Текст книги "Я стану твоим врагом (СИ)"

Автор книги: Ольга Погожева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Если бы не сердобольный стражник, пришедший его проведать тогда, когда это было безопасно, он бы уже давно сдался, глотнул отравленной влаги, или облизал влажные каменные стены, по которым стекали капли воды, пропитанные вездесущей заразой. Стражник принёс ему флягу вина – крепкого, гадкого на вкус, как самогон, но прекрасно утолявшего жажду. На голодный желудок оно, правда, ударяло в отяжелевшую от бессонных ночей голову – но генерал ещё держался, боролся, цепляясь за балансировавшее на грани помешательства сознание.

Вновь и вновь заставлял он себя прокручивать в голове детали их с императором Таиром переписки, не давая себе уснуть, вспоминал первый и последний визит сестры с августейшим Орестом – они не появлялись уже вторые сутки, и, вполне вероятно, их просто не пропускали к нему.

Если бы только Большой Питон согласился! Если бы Высший Суд его оправдал!..

Он бы вырвался на свободу, как дикий зверь, беспощадный, озлобленный, жаждущий… Лесной хвори, облепившей его кожу и волосы, пропитавшей вонючий тюремный воздух, взывавшей к нему в каждом стоне умирающих узников, Нестор не боялся. Валлийский генерал уже встречался с болезнью и смертью, видел, что творила паника со здоровыми воинами и лучшими рыцарями его войска – страх убивал человека, пробивая его природную защиту, ломая то единственное, что помогало выжить. Нет, он не боялся, по праву считаясь одним из самых бесстрашных воинов Валлии – но понимал, что каждый день, проведённый в тюрьме, уменьшает его шансы на жизнь.

Как жаль, если ему всё же придётся умереть здесь. Он почти успел сыграть свою партию, не учёл лишь одного – смерти командующего и последующего назначения, отозвавшего его из Галагата. То, что он собирался сделать, устроило бы всех: деспотичный Андоим оказался бы свергнут, и по нему вряд ли скучали бы в Совете и Суде, на престол взошёл принц Орест, который женился бы на юной Таире, наконец получившей достойного мужа, и наконец-то брак между монархами оказался бы плодотворным и обоюдно счастливым. Он, Нестор, остался бы при Оресте как его главный советник, получив практически неограниченную власть – кажется, он никого не забыл?..

Ах, да.

Марион.

Нестор споткнулся, едва не потеряв равновесие – в голове шумело, не то от вина, не то от усталости – но быстро выровнял шаг. Их последняя встреча прошла совсем не так, как он бы того хотел. Он не сдержался, она не пожелала выслушать…

Он думал о ней. Вспоминал каждое слово, повинуясь своей природе, анализировал, сравнивал, раскладывал, вычислял – и с каждым днём увлекался образом всё больше. Его увлечение набрало полный ход, прежде чем он осознал, что оно началось, – он сам себя загнал в капкан. Отъезд из Галагата окончательно открыл ему глаза: если бы его увлечение оказалось мимолётным, вынужденная разлука быстро справилась бы с ним. Разлука вообще интересная вещь. Она гасит мелкие чувства и усиливает великие, подобно тому, как ветер задувает свечу и разжигает пожар. Похоже, его пожар набирал силу с каждым днём.

Марион оставалась тем самым белым пятном в его продуманной игре, которое не удавалось заполнить, и не получалось стереть…

Дверь скрипнула, пропуская в крохотный коридор неровный свет дрожавшего на сквозняке пламени – и вошедший привратник, спустившись по ступеням, махнул кому-то рукой:

– Там.

Нестор остановился, перестав мерять камеру шагами, замер, вглядываясь в фигуру у входа. Дверь захлопнулась, оставляя их одних, и посетитель приблизился, той до боли знакомой, быстрой походкой, что генерал отказался верить своим глазам. Она пришла к нему – сюда, в грязь, вонь и болезнь, ночью, рискнув жизнью и репутацией – ради чего? Должно быть, его обманывают либо глаза, либо задурманенное бессонницей и вином сознание.

Марион скинула капюшон, приближаясь к решётке. Вот каким она жаждала видеть его – раздавленным, униженным, беспомощным, погибающим жалко и бесславно, как изменник короны и предатель – но, пожалуй, к её глубокому разочарованию, это всё вряд ли можно было сказать об узнике.

