Текст книги "Как загасить звезду"
Автор книги: Ольга Играева
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Все тело болело, голова раскалывалась – вернувшись домой после всего этого кошмара, она основательно расслабилась с «вискарем» (надо же как-то стресс снять, не сексом же?), а поздним утром, когда она валялась поперек дивана в неглиже в бесчувственном состоянии, он с грохотом ворвался в квартиру. Она ни рукой, ни ногой, ни языком пошевелить не могла, с трудом села на диване – под глазами мало что фингал, мешки висят, губы со сна расползлись, груди пятого размера из бюстгальтера вывалились, болтаются, соски в разные стороны, колени разъезжаются… Подумала грешным делом – может, обойдется? Полюбуется ее зашлюховевшим видом, вставит ей куда захочет, трахнет – и на этом сеанс «воспитания» закончится? Ненароком шире расставила ноги, откинулась томно, облизала губы… Хрен! Без пользы.
Он перчатки натянул, ее за шею – и, согнув в три погибели, в ванную, брезгливо, волоча на расстоянии вытянутой руки. Прямо в трусах под холодный душ поставил. «Пидор! – думала она про себя в бессильной злобе, захлебываясь холодной струей. – Не клюнул, сволочь! Точно пидор!» Хотя знала, что никакой он не пидор – есть у него постоянная баба, давно с ней живет и, между прочим, не балует, а со своими девками не связывается. Наконец он ее отпустил и бросил: «Дезодорант используй. И выходи в комнату – поговорим». Поговорили…
Теперь она тащится в рабочем прикиде к своему «станку», стараясь выглядеть бодро и весело – за усталую морду и вялую осанку от этого пидора можно запросто схлопотать, если кто донесет. Дело шло к концу рабочего дня, самый разгар страды для тружениц любви, но, оценила она, пик наступит попозже, через часик. А вот и ее «точка», вся сияет огнями. Когда-то среди московского бомонда – творческой и политической интеллигенции – это было очень модное местечко, кого здесь только не встретишь! Рассказать – не поверят. Но с некоторых пор бывший контингент без видимых причин стал потихоньку покидать этот ночной клуб, о нем пошла слава как о запаршивевшем заведении, посещать которое – дурной тон. Она знала почему – зачастили сюда хачики. Хачики, правда, не самые дикие, а окультуренные, облагороженные, со средневысокими доходами, ухоженные, с недурными манерами и сносным русским языком. Но все равно – московская богема чуралась их общества и предпочла переместиться в иные центры, тем более что и этот светящийся неоном фасад, и громыхающая при входе музыка, и расположение клуба на центральном проспекте столицы – все это давно вышло из моды. Богема отныне предпочитала заведения, в атмосфере и убранстве которых чувствовались ирония, изысканность, элитарность, приглушенность и даже некоторая нарочитая кондовость, где не сочилась из всех углов вонь «роскоши», где публика была своя.
Господи, как ей все здесь обрыдло! Она окинула замутневшим взглядом помещение – эти девки, сестрицы по цеху (бизнесменши!), эта свора провинциальных дурочек, каждый вечер торчащих на «точке» в надежде подцепить богатенького хачика и закрепиться у него в содержанках (профессионалки называют дурочек дешевками). Но редко кому из этих золушек удается устроиться так, как им еще в их Малом Кролевце представлялось в мечтах. Хачик потрахает такую недельку – и все, чао-какао. Если какой по неопытности оставит такую при себе, то очень скоро сообразит, что дурака свалял. Она с усмешкой вспомнила одну такую парочку: он – молодой кавказец, начинающий мафиози средней руки, она – цепляющаяся за его рукав немолодая крашеная блондинка в цыплячьего цвета костюме явно от Тома Клайма – цыплячий жакет с цыплячьим же искусственным мехом на воротнике, цыплячья юбка-миди с двумя разрезами по бедрам. Все это бьющее по глазам роскошество идеально попадает в цвет ее пергидрольной вавилонской башни на голове. Кавказец чувствует себя не в своей тарелке, замечая взгляды, обращенные к его даме, ему неловко за идиотский цвет ее костюма, идущий вразрез с ее возрастом, за ее серьезно-сосредоточенное выражение лица, когда она оглаживает подол этой, по-видимому, только что приобретенной юбки – жалкого символа вожделенной «богатой жизни», за цепкость, с какой она держит его за локоть…
А вот и исполненный чувства собственного достоинства бармен Антонин, не Антон, поправлял он всех, а именно Антонин – на самом деле жлоб и блудливая льстиво хихикающая дрянь, разбогатевшая на сводничестве. Между прочим, на жалованье у сутенера – учетчик хренов, стучит на девок почем зря.
