Текст книги "Перекресток волков"

Автор книги: Ольга Белоусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Похоже, назревала ссора. Я сконцентрировал взгляд на язычках пламени, готовый в любую минуту обнажить клыки. Только я не понимал, на чьей стороне должен выступать. Потому что сторон этих, похоже, было больше, чем две.

– Не хотелось бы тебя обвинять, Ной, – подчеркнуто миролюбиво пробормотал Артем, – но если случится драка, то причиной ее можешь считать себя…

– Не я задавал вопросы, если помнишь, – ответил я тем же тоном. – Кто тянул Троя за язык?

– Не ты, да… Но ты слишком… правдоподобно на них отвечал…

– Не вижу причин скрывать истину от своих горячо любимых соплеменников.

– Могу назвать, по крайней мере, одну.

– Да? Например?

– У этого костра еще не было драк. Не хотелось бы нарушать традиций…

– Если бы я знал, что моя ночная прогулка превратится в допрос и выяснение отношений, я бы остался дома.

Рычание, чьи-то крики…

– Ты давно стала такой умной, Сэнн?

– Я хотя бы стала умной, а ты как был болваном, так болваном и сдохнешь!

Грубость, пустые слова, бессмысленные обвинения. Я потихоньку выпустил когти.

– Погодите, волки! Погодите! Прежде чем здесь начнутся крупномасштабные разборки, я хочу спросить у Ноя… Я имею право задать вопрос?

– Имеешь, – сказал Трой. И все замолчали. Эдди обладал потрясающей способностью: как и отец, он умел заставить слушать себя.

В установившейся напряженной тишине Эдди спросил… снова спросил о том, что его мучило:

– Зачем ты вернулся, брат?

Честное слово, нельзя быть таким занудным.

Я повернул голову, в упор взглянул на Артема.

– Извини, но, похоже, именно сейчас здесь и вспыхнет настоящая, по всем правилам, драка. И прошу отметить, не я ее провоцирую.

– Эдди не любит тебя, – пояснил волк.

– Спасибо, а то я сам этого не понял.

– Но ведь все еще может измениться?..

Я пожал плечами, втянул когти, глубоко вздохнул, замедляя сердцебиение, и поднялся с земли. Я не хотел драться с братом.

– Я вернулся, Эд, потому что соскучился по своей семье. Я вернулся, потому что умирал и хотел умереть здесь, в лесу. Я вернулся, чтобы спасти своего друга. И еще я вернулся потому, что наш отец заплатил своей кровью за талисман, принадлежащий племени. Этих причин достаточно, чтобы я мог спокойно спать в своем доме?

Он тоже поднялся, высокий, широкоплечий, темноволосый, до боли похожий на отца.

– А если я скажу – нет?

– Честно, Эдди? Мне все равно, что ты скажешь.

На одно мгновение мне показалось, что он прыгнет на меня через огонь. Он не был волком, только волчонком, и он еще не мог тягаться со мной в силе. Но он был единственным из всего племени, кто не задумываясь бросил бы мне вызов. Я знал это точно, потому что сам поступил бы так же, окажись на его месте. Все-таки мы были братьями, и мы были похожи.

Эд не прыгнул. Не струсил, нет. Просто не прыгнул.

Он сказал спокойно, но очень зло:

– Отец погиб из-за тебя.

– Прекрати, Эд! – коротко обронил Артем, вставая рядом со мной. Через секунду, словно по команде, на ногах был уже весь круг. – На этой поляне слишком красивые цветы, чтобы перекрашивать их своей кровью.

Мой брат засмеялся, тяжело, обидно, и разом заговорили остальные волки. Их гнев был горячее звездного пламени. Воздух раскалился, зазвенел, рассыпался искрами дикой ярости, и я почти потерялся среди волчьих голосов, лиц, мыслей. Боль внезапно согнула меня пополам, заставив упасть на колени, закружила, завертела, почти разрушила… Я дернул за ненавистную цепочку, разрывая нити, сплетенные самим Богом в мире, где небо было вишневым когда-то. Я протянул руку над костром, не чувствуя его жара и ощущая только холод серебра в кулаке, серебра, выдержавшего бури многих веков, а сломалось под гневом молодого волка.

– Возьми! – закричал я. – Возьми его себе, Эд! Может, тогда ты будешь в состоянии понять то, что я чувствую!

Клык сверкал белым пламенем.

– Возьми!