Ликонт и в самом деле выглядел не лучшим образом – без военного мундира, в одной рубашке, расстегнутой, выпущенной поверх грязных штанов, со спутанными волосами, падавшими на лицо – но был явно далёк от признания собственного поражения. Скорее, он напоминал ей хищника в клетке – такой же жуткий и такой же опасный.

Её лицо он разглядывал так, будто увидел призрака – с неуверенной усмешкой, с затаённой искрой в воспалённых глазах – смотрел и молчал, оперевшись о железные прутья.

– Я по делу, – первой нарушила молчание Марион. – Твой лекарь, Януш, пропал. Я подумала, ты можешь знать, где его найти. Королева Таира, – продолжала она, хотя реакции от заключенного генерала не поступало, – больна. Никто не может ей помочь. Я знаю, Януш мог бы… хотя бы облегчить ей страдания.

Ликонт усмехнулся, опустил голову. Помолчал, прислоняясь щекой к руке.

– Поэтому ты здесь?

– Да.

Объяснять, что королеве действительно очень плохо, и что она готова была даже прийти к нему, чтобы хоть как-то облегчить её муки, она не стала. Заключённый молчал, и Марион стиснула зубы, пытаясь унять раздражение. Там, во дворце, в ней нуждалась беззащитная девушка, оставшаяся совсем одна. Среди людей, в лучшем случае безразличных к её судьбе. О Единый, Ликонт, будь посговорчивей!..

– Теперь я хотя бы знаю, что ты действительно пришла ко мне, – глухо выговорил Нестор, тряхнув головой. – Выходит, это не сон и не горячечный бред. Воображаемая ты не пришла бы с таким… конкретным вопросом…

Он поднял глаза, усмехнулся, прислонившись лицом к прутьям.

– И всё же я рад, что с тобой всё хорошо.

Марион принюхалась, нахмурилась, разглядывая уставшее, осунувшееся лицо валлийца. Нестор держался крепко, но, похоже, не вполне владел собой – и помимо усталости, была другая причина.

– Да ты пьян, Ликонт! – скривилась она.

– Главное – что я ещё жив, – парировал Нестор, разглядывая её так пристально, что Марион поёжилась, мигом ощутив мокрую ткань плаща, облепившую её, и вес отяжелевшей от влаги кирасы. – Марион… а ведь ты не умрёшь, если меня не станет, верно? Да что там – я и сам вполне смогу пережить твою смерть…

– Ликонт, – попыталась вернуть его в сознание баронесса, – Ликонт, где Януш? Ты должен знать, ты его друг!

– Дружба – это не совсем то, что мне от тебя нужно, – словно не слыша её, проговорил мужчина, опираясь о прутья. Взгляд его был затуманен, глаза смотрели сквозь неё, точно он разговаривал с нею мысленно, не веря в то, что она пришла к нему наяву. – Я много думал… у меня было время…

Марион разглядывала мужчину так, будто видела впервые в жизни. Хотя таким, пожалуй, она его и вправду не видела. Обессиленным, но всё ещё державшимся на ногах; получившим крепкий удар, но по-прежнему непобеждённым. Ликонт выглядел странно, непривычно, был потрёпанным и уставшим, в ожидании публичной позорной казни – и всё же ожидаемого злого торжества она не испытывала. Пожалуй, не испытывала ничего, кроме ответной усталости.

– Ты нужна мне. Нужна… Ты не даёшь мне покоя. Любовь не для нас, Марион, я знаю это… Если твои чувства изменятся… такое случается, по разным причинам… мне будет достаточно твоей дружбы. Но если ты откажешь мне в дружбе, Марион, – Нестор выбросил руку вперёд, и пальцы стальной руки сомкнулись на отвороте её плаща, притягивая женщину к себе. – Марион! Я стану самым страшным твоим врагом…

– Пусти меня, – выдохнула женщина, попытавшись отцепить стальные пальцы от плаща. – Ты лишился рассудка, безумец!..

