Текст книги "Турист (СИ)"

Автор книги: Ольга Погожева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Чем больше ценятся вещи, тем меньше ценятся люди. Практика подтверждает теорию.

– А если попроще? – поинтересовался я, провожая взглядом уходящую компанию. – У всех свой уровень мышления. Никого нельзя заставить думать о вещах, о которых человек даже не догадывается.

– Я тут живу дольше твоего, – разозлился Ник. – Я такое постоянно вижу. Интеллекта на лицах ноль, зато нездоровый блеск в глазах при виде разрекламированной тряпки.

– Ты слишком строг к людям…

– А вот это не тебе судить, праведник!

– Они живут по правилам системы. Что бы они ни делали, им её не изменить. Если будут сопротивляться – система их просто вычеркнет. Ударь систему – и попадешь в себя. Заставляет задуматься…

– Мне хватает мыслей в голове, – обрубил Николай. – А теперь заткнись, будь добр. Лучше подумай, какими честными глазами будешь смотреть на своего старика, когда вы встретитесь. Уж постарайся, твой мафиозник – наш единственный шанс получить вид на жительство.

Наверное, стоило обидеться, но мне почему-то стало смешно.

– Думаешь, Вителли не видел честных, молящих, абсолютно преданных глаз, и уж тем более не всаживал прямиком между них же, честных и неподкупных, пулю?

Ник раздраженно повернулся ко мне. Бывший десантник несколько секунд смотрел мне в глаза, сверля тяжелым взглядом, а потом шумно выдохнул:

– Чтоб тебя! Любой на твоем месте уже бы сдался, а ты всё никак не захлопнешь варежку!

– «Додж», – севшим голосом сказал я.

– Что – «Додж»? – не понял Ник.

– «Додж», – повторил я, не отрывая глаз от итальянского ресторана.

Затемненные стекла «Тойоты» скрывали нас от окружающего мира, но не мир от нас. Чтобы не заметить здоровенный черный джип, нужно было постараться; у меня получилось.

– Его тачка?

– Другой такой ни у кого не видел, – растерялся я. – Как же это он… мимо нас?

– Потому что смотреть нужно лучше, заноза!

Я ничего не ответил: в конце концов, и тут я оказался виноват. Целый час мы с Ником следили за выходом из ресторана, прежде чем я заметил знакомую фигуру.

– Вителли! – обрадовался я.

– Уверен? – хмуро уточнил Ремизов.

– Да, – улыбнулся я. На душе стало легко и радостно, точно вот сейчас все мои проблемы магическим образом разрешились, или, по крайней мере, перестали иметь значение. Черт побери, я соскучился!

– Выглядит не очень, – скептически заметил Ремизов. – Толстый.

– Ты, между прочим, тоже, – обиделся я за Джино. – Просто немного моложе.

Ник расхохотался, заводя мотор. На самом деле, толстым он не был. Скорее, откормленным мужиком со здоровой массой мышц, но даже по сравнению со мной он казался огромным, хотя я себя худым никогда не считал.

Мы следовали за черным джипом по городу. Джино не торопился: похоже, ехал домой. «Тойота» легко поспевала за неповоротливым «Доджем». Когда мы подъехали к Бруклинскому туннелю, Ник сел на хвост Вителли, пристроившись в том же ряду, сразу же за юркой «Митсубиси» и серебристой «Хондой».

Неожиданности начались на выезде из туннеля. Лихач на расхлябанном «Форде» прошмыгнул прямо перед нашей «Тойотой», вклиниваясь на свободное место. Ремизов выругался, выкручивая руль. Багажник «Форда» качался из стороны в сторону, пока болван за рулем пытался прошмыгнуть на место «Хонды». Нам пришлось пропустить несколько машин, и, напрягая зрение, следить за габаритными огнями джипа. Наверное, нам следовало действовать осторожней – Вителли был опытным водителем, и не мог не обратить внимания на происходящее в зеркале заднего вида – но мы боялись потерять «Додж» в общем потоке.

Вскоре туннель остался позади, и теперь мы ехали по улицам, стараясь держаться от Джино на таком расстоянии, чтобы ни мы его не потеряли, ни он не заметил нас. Движение в этой части города было не таким оживленным, и Ремизов хмурился: мы стали слишком заметны. Так, сбрасывая скорость и стараясь не привлекать внимания, мы добрались до четвертой авеню.