В пустом небе полыхнула молния.

– Возьми и прекрати ненавидеть меня! Я не хотел ничего этого! Возьми!

Мой брат отшатнулся.

– Нет!

– Почему? Почему? Неужели ты не можешь простить мне дружбу с человеком?! Эд! Эд, послушай, люди ведь все разные! Оглянись вокруг! Посмотри на себя, посмотри на волков! И мы тоже разные! Я не предавал память отца! Эд!

– Клык выбрал тебя, а значит, тебе его и носить. Если я возьму его, и он захочет остаться у меня, должен будет умереть кто-то еще, – спокойно сказал мой младший брат. – Я не хочу твоей смерти, Ной.

Казалось, костер превратился в пожар. Сквозь отблески его беснующегося пламени я оглядел своих соплеменников. Что привело меня сюда вновь? Я больше не жаждал вишневого неба. Я вырос из него. Я осознал это здесь, на поляне своего детства, среди цветов и нелепых обвинений.

Я повернулся и ушел. И ни один из волков не ушел за мной. Круг разорвался, и в этом была и моя вина тоже.

– Значит, Эд простил тебя?

– Не тогда. Позже.

– Что это значит – быть волком? – спросил Бэмби на следующее утро. – Что значит – менять форму?

Я вытянул вперед руку, чуть сжал ее, изменяя. Когти, шершавая подушечка лапы, белая шерсть… Нелепо это выглядит – волчья лапа в рукаве рубашки.

– Ой, – сказал Бэмби. Видимо, ему это нелепым не показалось. – А одежду снимать приходится?

– Не обязательно, – я напряг мускулы. Рубашка исчезла под шерстью.

– А… обратно?..

– Можно и обратно, – я пошевелил пальцами. – Но понимаешь, быть волком – это не только быть способным менять форму тела. Это способность чувствовать мир… изнутри.

– Как это?

– Не знаю. То есть не знаю, как объяснить тебе… Ты не поймешь. Когда слышишь вздох дерева, когда ветер не вокруг тебя, а в тебе самом, когда равны ночь и день, а снег становится теплым, но не тает в руках… Не знаю… Ты не поймешь…

– Да, наверное, – он посмотрел на свою руку, сжал пальцы в кулак. – Волк… Я видел волков… Я понимаю, когда они нападают стаей, но если один… Неужели у человека совсем нет шансов?

Я засмеялся.

– Что я такого сказал? – поинтересовался мой друг.

Продолжая смеяться, я изменился. Бэмби испуганно шарахнулся к окну. Думаю, было от чего. Взрослый волк в холке достигает полутора метров и своими габаритами больше напоминает молодого бычка. Конкретно во мне было сто семьдесят четыре сантиметра, а весил я в таком виде больше восьмидесяти килограмм, мама вчера специально замеряла.

Я встал на задние лапы, опершись передними на плечи человеку, и он невольно согнулся под тяжестью моего тела. Мы смотрели друг другу в глаза. Я видел, как прошел у Бэмби первый испуг, уступив место упрямой решительности не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Мне это понравилось.

– Теперь понимаешь? – спросил я, опускаясь на четыре лапы.

– Понимаю, – кивнул Бэмби, переводя дух. – Вы все такие… большие?..

– Да. Волчицы более изящные, конечно, но в целом – да, все. Хотя мать сказала, что сейчас я – самый крупный волк в племени. Чтобы справиться со мной, нужно иметь сверхрефлексы, стальные нервы и огнестрельное оружие. Впрочем, даже все вышеперечисленное не является гарантией спасения собственной жизни.

– Тогда как же люди смогли схватить твоего отца?

– На самого умелого охотника всегда найдется свой последний медведь.

– В твоей интерпретации охотник – это Том Вулф?

– Конечно.

Я встряхнулся, меняясь. Потянулся, подождал, пока шерсть полностью не сменится одеждой, поднялся с колен.

– Я был убедителен?

Бэмби провел рукой по волосам, сказал без тени иронии:

– Надеюсь, я не поседел.

– Нет, не волнуйся.

Он прошелся по комнате, медленно, осторожно, словно проверяя, крепко ли держится на ногах.

– Ты смелый, Бэмби, – сказал я, догадываясь, что он должен сейчас ощущать, и пытаясь хоть как-то ободрить его.

– М-да?

– Твой голос, руки не дрожат. Ты не закричал, не упал в обморок, не заплакал… Ты смелый. Ты можешь жить с волками.