– Чтобы ты не смогла меня забыть, – прошептал он, обжигая её горячим дыханием. Синие глаза сверкнули и тут же погасли, пряча тлеющий огонёк в глубине расширенных зрачков. – Чтобы с твоих губ время от времени слетало, срывалось моё имя…

Ей удалось наконец вырвать ткань из стальной хватки – и она отпрянула, подальше от решётки, от вони его камеры и запаха перегара.

Нестор усмехнулся, отстраняясь от прутьев. Голова раскалывалась, сознание играло с ним в странные шутки, разбивая время на осколки – но она стояла перед ним, всё ещё ждала чего-то, всё ещё оставалась с ним.

– Ну ты и… время для признаний выбрал, Ликонт, – выдохнула Марион, делая ещё шаг назад.

– Другого может не быть, – он вновь облокотился о прутья – единственную опору в камере. – И нет, Марион, я не знаю, где Януш, – вздохнул Нестор, прикрывая глаза. – Хотел бы я помочь королеве Таире… но я не могу. Попробуй обратиться к моей сестре, – он вновь посмотрел на неё, в упор, тяжело, немигающими и невидящими глазами. – Если Януш и объявится, она узнает об этом первой. Я просил их присматривать друг за другом…

Марион сделала ещё несколько шагов назад, не глядя, спиной пятясь к выходу. Мужчина за решёткой опустил голову, прислоняясь к прутьям лбом, повис на левой руке, не позволяя себе присесть, страшась отдыха, как смерти – что, впрочем, для него означало одно и то же. Впервые за всё время их вынужденного знакомства Марион смотрела на него без злости, без отчаянных, ненавистных воспоминаний. Нет, таким, подкошенным, как повреждённый ураганом столетний дуб, Нестор Ликонт не вызывал в ней ненависти. Сейчас он казался ей почти человеком – не таким зверем, как всегда; не хитроумным интригантом и не подлецом, манипулировавшим людьми и судьбами, не самоуверенным блистательным герцогом, даже не одним из лучших воинов и фехтовальщиков Валлии; последнее – благодаря её усилиям…

Жалости, впрочем, Ликонт в ней тоже не вызывал. Перед ней попросту стоял другой человек, очень похожий на её врага, но всё-таки не он. Это как если кто-то из новых знакомых оказывается похож на старого, с которым тебя связывают не лучшие воспоминания – ты заочно чувствуешь к нему неприязнь, но всё же пытаешься бороться с ней, чтобы построить новые отношения.

Она сделала ещё шаг назад – и тут же споткнулась о собственный натянутый плащ: протянутая сквозь прутья грязная рука ухватила её за подол.

– Женщина, – она встретила безумный взгляд узника, сидевшего у самой решётки. Задумавшись, она и не заметила, как отступила к соседним камерам. – Живая… женщина…

– Руки прочь!!!

От неожиданности вздрогнула не только Марион – дрогнула рука заключённого, выпуская край плаща, и она тут же отшатнулась в сторону, к выходу.

– Твоя светлость, – осклабился заключённый, глядя на выпрямившегося в своей камере герцога. – Ты чё тут раскомандовался, а? Отсюдова твоих медалей не видно! Тут все равны! У смерти фаворитов нету!

– Пасть захлопни, – уже спокойно добавил Ликонт, вновь повисая на прутьях. – Марион, уходи отсюда…

– А ежель не захлопну? – хохотнул заключённый. – Што, железяка-то на культе у тебя выдвижная, что ль? Досюдова дотянешься, штоб меня придушить? Ха-ха…

В камеру генерала полетели пустые жестяные банки, заменявшие узникам кружки, и заключенные соседних камер зашевелились, просыпаясь от оцепенения в предвкушении хоть какого-то зрелища. Синяя баронесса глянула на неподвижного Ликонта, обвела взглядом темный, жуткий коридор, внезапно оживший хрюканием и болезненным покашливанием нескольких уцелевших глоток – и впервые захотела последовать совету своего врага.

Рванув кованую дверь, Марион быстро шагнула за порог, покидая заражённую клоаку городской тюрьмы. Она старалась не слушать ни воплей заключенных, приглушенных закрытой створкой, ни топота разъярённой стражи, ворвавшейся в узкий коридорчик для наведения порядка. О судьбе Ликонта она тоже старалась не думать.