– Ну, как обстановка? – спросила она Антонина, доставая из сумочки сигарету. «За работу! За работу!» – настраивала она себя на трудовую ночь и, чтобы вдохновиться, представила в мыслях стобаксовую бумажку, которую она сегодня сдерет с первого же клиента – в этом сезоне у нее такое правило.
– Эз южал, – заржал тот, поднося зажигалку. – Новеньких много. Не переводятся… Где пропадала?
– Клиенты тоже не переводятся? – поддержала разговор она, обернулась и еще раз посмотрела в зал.
И впрямь, незнакомых лиц полно за каждым столиком – девицы сидели по две, по три, пускали дым вбок, отворачивая подбородки, и делали вид, что чувствуют себя прекрасно и что ничего им здесь, кроме заслуженного после трудового дня бокальчика ликера, не надо. Они сами не замечают, что у каждой на лбу написано крупными буквами: «Жду мужика!» У нее на лице давно читается другое, а именно: «Я – профессионалка!», что значит – крепкий стандарт, качество услуг и гарантия безопасности клиента, в том числе и от претензий на продолжение знакомства.
– Клиентов тоже хватает, – донесся до нее голос Антонина. – Да только предложение больше спроса – конкуренция растет.
– Эти мне не конкурентки. – Она опрокинула виски в глотку.
Не нравилось ей здесь сегодня почему-то, непонятно почему, но не нравилось. Неуютно было и тревожно. Чего неуютного в этой насквозь излазанной «точке»? Все здесь было до последней половицы обжитое – туалет, что дамский, что мужской, коридоры, подсобки, вешалки и раздевалки, черный ход, все косяки и даже пространство под стойкой бара. Некоторые любят экзотику. «Попрошу, чтобы перевел в другое место», – подумала она. В арсенале управленческих методов ее работодателя числился и такой: время от времени он перетряхивал девочек, перебрасывал с места на место – чтобы они и клиенты почувствовали разнообразие и не утратили свежести ощущений.
– Одна новенькая есть, очень странная… – понизив голос и наклонившись к ней через стойку, сообщил Антонин. – Вон там в углу, в тени сидит одна. – Она скосила глаза в угол. – Третий день здесь топчется. Сегодня пришла полчаса назад, заказала кофе, что-то в ней не то. Не пойму, что за птица – не из ваших и не из этих. Непонятная, – шептал Антонин.
– Думаешь, из ментуры? – нехотя полюбопытствовала она, разглядывая странную новенькую. Молодая или нет, не поймешь. Стройная. Черное каре с челкой. Макияж броский, но какой-то не такой. Броский, да не тот. Одета она не так, неправильно… Стиль. Вот в чем дело – слишком претенциозный стиль для этого «салуна».
– Не знаю, – продолжал шептать бармен. – Но не думаю, я этих, из ментуры, видел-перевидел. Они все более или менее удачно косят под вашего брата…
– Какого еще «брата»? – обернулась она.
– Ну, под сестру, какая разница. А эта… Глаза слишком напряженные, хотя и старается быть поразвязнее, – продолжал сомневаться Антонин.
– Расслабься, – посоветовала она бармену. – Ты всем подряд стучишь, тебя и ментовка не тронет…
– Да я что, я ничего, – пожал плечами тот. – Так просто.
На соседний высокий стул у стойки бара подсел какой-то здоровый детина, смотрел на нее в упор, задрав бровь и играя глазами – шуткует, соблазнителя из себя строит. Она профессионально откликнулась на игру, улыбнувшись во весь рот и кокетливо склонив голову к плечу.
– Красивая девушка с тобой скучает, – обратился детина к Антонину (тот заискивающе захихикал), не отводя при этом глаз от ее лица. – А красивые девушки скучать не должны… Выпьем?
