Текст книги "Жена на полгода (СИ)"
Автор книги: Ольга Иконникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
26.
Старшая повариха мадам Мелиса оказалась невысокой, румяной и очень словоохотливой женщиной. Я спустилась к ней на кухню после обеда, когда она уже была свободна от своих обязанностей, ибо за ужин отвечал обычно месье Бонифас. Конечно, посещение кухни хозяйкой замка было делом не совсем обычным, но на этот раз это было оправдано – близился тот самый «сладкий вечер», для которого каждая из проживавших или работавших в замке женщин должна была испечь что-то вкусное, и я подумала, что будет неплохо узнать подробности этого действа.
– Прошу вас, ваша светлость, садитесь вот сюда! – повариха обмахнула табурет своим передником. – Простите, у нас тут жарко и шумно.
Кухня была огромной, и мы расположились в той ее части, где было относительно спокойно. На противоположной стороне высокий мужчина в белоснежном колпаке зычным голосом отдавал распоряжение снующим туда-сюда поварятам.
– Не обращайте внимания на месье Бонифаса! – не преминула уколоть соперника мадам Мелиса. – Он слишком много кричит и не умеет распорядиться так, чтобы его поняли с первого раза. Наверно, ваша светлость, вы пришли, чтобы узнать насчет завтрашнего сладкого вечера? О, этой традиции в замке уже много сотен лет! В такие дни все здешние женщины без всякого разбора сословий собираются вот тут, на кухне, чтобы к вечеру приготовить печенье, пироги или пирожные.
– Но что же делать тем, кто не умеет готовить? – задала я вопрос, который давно уже крутился у меня на языке. – Вы помогаете им?
Но мадам решительно и даже с некоторым торжеством замотала головой:
– Ни в коем разе, ваша светлость! Ежели какая-то из знатных дам никогда прежде не делала ничего подобного и не знает, с какой стороны подступиться к продуктам или к печи, то я, конечно, подскажу, где взять муку, масло или противень. Но во всё остальное вмешиваться мне непозволительно.
– А если кто-то испечет то, что никто не захочет даже попробовать? – я представила себе такую ситуацию, и мне стало нехорошо. – Разве над таким кондитером не станут насмехаться? Вы только подумайте, как это будет обидно, а ведь речь идет о праздничном вечере!
Мадам Мелиса сочувственно покивала головой:
– Не без этого, ваша светлость. Бывает и такое. Но эта традиция идет из глубины веков – однажды, после двадцатилетней войны, в замке не осталось никого из прислуги, и хозяйка вынуждена была готовить еду сама. С тех пор и повелось показывать свое кулинарное мастерство несколько раз в год, по большим праздникам. Поначалу в такие дни готовили и супы, и жаркое, но благородным дамам не очень хотелось пачкать свои ручки мясом и рыбой, вот и свелось всё в итоге к пирогам да печенью. Ну, а если над кем-то посмеялись раз, так будет ему урок. И коли женщина не глупа, так он пойдет ей впрок и заставит к следующему празднику научиться печь хотя бы самые простые вещи.
Я поблагодарила ее за столь поучительный рассказ. Говорить сейчас на тему, которая волновала меня куда больше, было сейчас невозможно – слишком много, народа было на кухне, и я решила, что приглашу мадам Мелису в свои апартаменты после «сладкого вечера» – вот тогда и расспрошу ее про ее бывших хозяек.
На следующий день с кухни были изгнаны все лица мужского пола. Кто-то из женщин начал готовить свои шедевры прямо с утра, я же сказала, что появлюсь там к обеду – мне хотелось, чтобы яблочный пирог, который я собиралась готовить, был подан к столу еще теплым.
– Ах, ваша светлость, поглядели бы вы, что там творится! – делилась со мной впечатлением Камила. – Повсюду рассыпаны мука и сахарная пудра. Мадам Мелиса так сердится! Говорит, что мы перевели уже двухнедельную норму продуктов. А уж как она трясется над дорогими специями! Но я их не трогала, ни-ни.
Для моей лепешки требовалось только самое простое. Уж не знаю, что там у меня получилось, но я велела Жаку непременно ее попробовать, а то и съесть всю целиком – даже если вкус у нее будет самый противный.
