Текст книги "Как загасить звезду"

Автор книги: Ольга Играева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Вторая версия: происки конкурентов. Как мне рассказали, некоторое время назад с Абдуловым работал некий Гогуа, который в конце концов порвал с ним и увел часть команды на другой канал. Там у него начались трудности, и сегодня, чтобы поправить свое положение, он старается выведать идею нового проекта Абдулова, который тот держит в большом секрете.

– И каким же образом, убив Лосского, они могли прознать детали этого сногсшибательного проекта? Легче уж кого-нибудь из команды Абдулова подкупить. Или еще проще – подкупить уборщицу или слесаря, чтобы помогли снять отпечаток ключа от сейфа Абдулова. Убийство – какое-то неадекватное средство, не ведет к цели, – покачал с сомнением головой Костов.

– Ну, не знаю, – расстроилась Надежда.

– А как конкуренты могли сбросить Лосского с балкона?

– Это как раз просто. В принципе, это мог быть кто-то из гостей – так сказать, тайный шпион Гогуа. Но я установила, что после Соховой и Абдулова, которые расстались с Лосским, когда тот был еще живой – если мы им верим, – так вот после них из квартиры никто не выходил. Значит, убийца или убийцы могли подняться на лифте, увидеть Лосского одного на балкончике у черного хода – и… А потом так же на лифте спуститься. И никто их не видел.

– Консьержку надо расспросить поподробнее, – пробурчал себе под нос Костов.

– Третья версия.

– Сколько их у тебя еще? – вздохнул Костов.

– Еще две. Третья версия: Абдулов утверждает, что в смерти Олега Лосского были заинтересованы российские спецслужбы. Дескать, их программа «Вызов времени» разоблачала злоупотребления властей, вскрывала факты коррупции, распродажи за бесценок госсобственности. И в назидание им всем, и в первую очередь Абдулову, спецслужбы сбросили Олега Лосского с шестнадцатого этажа. Говорит, это типичный способ расправы спецслужб с неугодными…

– Бред! – вырвалось у Костова. – Ты, Надежда, все-таки критичнее подходи к показаниям свидетелей. Кому нужен этот Лосский в ФСБ? Руки об него марать… Хорошенькая версия. Давай позвоним в ФСБ и спросим: а не вы, случайно, замочили исполнительного продюсера «Вызова времени»? Вы? Надо же! И как вам такая глупость пришла в голову? Дураку ясно, что по этой версии никто нам работать не разрешит. Так что давай ее сразу забудем.

– Может, заказное убийство?

– Может, – кивнул Костов. – В моей практике, правда, в первый раз встречается наемный убийца, который таким образом делает свою работу, да еще позволяет жертве себя исцарапать. Хлопотно, тяжело, неудобно… Болезненно, наконец. Гораздо легче просто выстрелить в затылок или всадить нож, тем более что Лосский – персона неохраняемая.

– Да, – поддакнула Надежда. – Получается, любовная версия пока самая реалистичная. Ничего у нас больше нет. К тому же, знаете, Антон Сергеич, на щеке у Абдулова есть царапины…

– Что? – вскинулся Костов. – И ты молчишь о самом главном? Подробности.

– Царапины. Три штуки. Совсем свежие. Были загримированы, – отрапортовала Надежда.

– Не спросила, откуда они у него?

– Нет, не хотела его спугнуть.

Костов откинулся в кресле, размышляя вслух:

– Царапины – это дело. Это уже что-то. Ты займись этими царапинами. Но пока мы Абдулова в оборот брать не будем – он телезвезда, понимаешь, слишком много ожидается пыли. Еще раз основательно поговори с экспертами. Не знаю… Ты, конечно, этим займись, но должен тебе признаться: нутром чую, что не то. Не то. Деньги. Какие-то деньги здесь замешаны. И в них все дело. Не могу объяснить, почему я так думаю. Только нутром чую: дело в деньгах.

Надежда почтительно взирала на Костова – только что рот не раскрыла от внимания. «Пусть учится уму-разуму. А то сразу – любовь!» – одобрительно подумал Костов.

Снизу позвонил дежурный и сообщил, что к Костову посетительница.

– Хорошенькая? – поинтересовался тот.