Детина бросил Антонину крупную купюру, тот загреб ее лапкой.
– Охотно, – ответила она, поворачиваясь к нему неповрежденным профилем. Фингал под глазом она, естественно, замазала, но все же чувствовала себя увереннее, осознавая, что травмированная скула находится вне поля зрения долларообладателя. Несколько минут они утрясали «карту вин». Клиент попался не совсем темный – пытался шутить, хотя и не остроумно. Она попросила шампанского, он взял «Чивас». Ее бы воля, всю эту куртуазную чепуху – этот обмен заигрывающими репликами – она бы опустила, а сразу бы предложила мужику заняться делом. Но якобы наивный флирт, совместный выпивон, танец в обнимку и иногда даже – бог мой! – задушевные разговоры входили в стандарт ее профессии. За все это денег можно запросить больше. Чтобы не скучать и сэкономить (перепадает им всем в итоге не так уж много), все девки в этом случае занимались тем, что раскручивали клиента на выпивку и закуску – хоть на еду не придется честных заработков тратить, все толк. А заведению – польза, что тоже для ее целей немаловажно.
Пока они болтали, новенькая глаз не сводила с ее кавалера, прямо вбуравилась в него, потом подсела к стойке неподалеку, за спиной детины, заказала стопку «Смирнофф» и прикидывалась, что очень увлечена спиртным. А у самой ушки топориком так и выпятились из каре. Она нет-нет да и задерживала на странной девке взгляд – та вроде в кондициях, вон бюст в разрезе торчит вполне презентабельно, выпячен со знанием дела. Под «архивную крыску», что ли, работает? Сидит такая в своем офисе какой-нибудь экспортно-импортной конторы или турфирмы, бумажки со стола на стол перекладывает, формуляры заполняет – и так каждый день, тоска зеленая… Даже флиртануть не с кем – кругом одни женатики средних лет, давно потерявшие форму и запал, или начинающие клерки, у которых в уме только одна повседневная мысль: стать управляющим банка или накопить денег на костюм от Хьюго Босса! И вот призыв, обращенный к клиентам, – разглядите в «крыске» самую разотвязную шлюху! Даром, что ли, у нее блузочка штатного вида, серая юбочка до колен и тошнотворно-скромные лодочки на ногах, зато подо всем этим – буря фантазии и изобретательности… «Вот только не надо мне про фантазию и изобретательность! Очки втираешь, подруга! Ни хрена в нашей профессии фантазии и тем более изобретательности – сплошное терпение и испытание на лошадиную выносливость. Впрочем, может, кто и клюнет на твою легенду о скрытой нимфоманке… Каждый работает, как может», – думала она, попивая шампанское и хихикая на шутки амбала. А что это? Новенькая ей как будто глазами знаки подает? Указывает взглядом в сторону дамского туалета? Что бы это значило? Клиенты в очередь становятся? Интересно…
Она сползла с высокого стула, захватив с собой сумочку.
– Пойду прическу поправлю, – улыбнулась она встревожившемуся амбалу.
– Потом сразу отваливаем, – предупредил он.
Новенькая за спиной клиента уже стояла наготове и непринужденно двинулась следом за ней к двери с нарисованным на ней женским силуэтом.
– Ну, что? Что мешаешь с клиентом работать? – обратилась она к странной девице сразу же, как только они очутились за дверями женского туалета.
Та быстро, нагибаясь к полу, проверила кабинки за перегородкой и, убедившись, что никого в сортире нет, приблизилась, глядя в упор. «Что-то знакомое… Как будто я ее где-то видела? Где? Не помню. Или мерещится? В глазах у нее что-то…» Странная девушка молчала.
– Ты лесбиянка, что ли? Да не стесняйся… – подбодрила она «крыску».
– Уступи мне мужика, – с ходу озадачила новенькая.
Точно! И голос знакомый, уже слышанный однажды… Хлопнула дверь, какая-то статуарная особа проследовала к кабинкам, обдав их уже потерявшим свежесть ароматом «Анэ-Анэ». Они посторонились и оказались в углу. В широком во весь рост зеркале напротив она увидела отражение их стоящих рядом фигур – новенькая, признала она, выглядела свежее. Невольно подобрала живот (грудь при этом выпятилась), надо волосы рыжим покрасить, надоел этот бессильный цвет.
