Текст книги "Именем Тьхери. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

 
Девушка кивнула, достала ключ и отперла дверь.
 

– На душе такое мерзкое ощущение, будто я продажная женщина…

– Да какая же ты шлюха! Ты воспитанная стеснительная девушка из хорошей семьи.

Дождавшись, пока за нами захлопнется дверь, я обнял её сзади, приучая к своему запаху.

– Мне сразу раздеться?

– Нет, – усмехнулся я. – Так у нас обоих ничего не получится. Лучше расскажи мне, как ты любишь. Стыдно вслух, можешь представить, желательно со всеми подробностями. От этого будет зависеть качество и продолжительность… хм…процедуры.

– Я так не могу, – вздохнула девушка. – Поймите, я хорошо к вам отношусь, но…

– …но не настолько, чтобы посвящать меня в такие вопросы, – закончил я. – Что ж, ты права, нечего отдаваться первому встречному. Тогда просто расслабься и пусти всё на самотек. Надеюсь, у нас получится.

 
Она промолчала и покосилась на постель.
Ладно, преступим.
Рука легла на спину, сделала первое движение… Так, хорошо, шея расслаблена, можно скользнуть ниже, с лёгким нажимом пройтись по позвоночнику до крестца и обратно.
Остановившись, я поцеловал её за ушком. Потом ещё раз, на этот раз настойчивее, скользнул губами по шее.
Одана напоминала куклу, позволяя делать с ней всё, что угодно. Мне это не нравилось, хотелось, чтобы она принимала в процессе хоть какое-то участие. И не только потому, что так приятней, но и с практической точки зрения: быстрее закончим.
Развернул её лицом к себе, снова обнял, крепко прижал к себе, заглянул в глаза:
 

– Боишься?

– Да, – прошептала она. – Но не того, о чем вы думаете. Я боюсь, что что-то пойдет не так во время обряда. Вдруг я умру?

– Всё будет хорошо, – так же тихо ответил я.

– А вы это когда-нибудь делали?

Кажется, обойдемся без успокаивающей магии: что-то подсказывало, что для совершения ритуала нужно добровольное согласие, без малейшей примеси колдовства.

– Нет. Но не думаю, что это сложнее некромантии.

Одана кивнула, полуприкрыла глаза и слегка подняла подбородок. Намёк был понятен. Я поцеловал её, стараясь, чтобы поцелуй вышел нежным и не нарушил хрупкого равновесия, воцарившегося в её душе. Губы она приоткрыла, позволяя экспериментировать.

 
Я не торопился продолжать, остановившись на стадии поцелуев.
Последствия давнего удара почти затянулись, шелушинок не осталось, зато появились мелкие ранки на внутренней и внешней поверхности нижней губы – видимо, Одана несколько раз её прикусила. Может, случайно, может, от волнения.
Ответное движение стало для меня приятной неожиданностью. Она вдруг подалась вперёд, обняла и вернула поцелуй. Долгий, между прочим.
Начала робко, потом прижалась тесней, целуя намного увереннее, используя язычок. И наконец и вовсе на равных. Вот теперь верю, что дочка жрицы.
Чёткая последовательность движений пальцев – и платье падает на пол.
Не переставая целовать, стягиваю нижнюю рубашку, оставляя Одану в одном белье, ласкаю, памятуя предыдущий опыт, уделяя особое внимание животу. Вроде бы возбудилась, охотно отвечает на ласки и поцелуи.
Проблемы начались позже, когда я занялся корсажем. Пока расшнуровывал было всё нормально, стоило коснуться груди – куда всё пропало?
 

– Слушай, – я намерено оставил руку на многострадальном бюсте, – ты, случаем, не боишься, что тебе понравится? А ведь тебе нравится. Ведёшь себя странно. Только не говори, что считаешь желание женщины чем-то непристойным.

Она промолчала, улыбнулась, покачала головой и накрыла мои ладони своими.

Губы и пальцы смещались всё ниже и ниже по мягкой тёплой коже. Я тонул в её запахе, ощущая острое желание обладать этой женщиной.

Оторвался от неё, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять животное начало. Мне нужен разум, а не бесконтрольная животная страсть. Безусловно, если я махну на всё рукой, у нас будет бурная ночь, но ведь я позвал сюда девушку не за этим.