– Прелестная… – сказал дежурный, в его голосе отчетливо звучало отвращение. Забавно, Костов и не предполагал, что старший лейтенант знает и употребляет такие утонченные эпитеты.

Через несколько минут на пороге комнаты оперов появилась посетительница – женщина лет тридцати восьми с нервическим лицом, одетая неприглядно, но с желанием выглядеть богато. Какая-то золотом отдающая блузка, кожаная юбка, обтягивающая толстый зад, туфли на каблуке с «голдой», на голове всегда модный в России у определенной категории женщин начес, сзади украшенный бархатным черным бантом, правда, начес мелированный – дань времени. Она пошарила глазами по Костову и Надежде и выбрала Костова. Подошла к его столу и села на стул, почему-то тем не менее оглядываясь на Надежду.

– Мне хотелось бы, – начала она резким неприятным голосом, – поговорить с вами с глазу на глаз.

Обращалась она к Антону.

– А по какому вы вопросу? – решил прояснить ситуацию Костов.

– Я – сестра Олега Лосского, – ответила дама с достоинством, отчего ее тяжелая физиономия приняла выражение непроходимой тупости.

– В таком случае можете говорить. Девушка – не посторонняя, она оперуполномоченный отдела убийств, моя коллега. И занимается вместе со мной как раз случаем вашего брата, – размеренно сказал Костов – он не любил, когда ему ставили условия.

– Хорошо. Все равно, – заявила дама и несколько секунд собиралась то ли с мыслями, то с духом, не приступая к делу.

Наконец лицо ее исказилось, губы задрожали, брови заходили ходуном… Время от времени она как будто порывалась что-то произнести и даже открывала рот, но потом снова возвращалась к своим странным гримасам. Костов и Надежда переглянулись.

– Я не позволю! – внезапно плаксиво выкрикнула посетительница. – Это безобразие! Это несправедливо! Это черт знает что такое! Я это так не оставлю! А вам, вам надо присмотреться к этой!.. Это все неспроста! Кто она такая? Семья ее знать не знает. Поблядушка дешевая! Так его окрутить! Олег никогда не был таким лопухом, чтобы…

Дальше губы ее расползлись, из глаз засочились слезы, плечи приподнялись, и из груди вырвалось гулкое рыдание. Костов, опасаясь, как бы дама не выкинула чего-нибудь похуже, засуетился в поисках стакана и воды. Надежда стояла, не меняя позы, и жевала жвачку.

– Ы-ы-ы-ы! – раздавалось со стула. Дама, взяв в руки голову, трясла ею и раскачивалась из стороны в сторону. Костов пристроился рядом, держа стакан, и то наклонялся к даме, то пытался тронуть ее за плечо, но в последний момент отдергивал руку. На него посетительница производила пугающее впечатление.

– Он не мог, не мог сделать это в здравом рассудке! Он не мог про нас забыть!.. – внезапно вскочила со стула дама, ударив макушкой Костова под подбородок. Зубы опера громко клацнули. Не заметив, что стала причиной увечья, дама пала Костову на грудь и продолжала биться растрепанной головой о его галстук. Костов был уже на грани отчаяния.

– Зовут вас как? – хрипло, страшным голосом внезапно крикнула неподвижная Надежда, придя на выручку начальнику.

Старый врачебный прием сработал – женщина, подавившись рыданием, тем не менее показала, что пока еще ориентируется во времени и пространстве.

– Валентина, – всхлипнула дама, оторвавшись от груди Костова. – Валентина Чугарь.

Костов, массируя свой сдвинутый набок подбородок, с благодарностью посмотрел на напарницу.

– Фамилия мужа? – продолжила расспросы оперша.

– Нет, моя, – постепенно успокаиваясь, но еще время от времени судорожно хватая ртом воздух, ответила та. Снова опустилась на стул.

– А вы вообще уверены, что вы сестра Лосского? – усомнилась Надежда.

– Что такое? – приподняла голову Чугарь. – У нас отцы разные, мы молочные брат и сестра! Я в Виннице живу, только сегодня приехала, мне из отдела кадров позвонили! Бедный мой бра-а-атик!

