Текст книги "Перекресток волков"
Автор книги: Ольга Белоусова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
– Не сомневаюсь…
– Почему тогда это все происходит?!
Я вздохнул. Я не знал, откуда на Земле взялись оборотни.
– Я не могу тебе помочь. Извини… Но тут уж ничего не исправишь… Ты – оборотень. Иногда по ночам ты превращаешься в чудовище, бегаешь по городу и пугаешь случайных прохожих… Не нужно бороться с собой. Поверь, это не самое страшное, что может с нами случиться…
– Не иногда… – вздохнула девочка, прижимаясь щекой к моей груди. Истерика прошла так же внезапно, как и началась. И теперь, когда изнасилование ей явно не грозило, она снова позволила себе расслабиться. – Не иногда… каждое полнолуние…
– Луна тут ни при чем.
– Откуда ты знаешь?
– Хотя бы оттуда, что сегодня уже не полнолуние.
– Но луна-то круглая!
Я поморщился.
– Полнолуние закончилось два дня назад.
– Тогда… тогда все еще хуже! Значит, я даже время превращений рассчитать не смогу!
– Не паникуй, – посоветовал я, чувствуя, как снова напрягается ее тело. – Ничего подобного! Постепенно ты научишься контролировать себя, и все придет в норму.
– Мне страшно, – призналась она. – И есть хочется…
– Купи себе говяжьей вырезки, – посоветовал я.
– У меня денег нету…
– В кармане моей куртки есть немного, на пару раз тебе хватит, потом что-нибудь придумаешь.
Я отстранился и услышал, как девочка пробормотала:
– Господи… о чем мы тут говорим… Чушь! Чушь…
– Не чушь. Тебе лучше начинать привыкать к вкусу сырого мяса и к необходимости скрываться… Костры уже давно не горят. Надеюсь, тебе повезет больше, чем другим…
Она стукнула кулачком по стене. Попала в икону. Рама лопнула, картинка упала на пол.
– Привыкать! Привыкать? Как можно привыкнуть к этому?
Все-таки она была еще очень глупой. Я пожал плечами и вышел на улицу. Там было холодно, там было мерзко, но там не было оборотней, нелепых, наделенных силой, но не умеющих ею пользоваться существ, порожденных чьей-то чудовищной прихотью.
– Почему я не убила тебя? – крикнула она мне в след.
Хороший вопрос.
Домой я, конечно, добежал очень быстро. В одних носках, трусах и водолазке на улице было чертовски холодно.
Дверь открыл Марат.
– Ну и ну, – только и сказал он, разглядывая меня. – Тебя ограбили?
Я хрипло рассмеялся, отодвинул его в сторону и прямиком направился в ванную.
– Нет… Там… девушка на улице замерзала… я дал ей свою одежду… поносить… Я тебя разбудил? Пришлось стучать, потому что ключи остались в куртке.
– Ну и ну… – повторил Марат, идя следом. – Да нет, я еще не спал… Черт, теперь снова придется замок менять.
– Зачем? – спросил я, захлопывая перед его носом дверь. – Ты извини, но мне очень хочется полчаса побыть одному.
– Что – зачем? – переспросил он из-за двери.
Я заткнул слив, открыл кран, наугад регулируя воду. Ванная стала быстро наполняться. Я сунул ноги в воду. Она оказалась очень горячей.
– Черт! – я чуть не застонал от боли.
– Ной!
– Черт!
– Что случилось?
– Н-ничего, – процедил я сквозь зубы. – На кой нам замки менять?
– Чтобы в квартиру никто не забрался… Где теперь твои ключи болтаются?
Я не уловил в его словах логики. От ступней боль острыми иголочками разбегалась по всему телу.
– Будь другом, – попросил я, – вскипяти мне чаю…
Марат перестал шуршать возле двери. Я вздохнул поглубже, и окунулся в воду с головой, ощущая буквально каждую клеточку своего промерзшего тела. Теперь главное – не уснуть.
Я видел дерево…
Его ветви клонились ко мне, открывая странное понимание и сожаление… Шел дождь, я плакал, и шел дождь… Земля, вздыбившаяся корнями, сглатывала соленую влагу, торопила-торопила-торопила меня… И я поднимался в небо, обрывая листья и надежду… Я тянулся к клетке… кричала птица… тишина разбивалась болью… моей болью… снова и снова… снова и снова…
Цвела радуга… Пылала вода… я плакал… я тонул…
Я тонул…
Наяву…
Что-то ударило меня по лицу. Я открыл было рот, чтобы возмутиться, и захлебнулся.