Марион решила последовать ещё одному совету герцога и посетить его загородное поместье – кто знает, может, до Наалы дошли хоть какие-то слухи про Януша? Баронесса готова была достать запропастившегося лекаря из-под земли, если это могло хоть как-то облегчить мучения Таиры.

За пределами тюрьмы дождь лил по-прежнему сильно, не собираясь, по-видимому, ослабевать до самого рассвета. Вскочив на коня, Марион пустила его в галоп, выезжая на просёлочную дорогу в обход города. Поездка в холодную дождливую ночь, со свистящим в ушах ветром, тряска и тяжесть доспеха оказались настоящим спасением для неё. Долгие сутки дежурств у постели больной королевы, бесплодные попытки помочь ей, косые взгляды прислуги и придворных, старавшихся избегать королевских покоев и её саму, как возможную переносчицу лесной хвори, испуганные глаза леди Гелены, когда ей приходилось входить в покои Таиры, её раздражающая беспомощность и нежелание прикасаться к страдавшей от нарывов, язв и лихорадки молодой девушке – всё это превратилось в замкнутый круг, один сплошной кошмар, от которого она никак не могла проснуться. Подобная поездка, пусть вынужденная, возвращала её к жизни.

В отличие от Гелены, она не боялась лесной заразы. Нет, она не смогла бы назвать себя абсолютно бесстрашной женщиной. Она боялась – того, что может принести заразу в свой дом, своему сыну, и потому оставалась во дворце все эти дни, ограничив даже переписку с сэром Эйром. Но она не боялась ухаживать за беспомощной, хрупкой девушкой, которая была так отчаянно одинока, так боялась своей болезни, своих ран и грядущей смерти…

Сердце Марион сжималось каждый раз, как только она видела утратившее всякие краски лицо Таиры. Болезнь и смерть меняют человека. Таира же была настолько прекрасной в жизни, что эти перемены оказались пугающе отчётливыми.

Марион одновременно жалела и радовалась, что Феодор так и не появился во дворце – Таира, бесспорно, страдала без возлюбленного, но вряд ли, находясь в здравом уме, захотела бы, чтобы он видел её именно сейчас, чтобы рисковал жизнью, вдыхая один с ней воздух. Порой баронесса ловила себя на мысли, что испытывает почти материнские чувства к обоим – к галагатскому бандиту и к юной королеве, на судьбу которых выпала такая хрупкая, такая чистая, и такая несчастливая любовь.

В поместье Ликонтов горел свет – в единственном окне на втором этаже. Привратник, встретивший её у ворот, выглядел вполне бодрым, что для позднего часа казалось удивительным.

– Адис проведёт вас к её светлости, – кивнул на входные двери он, забирая у неё поводья. – Прошу вас.

Марион чувствовала себя неуютно под взглядом открывшего ей дворецкого. Пожилой слуга окинул её долгим взглядом, затем шагнул в сторону, пропуская необычную посетительницу внутрь.

– Прошу вас, мне нужна герцогиня, – сказала она, шагнув в тепло просторного холла. – Срочно.

– Как мне представить вас, миледи? – поинтересовался дворецкий, принимая у неё мокрый плащ.

– Синяя баронесса, леди Марион. Я камеристка её величества королевы Таиры.

Адис почтительно склонился, исчезая вместе с её плащом в боковой дверце. Спустя всего несколько минут дворецкий вернулся, попросив её следовать за собой, и провёл по центральной лестнице наверх, где, как она заметила ещё на подъезде, горел свет.

Герцогиня ждала её в библиотеке – не слишком большой, сказывалось недолгое пребывание Ликонтов в новом поместье – перелистывая толстый том по медицине. С её появлением Наала подняла голову, тотчас вставая со своего места, и жестом указала на соседнее кресло.

– Прошу вас, леди Марион, – мягко и с участливой заботой в голосе проговорила она. – Что привело вас ко мне в такой час? Уж не случилось ли, не приведи Единый… что-то ужасное?

Баронесса помедлила, опускаясь в кресло. Меч у бедра стукнул о пол, нарушая тишину. Наала не торопила её, более того – не казалась даже удивлённой, принимая её появление в поместье спокойно, как человек, привыкший более к действиям, нежели к словам.