Губы ее снова расползлись, а торс опять зашатался из стороны в сторону.

– Вы давно с ним виделись? – поспешно выкрикнула Надежда.

– Ну и что? – очнулась посетительница, мгновенно забыв про рыдания. – Ну и что с того? Мы все равно родные люди. Родная кровь – не водица. Бедная мамочка! Слава богу, не дожила до такого горя-а-а-а! Ну и пусть мы двадцать лет не виделись, но мы же знали друг о друге, любили друг друга. И племянники – мои сыновья – так любили дядю Олега, так любили…

– Сколько им?

– Старшему – двадцать, а младшенькому – восемнадцать… – Дама полезла в сумочку, вынула оттуда какие-то бумажки и стала совать Надежде. Бумажки оказались фотографиями, на которых были запечатлены «малютки» – два рыжих амбала с тупыми лицами. Оба, как успела посчитать Надежда, «дядю Олега» в глаза не видели.

– А эта стерва! – продолжила жительница Винницы. – Почему все ей? Кто она такая? Вы должны что-то сделать! Я пойду к адвокату!

– Теперь скажите наконец толком, что произошло? – сурово обратилась к даме Надежда.

Костов самоустранился. Предоставив женщинам выяснять отношения, сидел тише воды ниже травы и очень надеялся, что о нем не вспомнят.

– Олег, оказывается, оставил завещание. Чего ему вдруг взбрело в голову? Такой был молодой, какое-то вдруг завещание… И знаете, кому он все оставил? Этой овце Соховой! Она ему даже не невеста! И квартиру, и машину, и счет в банке – словом, все-все-все! Это ей так не пройдет! Я оспорю завещание, я это так не оставлю! И погиб он очень странно! И это завещание!

– Вообще, если есть завещание… – влез все-таки Костов, решивший, что не стоит давать даме самообольщаться, – то вам будет трудно отсудить долю. Тем более вы только молочные брат и сестра и отношений практически не поддерживали…

– Что же, я ему – никто, по-вашему? А эта Сохова – все? И сыночки мои должны из-за нее сиротинками остаться… Я вам точно говорю – эта Сохова, она… Сама его убила! Говорят, он с балкона упал? Так это она его сбросила! Как пить дать она! Пусть отдаст хотя бы часть! Я не рвачка! И не жлобка! Но сто тысяч! Пусть отдаст хотя бы квартиру и деньги со счета!

Выпроводили ее менты очень ловко – Надежда вызвалась проводить Валентину до дамской комнаты, а оттуда ненароком подвела к выходу и просила заходить еще.

Костов сидел в кабинете задумчивый.

– Ну что, новое обстоятельство в пользу любовной версии? – рвалась в бой Надежда.

Костов скривился:

– Сомнительно.

– Почему? – изумилась та. – С одной стороны, парочка убирает мешавшего бывшего любовника, который, возможно, чем-то им угрожал или чем-то их шантажировал. С другой – завладевает его состоянием.

– Ну, Абдулов – сам небедный человек… Очень небедный. Неужели он польстился на добро Лосского? Это значит себя не уважать. От денег, разумеется, даже он не откажется, но чтобы через убийство… Сохова – другой разговор, но по обывательским меркам и она очень прилично зарабатывает – все-таки одна из ведущих популярной телепрограммы. И потом, ей гораздо легче и приятнее было бы прибрать к рукам имущество Лосского, просто женив его на себе. Соединить приятное с полезным и греха на душу не брать. Это же так очевидно.

– А если она задумала женить на себе не Лосского, а как раз Абдулова? И потом, это очевидно вам, мне, а людям жадным и примитивным легче убить, чем голову ломать, что да как… Так вот Сохова и уговорила своего любовника все это провернуть, – выдвинула гипотезу Надежда.

– Тебя послушать, так эта Сохова – прямо демон в женском обличье. Вамп.

– Почему нет? – подняла брови Надежда.

Дмитренко заглянул в приемную Абдулова – его мымры-референтки на месте не было.

– Давай по-быстрому, – приоткрыл он дверь Мешалкину. – Не телись там. Помнишь, куда ставил?

– Помню, помню, – отмахнулся изящный блондинчик Мешалкин и нырнул в кабинет босса.