Я похвалила горничную за находчивость, а сама еще раз мысленно перечислила ингредиенты, что требовались для моего пирога. Этот пирог мы часто пекли дома на праздники, и он выходил у меня превосходным. Но то – на знакомой кухне, в окружении близких мне людей, которые всегда готовы были поддержать, подсказать. Я вспомнила, как Габи учила меня его печь – я тогда была еще ребенком, и чтобы замесить тесто на столе, мне приходилось вставать на низенький табурет.
Это был пирог без изысков (на дорогие продукты у нас не было денег), но с изюминкой, которая отличала его от прочих и приводила в восторг тех, кто пробовал его впервые.
Я пришла на кухню, когда большинство женщин уже приготовили свои шедевры и вернулись к обычной работе. У плиты я застала только мадемуазель Ганьер и мадам Мелису, которая наблюдала за девушкой с плохо скрытым превосходством.
А Селеста от такого внимания еще больше терялась и нервничала.
Девушка собиралась готовить пирожное из запеченных взбитых с сахаром яиц, но, когда по ее просьбе повариха принесла яйца из ледника, я покачала головой.
– Пусть они прежде немного побудут в тепле – так они лучше взобьются. И миску нужно хорошо протереть – чтобы там не осталось ни следа жира.
Мадемуазель поблагодарила меня за совет и удалилась, сказав, что вернется сюда через час, а мадам Мелиса странно хмыкнула. Но я забыла о них, как только взялась за свой пирог. Мне нужны были яблоки, сахар, мука, масло, немного лимона и шоколада. И да – сыр из сыворотки! Именно он придавал пирогу изысканный и необычный вкус.
Я почистила яблоки, мелко порезала их и смешала с лимонным соком и сухарями.
Отдельно взбила сыр с сахаром, яйцами и маслом. Добавила к сыру муку, шоколад и яблоки.
Чтобы запечь пирог, требовалось чуть больше получаса. Я подумала, что это —прекрасная возможность пообщаться со старшей поварихой тет-а-тет, но на кухню вернулась Селеста. Чтобы ей не мешать, я села чуть в стороне.
Запах, что шел из духовки, будил во мне воспоминания, и мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть выступившие на глазах слёзы. Как мне хотелось бы, чтобы Габриэлла сейчас была рядом – чтобы мы готовили этот пирог вместе, а потом угощали им всех вокруг и радовались, получая в ответ возгласы удивления и восторга.
– Славный получился пирог, ваша светлость! – похвалила меня мадам Мелиса, когда мы достали противень из печи. – Я поставлю его в самый центр стола.
Так она и поступила, и когда я пришла в столовую залу, где на огромном столе уже стояли всевозможные вкусности, то именно мой яблочный пирог занимал почетное место. Здесь были и простое печенье, и сырные лепешки, и пироги со всевозможными начинками, и даже красивейшее пирожное с башнями из взбитых сливок (наверняка, плод трудов самой мадам Мелисы).
И хотя я была уверена в качестве своего пирога, наблюдать за тем, как мужчины начали пробовать его, было крайне волнительно. Поскольку именно этот пирог был выделен на столе особо, ни для кого не было секретом, кто его пек.
Но вот его попробовал месье Томази, и по тому, как его лицо осветила мягкая и одобрительная улыбка, я поняла, что он произвел на Даниэля впечатление. А вот герцог Лефевр мой пирог демонстративно обошел стороной, но я была к этому готова.
Женщинам тоже не воспрещалось поучаствовать в дегустации, и я отдала должное и пирожному мадам Мелисы, и меренгам мадемуазель Селесты, и даже лепешке Камилы, большую часть которой уже героически запихал в себя лакей Жак.
Маркиз Ренуар припозднился, но когда он вошел в залу, все почтительно расступились, пропуская его к столу. Он тоже, как и большинство присутствующих, предпочел начать с моего пирога.
Я замерла, когда первый кусочек исчез у него во рту, и приготовилась к тому, чтобы принимать очередную восхищенную похвалу. Но нет – на лице его светлости появилось выражение не восторга, а ужаса. Он вздрогнул, резко поставил тарелку на стол и вышел из комнаты, не произнеся ни слова.
В пирог попало что-то, чего не должно было там быть? Это была первая мысль, что пришла мне в голову. Быть может, уголек или твердый орех, который попался маркизу на зуб? Ведь если бы его светлости просто не понравился вкус пирога, то вряд ли он стал бы демонстрировать это столь оскорбительным образом.