– Королева Таира умирает, – проговорила наконец Марион и судорожно выдохнула: смысл собственных слов дошёл до неё быстрее, чем до собеседницы. – Я знаю Януша, вашего семейного лекаря… и знаю, что он может чуть больше, чем остальные доктора королевства. Если бы он мог чем-то помочь королеве… я приехала именно за ним, ваша светлость. Её величеству нужна помощь. Я знаю, что Януш пропал две недели назад… я подумала, если он вернулся, то вы будете первой, кто об этом узнает…

Наала чуть наклонилась вперёд, положив ладонь на её сцепленные руки. Молодая герцогиня казалась старше своих лет, спокойнее, собраннее, чем большинство женщин, которых Марион приходилось знать, и в то же время по-домашнему уютной, без двусмысленного двойного дна, к которому так привыкла баронесса. Синие глаза смотрели с пониманием и тревогой.

– Януш вернулся пару дней назад, – сказала она. – К сожалению, ему приходится скрываться от глаз стражи – вы ведь знаете, в чём обвиняют моего брата и его личного лекаря, якобы сварившего для покойного короля Харитона отраву?

Марион кивнула, и Наала убрала свою руку, позвонив в стоявший на столе колокольчик.

– Он вспоминал о вас, – коротко улыбнулась герцогиня. – Говорил, что в последнее время занимался с вашим сыном, и уехал, не попрощавшись – именно потому, что оставаться с ним было опасно. Он подхватил лесную заразу и долгое время болел, оставаясь в одиночестве до тех пор, пока не убедился, что его возвращение будет безопасно для остальных.

– Януш… болел? И… как он… он жив?

– Хвала Единому, – кивнула герцогиня. – Более того, он нашёл лекарство от заразы.

Марион подскочила и тут же вновь опустилась обратно: вспыхнувшая в ней безумная надежда уже рисовала образ здоровой Таиры, и промедление казалось преступным.

– Позовите нашего лекаря, – попросила Наала явившейся на зов колокольчика горничной. – Попросите его захватить свою сумку и поспешить.

Женщина кивнула и исчезла – без лишних слов. Похоже, краткость и понятливость ценили у Ликонтов больше, чем бесполезный на деле этикет. Герцогиня вновь повернулась к Марион.

– У нас есть случаи заражения среди прислуги, но Януш успешно лечит их своим… эликсиром… простите, я не знаю, как выразиться… – Наала замялась и улыбнулась, скрывая собственную неловкость. – Он предложил открыть нечто вроде лечебницы при нашей часовне – больных можно было бы размещать прямо в храме, так будет легче ухаживать за ними и легче уберечь остальных от заражения. Подобные лечебницы можно было бы открыть при каждой часовне и храме Единого…

– Но как он сумеет проделать такую работу, когда сам в бегах? – не поняла Марион.

Наала на миг опустила глаза, затем вновь подняла их на баронессу. Её голос был по-прежнему спокойным, хотя синие глаза не отпускали её взгляд – молодая герцогиня точно делала шаг на лёд, проверяя Марион, испытывая её надёжность.

– Януш собирается приступить к работе, как только мой брат вернётся домой.

– Вы так уверены, что его оправдают? – поразилась баронесса.

Наала вновь опустила взгляд.

– Януш вам доверяет, – наконец проговорила она. – И брат отзывался уважительно… Леди Марион, поймите правильно, не то чтобы я боюсь открыться вам… но я боюсь обнадёжить и затем обмануть саму себя. Скажу лишь, что у нас есть основания полагать, что Нестор скоро окажется на свободе.

Марион медленно кивнула, закусив губу. О Единый, могла ли она подумать всего несколько недель назад, что будет сидеть в доме своего врага, рядом с его родной сестрой, вести подобные разговоры, вступать в вынужденный, но отнюдь не неприятный контакт, следовать его советам, искать помощи от Ликонтов? Возможно, будь Наала чуть больше похожей на своего брата, Марион не смогла бы воспринимать её как отдельную от него личность. Но Наала оказалась совершенно другой – похожей на герцога лишь цветом глаз и крупным телосложением – и обладала тем мягким, ненавязчивым тембром голоса, который мгновенно располагал к себе собеседника. Впрочем, не исключено, что молодая герцогиня умела вести и совершенно другие беседы – совершенно другим тоном.

