Текст книги "Рыцарство (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

  Началась свалка. Народ не сразу разобрался в происходящем, женщины закричали, дети плакали, но епископ Раймондо, стоявший на солее, понял все быстрее других, он окликнул Крочиато и указал ему на дверь алтаря, Энрико понял, подхватил меч Реканелли и пропихнул раненного в плечо Феличиано внутрь, Ормани же, заняв место Раймондо на амвоне, мгновенно разглядел, что храм наполнен изменниками, вооруженными до зубов, узнал двух братьев Реканелли и двух Тодерини, один из которых успел схватить Челестино Чентурионе. Северино ринулся вниз, одним ударом снес голову младшему из братьев Реканелли, обрушил меч на Гвидо Тодерини, ринулся на Джузеппе Реканелли, успевшего отбить его удар, но замахнуться убийца не смог – на его шлем опустился удар епископского посоха выскочившего из алтаря Раймондо ди Романо. Северино Ормани, воспользовавшись замешательством Реканелли, опустив ему на шею тяжелый клинок. Спустя минуту к Ормани присоединились Энрико Крочиато, выскочивший из алтаря с мечом Реканелли и кинжалом, и Амадео Лангирано, успевший завести жену, Бьянку и Чечилию в храмовый притвор.

  Амадео не столько рассчитывал уничтожить убийц, сколько защитить спину Северино Ормани, но вскоре понял, что в этом нет нужды: тот двигался как смерч, и бросавшиеся на него падали, как филистимляне от мощи Самсона. Тут вдруг случилось нечто совсем уж неожиданное: на самого Амадео яростно замахнулся мечом... Пьетро Сордиано, и вдруг упал, пронзенный коротким кинжалом, вонзившимся ему посередине лба. Лангирано почувствовал, как покрылся испариной, ибо узнал этот безжалостный удар Энрико Крочиато, который мелькнул за спиной Ормани.

  Толпа бросилась к выходу. Упавших топтали ногами, многие были задавлены. Амадео показалось, что он заметил Паоло Корсини. В живых оставался только старик Реканелли и Эмилиано Тодерини, и первый, видя гибель сыновей и спасение ненавистного Чентурионе, в неистовстве ринулся на Энрико Крочиато, и как не хотел Амадео обагрять меч кровью в храме Господнем, теперь он бездумно бросился на старика и ударил по запястью. Меч выпал, кровь обагрила и без того скользкий от крови пол, и старик рухнул на него, пронзенный успевшим повернуться Энрико.

  Тут на амвоне появился граф Чентурионе, в одной кольчуге, без туники, с кое-как перевязанным и кровоточащим предплечьем, вооруженный мечем и коротким кинжалом, ринулся на Тодерини, но тот был уже оглушен Никколо Пассано и схвачен Эннаро Меньи.

  ...Тут меч выпал из рук Феличиано, зазвенел по ступеням и серебряный кинжал.

  Челестино Чентурионе лежал в трёх шагах от выхода в притвор в луже крови, в спине его торчал кинжал с золотой ручкой. Под сводами храма раздался львиный рык, потом в шуме свалки погасло подавленное рыдание. Феличиано медленно опускался на колени перед телом брата, друзья столпились возле него, спинами ограждая от толпы, а Амадео посторонился, пропуская медленно подошедшую бледную, как смерть, Чечилию. С храмовой росписи Воскресения на распростертое тело мальчика смотрел Господь, белоснежные ризы которого тоже были забрызганы уже засыхающей кровью.

  Последним подошел перешагнувший через трупы Северино Ормани, страшный, окровавленный, тяжело дышавший, мрачно озиравший дымящиеся от крови тела. На храмовых плитах он насчитал дюжину трупов. Эмилиано Тодерини был пленен. Теодоро Претти слегка ранен, Урбано Лупарини, получив удар по шлему, плохо соображал, кравчий Джамбатиста Леркари был ранен в плечо. Ловчие Людовико Бальдиано и Гавино Монтенеро поймали ещё одного заговорщика, переодетого монахом, и Амадео теперь уже точно опознал в нём Паоло Корсини.

  Разъярённая толпа горожан высыпала из храма, предала тела убийц самосуду, растерзав и осквернив их.

