Текст книги "Я стану твоим врагом (СИ)"

Автор книги: Ольга Погожева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

 
– И рассветы их прекрасны,
Снежно-синие леса…
И война для них ужасна —
Мира хочет их душа…
 

Он заставил себя оторваться от стены, делая первый нетвёрдый шаг вперёд. Приблизился к открытой двери, заглядывая внутрь. Марион сидела у постели сына, приобняв одной рукой его за плечи, второй поглаживая по укрытой одеялом груди. Синий баронет спал, прислонившись щекой к руке матери, и лицо его, посеревшее от болезни, казалось тихим и умиротворённым.

Нестор впервые увидел его. Сын Магнуса оказался обыкновенным мальчишкой десяти лет, всего лишь ребёнком – а ведь мог стать и пешкой в жестокой игре против его матери. Подумать только, он, Нестор Ликонт, действительно был готов стать детоубийцей…

 
– Ты представь, что рухнут стены,
И сотрётся вдруг черта.
Люди руки вверх возденут,
Вместе восхвалят Творца…
 
 
Спи и верь, мой драгоценный,
В этот дивный добрый миг,
Но до этих пор – поверь мне,
Пригодится тебе щит…
 

Марион сидела спиной к двери и всё ещё не видела его. Но даже окончив песню, не обернулась, хотя не могла не почувствовать чужое присутствие. Она на миг прикрыла глаза, обнимая сына – и Нестор вдруг сам себе показался здесь лишним.

Он неловко пошевелился – и в этот миг Марион повернула голову, встречаясь с ним взглядом. Нестор подумал, что так, должно быть, посмотрела бы на него волчица, если бы ему вздумалось потревожить её с волчатами логово.

– Полагаю, ты приехал за этим, – изменившимся, мёртвым голосом произнесла Марион, доставая скомканное письмо из-за пояса. – На, забирай. Мне это больше не пригодится.

Она протянула ему мятый пергамент, и Нестор молча принял его, не отрывая от неё глаз. Марион не ответила на его пристальный взгляд, отвернулась, вновь отдавая всё своё внимание сыну.

– А теперь убирайся, – не глядя на него, глухо проговорила она. – Я не хочу тебя видеть.

Ликонт постоял на пороге ещё несколько секунд, разглядывая крохотную комнатку и спину Марион, вновь склонившейся над сыном. Волнистые волосы были стянуты в небрежный пучок, платье, то самое, в котором она присутствовала на церемонии, смятое и ослабленное, обвисло, не обременённое корсетом и поясом, рукава закатаны до локтей – сейчас леди Марион выглядела ничем не лучше простолюдинки из какой-нибудь валлийской деревни, вполне оправдывая его предположение во время их второй встречи в Ренне: красота её, сейчас такая зрелая и женственная, со временем сойдёт на нет, сделав её ничем не примечательней других женщин.

Но он слишком хорошо знал себя, чтобы обманываться внешним и напускным, и достаточно неплохо изучил женщин в своём окружении, чтобы не признать правоту покойного Харитона, некогда вызвавшего его на личный разговор. Пожалуй, только сейчас Нестор понял всю правоту старого монарха – каждое его слово оказалось приговором. Вот только та, которая вызывала в нём такую непривычную смесь уважения, восхищения и желания, оказалась по ту сторону пресловутой черты в этой её колыбельной…

Дверь отворилась, и возникшая на пороге Юрта вскрикнула, тотчас зажимая себе рот руками, расширившимися глазами глядя на высокого, крупного мужчину, заполонившего собой, казалось, весь этот крохотный лесной домик. Нестор глянул на служанку, развернулся, делая шаг к соседней двери, и приоткрыл, заглядывая внутрь. Тяжело дышавший мужчина на влажной от пота постели был ему незнаком. Личный телохранитель юного баронета оказался довольно молодым, должно быть, ровесник Януша, и сражался с хворью с упрямством заядлого борца – сдерживал стоны сквозь крепко сцепленные зубы, сжимал кулаки, тиская мятые простыни, выдыхал шумно, через нос, не позволяя себе издать ни звука. Нестор прикрыл дверь, прошёл к выходу, знаком велев служанке следовать за собой. Юрта быстро обвела взглядом комнату, проверяя, всё ли на месте, бросила придирчивый, подозрительный взгляд на герцога, и вышла следом.

