Текст книги "Как загасить звезду"

Автор книги: Ольга Играева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Есть за что зацепиться? – спросил Костов. – Ребятам из УБЭПа что говорить?

– Зацепиться не за что, – призналась Надежда. – Надо что-нибудь соврать. Но у меня такое чувство… – здесь что-то есть. Почему он так скоропалительно умотал в отпуск?

– А что, если он давно собирался?

– Нет, даже не переубеждайте меня. Скоропалительно. В общем, жду.

Дело уладилось довольно быстро – Надежде просто повезло, что и знакомые ребята из УБЭПа оказались на месте и что их начальник не стал чиниться, а, сразу врубившись в ситуацию, связался с «продуктом Беспанова», а тот – тоже везенье! – пребывал не где-нибудь в Швейцарии, а совершенно случайно зашел в собственную контору.

– В общем, – отчитывался Костов Надежде, – на Беспанова у них ничего нет – так, были с ним кое-какие мелкие недоразумения, которые улажены к обоюдному удовольствию. Он с УБЭПом поддерживает хорошие отношения. Он тебя примет прямо сейчас. Только учти – я у УБЭПа теперь в должниках хожу. Если всю эту кутерьму ты затеяла напрасно, не знаю, что я с тобой сделаю.

– Не напрасно, шеф! Спасибо! – по обыкновению заорала в трубку Надежда.

Охранник, предупрежденный телефонным звонком секретарши Беспанова, уже подходил к ней, чтобы сообщить: глава фирмы ждет ее у себя в кабинете.

Беспанов оказался заматерелым – лет сорока пяти – мужчиной с хорошими манерами. Несмотря на дорогую и изящную, от лучших европейских портных, одежду и эти самые похвальные манеры, на лице его лежала несмываемая печать русскоязычности. В самом что ни на есть Париже, глядя на такого, безошибочно определишь: наш! И дело не в носе картошкой или переваливающейся походке а-ля медведь. Взгляд, неисправимый взгляд, который ничем не вытравишь и никак не прикроешь. Взгляд никуда не денешь. Что-то там глубоко в этом взгляде – пренебрежение, презрение, снисходительность, безразличие и непременное стремление просечь твою «цену»… Он, пожалуй, не был в восторге от того, что менты прислали к нему для разговора о деле бабу. Несерьезно это – читалось в его глазах. Пусть не надеются, что он будет ради них напрягаться.

Да, нельзя сказать, что Беспанов был очень рад видеть Надежду, но что ей сразу понравилось – не старался изобразить любезность, предупредительность и не излучал всемерную готовность к сотрудничеству. Был он сдержан, немногословен и, когда зависала пауза, темы для разговоров не искал.

– Меня интересует ваш сотрудник, некто Штырев, – начала Надежда, расположившись напротив Беспанова в кресле.

Тот помолчал.

– Ну, расскажите поподробнее, о чем речь, – отозвался он наконец. – Я же не могу знать наперечет всех своих сотрудников со всеми их проблемами.

– В чем дело – рассказ долгий, не хочу занимать ваше время, – уклонилась Надежда. – И, честно говоря, трудно объяснить, почему он нам понадобился. Если в двух словах, он некоторым образом связан с жертвой убийства, над раскрытием которого мы сейчас бьемся.

– «Связан». Только и всего? – меланхолически хмыкнул Беспанов.

– Пока да. Я понимаю, что вы не можете знать всех, кто у вас работает. Но от вас требуется (на это слово Беспанов поморщился) позвонить в отдел по работе с персоналом и дать указание оказывать мне всяческое содействие. Возможно, я еще захочу поговорить с начальником безопасности вашей конторы…

– Это можно, – кивнул «продукт».

– Вы не поддерживаете контактов с сотрудниками, когда они в отпуске? Ну, например, вдруг обнаружится производственная необходимость вызвать их на работу? – поинтересовалась Надежда.

– Обычно у нас это не практикуется. Люди должны отдыхать – это одно из наших корпоративных правил, – Беспанов опять ответил неопределенно.

