сидела девушка (молодая женщина?), другого не разглядеть. Рядом стояла девушка в форме работницы клиники и в чем-то горячо убеждала пациентку.
Та, наконец, согласно кивнула головой. Медсестра радостно взвизгнула и, подпрыгнув на месте, повернулась и убежала. Девушка осталась сидеть одна. Он продолжал лениво наблюдать за ней сквозь темные очки. Вот она взяла в руки бутылочку с водой, попыталась открыть ее, но бутылочка выскользнула у нее из рук и упала на землю поодаль от нее. Девушка как-то странно пошарила руками вокруг, и, сгорбившись в кресле, затихла. Но пить ей, видимо, всё-таки хотелось, судя по тому, как она облизывала губы.
Сиделки же, все не было. Вздохнув, он поднялся со скамьи и пошел к девушке. Не бросать же ее беспомощную. Он всегда занимался благотворительностью, а тут… надо помочь. Подойдя немного ближе, он негромко, чтобы не напугать девушку, сказал. Причем машинально, по-корейски:
– Агасси, вам нужна помощь?
Девушка развернулась вместе с креслом на его голос, и он понял, что промахнулся – девушка явно была европейкой. Он смутился и перешёл на английский, хотя и говорил он на нем не слишком хорошо:
– Сорри, мисс, чем я могу вам помочь?
Девушка как-то неуверенно улыбнулась и ответила ему на отличном корейском, с сеульским акцентом:
– Да, я нечаянно уронила бутылку с водой и теперь не могу ее найти. А сиделка отлучилась по делу.
Он быстро нагнулся, поднял и подал девушке воду. Она держала ее в руках и почему-то не решалась пить при нем. А он, как сопливый мальчишка, залюбовался необычной красотой девушки – симметричное лицо, аккуратный носик с тонкой переносицей, красивой лепки губы, естественного розового цвета, ни грамма косметики. Но больше всего внимание привлекали волосы необычного цвета, длинные, заплетённые в мягкую косу. И глаза! Очень уж цвет был невероятным – синий! Не голубой, а именно синий.
Но при всем этом взгляд девушки был направлен куда-то в сторону от него. Парень даже обернулся, чтобы посмотреть, что ее так заинтересовало. Но там была только пустая аллея. И только теперь он понял, что его смутило – ее взгляд был неподвижным и в глазах стыла синяя пустота. Девушка была слепой?!
Понимание этого вдруг ударило в него, заставив окрасится багровым румянцем щеки. Видимо, он не сдержал эмоций и как-то среагировал вслух. Девушка кривовато улыбнулась.
– Да, предвосхищая ваш вопрос – я не вижу, я слепая. Но не от рождения, это последствия автоаварии. И я не парализована.
– Вы здесь проходите лечение? И, простите, вы же не кореянка?
Девушка ответила ровным голосом:
– Да, я не кореянка. Я из России. Я русская. В этой клинике я сейчас прохожу обследование, потом буду готовиться к операции. К сожалению, на моей родине мне не гарантировали удачного исхода операции, поэтому я приехала сюда.
Что ещё сказать – он не знал. Но и уйти не спешил. Была бы девушка кореянкой, то он бы давно ушел, после того, как подал ей воду. Но у европейцев, он знал, нравы гораздо более демократичные, и для них поддержать разговор с незнакомым человеком – нормальное явление. Корейские же обычаи более консервативны и патриархальны. Не зная, о чем ещё сказать, он похвалил ее владение языком. Девушка легко поддержала разговор:
– Да, мой преподаватель корейского очень хорошо может доносить знания до бедовых голов студентов! Она родом из Сеула, поэтому у меня сеульское произношение. А вот у вас, скорее всего, поставленная речь. Потому что в голосе не слышно вообще никакого акцента. Уж простите мою откровенность. Обычно такое бывает у теле-и радиоведущих, актеров, певцов, ну, то есть, у тех, кто ежедневно пользуется своим голосом, как рабочим инструментом.
–Вам повезло с преподавателем – ушел он от темы голоса. Надо же, почти угадала!
Девушка согласилась:
–Да, у нас в России дают хорошее образование! Надо лишь самому проявить некоторое усердие!
Он решил быстро попрощаться и уйти. Его свободное время заканчивалось, девушке он помог и этого достаточно. А разговор мог пойти непредсказуемо, а он этого не любил. Вообще, он любил, чтобы все было по правилам, по порядку, терпеть не мог разбросанные вещи или грязную посуду. Причем он не делал замечаний парням в общежитии, а закатывал рукава и начинал наводить порядок.
Попрощавшись и пожелав девушке скорейшего выздоровления, он легко встал со скамьи и пошел к ожидавшей его машине. Почти дойдя до ограды парка, увидел сиделку, которая флиртовала с парнем, сидя на скамье. Ага, так вот какое у нее "дело"! Но вмешиваться не стал, это не его проблемы.
За круговертью дел, записей и тренировок, он и думать забыл о той странной встрече. Но спустя несколько дней, освободившись раньше обычного после физиотерапии, он опять решил немного посидеть в парке. Он ведь практически двадцать четыре часа проводит в помещениях.
***
Время шло. Почти закончили обследование и постепенно начали готовить меня к операции, но в этом месяце меня точно не будут оперировать. Как объяснил мне мой врач, придется пройти длительную подготовку к операции, так как долгое пребывание в коме не прошло бесследно для меня. Все бы ничего, да скучно очень. Раз-два в неделю звонила мама по видеозвонку, но я её все равно не видела. Мама уверяла, что у них все хорошо с папой, но я слышала у нее в голосе усталость и озабоченность. Мама говорила, что они очень ждут свою доченьку на своих ногах и прекрасными видящими глазками.
Затем отключалась, и я опять оставалась одна наедине сама с собой. Кажется, теперь я хорошо поняла смысл фразы из песни нашей известной певицы Дианы Гурцкая "А я до слез наговорилась с тишиной". Свою палату я изучила до мелочей и вполне могла обходиться без услуг сиделки в палате. Да и не нравилась мне почему-то девица, хотя она и старалась быть вежливой со мной. Но иногда в ее голосе проскальзывало то ли снисходительность, то ли некоторое превосходство – мол, вот ты калека, сидишь сиднем в кресле, а я молодая, здорова, красивая, могу бегать на свидания, кружить парням голову. Иногда, после некоторых своих отлучек по "делам", она приходила, пахнущая мужским парфюмом. Уж это я не спутаю. У меня сейчас резко обострилось обоняние и слух… в общем: "а нюх как у собаки", только вот глаз, как у орла у меня нет.