– Какая нужна помощь? – спросил он, как только Юрта прикрыла за собой дверь.

От удивления камеристка даже отступила на шаг, разглядывая герцога во все глаза.

– Ваша светлость! – наконец выдавила она. – Вы и вправду… нет, ваша светлость, как можно! То есть, помощь-то, конечно, нужна, не управляюсь я тут одна, да и миледи там за ними двумя не уследит… но… ить как можно!

– Что нужно? – повторил Ликонт уже с нажимом, и камеристку наконец прорвало.

– Ну, мессир Януш обещал привезти завтра к вечеру новые порции лекарства, а до тех пор велел всё в доме перемыть, прокипятить, и постели им менять почаще, – затараторила Юрта, с интересом разглядывая герцога. Ликонта знали все – от придворных до черни – но чтобы он сам, вот так запросто, обратился к прислуге… Нет, его поведение не осталось для старой служанки секретом. Юрта повидала жизнь и прекрасно понимала единственную причину подобной заботы. – Велел обрабатывать им раны мазью, и поить настойкой, по ложке в час. Ещё сказал, как только лихорадка спадёт, неплохо бы обмыть самих больных, ну, как сумеем. Вы только представьте, ваша светлость, сколько энто воды мне натаскать надо! Ноги-то уже не те, с пригорка в обход холма, да назад, да гружёною…

– Где вёдра? – снова перебил Ликонт, развязывая плащ.

– Да вот же они, – кивнула Юрта на полные бадьи. – Только тут загвоздка одна, кострище развести надо бы, и котёл над ним установить побольше, а я там уже постиранные вещи вываривать буду. В камине-то огонь я развести сумела, бульончик для больных ужо закипает, да и миледи поесть не мешало бы… а вот в походах я не бывала, ваша светлость, как бы мне пожар не устроить-то…

Юрта говорила всё больше, чтоб занять себя. Герцог сбросил с себя плащ, перевязь с мечом, длинным полуторником, почётную золотую ленту, которую повязал ему на церемонии один из судий, стянул зубами левую перчатку, и сбросил всё это, не глядя, под стену дома.

– Закатайте мне рукав, – ровно попросил он старую служанку, протягивая левую руку.

Юрта поспешно расстегнула манжету, заворачивая ткань чуть повыше локтя. Правая рука, на которой красовалась тёмная стальная перчатка, висела безвольно вдоль могучего тела, и камеристка только сейчас вспомнила неприятность, произошедшую с герцогом в Ренне. Как же он собрался помогать ей, с одной-то рукой?

Самого Ликонта, казалось, ничего не смущало. Командующий, проведший в военных походах едва ли не большую часть своей жизни, взялся за дело с присущей ему решительностью, мгновенно задав темп и пожилой служанке, которая с удивлением поняла, что герцог каким-то немыслимым образом с первых же минут стал главным в их маленьком мирке.

Уже не она, но он отдавал указания, следя за тем, чтобы оба успели сделать как можно больше одновременных дел до наступления темноты. Командующий соорудил самое настоящее кострище из камней, устроив их вокруг выкопанной им в земле ямы, и установил над нею большой котёл для варки белья, вылив в него принесённую камеристкой воду. Того хвороста, который Юрта успела натаскать, едва хватило, чтобы развести костёр, но за домиком, у крошечного погреба, они нашли заготовленную сэром Эйром поленницу, и место для рубки на широком пне. Топор нашёлся тут же – и Юрта не отказала себе в удовольствии понаблюдать за самоуверенным герцогом, который без долгих раздумий принялся за дело.

Юрта уже поняла, что какие-то действия Нестор Ликонт мог выполнять и правой рукой, точнее, удивительным протезом, позволявшим ему сжимать какие-то предметы, даже удерживать определённый вес – но работать стальной рукой ему оказалось сложно и неудобно: слишком медленно сжимались стальные пальцы, слишком крепкой была хватка, и слишком сложно было разомкнуть намертво зажатый кулак. Ликонт поступил иначе.