Операторы вдвоем на протяжении получаса втихаря дежурили у приемной Абдулова, прячась в комнате напротив, чтобы засечь момент, когда ни его, ни его мымры не будет. Там, напротив, гнездились длинноногие ассистентки из «Моря словес» – те, которые, растянув рты в заученных улыбках, появляются на крик ведущего: «Приз в студию!», а потом стоят, возвышаясь над головами присутствующих, с теми же каменными непоколебимыми улыбками, дожидаясь, пока ведущий и игроки перестанут нести ахинею и примут у них с подноса спонсорский утюг, или электрический массажер для пяток, или автоматическую зубную щетку.

Дмитренко, большой любитель женской красоты, водил с девицами почти бескорыстную дружбу. Они заглянули к ассистенткам якобы попить чайку, сидели, гоготали, время от времени поглядывая в узкий проем двери, наблюдая за перемещениями вокруг кабинета Абдулова. Как подозревал Дмитренко, ему этот поход в итоге дорого обойдется – расположившаяся напротив ассистентка Галя просто пожирала его глазами. Ноги ее, едва прикрытые в верхней части юбкой, казалось, не помещаются в коридорчике. Ноги все тянулись-тянулись, так что Дмитренко умаялся, тщетно пытаясь проследить их до места, где они кончаются. Вообще он предпочитал миниатюрных женщин, Галя напоминала ему колосса Родосского и внушала какой-то первобытный ужас. Он опасливо косился на ее колготки с лайкрой, придававшие ногам кукольный пластмассовый вид, и с тоской думал: «Мешалкину-то что! На него бабы не покусятся, ему все с рук сойдет… А я буду отдуваться… А такую кобылку вспотеешь весь, пока трахнешь. Даже приступать не хочется». Мешалкин же, поедая ассистентские конфеты из коробки и лишь хихикая на замечания девушек о том, что любить сладости – это не по-мужски, чувствовал себя прекрасно. Засахариться он явно не боялся.

Теперь Дмитренко остался стоять на стреме, а Мешалкин шуровал в кабинете Абдулова и что-то слишком долго не возвращался.

– Эй, долго ты там? – нервничал Дмитренко. – Шевелись! Мымра того гляди притрюхает!

– Сейчас, сейчас, – раздавался из-за двери глухой капризный голос Мешалкина. – Никак не найду… Помню, что точно сюда ставил. Здорово мы его закамуфлировали.

Из кабинета доносилось шуршание и звук падающих предметов. Дмитренко вздрогнул.

– Ты полегче! – крикнул он придушенным фальцетом в сторону двери. – Не хватало, чтобы Абдулов милицию пригласил, увидев, в каком состоянии его бумаги после твоих поисков…

– Готово. – Мешалкин появился на пороге, наматывая узкий проводок на ладонь и пряча что-то за пазухой.

В этот момент в приемную вступила мымра. Увидев операторов, она мгновенно насторожилась и прониклась неприязнью.

– Вы что? Зачем? К кому? – застреляла она глазами с Мешалкина на Дмитренко и обратно с Дмитренко на Мешалкина.

– А мы к Аркадию Николаевичу, – не растерялся Дмитренко. – По поводу… Вчера обормот Рулев в такси штатив забыл, углепластиковый. Какой штатив был! Штуку баксов стоил! Легкий, прочный, взлетал вверх на два метра, сквозь любую толпу можно было объект взять! Так мы насчет штатива – без него работать нельзя, новый нужен. И кассеты тоже – все сыплются, позор один, вчера отснятый материал смотрели, так по морде у депутата через весь экран полоса сверху донизу… А вообще, если честно, то насчет…

– «Стэдикамов», – недрогнувшим голосом подхватил Мешалкин, принимая эстафету у замявшегося Дмитренко, фантазия которого явно подходила к концу.

– Чего? – подозрительно переспросила абдуловская мымра.