Здесь Джино нас и сделал.

Джип метнулся из своего ряда через всю полосу в крайний правый ряд. Взвизгнули тормоза, заверещали клаксоны. Николай крутанул руль, вызвав очередной взрыв пронзительного воя: наша «Тойота» металась за «Доджем» по всем полосам, повиснув у тяжелой махины едва ли не на бампере.

Мы промчались мимо улицы Вандербильт, оставили позади Гринвуд Авеню, и когда за окнами замелькала темная зелень Гринвудского кладбища, Джино развернулся. Дорога была пустынной, последние автомобили обогнали нас, сверкнув габаритными огнями. Не считая далеких точек в зеркале обзора, в свете фонарей обе наши машины выглядели почти одиноко.

Взревев мотором, джип Вителли рванулся вперед, заложив крутой вираж. Николай перехватил руль, посылая «Тойоту» следом. Широкие покрышки «Доджа» заскребли по асфальту, оставляя черные полосы. Вителли хватило нескольких секунд, выигранных неожиданным маневром.

Вцепившись в ручку двери, я смотрел, как бронированная громада разворачивается на дороге. Как пытается выровнять машину Ремизов, и не успевает. Широкая черная морда «Доджа» надвинулась, заливая салон режущим белым светом. Я успел вскинуть руки, прикрывая голову, и услышал, как сдавленно ругнулся Николай.

От первого удара меня бросило на дверь. Бок «Тойоты» смялся, словно картонный стаканчик. Ремень безопасности больно врезался в грудь, в глазах потемнело: я ударился о треснувшее стекло двери головой. Рядом матерился Ремизов; яростно дергая карабин ремня, и пытаясь отодвинуться от прогнувшейся внутрь двери.

От второго удара, вышвырнувшего нас с трассы, раскрылись подушки безопасности. В салон посыпались кусочки битого стекла, ворвался холодный ночной воздух. «Тойота» остановилась. Мотор ещё работал, под капотом что-то стучало, но Николай даже не пытался завести машину.

Я пошевелился и болезненно вздохнул: ударился локтем об изломанный пластик. С трудом повернув голову, я увидел толстый ствол, плотно прижавший дверцу с моей стороны.

Мы попали в ловушку: с одной стороны нас держало дерево, с другой запер тяжеленный «Додж».

– Жив? – Прохрипел Ремизов, колотя по сдувающейся подушке безопасности.

Я торопливо кивнул, прикладывая руку ко лбу. Голова кружилась, во рту стало солоно: подушка расквасила мне губы и нос.

– Тихо! Слышишь?

Снаружи глухо, как похоронный аккорд, хлопнула дверь «Доджа».

Мы замерли. Кроме звука работающего мотора джипа, мы ничего больше не слышали. Ни ругани, ни звука шагов. Трясущимися пальцами я расстегнул ремень и, цепляясь за приборную доску, приподнялся на сидении. Фары джипа слепили, и я заслонился рукой, чтобы разглядеть, что происходит снаружи.

Где-то неподалеку хлопнула дверь.

– Боже мой! – заголосил высокий женский голос. – Нужно вызвать врача!

Я поморгал, пытаясь разглядеть за стеной света Вителли, но не сумел. Я даже капот «Доджа» различал с трудом, не то, что догнавших нас машин, остановившихся на трассе, или тем более людей.

– Наберите девять, один, один! – подсказал ещё кто-то.

В ответ грохнул выстрел.

Это был не едва слышный хлопок пистолета с глушителем, который, как я помнил, Джино носил под пиджаком. Ремизов, начав подниматься, откинулся обратно, всем весом прижимая меня к двери.

– Черт тебя дери, – прорычал он, – твой старик нас угробит!

Снаружи раздался визг шин: те машины, что остановились, при звуке выстрелов поспешили убраться прочь, и я их не винил: кому охота ввязываться в перестрелку?

Ещё одна пуля, прошив салон «Тойоты», отрезала путь к заднему сидению. Джино надежно защищал «Додж», а тонированные стекла нам сейчас только мешали: Вителли не мог разглядеть в салоне меня.