Работал герцог только левой рукой: поддевал полено, вонзая в него лезвие топора, ставил на пень, удерживая правой рукой, отрывал топор, и, примерившись, замерев на секунду или две, с размаху вонзал лезвие точно посередине полена. Дальше работал также одной рукой: заносил топор с повисшим на нём поленом над пнём, и с силой опускал, раз за разом, пока полено не распадалось на две одинаковые половинки. Со стороны эти замахи напоминали настоящий бой, и топор лесника в сильной руке казался военной алебардой – герцог рубил дрова так, как воин разрубает неприятеля, с неизменной рыцарской выправкой, напрягая перекатывавшиеся под церемониальным мундиром бугры мышц.

Юрта перестирала все вещи за то время, пока мужчина заготавливал дрова, и дело оставалось лишь в недостающей для кипячения воде – той, с которой всё и началось. Уже смеркалось, когда герцог, прихватив вёдра и длинную сучковатую палку, ушёл вниз, к подножию холма, где протекал лесной ручей. Ушёл не прежде, чем установил несколько кольев вдоль тропинки с самодельными факелами из пропитанных маслом тряпиц, велев Юрте зажечь их сразу же, как только ночь окончательно упадёт на лес.

Старая служанка проводила взглядом решительно направившегося в сумерки мужчину, и вошла в дом. Леди Марион вышла из комнаты, услышав звук отворяемой двери, и остановилась у камина, прислонившись к стене.

– Он всё ещё здесь?

Юрта кивнула, не глядя на госпожу, и принялась разливать ещё тёплый бульон по мискам: две для больных, и одну для баронессы.

– И где он сейчас?

– Направился по воду, миледи. До того кострище сооружал, чан над ним приспособил, дрова нарубил, кольев с факелами понатыкал…

– Почему ты не отказалась от его помощи, Юрта? – устало спросила баронесса, растирая лицо ладонями. – Он чужой и враждебный нам человек.

– Мне так не показалось, миледи, – служанка поставила на стол миску с теплой водой и мылом, перекинув через руку свежее полотенце, – кроме того, его светлость был настойчив…

– Он всегда настойчив, – вздохнула Марион, опуская руки в миску. Тщательно вымыла до локтей, вытерла повисшим на локте камеристки полотенцем. – Похоже, не настало ещё то золотое время, когда он подчинился бы моему приказу. Всегда поступает так, как ему удобно…

– Ну-у, миледи, – с сомнением протянула пожилая служанка, – удобно ли? Я бы не сказала, нет. Видели бы вы, каково это – однорукому да с топором управляться… али с тою же лопатой воевать, чтоб кострище выкопать… светлый герцог Ликонт, конечно, своеобразный человек, но без его помощи я бы ни за что не управилась. Зачем же отказываться-то от доброй помощи, когда сами, да безвозмездно, предлагают? Не в том мы положении, миледи…

Марион вздрогнула, но Юрта уже отвернулась, чтобы повесить полотенце на гвозь, так что горящий взгляд баронессы, направленный на камеристку, пропал втуне. Несмотря на болезненное напоминание о безденежье, да и о самом месте, в котором они были вынуждены ухаживать за больными, она не могла не признать правоту Юрты. Чем они сейчас лучше бездомных простолюдинов, загнанных в леса, вынужденных влачить полунищенское существование на грани выживания?

Синяя баронесса рухнула в плетёное кресло, прижимая руку к губам. Она могла перенести всё, выдержать и отразить любой удар судьбы – но болезнь Михо будто выжгла в ней все прежние чувства, подточив своим чёрным пламенем внутренний стержень. Ликонт и всё, что было с ним связано в прошлом, даже смерть Магнуса – всё это казалось далёким эпизодом, рубцом на ленте её памяти. Её ненависть, будто чёрный след от пламени свечи на тонкой материи, исчезла, будто поверх этой дырочки ткань выжгли тяжёлым чугунным утюгом. Впервые в жизни ей было по-настоящему страшно: тревога за жизнь сына переростала в настоящую панику. Лесная хворь – не та напасть, с которой она привыкла сражаться. Её не облечь в плоть, не нанести удар, не убить точным выпадом, не проткнуть насквозь клинком, не спастись крепким щитом. Воинское умение оказалось бесполезным. И тем бесполезнее и беспомощнее чувствовала себя баронесса, наблюдая – уже в который раз – как жизнь дорогого человека утекает сквозь пальцы подобно песку.