– Спасибо…

– Жаль только, что волки с тобой жить не захотят.

– Меня не любят здесь? – удивился Бэмби. – За что? Я еще даже толком ни с кем не знаком…

– И слава богу, что не знаком.

– Почему?

Я пожал плечами.

– Ты – человек. Большего повода для ненависти у нас обычно не требуется.

Бэмби сел на подоконник.

– Наверное, я так и не узнаю, как вы живете… Лиза обещала показать мне поселок, но учитывая твои рекомендации, полагаю, мне лишний раз лучше не выходить на улицу, да?

– Да, – я нахмурился. – Волки бывают разными, Бэмби. Трусливыми, жадными, хитрыми, честными, гордыми – разными. Но все они одинаково ненавидят людей. Я не знаю, что такое «решение Леса» и как долго оно действует. Так что… очень прошу тебя… пожалуйста, не подставляй моим соплеменникам свою шею, не соблазняй их. Нарушить запрет очень просто. Мой братец, хоть и не волк еще, но голову тебе свернет в два счета, силенок хватит! А потом уже поздно будет искать виноватых.

– А-а…

Я не дал ему договорить.

– Никто… повторяю, никто, кроме меня, в поселке за тебя не вступится. Ты – человек.

– Я запомню…

Я удовлетворенно кивнул.

– Вот и отлично!

– А вы живете в ногу со временем, – заметил Бэмби, разглядывая снимки на книжных полках.

– Уходишь от разговора?

– Я же сказал, что запомню твои слова. Я хочу жить, можешь поверить… Откуда у вас фотоаппараты?

– Стараемся не отставать от цивилизации, – хмыкнул я. – Учти, мы все умеем читать, писать и считать. И знаем, что такое телефон, телевизор и автомобиль. Мы часто бываем в городах.

– Да… конечно…

– Не всегда для того, чтобы убивать.

– А для чего?

– Ну-у… В гости, например, ходим.

– Да? – Бэмби удивленно вскинул брови.

– Некоторые волки остались жить среди людей. Ты же знаком с Федором?

Бэмби напрягся, вспоминая.

– Это который в банке работает?

– Он самый.

– Ты же сказал, что он не оборотень!

– А он и не оборотень. Он волк. Мне казалось, что ты уже уловил разницу.

– Ну-у… да… А почему он не ушел в лес?

– Черт его знает, – я пожал плечами. – Я не спрашивал. Думаю, что ему просто нравится город. Ну не всем же обязательно должен нравиться лес!

– О вкусах и цветах не спорят, – глубокомысленно согласился Бэмби.

– Вот-вот. В общем, раньше мы часто бывали в городах. Волчатам людей показывали.

Бэмби потер шрам на щеке.

– Зачем?

– Своего врага ведь надо знать в лицо, иначе удачный исход сражения гарантировать нельзя. Каждый волчонок в детстве мечтает об охоте на человека.

Бэмби поежился, видимо, вспоминая мои лапы на своих плечах. Кивнул в сторону последней семейной фотографии.

– Ты совсем не похож на своего отца.

Я, мама, отец, Эд. Круглая, как тарелка, поляна, два дерева в самом ее центре, словно прижавшиеся друг к другу влюбленные. Любимое место моих родителей, их маленький уголок рая на грешной земле. Нас фотографировал Антон. Очень старая фотография.

– Внешне – да, совсем не похож.

– А внутренне? По характеру?

– Не знаю. Может быть.

– Каким он был?

Я задумался.

– Жестким. Сильным. Несчастным.

– Несчастным? Почему?

– Не знаю, Бэмби. Мне так казалось.

– Ты очень любил его?

Я вспомнил костер на площади. Глаза молодой женщины, стоявшей рядом со мной. В них блестели пламя и любопытство. Я убил ее в ту же ночь.

– Ты жесткий и сильный, – сказал Бэмби, не дождавшись моего ответа. – А ты, ты тоже несчастен?

Мир, замкнутый на себя. Инжир – райское яблоко. Радуга – от края до края. Тишина в гуле голосов. Я потерял что-то… Я не хотел быть здесь.

– Я одинок.

Наверное, впервые в жизни я произнес вслух то, что было единственной правдой.

Человек удивленно взглянул на меня.

– Одинок?

Радуга исчезла в дыму пожара.