– Ну, аппаратура такая специальная – она вся на операторе крепится. Новостные программы уже никто в мире без «стэдикама» не делает. Там такие навороты! Вот вчера мы за Генеральным прокурором бежали, чтобы спросить, что он думает по поводу его съемки с мальчиками в ночном клубе – той, что на прошлой неделе по РТР крутили в полночь. Марфа с микрофоном несется сломя голову впереди, мы с камерой сзади трясемся, Генеральный нам через плечо что-то врет. Мы потом пленку просмотрели – там все прыгает и скачет, от такого репортажа зрителя на раз укачает… А был бы «стэдикам», мы бы убегающего от прессы прокурора с его невнятными объяснениями сняли бы плавно и неотвратимо…

– Три «стэдикама», – включился тут и Дмитренко. – И минимум пять «эксэксэксов». Нужно.

– Чтобы вы и эти «стэдикамы» по пьяному делу в такси забыли? – засверлила их взглядом референтка, делая вид, что ее ничуть не испугали «эксэксэксы». – Аркадий Николаевич обедает. Опять он забыл свой кабинет закрыть…

– Ну, мы тогда пойдем заглянем попозже, – ретируясь задом под уничтожающим взором абдуловской референтки, светски сообщил Дмитренко. Мешалкина он тянул за руку, а тот, почему-то кланяясь мымре на каждом слове приятеля, еще и кивал ей при этом головой: «Попозже, попозже…»

– Пулей! – скомандовал Дмитренко, когда операторы просочились в коридор, и через секунду на подходах к абдуловскому кабинету уже никого не было.

Они вбежали в аппаратную и с ходу развили большую суету – с просмотром записи надо было успеть до перегона «Эй-Пи-Ти-Эн», который согласно графику, приклеенному тут же на стене, должен был состояться через полчаса. Дежурившего там инженера операторы начали отсылать за пивом.

– Пять «Бочкарева» бери, – инструктировал Дмитренко. – И – не обойдемся – надо еще поллитру. Только смотри бери аутентичную!

Взглянув в лицо инженеру, Дмитренко тяжело вздохнул:

– Темнота! Ну, не паленую, значит, – растолковал он.

– Как я там отличу, паленая, не паленая, – забурчал инженер, рассовывая операторские десятки по карманам.

– Ну ты даешь! До своих лет не научился паленую водку от непаленой отличать? – ахнул Дмитренко. – Непаленая – она уютная, к груди тепло прилегает, принимая форму твоего живота, к руке льнет. Видишь ее – душа запела… Значит, то, что надо.

– Что же я там, в магазине, все поллитры стану к груди прикладывать и ждать, когда запоет? – продолжал бурчать неромантичный инженер.

– Ой! – махнул на него рукой Дмитренко. – Самую дешевую не вздумай брать – вот и весь секрет! Самая дешевая непаленой не бывает! Ну, иди-иди. Не мешай работать!

Он нетерпеливо вытолкал инженера в коридор, а сам снова впрыгнул в аппаратную и начал пристраивать кассету в магнитофон. Мешалкин все возился с проводами, извлекая их из своих бесконечных карманов. В свое время Мешалкин, побывавший на съемках в Афганистане, вывез себе оттуда «жилетку моджахеда» – кожаную безрукавку со множеством карманов, карманчиков, клапанов и клапанчиков на липучках. На спине жилетки под тремя длинными вертикальными прорезями, сделанными для вентиляции, располагалась большая полость типа «кенгуру». «Для взрывчатки? – ломал голову Мешалкин. – Или для «стингера?»

– А-а-ап! – вдруг услышал Мешалкин, сосредоточившийся на извлечении микрофончика из своего внутреннего кармана, низкий утробный звук, исходивший от приятеля.

Он обернулся – Дмитренко сидел у монитора и, как парализованный, таращился на экран. Больше он не издавал ни звука, из приоткрытого рта, казалось, тянется безвольная струйка слюны. Наконец Дмитренко звучно сглотнул и, повернув голову к Мешалкину, бессловесно начал тыкать рукой в сторону монитора – мол, посмотри! Он нажал обратную перемотку.

– Что там? – удивился коллега и приблизился, по-прежнему путаясь руками в проводках из карманчика.

Но когда взглянул на экран, обомлел и он.

– Вот это да! – восхищенно прошептал Мешалкин.

– А? – промычал Дмитренко, обращаясь к другу. Дар слова к нему пока не вернулся.

– Класс! – подтвердил друг.