– Давайте-те ка я приведу вас в порядок, миледи, пока они спят, – Юрта подступила к ней незаметно, прогоняя нерадостные мысли. – Негоже в таком-то виде да к столу. И гость у нас, какой-никакой, а мужчина…

– Мне нет до него дела, – раздражённо отрезала баронесса, мигом выпрямляясь в кресле. – Он здесь надолго не задержится, обещаю. Оставь меня!

– Ну уж нет, миледи, – ворчливо отвечала камеристка, принимаясь расчёсывать спутанные чёрные пряди. – Никто не обвинит старую Юрту в том, что она плохо знает своё дело! Ничто не заставит меня забыть о моих обязанностях, миледи, ну уж нет! Нет, нет, миледи!

Марион сдалась, позволив Юрте причесать и уложить волосы, поправить платье, освежить лицо. Вымыв руки, камеристка направилась с миской бульона и зажжённой свечой в комнату сэра Эйра, а Марион поднялась, делая шаг к двери. Осторожно приоткрыла створку, выглядывая наружу: благодаря зажжённым факелам тропинка к дому проглядывалась почти до самого спуска, а яркий костёр, над которым кипела вода в большом чане, отпугивал лесное зверьё. Прислушавшись, баронесса услышала тяжёлые шаги и плеск воды: Ликонт возвращался к дому, и Марион поспешно закрыла дверь, не желая, чтобы тот заметил её первым: из темноты тот мог увидеть освещённый дом гораздо раньше.

Юрта первой справилась со своими обязанностями: сэр Эйр очнулся от тяжёлого сна, и, как человек рассудительный и жаждущий выздоровления, заставил себя выпить жидкий, постный бульон. Рыцарю и в самом деле нелегко давалась болезнь и связанная с нею слабость: женское общество оказалось не лучшим для того, чтобы стойко переносить простейшие физические нужды.

Марион ещё кормила Михо, отворачивавшегося от ложки и бессвязно умолявшего её дать ему поспать ещё немножко, когда Юрта покинула дом. Марион слышала, как она разговаривает с вернувшимся Ликонтом, но не могла разобрать ни слова. К тому моменту, как Михаэль наконец выпил половину чашки и уснул окончательно, стояла уже глубокая ночь. Им с Юртой также нужно было поспать, хоть немного – и если служанка покончила со стиркой и варкой белья, им следовало готовиться ко сну. Спать собирались прямо на полу: лесной домик не был рассчитан на такое количество гостей.

– Ох, и не знаю, как бы мы без вас управились, – услышала Марион, открыв дверь. – И как вас за это благодарить…

– Вы меня о помощи не просили. Значит, и благодарить не нужно.

– Ну вот ещё!.. – ворчливо начала Юрта, и тут же осеклась, заметив появившуюся на пороге баронессу.

Марион обвела взглядом уютную в свете костра и факелов поляну, сидевшего на мелко порубленных дровах Ликонта, цедившего глоток за глотком из жестяной кружки с горячей водой, и хлопотавшую у котла Юрту, вылавливавшую длинной палкой бельё и развешивавшую его на обмотанных вокруг деревьев верёвках.

– Я же сказала тебе убираться, – проронила баронесса, делая шаг вперёд. – Почему ты ещё здесь?

Ликонт кивнул, делая последний глоток, и поставил кружку на камни у кострища.

– Сейчас сделаю ещё одну ходку, и уберусь, – пообещал он, поднимаясь на ноги. – Не беспокойся, я понял: ты не хочешь меня видеть.

Он подцепил валявшиеся на земле пустые вёдра, и Марион сложила руки на груди, ёжась от ночной прохлады. Ликонт, с расстёгнутым мундиром и помятыми рукавами, один из которых был порван и подкатан, а второй, с протезом, безнадёжно промок от окунания в ручей, не вызывал в ней прежних чувств. Как и тогда, в тюрьме, когда она впервые поняла, что всесильный герцог бывает уязвим, – сейчас она смотрела на него совсем другими глазами. Этот человек был очень похож на того, кого она так ненавидела, но он был тем, кого она совершенно не знала.

– Ты сжёг письмо? – неожиданно даже для себя спросила Марион.

Ликонт на миг замер, точно вспоминая, о чём речь, затем неопределённо взмахнул рукой с зажатыми в ней деревянными бадьями.