Николай, скорчившись на сидении, рискнул приподнять голову. Тишина могла означать только одно: Вителли подбирался к нам, перестав палить наудачу. Бог знает, какие мысли роились у старика в голове: из «Тойоты» ему не отвечали, и это могло означать что угодно. Вот только я почему-то был уверен, что Джино думает о ловушке.

Здоровенная лапища Николая пихнула меня в бок.

– Кричи! – приказал Ремизов, снова вжимаясь в кресло. – Пусть услышит тебя!

Я заорал. Во всю мощь связок, захлебываясь холодным воздухом – клянусь, я никогда не кричал так отчаянно прежде.

– Не стреляйте! Мистер Вителли! Не стреляйте! Джино! Это я, Олег! Не стреляйте!

Секунды тишины показались мне пыткой.

– Олег?

– Да! Мистер Вителли! Это я!

Ослепляющий свет погас. Широкая кисть Вителли ухватилась за искореженную дверь: блестящий глазок револьвера уставился в переносицу Николаю, следом за ним показалось лицо Джино. Маленькие колючие глазки бегло осмотрели Ремизова, остановились на мне.

– Santa Madonna! – Брови Вителли поползли вверх. – Бамбино, ты в порядке?

– Почти, – кивнул я.

Пистолет кивнул в сторону Николая.

– Это кто?

– Друг, – поспешно заверил я. – Помогите нам.

Джино думал не дольше секунды, сверля Николая тяжелым взглядом.

– Не дергайся, – посоветовал он, убирая оружие. – Выбраться сможете? Хорошо, – получив наши торопливые кивки, одобрил он. – Я сдам назад, вылезете и сразу в джип, понятно?

Когда мы вылезли из «Тойоты», я бросился к знакомому «Доджу», и сел на переднее сидение. Ник чуть задержался снаружи, отряхивая стекло со своей куртки. Джино дождался, пока в машину усядется мой спутник, затем выехал на шоссе и сразу набрал скорость.

Я оглянулся на Ника: хмурый сибиряк уставился в окно, предоставив мне право объясняться. В принципе, его это действительно не касалось, теперь всё зависело от меня.

– Мистер Вителли…

– Потом.

Я замолчал. Джино выглядел рассерженным, но что-то в его глазах давало мне надежду. Минуты три мы ехали молча, и тишина оглушала. Вителли не выдержал первым.

– Почему ты следил за мной, Олег?

– Я… – я растерялся. – Я хотел… попросить у вас помощи. В последний… раз. Теперь я понимаю, что это было глупо, – бормотал я всё тише, – с моей стороны. Извините, я не должен был…

– Вот, – Джино перебил меня, доставая из кармана платок, – вытри кровь, бамбино.

Я слабо улыбнулся, прижимая его к лицу. Знакомое обращение успокоило меня. Конечно, это не говорило о том, что Вителли мне поверил. Зато говорило о том, что он готов верить.

За окном мелькали огни автострады. Спустя несколько минут мы свернули с основной трассы на боковое шоссе и поехали вдоль ухоженной аллеи к видневшемуся невдалеке поселку. У въезда на огороженную территорию дежурил охранник; заметив «Додж» Вителли, он тотчас поднял шлагбаум, пропуская джип.

Машина заскользила вдоль роскошных особняков, каждый из которых был настоящим шедевром архитектурного искусства. Я едва не усмехнулся: мне бы жизни не хватило, чтобы заработать на такой же. Нику, наверное, и вовсе пришлось бы пятьсот лет служить в своих ВДВ, чтобы купить себе подобный домик.

Джип остановился у ворот одного из домов, ворота медленно поднялись, и мы въехали внутрь. Проехали мимо шикарного коттеджа, утопающего в зелени клумб и тех деревьев, которые ещё не успели сбросить листву, и заехали в просторный гараж. Здесь стояли ещё два джипа, но я на них не смотрел. Джино вышел из машины, мы последовали за ним. Я попытался заговорить, но Вителли ясно дал мне понять, что нас ждет долгий разговор в доме.

Дом оказался вытянутым, с двумя крыльями и обшитой деревом верандой. С неё был виден небольшой прудик, окруженный не слишком ухоженными плодовыми деревьями.

У парадного входа я заметил двух охранников; внутри нас встретила женщина средних лет в скромном темном платье. Вителли негромко обменялся с нею парой фраз, и она тут же скрылась в недрах дома.

– Ждите здесь, – распорядился он, и мы послушно остановились у порога.