Тяжело будет плести заклинания, не отвлекаясь на обнажённое тело под собой.

– Что-то не так? – обеспокоено спросила Одана. – Со мной? Но тогда, когда вы положили руку на грудь, вы неправильно поняли… Мне приятно было.

Она наклонилась, подняла одежду, аккуратно сложила стопочкой на стуле. Потом подошла, вопросительно посмотрела на меня и чмокнула в подбородок. Затем расстегнула мою рубашку, скользнула под неё и прижалась к губам, возвращая ласки.

Инициативу нужно поощрять, тем более к этому моменту я уже справился с инстинктами.

Снял приспущенную рубашку, бросил её вместе с расстегнутым Оданой ремнём на стул поверх её платья, сел на кровать и притянул девушку к себе.

К абсолютному согласию мы пришли быстро, как и избавились от последних предметов одежды. Какой бы скромницей она ни была, Одане нравилось. Она заметно оживилась, включилась в игру, правда, сковано, без фантазии, зато мне разрешала делать всё, что угодно.

Ритм её дыхания изменился, Одана была готова, самое время перейти к сути нашего времяпрепровождения. И я перешёл, благо моему вторжению сопротивлялись всего долю мгновения, и то под влиянием беспричинного подсознательного страха.

 
Одана
 
 
Проснувшись, я сразу поняла, что что-то не так. Вернее, не так, как обычно. Стоило прислушаться к своим ощущениям и повернуть голову, как я поняла, что именно.
Лэрзен спал, подложив руку под голову. Он выглядел таким умиротворенным, что не верилось, что передо мной тёмный маг, но вязь на предплечье была хорошо видна. И не только она – Лэрзен лежал на боку, лицом ко мне, и я детально могла рассмотреть его тело до пояса. После того, как он заворочался, видимо, почувствовав мой пристальный взгляд, и перевернулся на спину, не только до – одеяло немного сползло.
На теле у Лэрзена оказалось много шрамов. Большая часть полностью зажила, превратившись в едва различимы полосы. Были среди них и свежие, наверное, оставленные солдатами во время нашей травли.
Самый крупный рубец, шириной в палец, оказался под лопаткой. Короткий, он свидетельствовал о полученной когда-то колотой ране.
Я отвела взгляд, перевела его на стопку одежды на стуле.
Холодно, тело покрылось гусиной кожей. Моё, во всяком случае. Конечно, я же неодета. Поспешила натянуть одеяло, заодно и мага прикрыла.
Полежала немного, вспоминая события прошлой ночи. Особенно те, что произошли после обряда. Лэрзен сказал, что не позволит воспоминаниям проявиться сразу, и с усмешкой добавил, что сейчас у меня есть шанс отработать часть своего долга. Взял он его мной.
Убедившись, что маг спит, выскользнула из-под одеяла, схватила в охапку одежду и шмыгнула в ванную. Потрогала резервуар для горячей воды, нагревавшийся по вечерам трубами от домовых печей – ещё тёплый и наполовину полный.
Смыла с себя последствия бурной ночи. Тут уж никакого преувеличения не было, маг был не из тех, кому хватает одного короткого раза. А обряд, видимо, его ещё больше раззадорил, потому что он долго не мог угомониться.
Не сказала бы, чтобы я сожалела, а Лэрзен – тем более. Уж кто-то, а он в конце получил, что хотел. Бедняга так намучился в первый раз! Я ведь вчера не понимала, что он имел в виду, говоря, что удовольствие получу только я. Теперь знала, особенно когда сравнила с тем, что было потом.
Оделась, шагнула к двери и вдруг покачнулась, глотая воздух, сползла по стене на пол.
Меня трясло: я всё вспомнила, абсолютно всё.
 
 
Первая вспышка, первое воспоминание.
Я сижу в комнате матери – тот самый эпизод, на котором раньше обрывалась моя память. В тот день я ночевала в храме, поэтому заболтались допоздна.
Говорили разных мелочах. Потом мама взяла мои ладони в свои; взгляд ее стал серьёзен.
 

– Одана, ты знаешь, от богини мне достались некоторые способности.