– Я очень любил отца Знаешь, Бэмби, если ты поручишься, что я не буду водить тебя за руку и предупреждать о каждой коряге, я сам покажу тебе наш лес.

– С тобой, выходит, можно?

– Я – не Лиза. Ни один волк в поселке не нападет на тебя в моем присутствии.

Я сказал это уверенно, хотя на самом деле такой уверенности не испытывал. Но Бэмби о моих сомнениях знать не полагалось.

– Теперь ты меняешь тему разговора, – заметил он.

– Угу.

– Я ручаюсь.

Оставалось только надеяться, что мы не наткнемся во время прогулки на моих соплеменников.

– Я несколько иначе представлял себе твой поселок… – пробурчал Бэмби за моей спиной.

Мы шли по тропе минут сорок. Я выбирал самые пустынные места, далеко стороной обходил чужие дома. Иногда до нас доносились чьи-то голоса, запахи сигарет, смех… Самый обычный день в самом обычном волчьем поселке.

– Иначе? Это как?

– Ну-у… Компактнее, что ли… Огородики, заборчики и что там еще полагается иметь в деревне?

– Бэмби! – я засмеялся. – Какая деревня? Какие заборчики огородики? Ты же среди волков! Зачем нам заборы?!

– Неужели вы ничего не боитесь?

– Боимся, конечно! Мы людей боимся. Но человечье нашествие нам не грозит. Во всяком случае, мы узнаем о нем заранее…

– Да? Как?

– Увидишь…

– Но тогда… что же такое на самом деле волчий поселок?

Я огляделся.

– Поселок? Если зрительно, то это – дома, разбросанные в радиусе двадцати километров от поляны Совета. А если эмоционально… поселок – это тишина на закате, это костер, который объединяет нас всех, это сотня волков, готовых склонить колени перед Лесом и вцепиться в горло общему врагу. Поселок – это семья. Понимаешь, мы по натуре одиночки. Мы живем семьями, потому что это – единственное, что не раздражает и не мешает одиночеству.

Бэмби пригнулся, спасая глаза от веток молоденькой калины, споткнулся и упал. Я дернул его за плечо, поднимая с земли.

– Ты обещал смотреть под ноги.

– Обещал… и именно поэтому и упал!

– Ага…

– Знаешь, мне ведь время от времени приходится напоминать самому себе, что все это – не сон. Ощущение нереальности меня не покидает.

– Ну-ну… Я не виноват… – я снова засмеялся, потом резко остановился, внюхиваясь. Пахло дождем и грибами. – Погоди…

– Что-то случилось?

– Диддилайни… – пояснил я.

– Кто?

– Не кто, а что. Dead line. Наш охранник. То есть, охранница. Ее отец придумал.

– А где он? То есть она? И почему «она», кстати?

– Тут, – я махнул рукой в сторону уходящей в чащу тропы. – Да не пялься ты так! Не видно ее! Она – потому что… ну, она и все!

– Может, ты все-таки снизойдешь до объяснений?

Я виновато улыбнулся.

– Снизойду… Диддлайн – это как ваша сигнализация. Запрещенная черта. Перешагнул, и все волки в поселке, те, кому больше шестнадцати, об этом узнают.

– Перешагнул… туда? Или обратно?

– Неважно.

Бэмби слепо провел рукой в воздухе.

– Если она невидимая, как ты ее угадываешь? Здесь есть тайные ориентиры?

– Запах чувствуешь?

– Запах?

Я снова улыбнулся.

– Отец был прав. Впрочем, отец был прав почти всегда…

– В чем прав?

– Он сказал, что человек не поймет. Для вас нет разницы в запахах… Даже для хороших охотников… А для нас запах – лучший ориентир. Дидлайн пахнет… каждый раз по-разному, но… как бы это сказать… неправильно… понимаешь?

– Не-а… – покачал головой Бэмби.

– Сейчас здесь пахнет дождем и грибами. Здесь не должно так пахнуть. А когда я нес тебя в поселок, она пахла прелыми листьями и полынью. И оба раза эти запахи были чужими для тропы, которой я шел. Теперь понимаешь?

– Кажется, да. А почему разные запахи?

– Дидлайн… она почти живая… Она чувствует твои мысли, эмоции и отражает их, как в зеркале, отражает так, как умеет.