Достаточно было свести всё это к шутке и переключиться на другие лакомства.
Я так и стояла в стороне – растерянная, ничего не понимающая, с трудом сдерживая слёзы, – до тех пор, пока ко мне не подошла Селеста.
– Не переживайте так, ваша светлость, – тихо сказала она. – У вас получился отличный пирог! Я сама только что его попробовала.
– Отличный? – горько усмехнулась я. – Настолько отличный, что маркиз не смог проглотить более одного кусочка?
– О, ваша светлость, поверьте, это не имеет к вам никакого отношения! – она тоже, как ни странно, заметно нервничала. – Это давняя история, и лучше вам ее не знать. И не сердитесь на его светлость – уверяю, он совсем не хотел вас обидеть.
– Не хотел, но обидел, – возразила я. – И если мой пирог оказался настолько плох, то лучше бы его светлость сказал мне это в лицо.
– Да нет же, Айрис! – мадемуазель Ганьер впервые назвала меня по имени – должно быть, от волнения. – Ваш пирог превосходен! Но он настолько необычен, что напомнил и его светлости, и мне еще один такой же праздник. Ах, мне не хотелось бы говорить об этом, простите!
Но я посмотрела на нее столь требовательно, что она сдалась:
– Несколько лет назад точно такой же пирог – с сыром и яблоками – приготовила в замке другая женщина. Я тогда еще подумала, что это очень странный рецепт. Я и подумать не могла что можно вот так соединить сыр и яблоки и получить такой замечательный вкус.
– Другая женщина? – мой голос дрогнул. – И кто же это был?
Я уже догадалась обо всём сама, но всё-таки хотела услышать подтверждение из уст Селесты. И она, после некоторых колебаний, всё-таки сказала:
– Это была Габриэлла, одна из жен его светлости.
27.
И как я могла об этом не подумать? Это был наш любимый с Габи пирог, и нетрудно было догадаться, что для своего «сладкого вечера» сестра испекла бы именно его.
А ведь я знала немало других рецептов. Ну, почему бы было не выбрать лакричное печенье или ореховое пирожное? Да даже самый простой абрикосовый пирог оказался бы лучшим вариантом.
А мадемуазель Ганьер продолжала меня утешать:
– Для его светлости это всего лишь оказалось слишком неожиданным. Нахлынули печальные воспоминания, и он предпочел уйти к себе, чтобы не портить настроение другим. Но он прекрасно понимает, что вы не могли знать об этом, и я уверена, что к вам у него нет ни малейших претензий. Если хотите, я могу поговорить с ним об этом.
Но я покачала головой. Поговорить с ним об этом я должна была сама. Может быть, даже к лучшему, что всё случилось именно так. У меня появился повод узнать что-то о Габриэлле. А возможно, и не только о ней.
Я спросила у Жака, куда отправился его светлость, и он ответил, что к себе в кабинет. Я немного приободрилась – мне было бы сложнее поговорить с маркизом, находись он, например, в своей спальне.
Я остановилась перед тяжелой дубовой дверью и прислушалась. Из кабинета не доносилось ни звука. Но я и не ожидала, что его светлость станет бить посуду или переворачивать шкафы. Он и так выказал в этот вечер куда больше чувств, чем обычно.
Тихонько постучав и услышав в ответ «Войдите», я распахнула двери и переступила через порог.
Я первый раз оказалась в его кабинете. Здесь было тепло, красиво и уютно – как бы странно по отношению к такому помещению это ни звучало. В камине горел огонь, а на полу лежал такой мягкий ковер, что мои туфельки сразу утонули в его длинном ворсе.
– Что вам угодно, Айрис? – взгляд маркиза был холодным, безучастным.
– Простите, ваша светлость, что невольно заставила вас опечалиться в тот день, который должен был стать праздником, – эту фразу я подготовила заранее, еще идя по коридорам, и теперь произнесла ее на одном дыхании. – Если бы я знала, что мой пирог пробудит в вас неприятные воспоминания, то ни за что не стала бы его печь.
– Всё в порядке, – устало откликнулся он. – Вы не можете отвечать за мои воспоминания, и это мне следует просить у вас прощения за то, что не сумел сдержать своих эмоций и поставил вас в неловкое положение. Но смею вас заверить, что пирог получился отменным, и я думаю, это не преминут отметить все, кто его попробовал.