– Да, знаю, – беспечно ответила я. Я молода, в моей жизни пока было всего одно горе – отъезд Садерера. Все ещё живы, я недавно начала работать, полна планов на будущее. – Ты главная жрица, ты разговариваешь с Олонис и её именем помогаешь людям.

– Не только, – улыбнулась Азмара. – Во мне есть небольшой магический дар. Он не окрашен ни в один из цветов и не накладывает отпечатка на человека, вроде знаков на руках магов. Его подарила мне Олонис, предупредив, что пользоваться им я должна крайне осторожно и исключительно во благо людей.

– С помощью него ты помогла женщине, которая приходила к тебе вчера?

Кажется, у вчерашней просительницы были какие-то проблемы с беременностью, а мама, просидев с ней около часа в святилище, сделала так, чтобы ни ребенку, ни женщине ничего не угрожало. Она выглядела такой усталой, но счастливой.

 
Азмара кивнула и, наклонившись к самому моему уху, прошептала:
 

– Одана, ты уже взрослая, думаю, пришло время рассказать тебе о другой тайне нашей семьи. Твоей тайне. Я сама узнала о ней случайно, когда впервые привела тебя в храм: к тебе потянулось жертвенное пламя. Я обратилась к знающим людям, проверила по книгам и поняла, что не ошиблась.

Я замерла, вся обратившись в слух. Неужели я особенная, я, такая неприметная, одна из многих?

– Ты была зачата в особую ночь. На небе собралась уникальная комбинация звезд, такая, которая бывает лишь раз в столетие. И она стояла как раз над Медиром. Центральная звезда принадлежала моей богине. Ребёнок, зачатый жрицей или жрецом, чьё светило главенствует на небосклоне, между полуночью и часом ночи, наделяется особыми качествами. Таким ребенком стала ты.

– И какие же способности мне достались, пока я не замечала в себе никакого дара, – я сгорала от любопытства.

– В тебе течёт латентная магическая кровь. Нейтральная кровь, способная усилить способности других магов. Для этого существует два способа: деторождение и специальный ритуал. Правда, – она вздохнула, – в конце него ты умрёшь. Если в первом случае ты поделишься лишь частью силы, и она перейдет к детям, то во втором её выжмут из тебя без остатка.

– То есть эта сила полезна для других и абсолютно бесполезна для меня?

Жаль, а я уже размечталась! Хотела, как мама, помогать людям, лечить их от болезней, искать пропавших…

– Не знаю, – честно призналась мама. – Такое встречается крайне редко: слишком много разных факторов должно совпасть. Но, боюсь, магия никак не поможет тебе в жизни: ты просто не в состоянии ею воспользоваться. Вот если бы в нашем роду были волшебники – но, увы! Магия жриц не передаётся по наследству, она как поцелуй богини и действует только с её соизволения.

Я хотела ещё о чём-то спросить, когда мы услышали крики, истошные женские крики.

Мама переменилась в лице и, схватив со столика кинжал, метнулась к святилищу.

Не знаю, почему я не осталась в комнате, быть может, потому, что мне было страшно сидеть в ней одной.

У подножья колонны рядом с ящиком для пожертвований, лицом к лику Олонис лежала одна из учениц. Сначала я подумала, что она просто спит, но потом поняла, что у девочки сломана шея.

 
Вокруг тела расплылось кровавое пятно.
Но если её задушили, то откуда кровь?
Мы подошли ближе. Мама присела на корточки перед телом, перевернула его и отпрянула. Платье на ученице было разорвано, грудь и живот исполосовали глубокие раны. Её распороли ножом, выпотрошили, словно рыбу. Это было жутко – видеть торчащие из-под кожи сломанные рёбра, порванные мышцы, обнажённые внутренние органы… Некоторые из них были за ненадобностью выброшены на пол, валяясь посреди принесённых посетителями храма даров.
Я отвернулась, ощущая спазмы тошноты.
 

– Не хватает сердца и печени, – констатировала мама, вытирая руки о листья какого-то растения. – Ещё теплая, значит, именно она кричала. Это чудовище сначала свернуло ей шею, а потом безжалостно надругалось. Одана, – голос её стал жестким, – возвращайся домой. Я разберусь с ним сама.