  Пленников Эмилиано Тодерини и Паоло Корсини под охраной солдат отвели в подземный каземат. Толпы озлобленных людей ринулись в город, сотрясавшийся от криков, на головы врагов семейства Чентурионе сыпались неисчислимые проклятия. По улицам города волокли окровавленные трупы заговорщиков. Дом рода Реканелли был осажден, взят штурмом, разграблен и подожжён. Найденную в доме девицу Лучию Реканелли, выволокли из палаццо и хотели было казнить, но Амадео Лангирано сумел удержать руку мстителей, закричав, что девица нужна графу Феличиано как свидетельница, и под конвоем Эннаро Меньи привёл сестру убийц в замок, поручив её заботам Катарины Пассано.

   Турнир был отменен. На замок снизошел мрак, несмотря на палящее солнце. Друзья графа Феличиано снова собрались в храме, едва были вынесены тела раненых и изувеченных в толчее. Епископ Раймондо был мрачен, и зло проронил, что их провели, как мальчишек. Никто и не собирался травить Чентурионе, их просто отвлекли на ловлю отравителя. Мрачен был и Энрико Крочиато – супруга его не оплакивала брата, но погрузилась в пугающую летаргию, временами шепча имя Челестино и не сводя глаз с распятия.

  Бьянка Крочиато, увидев поверженного Пьетро, в ужасе обернулась на Энрико.

   -Это ты... Это твой удар, – взвизгнула она и в ужасе отступила – лицо Энрико было страшно искаженным.

  Крочиато наотмашь ударил сестрицу по лицу.

   – Что, сестренка, добилась своего? – злобно прошипел он, – не хотела видеть ни истинного достоинства, ни преданности, ни чистоты души, ни благородства, – но учить других – о, да! Сколько сведений вытащил из тебя этот подонок? Это ты сказала ему, что братья будут только на службе? Ты! Если бы не ты – Челестино был бы жив! Можешь забрать эту падаль, и оплакать, а потом тебе лучше всего исчезнуть... Может, примешь монашество? Правда, Господь не принимает горделивых... Едва не поссорила меня с лучшим другом, не разглядела подлеца у себя под носом, отвергла человека высокого благородства и предпочла ему изменника! Дура!

   Бьянка сжалась и, затравленно взглянув на брата, убежала.

   Амадео был готов убить себя за глупость и на мгновение пожалел, что его не прикончил Сордиано, потом неожиданно спросил у Энрико, правда ли, что это он метнул кинжал в Пьетро? Крочиато заторможено, но отчетливо кивнул.

   -Зачем?

  Крочиато поднял на Амадео отсутствующие глаза и тут взгляд его прояснился.

   -Что значит, зачем? Он убил бы тебя.

   -Ты сказал сестре, что он предатель. Но... почему?

  Энрико пожал плечами.

   -Он провёл их в замок. Он, и возможно, кто-то еще из отряда Меньи. Разберёмся. Но он был подкуплен.

  Амадео не понял.

   -Что ты говоришь? Зачем ему это?

   -Всё так просто, что просто дрожь берёт, – утомленно и печально растолковал массарий, – его, видимо, подкупили, и заплатили немало. А пошёл он на это потому, что в суете рассчитывал убить тебя.

  Лангирано потряс головой, которая от жары и запаха крови болела до стона, и умоляюще воззвал к другу.

  – Что ты говоришь? Меня-то за что, Господи? Я вообще не понял, почему он на меня кинулся. Я не знаю его! Что я ему сделал?

  -Чечилия говорила, он влюблен в Делию, и, убив тебя, он рассчитывал заполучить её.

  Амадео вонзил ногти в волосы и потрясенно замолчал. Мессир Северино Ормани слушал разговор друзей, но не слышал его. Гибель соперника не занимала его, он тоже видел, что Пьетро подал меч Сиджизмондо Реканелли и, значит, подлинно был предателем, но ринувшись на Сиджизмондо и убив его, Северино не смог поднять меча на Сордиано. Он видел, как раздобывший оружие Крочиато метнул короткий беллунский кинжал в лоб Пьетро, спасая Амадео, и на мгновение сам опустил меч. Энрико не промахивался, сказывался опыт охотника, но именно в эту минуту еще один негодяй Реканелли убил Челестино...