– Уступи… – «Крыска» перешла на шепот и притерлась еще ближе, стояла уже вплотную, едва не касаясь ее ляжками и грудью.
Черт, какой напор! Она оценивающе оглядела убогую девицу, ее «светлый верх – темный низ», на разрезе блузки взгляд задержался – она в общем ничего…
Рука новенькой нырнула под юбку (показались ножки в порядке) и извлекла из-за широкой ажурной резинки чулка купюру, сложенную в четыре раза:
– Вот компенсация…
– Ты что, хочешь, чтобы я пошла с тобой, а не с ним? – спросила она.
– Да нет! – с досадой отмахнулась та. – Уйди, я им займусь. А ты совсем уйди, исчезни.
Она взяла купюру, развернула – сто баксов! С сомнением повертела в руках – не фальшивая ли? Потом мелькнула еще одна мысль – не проверочка ли это от сутенера? Неохота с амбалом идти, небось навалится, света белого невзвидишь… А сутенеру какая разница – что так сто баксов, что этак. «Да ради бога, мне же лучше!» – решилась она.
– Иди, оттяни его на себя, а я попозже выйду, чтобы не отсвечивать… Соври, что плохо мне стало, съела, мол, что-то не то… Удачи, подруга! – ободрила она «крыску».
Та, уже направившаяся к выходу, обернулась и посмотрела дико, как будто ничего не видела. Думала о своем – о чем-то, что ее сильно напрягало и тревожило. Перед дверью «крыска» притормозила и, прежде чем ее открыть, подтянула чулки один за другим, выпрямилась и, что-то шепча, три раза перекрестилась – и, как в омут головой (все тело и лицо выражали решимость), рванула на себя ручку и вышла в зал.
Минут через десять высунула нос из туалета – те двое уже отчалили. Она снова подползла к стойке и, всем своим видом показывая, что ей невмочь, взгромоздилась на стул.
– Где это ты гуляла? – поинтересовался Антонин. – Твоего новенькая увела.
Она, согнувшись в три погибели, просипела:
– Плохо мне что-то… Отравилась, видно. Меня в туалете вывернуло… Налей виски… Работать все равно надо, мне больничный выписывать некому. Сейчас чуть-чуть оклемаюсь…
Антонин, сочувственно покачав головой, налил ей стопку. «Сто баксов! – думала она, опрокидывая стопку в рот. – Неплохо для начала! Я же загадала, что с первого клиента сто баксов возьму».
Но день, начавшийся паршиво, как водится, паршиво и закончился. Не прошло и двух часов, как в дверях появился тот самый детина, которого откупила новенькая. Разыскал глазами ее и прямиком к стойке. Она сориентироваться не успела, ей бы сразу понять, глядя на его походку – он приближался, злобно гримасничая, и чуть ли не рукава засучивал для разборки… А она расслабилась. Стащил со стула, руку назад завернул больно и зашипел:
– А кинула меня твоя подружка. Что теперь делать будем?
– Как кинула? Я тут при чем? И не подружка она мне…
– Это ты кому-нибудь другому рассказывай. Послала ее вместо себя – значит, напарницы вы, и нечего мне голову дурить. А кинула как? Натурально… Пошла вроде бы в ванную, вдруг слышу – входная дверь хлопнула, пока я сообразил, вышел на лестницу – сучки этой и след простыл. Я кинулся бумажник проверять, цепочку, часы там – вроде все на месте… Ничего не взяла, не успела, только мобильник исчез. На двоих, значит, работаете, чистите клиентов?
Завернул ей руку еще круче – она чуть не взвыла. «Ну, повезло как утопленнице! Сволочь эта новенькая, так подставила… Где же я ее видела?» – корчась, вспоминала она.
– Свихнулся? – запричитала она. – Я шлюха солидная – кого угодно спроси, мне репутация дорога. Я под менеджером хожу, мне уголовщина ни к чему – себе дороже… Он, если я клиента вздумаю опустить, изуродует натурально. Ну, что тебе от меня надо? Ну, хочешь, за нее отработаю? Хочешь? Отработаю по высшему разряду, и все – закроем счеты… По рукам? И менеджеру ни слова…
Амбал, не говоря больше ничего, тычком в спину направил ее к мужскому туалету.