В течение нескольких минут оба не могли оторваться от экрана и, лишь время от времени переглядываясь, ухмылялись и снова впивались глазами в монитор. Иногда, сопереживая происходящему, они наклоняли головы, пытаясь взглянуть на экран снизу, сбоку или сверху, потом возвращали головы в исходное положение и сосредоточенно следили дальше. На их лицах застыли напряженные гримасы, как у людей, совершающих тяжелую работу.

Немота у Дмитренко постепенно прошла.

– Да ты с другого боку зайди, дурак, – взволнованно шептал он кому-то, глядя на экран.

– Чем это вы тут заняты?

Внезапно раздавшийся энергичный голос от дверей подействовал на забывшихся приятелей, как разряд тока. На пороге аппаратной стояла Марфа.

Дмитренко в спешке нажал какую-то кнопку на приборной доске, операторы вскочили, как подброшенные пружиной, и попытались закрыть монитор своими телами. Но командирша Марфа, просунув сложенные лодочкой ладошки между плеч приятелей, отодвинула их в стороны и увидела все.

– Порнушку смотрите… – громко констатировала она.

Кнопкой, которую впопыхах нажал Дмитренко, оказалась «пауза». На экране застыл выразительный стоп-кадр – мужчина, склонившись над лежащей в кресле девушкой, запустил руку по локоть прямо ей под бюстгальтер.

– Ну, вы даете, деятели, – съехидничала Марфа. – В разгар рабочего дня…

– Марфа, ну ты же нас знаешь, зачем нам смотреть порнушку, мы же не извращенцы, – начал было Дмитренко. – Что тебе такое в голову пришло? Нелепые подозрения – как будто мы вуайеристы какие! Рабочий материал… Просматриваем по долгу службы.

– Да уж, трудная у вас служба… – продолжила резвиться Марфа. – Для какого, интересно, проекта вы эту запись сделали? Что-то не припомню я у нас в сетке ничего подобного. Небось уж раз пятый по долгу службы кассету изучаете. А некоторые моменты по десятому разу смакуете. Что, не так?

– Не так, – упрямствовал Дмитренко. – Работаем, сжав зубы, давясь от отвращения. Это… Это… Это мы халтурим для ток-шоу «Про то самое» – Люся Мамба попросила, у нее классных операторов не хватает. Ты Абдулову только ни слова. Не выдавай.

Бубня все это, Дмитренко как бы ненароком теснил Марфу от монитора, а Мешалкин, стоя тут же рядом, мотал головой и тянул шею, пытаясь загородить коллеге обзор.

– Интересно, халтурите для «Про то самое», при том что «Про то самое» давно закрыли. – Марфа скептически воззрилась на Дмитренко.

– Правда? – изумился тот и пробормотал в задумчивости: – Чего же тогда Мамба попросила?

– Действительно, – поддакнула репортерша. – Чего это ей пришло в голову из Америки вам звонить? Мало у них там за океаном порнухи? Или она по национальному колориту соскучилась?

Марфа кивнула в сторону монитора, кинула еще один взгляд на застывшую картинку, прищурила глаза, всматриваясь.

– Подождите. Да это же!..

Она ахнула и упала на стул. Мешалкин и Дмитренко напряженно замерли.

– Нет, – сглотнув, твердым голосом произнес наконец Дмитренко. – Это не они. Просто похожи.

Марфа медленно подняла на него изумленный взгляд и проговорила:

– Нет, деточка. Не морочь мне голову. Это они. Именно они – Абдулов и Сохова.

А записную книжку Олега, его визитницу и мобильник она успела посмотреть до ментов. Пока им еще в голову придет! Вернее, книжку и визитницу она просто оставила у себя, а что касается мобильника – просмотрела номера, забитые у него в блок памяти. Просмотрела, переписала… и стерла все до единого. И положила по-тихому и по-быстрому на место, пока менты ничего не сообразили. Ну и что? Если опера такие тупые, если они соображают на шаг медленнее ее? Она-то почему должна по этому поводу переживать? Пусть министр Грызлов переживает вместе с мэром Лужковым.