  Сейчас Северино не переставая корил себя – ну почему, почему он не догадался надеть кольчугу и на мальчика? Но его опасения были так смутны, строились на недостойных мужчины предчувствиях, неясных, пустых снах и туманных домыслах, которых Ормани и сам стыдился.

  -Их надо повесить! Это не рыцари. Их нужно повесить, – шепот Делии ди Лангирано, трясущейся в истерике, вывел Ормани из летаргии.

  -Их не за что вешать, донна, – тихо пробормотал Северино. Сам он думал о другом.

   Донна Делия внимательно посмотрела на мессира Ормани. Она уважала его, видя в нем благородного человека, но сегодняшний день, показавший всю нечеловеческую мощь и непобедимую отвагу этого рыцаря, изменил её мнение. Это был герой, мужественный и неустрашимый мужчина, которому граф Чентурионе был обязан жизнью. Но что он говорит?

  -Их не за что вешать? Они убийцы, поднявшие руку на человека – коленопреклоненного перед Святыми дарами, в храме Божьем! В день Вознесения Пресвятой Девы! Они все должны быть повешены!

  -Их не за что вешать, донна, – снова отрешённо повторил Северино Ормани.

  Амадео поднялся, обнял дрожащую жену и тихо пояснил путаные грамматические пассажи мессира Северино.

  – Мессир Ормани имеет в виду, дорогая, что ни у кого из убийц уже нет ни головы, ни шеи... и никого из них нельзя повесить.

  Северино Ормани с готовностью кивнул.

  – Хорошо быть грамматиком. Я и говорю – не за что их повесить, разве что за ноги...

  В разговор снова вмешался епископ Раймондо ди Романо.

  -Полно болтать-то. Амадео, отведи Делию домой и возвращайся. Северино, я распорядился натопить бани, иди, смой с себя кровь. Энрико, иди с ним. Я до вечера буду с Феличиано, потом смените меня с Амадео. Утром пусть придет Энрико. Оставлять Чино одного нельзя.

  Никто не оспорил слова епископа. Все безропотно подчинились.

  Глава 16.

   Чечилия налила в стакан крепкого вина и выпила. Всё, что ей хотелось – забыться, перестать думать, хоть на минуту утратить память о том, что Челестино больше нет. Но ничего не получалось. Младший брат был для неё странно близким, почти неосознаваемым всегдашним зеркальным отражением, он неизменно, сколько она помнила себя, был рядом, и когда они говорили друг с другом – Чечилии казалось, что она не столько поверяет мысли другу, сколько советуется сама с собой. Она знала каждый помысел брата, его мечты и смену настроений, могла безошибочно предсказать, что он скажет в том или ином случае, понимала его, как никто. Тино платил ей полным доверием и прямодушной откровенностью, и при мысли, что всё, о чём мечтал Челестино, уже не сбудется никогда, Чечилию начинало трясти в истерике, на глаза наворачивались слезы.

  О своей потере, потери части самой себя, она старалась не думать.

  Вошла мрачная Катарина Пассано, с почерневшими кругами вокруг глаз, нервная и издерганная. Мать Челестино и Чечилии умерла вскоре после их появления на свет, и если Катарина помогала донне Марии Чентурионе выкормить Феличиано, но им обоим она просто заменила мать – находила кормилиц, заботилась о воспитании, препиралась с графом Амброджо по поводу учителей, двоих из которых выгнала. Потеря старухи была страшной, и Чечилия, понимая, сколь той тяжело, постаралась не усугублять её скорбь своими слезами.

  Та тоже заговорила о другом.

  – Там стражники приволокли сестрицу негодяев Реканелли. Я заперла ее в подвале возле сломанной лестницы...

  Чечилия подняла глаза на Катарину.

  – Сестра Реканелли? Лучия?

  – Не ведаю я, как звать её...

  – Господи... Зачем? Она не причём. Лучия и мухи убить не может.

  – Зато братцы её брата твоего как овцу зарезали...

  Чечилия вздохнула. Господи, сколько скорби, сколько беды, когда люди нарушают заповеди Божьи.

  – Слушай, ты... отпусти её, а? Мы вместе в монастыре были, она ... жалко её. Она не виновата.

  Глаза женщин – старой и молодой – встретились.

  – Голова у тебя не варит сегодня, Чечилетта. Куда её отпустить-то?

  – Домой...

  Катарина вздохнула.