– Благодарю вас, ваша светлость, – я чуть поклонилась. И хотя маркиз не предложил мне присесть, я посчитала возможным сделать это без приглашения и разместилась на стуле напротив него. – Мне сказали, что пирог по похожему рецепту однажды приготовила одна из ваших покойных жен.
Он нахмурился. Было понятно, что он не расположен продолжать разговор на эту тему, но именно сейчас я не готова была отступить. Я и без того ругала себя, что за эти несколько дней ничуть не продвинулась в своих поисках, и теперь хотела это изменить. А потому, прежде чем маркиз указал бы мне на дверь, торопливо спросила:
– Вы, должно быть, очень любили ее, ваша светлость?
Он посмотрел на меня с недоумением. Казалось, его удивил сам вопрос.
– Любил ли я свою жену? Да, разумеется.
Наверно, это было наглостью с моей стороны, но я не смогла удержаться.
– Вы любили всех своих жен?
А вот этот вопрос, как ни странно, его позабавил. Он усмехнулся, и взгляд его снова стал привычно-снисходительным.
– Какое же вы еще дитя, Айрис! Только в сказках браки заключаются исключительно по любви. А в реальности, моя дорогая, совсем другие правила.
– О! – смутилась я. – Но вы богаты и знатны. Разве вы не могли позволить себе браки по любви?
– Наверно, мог, – по его тонким губам пробежала улыбка. – И иногда даже позволял, НО не всё и не всегда зависит исключительно от наших желаний. Решение о моем первом браке было принято тогда, когда я был еще ребенком. Мой отец и отец моей первой жены договорились о нашем союзе, когда мне было три года, а Абелия еще лежала в колыбели. Мы выросли с мыслью о том, что после совершеннолетия соединим свои судьбы и земли. И хотя мы не испытывали друг к другу нежных чувств, мы вступили в этот брак, когда Абелии исполнилось восемнадцать.
– Значит, ваша супруга тоже вас не любила? – это прозвучало грубовато, но мне хотелось многое понять.
– Послушайте, Айрис, – маркиз вздохнул, – это только в романах люди делятся на хороших и плохих. Да, мы не любили друг друга, но относились друг к другу с теплотой и уважением. Абелия не вызывала у меня пылких чувств, но это не значит, что я не признавал ее несомненные достоинства – честность и прямоту. Она с юных лет мечтала стать монахиней, так что для нее наш брак стал клеткой, в которой ей ‘было крайне тяжело.
– Монахиней? – изумилась я.
– Именно так, – подтвердил маркиз. – Я знал об этом и пытался убедить маркиза Вебера позволить дочери поступить по зову сердца, но он и слышать об этом не хотел. Мы с Абелией честно пытались построить отношения, но это ни к чему не привело.
Он произнес это с горечью, но я пока не готова была поверить в искренность его чувств. Быть может, он убил свою первую жену именно потому, что этот брак стал для него обузой?
– Но что же стало с вашей женой? – спросила я. – Вы никогда не пытались это узнать?
– Не пытался? – возмутился он. – Да я потратил баснословные деньги на то, чтобы ее разыскать! Ее исчезновение не просто поставило пятно на моей репутации, но и привело к тому, что на протяжении трех лет я не мог считаться ни женатым мужчиной, ни вдовцом.
Ну, что же, если это была его ошибка, то в дальнейшем он ее учел, и все его следующие жены уже не исчезали, и их кончина сразу позволяла ему обрести свободу и вступить в новый брак.
– Значит, вы всё-таки искали ее? – задумчиво произнесла я.
– Конечно! – подтвердил он. – Хотя иногда я виню себя за то, что не сразу приступил к активным поискам.
– Вот как? – я сразу ухватилась за его слова. – И почему же так получилось?
После долгой паузы (он словно пытался решить, стоит ли вообще продолжать разговор) он всё-таки ответил:
– Потому что я знал, что Абелия должна была исчезнуть. Более того – я сам ей в этом помогал!
Я охнула, пытаясь осознать то, что он сказал. А он снова рассердился:
– Да нет же, Айрис! Не считайте меня чудовищем! Я всего лишь пытался помочь Абелии стать той, кем она всегда хотела стать. Она рвалась в монастырь, и я не считал возможным чинить ей препятствия. Наш брак не принес радости ни мне, ни ей, и когда она сказала, что намерена удалиться в один из горных монастырей, я с этим смирился. Мы не могли расторгнуть наш брак по обоюдному согласию, не вызвав гнев и противодействие со стороны наших родных. Но если бы она стала монахиней, то наш брак был бы прекращен сам собой. Абелия бы получила то, к чему всегда стремилась, а я смог бы жениться на женщине, которую бы полюбил, и которая бы полюбила меня.
