Текст книги "Я стану твоим врагом (СИ)"

Автор книги: Ольга Погожева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Отравив отца? – глаза Ореста расширились. – Андоим, ты серьёзно? Нет, я не думаю…

– В этом и проблема, – зло сощурился крон-принц, делая большой глоток. – Ты не думаешь. А Ликонт давно всё просчитал! Устранит отца, потом меня, посадит тебя на трон и будет вертеть тобой, как ему вздумается.

– Андоим, – поражённо выдохнул младший брат, выпрямляясь в кресле. – Что ты такое говоришь! Если бы… нет, я отказываюсь верить!..

– Ты глуп и наивен, – отрезал крон-принц, залпом допивая свой бокал. – Но не переживай: тебе нечего опасаться Ликонта. Я позабочусь о том, чтобы он никому не причинил вреда.

– Уж не собираешься ли ты…

– Собираюсь! Дед и отец оказались недальновидны, да что там – откровенно глупы, оставив в живых единственного потомка Ликонтов! Вырезать бы их род до единого… – Андоим плеснул ещё вина, сделал глоток. – Но я не могу убрать его именно сейчас… Войско поддерживает его, при дворе у него слишком большое влияние, выслуженный годами авторитет, уйма скрытых рычагов, горы компромата на меня… Но будь уверен, светлый герцог долго не протянет! Не при мне!

Орест тряхнул головой, поднимаясь с кресла. Когда брат начинал пить, агрессия и желчь пропитывали, казалось, каждое его слово. Не было никаких сил слушать грязные обвинения и угрозы.

– Я пойду, – сказал он. – Прогуляюсь по саду, вечер сегодня теплый…

– Иди-иди, – криво усмехнулся Андоим, допивая свой бокал, – может, встретишь там главную аверонскую шлюху! Таира тоже полюбила вечерние прогулки… уж не гуляете ли вы с нею вместе, мой драгоценный братишка? Впрочем, не могу сказать, что возражаю – может, хоть от тебя эта бесполезная кукла сможет зачать наследника…

Орест размахнулся и врезал ему – наискось по подбородку. Звякнул бокал, разбиваясь о мраморный пол, дорогое вино потекло по лицу крон-принца, смешиваясь с кровью из разбитой губы. Андоим поднял голову, глядя на младшего брата со смесью удивления и стремительно растущего бешенства.

– Заткнись, – дрожащим голосом велел Орест, глядя на медленно поднимавшегося крон-принца. – Не смей так говорить о своей супруге! Ты не стоишь и мизинца на её руке! Как твой грязный язык только поворачивается! Как ты смеешь?! Таира…

Удар опрокинул принца навзничь. Андоим был крупнее брата, и во много раз злее, не собираясь ни щадить его, ни хотя бы смягчить удара. Орест катался по полу, корчаясь и прижимая ладони к быстро вспухавшему подбородку.

– Ещё раз, – прошипел крон-принц, присаживаясь рядом с ним, – ещё раз ты позволишь себе… поднять на меня руку! Или ты забыл, – Андоим встряхнул брата, приподнимая его с пола, – своё место? Мне напомнить? Напомнить, как я наказывал тебя в детстве? Ещё только один раз, мой дорогой брат, и ты станешь следующим… после Ликонта!

Андоим с силой опрокинул его на пол, ударяя затылком о твёрдый пол, и, перешагнув через стонущего принца, вышел из покоев.

Герцогиня Наала прибыла к церемониальному назначению брата главнокомандующим валлийской армии вовремя. Первое появление молодой герцогини при дворе вызвало бурный ажиотаж среди придворных: по слухам, девушку держали в монастыре Единого долгие годы, не выпуская и в годы затянувшейся войны.