– Нет. Забыл о нём.

– Сожги, – посоветовала баронесса, проходя к костру: жар от огня дарил блаженное тепло. – Как вообще ты мог написать что-либо подобное, Ликонт?

Командующий усмехнулся, остановившись на полпути к тропинке.

– Погорячился, – коротко ответил он, и Марион, не удержавшись, вымученно усмехнулась в ответ.

Юрта бросила быстрый взгляд от Ликонта к баронессе, развешивая последнее бельё. Герцог уже спустился к ручью, невзирая на полную темноту и отсутствие острой в том необходимости: свежая вода на ночь – это, конечно, хорошо, но того небольшого запаса, что было в доме, им бы хватило. Старая камеристка спрятала усмешку, поправляя влажную простыню на бечёвке: явное нежелание герцога покидать их дом не осталось для неё загадкой.

Вернулся Ликонт достаточно быстро, поставив бадьи у огня. Способ доставки воды он придумал весьма для себя удобный: вёдра висели на крючковатой палке, которую он перебросил через плечо и мог, таким образом, удерживать их одной рукой.

– Я подготовлю нам постели, миледи, – проговорила Юрта, исчезая за дверью: камеристка мгновенно распознала взгляд командующего, направленный на сидевшую у огня баронессу.

Леди Марион, несмотря на усталость и измождённость, тёмными тенями разукрасившие осунувшееся лицо, в тёплом оранжевом свете пламенных отблесков казалась влекущей и привлекательной – настолько, насколько позволяла ей поселившаяся в глубине тёмных глаз тревога и все свалившиеся на неё за последнее время беды. И уж если это стало очевидным для старой служанки, тем более это не обошло внимание Ликонта, остановившегося у костра. Юрта ещё помнила этот взгляд – мужской взгляд, направленный на женщину, которая вызывала жаркое желание, ускорявшее биение сердца, разгонявшее жидкий огонь по пульсировавшим жилам.

– Нам с Юртой нужно выспаться, – проронила Марион, поднимая глаза. – Ты можешь остаться здесь до рассвета, если хочешь. Ночные дороги опасны…

– И ты, конечно, беспокоишься обо мне, потому что…

– Не хочу огорчать твою сестру, если с тобой что-то случится, – ровно ответила баронесса.

– Сегодня утром ты не думала про мою сестру, – проговорил герцог, внимательно глядя ей в глаза. – Там, в церемониальном зале. Ты бы уничтожила меня, не задумываясь, а вместе со мной потянула бы на дно и Наалу, и Ореста, и Януша…

Марион опустила глаза.

– Власть над врагом – это упоительное чувство, – медленно проговорила она. – Оно затмевает и разум, и добрые намерения… Это как ненависть, которая выжигает всё, не оставляя места даже для любви. Даже к собственному сыну…

Нестор порывисто шагнул вперёд, столь стремительно, что она не успела уклониться, когда левая рука валлийского командующего сжала её ладонь, а глаза – синие, полыхающие, как северное небо – оказались неожиданно близко.

– Я должен был сделать это давно. Я был таким глупцом, – неожиданно хриплым голосом проговорил Ликонт, сжимая тонкие, крепкие пальцы аверонской воительницы. – Всё делал неправильно… я ошибался и раньше, но никогда – так страшно. Я и вправду готов был стать твоим заклятым врагом – только потому, что боялся твоей власти надо мной… потому, что знал – ты никогда не станешь моей. Я не мог принять этого, не мог проиграть, и совсем упустил из виду… то, какую боль я тебе причинил. Я должен был сделать это раньше. Попросить у тебя прощения. За всё то, что сделал.

Марион судорожно выдохнула, попытавшись выдернуть свою ладонь. Стальная рука командующего легла поверх их сцепленных рук, тёплая от близкого огня, но неподвижная, жёсткая и неживая – и это прикосновение придало ей ещё немного сил.

– Хочешь сказать, ты не хотел этого? Не хотел убивать Магнуса, лишать Михо наследства? Не хотел публично унижать меня, не хотел…

– Не буду отрицать, – он сидел перед ней, припав на одно колено, неосознанно притягивая её ближе к себе, так, что срывавшиеся с его губ слова обжигали её жарче, чем огонь костра. – Хотел. Я уже сказал… я был глупцом. Прости меня, Марион.