Вокруг оказалось много, очень много воды…
– Ты как умудрился уснуть? Ты же чуть не утонул, кретин!
Меня дернули за плечи, я больно стукнулся обо что-то головой, закашлялся, зафыркал, очищая горло, нос и легкие от воды.
– Ной!
– Ну чего? – поинтересовался я недовольно.
Знакомый голос передразнил:
– Че-его-о?
– Чего надо?
– Вставай! Вот че-го! – зашипел голос. Мне показалось, его обладатель с трудом подавляет в себе агрессивность. – Вылезай из ванной! Вылезай по-хорошему! Пока сам не утонул и других не затопил!
Меня отпустили. Не слишком вежливо. Я ушел с головой под воду, но тут же вынырнул, испытывая огромное желание дать кому-нибудь в морду. Хлопнула дверь. Я, наконец, открыл глаза и осмотрелся. Я все еще был в ванной. И даже помнил, как здесь очутился. Только почему-то очень болела голова и в желудке навязчиво, тяжело булькало. Стремительно убегающая по трубам вода оказалась весьма прохладной. Еще более прохладной была вода на полу… На полу? Какой идиот налил воды на коврик? И почему шпингалет на двери сорван? Я завернулся в полотенце и вышел в коридор, полный решимости устроить разборки.
За дверью стоял Марат с ведром и тряпкой. Из-за его спины выглядывал заспанный Кроха, а из комнаты ребят доносилось недовольное бурчание Андрея.
– Держи, – Марат протянул мне орудия труда. – Я убирал здесь, значит, ванная за тобой.
– Что убирал? – тупо спросил я.
– Ты уснул в ванной и забыл закрыть кран… Соседей, слава богу, не затопили, но все к тому шло. Я дверь выбил, всю квартиру на уши поднял… Знаешь, – Марат вдруг коротко хмыкнул, – с тех пор, как ты появился у нас в доме, мы только тем и занимаемся, что меняем замки…
Я молча взял тряпку и ведро и вернулся в ванную. Вытирая пол, я думал о девочке-оборотне. И еще о том, что благотворительность – явно не мой профиль.
Весь февраль шел снег. Было не по-зимнему тепло, и снег быстро таял, мешался с песком, рассыпаемым зачем-то на улицах. Потом пришел грязный, холодный март, дождливый апрель и май – с грозами и головокружительными запахами сирени, черемухи, тополя…
Я продолжал охотиться на людей. Выбирал богатых. И даже не всегда убивал их. Для меня это был самый простой и короткий путь заработка. Каждый из нас делал то, что умел. Марат продавал газеты, Андрей – наркотики, я – грабил людей.
Я много и без разбора читал – от классической немецкой философии до женских романов. Мне казалось, что так я смогу лучше понять людей. Кругосветные путешествия, полеты на Луну, арабские сказки, фэнтези, мистика, историческая проза… Чего только не было на полках нашей странной квартиры! Мне повезло, что родители Киса и Андрея любили литературу.
И еще я учился готовить. К маю в моем меню числились тушеная картошка, бифштексы, курица-гриль и жаренная рыба. Марат однажды удовлетворенно заметил, что повара из меня не выйдет в принципе, но с голоду я точно не умру… Смешной! В отличие от него я прекрасно мог обходиться дождевой водой и сырым мясом. Другое дело, что жаренное оно гораздо вкуснее…
Я бродил по улицам, наблюдая за чужими жизнями, и думал, думал, думал. О себе и об отце, о том, как сильно я не похож на него. О своем детстве, которое казалось теперь старой сказкой. Вспоминал маму. Она была человеком, но я любил ее. Вспоминал Антона, умершего в горящем лесу, который подожгли люди. И ненавидел их. Вспоминал Киса, погибшего от клыков волка, – и ненавидел себя. Кажется, я взрослел.
И еще, знаешь, я дрался. Вернее, мы дрались. С конкурентами Марата, с дружками бывшего парня бывшей девушки Андрея, с какой-то бандой из соседнего квартала, со старшеклассниками из школы Крохи, попытавшимися обидеть нашего малыша… Я был сильнее других, гораздо сильнее. Очень быстро мое имя, которое многие воспринимали исключительно как прозвище, стало широко известно мальчишкам из уличных компаний. Наверное, меня боялись. Я не задумывался над этим.