Марион ожидала появления младшей сестры Ликонта едва ли не с большим нетерпением, чем остальные придворные, и, стоя в задних рядах расфуфыренных дам, ощущала в полной мере всю отвратительную иронию жестокой судьбы. Когда-то, ещё в Ренне, она ходила по императорскому дворцу в полном вооружении, в запыленных, пропахших потом латах, глядя на яркие наряды придворного воронья презрительно, даже высокомерно, зная, что ей дозволено то, чего никогда не посмеют преступить заключенные в рамки этикета высокорожденные. Она с брезгливостью наблюдала за их поведением, с отвращением подмечала в них поголовную жажду развлечений, сплетен и интриг – но мало-помалу сама становилась частью дворцовой жизни. И вот теперь и вовсе скатилась на самое дно, оказавшись в толпе придворных зевак, более того – в самых задних рядах, среди мелких сплетников и сплетниц, жадно высматривая поверх колышущихся голов прибывшую во дворец молодую герцогиню.

– Слышали, герцог Ликонт прикупил имение за пределами Галагата? Видимо, в стенах королевского дворца его светлости стало тесно, – обмахиваясь веером, заговорила со своей соседкой пожилая графиня, стоявшая перед Марион.

– Возможно, он желает держать светлейшую герцогиню Наалу подальше от двора, – жеманно отвечала та, вытягивая шею, чтобы хоть что-то видеть. Церемония должна была вот-вот начаться. – Значит, на то есть причины…

– Должно быть, леди Наала страшна, как война, раз её держали так долго вдали от света…

– Маркиза Доминика на днях высказывала предположение, что её светлость – горбунья, – громким шёпотом поделилась дама, наклоняясь к графине. – Как думаете, горб у неё очень большой? Мы сможем отсюда разглядеть?

Марион поморщилась, переводя взгляд на стоявшего рядом с троном крон-принца Андоима. Наследник престола сохранял каменное выражение на холёном лице, но отсутствие на сегодняшней церемонии принца Ореста говорило ей о многом. Вездесущие слуги разнесли слухи среди черни, которые верная Юрта поспешила донести ей, и Синей баронессе не нужны были доказательства, чтобы поверить камеристке.

– Идут, – пронёсся возбуждённый гул, и Марион вслед за остальными повернула голову в сторону дверей.

По синей дорожке, ведущей от дверей к королевскому трону, шествовал генерал Ликонт под руку с сестрой. Нестор показался ей чуть более возбуждённым, чем обычно: она успела изучить своего врага лучше, чем его знали немногочисленные друзья и даже цепкие придворные сплетники. Ликонт был чем-то обеспокоен, и это проявлялось в ускоренных жестах, быстрых улыбках, раздариваемых блистательным генералом направо и налево, взглядах, которые Нестор кидал через весь зал, выискивая в толпе знакомое лицо.

Наала оказалась высокой, довольно нескладной девушкой со светло-русыми, почти серыми волосами, и глубокими синими, как у брата, глазами. На глазах сходство с Ликонтом оканчивалось – молодая герцогиня не унаследовала ни врождённый шарм старшего брата, ни его природную красоту, ни деловую хватку, скользившую в каждом хищном движении Нестора. Наалу можно было бы даже назвать простоватой – её лицо и фигура не отличались особой привлекательностью, в жестах не наблюдалось той утончённой изысканности, той манерности, которая присуща большинству юных и кокетливых, более того – герцогиня даже не казалась достаточно образованной для королевского двора.

Марион слышала шёпотки и разочарованные вздохи, пролетавшие над оживившейся толпой: от сестры тайного советника ожидали большего. Назвать её откровенно некрасивой было нельзя, но и хорошенькой – тоже.

– А-а, герцогиня Наала, – поприветствовал девушку король Харитон, когда брат и сестра остановились перед троном. – Долго же ваш светлый брат скрывал вас от наших глаз. Уверен, вы счастливы вырваться наконец на свободу.

– Мой брат делал то, что считал необходимым, – очень спокойно отвечала Наала. – У меня нет причин сомневаться в его мотивах. Но я рада находиться здесь, ваше величество.

Голос у Наалы оказался приятным, обращение – лишённым всякого подобострастия и неуверенности. Герцогиня даже в лице не переменилась, обращаясь к первому лицу в государстве. Наблюдая за ней, Марион не могла не отметить, что Наала, против ожиданий, не вызывает в ней той неприязни, которую обязана вызывать в ней ближайшая родственница Ликонта. Девушка оказалась настолько непохожей на брата, и настолько лишённой всякой двусмысленности, что эта простота и безыскусность казались глотком свежего воздуха среди галагатского двора.