В отделе по работе с персоналом Надежду встретила немолодая дама – воплощение классической мегеры. Такими бывают завучи в школах, сестры-хозяйки в больницах и кадровички. В темном закрытом костюме без единой оживляющей детали, с короткой неженственной стрижкой и колючей улыбкой, скрывающей тяжкое бремя профессионального всезнания (кто с кем спит, кто на кого капает и пишет доносы и что на самом деле имеет в виду начальство, когда просит, к примеру, активнее «продвигать молодежь»). Туфли-лодочки, очки на носу и четкая отрывистая речь, неприятный тембр.

– Я вам все подготовила, – провозгласила мегера и указала на стол с лежащим на нем досье.

Пока Надежда читала, мегера сидела в двух шагах и терпеливо ждала. Ясно, она получила указание не оставлять Надежду одну.

Фотография. Да, это он, господин Штырев, который часто пользовался услугами Алены Соловей, а как только его спросили об убитой, срочно удалился в отпуск… Год рождения 1970-й, Рязань, автомобильный техникум, армия (внутренние войска), контрактник в первую чеченскую, охранник в банке, переход в «Продукт Беспанова»… Ба! Да господин Штырев числится ни много ни мало личным советником Беспанова по безопасности! Вот это поворот! А ведь тот беседовал с ней так, будто не мог припомнить, о ком идет речь. Впрочем, Надежда старательно припомнила все немногочисленные реплики «продукта» – вменить ему нечего. Он, надо отдать ему должное, ни разу не сказал, что не знает Штырева. Все утверждения Беспанова носили самый общий характер типа «Я не могу знать всех сотрудников своей фирмы…». Это бесспорно. И что же со всем этим делать? Надежда склонилась над документами, размышляя, к чему она в конце концов пришла со своими инициативами.

Внезапно ее осенило – во всяком случае, ей показалось, что осенило.

– Знаете, – обратилась она к мегере, сверлившей ей взглядом спину, – принесите мне, пожалуйста, досье других отпускников – тех, кто ушел в отпуск приблизительно в то же время, что и Штырев. Меня интересуют только молодые мужчины до сорока лет.

– Но Алексей Ленгвардович не давал мне указаний… – начала было мегера.

– Беспанов, – прервала ее Надежда, намеренно называя «продукта» свойски, по фамилии (мол, мы с Беспановым на дружеской ноге, может быть, даже вместе учились в школе), выразительно взглянув на мегеру, – обещал, что мне будут оказывать всяческое содействие…

– Сейчас принесу, – поколебавшись мгновение, поджала губы кадровичка.

Ушедших в эту пору в отпуск в фирме Беспанова оказалось немало. Надежда перебирала бумаги, толком сама не зная, что ищет. Бухгалтер, электрик, охранник, сбытовик, менеджер… Лица все как один противные и уродливые – то ли потому, что на официальных фото все лица выглядят старее и уродливее, чем они есть на самом деле, то ли в Надежде уже говорила досада на все на свете – на дуру себя и свои дурацкие идеи, на мегеру, на Беспанова и Штырева… Все какие-то лысые, лопоухие, узколобые, отекшие, с мешками под глазами, с набрякшими носогубными складками. «Пьющие!» – злобно думала Надежда.

Мегеру срочно позвали к телефону, и оперша осталась наедине с документами – среди стеллажей, папок, гроссбухов, картотек и компьютеров. Надежда враждебно поозиралась и снова обратилась к досье. «Что я Костову скажу? – вертелось у нее в голове. – Нет, не спеши, посмотри еще раз… Что-то ты должна найти».

В комнату, где маялась Надежда, вплыла новая особа. Молодая солидная женщина удивительной наружности – с красивым ярким лицом, в то же время очень заурядным из-за написанных на нем тупости и чванства. Удивительно распространенный в России типаж. Роскошные волосы на голове у женщины были уложены в башню, на шее висела толстая золотая цепь, ослепительная на фоне черного модного платья, скрывающего недостатки фигуры.

– Вы к кому? – высокомерно обратилась она к Надежде, при этом во рту у нее тоже блеснуло золото.