  – Тебе выспаться надо, потом о Реканелли думать.

  – Почему? О чём ты, Катарина?

  – Если в окно, что на палаццо Реканелли выходит, выглянешь, ничего не увидишь – всё в дыму, а назавтра, думаю, кроме пепелища, ничего там не будет... Толпа двери вышибла, всё разграбила, дом подожгла... Девице на миновать бы смерти, да мессир Лангирано, он и мальцом-то добросердечным был, пожалел девчонку, да в руки Меньи и передал. Эннаро же графу её приволок, а тот мне запереть её велел. Отпустить её – на смерть послать, толпа схватит – растерзает. Да и куда ей идти – на пожарище, что ли? Пусть сидит, сестрица убийц, порождение проклятых Реканелли... Челестино, мальчик мой.... – тут старуха затряслась в слезах.

  Чечилия, поняв, что охмелеть ей не удастся, а успокоиться мешали слезы кормилицы, усадила Катарину у окна, налила ей вина и сказала, что пойдет к Феличиано. Но, миновав порог покоев старшего, теперь – единственного своего брата, ужаснулась. Чино сидел над омытым телом Челестино и выл – страшно, по-женски. Раймондо ди Романо, бледный и перепуганный, успокаивал его, умоляя опомниться, но ничего не помогало, Чентурионе казался помешанным, стенал и падал на тело брата. Чечилия кинулась к нему, и тут поняла, что он просто не видит и не слышит её, глаза Феличиано были распахнуты и залиты слезами. Чечилия опрометью выскочила в коридор, пронеслась по лестнице в домовую церковь.

  Плиты пола, на которые пролилась кровь Челестино, уже были вымыты до блеска, Энрико и ловчие Людовико Бальдиано и Гавино Монтенеро помогали плотнику соорудить помост для похорон, Северино Ормани, с мокрыми после бани волосами, сдвигал к колоннам храма тяжелые литые подсвечники. Амадео пытался отремонтировать сломанные храмовые скамьи. Крочиато увидел Чечилию и поспешил к жене, она же торопливо махнула Амадео и Северино, и со сбившимся дыханием проговорила.

  -Скорее, ему плохо...

  Ловчий переглянулся с массарием и Амадео, мгновенно поняв всё, они втроём ринулись за Чечилией. Когда влетели в спальню Феличиано, там было тихо, но только потому, что Чентурионе был в глубоком обмороке. Раймондо, пытавшийся привести его в чувство, не преуспел, и был рад, когда пришли остальные. Северино подхватил распростертого на полу Феличиано и перенес на постель, Чечилия тем временем успела привести Катарину. Старуха тут же кивнула и не велела пока приводить его в чувство.

  -Пусть опомнится сам, не трогайте, я сварю ему... – и исчезла за дверью.

   Амадео сидел в изголовье постели Феличиано. Тот стал приходить в себя, голова его металась по подушке, в бреду он ронял обрывочные, рваные фразы, стонал и почти скулил.

   – Оmnes conatus nulli utilitati fuere... И не по воле богов от иного посев плодотворный... in collibus sterilibus ...он никогда от любезных детей не услышал имя отца... laterem lavimus... и, скорбя, обагряют обильной кровью они алтари и дарами святилища полнят...

  Тут Феличиано раскрыл глаза и увидел Северино Ормани, наклонившегося к нему. Чентурионе застонал.

   – Почему, Рино, почему ... ещё одна кольчуга... Челестино, мальчик мой...

  Ормани, закусив губу, тяжело вздохнул. Он и сам думал также. Что стоило, Господи, надеть на мальчонку кольчугу? Но ведь и та предосторожность, что спасла жизнь Феличиано, казалась им обоим недостойной рыцарей трусостью. Тут руку Феличиано сдавила тяжелая длань Энрико Крочиато.

   -У тебя есть мы...

   Феличиано взвизгнул, перевернувшись, уткнулся лицом в подушку и зарыдал.

  ...Энрико Крочиато ещё час тому назад в парильне поинтересовался у Северино, почему страшный удар Реканелли не нанёс вреда Феличиано, лишь задев предплечье? Тот, мрачно морщась, рассказал о последнем разговоре с графом, о его снах и добавил, что и сам видел дурные сны: то кто-то пытался ударить его кинжалом в спину, то дьявол какой-то оцарапать пытался... Сны – пустяки, но он почему-то испугался, надел кольчугу сам и заставил надеть её Феличиано. Удар был рубящий, меч просто соскользнул по кольцам. Но об угрозе мальчику он и помыслить не мог. Он о храме вообще не подумал, опасался лишь, как бы на турнире чего не случилось...