– М-м… – Бэмби почесал переносицу. – По-моему, «dead line» переводится как «мертвая линия», «последняя черта». В лагерях для военнопленных была такая черта на земле, которую пленники не могли переступить под страхом смерти… А если «deadline», то это переводится как «последний срок»…

Я подумал, что это как раз в духе отца – дать такое странное имя охранной сигнализации.

– Твой отец был необычным человеком, – заметил Бэмби и тут же поправился: – Ну, то есть не человеком, конечно…

– Порой я думаю, что это не так уж и важно – человеком он был или волком. Он был и он умер – разве не это самое главное? Эд, мой брат, винит меня в его смерти. Разве он ненавидел бы меня меньше, если бы Том Вулф был просто человеком? – я сорвал с куста калины несколько ягодок, сунул их в рот, чувствуя, как отрезвляет сознание горькая мякоть.

– Иногда ты удивляешь меня…

– Иногда я сам себя удивляю.

Бэмби старательно принюхался и сделал шаг вперед. Я положил руку ему на плечо.

– Будет больно.

– Больно?

– Ты не бойся, просто иди, не останавливаясь. Боль – это как расплата за пропуск.

Бэмби, кивнув, двинулся по тропе. Я почувствовал, как задрожала, дернулась, изменилась Дидлайн… Бэмби тихонько ойкнул, но не остановился. Сильный человек.

Тропа уводила его в лес, петляя, прятала среди деревьев. Я еще немного постоял, почему-то думая о брате, а потом отправился следом за Бэмби.

Лето было в самом разгаре. Мир сиял всеми мыслимыми и немыслимыми красками.

– Скажи, Ной, как все началось?

Мы уселись на поваленный ствол осины. Рядом в траве весело журчал родничок.

– Солнце светит, Бэмби, – заметил я. – Тебе обязательно говорить об этом именно сейчас?

Он достал из кармана два пряника, один протянул мне:

– Лиза угостила…

– Смотри, Бэмби, – рассмеялся я, откусывая кусок. – У нас с этим быстро.

– С чем?

– Не прикидывайся дурачком. Со свадьбой.

– Ты с ума сошел?

– Тебе сколько лет?

– Восемнадцать.

– А ей скоро будет шестнадцать. Как только Лизу примут в племя, она вполне может самостоятельно определять свою судьбу.

Он недоверчиво посмотрел на меня, неуверенно улыбнулся.

– Шутишь?

– Нет, конечно.

– Но… она же… как ты… Ты говорил, что волки ненавидят людей.

– Ну, во-первых, мою мать в племени уважают, а она – человек. Правда, не скрою, это уважение пришло не сразу. А во-вторых, Лиза – тоже человек. Самый обыкновенный. Может, сильнее, чем другие, и рефлексы лучше развиты, но это все же человеческие рефлексы. Лиза выросла в поселке, где людей можно пересчитать по пальцам одной руки. Общение с тобой – экзотика, а она очень впечатлительна. Так что смотри… Любить тебя от этого больше не станут, но вот уж жениться заставят точно…

Кстати, а чем не мысль? Если Бэмби и Лиза… Племя вынуждено будет признать его. Вряд ли волки рискнут выказать недовольство детьми Эдварда. В конце концов он у нас герой.

Хотя мой отец тоже был героем, а недовольство мною было высказано по полной программе.

Впрочем, Бэмби, похоже, интересовало совсем другое.

– А как они, в смысле, люди – ее родители, оказались в вашем поселке?

Я дожевал пряник, спрыгнул на землю и осторожно раздвинул траву, обнажая родник.

– Это долгая история, Бэмби.

– По-моему, мы никуда не спешим.

Склонившись над водой, я сделал несколько жадных глотков. Горло обдало холодом.

– Дядя Эдвард – волк, отказавшийся от своей Силы ради племени. Он спас талисман и стал героем. Ему тогда было только четырнадцать. А тетя Лина – человек от рождения. Получилась обыкновенная человеческая семья. У Лизы не было ни единого шанса стать волком. Это – вкратце.

– И что, Лиза никогда не станет такой… как ты?

– Никогда, – я на мгновение задумался, а потом добавил: – Не исключено, что Сила вернется в ее детях. Иногда такое случается, через поколение или два, при определенных условиях. Правда, очень редко… Говорят, для чуда волку нужно вишневое небо…

– А оборотни?

– Что – оборотни?

– Оборотни бывают? Или это и правда всего лишь фантастика?

Я вздохнул, вспомнив девочку, пытавшуюся меня убить.