– Миледи, вы вызывали меня? – доктор вошёл в библиотеку быстрым шагом, но уже на пороге споткнулся, увидев позднюю гостью. – Леди… Марион?..

– Януш!

Марион подскочила, Наала поднялась тоже.

– Януш, её величество заболела. Леди Марион приехала просить твоей помощи.

Лекарь склонил голову, не отрывая глаз от баронессы.

– Конечно.

– Я проведу тебя через чёрный ход, через королевскую кухню, – быстро заговорила Марион. – Моя камеристка, Юрта, поможет провести тебя по служебным коридорам. Если и придётся встретиться со стражей… – Марион решительно стиснула рукоять меча. – Януш, верь мне! Я не отдам им тебя.

Лекарь качнул головой, накидывая ремень кожаной сумки на плечо.

– А я не позволю, чтобы вы так рисковали, – спокойно ответил лекарь. – Я готов, миледи.

– Поезжайте немедленно, – поторопила их Наала. – Если королеве Таире ещё можно помочь, действовать нужно быстро.

Стража прошла мимо, и Марион первой вынырнула из прохода, махнув Янушу рукой. Юрты на месте не оказалось, и идти тёмными служебными коридорами пришлось самим. Лекарь следовал за ней шаг в шаг, молча, не задавая никаких вопросов, и Синяя баронесса – как и всегда в его присутствии – испытывала гложущее чувство вины. Януш отправился в ночь, в опасность только ради неё. Шёл за ней, хотя каждый шаг грозил разоблачением и последующим заключением, быть может, даже казнью – но шёл, безропотно и спокойно, как всё решивший для себя смертник. Она знала, что так будет, и оттого вина ощущалась ещё сильнее.

Януш едва не наткнулся на неё, когда Марион резко остановилась у главного коридора: здесь, словно призрачные тени, ходили молчаливые лакеи, коротая ночное дежурство, и прятаться было негде.

– Капюшон, – шепнула баронесса, оборачиваясь на лекаря.

Доктор молча накинул его на себя, быстро обмотал шарф вокруг нижней части лица, оставив открытыми лишь глаза. Марион глубоко вдохнула, взяла Януша за руку и вышла из укрытия. Они шли быстрым шагом, не таясь, но и не поднимая взглядов – и им почти удалось пересечь коридор и оказаться в безопасности личных покоев королевы, когда выскользнувшая из-за дверей соседней залы горничная едва не столкнулась с ними, мгновенно узнав ночных гостей.

– Мессир Януш! – негромко вскрикнула она, тут же зажав себе рот руками.

Януш молча поднёс палец к губам, и служанка вжалась в стену, давая им проход.

– Ни слова никому, поняла? – рука Синей баронессы тяжело легла девушке на плечо и для убедительности встряхнула. – Ты никого не видела, – глядя ей в глаза, раздельно проговорила она.

Служанка часто закивала, расширившимися глазами разглядывая суровую баронессу в воинском облачении и личного лекаря опального герцога, разыскиваемого за соучастие в убийстве. Януша прекрасно знали при галагатском дворе, как среди придворных, так и среди черни – доктор редко отказывал в помощи, тем самым обретя столь невыгодную для него сейчас известность.

– Сюда, миледи, – показавшаяся из-за дверей королевских покоев Юрта махнула рукой, выводя всех троих из оцепенения. Пожилая служанка тотчас оценила обстановку и нахмурилась, кивнув припозднившейся горничной. – Чего встала? Быстро принеси горячей воды для её величества, и побольше свежих простыней. Шустро, я сказала!

Грозную камеристку молодая служанка послушалась мгновенно, тотчас метнувшись к служебной лестнице. Марион с Янушем поспешили к дверям, расслабившись, только когда верная камеристка плотно прикрыла за ними дверь.

– Леди Гелена опять сказалась нездоровой, – пробурчала служанка, помогая обоим освободиться от мокрых плащей. – Мне пришлось подняться к её величеству. Простите, миледи, я не смогла вас встретить…

– Неважно, – отмахнулась Марион. – Как она?