Я видела, что этот рассказ давался ему непросто, и жадно ловила каждое слово.
– Значит, когда Абелия исчезла, вы подумали, что она удалилась в монастырь?
– Да! Она собиралась по горной тропе дойти до Монтерси, а там уже нанять экипаж. Она должна была написать мне из монастыря после принятия пострига. И потому на протяжении нескольких недель после ее исчезновения я особенно не волновался. А потом... Я побывал во всех известных мне монастырях Велансии —Абелии не было нигде. И она так и не написала мне.
– И что же вы подумали? – тихо спросила я.
Он раздраженно бросил:
– Что она обманула меня. Быть может, ее бегство было вызвано вовсе не желанием уйти в монастырь, а желанием связать свою судьбу с другим мужчиной? Они могли уехать за границу или поселиться в большом городе, где их следы затерялись. Но был и другой вариант, за который я предпочел ухватиться – что Абелия выбрала один из тайных монашеских орденов с суровыми правилами, запрещающими всякое общение с миром. Она укрылась за его стенами и предпочла забыть обо всём. Но довольно об этом, Айрис! Мне не следовало рассказывать вам об Абелии, особенно в такой вечер. Давайте вернемся в столовую и отдадим должное тем сладостям, что там еще остались.
Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать в столовую за ним. И я пробовала и пироги, и печенье и громко нахваливала их, но думала при этом совершенно о другом.
И разве удивительно, что ночью мне приснилась женщина в монашеской одежде?
Она ходила по замку бледная и молчаливая как привидение. И я проснулась в холодном поту и уже долго не могла уснуть снова.
28.
Мадам Мелису я пригласила к себе в апартаменты на следующий день. Она пришла и застыла у порога, смущенно пряча руки под передник. От нее пахло ванилью и корицей. И как я ни настаивала, присесть она отказалась.
– Что вы, ваша светлость, как можно? – а потом принялась извиняться за вчерашнее происшествие. – Да кто же мог подумать, ваша светлость, что его светлость запомнит какой-то там пирог? Я полагала, наш маркиз и не отличит нипочем один пирог от другого. А оно вона как вышло.
Я заверила ее, что всё в порядке.
– Должно быть, его светлости просто очень дорога была та женщина, что испекла такой пирог в прошлый раз.
Подумала я при этом совсем о другом – о том, что у маркиза при столь примечательном напоминании о прошлом, могла проснуться совесть.
И мадам охотно ухватилась за мои слова, радуясь возможности поговорить на такую деликатную тему.
– О, вы совершенно правы, ваша светлость! Покойная жена его светлости, что когда-то испекла пирог по похожему рецепту, была для него светом в окошке. Вы и сами знаете, сударыня, насколько нелегко ему пришлось. Несмотря на все его старания обзавестись семьей, у так ничего и не получилось. Может, и правду говорят, что дело в проклятии. А иначе чего бы такому авантажному мужчине и превосходному хозяину так не везло? И уж как мы надеялись, что у него всё сложится как раз с мадам Габриэллой! Она, не в пример другим его женам, очень ему подходила.
Я готова была расцеловать ее за такие слова о сестре, но, чтобы не расплакаться, предпочла спросить о другом:
– А что же, другие его жены вам не нравились?
Мадам Мелиса замялась:
– Да как вам сказать, ваша светлость? Не во мне дело. Мне казалось, его светлость тоже был не сильно ими доволен. Хотя его первая жена мадам Абелия тоже была добра и воспитана как надо. Но она была сильно набожна и, поговаривали, мечтала не о замужестве, а о монастыре.
– Это та, которая исчезла? – подлила я масла в уже разгоревшийся огонь ее словоохотливости.
– Именно та! – закивала она. – Повсюду ее искали, ни следа не нашли. Может, в горах заблудилась, на зверя дикого нарвалась. Его светлость долго тогда от этого, оправлялся. И второй раз женился уже сколько лет спустя. Его новой женой стала дочь герцога Ландре – очень знатная особа. Только она, в отличие от мадам Абелии, уж слишком кичилась своим положением.