– Надеюсь, вам у нас понравится, леди Наала, – кивнул Харитон, указывая обоим, что первая аудиенция окончена.

Нестор поклонился, отводя сестру к первому почётному ряду придворных, перекинулся с кем-то из них словом, ободряюще улыбнулся Наале.

Король Харитон дал знак, и церемония началась. После длинной речи короля на синюю дорожку был вновь вызвал генерал Ликонт, и с его появлением Марион вновь захлестнула удушающая волна гнева. Нестор стоял перед монархом ровно, спокойно, слушая речь назначения – красивый мужчина, не утративший выправки воина даже после увечья, герой дня, блистательный генерал, отныне – главнокомандующий, самый влиятельный человек при дворе. Марион знала, как относились к Ликонту местные – со смесью уважения, страха и восхищения. Вот только всего этого оказалось недостаточно, чтобы заглушить пожиравшую её изнутри ненависть.

Ей казалось, она сумела притупить это разрушающее чувство, облечься в броню безразличия, изгнать ненавистный образ из своей памяти, следовать совету Януша и подарить всё своё внимание сыну – но то, что так тщательно хоронила в себе Синяя баронесса, герцог вырвал из омута памяти одним махом, одним жутким, звериным поцелуем в королевском лесу.

И самое страшное – несмотря на лавину отвращающих чувств, на доводы рассудка и своё попранное достоинство, её тело отозвалось на тот поцелуй. С таким жаром и готовностью, что это, именно это собственное предательство и вызвало в ней унизительные слёзы. Разве можно ненавидеть человека и в то же время желать близости с ним?

Прошло не больше недели, и все эти дни она старалась избегать встреч с герцогом, как только могла. Благо, Таира нуждалась в ней особенно остро – признания принцессы на долгое время повергли Синюю баронессу в шок. Уход Фео и Фло, то, как они бросили её сына, вызвали в ней поначалу гнев, но, слушая Таиру, гнев быстро сменился удивлением и пониманием. Близнецы действительно не могли остаться в её доме – она первой выгнала бы их оттуда, узнай правду чуть раньше. Если Фео и Фло связались с теневой жизнью Галагата… если Феодор оказался настолько безрассуден, чтобы признаться принцессе в своих чувствах… если они подвергали опасности её дом и её сына – им и вправду было лучше уйти. Ведь если однажды Феодора поймают во дворце…

Местные нравы Марион уже изучила – галагатского вора ждали виселица или, если повезёт, гильотина. И если её семья оказалась бы в это впутанной… усилия Ликонта – ничто по сравнению с тем, во что могло обернуться подобное разоблачение. Синяя баронесса вместе с сыном могли пойти по стопам своих же слуг.

Все эти соображения Марион оставила при себе, попросив Таиру быть осторожней в будущем, и пообещав покрывать их встречи. Бедной девочке жилось и без того несладко, чтобы лишать её последнего светлого луча в жизни. Чем бы этот луч ей ни грозил.

Церемония подходила к концу – король Харитон передал командующему Ликонту белую перевязь с мечом, которую тот принял левой рукой, новый командующий склонился перед монархом, приложив правую руку, закованную в железную перчатку, к сердцу, и выпрямился, разворачиваясь лицом к придворным. Почётный караул отсалютовал своему командиру мечами, и Нестор Ликонт улыбнулся, приветствуя лучших офицеров своего войска.

Марион едва могла дождаться конца церемонии: главной цели она достигла, повидав уязвимое место своего врага – герцогиню Наалу, и всё дальнейшее её мало интересовало. Едва король Харитон покинул своё место, баронесса шагнула назад, подальше от стройных рядов придворных зевак, и выскользнула через боковую дверь залы.

Добравшись до своих покоев, баронесса перевела дыхание, подходя к окну. Принцесса Таира сказалась больной, не отправившись на церемонию, и самое время проведать её – в смысле, предупредить, что событие окончилось, и принцессе пора прощаться с Феодором и выздоравливать. Лучшее средство против недомогания – свежий воздух, и Синяя баронесса собиралась предложить принцессе конную прогулку по королевскому лесу – неспешную и спокойную, а главное – прогулку, которая позволит принцессе отсутствовать в чужом дворце несколько часов. Несколько часов мирной жизни – без затхлого, спёртого воздуха вражеских стен, без придворных интриг и сплетен, и самое важное – без супруга.