«Ну вот и состоялось, – неторопливо думал Антон, подсаживаясь к столику рядом с Алиной. – Мы признались. Недолго продержалась девчушка. Впрочем, я другого и не ожидал. Убивать – не их ума это дело, не девичьего. Нервишки у женщин слабенькие и выдержки никакой. Паникерши…» Он молча смотрел на напоминавшую нахохлившегося под дождем воробья Алину – ну, куда тебе с твоим мокрым носом в мужские игры играть? Алина под его взглядом еще больше никла, съеживалась. На бледной шейке, торчащей из круглой горловины черной футболки, топорщился воротник пиджака. Несмело поднимет на него глаза – тут же отводит их в сторону, жалко хлюпает, лицо все в пятнах, тычет сигарету в пепельницу. Глупышка несчастная…
– Случайно получилось? – поинтересовался он.
Она отрицательно покачала головой. «Вот дурочка! – ахнул про себя Костов. – Я ей прямым текстом подсказываю – не понимает». Почему-то ему хотелось вести себя по отношению к ней покровительственно. Юльку его она ему напоминала, что ли. Такая же юная, красивая, неопытная, воображает себя важной, взрослой и самостоятельной и не подозревает, что на самом деле она инфантильная, зависимая, хрупкая…
– Какое там «случайно»! – тихо вздохнула Алина. – Я специально примчалась, хотела его видеть, в глаза ему посмотреть. Я думала, это он… Я убить его была готова…
На этих словах Костов чуть за голову не схватился. «Молчи! Молчи! – подмывало его крикнуть. – Больше ни слова!» Ему бы на магнитофон записать ее показания, а он готов ей сам рот закрыть рукой и посоветовать дождаться адвоката. Вот что неприятно в его профессии – загонять в силки хорошего человека. Мучение видеть эту нежнощекую мордашку, эти заплаканные, потерянные глаза и вытягивать признание…
– Из-за чего поссорились? Из-за завещания? – осторожно задал он вопрос.
– При чем тут завещание? – отмахнулась она. – Я в шоке была после всего произошедшего, вот всякие мысли в голову и полезли. Дурацкие мысли! Из-за нашего романа… Был, конечно, роман с Абдуловым, вы правильно догадались. Никогда себе этого не прощу. Глупо все получилось – не нужно было на него кидаться… Этим не поможешь.
– Олег узнал о вашем романе с Абдуловым? Из-за этого произошла ссора?
Алина кивнула, опустила голову ниже и снова захлюпала носом.
– Я не знаю, кто ему сказал, но он вел себя так, как будто знал все наверняка. Знаете, мужчины всегда ревнуют, до конца не верят, всегда опасаются, что девчонку уведут… Даже если бешеная безоглядная любовь и девчонка – видно невооруженным глазом – влюблена как кошка. Самая обычная ситуация. Поселить в мужике, даже самом самоуверенном, сомнение – раз плюнуть… В самоуверенном, кстати, поселить сомнение даже проще – такие, как ни странно, закомплексованы больше остальных, – объяснила она Костову особенности мужской психологии. Антон слушал с большим любопытством.