– Бывают… Сам видел. Откуда берутся, только не знаю.

– Какие они?

– Ну-у… Люди, которые умеют превращаться, реагируют на луну, боятся серебра, огня и прочей дребедени. Или думают, что перевоплощаются, реагируют и боятся… Чудовища или сумасшедшие… Причем и те, и другие одинаково ненавидят людей.

– И… много их? – чуть поколебавшись, спросил Бэмби. – Интерес чисто спортивный… может, пора готовиться к мировой войне с оборотнями?

– Не пора, – заверил я. – Во-первых, их мало. Во-вторых, война и так уже идет…

– В каком смысле?

– В прямом, – я закусил губу, пытаясь заглушить воспоминания об отце. Он вышел на тропу войны, нарушил запрет бога и повел за собой волков. – Вы, люди, убивали оборотней и волков тысячи лет. Мы, волки и оборотни, защищались и убивали людей. Мы никогда не общались между собой. Мы презираем оборотней – генетическую ошибку природы. Но вот враг у нас почему-то оказался общий. Охота на ведьм… Непонятно только, кто был охотником, а кто – добычей.

Я потянул носом воздух. Кострами, конечно, не пахло, но мы, волки, слишком часто чувствовали огонь на своей коже, чтобы забыть пережитую, пусть и не нами, боль.

– Так что, поверь мне, Бэмби, война идет давно.

Воспоминания об отце почти угасли. Почти.

Я вздохнул.

– Ты чего? – не понял Бэмби.

– Да так… жалко мне их…

– Кого?

– Оборотней.

– Почему?

– Потому что ваш бог от них отвернулся.

– Я не верю в бога, – напомнил Бэмби. – Так что можешь мне претензий не предъявлять.

– Может, он потому такой равнодушный, что вы в него не верите?

Бэмби потер шрам и сказал совершенно другое:

– Знаешь, Лиза – первая девушка, которая, видя мое лицо, не морщится брезгливо.

Я понимал его. Понимал, но неизвестно, к добру было все это или к худу.

– Я предупредил тебя, Бэмби.

Он согласно кивнул, опустился рядом, зачерпнул в ладонь воды.

– Ледяная… Ты не ответил на мой вопрос.

Я мысленно прокрутил наш разговор обратно.

– На который? Ты постоянно что-то спрашиваешь…

– Как… с чего все началось? Когда волки и люди возненавидели друг друга?

Я хмыкнул.

– Кто теперь знает?

– Ты!

– О, нет! Лично я знаю только то, что рассказывал мне отец.

– Расскажи, – повторил он.

– Вряд ли эта история тебе понравится…

– Расскажи.

Я снова уселся на осину, так, чтобы солнце не било прямо в глаза. Бэмби пристроился рядом. У него на лице было написано любопытство и ожидание. Я помрачнел. Жизнь Томаша Вулфа не располагала к веселью.

– Ладно, слушай… Волчонок становится волком в шестнадцать лет, то есть по вашим, человеческим законам становится совершеннолетним. Для нас это – семейный праздник, как Рождество или Новый год. Куча подарков, именинный пирог, друзья, лопающиеся от зависти или, наоборот, покровительственно похлопывающие тебя по плечу: мол, добро пожаловать в наш круг взрослых… Приходит Сила. Сила, которая меняет всю твою сущность. Ты готовишься к этому, готовишься все шестнадцать лет своей жизни, и все равно оказываешься не готов. И ты радуешься, потому что нет ничего лучше… Мой отец в подарок надень рождения вместо пирога получил много ненависти и человечьей крови. Он говорил, что тот день был проклят небом. Знаешь, я как-то не сразу понял, что это значит…

Я коснулся рукой Клыка. Дневной свет потух, превращая окружающий нас мир в ирреальность… Мы оказались в темноте и пустоте. Бэмби судорожно глотал ртом воздух, то ли сдерживая крик, то ли пытаясь закричать. Потом свет вытеснил тьму, и мы увидели…

…Развалины сгоревшего дома. Дым и пепел. Выжженная земля. Обгоревшие трупы. Паренек, высокий, худощавый, темноволосый. Растерянный, еще не понимающий, что случилось страшное… Первая звезда в чуть потемневшем небе. Парень тянется к ней, тянется изо всех сил, чтобы получить то, что принадлежит ему по праву волка. Закрывает глаза, пытаясь осознать новые ощущения…

Люди за оградой дома. Шесть мужчин, вооруженных кольями и ружьями. Они смотрят на парня, а я кожей ощущаю исходящие от них волны ненависти и страха. И парень тоже это чувствует. Он оборачивается и делает несколько шагов… Наверное, надеется узнать, что случилось с его семьей. Ружья угрожающе поднимаются в его сторону.