Таира боялась Андоима до дрожи, панически, испытывая почти животный ужас, когда крон-принц входил в опочивальню. Она даже старалась не смотреть лишний раз в его сторону – чтобы не вызвать гнева, раздражения, или же, наоборот, жуткой похоти. Порой Таира была даже благодарна многочисленным любовницам и любовникам своего супруга – Андоим обходился без общения с ней неделями, и обоих это устраивало. Огорчало и пугало Таиру лишь то, что при подобной супружеской жизни она не в состоянии зачать наследника – а неспособная зачать ребёнка королева не нужна Валлии.

Марион выглянула за двери опочивальни, но верной Юрты в коридоре не увидела. Значит, придётся ехать прямо так, в чёртовом платье с пышной, согласно дворцовой моде, юбкой. Хотя платье и было тёмно-коричневого, почти чёрного оттенка, ездить верхом баронесса привыкла в штанах или в латах и при полном вооружении. Пустые мечты! Когда последний раз она брала меч в руки для сражения? Лучше ещё десять лет войны, чем это пресное существование, это бесполезное чучело, в которое она превратилась!

Марион с трудом выцарапала из-под платья нижние юбки, стягивая их через низ, сумела расстегнуть каркас, позволяя ему упасть на пол. Платье всколыхнулось и упало от бедра свободно, без поддерживающих юбок став немного длиннее – теперь будет путаться в ногах, и придется придерживать его хотя бы до тех пор, пока она не заберётся на коня.

Баронесса скинула туфли, вытаскивая из шкафа охотничьи сапоги, с трудом, преодолевая сопротивление впившегося в живот корсета, переобулась, мгновенно почувствовав себя уверенней. Так гораздо лучше!

Стук в дверь заставил обернуться. Неужели Юрта? Отлично, теперь она сможет переодеться по-человечески, стянуть волосы как следует, и…

Распахнув дверь, Марион на мгновение замерла, и этого хватило Ликонту, чтобы втолкнуть её внутрь. Хлопнула дверь за его спиной. Не отрывая от неё глаз, герцог завёл левую руку за спину, проворачивая ключ в замке.

– Что ты… себе позволяешь, – поражённо выдохнула Марион, инстинктивно делая шаг назад.

Опомнившись, тут же остановилась, пытаясь разглядеть в непроницаемом лице командующего хоть что-нибудь, что могло бы пояснить ей мотивы его поступка. Прийти в личные покои, в её опочивальню! Если их кто-нибудь застанет, если кто-нибудь увидит Ликонта, выходящим из её покоев… это ведь погубит не только её репутацию, но и непререкаемый авторитет самого герцога! Он начисто лишился рассудка, этот проклятый безумец! В это время суток даже лакеи не ходили по отдалённым коридорам дворца, а придворные дамы, населявшие это крыло, сейчас все на банкете в честь назначения нового командующего.

Банкете, который, видимо, проходил без главного виновника торжества.

Нестор молча шагнул вперёд.

– Не подходи, – с трудом выговорила воительница, заводя руку за спину. На туалетном столике не оказалось ничего, что сгодилось бы в качестве оружия, а письменный стол с тяжёлыми подсвечниками находился далеко в углу. – Слышишь меня? Я убью тебя, Нестор Ликонт! Если ты только посмеешь…

Мужчина шагнул ещё ближе, скользнув взглядом по крепкой, стройной фигуре, которую так выгодно облегло тёмное платье. Ближе…

– Ликонт, – хрипло предупредила Марион, вытягивая руку вперёд.

Командующий подался чуть вперёд, упираясь грудью в крепкую ладонь.

– Где твоё гостеприимство, Марион? – спросил он почти спокойно. Слегка прищуренные синие глаза ощупывали, казалось, не только тело – проникали в самую душу, касаясь всего сокровенного цепкими, пронизывающими взглядами. – Я пришёл поговорить.