 
С кем? Неужели она знала, кто это?
 

– Что произошло? – к нам подбежала Иассон, простоволосая, в одной ночной рубашке.

 
Мама молча указала на тело.
 

– Некромант, – сдвинув брови, прошептала её подруга. – Неужели я оказалась права, Азмара? Это я во всем виновата, я должна была обо всём сообщить Белому магистру, немедленно обратиться за помощью к властям – а я понадеялась, что после обряда очищения он не вернётся.

– Кто? – Азмара перевела на неё удивленный взгляд.

– Я видела его однажды, только тень… А потом узнала, что в городе пропала ещё одна девочка.

– Так он совершает жертвоприношения, здесь, в храме? – ужаснулась мама. – Я полагала, что в пропаже детей виноваты тёмные маги. Одного убили полгода назад, другую схватили живой, судили и сожгли на прошлой неделе. Боги, неужели я, как и все, ошибалась?!

– Там что-то происходит! – Иассон указала на разливавшийся из-под дверей в святилище свет.

 
Не сговариваясь, они обе поспешили туда.
Цветов на жертвеннике не было, они валялись под ногами человека в тёмном плаще, грязные, помятые, ободранные.
С алтаря недвижно свешивалась бледная женская рука. Она принадлежала распростёртой на жертвеннике девушке лет пятнадцати. В пяти местах её тело было безжалостно проткнуто железными клиньями, вошедшими в камень. На плоских торцах клиньев укреплены свечи.
Бурые подтеки оплели мрамор, окрасили его ржавчиной. Крови очень много. Огромной лужей она разлилась на алтарной плите, волосы девушки впитали её, словно губка. Цветы тоже валяются в крови.
Характерная цепочка следов огибает жертвенник, сообщая о передвижениях некроманта. Подходил он и к сфере, осквернив её… человеческим сердцем. Оно лежит там, наверху, в ореоле пульсирующего света. Абсолютно сухое, обожжённое, испитое до дна.
Жертва обнажена, ноги разведены, и крови там больше всего, густой, будто желе.
Где плоть не рассечена чем-то острым, нанесены чёрной тушью незнакомые знаки, некоторые из них, соприкоснувшись с кровью, уже почти стёрлись.
 

– Мне как раз не хватает ещё одной, – усмехнулся одотьер Дер'Коне. В руках у него искривленный нож.

Убрав свечи, он вытащил из тела клинья и брезгливо сбросил его на пол. Оно покатилось к нашим ногам, предстоя во всей страшной красоте, от которой волосы встали дыбом. По сравнению с ним труп ученицы казался образцом пристойности для покойника. Фактически целыми остались только лицо, конечности и спина, спереди же практически ничего не сохранилось, кроме рваных лоскутов тканей и обломков костей. Многих не хватало, а внутренних органов вовсе не было.

Мама и Иассон заслонили меня, корчащуюся на пороге в судорогах рвоты, взялись за руки, обращаясь к богине. Но не успели – невидимая сила сбила их с ног.

Будущий Наместник Лайонга сделал какое-то движение, и тело Иассон скользнуло к алтарю. Она отчаянно пыталась подняться, цеплялась ногтями за гладкий пол, но напрасно.

– Мне просто нужна жизнь, ничего больше, – прошептал некромант, склонившись над жрицей. Он рывком поднял её на ноги, намереваясь уложить на жертвенник, но с первого раза не получилось – ему что-то помешало.

Присмотревшись, я поняла, что это мама. Едва заметное свечение исходило от её рук, обволакивая подругу.

– Что ж, Каашер примет её и так.

– Ты не посмеешь убить жрицу, гнев Олонис падет на тебя! – крикнула мать, но уже поздно – нож вонзился в горло несчастной Иассон, провернулся вокруг своей оси. Всего один миг – и всё кончено. Окровавленное тело упало к ногам убийцы.

Выставив щит против магии Азмары, одотьер опустился на корточки и наполнил кровью какую-то склянку. Неизвестно, где больше крови: в ней или на его руках, манжетах и рукавах некогда кристально-белой рубашки.

Дер'Коне обошёл алтарь и облил содержимым склянки сердце на сфере. Она вспыхнула и поглотила её.