   Энрико вздохнул и тут услышал осторожный вопрос Ормани.

   – Ты не солгал в храме? Ты уверен, что это Сордиано провёл их в церковь, или...

  Энрико против воли улыбнулся.

   – ... или я просто воспользовался случаем, чтобы прибить его? Договаривай, дружище...

   – Я и договариваю. Меч он Реканелли подал, я видел, но... Так просто кости хорошо упали? Ты не шибко-то огорчён.

   -Ты ещё скажи, что я должен быть убит его безвременной кончиной... – усмехнулся Энрико, – ничем я не воспользовался. Их мог привести только человек из эскорта Эннаро Меньи, но сам Эннаро никогда не поднял бы руки на Феличиано. Привратники – Джулио Пини и Сильвио Тантуччи – могли пропустить только того, кого привёл стражник, но Теодоро Претти, сын Мартино, и Никколо Пассано, сын Катарины, на это никогда бы не пошли. Руфино Неджио и Урбано Лупарини тугодумы, люди сильные, но умам не блещущие. Остаются Пьетро Сордиано и Микеле Реджи, но Микеле восхищался Пьетро, и тот в их компании верховодил. Сам же Пьетро, мне жена говорила, в Делию влюблён был. Когда он на Амадео кинулся, я всё и понял. Он рассчитывал либо назло Делии убить его, либо, его убрав, её заполучить. Я его просто опередил. А мои личные к нему счёты... – Энрико по-кошачьи улыбнулся, – всего лишь не позволили мне промахнуться...

   – Ты себя не видел, когда он рухнул... У тебя глаза горели... ты злорадствовал.

  Энрико снова кокетливо улыбнулся.

   – Да, это порадовало меня. Ну, и что? Ты, вон, дюжину положил за четверть часа, а мне в упрёк одного щенка ставишь?

  Северино Ормани покачал головой, хоть лицо его кривилось странной гримасой.

   – Я убивал убийц, поднявших руку на моего друга Феличиано, а не соперников.

  Энрико не дал себя смутить.

   – А я убивал убийцу, поднявшего руку на моего друга Амадео, а соперником он был не мне, а тебе.

   -Я говорю о том, что ещё не доказано, что это он их провёл в замок.

  Энрико воззвал к здравому смыслу приятеля.

   – Если это не Пьетро, чего же он на Амадео ринулся, а не на Тодерини или Реканелли?

   -Он мог видеть в нём соперника, но это не значит, что он обязательно был подкуплен...

  Энрико покачал головой.

   -Я уверен в этом, но даже если я и ошибаюсь... Поднявший кинжал от кинжала и погибнет. Он заслужил смерть.

   – Но ты, как я погляжу, весьма мало огорчен всем этим. Твоя жена потеряла любимого брата, твоя сестра потеряла возлюбленного, твой друг оплакивает брата, а ты улыбаешься.

  – Мне жаль только Челестино. Это утрата, но он, невинно убиенный, на небесах. Жаль и Чечилию, но у неё есть я. Жаль и Феличиано, но он мужчина и у него есть мы. Выдюжим.

  -Ты забыл упомянуть о сестре. Ты сказал, что это от неё Сордиано узнал о распорядке праздника и турнира...

  – Сказал.

  – Но почему убийцы набросились на Феличиано в храме, а не на турнире?

  -Потому что Феличиано сказал мне, что не будет участвовать. А меня об этом вдруг спросила Бьянка. Какое ей дело до участия Феличиано в турнире? Это Пьетро просил её узнать об этом, потом передал негодяям, что Чентурионе будет только в церкви, а потом – в замке.

  -Это – твои догадки.

  -Да. Но кто сказал, что они неправильны?

  -Ты... удивляешь меня, – тихо и удивленно проронил Северино. – Ты или очень силен духом, или... уж совсем бесчувственен.

  Энрико пожал плечами.