– Я допускаю, что о нас с Абдуловым ходили какие-то слухи, допускаю, что они достигли ушей Олега, – продолжала Алина. – Я думала об этом – о том, что мне делать, если он однажды заведет речь о своих подозрениях? Все отрицать? Одна моя подруга советовала все отрицать, даже если он бы застукал нас с Аркадием в постели. «Ты неправильно понял», «Ничего не было, мы репетируем из пьесы…», «Речь совсем о другом», «Как ты можешь такое думать, как тебе не стыдно?» – приблизительно так она советовала мне реагировать. Говорила, что способ проверенный… Потом можно всегда сослаться на то, что слухи – распространенное оружие в борьбе за карьеру, их распространяют наши недоброжелатели и конкуренты, и «неужели ты веришь этим слухам, их нарочно распускают, чтобы нам навредить…». Любящий мужик всегда свою девку подозревает, но он же в глубине души никогда не верит, что ему могут предпочесть другого. Просто бабы дуры, их легко сбить с толку – так они рассуждают. Фингал ей под глаз – и больше ни на шаг не отпускать. Но Олег… Это было что-то другое. О моем романе с Абдуловым он говорил как о чем-то, что ему достоверно известно. Откуда? Почему? Он предложил расстаться на время – проверить свои чувства. На время… Наглое вранье! Я не могла отделаться от ощущения, что он, предлагая мне «отдохнуть друг от друга», испытывает облегчение. Я была просто в шоке, в мои планы не входило расставаться с Олегом. Отношения с Аркадием – это так, несерьезно…
Недоумение Костова, зародившееся в самом начале разговора, нарастало. Как-то неточно, невпопад отвечала Алина на его вопросы, толковала как будто немножко не о том. Избегала серьезного разговора. Призналась, а от подробностей уходила, хотя чего уж там, «а» уже сказано, надо говорить «б». Вот опять с готовностью окунулась в рассказ «о чувствах». Она, конечно, расстроена, дезориентирована, испугана, тревожится о своей участи и терзается из-за содеянного… Стыдно ей, трудно говорить об убийстве.
– И как же получилось, что вы столкнули его с балкона?
– Что? – Он увидел округлившиеся глаза Алины. – Что? Я? Вы с ума сошли!
Алина вскинулась, секунду смотрела на Костова изумленно. Потом замотала головой: «Нет! Нет!» Костов с изумлением наблюдал, как ее рука дернулась вверх, чтобы осенить себя крестом, пальцы уже сложены щепотью, но остановилась на полпути – видимо, Алина поняла, что в кофейне такое неуместно. Но дрожала всем телом, мелко трясла головой, шептала при этом часто, безостановочно: «Господи! Господи! Господи! Как же вы? Как же вы?»
– Алина Петровна, – начал Костов мягко («Девушка явно в не в себе»). – Вы же сами сказали…
– Что я сказала? Что? Я сказала, что это я поцарапала Абдулова! – выкрикнула Алина так, что эхо ударило в стены маленького зала, и Костов замахал на нее руками: «Тише! Тише!» – Вы ведь за те царапины его арестовали! Как будто Олег перед смертью с кем-то боролся и оставил убийце на щеке отметины! Царапины Абдулова – от меня! От меня! Аркадий Олега не убивал! Я сама так поначалу подумала – от отчаяния, от ужаса, от желания спихнуть на кого-то свою вину… Да о другой вине речь – подумаете еще невесть что. Вину за то, что обманывала Олега, что не устояла перед любопытством – «попробовать» босса на вкус. Я и рожу Абдулову расцарапала в ярости, в бессилии, что уже ничего не поправишь. У нас с ним роман – я врала, что нет. Какая я была дура! Зачем врать? У вас подозрения только множатся и укрепляются. Я этого не делала, и Аркадий не делал…
– Почему вы так уверены насчет Аркадия? – спросил Костов.
– Не знаю. Незачем ему было Олега убивать – не было такой причины, хотя я со зла много чего Абдулову наговорила. Я – не причина, печенкой чую. Он – слишком большой циник, чтобы представить его роковым убийцей, способным загубить свою жизнь из-за женщины. И потом худо-бедно, но Абдулов – современный цивилизованный человек, который усвоил, ему вдолбили, что ревность или собственнический инстинкт – это не комильфо. В нашей богемной среде взгляды передовые… И других причин не было, так – мелочи…
– Какие мелочи?
Алина покосилась на Костова: «Будто не знаете!»
– Телевизионный бизнес – прибыльный, здесь мало кто работает по правилам. Скрытая реклама, лоббирование интересов, заказные сюжеты, продвижение на рынок персон, идей и товаров, «черный» нал – ведь это не новость. Как вы понимаете, Абдулов с Олегом тоже этим грешили. Но… Обыденность. Слишком привычно, повседневно и слишком широко распространено, чтобы служить причиной кровавых разборок.
– Умница вы, Алина, умница, – задумчиво проговорил Костов. – Не по годам умница…
«Издевается, что ли?» – Ее глаза уставились на опера испытующе.
«Не издеваюсь, – ответил он ей взглядом. – Любуюсь и восхищаюсь».