– Мне… эта-а-а… – замямлила Надежда, соображая, как можно было бы эту дуру использовать. – Мне сказали, вы единственная можете мне помочь. Видите ли, Алексей Ленгвардович (пауза и выразительный взгляд) рекомендовал мне вас… Я… сотрудник агентства по подбору кадров. Мы ищем одну редкую специальность и готовы перекупить ее у вашей фирмы задорого… И в то же время заказчик поставил нам очень жесткие требования. Это должна быть пара сотрудников – мужчины, молодые, желательно приятели, один – высокий блондин… Уж извините, вам, должно быть, причуды заказчиков внове, а мы каждый день с такими придур… ненормальными дело имеем. Второй – наоборот, невысокий шатен, не страшно, если с усами…

Надеждину ахинею, в которой концы с концами не сходились, золотозубая красотка выслушала, надув щеки и с большим достоинством. Пока Надежда продолжала бубнить: «Только вы с вашим знанием людей, без вас никак, уж помогите, я в долгу не останусь…» – она стояла якобы задумчиво, теребя золото у себя на груди.

– Ну, если Алексей Ленгвардович меня лично рекомендовал… Вам нужны Штырев с Семирягой, – авторитетно заявила она и даже больше не стала ничего объяснять.

– Семиряга, Семиряга… – засуетилась Надежда, перебирая бумаги на столе. – Где-то я это имя уже встречала… Как вы – навскидку и в самое яблочко! Неудивительно, что Алексей Ленгвардович (пауза и выразительный взгляд) так лестно о вас отзывался. У меня, говорит, в отделе по работе с персоналом только… (тут Надежда сообразила, что понятия не имеет, как зовут незнакомку). В общем, только вы здесь что-то сечете…

– Да вот Семиряга на фотографии. – Женщина самодовольно улыбнулась и ткнула пальцем в одно из досье. – В отделе безопасности работает у нас – его Штырев с собой притащил. Дружки неразлейвода. Не удивлюсь, если Алексей Ленгвардович собрался наконец от них избавиться. Вам перепродать – самый лучший выход! Такие бандиты оба…

– Вы серьезно? – якобы встревожилась «представительница агентства».

– Да что вы! Это же шутка! – сердечно улыбнулась золотозубая, опомнившись и исправляя свой промах. – Отличные ребята, жаль будет с ними расстаться. Прекрасные работники. А бандитами я их назвала потому, что работу свою знают – охранники. Прямо звери! Ротвейлеры! Семиряга на фото такой тихий, смирный, лох лохом. А вы знаете, что он до последнего времени с расцарапанной рожей… то есть, я хочу сказать, с расцарапанными щеками ходил? Досталось ему… На разборке. Вы же знаете современный бизнес (Надежда сочувственно покивала), очень опасное дело… Вы сказали, вам редкая специальность требуется? Но они специалисты по безопасности.

– Ерунда! – отмахнулась Надежда и наклонилась к золотозубой кадровичке, доверительно понизив голос: – Натаскаем их в два счета. Проинструктируем, что врать в том случае, если наниматель их расспрашивать начнет. Думаете, нам интересно носом землю рыть ради причуд клиента? (Обе женщины захихикали, понимающе переглядываясь.)

– Марина!.. – раздалось у них за спинами громкое возмущенное шипение. Собеседницы дружно оглянулись – из-за стеллажа выползала мегера.

– А в чем дело? – надменно пожала плечами золотозубая Марина. – Я помогаю посетительнице по просьбе Алексея Ленгвардовича.

– Ма-ри-на!.. – зашипела мегера еще громче и многозначительнее, делая подчиненной знаки глазами.

– Что-то я у вас засиделась. – Надежда поднялась, сочтя момент подходящим, чтобы распрощаться со всей компанией. – Мне пора. Было очень приятно с вами познакомиться.

– Беспанов? – изумился Костов, выслушав вдохновенный рассказ Надежды. – Ничего не понимаю. Какая связь между Лосским и Беспановым?