Джино отошел недалеко: я слышал, как он говорит по мобильному из гостиной, но не мог разобрать ни слова.

– Кажется, я лишний, – хмыкнул Николай. – Слушай, Олежек, попытайся всё доступно объяснить своему старцу. Вижу, у вас с ним проблем во взаимопонимании нет, но я для него никто. Уж ты постарайся… чтобы меня не застрелили где-нибудь на свалке.

Мне стало страшно, но я сумел выдавить из себя кривую улыбку.

– Как поговорить, так «заткнись, молокосос», а как попросить, так «Олежек»?

– Я предупредил.

Я вздрогнул и повернулся: к нам подошел Вителли с одним из тех охранников, которых я видел во дворе.

– Твоё имя, – обратился он к Ремизову.

– Ник.

– Ник, поедешь с моим человеком. Он отвезет тебя в безопасное место.

– Куда? – спросил я. Ник был прав: Джино ничем нам не обязан, и ему ни к чему лишние свидетели.

– Не бойся, – усмехнулся Вителли, потрепав меня по плечу. – Ему там ничего не сделают.

– Созвонимся, – бросил Николай на русском.

Охранник вышел следом за ним, мы остались с Джино одни.

– Мистер Вителли? – снова начал я.

Джино поморщился, распуская галстук.

– Для начала, тебе стоит привести себя в порядок и переодеться.

Я вымученно улыбнулся, трогая опухший нос и скулу.

– А затем?

– Затем, Олег, – Джино потер шею, – ты мне всё расскажешь.

Глава 6

«Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?»

(1 Кор. 15:55).

Я грел ладони на горячей кружке с чаем, украдкой наблюдая за Вителли. Впервые за долгое время мне было по-настоящему спокойно на душе.

– Всё в порядке? – заметив мой взгляд, спросил Вителли. – Тебе не холодно?

Я помотал головой. Экономка забрала мою одежду в стирку; вместо неё в ванной комнате меня ждал банный халат чудовищного размера. В нём я утонул по самые уши, дважды обернув пояс вокруг талии. Мария ушла около часа назад, оставив нас с Вителли наедине, охранников я тоже не видел; в доме стояла мёртвая тишина.

Джино занял глубокое кресло, сложил руки на животе, и затих. Я сел рядом, на диван. Чай остывал, а я всё не мог заставить себя первым начать разговор.

Молчание затянулось.

– Это сложно объяснить, мистер Вителли, – наконец сказал я. – На Спрута я нарвался сам. То, что произошло с ним… объяснимо. Но встреча с Ником… поверьте, мне он был совсем не рад. Он убрался из Чикаго не для того, чтобы благодаря мне снова засветиться. А я даже не знаю, что думать. Ник готов помочь: обратиться к вам было его идеей. Я ничего лишнего не рассказывал, – поспешил уточнить я. – Просто сказал, что вы спасли мне жизнь. Я совсем не хочу подставлять вас, мы справимся сами. Просто… я растерялся, мистер Вителли. Я никогда не был в таком отчаянном положении. Я… я просто не вижу выхода. После встречи со Спрутом… – я дёрнул щекой и невольно провел рукой по разбитым губам и носу, коснувшись пальцами пореза на скуле. – В общем… я не хочу, чтобы это повторилось.

Джино тяжело вздохнул, поменял положение в кресле.

– Тебя вёл Алекс, мой человек, – сказал он, – поэтому у меня нет причин тебе не верить. Алекс следил за тобой от самого ресторана, и видел, как тебя высадили в Хобокене. Пошел следом, увидел, как Спрут тебя взял.

– Человек в костюме! – догадался я. Дьявол! Если бы тогда я послушал его и не убежал, я был бы у Вителли на день раньше. И не встретился бы с Ником.

– Вы велели ему следить за мной?

– Я хотел, чтобы Алекс привёз тебя ко мне, – пожал плечами Джино. – У Спрута больше опыта, и не забывай: он у себя дома. Тебя ждала нечестная игра.

Я не нашёлся, что сказать. Я просто не решался поверить. Все дурные мысли оказались ложью! Джино не отказался от меня. Он не вышвырнул меня из своей жизни, как я подумал вначале. Он хотел помочь, несмотря на приказ. Выходит… ему не всё равно?