Она опустила голову, тихо выдохнула, пытаясь совладать с собой. Ликонт применил сейчас самое подлое оружие, удар, к которому она не была готова – он попросил прощения. И именно этот неожиданный выпад, ожидание реакции, которую она не могла из себя выдавить, подкосили её окончательно.

Марион шатнулась назад, вырывая свою ладонь из его рук, поднялась на ноги, не в силах больше выносить его близость – близость мужского тела, и этот горящий взгляд – не могла слушать хриплый, приглушенный голос. Не оборачиваясь, она сделала несколько шагов к дому, – и вдруг поняла, что жар, терзавший её последние несколько минут, был вовсе не от костра, а болезненная слабость – совсем не от усталости.

– Марион? Марион…

Он догнал её, дёрнул за руку, разворачивая к себе. Марион посмотрела на него почти безучасно, позволяя ему притянуть её ближе. Нестор коснулся губами её лба, отшатнулся, заглядывая в побледневшее лицо.

– У тебя сильный жар, – левая рука сжала её запястье, отсчитывая пульс. – Марион… ты слышишь меня? Понимаешь меня?

Голос Ликонта донёсся до неё неожиданно глухо, как сквозь вату, лицо, уже такое знакомое, с глубоким шрамом на правой щеке – отметиной, оставленной её рукой – дрогнуло и расплылось, теряясь в мареве догоравшего за его спиной костра, а прикосновение искуственной руки вдруг стало давящим и невыносимым. Нет, Ликонт тоже не выбрался из их войны невредимым…

– Марион… Марион…

Костёр погас неожиданно, будто задули свечу – но падение оказалось внезапно безболезненным и приятным. Чьи-то руки подхватили её, чей-то голос продолжал звать, не позволяя сознанию рухнуть в тяжёлый, вязкий и болезненный сон.

– Уйди, – едва слышно, с трудом проталкивая слова через пересохшее горло, попросила она, – это… усталость…

– Никуда я не уйду, – резко ответил Нестор, прижимая Марион к себе. – Довольно с меня ошибок…

– Приступайте.

Ренольд с Топором молча развернулись, направляясь к двери. Лица обоих были обмотаны защитными масками, оставлявшими открытыми лишь глаза. Повязки по приказу Феодора были надеты на всех, кого обошла стороной лесная хворь – идея доктора Гордея пришлась Большому Питону по душе. Рисковать своими людьми Феодор не хотел. Более того, маску одел сам Питон, вызывая к себе приближенных. Волшебное лекарство Януша помогло ему справиться с самым опасным проявлением болезни – лихорадкой и подкосившей его слабостью, и постепенно отвоёвывало остаток его жизни, каплю за каплей, заставляя молодой организм сражаться с болезнью.

Флорика нерешительно переступила с ноги на ногу, переглядываясь с Бенедиктом.

– Ты… уверен, что хочешь… участвовать в этом? Это опасно не только для тебя…

– Риска для остальных не больше, чем при прогулке по улицам города.

– Но ты ещё слаб, – снова попыталась возразить Фло. – Тебе непременно станет хуже…

– Для этого у меня есть ты, сестрёнка. Ты поставишь меня на ноги.

Флорика бросила ещё один беспомощный взгляд на Бенедикта, но сутенёр не собирался ей помогать. Мужчина расслабленно сидел в дальнем от кровати больного кресле, молча разглядывая очнувшегося Питона. Определённо, Феодор выглядел гораздо лучше. Молодой главарь очнулся этим утром, и, хотя печать болезни уже попортила смуглое лицо открывшимися язвами, новых, красных карбункулов не появлялось, а те, что остались, рубцевались чёрными точками. Питон спросил только, сколько времени он потерял, находясь без сознания, и тотчас вызвал Ренольда с Топором – узнать, как идут приготовления к самому важному событию в истории правящей королевской династии. После визита доктора Гордея Питон отдал указания касально защитных повязок, и вновь вызвал подчинённых – окончить разговор. Вопросов он пока не задавал, но Бенедикт прекрасно понимал: то, что тяжёлой глыбой лежало на душе у Флорики и заставляло Ренольда с Топором прятать глаза, очень скоро всплывёт на поверхность.