И именно в этих драках, в бесконечном поиске денег, в стаканчике мороженого и разделенной пополам горбушке хлеба, где-то среди всех этих будничных забот и праздничных попоек, синяков и отличных оценок я понял то, ради чего стоило прийти в город…
– Что? Что?
– Я понял правду о людях.
Ранняя весна оказалась столь же чудовищной, как и зима, – полумерзкой, полухолодной, полуснежной. Такой же, как и все остальное в этом городе. Снег морщился под осмелевшим солнцем, мешался с сажей и песком, а из-под него на свет божий вылезали скопившийся за зиму мусор, окурки, смятые бумажные стаканчики, рваные пакетики, жвачка… и зеленая трава. Я жалел ее, глупую, обреченную завянуть здесь, в дыму и копоти, и думал о лесе. Я хотел вернуться, но знал, что время для этого еще не настало.
А потом, в одночасье, все вдруг изменилось. Высохли тротуары, куда-то исчез мусор, и эта, другая весна оказалась свежей и чистой, как рассвет в горах. И город, оставляя тоску в сердце, все же не заставлял меня больше сжиматься от брезгливости на улицах.
Изменилось и кладбище. Спрятанные среди огромных деревьев, могилы покрылись робкими росточками зелени и настраивали на философские рассуждения. Впрочем, я довольно успешно отмахивался от тяжелых, сложных, совершенно не нужных еще мне мыслей. Какое-то время мне это удавалось. А потом мысли и вовсе кончились… когда моя жизнь изменилась… раз и навсегда…
Кладбище манило меня, как цветок бабочку, и я приходил сюда снова и снова… Я больше не охотился среди могил. Я отдыхал там, как бы дико это не звучало. Кладбище не внушало мне суеверного ужаса. Я не боялся, что кто-то может утащить мою душу с могилы на сковородку. Как взять то, чего у тебя все равно нет?
Я не умел плакать. Отец говорил, что слезы – признак слабости, а я не хотел быть слабым. И я никогда не плакал сам и не любил, когда плачут другие. Поэтому, садясь на теплую землю у могилы Киса, я не плакал, я просто разговаривал с ним. И с Антоном. Я рассказывал им о своей боли и радости, об успехах Бэмби и новой подружке Андрея. О том, как Марат учил меня курить. О мелких потасовках, о снеге и дожде. И порой мне казалось, что они отвечают мне.
…Темнело. На маленьком холмике, что стал могилой Киса, пробивались первые цветы. Добрый знак.
– Луна и волки торжествуют, с заката набирая шаг. В ночи той пряной и прекрасной они Сережку щас съедят…, – мурлыкал я старую песенку-считалочку. Ее первоначальный вариант давным-давно канул в Лету, зато современные злободневные четверостишья рождались в поселке как грибы после дождя. Кое-что было придумано мною в соавторстве с Антоном. Мы не претендовали на литературные шедевры, но, что удивительно, несмотря на всю свою корявость, наши стишки пользовались в поселке большой популярностью…
– Ночь прекрасна. Звездопад. На дворе уж лето. Волки и тебя съедят на рассвете где-то… [2]2
Стихи за Ноя писала Катя Петренко.
[Закрыть]
– Хм… Какая странная рифма… – раздался за моей спиной знакомый голос. – И мелодия тоже… Мне показалось, или ты подвывал?
Я медленно обернулся, ругнувшись про себя. Я не услышал шагов Бэмби, не почувствовал запаха… Плохо. Нет, отвратительно! Чем грозит потеря квалификации? Правильно – можно оказаться трупом. А трупом я пока еще быть не желаю…
– Привет, – кивнул Бэмби, протягивая руку.
– Привет-привет, – ответил я на рукопожатие, не делая, однако, попытки привстать с земли.
В сгущавшихся сумерках лицо Бэмби приобрело чуть сероватый оттенок. Светлые волосы выбивались из под спортивной шапочки.
– Так ты еще и поешь? – спросил он и улыбнулся.
– Только когда никто не слышит, – признался я.
– Почему? У тебя хороший голос.
– Я не люблю публики…
– Понятно… А слова какие-то… Откуда это?