– С ума сошёл? Нам не о чем говорить, ублюдок!

– Есть, – веско прервал её герцог, наваливаясь всем весом на протянутую ладонь.

– Пошёл вон! Вон, валлийское отродье!..

Рука Марион дрогнула: удерживать тяжёлого мужчину одной рукой оказалось тяжело. Но прежде, чем она сумела бы вывернуться, Нестор резко качнулся вперёд, прижимая её к стене. Проклятое платье не дало ей возможности как следует воспользоваться ногами – герцог получил бы по заслугам – и Ликонт буквально пригвоздил её к стене, сумев просунуть колено между её ног.

Левая рука герцога перехватила взметнувшуюся правую ладонь воительницы, и Марион едва сумела сдержать поражённый вскрик, когда правая, стальная рука командующего сомкнулась на её плече. Стальные пальцы впились в незащищённую кожу, тисками сдавливая руку, и баронесса тихо выдохнула, тотчас закусывая губы от боли.

– Я сказал, что пришёл поговорить, – по-прежнему спокойно сказал Ликонт. – И ты меня выслушаешь. Времени у нас мало, поэтому будь добра, не дёргайся. А ещё лучше – закрой рот и открой уши. То, что я хочу сказать, важно для нас обоих. Сегодня моя сестра была представлена при дворе.

– Отпусти меня.

– Не раньше, чем сочту нужным, – ровно ответил Нестор, не позволяя себе терять нить разговора. – И я прекрасно знаю, что с моим отъездом она становится идеальной мишенью для недоброжелателей. Наала будет редко появляться во дворце без сопровождения, её охраняют лучшие рыцари Валлии, но мне также известно, что, как говорит августейший Орест, во всём есть доля случая.

– Отпусти меня.

– Поэтому давай договоримся. Я знаю тебя и понимаю, что ты не упустишь такой возможности поквитаться со мной. Предупреждаю, Марион, – герцог встряхнул воительницу, до боли сжимая её предплечья, – я предупреждаю тебя… по-хорошему, – Марион вскрикнула, едва сдерживая злые слёзы: командующий едва не ломал ей кости стальной хваткой. Будь проклята доброта и гениальность лекаря, вернувшего патрону столь жуткий эквивалент отрубленной кисти! – Если ты тронешь Наалу, более того – если кто-нибудь другой тронет её, или косо посмотрит в её сторону; если ей будет угрожать малейшая опасность – даже не от тебя, слышишь, ведьма? Если так будет, Марион, то можешь похоронить своего сына уже сейчас, живьём, потому что то, что сделаю с ним я, будет во много раз хуже!

Марион зарычала, попытавшись вывернуться из стальной хватки, дёрнулась, но Ликонт лишь сильнее вжал её в стену, раздвигая ноги коленом. Он не шутил, она видела это в его глазах, поначалу холодных, как замерзшее море, злых, а теперь – с уже знакомым огнём, разгоравшимся в глубине расширившихся зрачков. Нестор Ликонт ставил её перед фактом, и не было никаких сомнений в том, что он говорил правду.

– Ты, Марион, – выдохнул командующий, начиная пьянеть от невозможной близости, – ты станешь её лучшим телохранителем! Ты станешь её самой верной защитницей! Ты никому не позволишь взглянуть в её сторону с неуважением, никому не позволишь обидеть или огорчить её! Потому что если хоть один волос упадёт с её головы – ты лишишься сына!

Марион чувствовала его всем телом – эту жуткую звериную мощь, этот взгляд, которого так боялись при валлийском дворе, но который терял рядом с ней всю свою проницательность, весь лёд, разгораясь диким огнём – чувствовала и ничего не могла сделать. Она привыкла сражаться на полях сражений и, должно быть, ещё могла бы победить Ликонта там – но не здесь, не в стенах своей опочивальни, не в этом проклятом платье, сковывавшем движения.

– Ненавижу тебя, – звенящим голосом выговорила она, глядя ему в глаза.