  Сейчас же Крочиато трепетал: горе Феличиано, друга и шурина, ударило его больнее, чем он думал, но само выражение этой скорби даже испугало. Энрико знал, что Феличиано подлинно любил брата, но такая боль изумляла, тревожила сердце. Мужчина не должен так горевать и сокрушаться, Крочиато скорее бы понял супругу в слезах и сетованиях, но та не проронила и слезинки – просто окаменела, Чино же рыдал, как женщина.

  Раймондо тихо твердил на ухо другу, желая утешить и ободрить:

  – Для рыцаря и христианина смерть связана с болью, но освещена надеждой воскресения. Христос говорит: 'Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрёт, оживёт', ибо христианин, облёкшийся во Христа, пребывает с Ним также и в смерти. Подобно Христу он переходит с земли в вечность, дабы сочетаться с Ним навсегда.

  Но ничего не помогало – Феличиано бился в истерике, снова вскакивал, бросался на тело брата, рвал на себе волосы. Наконец, опоенный маковым отваром Катарины, граф, обессиленный и смертельно бледный, уснул.

  Северино остался в эту ночь в спальне Феличиано. Епископ перед отпеванием погибших бодрствовал, Энрико же решил спуститься с Эннаро Меньи в подземелье и допросить негодяя Тодерини. Ему хотелось утвердиться в своих подозрениях, но потом массарий решил пойти к супруге. На расследование будет время и после похорон. Неожиданно на лестнице его догнал Амадео.

  Лангирано задал Крочиато вопрос, ошеломивший Энрико неожиданностью.

  -Скажи, от чего умерла Франческа Паллавичини?

  Несколько мгновений Крочиато изумленно хлопал длинными ресницами

  – Франческа? – он удивленно почесал кончик носа, – она.. простудилась по осени, зиму проболела, весной умерла. А что?

  – А Феличиано так же убивался?

  Крочиато поднял на Амадео синие глаза. В них было недоумение.

  -Нет. Скорее, удивлен был. Но скорби не выказывал.

  -А вторую жену оплакивал?

  -Совсем нет. После похорон напился, но расстроен не был. А ты к чему клонишь-то?

  -А об отце сокрушался?

  -Огорчен был, да. Расстроился.

  -Но в обмороки не падал?

  -Что ты сказать-то хочешь? Не падал, конечно.

  Амадео вздохнул.

  -Странно все...

  С этим Энрико не спорил. Амадео проводил друга в его покои, откуда навстречу мужу вышла Чечилия.

  -Он уснул. Эннаро, Северино и Раймондо все приготовили к похоронам, – не дожидаясь вопроса, ответил Энрико.

  Чечилия держалась, горе её выдавали только бледность и дрожащие руки, которые тут же утонули в ладонях мужа. Она тихо проговорила, переводя взгляд с него и Амадео.

  -Бьянка заходила... места себе не находит. Не упрекайте её, ей и без того тяжело.

  Энрико кивнул, но как безошибочно понял Амадео, соглашался он только ради супруги, но втайне оставлял за собой право высказать сестрице наедине после похорон все, что накипело на сердце. Супруги ушли к себе, Амадео же вышел в тенистый сад во внутреннем дворе замка, присел на резную скамью под старым дубом, посаженном тут еще пару веков назад. Размышления его были путаны и обрывочны. События этого страшного дня сломали привычный ход вещей, отделяя кровавым мазком на Христовых ризах день нынешний от дня вчерашнего.

   Но душа Амадео, хоть и оскверненная, не была разрушена, поношение удручило, но не сокрушило сердце. Его любит женщина, равной которой нет. Ему преданы друзья, ринувшиеся на его защиту и готовые пожертвовать жизнью друг за друга, а понимание того, что он, несмотря на все предосторожности, не сумел оберечь друга и предотвратить резню, хоть и саднило душу болью и надрывало сердце, но что тут поделаешь? На все воля Божья. Тут Амадео заметил у стены стройный девичий силуэт, различил в лунном свете белокурые волосы и понял, что это Бьянка Крочиато. Лангирано, сердцем понимая неловкость её положения, не пошевелился, ожидая, что она, увидев его, уйдет.

   Однако девица не ушла, но подошла и села рядом.