– Иди, Фло, – велел Большой Питон, усаживаясь на подушках поудобней. – Тебе надо забрать новые порции лекарства у мессира Януша. Передавай ему моё почтение.

Девушка переглянулась с Бенедиктом, рывком поднялась и вышла из комнаты. Со вчерашнего дня, когда она и помощники Ренольда помогли выбраться леди Марион с камеристкой из города, минуя посты стражи и выставленной у ворот дополнительной охраны, она не покидала покоев брата. Выполнив свой долг по отношению к миледи – Синяя баронесса вряд ли выбралась бы из Галагата, если бы не её помощь – Флорика посвятила себя выздоровлению Феодора. Лекарство Януша помогло, и уход доктора Гордея дал удивительно быстрые и чудесные результаты. Вот только его пробуждение означало то, что им придётся ему рассказать…

Феодор подождал, пока за сестрой закроется дверь, и перевёл взгляд на Бенедикта. Сутенёр сидел, натянув защитную повязку до самых глаз, голубых и чистых, как утреннее небо. Распущенные, по обыкновению, длинные волнистые пряди мужчина отбросил за спину. Теперь, когда не видно было светлой бороды и вечной ухмылки на губах глумливого сутенёра, Бенедикт вновь стал похож на прежнего себя – того, кого Фео не знал, но кого хорошо представлял. Тот Бенедикт был воплощением рыцарского долга и чести, отважным капитаном и блестящим воином, но отсутствие твёрдых убеждений превратили перспективного и обаятельного офицера в человека пресытившегося и равнодушного – и именно это равнодушие и было тем необходимым для Феодора качеством, которое, как он надеялся, вынудит сутенёра заговорить.

– Бенедикт.

– М-м-м?

– Скажи мне то, о чём боятся говорить все остальные.

Мужчина всё же опустил глаза, и Фео проклял просыпавшуюся время от времени в сутенёре совесть. Бенедикт оказался сволочью, который ещё не растерял остатки сострадания. И, Клеветник его раздери, именно сейчас Фео нуждался в этом меньше всего.

Бенедикт поднял глаза, рассматривая главаря сумрачно и без всякого удовольствия.

– Таира мертва.

Он не добавил ничего больше, и Фео наконец выдохнул, опуская уставшие веки. Крепко сцепил зубы, не решившись заговорить сразу. Судорожно перевёл дыхание, вновь открывая глаза. Он догадывался об этом и сам, даже до того, как заговорил Ренольд, тщательно обходивший причину столь необычного выбора места убийства. Мастерски избегал имени королевы в тщательно спланированном покушении – но невысказанное витало в воздухе, и никто, даже сестрёнка Фло, не решился рассказать ему.

Он позволил себе помолчать ещё минуту, пытаясь зацепиться мыслью хоть за что-то, что не позволит нахлынувшим эмоциям взять верх. Не здесь, не перед Бенедиктом.

– Герцогу Ликонту уже сообщили о времени и месте? – сглотнув, спросил он, сам поражаясь тому, как спокойно прозвучал его голос. – Его светлость заслужил право в первом ряду. Я бы даже сказал, его присутствие там необходимо. Наши грязные руки сделают за него паскудную работу, но он должен знать, что и его… рука… по локоть в крови.

– О, зная нрав дражайшего герцога, – включился Бенедикт, с облегчением осознав, что тема смерти Таиры закрыта навсегда, – уверен, он с удовольствием подключится к нашему маленькому представлению! Даже попросит для себя карнавальный костюм!

– Желание заказчика – закон, – выдавил мёртвую улыбку Феодор. – Но он должен там присутствовать. Отправляйся с Флорикой, Бенедикт. Лично передашь его светлости все детали.

Сутенёр разом скис, с неудовольствием поёрзав в кресле.

– У меня не лучшие отношения с Ликонтом, – признался бывший капитан валлийской армии. – Я дезертировал из вверенной ему части. Это было много лет назад, но проблем с памятью у проклятого герцога никогда не наблюдалось. Если я тебе ещё дорог, Большой Питон… уверен, Флорика справится и сама.

Феодор покачал головой.

– Ты трус и подлец, Бенедикт. Тебе уже говорили об этом?