– Оборотень! – слышим мы. – Стреляйте!

Щелкают затворы. Еще не понимая, что происходит, парень разворачивается и бежит к кромке леса. Бежит не оглядываясь. Сухие хлопки выстрелов в спину. Лес. Дом. Выстрелы становятся реже, потом прекращаются совсем. Парень падает на землю, вжимается в нее, выжидая. Темнота и тишина… Чей-то неуверенный голос:

– Мужики, а вы уверены, что мы сможем его изловить?

И что-то неразборчивое, вперемежку с ругательствами, в ответ. Другой голос, резкий и грубый:

– Говорил же, обождем, когда этот сопляк появится, не пришлось бы сейчас столько возиться…

– А правда, что оборотни могут становиться невидимыми?

– У тебя что, крыша съехала с перепугу?

– Мне одна бабка рассказывала. Она настоящего оборотня видела. Еле ноги унесла.

– А осина его возьмет?

– До чего ты трусливый… Не боись, они тоже смертны!.. Мы теперь это точно знаем.

И снова неразборчивая ругань и нервный смех.

Они охотятся. Охотятся на этого паренька, только-только получившего Силу волка. Охотятся так же, как на его родителей несколькими часами раньше. Охотятся, не понимая, что сами уже стали чьей-то добычей.

Голоса медленно приближаются. Гнев и ненависть возрастают во мне и в том волчонке, который потом станет моим отцом.

– Нам надо рассредоточиться.

– Ага! Чтобы он нас по одному перегрыз!

Мы ничего вам не сделали! Мы жили среди вас и скрывали свое уродство. Так за что вы опять нас убиваете!?

– Трус! Боишься одного завшивленного волчонка!

– Я не боюсь!.. Просто жить очень хочется!

Еще утром у Тома было два младших брата…

Волк выжидает. Сквозь кроны деревьев пробивается слабый лунный свет. Люди идут смело, словно именно они здесь хозяева. Они ошибаются – заряженное ружье еще не дает на это права. Когда нападает волк, не всякий успевает даже подумать об оружии, не то что выстрелить…

Том пощадил только одного. Не из жалости. Просто кто-то должен был рассказать людям правду об их гибели. И я снова чувствовал волчью ненависть так, словно она была моей собственной. Отец нарушил запрет Белого Волка, но не испытывал раскаяния. Убивая, он был счастлив. Я его понимал.

…Тьма и свет. Мир вернулся.

– Что это было? – испуганно спросил Бэмби.

– Это была история моего отца, – пояснил я. – Вернее, самое ее начало.

– Как… Я не понимаю… Мы что, вернулись в прошлое?

Я тоже не понимал. Но сказать этого вслух не мог.

– Лишние вопросы, Бэмби. Ты спросил, я показал. Согласись, так намного доступнее.

Бэмби бормотал что-то нечленораздельное.

– Я видел слишком много ваших фильмов, прочитал слишком много книг, в которых рассказывается об оборотнях так, словно вы, люди, знаете, что это такое на самом деле, – горько усмехнулся я. – Ты просто представь себе, каково это – жить среди людей и скрывать свое происхождение… Дом родителей Тома Вулфа стоял на окраине большой деревни. Мой отец вырос вместе с человечьими детьми. У него было два брата, и вскоре должен был родиться еще один. Нормальная семья. Обыкновенная, я бы сказал. В тот день семьи не стало. Аутодафе… Приговор вынесен и приведен в исполнение. Я тебе уже говорил, что в огне страшно умирать? Моему отцу, чтобы не погибнуть, пришлось убивать. Убивать людей, хотя Белый Волк, наш бог, запретил убийство, – я снова усмехнулся, облизал языком внезапно пересохшие губы. – Наверное, на него никогда не охотились.

Я потер виски. Внезапно начала болеть голова.

– В тот день чудом выжил Эдвард, младший брат отца…

Снова темнота. Исчезающая реальность. Сплетение новой. Свет.

…Лес, река. Неохотно выползающее из-за горизонта солнце. В мутноватой воде купается волк, пытаясь смыть грязь, злость и напряжение. Рваная рубашка и джинсы, все в запекшейся крови, валяются на берегу. Волк счастлив. Он впервые отведал человеческой боли.