– Услышал на улице, – соврал я, пытаясь придумать какую-нибудь отвлекающую тему для разговора. Впрочем, Бэмби придумал ее сам.
– Что ты здесь делаешь?
– Я пришел к Кису. Мне жаль, что он умер… А ты?
Бэмби потер шрам, словно тот все еще чесался, заживая. Он всегда так делал, когда волновался.
– У меня здесь похоронена мама.
Мне стало неловко, словно я прочитал чужое письмо.
– Извини.
– За что? – Бэмби пожал плечами. – Ты ведь не знал.
Я встал, стряхнул комочки земли со штанов.
– Можно с тобой?
– Можно, – кивнул он.
Мы петляли между могилами минут десять, и когда нашли нужную, было уже совсем темно.
– Здравствуй, мама, – Бэмби осторожно провел рукой по цветной фотографии на белом мраморе. Я прищурился. Молодая женщина с тонкими чертами лица и темными волосами. Ничего общего с Бэмби. Под снимком подпись: «Анжела Чернышева» и две даты.
– А кто твой отец, Бэмби?
– У меня нет отца, – ответил он, не оборачиваясь.
Какое-то время мы молчали.
– Что случилось с твоей семьей? – я спросил это впервые, хотя мы были знакомы больше трех месяцев. Я бы спросил раньше, но повода не было. – Расскажи. Или ты мне совсем не доверяешь?
Кстати сказать, я не сделал ничего такого, что заставило бы его доверять мне.
– Дело вовсе не в этом, Ной. Просто не хочется вспоминать.
Я терпеливо ждал. Бэмби заговорил минут через пять. Он тер свой шрам на лице и говорил рваными фразами, но я как будто видел то, о чем он рассказывал.
– Мы всегда жили не то чтобы плохо, а как-то разрозненно. Отец был вечно занят работой. Он, видишь ли, ловит преступников. Качественно ловит. Артур Чернышев! Предполагалось, что я должен им гордиться! Угу… Мама занималась собой. В тот день он узнал, что мама ему изменяла. Был жуткий скандал. Они кричали и говорили друг другу такое, что говорить можно только в случае, когда уже ничего не исправить. Наверное, они понимали это. Потому что даже я это понимал. В конце концов отец велел маме убираться. И мне тоже. Он сказал, что я – не его сын.
Бэмби смотрел куда-то в сторону, но я видел его глаза, полные обиды и слез. Он был всего на год младше меня, но в ту минуту мне казалось, что на целую жизнь.
– А потом?
– Потом? Потом мы с мамой долго куда-то ехали на машине. Она плакала и ругалась. Мне было страшно. Знаешь, я не люблю ходить по ночам… и еще в дождь… каждый раз такое чувство, будто ты один в целом мире… Тогда тоже шел дождь. Сильный-сильный… дороги почти не видно было… Машина перевернулась. Я очнулся уже в больнице с сотрясением мозга. И… вот еще, подарок… – он потрогал пальцами шрам, нервно засмеялся. – Когда увидел себя в зеркале в первый раз, испугался. Как тут не испугаешься? Лицо все в бинтах, а когда бинты сняли… лучше бы уж не снимали. Мама прожила еще неделю после аварии. Она умерла, так и не придя в сознание.
– Но почему ты не вернулся домой? – удивился я. – Ведь твой отец жив?
– Отец… – Бэмби зло сжал кулаки и, уже не сдерживаясь, закричал: – Разве ты не понимаешь, Ной? Он отказался от меня!
– Он просто погорячился, – сказал я, хорошо зная, что слово «погорячился» для оправдания здесь подходит меньше всего. Бэмби тяжело выдохнул, словно признавая поражение. И сознался:
– Пока мама была в коме, я звонил ему. Но к телефону никто не подошел. Отец, как всегда, был слишком занят своей работой. Я оставил сообщение на автоответчике, но он объявился в больнице, когда мама уже умерла. Организовал похороны. Теперь вот памятник поставил…
Я покачал головой, не зная, что сказать. Мой отец тоже не был самым большим подарком в этом мире, но я любил его, а вот Бэмби…
– А сейчас? Он знает, где ты?
– Знает. Он предлагал мне вернуться домой. Только жить с ним я ни за что не буду, я так и сказал. Вот. А когда я отказался, он предложил мне денег.
За прожитые в городе месяцы я хорошо усвоил, что деньги – это важно.