Несколько бесконечно долгих мгновений они стояли, прижатые друг к другу, так близко, что она чувствовала частое дыхание, срывавшееся с его губ – а затем Нестор отпустил её, отпрянув на шаг назад. Некоторое время он смотрел ей в глаза, успокаивая дыхание, смотрел, борясь с искушением – такая непривычно уязвимая стояла она у стены, с растрепавшимися волосами, полураздетая, красная от унижения и борьбы, что он пытался подавить в себе сразу два чувства: безудержной страсти и глубокого сожаления. Не так он видел их разговор. Не так собирался попрощаться перед дорогой.

Не такими глазами она должна смотреть на него…

Он выпрямился, отрезвляя рассудок титаническим усилием, и, развернувшись, шагнул к двери.

– Помни, что я сказал, Марион, – уже спокойно проговорил он, проворачивая ключ.

Дверь мягко щёлкнула, закрываясь за герцогом, и Синяя баронесса, размахнувшись, бросила подхваченный с туалетного столика флакон. Духи разбились, встретившись с деревянными дверьми, наполнив опочивальню тёрпким ароматом, и воительница, запустив пальцы в волосы, бессильно опустилась на пол.

Крон-принц шёл по коридорам без всякой задержки: лакеи и стража распахивали перед ним двери, пропуская наследника престола с почтительными поклонами. У королевской опочивальни Андоим остановился, ожидая, пока стражники не расступятся, и пока бодрый, невзирая на поздний час, пожилой лакей отопрёт перед ним двери.

– Его величество ожидают вас, ваше высочество.

Андоим вошёл, и двери плотно закрылись за ним.

– Я ждал тебя, – сидевший у камина старый король пошевелился, указывая сыну на соседнее кресло. – Садись.

– Будешь читать мне нотации, отец? – Андоим медленно отлепился от дверного косяка и обошёл отцовское кресло, бросая быстрый взгляд на туалетный столик. Всё, как и доносил шпион: сонное зелье в синей бутылке стояло на краю, и оставалось его совсем чуть-чуть, на донышке. Крышка была снята; рядом стоял пустой бокал: очевидно, король готовился принять лекарство после разговора с ним.

– Нет. Я не стану тратить на это время, сын.

Крон-принц присел рядом, испытывающе глядя на стареющего монарха. Харитон придерживался строгих взглядов на семейные ценности, и бесконечные скандалы с наследником порядком утомили обоих.

– Тогда что? Заскучал без ваших долгих бесед с Ликонтом? Я не он, отец, я человек из плоти и крови, такой, каким ты меня создал, – кривая усмешка, скользнувшая по губам Андоима, ножом резанула сердце старого короля. – В отличие от него, я испытываю определённые потребности. Во сне, например.

– Признаюсь, мне не хватает Нестора, хотя после его отъезда прошло всего несколько дней, – сухо отвечал отец. Годы правления и войны не пощадили Харитона: в молодости решительный, вплоть до жестокости, монарх сейчас не имел сил даже на разговор с собственным сыном. И всё же молчать было уже нельзя. – Но я позвал тебя не за этим. Я не стану тратить ни своего, ни твоего времени, Андоим. Решение принято, и я лишь корю себя за долгие сомнения. Я не отдам тебе корону.

Вот это оказалось настоящим ударом. Андоим неуверенно усмехнулся, разглядывая отца так, будто увидел впервые.

– Да ну? И кому же ты её передашь? Полудурку Оресту? Я был о тебе лучшего мнения, отец.

– Я готов передать её даже конюху, лишь бы уберечь от твоих грязных рук, Андоим! – не выдержав, выкрикнул король, приподнимаясь в кресле. – Ты недостоин называться мужчиной, а тем более наследником престола! Ты никогда не станешь королём Валлии!

– А как же мир с Авероном? – нимало не смутившись вспышке гнева, издевательски уточнил Андоим. – Я женат на аверонке, отец, вы с Севериной сами спланировали нашу свадьбу! С этим ты что будешь делать?

– О, не беспокойся за это. Нестор напомнил мне один весьма древний, но всё ещё действующий закон, – глухо ответил Харитон, пытаясь успокоиться. – Если королевскую чету признают бесплодной, у них забирается право наследования короны. Не переживай: мир с Авероном мы сохраним. После коронации Ореста мы добьёмся вашего с Таирой развода, и король Орест возьмёт её в жёны.