За поворотом реки – заброшенная мельница и маленький домик. Очень тихо, словно на похоронах. Волк ежится, подходя к двери. Она легко открывается. Человек на полу спальни. Лицо в кровоподтеках, аккуратная дырка между ребер, как раз там, где находится сердце.

Во второй комнате на низком диванчике, весь в бинтах, мальчик. Рядом на полу – девчонка, в джинсах и майке. Она плачет.

Скрипит половица. Девочка поднимает голову и истошно кричит.

– Перестань орать, – говорит волк. – Меня зовут Том. Я – его брат, – он кивает в сторону мальчика – И я бы хотел знать, что здесь происходит.

– Папа… папа…

Волк входит в комнату, отодвигает девчонку от дивана, внимательно осматривает мальчика в бинтах. Потом поворачивается к девчонке.

– Кто ты такая?

– Лина… там… – она кивает на стену, – мой папа.

– Не знал, что у Бориса есть дочь.

В голосе волка подозрение и злость. Девочка пытается оправдаться:

– Я учусь в городе, в пансионе… с тех пор, как мама умерла… К папе только на каникулы приезжаю… – она снова плачет. – П-па-па…

– Не реви! Мне надо знать, что здесь произошло, и как мой брат оказался здесь. Не реви, я сказал!

Долгое молчание. Прерывистые всхлипы постепенно затихают. Девочка что-то шепчет себе под нос.

– Громче!

– Вчера утром в дом ворвались какие-то люди. Избили папу… Кричали, что он дружит с оборотнями… Требовали, чтобы он сказал где они живут… Грозили убить меня…

– А Борис?

– Он сказал, что оборотней нет, что это сказка… Было так страшно… – она снова плачет.

– Что потом? – видно, что волка раздражают ее слезы, но он все же старается говорить спокойно.

– Не знаю… Меня заперли в сарае… Когда я оттуда выбралась, то увидела папу… мертвого… – у девочки начинается истерика. Волк приподнимает ее с пола и встряхивает за плечи.

– Как здесь оказался Эдвард?

– Пришел… По реке, наверное, потому что его одежда была вся мокрая. Я нашла его рядом с Малышом во дворе. Он еле дышал и все время повторял твое имя, – она испуганно смотрит на волка. – Я ничего ему не сделала… только перетащила в дом, потому что мне на улице страшно ночью… Дома тоже страшно… И папа там лежит… Но на улице страшнее… Вдруг те люди снова вернутся… Я промыла ему раны и перебинтовала. Твой брат сильный – ни разу не вскрикнул, терпел. А потом уснул. Ночью у него поднялась температура. Я все время боялась, что он тоже умрет!..

– Не умрет. Теперь не умрет, – в устах волка это звучит, как клятва.

Тишина. Короткая, страшная, почти мертвая тишина.

– Их надо похоронить, – наконец говорит девочка.

– Их?

– Папу и Малыша, нашу собаку. Он там, во дворе.

Волк кивает. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, он дружил с Борисом. И единственное, что он может сейчас сделать для мертвого друга, – это похоронить его.

Они вырывают во дворе могилу. Неглубокую, потому что земля твердая, как камень. Идет дождь, и непонятно, плачет Лина или же она оставила это право небу. Звук дождя – как прощальное слово, произнесенное над могилой человека и собаки.

Острый слух волка улавливает чей-то болезненный крик. Он бросается к дому. Это кричит Эдвард.

– … Не надо… пустите… Том, где же ты… Том!

– Тише, Эдди, тише. Я пришел. Ничего сейчас не говори. Не трать силы, ты еще слишком слаб.

Мальчик открывает глаза. В них боль и страх.

– Все погибли, Том… Все-все… Мама, папа, Мэтьюс, Ирэн… Они знали, что это должно случиться… Они специально отправили меня встречать тебя. Чертова твоя охота, Том!

Эдвард всхлипывает, потом снова говорит – быстро, почти неразборчиво.

– Я вернулся… адом горит… дверь подперта бревном… И крики, крики… Я хотел помочь, правда, хотел… ты мне веришь? Мамочка… мама! Люди спустили собак. Оказывается, это страшно, Том, когда на тебя охотятся… Я плохо дрался, Том… Ты никогда не учил меня защищаться от людей…