– А ты?
– А я сегодня продал все мамины драгоценности и свой мотоцикл, – сказал Бэмби задумчиво.
Я вспомнил Киса.
– Не знал, что у тебя есть мотоцикл.
– Был, – он неопределенно махнул рукой. – Отец подарил в прошлом году на день рождения.
Мой отец на последний день рождения подарил мне арбалет. Сказал, есть в этом мире оружие, которым обязательно надо уметь пользоваться. Я попросил его заменить арбалет револьвером, но отец только рассмеялся. Я принес арбалет на поляну, в круг, и костер заполыхал красным. Мы все научились стрелять, но я так ни разу и не взял его с собой на охоту.
– Зачем продал? – спросил я, решительно прогоняя воспоминания чужого, как теперь казалось, детства.
Бэмби хмыкнул и снова потер шрам.
– К чему он мне сейчас? Надо на что-то покупать еду. Не сидеть же вечно у вас на шее.
– Пока никто не жаловался, – заметил я.
– Пока… – он наклонился, чтобы убрать какой-то мусор из старых веток. – Скоро мне разрешат пользоваться маминым счетом, но до этого еще дожить надо.
Это точно.
– Ты идешь домой? – Бэмби обернулся ко мне.
– Конечно, – я пожал плечами. – Ты же не думаешь, что я решил переселиться на кладбище.
Между прочим, это не такая уж бредовая мысль…
– Это – банк, – поведал Кроха, тыча пальцем в стеклянные двери огромного сине-серого сооружения.
Накануне я совершенно неожиданно вспомнил о кредитной карте и о счете, на который Кис откладывал деньги для малыша. Я не представлял, как маленький кусочек пластмассы может вмещать в себя наши сбережения, но умирать в невежестве не собирался.
– Вот это – банк? – удивленно переспросил я. – Банк – это дом? Ты уверен?
– Уверен. Мы сюда с Кисом один раз приходили… Здесь можно хранить свои деньги. Как в копилке. Ты разве не знаешь?
Ну, теперь-то знаю.
– Пойдем! – я решительно потянул за блестящую ручку двери.
– Зачем?
– Пойдем! У меня есть кредитная карта, и я хочу узнать, как ею пользоваться и сколько у нас денег. Здесь же можно все это узнать, да?
Кроха не сдвинулся с места.
– Это деньги Киса?
– Да. Пойдем, у меня сегодня еще куча дел!
– Они не твои! – резко выкрикнул малыш. – Не смей их трогать!
– Не мои, верно, – согласился я. – Кис откладывал их для тебя.
– Но…
– И тебе они сейчас, в отличие от Киса, очень даже нужны. Тебе надо на что-то есть, пить, одеваться, чем-то платить за школу… Давай-давай! Я не умею пользоваться всеми этими штуками, так что пошли со мной, если не хочешь выставить меня полным идиотом перед кучей народу!
Кроха растерянно огляделся по сторонам и шагнул к дверям банка.
Внутри было тепло, чисто и очень светло. Слева вдоль огромных, от пола до потолка, окон стояли низенькие диванчики, справа через весь зал проходила высокая пластиковая перегородка. По другую ее сторону сидели, ходили, что-то набирали на компьютерах, писали в толстых книгах люди в красивых деловых костюмах. Работники банка, догадался я.
Кроха провел меня к самому концу перегородки, туда, где на стекле было написано «Окно № 1», и шепотом спросил:
– Ты секретный код знаешь?
– Знаю, – заверил я. – Кис мне сказал.
– Тогда отдай туда свою карточку…
– Что у вас, молодые люди? – поинтересовался сидевший по другую сторону окна мужчина.
– Скажите, можно снять деньги со счета? – спросил Кроха. – Если у нас есть кредитная карта?
– Можно, конечно, – мужчина улыбнулся сначала ему, потом мне. – Это проще всего сделать в банкомате. Вон там, – он махнул рукой куда-то мне за спину.
За неимением других вариантов я решил сказать правду:
– Я не умею.
Мужчина понимающе кивнул.
– Давайте я вас провожу к банкомату и все объясню.
Объяснял он минут пять.
– Запомнили?
– Угу, – буркнул я. Я действительно запомнил. Только мне не по душе была перспектива зависеть от капризов железного ящика. – А если я захочу еще положить деньги к вам в банк?