Одотьер вернулся к распростёртой на полу Исассон, обернулся к нам… Холодные серо-голубые глаза. На одежде – знаки Императорского доверия, перстни на длинных тонких пальцах залиты кровью.

 
Ассан Дер'Коне презрительно скривил губы:
 

– Что ты можешь сделать, жрица? Помалкивай, а то заберу твою дочку. Она ведь чиста и невинна, а Каашер любит кровь девственниц, дарующую необыкновенную силу.

Наверное, никогда ещё я так не радовалась тому, что некромант ошибался, и я уже стала женщиной. По крайней мере, душу грело сознание, что, пожелай он принести меня в жертву, Каашер ей не обрадуется.

Каашер – само Зло, древнее, неприкрытое, беспощадное, демон, которого побаивались даже тёмные маги, не говоря уже о простых смертных.

Будущий наместник склонился над убитой жрицей и одним движением вскрыл жертвенным ножом грудную клетку. Рука в перстнях погрузилась в тело, ломая кости. Ругаясь, он наконец вытащил едва трепещущее сердце и швырнул его на алтарь.

Тут мама не выдержала и подалась вперёд. Я ухватила её за руку, судорожно пытаясь удержать от необдуманного шага. Неужели она не видит, что перед ней безумец, для которого убийство – всего лишь развлечение?

– Что, тоже хочешь на жертвенный стол? – улыбнулся одотьер. – Боюсь, троих мне сегодня хватит. Так что забирай дочь и ступай прочь. Хотя, нет, – ухмылка стала ещё гаже, – я найду для вас занятие, как раз по специальности. Сейчас закончу с этой, – он пнул ногой труп Иассон, – и займусь вами. Можете пока раздеваться и забираться на алтарь. Я его немного кровью испачкал, одеждой подотрёте. Приятно расслабиться с двумя девочками после тяжёлой работы.

– Вонючий ублюдок, подстилка Тьхери! – лицо матери перекосило от ярости.

Обратив взгляд на лик богини, она сложила ладони, сомкнула пальцы и, резко выбросив в сторону Дер'Коне руку, ударила его золотистым лучом. Мужчину отбросило от сферы, сердце Иассон выпало из его рук.

Мама сделала в воздухе вращательное спиралевидное движение, и одотьер захрипел, схватившись за горло.

Изображение Олонис на потолке засияло, отделилось от свода, превратившись в разноцветное облачко. Оно светоносной пылью осело на наших головах. Я ощутила сначала резкий жар, потом холод; перед глазами замелькали цветные картинки, в которых неизменно фигурировали маленькие, напоминавшие фей, девочки. Конец у видений был один – смерть на жертвеннике от рук некроманта.

Я не хотела этого видеть, я отчаянно сопротивлялась, но чужие воспоминания заполняли мой мозг, сводили с ума. Я готова была закричать, когда все это внезапно кончилось. Щелчок – и картинки исчезли.

Рыдая, я сидела на полу, с тупым ужасом наблюдая за тем, как некромант медленно поднимается на ноги.

Его ответный удар не заставил себя ждать. Пас рукой, и с пальцев срывается ощерившая пасть змея, тончайший тёмно-синий поток частиц. Иллюзорные зубы вцепляются в маму, рвут одежду, вгрызаются в кожу. Азмара кое-как отбросила их от себя, видимо, снова использовав магию (я заметила знакомое золотистое облачко). По руке стекала струйка крови.

– Ты никто, ты пыль по сравнению со мной! – в ладонях одотьера теплился синий шипящий шарик. – И ты сдохнешь, жрица, ты и твоя дочка.

Мама не испытывала страха, во всяком случае, лицо её было спокойно. Может, она верила в заступничество богини?

Шар разбился о золотистое свечение, окружившее Азмару, с грохотом разорвавшись на сотни осколков. Мощнейшая ударная волна разметала нас по святилищу, повалила сферу, но почему-то не тронула окна, лишь жалобно зазвенели стекла.

Мне, сидевшей на полу, досталось меньше, чем маме: она ударилась головой о гранитную плиту и на несколько минут потеряла сознание. Из разбитого виска вытекала вишневая кровь, весенней капелью струясь по щеке.