Надежда вернулась от «продукта» очень довольная собственным уловом и, перепрыгнув порог кабинета Костова, с ходу заорала:

– Шеф! Все понятно! Это, ей-богу, обалдеть! Я нашла этих двоих. Один высокий блондин, другой – невысокий шатен, еще недавно ходивший с царапинами на фейсе. И оба в отпуске. Штырев и Семиряга! Ха! Штырев – советник Беспанова по безопасности, а Семиряга – его дружок неразлейвода. Это они выкинули Лосского с балкона – правда, непонятно зачем…

– Стоп, стоп, – притормозил ее Костов. – А что, собственно говоря, у нас с тобой есть против Штырева и Семиряги, что ты позволяешь себе делать такие умозаключения? В чем ты их подозреваешь? Насколько я понимаю, на Штырева ты вышла потому, что… Извини, но ты вышла на него как на клиента покойной Соловей. Все! Как ты ухитрилась протянуть отсюда ниточку к Лосскому и к балкону?

– Да, – озадаченно замолкла Надежда. – Но описания…

– Да-да, – иронически закивал головой Костов. – Один блондин с одним шатеном стояли на балконе.

– Ну, царапины… – неуверенно добавила Надежда.

– Надежда, вспомни, у скольких мужиков мы в ходе расследования убийства Лосского нашли царапины на физиономиях? У Абдулова, у этого «абитуриента». И сколько раз это оказалось пустышкой? Ровно столько же. Теперь царапины у шатена Семиряги! Да такое впечатление, что в Москве ни один порядочный мужик без царапины на морде и на улицу не покажется. Кстати, а ты их видела, эти царапины на Семиряге? В общем, не спеши… Кое на что ты напала, не спорю. Но если мы хотим добыть улики, придется идти по порядку шаг за шагом. Первый вопрос – Штырев и покойная Алена Соловей. Нам известно только то, что в последние дни перед смертью Соловей они часто созванивались. Надо подробно расспросить Штырева, о чем именно шла речь и не знаком ли он с Яшкиным.

– А для этого, – подхватила Надежда, – требуется как минимум объявить этого Штырева во всероссийский розыск. Шеф, неужели вы не понимаете, что он скрылся именно от нас? И по доброй воле не объявится?

– То, что, по-видимому, он действительно скрылся, это нехорошо, – задумчиво проговорил Костов. – Но это не равнозначно признанию вины. Он мог просто испугаться…

– Какой пугливый охранник-контрактник-советник! Зверь! Ротвейлер! Зачем ему было скрываться? Чего ему было трухать, если он ни при чем? Если он просто был ее клиентом? Он слинял на следующий же день после того, как я пришла к нему с расспросами о покойнице Соловей… Воспоминания о любимой проститутке жгут сердце! Какая чувствительность! Бедняга испугался, – пришел черед Надежды блистать сарказмом.

– Ладно, ладно, – примиряюще сказал Костов. – Разумеется, проверь этих двоих по картотеке, не засвечивались ли они где-нибудь по нашей части. Но боюсь, что они чисты. Не похожи они на профессионалов, никак не похожи… Есть еще один ход. Если Штырев и Семиряга – те самые «двое», то давай вспомни, кто мог их видеть рядом с Лосским. Во-первых, Алина Сохова при выходе из лифта. Консьержка… сомнительно – она в тот вечер лыка не вязала. Еще их видел на балконе ругающимися с Лосским «абитуриент» Сергей Эдвинович, правда, видел практически со спины. Негусто. Но Алине Соховой мы можем предъявить для опознания их фотографии, и, если она их признает, – это повод обратиться к прокурору. Пока что хиленько… Знаешь, покажу-ка я их фото на всякий случай еще и нашей крошке Диане. Есть у меня и еще кое-какие мысли…

– Какие? – целеустремленно поинтересовалась Надежда.

– Так, – неопределенно отреагировал начальник. – Потом расскажу. Если финт удастся.

А сам в это время подумал: «Какая же все-таки связь между Беспановым и Лосским? Видно, без помощи Ирины мне опять не обойтись».

Вечером, отпустив Надежду домой готовить ужин ее любимому Андантинову, Костов набрал номер Ирины.

– Я тебя приветствую, – скороговоркой произнес он, не давая себя прервать, когда на том конце провода отозвалась Ирина, – и предупреждаю в лучших традициях русского фольклора, что повинную голову меч не сечет. Так в России принято издревле.

– Я немного в курсе здешних обычаев, – ответствовала добрая Ирина. – Давно здесь живу, практически с рождения. Неужели совесть пробудилась?

– Да! – поспешно подтвердил Костов, стараясь, чтобы это звучало как можно убедительнее. – Я был не прав. Я проявил себя как неискоренимый эгоист, к тому же не очень чистый на руку. Но искоренять меня все-таки не надо. Я осознал… Я просек… Я столько перечувствовал и перестрадал. Ой, слушай, давно хотел тебя спросить: а президент где, в Москве?

– Нет, – ответила несколько озадаченно Ирина. – Он в Сочи отдыхает. Впрочем, ты же знаешь, это не отпуск, а одно название – туда к нему один за другим министры ездят на доклад и главы иностранных государств. На эти переезды они, наверное, уже всю бюджетную статью, отпущенную на правительство, израсходовали. Ха-ха! Их можно понять… Очередная сессия нижней палаты того гляди откроется, кабинету надо выработать политику перед новым политическим сезоном. Там, ты представляешь, коммунисты затеяли очередной референдум – хотят спросить народ, стоит ли проводить реформу электроэнергетики с выделением магистральных сетей в унитарное государственное предприятие? А Бреус, ты же знаешь, все поставил на эту реформу, так он теперь через свою партию в Кремле и парламенте должен непременно этот референдум сорвать. Народ ни хрена не смыслит в магистральных сетях и вдруг сдуру возьмет и проголосует против с подачи коммунистов? Главное, эта реформа, она латентно уже давно идет, несмотря на возмущение левых… А «наш», видимо, еще колеблется, до конца не уверен в благотворности бреусовских идей о создании вертикально интегрированных компаний. И это дает оппозиции призрачный шанс, что все еще можно притормозить и повернуть вспять. «Нашему» известный советник-либерал в уши дует – мол, этот Бреус, он все под себя строит, под свои властные инстинкты, эта такая-сякая так называемая реформа… Администратор торговой системы…

Как и ожидал и даже рассчитывал Костов, Ирина, когда ей предоставили возможность говорить о политике, с душой отдалась любимому занятию. Он терпеливо слушал монолог близкой знакомой, не понимая ни слова из того, о чем она вещала. Из всех слов единственным знакомым и понятным было имя олигарха Бреуса, но что он там замутил с каким-то администратором (это еще кто?), Костов не смог бы понять даже под дулом пистолета. Но все это была сущая ерунда по сравнению с достигнутым им результатом – Ирина расслабилась, подобрела, и через какую-то пару минут с ней уже можно было бы заводить речь о том, что по-настоящему интересовало Костова.

– Постой, – внезапно остановилась Ирина. – Ты мне зубы не заговаривай. Ты тогда поступил как…

– Последний подлец, – с готовностью подхватил Костов. – Ты забыла сказать, а что обо всем этом думает премьер-министр? Насколько я понимаю, он не очень-то ладит с главой кремлевской администрации. (На этом пассаже Костов выжал из себя все, что вообще когда-либо знал о политике.)

– Неправильно понимаешь, – недовольно отозвалась Ирина, на несколько секунд замолчала, а потом продолжила: – Вот насколько я понимаю, тебе опять от меня что-то нужно, какая-то информация. Что же, я не против. Только учти, что такой дурой, как в прошлый раз, я уже не буду. Как ты сам понимаешь, теперь «деньги» вперед. Вечером встреча, ночью информация…

– А утром встреча, днем информация? – поинтересовался Костов.

– Так тоже можно. – Ирина не спорила. – Только утром получается не так романтично. Тебе на работу, мне на работу… Оба спешим, нервничаем, смотрим на часы за спиной друг друга. Так нужна информация или нет?

– Нужна, – твердо сказал Костов.

– Значит, сегодня вечером, – скомандовала Ирина. – У меня. С тебя – букет роз, шампанское «брют» и нектарины. С меня – роскошный ужин. У-у-у-х! Давно я роскошных ужинов для тебя не готовила…

Положив трубку после разговора с деловой Ириной, Костов расслабленно откинулся на спинку кресла. «Делать нечего, – подумал он, сладко распрямляя плечи и потягиваясь. – Придется принести эту жертву. В интересах расследования».

На подходе к палате, в которой лежала Алина, Костов расслышал звуки яростной перепалки, доносившиеся из-за закрытой двери. Голоса идентифицировать было нетрудно. Один – мужской – принадлежал Абдулову, второй – женский – Алине. Как любая пара, увлеченная своими переживаниями, они обменивались воплями, позабыв о том, что каждое их слово звонко разносится по коридору и доступно любому, кому вздумалось бы пройти по этажу.

– Ты мне врал! Врал! – твердила Алина. – И хотя я тут ни при чем, я каждый раз со стыда сгорала, когда мне звонили – а таких доброхотов было немало, поверь мне, – и скорбно сообщали, что видели ночью «порнушку» с твоим участием. «Это фальшивка, нет сомнений, – утешали они меня с затаенным злорадством, – не переживай, три к носу». А были идиоты с моего журналистского курса, которые делились со мной новостью с гоготом и кайфом, хотели меня, бедную, развлечь рассказом о похождениях моего телевизионного босса. Думали, я лежу тут больная, тоскую, и мне не хватает веселухи. Не все в курсе наших отношений… У меня при каждом звонке желудок прыгал куда-то вниз, начинало мутить. Я вынуждена была выслушивать эту постыдную историю снова и снова и не подавать виду, что меня тошнит – от твоего вероломства, от этой грязи, от тебя… От тебя! Ты мне врал: говорил, что сделал с Соловей серию эротических фотографий, а на самом деле это были не фотографии, а видеофильм, и участвовала в нем не только Соловей, а… Боже мой, невыносимо! Там участвовала еще и какая-то уличная потаскуха! Неужели ты не понимаешь, что наделал? У меня было такое чувство, что меня лишили всего, лишили последнего… Ты меня добил! В спине у меня нож, а вокруг пустота и ни одного человеческого лица.

– Алина! Не стоит все так драматизировать. Это было давно, я был молодой и глупый. Ролик этот прокрутили всего один раз и ночью…

– Почему? Почему ты не предупредил меня? Это было как… удар по моим беззащитным мозгам. А больше всего – стыд. Столько стыда я не хлебала еще никогда…

Костов притормозил перед дверью, не решаясь войти – неприлично вмешиваться в чужое объяснение. Но стоять и подслушивать под дверью тоже было неприлично. И потом, следовало бы предупредить парочку, что они делают свою перепалку достоянием общественности. Костову уже рассказали про тот злосчастный видеоролик, о котором толковали Алина и Абдулов. Первой весть донесла, естественно, Надежда, чей любимый супруг инвалид Андантинов имел обыкновение ложиться поздно и в два часа ночи еще, как правило, бодрствовал. Рассказа Надежды, передавшего в красках детали видеофильма с Абдуловым, было Костову достаточно. По-человечески сюжет его не заинтересовал и не возбудил его любопытства – он очень устал от этого дела. Не от расследования, которое как раз сейчас, он чувствовал, начинало складываться и выходить на финишную прямую, а от этих странных людей с их вычурными взаимоотношениями. Один продает свою возлюбленную начальнику, вторая – успешная тележурналистка – находит свое жизненное призвание в проституции, третий – звезда экрана – снимает на пленку «групповуху» с собственным участием, четвертая – двадцатилетняя романтическая натура, дева трепетная, непорочная – спит сразу с двумя мужиками-приятелями…

Поразмыслив, Костов пришел к выводу, что в профессиональном смысле порнушный ролик с Абдуловым для него интереса не представляет. Он не играет никакой роли в этом деле, в котором фигурируют три убийства и два покушения. Кто-то сводит с Абдуловым личные счеты, это их дела, пусть сами разбираются. Костова гораздо больше интриговало другое.

– Детка! Хватит истерить! – Абдулов уже начал терять терпение. – Не такая ты невинность, чтобы падать в обморок от подобных глупостей. Ну, подумаешь, большое дело… Мы дурачились, расслаблялись. В конце концов это мое личное дело. Кому мы нанесли вред?

– Ты серьезно? – ахнула Алина. – Никому? НИКОМУ? А твоя жена? Я понимаю, ты был молодой и глупый, но ведь уже женатый, не правда ли? А твой сын? А твои доверчивые зрители, которым ты читаешь мораль о том, что нравственно, а что безнравственно в политике? А я?

– Знаешь, рыбка… А тебе не приходит в голову, что ремесло проповедницы – не про тебя? Тебе же хватало нервов и, пардон, нравственного чувства, чтобы спать одновременно и со мной, и с Олегом. Не надо делать вид, что ты так шокирована.

– Что-о-о? – вырвался у девушки изумленный вопль. – Да как ты смеешь? Ты!.. Ты задурил мне голову, ты осаждал меня день и ночь… Ты опутал меня своими домогательствами, как паук… Я все равно бы тебя оставила. Я любила Олега! Только его! И он меня любил! Если бы он узнал про нас с тобой, он от тебя мокрое место оставил бы!

– Да? – поинтересовался Абдулов, уже не слишком соображая, что пора остановиться. – А ты знаешь, что твой Олег, который от меня, как ты говоришь, оставил бы мокрое место, тебя продал? Мне продал. Незадолго до своей смерти. Я ему утром деньги передал – в тот день, когда его день рождения праздновали. Потому-то он и ссору с тобой затеял – выполнял свои обязательства… Что скажешь?

– Ты лжешь! – закричала Алина так, что у стоявшего под дверью Костова заложило уши. – Лжешь! Ты все выдумал! Такого не может быть! Такого не бывает!

Из-за двери донеслись судорожные всхлипы и рыдания, и Костов счел за благо прервать эту сцену, пока здесь не появился встревоженный медицинский персонал и не выгнал их с Абдуловым взашей. Ему было жаль Алину – еще глупенькая совсем. А этот кабанчик Абдулов не пожалел ее… А ведь в этой истории девчонка ничем не виновата перед телезвездой – ни на вот столечко, ни капельки. А вот он – сука он, вот кто! Права была бесхитростная Надежда, сказав как-то: «Он не мужик, он говнюк». Тогда это была ее гениальная догадка… А сегодня – уже факт. Скоро, очень скоро этот факт станет для всех очевиден.

– Уйдите отсюда быстрее, – войдя в палату, обратился Костов к Абдулову. – Дайте даме успокоиться.

Абдулов воззрился на Костова недовольно и надменно («Бог мой, – рассмеялся про себя Костов. – Он видит во мне соперника!») и не собирался следовать его настойчивому совету.

– Это не ваше дело, – процедил он сквозь зубы.

– Уйди, Аркадий! Уйди! – затряслась Алина. – Уйди…

Оставшись наедине с плачущей Алиной, Костов пришел в некоторое замешательство. Та всхлипывала, сморкалась в платок, размазывала слезы по щекам. Костов подошел к тумбочке и, наполнив стакан водой, протянул его девушке. Она, подняв глаза на Костова, взяла стакан, но не стала пить, а просто крепко сжала его в руках, и потом, пока они разговаривали, все время проворачивала в ладонях.

– Я дурочка, всем понятно. Все будут меня презирать. Но ведь я не виновата, что я дурочка, правда? – трогательно обратилась наконец она к Костову, голос ее дрожал – вот-вот опять расквасится. – Я не знала. Ничего не знала… Что же теперь делать? Стыдно! Как стыдно! Мне казалось…

– Вы не дурочка, – попытался успокоить ее Костов. – Просто вы молоды, неопытны, и вам кажется, что все, что вы переживаете, никто до вас не переживал. У вас все будет хорошо, Алина.

– Вы думаете? – В голосе девушки прорвался нервный смешок.

Костов колебался – стоит ли сейчас заводить речь о деле, все-таки девушка во взвинченном состоянии. По размышлении он пришел к выводу, что именно сейчас стоит – разговор будет иметь психотерапевтический эффект, отвлечет ее от всех этих мерзостей, связанных с Абдуловым. А кроме того, железо надо ковать, пока горячо, и времени у него, у Костова, в обрез.

– Алина, вам что-нибудь говорит фамилия Беспанов?

– Беспанов? Что-то знакомое. По-моему, это бизнесмен, Аркадий с ним однажды делал то ли интервью, то ли сюжет о нем готовил… Давно, полгода назад.