– В этом случае нужно обращаться к одному из операторов, – мужчина указал на людей, сидевших за перегородкой. – Вы будете сейчас пополнять счет?
Я кивнул, надеясь, что мы говорим с ним об одном и том же.
– Подожди меня здесь, малыш, – я кивнул головой в сторону диванов, проследил, как Кроха устроился на одном из них и только после этого последовал за банковским работником.
Мужчина все так же приветливо улыбался.
– Ваша фамилия?
– Зачем? – на всякий случай спросил я.
– Чтобы в компьютер ввести… Так полагается…
Ну, если полагается…
– Вулф. Ной Вулф, – сказал я. Мужчина вскинул тонкие светлые брови и я увидел, как заблестели его глаза.
– Какое редкое имя, – процедил он. В его голосе больше не было ни одной приветливой нотки.
– Что-то не так? – поинтересовался я.
– М-м… нет-нет… Не могли бы вы пройти со мной? Нужно заполнить один документ…
Странное дело, но завел он меня почему-то в туалет. Защелкнул задвижку на входной двери, обернулся ко мне и зло спросил:
– Чего тебе здесь надо?
– Не понял?
– Да не стесняйся, здесь видеокамер нет!
– Что?
– Как это я сразу-то тебя не узнал? – задумчиво пробормотал мужчина, оценивающе меня оглядывая. – Рассказывали же, что от Вулфа сын сбежал… Впрочем, ты на него совсем не похож… Волосы белые, глаза зеленые…
Ситуация начала проясняться.
– Извините, но я вас не знаю.
Мои слова были откровенно проигнорированы.
– Зачем ты сюда пришел? Передай своему отцу, что я своего мнения не изменил! Не собираюсь я в лес переезжать! Мне и здесь очень даже неплохо живется!
– Никому я ничего передавать не буду, – отрезал я. – Если вам надо, найдите его и скажите сами!
– Черт с тобой! – мужчина прищелкнул пальцами правой руки у меня перед носом. Я перехватил его руку, вывернул, сжал так, что захрустели кости.
– Не надо так делать.
– Хр-р…
Его зрачки превратились в тонкие злые щелочки, ткань пиджака под моими пальцами вздыбилась жесткой шерстью.
– А вот этого тем более не надо, – ухмыльнулся я. – Вы ведь хотите работать здесь и дальше, я правильно понял?
Мужчина вздохнул, успокаиваясь.
– Отпусти уже, не кинусь.
Я разжал пальцы.
– Силен ты, однако… – пробурчал мужчина, потирая руку. – Слушай, а ты действительно пришел по личному делу?
– Угу.
– Ну-у… Начало было неудачным, но это не столь важно… Пойдем, я тебе все организую. Хорошо, что ты на меня наткнулся. Паспорта у тебя, конечно, нет?
– Нет. А что, надо?
– В идеале, да. Но… зачем тогда нужны родственники?
Я хмыкнул.
– Чего хмыкаешь? Меня, кстати, Федором зовут.
Его рукопожатие было коротким, но крепким.
– Я не очень во всем этом разбираюсь, Федор… – признался я. – У меня есть деньги… Я хочу положить их на счет, на тот, который уже есть, но так, чтобы потом можно было легко снять…
– А на кой тебе деньги-то? – засмеялся Федор. – В поселке теперь расплачиваются наличными?
– Не городи ерунды! – Я поморщился. – Это не мне, а мальчику… видел, который со мной пришел?
– Мальчику? – Федор с интересом уставился на меня. – Человеку? Ну надо же! Я уже говорил, что ты на своего отца совершенно не похож?
– Говорил. И что из этого?
– Нет, нет, ничего! – он поднял вверх руки. – Просто твой отец несколько иначе расплачивается с людьми…
– Не сомневаюсь.
Он покачал головой.
– Человек… Ну и ну… Скажи, зачем тебе все это?
Я подумал немного. И ответил честно:
– Я за него отвечаю. Так уж получилось.
Подозреваю, Федор меня не понял.