Она приблизительно знала, что ищет, – ей не составило большого труда отобрать пять-шесть номеров, ТЕХ САМЫХ, которые могли ее интересовать. План простой – проверить все номера и понять, кто именно приходил тогда к Олегу. Хотя Абдулов о своих финансовых делах никогда не распространялся – даже среди близких людей, не говоря уже о рядовых членах своей телевизионной команды, она о многом догадалась сама. Какие-то обрывки фраз, сплетни, ходившие по «Останкино», мимолетно увиденные лица… Она была внимательна, наблюдательна и обладала великим качеством – умела оставаться незаметной. В отличие от громогласных дур, которые обожают оказываться в центре внимания – а таких женщин большинство, – она была тихоней и молчальницей. Двигалась тихо, неназойливо, и никто не обратит внимания, если она промелькнет в коридоре у двери босса, если подложит на столик сигареты поддатым и до хрипоты спорящим боссу и продюсеру, если присядет в буфете за столик, соседний с тем, за которым сидит Абдулов и матерится в свой мобильный. Он если покосится на нее – не подслушивает ли? – то потом все равно придет к выводу, что вряд ли. Да и что из его нецензурных односторонних реплик можно понять? А она понимала, потому что сопоставляла с тем, что услышала от разъяренных задержкой премиальных операторов, с тем, что вчера из кабинета босса, глупо оглядываясь, выскользнула стажерка, приехавшая с Ростовского телевидения… «Мне бы в МУРе работать!» – хихикнула она про себя.

Она дружила с секретаршей Кечина, как дружила с бухгалтерией, управлением кадров и коммерческой дирекцией. Так вот, скучающую секретаршу Алису она, что ни день, навещала в приемной и, например, на прошлой неделе слышала, как Кечин орал на Абдулова – не помогали и двойные двери… И на похоронах она была очень – ну просто очень! – внимательна. И не стеснялась спрашивать у мымры-референтки Абдулова, кто был кто. С этой старой девой, шпионившей за боссом для Кечина, она тоже поддерживала хорошие, почти родственные отношения, единственная, должно быть, из всей их команды. Ключик к мымре нашелся элементарно – кошки. Мымра была ярая кошатница, у нее дома жила целая свора мурок. На почве кошачьей диеты они и сблизились. Она, входя в доверие к референтке, часами была готова обсуждать достоинства разных видов кошачьих консервов, ругала западных производителей, закупала в подарочек ливер – этим ливером у нее уже вся сумка провоняла, но что поделаешь! У мымры она получила список оповещенных о похоронах…

Звонила она, разумеется не с квартиры и не с работы – что она, идиотка? «Нет, господа, я не идиотка, – не без самодовольства подумала она про себя. – И не рассчитывайте на это». Ей совершенно без надобности, чтобы ее номер высветил автоматический определитель номера на другом конце провода. Их ведь тоже за кретинов держать не надо… Звонила она из уличных будок или из какого-нибудь многолюдного публичного места – из кафе, гостиниц, причем ни разу не сделала двух звонков из одного и того же места. Хлопотно это было и утомительно и отнимало у нее огромное количество времени. Она уже подумывала взять отпуск. Вот уж не подозревала, что конспирация так обременяет, требует постоянной изобретательности, хорошей памяти и привычки к труду. Лентяй на такой работе мгновенно погорит…

Она открыла шкаф и критическим взглядом оглядела свои шмотки – как именно ей следует одеться для решающей фазы операции, она пока имела самое смутное представление. С одной стороны, ясно, что требуется нечто провоцирующе-женственное, если не сказать вызывающее. С другой стороны, она боялась переборщить – надо удачно вписаться в окружающую среду и не спугнуть объект слишком уж ярким оперением. К тому же надо было устроить дело так, чтобы он ее не очень-то запомнил. Впрочем, для этого в ее распоряжении есть арсенал косметики, парик… и снотворное.