Я бросилась к ней, затрясла за плечи, умоляя очнуться. Радовало лишь то, что взорвавшееся заклинание нанесло вред и своему создателю. Но надолго ли? Вот он уже поднимается, фокусирует на мне взгляд…

– Беги, Одана, – хрипло прошептала мама, наконец вняв моим мольбам и придя в себя. – Беги к той, что кормит тебя по праздникам яблочным пирогом. Я тебя очень люблю, доченька!

 
Это были последние слова матери, последние, которые я слышала.
Одотьер с презрительной усмешкой наблюдал за моими бесплотными попытками помочь маме встать, слушал мои сбивчивые всхлипы, заверения, что я её не брошу, и у нас всё будет хорошо. Что ему были мои слезы? Он обращал на них меньше внимания, чем на дождь.
Встретившись с его глазами, я поняла, что просить тоже бесполезно: этот человек глух к чужим мольбам. Он убьёт нас с той же поразительной жестокостью, что и троих человек до этого.
Лишь бы всё было быстро, лишь бы меня не распяли на алтаре!
Наконец мама сумела сесть, обняла меня и поцеловала.
 

– Как трогательно! – захлопал в ладоши некромант. – Вы сидите рядышком, облегчая мне работу. Попрощайтесь с этим миром и откройте свою душу для другого.

В последний момент мать успела оттолкнуть меня, приняв весь удар на себя.

Нет, несмотря на то, что в заклинание была вплетена смерть, она тогда осталась жива – как я потом узнала, из-за силы богини.

Распростёртая на полу, она, казалось, ничего не могла сделать, но золотистое облачко, едва различимое, очень слабое, всё же смогло родиться в ее ладонях.

Мама метила в светильник рядом с одотьером. Расчёт был прост: причинить серьезный вред некроманту она не могла, не хватало сил, но удар по затылку тяжёлым предметом вполне мог закончиться летальным исходом.

 
Я не видела, что было дальше, малодушно скрывшись за дверьми святилища.
Собственно, а что мне оставалось? Я была абсолютно бесполезна, абсолютно ничем не могла помочь. А Фейхара могла. Именно к ней меня послала мама.
Когда-то Фейхара тоже была жрицей, тридцать лет посвятила храму, а потом ушла на покой. У неё тоже была сила, пожалуй, даже более хорошо выраженная, чем у мамы. Олонис любила её и не отняла дар после конца служения. Хотя, о чём это я – служение жрицы заканчивается только со смертью.
Сердце трепыхалось в гортани, мешая дышать. Я бежала так, что позавидовали бы гончие.
Ночной Медир выглядел таким мирным, казалось немыслимым, что в самом его сердце, в святая святых могло произойти такое.
Слёзы радужной пеленой застилали глаза, из носа текло, лоб покрылся холодной испариной.
Остановившись у калитки Фейхары, я попыталась выровнять дыхание: не сделай я этого, не смогла бы говорить. И тут мозг обожгла мысль, что мамы больше нет.
Подумай, Одана, сколько она могла ещё прожить, могла ли она выжить, раненая, обессиленная, без помощи Олонис (очевидно, жертвоприношение перекрыло связь с богиней, или это сделал Каашер), оставшись один на один с некромантом? Смерть наверняка уже поцеловала её в губы. Может, тогда, когда я стрелой вылетела в сад, может, когда бежала по пустынным улицам, соревнуясь в скорости с ветром. А, может, когда споткнулась и упала в грязь. Прошло слишком много времени. Нет, для меня это был всего один миг, но в реальности…
Из горла вырвался животный стон, на который заунывным похоронным воем откликнулись собаки.
Не осознавая, что делаю, я потянулась к сознанию матери, посылая ей мысленный зов: «Мама, если ты слышишь меня, если ты жива, ответь!». Ничего, ответом мне была гулкая пустота, звоном отозвавшаяся в голове. И мертвенный холод, будто внутрь меня поместили глыбу льда.
Я стояла на коленях перед крыльцом небольшого домика и плакала, рыдала в полный голос.
Потом вышла встревоженная Фейхара, обняла за плечи, подняла и насильно увела в дом. Я всё никак не могла успокоиться и в перерывах между всхлипами просила её немедленно пойти в храм.
 