– Тебе крепко досталось, бамбино, – внимательно посмотрев на меня, проговорил Джино. – Но это ничего. Теперь уже всё позади.

– Вы так думаете? – с надеждой посмотрел я на итальянца. – Честно?

Вителли помолчал. А затем улыбнулся – так, что глаза превратились в лучащиеся щёлочки – и, протянув руку, потрепал меня по плечу.

– Не переживай, сынок. Я тебя в обиду не дам.

Я перехватил его руку, сжал её двумя ладонями, вкладывая в этот жест всё то, что не мог сказать на английском. Вителли снова подарил мне надежду на жизнь. Благодарность переполняла меня. Здесь и сейчас я готов был на всё ради этого человека.

– Спасибо, – сказал я, потому что не знал, что сказать ещё.

Джино меня понял. Он пожал мне руку, и по-отцовски похлопал меня свободной ладонью по спине.

– Ты голодный?

– В последнее время, – улыбнулся я, – почти всегда.

– Идём, – распорядился Вителли. – Обычно я не ужинаю дома, но Мария частенько оставляет что-то в холодильнике на случай, если мне захочется перекусить перед сном.

Мы расположились на веранде, и я перенёс туда из кухни поднос с двумя чашками чая, печеньем, нарезанной ветчиной и сыром. Джино развернул кресла так, чтобы видеть пруд с разросшимися вокруг деревьями, и какое-то время мы молчали, разглядывая стремительно темнеющее небо. Я чувствовал себя необычайно легко – последняя неловкость прошла ещё там, в гостиной.

– Мы смотрим на восток, – негромко проронил Джино. – Там твой дом?

Я кивнул.

– Никогда не хотел жить в другом месте?

Я неуверенно пожал плечами.

– Смотря где. Америка меня не привлекает.

Джино грустно усмехнулся.

– Да… жаль, что ты не видел Америку такой, какой её увидели наши предки, когда впервые ступили на эту землю. Ещё неиспорченная, ещё свободная. Я застал немного той старой свободы… Да, бамбино, ты слишком поздно родился. Тебе никогда не узнать, какими красивыми были прежние времена.

– И какой же была тогда Америка? – заинтересовался я. Мне и вправду стало любопытно. Кто, как не Вителли, мог рассказать мне о тех временах?

– Неужели тебе действительно хочется послушать воспоминания старика?

– Вы не старый, – сказал я. Мне действительно казалось, что Джино ещё молод. В нем было столько жизни! – И я люблю хорошие воспоминания.

– Хорошие воспоминания все любят, – согласился Вителли. – Знаешь, порой только они и спасают, когда становится особенно тоскливо.

Я отвел взгляд. Только сейчас я понял, насколько одиноким чувствовал себя Вителли, и как сильно он ценил неожиданно обретенного названного сына. Сложив руки на животе, Джино надолго задумался, а когда начал говорить, я уже не вспоминал про чай.

– Родственники моей семьи жили в Чикаго с тысяча девятьсот первого года, – начал рассказ Вителли, доставая из-за пазухи портсигар. – Мы редко получали от них письма, но почти в каждом дядя звал к себе. Родители так и не решились переехать до самой войны. Отец погиб в сорок четвертом, мне как раз должно было исполниться десять. Мать пережила его на девять лет. После её смерти на родине у меня не осталось ничего, кроме двух холмов на местном кладбище.

Письма дяди сделали своё дело: я перебрался в Неаполь. Работал почти полгода в порту, разгружал суда, ешё полгода учился делать неплохие стулья в столярной мастерской, обтачивал шары для боулинга, копил на билет. В пятьдесят пятом я уехал.

– Спустившись на берег, я почувствовал себя героем, – улыбнулся воспоминаниям Джино, – хотя в кармане звенела только мелочь, живот сводило от голода, и кроме собственных рук и силы мне нечего было предложить миру. А Чикаго! О, малыш, он пьянил не хуже вина! Дядя устроил меня на работу в лавке, дал крышу над головой. Мы жили в иммигрантском райончике, кругом говорили на родном языке, дела шли неплохо – на что жаловаться?