Но девушка так и осталась в недоумении от его последних, вслух произнесенных слов.
Ицковича Костов увидел издали – тот сидел на скамейке, на горле, как палестинский платок, было намотано… обыкновенное махровое полотенце белорусского, определил Костов, производства. Моросил дождь.
– Пойдем, что ли, съедим что-нибудь, час обеденный, – кивнул Костов в сторону передвижной датской сосисочной, стоявшей неподалеку при выходе на бульвар. Они подтянулись под навес, взяли бумажные тарелочки с хот-догами и пива, некоторое время сосредоточенно жевали.
– Ну, – начал Костов. – Что ты хотел мне сказать?
Обращаться на «вы» к Ицковичу у Антона язык не поворачивался, да и тот не понял бы «выканья», решил бы, что его не уважают, а то и подозревают в чем-нибудь неблаговидном.
– Вы Абдулова арестовали… – Витасик приступил к делу издалека. – Это неправильно. Вы на ложном пути. Вы ведь мыслите так: у босса интрижка с Алинкой, которая дама сердца Олега. Не поделили девушку, как самцы во время брачных игр. Вот Абдулов и убрал соперника путем зверского убийства. Ребятки, конечно, самцы и, я бы сказал, жеребцы… Но насчет «не поделили»… Поверьте мне (Ицкович сделал проникновенное выражение лица и прижал лапку к левой стороне груди), дело не в этом. Поверьте мне…
– Это все? – раздраженно спросил Костов.
Вот сука этот Ицкович! Ничего себе! Оказывается, он как последний идиот дал себя заманить в проливной дождь на этот бульвар, чтобы услышать от Ицковича чушь про «поверьте мне!». Надо же так купиться…
– Нет, – мотнул головой Ицкович. – Сейчас я скажу, почему вы должны мне поверить. Моего слова вам, я вижу, мало. Я… нуждаюсь чудовищно. Средств совершенно недостаточно, я весь в долгах, снимаю угол втридорога, за экзамены – по сотне преподавателю, за каждый, учтите… По сотне баксов, само собой. За курсовую приятелю – полтонны. Я ведь в университете не появляюсь – решительно некогда… Мама – старушка в Сасове, племянницы – им каждый месяц сто баксов, а как не поддержать? На пропитание… А одеться? А молодые развлечения? Девушки… Подружке браслетик золотой подарить или жемчуга… Мне бабульки нужны что ни день.
Ицкович причитал и плакался, сгорбившись, прожевывая сосиску с булкой. Длинные мокрые курчавые волосы понуро висели вдоль щек параллельно длинному носу, маленькие близко посаженные черные глаза смотрели жалостливо. Костов решил, что сейчас же купит Витасику еще один хот-дог – это все, что он мог сделать для неимущего студента. Но бог свидетель, он никак не мог врубиться, какое все это имеет отношение к убийству Лосского.
– Вы станете меня осуждать? Не надо, не надо судить – никого не надо. И меня не надо – я хотел, чтобы все разошлись цивилизованно, а если я при этом немного заработаю, так ведь это за труды. Я бы даже сказал, за труды весьма деликатного свойства.
– Какие труды-то? – не выдержал Костов.
Витасик поглядел на него, как на недоумка, – что же ты, мент, мол, до сих пор не врубился? Тяжко вздохнул на тупость опера.