Юрта помрачнела, качая головой. Януш, наскоро сполоснув руки в серебряной миске у входа, вместе с сумкой прошёл в опочивальню. Запах лекарственных настоек, густо пропитавший спёртый воздух, всё же не мог перебить сладковатый аромат гниющих ран.

– Нужен свет, – коротко велел доктор, подходя к кровати.

Юрта засуетилась, принимаясь разжигать лампы и свечи – но Януш уже видел, уже понял, что они опоздали. Королева Таира была ещё жива – грудь её поднималась тяжело, одышка усиливалась с каждым вдохом, рвала поражённые лёгкие на части, не давая вдохнуть, надышаться перед смертью. Небольшие чёрные язвы, тут и там покрывшие белую кожу, почти не тронули нежного лица, в этот миг – почти спокойного, почти умиротворённого.

Януш рывком открыл сумку, достал иглы и лекарство, надеясь лишь на чудо – слишком много времени прошло, слишком мало сил осталось у юной королевы на борьбу. Болезнь поразила не только кожу – проникла в лёгкие, вглубь, вцепилась когтями во внутренности, оплела сердце – нет, Януш не верил, что у него получится. Не верил, но всё же не мог сдаться вот так…

– Мама, – позвала Таира, расширившимися глазами глядя на Марион. – Когда ты приехала?

Синяя баронесса закусила губу, присаживаясь на край кровати. Таира выглядела в этот момент как никогда хорошо – по правде, не выглядела так с самого начала болезни. Марион приняла протянутую ладонь, дрожащую, слабую, почти невесомую, стараясь не смотреть на то, как Януш быстро вводит иглу во вторую руку девушки, вдавливая крохотный пресс необычного флакона.

– Только что, – ответила Марион, отводя прилипшую ко лбу белую прядь девушки. – Я очень спешила.

– Ты спешила ко мне? – слабо удивилась Таира. Дыхание выравнивалось, морщины от терзавшей её боли, заставлявшей девушку корчиться в постоянных муках, разгладились. Марион боялась верить в их победу: эликсир Януша, чем бы он ни был, не мог помочь так быстро. – Почему?

– Ну как же, – с трудом выдерживая предсмертный бред больной королевы, отвечала баронесса. – Я ведь люблю вас, ваше величество. – Слова вырвались сами, и Марион судорожно выдохнула, впервые за долгие дни позволяя себе подобную слабость. То, что она сказала абсолютную правду, пришло на ум гораздо позднее. – Если бы можно было сделать что-то ещё… я бы всё сделала! Всё, что угодно… лишь бы помочь вам…

– Я тоже люблю тебя, мама… – проговорила Таира, не отрывая от неё ясных, любящих серых глаз. – Я так благодарна тебе… что ты послала со мной леди Марион, а не Августу… Леди Марион самая лучшая, самая верная… подруга… почти сестра, да, старшая, очень любимая сестра… Я так благодарна тебе… так благодарна…

– О Единый! – не выдержала Марион. Голос дрогнул, в горле стал противный ком. – Ваше величество, прошу вас, поправляйтесь! Здесь Януш, он поможет…

Таира медленно повернула голову к лекарю. Мужчина считал пульс, сжав тонкую кисть в своей руке, и не сразу ответил на призывный взгляд разгоревшихся нежностью глаз.

– Фео! – выдохнула она. – Я знала, что ты прийдёшь! Фео, мой Фео…

Януш вздрогнул, взглянул вначале в лицо королевы, затем на Марион. Синяя баронесса отвела взгляд, и доктор быстро собрался, оставив расспросы. Ему приходилось выслушивать и не такое на смертном одре. А то, что смерть сюда всё же пришла, он уже не сомневался. Ему даже не пришлось снимать боль – болезнь прекратила терзать юное тело, вдоволь поиздевавшись над ним за эти дни, и уступила своё место смертной печати, тихо и неотвратимо ложащейся на черты посеревшего лица.