Проблемы начались позже. Бернардино Полонья, компаньон дяди, захотел выкупить его долю. Италия у нас в крови, Олег: мы живем в Америке, но все наши привычки, кухня и традиции остаются прежними. Спорные вопросы решали тоже по старинке. Дядя мастерски обращался с лупарой, но это ему не помогло. Лавку закрыли, тетушка вместе с детьми переехала в Детройт. У меня оставался выбор: ехать со всеми, или работать на Полонью. Мне эта затея не нравилась.

В Нью-Йорк я поехал, полный надежд на лучшую жизнь. Английского я почти не знал. Где мне было учить его? В Чикаго, в нашем районе, в доме у дяди – все говорили на итальянском. В лавку заходили, опять же, итальянцы. Всё, что я умел – довольно коряво изъясняться, путаясь в словах до тех пор, пока не заканчивался мой скудный запас знаний. Но мне повезло: грузчику не обязательно хорошо знать язык.

В Нью-Йорке я жил третий месяц, но кроме порта и окраин рабочего квартала, нигде больше не бывал. В тот день выдалась короткая смена, и я решил прогуляться, но заплутал в улицах и переулках. В одном из них я и наткнулся на банду мальчишек самого разного возраста.

Самому взрослому исполнилось девятнадцать, младшему – едва ли десять. Я был старше, сильнее, но в их глазах блестел опасный огонь. Эта стая молодых волчат могла растерзать меня, не чувствуя злости, не испытывая гнева, только из любопытства. И они не торопились. Кружили, подбирались ближе. Я видел их улыбки.

– Вы могли убежать, – вмешался в рассказ я.

– В те времена я был, конечно, намного стройнее, – насмешливо хмыкнул Вителли. – Но не настолько, чтобы играть в догонялки. Я выругался. Отпустил длинную, сочную тираду на итальянском, пообещав размозжить череп первому, кто посмеет сунуться ко мне.

В те времена ещё можно было услышать сицилийский диалект посреди Нью-Йорка, а самоуверенности Джанфранко хватило бы на троих головорезов. Ему тогда исполнилось пятнадцать; два года он водил подростковую банду, и, как настоящий сицилиец, умел вытянуть из человека все интересующие его сведения. Мальчишка хотел знать обо мне всё: о моем детстве, о жизни в Нью-Йорке. Недолго думая, он привел меня в роскошное поместье его отца, дона Томаса.

– Вас не выставили? – удивился я.

Джино улыбнулся, и, раскуривая сигарету, продолжил:

– Франко, – Джино закашлялся, выдыхая дым, – знал, чего хочет. Умел привязывать к себе нужных людей. Я хорошо помню, что он сказал в тот вечер. Он сказал: «Я завязываю отношения. А через несколько лет соберу урожай». Как он и рассчитывал, детская банда распалась. Кто-то попался на краже, кого-то посадили в тюрьму, кто-то вырос и не захотел иметь связей с прошлым. Но большинство осталось с ним. Знаешь, как они называли себя? «Нью-Йоркские змеи». Шайка малолетних шалопаев, но каких самоуверенных! Они его обожали. Джанфранко всегда удавались самые безумные, рискованные выходки. «Я о тебе позабочусь, – на прощание сказал он. – Мы должны поддерживать друг друга».

Наутро меня отвезли в город, и наши пути разошлись на несколько лет. Дон Томас рекомендовал меня своему должнику: я получил неплохую работу, смог учить язык, снял квартиру. Франко навестил меня в моей скромной комнате под крышей на Малберри-Стрит. Мы расстались добрыми знакомыми. В следующий раз я увидел его почти три года спустя.

Вителли заметно помрачнел, словно пропуская неприятные воспоминания, и заговорил немного быстрее.

– Ему исполнилось восемнадцать. Он был уже совсем взрослый, поступал в Принстон. Спланировал свое будущее лет на десять вперед. У нас было немного общего: у него учеба, блестящее будущее, у меня не самый лучший период в жизни, – путано подвел черту под неприятным моментом Вителли. – Франко вернул мне вкус к жизни, дал надежду, и самое главное – свою дружбу. Многие считают его жестоким человеком, Олег, – проговорил Вителли, – но у меня никогда не было более близкого человека, чем Медичи.

– Его помощь нельзя назвать бескорыстной, – заметил я. – Он помог вам, чтобы получить преданного помощника.

Джино сделал глубокую затяжку.

– Если кто-то обладает властью указывать остальным, что делать, то только потому, что они сами ему это позволяют. Ждут, что этот некто решит за них накопившиеся проблемы, обеспечит работой, поможет в трудную минуту…

– И потом за это расплачиваются.