   Свершившееся в храме потрясло Бьянку. Когда она увидела, что Пьетро Сордиано ринулся на помощь убийцам а потом набросился на Амадео Лангирано, она оцепенела. Слова брата, злые и безжалостные, ударили её наотмашь, но теперь, чуть успокоившись, Бьянка не могла не понять, что в них содержится кое-что истинное. Да, Пьетро в последние дни, казалось, сменил гнев на милость, был дружелюбен, охотно болтал в ней. Он подлинно задавал странные вопросы – о том, кто из друзей графа будет на турнире, и, узнав, что сам граф Феличиано не будет участвовать в схватках на ристалище, почему-то был огорчен, и спросил о храмовой службе... Сейчас Бьянка удивлялась, почему это не насторожило её, но тогда она ни о чём дурном не подумала. Но значит, брат прав и в остальном? Пьетро пошёл на это из-за ревности к мужу Делии? Или ради денег? В отчаянии Бьянка вечером пошла к Чечилии, что в другое время и при иных обстоятельствах не сделала бы никогда.

  С сестрой графа Бьянку связывали отношения непростые. Впрочем, простых и доверительных отношений у неё ни с кем и не получалось: слишком импульсивна была девица, ей непросто было не то что понять другого – дослушать и то порой было в тягость. В монастыре синьорину Чентурионе Бьянка уважала – та умела поставить на своём, и это импонировало. Неожиданная же свадьба Чечилии с братом изумила Бьянку, ибо Энрико в её понимании был человеком пренеприятнейшим: и ничего не понимал в людях, и собой был некрасив. Правда, она знала, что девицы ценили братца, но сама она никогда не полюбила бы такого человека. То, что Чечилия Чентурионе, которая могла сделать партию в сто раз лучше, стала её невесткой, странно уронило её в глазах Бьянки. Не верила она и в любовь Энрико к Чечилии – скорее всего, в зятья к Чентурионе набивался. Братец не промах!

  Теперь же Бьянка растерялась. Мир, вчера еще простой и понятный, перевернулся. Она неосознанно устремилась к Чечилии, желая услышать объяснения случившемуся. Невестка спокойно сказала ей, что Пьетро полюбил Делию ещё год назад, когда приезжал в монастырь, сопровождая Феличиано, а когда Делия вышла замуж за мессира Лангирано, не смирился, но решил убить мессира Амадео, и заполучить Делию. Реканелли едва ли чего-то добились бы от него, не совпади их интересы. Реканелли и Тодерини хотели уничтожить ее братьев, конечно, прежде всего, Феличиано, а Пьетро нужна была заваруха в замке, чтобы в суматохе свести счёты с соперником. Чего ж тут неясного-то?

  Чечилия роняла слова зло и раздраженно. Сейчас ей было ничуть не жаль эту запутавшуюся дурочку, которая своей глупостью немало способствовала гибели её Челестино.

  -Энрико прав, тебе лучше на неделю-другую не появляться на дворе замка. Хочешь заказать отпевание предателя – поговори с отцом Фабианом – Раймондо едва ли согласится. Но на похоронах не показывайся.

  -Почему... почему вы... почему вы все уверены, что он предатель?

  Чечилия, разбитая горем гибели брата, почувствовала мутную усталость.

  -В ближайшие несколько дней всё выяснится, тогда и ты все поймёшь, – Чечилия заметила теперь, что на лице золовки больше не было того непробиваемого упрямства, которое всегда мешало Чечилии искать общества Бьянки. Господи, сколько горя вокруг... Чечилия понимала, что если Бьянка и способствовала произошедшим событиям, то, конечно же, ненамеренно, одураченная своим чувством и любовью к Пьетро. Глядя на побелевшее лицо Бьянки, Чечилия смягчилась.

  Гнев её угас.

  Сама Бьянка раньше не могла бы поверить, что Пьетро способен на предательство того, в чьем замке вырос, что он может изменить Эннаро Меньи, заменившему ему отца, но она видела лицо Пьетро, когда он смотрел на Делию. Она поняла, что Чечилия может оказаться и правой. Как же это? Мир рушился вокруг неё.

  И вот теперь рядом с ней сидел тот, из-за кого погиб Пьетро. Почему она не уходила? Бьянка подалась вперед.

  -Вы тоже полагаете, что Пьетро Сордиано предатель?