– А то не деликатного! Попробуйте-ка сунуться с таким предложением к любому мужику – хорошо, если только по морде схлопочешь! А я когда с этой идеей к Абдулову подкатил – чего угодно от него ждал! Хотя, если честно, я просчитал, что ему мой прожект ко двору придется. Самолюбив он очень, ему бабу с другим делить непривычно… Очень его заедало, что Алинка сперва на Лосского глаз положила, а потом уж ему дала… И дала-то так – не до конца. Не так, чтобы до гроба твоя с потрохами. А ему хотелось, чтобы помирала по нему девушка, чтобы пропадала по нему… Надо же было подход к нему найти, убедить, аргументы привести. Не понимаете? Вот вы считаете, что Абдулов с Лосским схлестнулись из-за Алинки. Ерунда это. Это не причина – вообще не причина и не повод для убийства. Я вам скажу… Незадолго до смерти Олежка с Аркадием вели переговоры по поводу Алинки. При моем посредничестве. Речь шла о том, чтобы урегулировать ситуацию цивилизованно к обоюдной выгоде сторон. Я пришел к боссу и говорю – мол, вижу, как вы извелись, помочь хочу, почему бы мне от вашего имени не переговорить с Олегом? Не волнуйтесь, все будет в высшей степени деликатно, и уверяю вас, что он воспримет мое обращение. Словом, через меня Абдулов предлагал Олежке отступного – сколько, не скажу ни за что… И они ДОГОВОРИЛИСЬ. Я точно знаю: Абдулов заплатил. Полностью. Сколько договаривались. Я сам получил скромные комиссионные, процент от сделки. В тот самый вечер Олег должен был – по условиям контракта, джентльменского, разумеется, – с Алинкой расстаться. Важное обстоятельство – девушка ничего не должна была знать об их договоренности… Она и не знала. Уж понятия не имею, как ей там Олежка голову дурил, как объяснял. Не зря они тогда так шумно ссорились перед лифтом… Олег, видно, слово держал. Ну подумайте, зачем при этих условиях Абдулову требовалась смерть Лосского? Она ему не требовалась – как дважды два.
Костов остолбенел. Алину Сохову два ее возлюбленных запросто купили-продали! Как обыкновенные торгаши! А она мучается, рыдает, вспоминая Лосского, считает себя сволочью и предательницей по отношению к обоим. Пришла признаться в романе с Абдуловым, чтобы вызволить этого скота из СИЗО. Подумал он и о другом: анекдот, что те самые «отступные», которые Лосский получил от Абдулова, теперь по завещанию отойдут «яблоку раздора» – безутешной Алине…
– О какой сумме идет речь? Хотя бы порядок цифр… – Костову было интересно, во что оценили девичье очарование.
– Не признаюсь до гроба! – взвизгнул Ицкович. – И вообще, о деньгах – ни слова. Это моветон! Во что можно оценить тонкие пальчики, которые «будут класть на губы вишни»? Что деньги!.. Деньги получены за то, что сохранено изящество отношений. Посмотрите: трое пребывали в неловкой ситуации. Как из нее выйти? Любому из троих даже заговорить об этом неудобно, стыдно, все маются. Тут появляюсь я и тактично, нежно касаюсь больного места, предлагаю технологичное решение – и вот результат! Благодаря мне все разрешается красиво, цивилизованно, каждый сберег лицо, и романтическая нота по-прежнему звучит… (Костов усмехнулся – ну и иезуит этот торговец «изяществом отношений»!) Вы все-таки учитывайте, что я вам это сообщаю, как говорят иннуиты, «меж четырех глаз» – просто чтобы вы понимали, что к чему. Надеюсь, вы джентльмен – у вас случайно нет под мышкой микрофончика? Специально для микрофончика заявляю: все мои рассказы про бабки за Алину – это шутка! Не было ни отступных, ни комиссионных – тем более что я с них никаких налогов не заплатил…
– А желания девушки – с кем она хочет остаться – не в счет? Ее не спросили?
– Ну вот, вы теперь считаете нас какими-то монстрами… А девушке только лучше, ее избавили от тяжкого бремени выбора! Она, бедная, никак не могла решить – Абдулов или Лосский? Лосский или Абдулов? Измучилась вся, с лица спала, сама на себя в последнее время была не похожа. Они же, девицы, сами не знают, чего хотят! Путаются, мечутся, головка у них задурена. Один – молодой, красивый и небогатый. Другой – немолодой, когда-то красивый, зато богатый и телезвезда. Тут кто угодно растеряется при выборе. Ужас, как я за Алинку переживал! Я бы на ее месте никогда не смог выбрать… Вот вы кого бы выбрали? Не знаете – то-то. Пари держу, Алинка мечтала, чтобы как-нибудь все разрешилось само собой, без ее воли. Она ведь девушка порядочная, ей эта ситуация – жить сразу с двумя мужиками – тоже в тягость. А что, плохо ей, что ли, с Абдуловым будет? Он бабки за нее выложил – теперь больше ценить станет! За свои-то, за кровные! Мы же о ней думали, исключительно о ее интересах пеклись…