– Да, – спокойно согласился Вителли. – Но я чувствовал себя обязанным. Скажи, – неожиданно спросил он, – что ты чувствуешь ко мне?

– Ну… это… совсем другое, – растерялся я, хотя совершенно точно знал, что испытываю. Самую настоящую преданность, готовность сделать всё, что этот человек мне прикажет. Я не мог в этом признаться.

– Разве? – сощурился Вителли.

Я помолчал.

– Вы – не он, – наконец тяжело проронил я. – Я никогда бы не смог довериться ему.

– Ты не знаешь Медичи. Он поступает правильно.

– Правильно, – усмехнулся я. – А как же поступаю тогда я?

– Не сравнивай себя и его, – усмехнулся в ответ Джино. – Ты тоже поступаешь правильно. Просто действуешь так, как говорит тебе твоя совесть. Но даже если ты выживешь, ты не поднимешься высоко. Чтобы подняться, нужно действовать правильно по кодексу системы. Олег, я был таким же молодым и глупым, и мне никто не помог. Я не хочу, чтобы тебе пришлось стать на тот же путь, что и мне. Ты должен жить своей жизнью.

За эти слова я многое готов был отдать. На душе стало легко и ясно. Почему раньше всё казалось мне таким сложным? Всё будет хорошо! Вителли поможет мне разобраться со Спрутом, я поеду домой, успокою родных, которые, наверное, уже с ума сходят, заберу Ладу в Одессу, мы поженимся – по-другому и быть не может – и прилетим к Вителли уже вдвоем. Всё будет именно так. Будем навещать его так часто, как сможем, мы станем ему семьей. Лада поймет. Она всегда меня понимала. А когда у нас появятся дети, Джино сможет почувствовать себя самым настоящим дедом, главой маленькой семьи. Черт побери, всё так и будет! Я обязан этому человеку жизнью, я полюбил его как родного отца, и я хотел, чтобы он был счастлив.

Мы проговорили до полуночи. Вителли расспрашивал меня о моей семье, о невесте, о планах на будущее – так, точно у меня не осталось никаких проблем в настоящем.

Джино смеялся, когда я рассказывал про свою кошку, которая считала главным призванием в жизни кидаться людям под ноги, про институт, после которого я скорее растерял силы, чем обрел их, про Черное море, которое на самом деле самое синее в мире.

Осторожными расспросами я заставил Вителли признаться, что у него действительно больное сердце, но соблюдать щадящий режим, прописанный доктором, ему не позволяла гордость. Я с ним тогда согласился…

– Баста, – хлопнул по подлокотникам Джино. – Пора спать. Пойдем, покажу твою комнату.

Я не возражал. Тревожная последняя ночь у итальянцев, бессонная ночь в притоне, где мы с Ником ждали рассвета – я валился с ног от усталости. Побои тоже давали о себе знать – хотелось лечь и не двигаться, по крайней мере, неделю.

– Мобильный не выключай, – посоветовал Вителли, – Спрут должен успокоиться. Пусть знает, что ты ещё здесь.

Я не спорил. Только надеялся, что Спрут не станет звонить мне ночью – хотелось выспаться. Вителли дал мне зарядное устройство, я поставил мобильный на ночном столике, разделся, лег и уснул почти сразу.

Звонок раздался в начале четвертого утра.

– Будь ты проклят, Спрут, – выдохнул я, не открывая глаз, и протянул руку за мобильным. – Чего ты хочешь, урод, в такое время? – раздраженно выдавил из себя я, даже не посмотрев на высветившийся номер.

– Твою мать, белый ублюдок!!! – заорал в ухо знакомый голос. – Русский, какого хрена ты это сделал?!

– Джу-джулес? – зачем-то уточнил я, усаживаясь в постели.

– Нет, мать твою, президент Соединенных Штатов! Ты, везучий сукин сын! Как тебя угораздило связаться с мафией?! Чтоб ты сдох, кретин!

– В чем дело?

Сон сползал с меня крайне неохотно; пришлось с силой провести ладонью по глазам, чтобы хоть немного стряхнуть с себя дурманящую пелену.