Несмотря на то, что Федор был чуть ли не единственным моим сородичем здесь, общались мы крайне редко. Он не любил лес точно так же, как я не любил город. Оба его сына играли в странные игры, придумывая себе чужие имена и чужие судьбы, веря в то, чего не было, но отрекаясь от того, что неминуемо должно было с ними случиться. Они ковали рыцарские доспехи, мастерили средневековое оружие, учились сражаться на мечах и, возможно, даже сумели бы применить свои навыки в жизни. Я смотрел на них и смеялся. Я умел стрелять из арбалета и метать нож, но твердо знал, что в конечном счете все и всегда решают клыки. Я смеялся над беззубыми детенышами, искренне считающими, что у водопоя в засуху между волком и оленем возможно перемирие. Я не верил в их сказки, они не верили в мое вишневое небо, и нам совсем не о чем было говорить, хотя Федор время от времени приглашал меня к себе в гости. Я отнекивался и старался как молено реже появляться в банке. Узнав, что я ушел из поселка, Федор предложил жить у него, но я не мог и не хотел оставлять ребят. К тому же я понимал, что его предложение, так же, как и приглашение в гости, являлось всего лишь данью вежливости. Как это ни прискорбно, мы не были нужны друг другу.
Впрочем, знакомство с Федором принесло мне определенную пользу: приходя в банк, я никогда не стоял в очередях.
– Ты пришла в мою жизнь с запахами ромашек и весенних дождей. Наша первая встреча была короткой и яркой, как вспышка молнии.
– Я помню…
В парке было темно. Скамейки влажно поблескивали капельками прошедшего дождя. Я присел на одну из них, не обращая внимания на воду, мгновенно впитавшуюся в одежду. Мне было тоскливо. Я скучал по дому. Дьяволенок суетился внутри, цеплялся коготками за нежную ткань моего сознания, перебираясь из одного уголка его в другой, царапался до боли, оставляя глубокие раны в мыслях и чувствах… Я злился. Больше всего на свете в тот момент я хотел побыть один.
И еще я очень хотел, чтобы кто-нибудь нарушил мое одиночество.
На плечо мне легла чья-то ладонь. Это было так неожиданно, что я вздрогнул.
– Здравствуй, – сказало чудное видение, присаживаясь рядом.
– Здравствуй, – машинально ответил я, пытаясь понять, что это за чувство такое, без разрешения вторгшееся сейчас в мое сердце, – радость или страх.
– Меня зовут Нора.
Она была очень хрупкой. Красивой и… знакомой. Да, именно знакомой…
– А меня – Ной…
Я вслушивался в звучание ее голоса, словно ждал чего-то… Чего?
– Я знаю, – кивнула она и нахмурила изящные тонкие брови. – Какой странный выбор… Ной – это кто-то из Библии… Да-да… Ноев ковчег… Всемирный потоп… Ной возродил человечество.
Я так и не понял, понравилось ли ей мое имя. И уж чего я точно не собирался делать, так это «возрождать человечество», гори оно синим пламенем!..
Нора засмеялась. Запах блестящих каштановых волос вызывал из глубин памяти давно забытые романтические легенды. Даже дьяволенок начал потихоньку успокаиваться.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я. На самом деле меня больше интересовало, как она здесь оказалась. Помимо всего прочего, была глубокая ночь. И я все еще был уверен, что минуту назад девчонки в парке не было.
– Я хотела увидеть тебя, – она сказала это тихо, так тихо, что я не сразу принял ее слова за ответ.
– Меня?
– Да. Тебя.
– Это, конечно, здорово, но… Зачем?
Нора пожала плечами, смущенно и растерянно.
– Ты прав… прав… Незачем… Прости.
Она встала, шагнула в темноту. Я тоже встал, протянул руку, пытаясь задержать ее… Почему-то мне казалось это важным.
Рука ухватила пустоту. Галлюцинация? Видение?
Дьяволенок снова засуетился, тревожа сознание. Он хотел крови и боли, а я – сна без костра и теней. Но, в отличие от дьяволенка, мне, кажется, не суждено было получить желаемого.
Я опустился на скамейку, сжал голову руками и завыл.
Весь следующий день я метался по кровати, в бреду призывая на помощь отца. Но вместо него почему-то пришел Белый Волк. Я никогда не видел его раньше, однако был уверен, что незнакомец, закутанный в рваный темный плащ, – это он. И в его зеленых глазах таилась печаль. О, боги… Старая, старая сказка…
Мне казалось, что где-то рядом была и Нора. Но когда сознание вернулось, единственным воспоминанием о ней остались лишь боль в руках и чуть горьковатый запах ромашки. Впрочем, и это вскоре ушло в прошлое.