– О, и не раз, – заверил сутенёр, поднимаясь с кресла. – Его светлость когда-то накрыл меня столь же лестными выражениями, прибавив к ним несколько красочных словечек из обихода черни. Фео, я действительно не хотел бы пересекаться с ним, тем более на его территории. Пойду догоню Ящерку, – сутенёр ужом скользнул к дверям, когда его остановил негромкий оклик Феодора.

– Ведь это королева Таира захоронена в фамильном королевском склепе? «Родственники», чью память собрался почтить его величество?..

Бенедикт замер от неожиданности, затем кивнул.

– Да.

Феодор промолчал, и сутенёр, не глядя на молодого главаря, выскользнул за дверь.

В загородном герцогском имении царила суматоха. Флорика спешилась у ворот и медленно прошла за ограду, оглядываясь в поисках привратника. Тот обнаружился у конюшен, где уже стояли готовая к отправлению карета и запряженная крытая повозка, рядом с которыми шёл оживлённый спор. Пока возницы проверяли лошадей, герцог Ликонт, его сестра и личный лекарь вели бурную беседу, и, приблизившись ещё немного, Флорика даже сумела разобрать часть разговора:

– Пойми, Нестор, я должна поехать с вами! Зная нрав леди Марион… и здравый смысл любой порядочной женщины! Как это будет выглядеть, если она примет приглашение от мужчины? Кроме того, посмотри на себя, брат – ты похож на дикаря! И, подобно дикарю, ты собираешься силой увезти их в свою берлогу? Баронессу должна пригласить женщина! Я единственная хозяйка в этом доме, и мы с ней хорошо знакомы – я сумею уговорить её приехать к нам! Твоё присутствие всё только испортит!

– Ты в своём уме, Наала? – прорычал командующий, в этот момент действительно более похожий на дикого зверя, чем на высокорожденного господина. – Я обязан там быть! Примет ли она приглашение? Да мне плевать! Она едва пришла в себя под утро, у неё лихорадка, и я…

– Нестор, – предупреждающе прервала его Наала, бросая выразительные взгляды на прислушивавшуюся прислугу, – ты не в себе! Другого объяснения я не нахожу. Мы должны уважать волю леди Марион, даже если она откажется от нашей помощи. И я уверена, тебе тоже… не плевать. Ты просто… устал и… слегка встревожен. Верно?

Командующий осёкся на полуслове, прижал руку к губам, с силой проводя ладонью по подбородку. Сестра была как всегда права: его рассудок явно помутился. И здесь, перед любопытными взглядами слуг, далеко не лучшее для этого время. В своей прислуге Ликонт был уверен: разговоры о его помешательстве не выйдут за пределы имения, по крайней мере, какое-то время. И если он сам не будет давать дополнительных для сплетен поводов.

Но этой ночью, помогая старой Юрте ухаживать за тремя больными, герцог и мысли не допускал, что могут быть какие-то возражения. Идея увезти леди Марион с сыном и слугами к себе в имение вспыхнула в нём сразу же, как только он, с горячим от лихорадки телом баронессы на руках, переступил порог лесного домика. Они с Юртой едва сумели найти место для того, чтобы уложить её на полу – поближе к огню и в то же время недостаточно близко, да так, чтобы не загораживать короткий проход к крохотным комнаткам с Синим баронетом и его телохранителем.

За всю ночь они с камеристкой не сомкнули глаз: Юрта поила больных целебной настойкой, вытирала пот со лба леди Марион, кипятила свежую воду и уже едва стояла на ногах. Под утро старая служанка, усевшись в плетёное кресло, всё же задремала, и Нестор остался единственным бодрствующим в доме. В то же время очнулся сэр Эйр, и очень удивился, когда на его зов вместо знакомой ему Юрты в дверях появился Ликонт. Именно герцог помог телохранителю добраться до помойного ведра и обратно, и он же наведался к Синему баронету – проверить. Михаэль спал, и Нестор наконец смог спокойно разглядеть его. Сын Магнуса оказался всё-таки похож на своего отца. Те же пепельные кудри, то же открытое, волевое лицо. Стоя на пороге, между сыном и вдовой убитого им Синего барона, Нестор впервые задумался о том, какую роль сыграл в их жизни. И какую только собирался сыграть…