Она заглянула в ящик с бельем, поворошила изящные трусики и кружевные бюстгальтеры, прозрачные топики… «Что это я? – вдруг опомнилась она. – До белья дело не дойдет. Во всяком случае, я этого не планирую… Еще не хватало давать кому ни попадя». И решительно задвинула ящик обратно. Белье, решила она, самое аскетическое – спортивного стиля, без украшательств, на широкой синей сплошной резинке – незачем так уж сильно входить в образ. Зритель не столь утонченный, да и ей не следует слишком увлекаться – это опасно. А вот чулки с кружевной резинкой на силиконе – это то, что нужно. Она присядет на высокую стойку у бара, вытянет длинную обтянутую лайкрой дымчатую ногу на шпильке, край юбки задерется, и покажется гладкая ляжка, перечеркнутая кружевом… Уж она позаботится о том, чтобы мужик не прошел мимо.

С чулок ее воображение заработало и очень скоро нарисовало ей весь необходимый будущий облик – шпильки, чулки на резинке… Кружево должно быть видно – как? Да-да, в прорези юбки. Значит, следующая деталь – юбка с разрезом, короткая или не очень… Лучше даже не очень, а такая, средняя на первый взгляд, штатная, официальная, скромного цвета. Юбка заиграет только тогда, когда она сядет. Зато как заиграет! Сверху… Что сверху? Естественно, блузка с запахом, такая же коварная, двуличная, с подтекстом – на первый взгляд очень строгая, официальная. Но одно небрежное движение плечом и… Ни один козел не сможет отвести глаз от ее V-образного выреза, в котором завиднеется ложбинка между грудями. Все-таки от спортивного белья придется отказаться. Здесь явно напрашивается «вундербра» – валики в лифчике приподнимут груди, выдавливая их из чашечек двумя округлыми пузырями… А вот бижутерия должна быть немножко вульгарная – крупная, с «золотом», избыточная, как у учащейся техникума или у продавщицы овощного ларька. Волосы завить мелким бесом и подобрать сзади – так, чтобы пышная огромная челка падала на брови и на блудливые глаза – уж она позаботится, чтобы они стали блудливые! Она сама удивилась, насколько погрузилась в придумывание образа. Бросила взгляд в висящее рядом зеркало – глаза блестят, щеки зарделись, язычок нетерпеливо протискивается из-за зубов меж сохнущих губ. Кто бы мог подумать, что это так увлекательно – представлять себя шлюхой!

Она сбросила с себя джинсы и майку, осталась в одном белье и с непонятным для себя волнением подошла к зеркалу…

Костов давно понял, что им пора поговорить с Алиной Соховой, но оказалось, что это не такая простая задача. Застать ее по телефону в «Останкино» было практически невозможно – ему постоянно отвечали, что «она в аппаратной», «она на записи», «она на выезде», «она только что была тут», «она в буфете»… Мобильный у Алины был то отключен, то занят. И он, и Надежда не раз оставляли ей свои координаты и передавали через коллег просьбу о встрече. Но тщетно. Алина Сохова на связь с ментами не выходила. После очередного визита к ним в управление Валентины Чугарь, от которой Костов только что по углам уже не начал прятаться, он понял, что разговор с Соховой не просто назрел, а перезрел.

– Надо нам уже поговорить с этой Соховой.

– Я готова, – пожала плечами Надежда, как бы давая понять, что ждала только команды от шефа. – Или вы лично займетесь?

Костов оставил вопрос без ответа.

– Надо как следует продумать тактику беседы. Если она у нас одна из основных подозреваемых, то как бы нам ее не спугнуть. Конечно, девочку двадцати лет переоценивать не стоит – не Мата Хари, в самом деле. Но расслабляться глупо. Если она вовлечена в дело – пусть и не участвовала непосредственно в убийстве, – за ней может стоять кто-то посерьезнее, кто ее инструктирует и ведет.

– Абдулов… – пробормотала Надежда.

– Не исключено. Думаю, пойдем на встречу вместе. Попробуй вызвать ее на откровенность по-вашему, по-женски. Скорее всего она станет отрицать связь с Абдуловым – раз уж он поступает именно так. Весьма вероятно, что они согласовали свои позиции.

– А как мы сможем ее распотрошить? Что у нас против нее есть? – Лексикон Надежды не всегда подходил к случаю и обстановке.

– Зачехли орудия, Надежда, – осадил ее босс. – Мы пока держим Алину Сохову за свидетельницу. Только. А насчет того, что у нас на нее имеется… Давай посмотрим. Роман с Абдуловым – раз.