– Почему тебя так долго не было? – Таира ухватила доктора за руку, вкладывая в этот жест последние силы, оставшиеся в её теле. – Я так волновалась, Фео… ты поцеловал меня… Мне так холодно, Фео! Обними… обними меня! Пожалуйста…

Лекарь молча присел на край кровати, позволяя тонким рукам обвиться вокруг его шеи. Таира прильнула к его груди, и Януш поддержал королеву, помогая ей облокотиться на него. Девушка шептала что-то, тихо и неразборчиво, и он не размыкал объятий, давая то единственное, что ещё мог – тепло собственного тела, иллюзию счастья. Их с Марион глаза встретились, и Синяя баронесса поняла, дрогнула, как от удара, пытаясь сдержать наворачивавшиеся на глаза слёзы.

Она и сама не знала, как сильно привязалась к своей королеве. К её непосредственной, радостной улыбке, к её беспомощной зависимости от сильной телохранительницы, к её беззащитности и сердечной тайне. К долгим вечерам, наполненными беседами, играми и ручной работой, конным прогулкам, поддержке, которую они – каждая по-своему – оказывали друг другу…

Дверь скрипнула, пропуская внутрь горничную с водой и простынями. Замершая у стены Юрта шикнула на неё, выталкивая её наружу и вместе с ней покидая опочивальню.

– Такой красивый дом, – вдруг отчётливо проговорила Таира, поднимая счастливое лицо на Януша. – Ты ведь про него мне говорил, да? Когда ты успел построить его, Фео? О, Фео, я так хочу здесь остаться! С тобой…

Марион зажала себе рот одной рукой, запуская вторую в волосы, сжимая пальцы, пытаясь сдержать глухие рыдания, рвущиеся из груди. Она потеряла многих дорогих людей, пережила смерть Магнуса – но так и не смогла привыкнуть к виду смерти. Убийство на поле боя милосердно лишь одним – стремительностью. Таира умирала долго, и тем больнее было проживать с ней последние минуты.

Королева рассмеялась, прижалась к груди Януша, счастливо выдохнула ему в шею:

– Я остаюсь здесь, Фео! Здесь так хорошо…

Марион вскочила, глядя на съёжившуюся фигурку в руках доктора. Януш провёл ладонью по нежному лицу, закрывая глаза, поднял голову, встречаясь взглядом с замершей баронессой.

– Всё, – тихо сказал он.

Марион сдавленно вскрикнула, по-прежнему зажимая себе рот, шагнула вперёд, затем назад, опустилась на колени, не сгибаясь лишь потому, что не позволял плотный доспех, обхватывающий тело подобно каркасу. Она вдруг почувствовала себя очень маленькой – и бесполезной. Что она могла? Она научилась отбирать жизни – но так и не научилась их сохранять…

Глухие рыдания всё же прорвались наружу, несколько слёз сорвалось с ресниц – но к тому моменту, когда Януш уложил мёртвую королеву обратно на постель и укрыл простынёй, она уже сумела собраться и прийти в себя.

– Нужно сообщить королевским докторам, – тихо проговорил Януш, глядя, как воительница поднимается с пола. – Они должны засвидетельствовать смерть.

Марион выглядела уставшей, тщетно пытавшейся не дать скорби овладеть собой – но лекарь чувствовал её боль. Почти физическую, острую, затяжную – юная Таира оказалась дорога сердцу баронессы…

Януш шагнул к двери, жестом позвал Юрту. Молодая горничная, трясясь от страха, заглянула тоже, тотчас зажав себе рот руками при виде покрытого простынёй тела.

– Нужно сжечь простыни, – тихо сказал лекарь, – похоронить уже утром, не дожидаясь церемониального дня. Всем участвующим в погребении…

Марион не слушала дальше, шагнув к кровати. Рука Таиры свисала из-под простыни, и телохранительница поправила хрупкое запястье, сжав тонкие пальцы на прощание.

– Марион, – Януш взял её под локоть, решительно потянул на себя, отводя подальше от постели королевы, – вам не стоит рисковать. Прошу вас, миледи…

– И это мне говоришь ты? – попыталась вывернуться воительница. – Ты ведь не боишься лесной хвори! Ты обнимал её, без всякого отвращения, без страха…

– Марион! – повысил голос Януш, и именно эта непривычная жёсткость в его голосе заставила её прислушаться. – Я переболел этой заразой. Она мне уже не страшна! Более того, у меня есть лекарство от неё. Но я и думать не хочу, что мне придётся применять его на тебе! Ты не можешь болеть, не имеешь права! Я не хочу рисковать тобой, пойми это!