– Смотрю, вы с Нестором всё продумали, – дрожащим от гнева голосом выговорил Андоим. – Мнение этого ублюдка для тебя важнее судьбы собственного сына?

– Твоя судьба в твоих руках, – отрезал Харитон. – Когда Ликонт вернётся из поездки, я отрекусь от короны в пользу своего младшего сына. При поддержке командующего и всей армии, которая за ним, это будет очень просто. Ты получишь свою часть наследства, и сможешь делать с ней то, что посчитаешь нужным – но за пределами Галагата. На этом всё, Андоим. Ты свободен.

Крон-принц страшно глянул на отца и поднялся. Король подчёркнуто не замечал сына, глядя в огонь. Медленно обойдя кресло монарха, Андоим остановился за спинкой и вытащил из кармана пакетик с порошком, подсыпая его в раскрытую бутыль с сонным зельем. Сделал шаг, шумно выдохнул, созерцая сгорбленную отцовскую спину, и быстрым шагом покинул опочивальню.

Шум гулянки слышался в каждом уголке огромного особняка. Большой Питон отмечал радость, случившуюся накануне утром – король Харитон скончался прошлой ночью у себя в опочивальне. На престол готовился взойти крон-принц Андоим.

Феодор не слишком вникал в политические распри Валлии, но слушал внимательно – как показала жизнь, пригодиться галагатскому вору могло всё, что угодно. Он сидел в самом центре гулянки, в большой нижней комнате особняка, пропахшей винными парами, вонючим мужским потом и раскатистым смехом, волнами проносившимся по залу. Его считали здесь своим; за полгода службы авторитет юркого, смуглого юноши поднялся весьма стремительно. Чего греха таить – у многих уходили долгие годы, чтобы так подняться по служебной лестнице у Большого Питона.

Успехи Флорики оказались ничуть не хуже его собственных, что и являлось основной головной болью Феодора. Если Фео уважали, доверительно рассказывали грязные истории и хлопали по плечам, наливая кружку за кружкой на общих собраниях, то тонкую фигурку Флорики провожали откровенно сальными взглядами, где бы та не появлялась.

Фео уже привык к окружавшему их разврату и то, что леди Марион назвала бы грехопадением – местные бандиты не церемонились с воровками, шпионками и проститутками, вылавливая их на гулянках и растаскивая по комнатам и укромным углам – и тем больше беспокоило его подчёркнуто вежливое, несмотря на горящие взгляды и текущие слюни, обращение к его сестре. Феодор чувствовал скопившееся вокруг сестрёнки напряжение всей кожей, и не мог понять – пока что не мог – откуда ждать опасности. И тем не менее опасность буквально витала в воздухе, и это было то самое ощущение, в котором галагатский вор ничуть не сомневался, в совершенстве изучив его за время работы.

– Э-эй, красавчик, – проходившая мимо девица плюхнулась ему на колени, выдёргивая его из омута невесёлых мыслей. – Смотрю, ты не в настроении! Тебе… поднять… его?

Окружавшая его компания отозвалась пьяным хохотом. Феодор не сразу среагировал на обращение, попытавшись спихнуть грубоватую барышню с колен: та мешала обзору, и мелькавшая среди любителей поупражняться в метании кинжалов сестра на какое-то время пропала из виду.

– Не надо. Уйди.

– О-ох, Фео, – почти вдвое старшая его женщина обвила шею руками, припадая губами к его виску, – почему ты всегда такой серьёзный? Не приласкаешь, не обнимешь, всё дела да дела…

– Отстань от парня, Соха, – икнув, выговорил сидевший рядом бородач, похлопав юношу по плечу. – Он от самого Питона заказы принимает! Не твоего полёта птица… иди щипачей обслуживай!

– Указывать будешь шлюхам Бенедикта, а не мне, Топор! – огрызнулась та. – Думай, с кем говоришь, мясник хренов!