  -Не знаю, – речь Амадео Лангирано была мягка и тиха. – Я удивился, когда он набросился на меня, я не ждал такого, испугался. – Бьянка с удивлением рассматривала мужчину, которого выбрала в мужья ненавистная Делия ди Романо. Он был приятен лицом, строен станом, спокоен и кроток, да к тому же – спокойно признавался в том, что испугался. Девица неожиданно подумала, что никто из знакомых ей мужчин не мог бы признаться в трусости. Пьетро никогда бы такого не сказал. Но этот говорил об этом так, словно не произносил ничего необычного. Бьянка, которая раньше сразу провозгласила бы сказавшего подобное трусом, поняла, что он на самом деле совсем не трус, а само признание в испуге – проявление уверенной в себе мужественности и хладнокровной силы. – Мне Энрико сказал сегодня, что этот человек любил мою жену и хотел убить меня, но я ничего об этом не знал.

  Бьянка бросила еще один взгляд на мессира Лангирано, поднялась и пошла в замок, по дороге размышляя о только что осмысленной странности, но потом её мысли снова вернулись к Сордиано. Рыцарские традиции были вековыми, и в основе кодекса чести лежал принцип верности сюзерену и долгу. Поощрялись воинская отвага и презрение к опасности, благородное отношение к женщине, помощь нуждающимся членам рыцарских фамилий и Церкви. Осуждению подлежали скаредность и трусость.

   Но предательство не осуждалось. Оно не прощалось. Никогда.

  Глава 17.

  Между тем, начальник эскорта конников Эннаро Меньи чувствовал себя измазанным грязью по самые уши, бесновался до дрожи, и понимал, что все равно не сможет уснуть. Захваченные пленники – Эмилиано Тодерини, дальний родственник Реканелли, и Паоло Корсини – были заперты под надежный замок в подземелье замка. Туда Эннаро и направился в сопровождении привратника Сильвио Тантуччи и стражника Никколо Пассано, сына графской кормилицы, причём последний был взят исключительно затем, чтобы удержать самого Эннаро от дурного соблазна уничтожить мерзавцев, осмелившихся поднять руку на людей в храме Господнем.

  Эннаро считал, что массарий прав в своих предположениях. Он сразу понял Энрико и не обиделся его предположениям. Все верно. Безусловно, у заговорщиков был свой человек в замке. Мысль же о том, что это Пьетро Сордиано, была особенно болезненной – Эннаро доверял Пьетро как самому себе. Энрико говорил, что Сордиано хотел в суматохе убить мессира Лангирано, потому что был влюблён в его жену. Эннаро знал о влюбленности Пьетро, но не верил в то, что причиной предательства была любовь. Разделаться с Амадео ди Лангирано Пьетро мог и из-за угла, но предавать его самого, заменившего ему отца, и графа Феличиано, сына благодетеля своего отца?

  Это совсем Бога забыть надо, рыцарскую честь потерять.

  Эмилиано Тодерини был сыном Гильельмо Тодерини, бывшего главы Совета Девяти, смещенного графом Феличиано, обнаружившим немалые злоупотребления последнего. Эмилиано примкнул к Реканелли с благословения отца, но когда узнал, что напасть на братьев Чентурионе придётся в храме, странно дрогнул. Паоло же Корсини ожидал, что братья Реканелли захватят тирана Феличиано Чентурионе и будут судить, и кровавая драма под церковными сводами испугала его. Ужаснул его и тот, кому граф Феличиано был обязан спасением, и чье имя толпа теперь превозносила – мессир Северино Ормани. Оба пленника были удручены и сокрушены сердцем, и потому мессиру Меньи не пришлось, к его немалому изумлению, прибегать к угрозам. Правда, Тодерини знал немного, ибо присоединился к заговору поздно, Паоло же подтвердил, что переговоры Джузеппе Реканелли вёл именно с Пьетро Сордиано, дважды побывавшем ночами в доме Реканелли, но сколько ему было уплачено – о том не знал.

  Эннаро ощутил тяжелую, давящую сердце усталость. Сомнений не было, его предали. Он с трудом поднялся и, дав знак своим людям идти за ним, покинул каземат. Тантуччи и Пассано молчали, и Меньи, просто желая лишний раз убедиться в том, в чём и без того не сомневался, спросил подчиненных, верят ли они в вину Сордиано? Тантуччи кивнул сразу, Пассано помедлил, но встретившись с Эннаро глазами, твердо ответил.