– Только возьми с собой магов, хотя бы стражников! Прямо сейчас, тётя Фейхара, прошу тебя!

Влив в меня лошадиную дозу снотворного – единственного, что могло унять мою истерику, Фейхара уложила меня в постель и ушла.

Проснувшись на следующее утро, я встретилась с сертёзными глазами Фейхары. Крепко сжав мою ладонь, она прошептала:

– Крепись, девочка!

– Мама, что с мамой? – я порывалась встать, но женщина не позволила. – Она мертва, да? Её убил некромант?

 
Фейхара прикоснулась к моему лбу и покачала головой:
 

– Тебе привиделось.

– Нет, – закричала я, – я видела!

Бывшая жрица обняла меня, устроила мою голову у себя на груди. Меня обволокло приятное тепло, снова захотелось спать. Пребывая на грани сознания, я слышала, как Фейхара произносила какие-то непонятные слова, ощущала едва заметное дуновение ветерка над затылком.

Страшные воспоминания прошлой ночи постепенно стирались, и вот их вовсе не осталось. Пустая полоса шла вплоть до похорон матери, якобы впотьмах оступившейся на лестнице: в храме каменные полы, а одна из лестниц и впрямь очень крутая. Почему-то никому в голову не пришло обратить внимание на следы от укусов на её руке. Они были едва заметны и казались застарелыми, но я-то знала, что им нет и недели. Сейчас знала.

Маму наутро после визита одотьера Дер'Коне нашла уборщица у подножья той самой крутой лестницы со сломанной шеей и многочисленными ушибами. Немедленно известили мужа, а потом и меня.

Моя реакция была заторможенной: сказывалось заклинание Фейхары. Вплоть до похорон я просидела взаперти в своей комнате, уставившись в одну точку. Практически ничего не ела и не пила.

На похоронах сознание моё прояснилось, запись воспоминаний восстановилась.

Что до Иассон, то её труп выловили через месяц. Решили, что она утонула. Вопросов, что делала жрица на берегу моря, не возникло: она часто ездила туда купаться, иногда даже ночью.

В те страшные дни я часто бывала у Фейхары, заедала яблочным пирогом своё горе. Мне казалось, что она чего-то боится: вздрагивала от любого шороха, всё чаще молилась Олонис, прося защитить себя и меня от беды, неизменно, даже днем, запирала дверь на засов, так что я вынуждена была стучаться особым образом, чтобы мне открыли.

Соседи списывали всё на старческие причуды и кончину горячо любимой ученицы, моей матери, честно говоря, я придерживалась того же мнения. Утрата, постигшая нас, была слишком тяжела, чтобы пройти бесследно. Я стала замкнутой и молчаливой, отец запил, а тётя Фейхара сошла из ума. Всё казалось таким логичным, да и не в том я была состоянии, чтобы разбираться в причинах и следствиях.

Я нередко оставалась ночевать у Фейхары: не хотелось видеть отца таким жалким и раздавленным, в обнимку с бутылкой. Мы сидели дотемна, вспоминали маму… А потом Фейхара бесследно исчезла. Поиски ничего не дали, она будто сквозь землю провалилась.

Таковыми были мои воспоминания, стёртые Фейхарой. Лэрзен ошибался: именно она, а не мама установила блок в моей голове.

Но в это утро я восстановила не только цепочку своей памяти, но и открыла для себя то, чего я никак не могла видеть и знать. Как и говорил светлый маг, спасший меня от Летиции, меня использовали как хранилище чужой информации.

Кто поместил её туда? Очевидно, Фейхара, больше было некому. И сама Олонис, тогда, в храме, когда в первый и единственный раз она смогла к нам пробиться.