– Она была богата? – я воспользовалась первой же паузой, чтобы задать интересовавший меня вопрос.
– Именно так, ваша светлость, – снова кивнула моя собеседница, которая всё еще продолжала стоять у дверей. – Но только я так считаю – никакие титулы и богатства не дают права человеку вести себя так, как вела она. Всех, кто был ниже ее по положению, она вроде, как и за людей не считала. Однажды горничная принесла ей чашку мятного чаю – тот показался ей недостаточно горячим, и она вылила его на девушку. И ошпарила Лулу так, что его светлости пришлось лечить бедняжку своей магией. И ни одного из слуг она никогда не назвала по имени – считала ниже своего, достоинства запоминать наши имена. Но ладно мы, но она и на мадемуазель Селесту смотрела свысока – когда та гостила в замке, мадам Нинон разговаривала с ней как со служанкой. Чего уж говорить про месье Даниэля и его матушку – те вовсе старались не показываться маркизе на глаза. И она была единственной, кто решительно отказался готовить что-то на «сладкий вечер» – помню, она тогда пришла ко мне на кухню и заявила, что не намерена пачкать свои ручки какой-то, стряпней. Правда, его светлости она это сказать не посмела, и чтобы не расстраивать его, мне пришлось испечь за нее печенье. А всё то время, что оно, стояло в печи, она провела на кухне у окна, морща свой всегда вздернутый кверху нос.
– Как же она погибла?
Мадам Мелиса вздохнула:
– Ей вздумалось купаться в Вальпургиеву ночь. А весна тогда выдалась холодная —должно быть, тело свело судорогой, вот и не смогла до берега добраться.
– И никто не удивился, что она пошла к реке ночью? Одна, без служанки? – это показалось мне странным.
Но у поварихи было на это объяснение.
– Очень уж она о своей красоте заботилась. А ведь всем известно, что ничто так не помогает сохранить молодость и красоту, как купание в ведьмину ночь. Вот только не каждый на такое решится.
Повариха уже переминалась с ноги на ногу, и я поняла, что она, как бы ей ни хотелось, уже не может позволить себе разговаривать дольше – близилось время обеда. И я решила узнать хоть что-то еще про одну супругу маркиза.
– А что же третья жена его светлости? Какова была она?
Мадам покачала головой:
– Она была маленько не в себе, ваша светлость! Я слыхала, что она совершила какой-то магический обряд, чтобы приворожить к себе маркиза Ренуара, и когда он узнал про то, то совершенно от нее отдалился. А она не оставляла попыток вернуть его внимание. Всё искала какой-то амулет, который укреплял брак и который будто бы был здесь, в замке. И скандалы устраивала на пустом месте. Бедняжка его светлость – я его тогда так жалела!
Мадам Мелиса поклонилась мне и удалилась на кухню. Я же отправилась в галерею, чтобы посмотреть на портреты тех, о ком только что услышала.
Старинные картины, на которых были изображены предки моего супруга, я миновала без раздумий. Остановилась только перед портретом самого маркиза —‘на нем он был совсем молодым, и на губах его была беззаботная улыбка.
Следующим был портрет молодой женщины с задумчивым и немного печальным выражением лица. Она не была красавицей и одета была весьма просто, но никто, не усомнился бы в ее благородном происхождении. Судя по всему, это была Абелия.
А вот женщина на висевшей рядом картине смотрела на мир совсем по-другому —дерзко, вызывающе. На ней было надето столько драгоценностей, что, должно быть, она сильно уставала, когда позировала художнику. Она была очень красива, НО это была холодная сама по себе и не способная никого согреть красота.
Третья жена его светлости не произвела на меня никакого впечатления – черты ее лица были слишком мелкими и невыразительными, и я подивилась, как она вообще смогла заинтересовать собой маркиза.
Впрочем, я перестала думать о ней, едва перевела взгляд на соседнюю картину – Габи была на ней как живая. И этот портрет выбивался из общего ряда. Моя сестра была изображена не в парадном наряде и не в строгом интерьере, а на балконе, при свете солнечного дня. На ней было легкое шелковое платье, а длинные светлые волосы мягкой волной укутывали ее плечи. Я прикоснулась к картине, и мне показалось, что от нее исходило тепло.
Я всхлипнула и бросилась прочь.