– В чем дело?! И он ещё спрашивает, в чем дело! – возмутился мулат. – Я тебе скажу, русская сволочь, в чем дело! Сандерсон мертв, все его ребята мертвы! На «Потерянный рай» наехали макаронники! Откуда они узнали, что у нас нет крыши?! А я знаю, откуда! Все знают, что это ты их навел! Русский! Русский!!! Ты ещё там?

– Джулес, – наконец окончательно проснулся я. – Сандерсон мертв?

– Грохнули ещё утром! Мы с Дэвидом дежурили в клубе, нам повезло. Услышали новости и вовремя смотались оттуда. Признайся, русский! Это твоих рук дело!

Я лихорадочно соображал. Что там говорил Ник? Спрут оказывал услуги…

– Послушай, я ничего не знал…

– Но трепался? Трепался, ублюдок, признайся?!

– Может быть, – сдался я. – Но я не думал, что так всё выйдет!

– Я охреневаю, русский! Ты откуда свалился на наши головы?!

– Между прочим, это ты меня завербовал, – парировал я. – Сандерсон… сам виноват. Он меня обидел.

В трубке поперхнулись воздухом.

– Вы меня во всё это втянули, – воспользовавшись паузой, вставил я. – Нечего теперь меня винить. Кроме того, я действительно не знал, что происходит.

– Теперь знаешь? – помолчав, спросил мулат.

– Я спрошу, – тоже подумав, ответил я. Мне и в самом деле нужно было поговорить с Вителли, хотя я сомневался, что получу ответ.

– Ты высоко забрался, да, русский?

– Нет, – честно признался я. В трубке недоверчиво хмыкнули.

– Устроил ты всем сюрприз, турист хренов, – протянул мулат. – И мне, и Дэвиду, и своему кубинскому другу, но самый большой – Сандерсону. Знаешь, а ведь никто не принимал тебя всерьез. Опасались, да, избегали, но не думали, что ты способен… а ты, оказывается, способен.

– Погоди, – нетерпеливо перебил его я. – Маркус всё ещё в Чикаго?

– А куда он денется? Когда всё это случилось, я по его роже видел, что ему это в кайф! «Потерянный рай» накрыли, ты живой, а я в глубокой заднице! И он очень рад, поверь мне на слово!

Я промолчал. Джулес не мог знать о нашем с кубинцем разговоре на кухне. Выходит, Меркадо не сдержал своего слова. Patria o Muerte. Родина или смерть. Кажется, Марк сделал свой выбор.

– Русский!

– Что? – поморщился я: Джулес, казалось, находился рядом, и кричал в самое ухо.

– Что будет с нами?

Я удивился. Тон Джулеса казался почти заискивающим. Таким тоном мулат разговаривал с боссом. Неужели Джулес и в самом деле верил, что я могу на что-то повлиять? Мне стало смешно.

– Я спрошу, – повторил я. – Как Джил?

– Жива, – брезгливо фыркнул мулат. – Что ей будет? С ней Дэвид.

– Спокойной ночи, Джулес.

– Эй, чувак! – заволновалась трубка. – Не забывай про нас. Я не хочу сдохнуть, как Сандерсон! Никто из нас не хочет. Русский…

– Я тебя понял, Джулес, – устало сказал я, снова откидываясь на подушку. – Не волнуйся.

– Я тебе ничего плохого не делал, русский, – напомнил мулат. – И Дэвид тоже.

– Я всё помню, – ответил я и отключился.

Наверное, с полчаса я лежал без сна, растревоженный телефонным звонком. Проклятый мулат! Он всегда находил способ испортить мне настроение. Всё только начинало налаживаться…

Кажется, с этой мыслью я снова уснул.

Проснулся поздно. Комнату заливал яркий солнечный свет, и я какое-то время лежал, ослепленный им, ощущая тепло толстого одеяла, и совсем не хотел вставать. Я действительно чувствовал себя как дома, когда можно позволить себе поваляться лишний час в постели, и только воспоминание о ночном звонке заставило меня вскочить.

Я проскочил в душевую, привел себя в порядок, оделся и спустился вниз. Джино сидел в столовой, с газетой и чашкой крепкого кофе.

– К черту режим? – я кивнул на чашку.

Вителли усмехнулся.

– Как спалось?

– Здорово, – признался я. – Я так крепко не спал с момента перелета в Америку.

– Не помешал ночной звонок?