– А с кем? – лениво поинтересовался небритый мужчина с длинными светлыми волосами, прикуривая от свечи. – С беглой каторжницей, отбатрачившей десять лет на благо королевства? И что в тебе такого страшного, женщина? Кроме лица и тела, разумеется…

Соха вспыхнула, вскочила с колен Фео, разъярённой фурией останавливаясь напротив него. Сжатые кулаки, однако, не спешили знакомиться с лицом даже не пошевелившегося мужчины, спокойно выдыхавшего дым в и без того спёртый воздух.

– Что, Соха? – ухмыльнулся тот, тряхнув волнистыми прядями. – Я так тебя возбуждаю?

Несмотря на щегольскую внешность, великанский рост, размах плеч и размер кулаков останавливали желавших проверить сутенёра по имени Бенедикт на прочность. Фео успел познакомиться с ним, сумев вызвать того на доверительный разговор: до встречи с Большим Питоном сэр Бенедикт служил в валлийской армии, носил звание капитана и слыл одним из лучших рыцарей всего северного предела – лучшим воином и фехтовальщиком, но, увы, не самых честных моральных качеств. Феодор не назвал бы Бенедикта совершенно беспринципным человеком, это было не так: сутенёр следил за здоровьем и рьяно защищал своих «девочек» от пьяных клиентов и дебоширов, а в случае опасности первым наносил удар, отстаивая свою территорию. Случалось Фео наблюдать и прорывавшиеся в бывшем рыцаре ростки сострадания – к примеру, когда ту же Соху ранили в поножовщине, и Бенедикт на собственных руках доставил её к местному лекарю, или когда требовалось укрыть сбегавшего от стражи вора, поставив под удар свою же безопасность. Но в остальных случаях Бенедикт не тяготился вопросами совести и поступал так, как считал выгодным.

– Пошёл ты! – бессильно выдохнула Соха, пнув неповинный столик ногой.

Стоявшая на нём бутыль с вином и стаканы перевернулись, вызвав целый шквал ругани от Топора и яростные взгляды у Бенедикта, и Фео поспешил ускользнуть от назревавшей драки.

– О, Фео! Свет очей моих! – взвыл юркий парнишка, буквально бросаясь ему на грудь. – Плохо мне, ай, плохо! Неси меня домой, солнце наше аверонское! Али хоть до выхода… вывернет же щас, ну вот прям щас! Прям на тебя! Не оставляй верного товарища с… этими… а-а-а!!! Нет, Фео, я же пошутил! Пусти! Пусти!!!

Феодор хладнокровно дёрнул пальцы щипача на себя, вывернул, чувствуя, как хрустят суставы, и переложил кошель обратно в свой карман. Не слушая воплей лишённого на ближайшие недели заработка из-за увечной руки вора, огляделся, выискивая глазами сестру – и тут только сообразил, что почётное кресло хозяина особняка пустовало: Большой Питон покинул зал.

После памятной ночи знакомства и оставшихся на спине шрамов отношения с главарём у них установились натянутые, но весьма продуктивные: они с Фло исправно выполняли заказы, не провалив ни одного задания, Большой Питон столь же исправно выплачивал им обещанную долю. Признаться, порой Фео посещало нехорошее предчувствие: главарь частенько вызывал их к себе в особняк на закрытые собрания, и такое внимание непременно польстило бы, если бы речь не шла о Питоне – человеке столь же страшном и беспощадном, сколь и расчётливом. Но где же Флорика?

Фео огляделся и взбежал по лестнице наверх: здесь находились многочисленные комнатки для уединения, залы побольше для собраний и приёма просителей. Бороться с собственной совестью Фео не привык: сердце забилось сильнее, кровь запульсировала в жилах: ему показалось, что он слышит голос сестры, далёкий, практически неразличимый на фоне общего шума и стонов из соседних комнат. Голос доносился сверху.

Галагатский вор бросил взгляд на скучавших у лестницы охранников: дальше подниматься было запрещено, личные покои хозяина.

– Помощь ваша требуется, – развязно обратился к ним Феодор, опираясь на перила. – Слыхали, что внизу творится? Топор опять драку затеял…

Снизу и впрямь донеслись шумные крики и треск ломаемых стульев: когда палач, работавший на Питона для показательных прилюдных разборок, входил в раж, остановить его было практически невозможно.