 
Воспоминание второе, то, чего я не могла видеть.
Ассан Дер’Конэ, улыбаясь, входит в храм Олонис, бросает горсть монет в качестве пожертвований и просит жрицу разрешить ему помолиться в святилище. Жрица – это Иассон. Она сомневается, а он настаивает, вежливо, умело.
Мамы в городе нет: она уехала вместе с нами на пикник к морю, – так что посоветоваться Иассон не с кем, и она сдаётся.
Одотьер заходит в святилище, окидывает его внимательным взглядом. Его притягивает усыпанный свежими цветами жертвенник. Он передаёт жрице заранее приготовленную розу и преклоняет колени на специальной подушечке. Одотьер делает вид, что молится, но я слышу его мысли. Он оценивает силу, исходящую от жертвенника, проверяет, насколько прочна связь с богиней, сравнивает намоленность места с другими храмами и приходит к выводу, что святилище Олонис – идеальное место. Здесь столько человеческих эмоций, очень много свободной энергии, а защиты никакой нет. Изменить настройки связи будет легко, гораздо легче, чем в храме Светоносного: Олонис так доверяет своим жрицам, что позволяет им напрямую общаться с миром богов. Значит, сила и волшба беспрепятственно циркулируют между двумя пространствами.
Олонис – безопасная богиня, она не способна убивать, не способна причинить вреда, зато её энергия такая мощная, концентрированная, что постоянно клубиться над жертвенником. Он использует её в качестве усилителя и проводника.
Поднявшись с колен, одотьер поблагодарил Иассон, обещав сделать храму богатые пожертвования.
Выйдя на улицу, он принялся на поиски первой жертвы – ему нужен был ребёнок, чтобы поговорить с Каашером, узнать, что надлежит делать. И одотьер нашёл её, похитил и в полночь привёл в храм, проникнув в него через портал.
Наложенный полог тишины скрыл детские крики, а кровь обагрила жертвенник, устанавливая связь с Каашером. Олонис не смогла помешать ему: она видела всё, но не могла пробиться сквозь морок чёрного колдовства, усиленного её собственной переработанной энергией.
С каждым днём, с каждой новой жертвой одотьер становился всё наглее, пренебрегая правилами безопасности, пока наконец неосторожно не попался на глаза Иассон, не потрудившись, как обычно, стереть следы своего присутствия.
 
 
Третье воспоминание – даже не воспоминание, а видение листов какого-то фолианта, исписанного непонятными символами. Их было очень много, бесконечная вереница, все очень чёткие, будто лежали передо мной на столе.
Потом, когда исчез последний из них, чей-то безликий голос произнёс: «И так Каашер снова вернётся в мир, так снова возродиться его сын, обретя тело своё и былое могущество, спрятанное в Четвёртом Доме Пятого перехода, откуда он призовёт его так, как указано в книге. Бойся, девочка, ибо ты есть сосуд, которым он откроет врата».
 
 
Дальше были скупые сведения, никаких образов.
От богини я узнала хронику гнусностей одотьера Дер'Коне в Медире, а от Фейхары – кое-что о детях Каашера. Совсем чуть-чуть, то, что она успела откопать в закрытом фонде городской библиотеки. Просто голые факты, безо всяких пояснений. Но зачем-то они ей понадобились, не стала бы она просто так перелистывать книги, разрываясь между ними и помощью в подготовке похорон безвременно почившей ученицы.
Дети Каашера… Люди с половинчатыми душами, или даже не люди, а демоны в человеческом обличии, наделенные частью силы родителя. Название условно, потому что в традиционном смысле Каашер их не зачинал, так что они вовсе не плод неземной любви. Просто в момент рождения нормального человеческого ребенка по каким-то причинам с его душой происходят необратимые изменения, их становится две, и душа-захватчица убивает часть истинной души.
Вот и всё, что сумела откопать Фейхара. Как это мне поможет, почему она вдруг заинтересовалась этой темой?
Поняв, что мое пребывание в ванной затянулось (сколько я просидела на полу, давясь молчаливыми слезами?), я повернула ручку и толкнула дверь.
Лэрзен уже проснулся, даже успел одеться, и теперь сидел на кровати, пристально глядя на меня. Очевидно, ждал, что я ему всё расскажу, но я не собиралась этого делать.
Тёмные, теперь, вспомнив все ужасы жертвоприношений, теперь, когда крики жертв стояли у меня в ушах, сводя с ума леденящим эхом, я относилась к ним иначе. Все, кто занимаются некромантией, подобны безжалостным зверям, от которых нужно держаться подальше. Потому что у них нет сердца.
 

– Ну как, вспомнила? – первым нарушил тишину маг.