– У него какие-то общие дела с Абдуловым?

– Не знаю, – вздохнула Алина. – Олег намекал мне как-то под большим секретом, что у них какие-то не слишком законные финансовые отношения, но я не хотела слушать, входить в эти дела. Кроме того, когда я была с Олегом, меня интересовал только он… Правда или нет про Абдулова, никто не знает. «Останкино» всегда слухами полнится.

– Ну хорошо. – Костов достал из кармана куртки несколько фотографий. – Посмотрите на эти фотографии. Вы никого не узнаете из этих молодых людей?

Алина поставила стакан с водой на столик и взяла пачку в руки, перебрала фотографии одну за другой, потом перебрала еще раз и наконец, выбрав два снимка, показала их Костову.

– Мне кажется, с этими двумя я столкнулась внизу у лифта, когда убежала с дня рождения Олега. Это они говорили про шестнадцатый этаж и – помните? – про «желтое» или «желтую»… Не сомневайтесь, это они. Память у меня хорошая, иногда мне кажется, что даже слишком хорошая. Столько всякой ерунды зачем-то запоминаю – досадно бывает.

– На этот раз вы запомнили не ерунду, – заверил ее Костов.

– Эти двое убили Олега? Зачем? За что? Кто они вообще? – спросила Алина и, не успев получить ответ, устало махнула рукой. – Какая, впрочем, разница! Ничего нет… Не осталось. И не будет.

– О чем вы говорите? Вы молоды, красивы, все у ваших ног… – начал Костов.

Но Алина его уже не слышала – сидела на кровати, на коленях – рассыпавшиеся фотографии, взгляд устремлен в пространство, а на лице мука. «В спине у меня нож, а вокруг ни одного человеческого лица», – вспомнил он недавно прозвучавшее шокирующее признание девушки. Его охватила ярость к Абдулову – такая ярость, что морду бы его надутую набил всласть, если б знал, что ничего ему за это не будет. Чтобы полгода на телеэкране не смог появиться. Теперь Костов не сомневался – все из-за него, все эти тридцать три несчастья, смерть Лосского и Дуси Телянкиной и пробитый бок Алины. И в конечном счете, и ее нынешнее сотрясение мозга. Так нет, этому гнусу показалось мало, он еще и правду свою подлую, которую этой нежной глупышке никогда знать не надо, выложил. Добил. Торгаш…

– Хотите, я позвоню Марфе, чтобы она приехала? – спросил он после паузы.

Они подкатили на попутке. Найти нужный им дом на этой забитой одинаковыми многоподъездными коробками окраине оказалось непросто. К тому же нумерация домов не поддавалась никакому осмыслению – дом 4а они обнаружили без труда, а вот нужный им 4 г, который, как казалось, должен был бы располагаться тут же, никак не отыскивался. Прохожие, к которым они время от времени обращались за помощью, либо не могли направить их по правильному пути по причине незнания местности, либо на полном серьезе уверяли, что такого дома не существует. Пришлось действовать методом проб и ошибок, то есть слоняться по округе, вглядываться в вывески, забредать в парадные и напрягать бдительных старушек, с утра не покидающих позиций на лавочках у подъездов.

– Андантинов вчера мне жакет дошил, – рассказывала Надежда. – Обратили внимание, Антон Сергеич?

Костов вгляделся в напарницу – та для лучшего обзору взяла замшевый жакет, в который была облачена, за полы и развела их в стороны – мол, полюбуйтесь! Жакет и в самом деле был шикарный. Супруг Надежды капитан Андантинов, уйдя на инвалидность, зарабатывал на жизнь и на булавки жене не только писанием дипломов и диссертаций для своих коллег-ментов, оставшихся в строю. Он обнаружил в себе потрясающие портняжные способности. Иногда он брал заказы, но делал это нечасто – больше всего ему нравилось обшивать молодую жену. Время от времени Надежда появлялась в управлении в сногсшибательных обновах, которые, если честно, шарму ей не добавляли. Вот сейчас к изящному в талию замшевому жакету она надела короткую юбку-клеш неподходящего цвета и огромные белые кроссовки, напоминающие комья пены в ванне.