А костер… Костер остался.
– Прости, я не хотела мучить тебя…
– Нет, не ты. Это все весна… Весна… Цветет вишня, и луна кажется невероятной, дикой, как никогда желанной. Весна… пусть по-разному, но она действует на всех нас…
Медленно тянулось время… Ночи сменялись одна за другой, в бесконечной череде смеха, страха и фонарей. После очередной охоты я купил себе новые джинсы, кроссовки, пару футболок и книги. До дня моего шестнадцатилетия оставалось чуть больше месяца, и я читал легенды о волках.
Мы брели по набережной, лениво перебрасываясь пустыми фразами. Внезапно установившаяся майская жара тяготила сознание, требуя воды и тени. Влажный горячий воздух мешал сосредоточиться. Хотелось спать.
Справа где-то внизу плескалась закованная в бетонное русло мелкая грязная речушка. Слева проходили трамвайные пути. Вдоль путей тянулись старые кирпичные дома. В некоторых еще жили люди, однако большинство зданий были давно заброшены. Стены постепенно обрастали мхом и грибком, трескался давно не ремонтированный тротуар, битый кирпич смешивался в траве с пивными бутылками. И в каждом камне, в каждой травинке сквозила абсолютная безысходность.
– Как тебе новая подружка Андрея?..
Мимо нас прогрохотал трамвай, заглушив вторую половину вопроса Бэмби. Я неторопливо собирал в голове достойный ответ, и вдруг почувствовал присутствие здесь, на забытой богами городской улице, кого-то еще, близкого и далекого одновременно.
– Подожди меня, – бросил я Бэмби, в два прыжка перескочил через рельсы и нырнул в ближайшую арку. В арке было темно и сыро. И я знал, кроме меня здесь был кто-то еще… какая-то тень…
– Привет, Ной, – сказала тень.
– И тебе привет, Артем, – ответил я. – Какими судьбами?
У тени было смуглое лицо, длинные черные волосы, перетянутые резинкой у затылка и – я знал это не понаслышке – очень крепкие мускулы.
Тень молча улыбнулась, обнажив два ряда крепких белых зубов. Я вспомнил, что семь дней назад Антону должно было бы исполниться шестнадцать лет.
– Ты получил Силу, – констатировал я более чем очевидный факт.
– Неделю назад я видел свою звезду, – согласно кивнул Артем. – Был костер, потом был круг. Мы вспоминали Антона. Сегодня моя первая охота.
Он любил говорить коротко, с едва уловимой насмешкой и уверенностью в собственных силах. В общем-то для такой уверенности у него имелись некоторые основания.
– Ты рад?
На самом деле ответ был мне известен. Мы все радовались… всей всегда… ведь шестнадцатилетие – самое важное событие в жизни.
– Ты же знаешь… – продолжал Артем, – я и так слишком долго ждал.
– Желаю удачи, – я сделал шаг назад.
– Подожди, Ной! – он был явно ошарашен таким поворотом. – Неужели ты не хочешь узнать последние новости из дома? У тебя…
– Не хочу, Артем. Это… тяжело.
– Подожди, ну подожди же, Ной! Расскажи о себе. Почему ты ушел? Где прячешься? Когда вернешься?
Я поморщился.
– Сколько вопросов… Ты никогда не был таким любопытным, Артем. Это что – эхо Силы?
Кажется, он обиделся. Процедил сквозь зубы:
– Я искал тебя.
– Да?
– Мы все искали, всем кругом. Но ты словно умер – даже запаха не осталось.
– Надо было просто спросить у отца, – пожал я плечами.
– Мы спрашивали, – заверил Артем. – Он сказал, что не знает, куда и почему ты ушел…
Отец всегда был таким милым! Хотя… я ведь не оставлял прощальных записок. В некотором смысле он действительно не знал.
– Ной, черт возьми, чем ты здесь занимаешься? – раздалось за моей спиной недовольное бурчание Бэмби. Я заметил, как напрягся Артем. У него было право ненавидеть людей. У меня оно тоже было, но теперь-то я знал, что не все люди одинаковы.
– Это мой друг, – сказал я, разом отрезая себе все пути к отступлению. Артем облизнул пересохшие губы, посмотрел на меня злыми желтыми глазами. Я инстинктивно переместился в сторону, закрывая собой Бэмби. Предупредил:
