Текст книги "Перекресток волков"

Автор книги: Ольга Белоусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Кроха вернулся домой следующим вечером. Взъерошенный, настороженный и серьезный, он ничуть не изменился за прошедшее время, разве что подрос немного, а в глазах появилось что-то совсем недетское.

Я боялся этой встречи. Я не знал, чего ждать от этого мальчика, которого когда-то я любил как брата, а потом бросил ради своего отца. Думаю, он тоже боялся.

Я жарил рыбу. Он вошел на кухню почти неслышно, закрыл за собой дверь и тихо сказал:

– Ты здесь, я не ошибся.

Я закрыл сознание от чужого непрошеного вторжения. Не то, чтобы оно уже произошло. Так, на всякий случай. Я не хотел, чтобы он увидел мои чувства.

– Здравствуй, Кроха, – сказал я, откладывая нож и вытирая руки.

– Здравствуй, Ной, – он улыбнулся и внезапно обнял меня. – Не думал, что мы еще встретимся.

– Мир тесен, малыш.

– Я рад тебя видеть. Я боялся, что вы с Бэмби умрете там, в лесу.

Он говорил правду, я это чувствовал.

– Денис спас меня.

– Денис…

Кроха и впрямь был очень взрослым. Не по годам взрослым. Он понял то, чего я не сказал.

– Вкусно пахнет… Тебе помочь?

– Нарежь хлеба и вскипяти чайник, – я принялся выкладывать на раскаленную сковороду кусочки рыбы.

– Не знаю, за что Денис не любит своего отца, да это и не мое дело, но все-таки хорошо, что ты его не убил.

На самом деле это было плохо. Но ни Кроха, ни Бэмби этого, к счастью, не понимали.

– Время покажет…

– Ты ведь не убил его? – уточнил Кроха.

– Не убил.

Мы немного помолчали, потом он нерешительно попросил:

– Ты расскажешь, что с вами было?

– Расскажу, малыш. Чуть-чуть позже, ладно?

Мы уже пили чай, когда пришли из кино Лиза и Бэмби.

– Привет, – Бэмби широко заулыбался, увидев Кроху, протянул ему руку. – Привет, малыш!

– Привет, – Кроха пожал руку, тоже улыбнулся, скупой, но теплой улыбкой.

– Есть будете? – громко спросил я. Лиза все еще возилась в ванной.

– Будем, а как же! – крикнула она. – Я сейчас!

– Можешь не торопиться, – сказал я. – Твоя посуда от тебя никуда не убежит.

– А я даже не предполагала, братец, что ты готовить умеешь! – Лиза сделала вид, что не услышала моей последней фразы.

Ребята засмеялись.

– Помню, однажды, Ной, ты предложил мне сырую ворону! – сквозь смех выговорил Кроха.

Бэмби сунул в микроволновку тарелки с рыбой, достал чистые чашки и вилки, нарезал хлеба. Я понимал, что это он не для себя старается. Сам бы он прекрасно поел из сковородки, как бывало раньше, а хлеб просто поломал бы руками. Просто Бэмби нравилось ухаживать за Лизой. А мне нравилось, что ему это нравилось. Как старший брат, я ревностно охранял интересы сестренки.

Кроха приволок из своей комнаты гитару и принялся ее настраивать.

– Какое пренебрежительное отношение к моему инструменту, Бэмби, – ворчливо добавил он через минуту. – Неужели так трудно стереть с него пыль?

– Но ведь это же твой инструмент, – резонно заметил тот.

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как Кроха ругался с нами, если кто-нибудь ненароком задевал его гитару.

– Всем привет, – сказала Лиза, заглядывая на кухню. – Это мальчишник или я могу присоединиться?

– Можешь, – кивнул я. – Садись, мы вас не дождались, поели уже. Знакомься, Лиза. Это – Кроха, наш с Бэмби друг и фактический хозяин квартиры.

Кроха кивнул. Ему было чуть больше четырнадцати, и девушки пока интересовали его постольку поскольку. А может, и нет, я не успел выяснить. Лиза заулыбалась, усаживаясь на свое место. У нее был богатый опыт общения с подростками. Эдди, например, никогда не был большим подарком.

Еще минут через пять зазвучала музыка, грустная, как осенний дождь. У Крохи был звонкий, еще не сломавшийся мальчишеский голос. И слова песни были хороши, только я почему-то задыхался, слушая их. Словно я снова умирал там, в ночной прохладе летнего леса…

 
Всю жизнь я только то и знал,
Что дрался, бился, фехтовал.
Везде, куда ни брошу взгляд,
Луг смят, двор выжжен, срублен сад,
Вместо лесов – лесоповалы…
 

– Браво! – воскликнула Лиза, захлопав в ладоши, когда Кроха замолчал. – Какая замечательная песня! Правда, Денис?

– Правда, – согласился Бэмби.

Я встал. Мне не хватало воздуха. Кроха вопросительно поднял брови.

– Пойду… прогуляюсь.

– Наверное, я выбрал не ту песню, – задумчиво сказал Кроха, приглушив струны. Я покачал головой:

– Просто вся моя жизнь – это чужая песня…

– Ной!?

– Нет-нет, Бэмби… все хороню… все нормально, поверь…

Всю жизнь я только то и знал…

– А с небосклона бесшумным дожем падали звезды…

– Куда ты ходил?

– Я… я слушал колокола…

Когда я вернулся. Лиза уже спала, благополучно свалив мытье посуды на Бэмби. Надо сказать, ему мало шел фартук. Кроха, удобно устроившийся возле окна на табуретке, подбадривал друга какими-то нецензурными частушками.

– Ты обещал мне кое-что рассказать, Ной, – напомнил Кроха в перерыве между куплетами.

Бэмби нарезал тонкие пластинки сыра, достал из шкафчика бутылку вина, разлил по дешевым стаканам темно-вишневую жидкость. Засмеявшись, я повел носом. Потом заменил вино у себя в стакане молоком.

– Белый Волк не пьет.

Они не поняли моего смеха, но приняли молоко как должное.

– Ты обещал, Ной, – проворчал Кроха.

Желтая луна и небо цвета вишни. Цвета моего мира. Цвета сыра и одуванчиков, вина и запекшейся крови.

Всю жизнь я только то и знал…

– Я любил своего отца, малыш. Любил очень сильно…

Я говорил в ту ночь о многом. О том, что они уже знали и о чем еще даже не догадывались. Мне не нужна была их помощь. Просто я хотел произнести вслух то, о чем до сих пор боялся думать.

– Бог… – повторил Бэмби в какой-то раз.

– Бог.

– Знаешь, это самое странное, что я когда-либо слышал.

– Знаю.

– Я думал, боги добрые…

– Боги бывают разными. Мне все больше попадались пресыщенные, скучающие и равнодушные. Это страшней любого зла.

– А ты? Какой ты?

– Каким был – не помню. Еще не помню. Память вернется постепенно, не сейчас. Я не хочу сейчас. Я не готов к этому. А каким стану… кто знает? А ты, похоже, не удивлен, малыш?

– Я – нет. Я знал это с самого начала. Раньше, чем ты сам узнал.

Я не нашелся, что ответить. Бэмби тоже. Мы только удивленно переглянулись.

– Ты будешь искать Нору? – спросил Кроха.

Я подумал о белой кошке.

– Нет, малыш.

– Почему? Ты не хочешь ее видеть?

– Хочу. Но я знаю, что она придет сама. Она обещала. Как только я перестану искать смерть.

– Что это значит?

– Бог его знает, – я махнул рукой, и сам рассмеялся нелепости фразы. – Я – не знаю.

Кроха покачал головой.

– А что потом?

– Потом все закончится. Для меня и для моего народа.

Он нахмурился, услышав невольную горечь в моем голосе.

– Что значит закончится?

Я вспомнил слова Динь.

– Мы уйдем. То есть они, волки, уйдут. С Земли. Этой планете нужен мир, а моим волкам – покой.

– Но разве ты хочешь уходить?

Я долго молчал, прежде чем ответить.

– Нет, не хочу. Но как бы напыщенно это не прозвучало, я еще не принадлежу себе. Мои желания – это всего лишь мои желания. Меня запихнули в это тело специально для того, чтобы дать волкам возможность вернуться домой. Предопределенность раздражает.

– Неужели ничего нельзя изменить?

– Не знаю… Скорее всего, нет.

– Но ведь ты – бог!

– Боги не имеют власти над прошлым, малыш, иначе мы каждый раз возвращались бы в него, чтобы исправить совершенное, и жизнь замерла бы на одном месте… Боги не имеют власти над будущим… И еще… Даже боги не всегда имеют возможность выбора. Так что…

Волна безысходности накрыла нас и растаяла, как предрассветный туман…

– Жалко, что ты не увидишь ребят, – внезапно сказал Кроха. – Они вернутся из армии только через четырнадцать месяцев.

Я вопросительно посмотрел на Бэмби.

– Марат с Андреем сейчас где-то на севере. Прислали за полгода только одно письмо, и то без обратного адреса, – пояснил он. – Умники! Станут крутыми мужиками…

– Выходит, Кис был прав, – вздохнул я. – Он мне однажды сказал, что эти двое не смогут заботиться о Крохе…

– Ну-у… – Бэмби пожал плечами. – Они вообще-то хотели… просто Марат вляпался в одну неприятную историю… Странно, что именно Марат, а не Андрейка… Вот ему и пришлось выбирать – армия или тюрьма… или чего похуже… А Андрей за ним пошел. Ты же знаешь, они всегда были не разлей вода.

– Да…

Стало как-то неуютно и горько. Я смотрел в белое озеро в своем стакане и вспоминал Киса. Мы могли бы стать друзьями. Если бы он выжил… Если бы…

– Ты мог спасти его, Ной, – сказал Кроха без укора или обиды. Просто так сказал, констатируя факт.

– Не мог, – возразил я, не пытаясь оправдаться. – От судьбы не уйти, я уже говорил… Кису судьбой была смерть, и он все равно умер бы – в ту ночь или двумя ночами позже, но все равно бы умер.

– Нет, мог, – упрямо повторил Кроха. – Может, ты и прав, может, судьбу не изменить, и что на роду написано, то и будет. Рано или поздно. Может, ты прав, но у Киса была бы еще одна ночь. Или две… или больше… Но разве нельзя не попытаться?.. Ты понимаешь, о чем я говорю, Ной?

Я понимал. Я был молодым, совсем молодым еще богом, и тоже думал тогда, что один день – это лучше, чем ни одного. Я пытался бороться – не за жизнь и смерть, у меня не было такой необходимости. Я боролся за то, что любил, за черные сумасшедшие глаза, за огонь в пещере с золотистыми сводами, за счастье, такое, каким я понимал его тогда. Я выиграл один день и проиграл целую битву. Я больше никогда не любил так, быть может, оттого, что мне некого было так любить. И потом я еще часто спорил с судьбой, я ведь говорил уже, что был молод… Однажды я признал, что судьба сильнее любого бога. Распределение сил произведено, и не мне пытаться изменить сущее.

– Мне жаль Киса, малыш, поверь.

– Я верю.

– Ты серьезен не по годам, малыш.

– Помнится, ты был таким же, когда мы встретились. Это недостаток?

– Не знаю. Волчата взрослеют рано, так что меня этим не удивишь. Но я предпочел бы видеть перед собой ребенка…

– Я родился таким. Так же, как ты – родился волком.

– Я никогда не спрашивал тебя о твоем прошлом, малыш… Расскажи мне сейчас, если хочешь.

Он пожал плечами.

– Нечего рассказывать, Ной. Своего отца я никогда не видел. Мама говорила, что он был необыкновенным человеком. Может быть и так. А может, и нет. Может, мама просто не хотела, чтобы я думал о нем плохо. Она очень меня любила. После ее гибели Кис забрал меня к себе. Он знал, что я умею читать чужие мысли. И еще я вижу… как бы это объяснить… сущность вещей и людей. От этого у меня постоянно болит голова. Кис пытался помочь. Он нашел какой-то наркотик, который усыплял боль. Когда Кис умер, мне пришлось научиться обходиться без него.

В голосе Крохи звучала горечь, которой я не понял.

– Когда мы встретились в первый раз, я сразу увидел в тебе оборотня, – говорил между тем Кроха. – Оборотня и бога. Это было такое странное сочетание, что я чуть не усомнился в себе. Но ты защитил меня. И привел домой. Я решил, что это – знак. Что ты мне… нам… поможешь. Ты же бог! Я не знал… ну, что ты не знаешь, кто ты такой на самом деле. Я просил Киса за тебя. Я не сказал ему, кто ты, потому что думал, что он все равно не поверит. Кто бы в это поверил?.. Я попросил Киса, и он позвал тебя к нам жить. Да только все зря. Ты пришел, а Кис все равно умер…

– Он догадался сам, – сказал я. – Может быть, не обо всем, но о чем-то догадался точно.

Кроха кивнул, глотнул вина и снова кивнул.

– Наверное… А Бэмби вот не догадался. Правда, почему-то поверил мне на слово. Почему, а?

Бэмби улыбнулся краешком губ.

– Поверил, и все. Впрочем, ты ведь упомянул только об оборотнях, а это было вполне понятно.

– Извини… Но у меня язык не поворачивался выговорить остальное…

Я хмыкнул, открыл новый пакет молока. И мы говорили, говорили… мы молчали… смеялись…

А потом, когда ребята разошлись по комнатам, предпочтя мое общество уютной подушке, я отпустил на волю свой разум. Я закрыл глаза и постарался среди бесконечного множества чужих воспоминаний о мирах, где когда-то обитали волки, найти путь к тому единственному, что был их настоящей родиной.

…И не было ничего важнее этого чувства невероятного покоя и счастья, захватившего меня – путника, вернувшегося домой. Я ступал по мягкой изумрудной траве, вдыхал запахи Леса и плакал, и смеялся, не понимая, когда же кончается моя радость и начинается боль. Я чувствовал, как где-то умирала и рождалась жизнь, и каждый раз мне казалось, что я каким-то образом причастен к этому. Я видел, как наступающий рассвет медленно стирал с неправдоподобно высокого неба капли звезд. Я был здесь хозяином. И мне нравилось ощущать ласково-осторожные прикосновения этого мира к моей душе…

Я нашел его, мир, в котором небо ночью цвета спелой вишни, а луна похожа на сыр. Где воздух пьян, а Лес дарит ни с чем несравнимую жажду жизни. Мир, который был их домом когда-то. Мир, который должен принять их вновь. Должен. Они слишком долго шли домой.

Уж лучше бы я искал его сотни лет.

Хотя… в каком-то смысле так и было.

– Я звал тебя, потому что мне казалось, что ты где-то рядом, но ты не пришла.

– Я не могла. Это твой сон, твой дом, но не мой. Он не принял меня. Ты же знаешь…

– Да, теперь знаю.

Я очнулся на диване. Дико болела голова. Открыл глаза и испугался.

– Испугался?

– Пришло время решений.

Память вклинилась обжигающей вспышкой между первым и вторым ударами, и это оказалось еще одной потерей в моей и без того невеселой жизни. Человек упал на пол, заливая линолеум кровью, а я смотрел на него и думал о превратностях судьбы. Потом я закрыл дверь, схватил мужчину подмышки и перетащил на диван…

Первое решение…

Я искал смерти – чужой, разумеется, и…

…Он долго приходил в себя.

– Здравствуйте, полковник.

– Кто… вы… что… – прохрипел он. Попытался подняться и тут же упал обратно на диван. Дернулся, кривясь от боли. Шипы, вонзающиеся в горло, вряд ли могут производить приятное впечатление.

Со второй попытки ему удалось сесть. Связанные за спиной руки нисколько не облегчали задачи. Я с интересом наблюдал за его неуклюжими рывками.

– Кто… вы… что… происходит…

Да, кажется, это было сто лет назад. Как жаль, что я не убил его сразу… Теперь уже нельзя.

Я тряхнул головой, прогоняя воспоминания.

– Меня зовут Ной.

– Ной… я… должен… знать вас?

– О! Я на это не рассчитываю! У людей такая короткая память…

– Но… я… знаю?..

– Однажды, года четыре назад, я вытащил вас из горящего дома.

А еще я, кажется, взял его куртку.

– Да-да, я помню…

Он попытался повернуть голову и снова скривился от боли.

– Я бы порекомендовал вам не дергаться, – заметил я. – Ошейник затянут не очень туго, но все же при неудачном движении может проткнуть горло.

– Ошейник?.. Вы собираетесь… пытать меня?.. Что вам надо?.. Сведений? Денег?.. У меня есть… не очень много…

– Нет, спасибо, я как-нибудь обойдусь.

Он осторожно вдохнул, видимо, мечтая, чтобы его шея стала хоть на миллиметр тоньше.

– Тогда… зачем это?

– Хочу, чтобы вы примерили на себя то, что с таким успехом предлагали другим.

– Я… не понимаю…

– Ошейник оборотня. Орудие возмездия, с помощью которого в Средневековье пытали ликантропов. Помните, совсем недавно вы надели такой на моего отца? Прежде чем отправили его на костер? Каких моральных высот достигло общество в ваше исключительно цивилизованное время!..

– Вашего отца?

– Томаш Вулф был моим отцом.

В глазах полковника промелькнуло понимание.

– Так ты – оборотень?!

– Нет, – и это было чистейшей правдой. – Оборотни и чудовища живут среди людей.

– Наверное… ты жалеешь, что не убил меня тогда…

Мы находились не на светском рауте, и мне ни к чему было врать.

– Жалею.

– Но почему же не убил?

Я пожал плечами.

– Я был болен. Сил не хватило.

– Ты… убьешь меня… теперь?

– Я убиваю быстро.

– И на том спасибо.

Он не понял меня. Я всего лишь пытался объяснить, что если бы хотел убить его, то убил бы сразу.

– Томаш Вулф поступал иначе, – добавил он через несколько секунд. Я замер. Человек еще немного помолчал, а потом заговорил, и говорил долго, сознавая, что пока он говорит, он дышит.

Я узнал то, о чем раньше только догадывался. То, что, наверное, было написано в дневнике Тома Вулфа. То, что он уничтожил, прежде чем уйти в огонь.

Я узнал, что отец любил человеческую кровь. И еще… о том, что он… убивал долго. Мама, боже, как же ты жила!.. Ведь ты все видела… Или нет? Или – не хотела видеть?

– …И всегда рядом с телом…

– … Клочок волчьей шерсти… чтобы мы знали, чьих рук это дело…

И еще я узнал о том, что такое одержимость. Человеческая одержимость. Одержимость охотника. Когда одна-единственная мысль захватывает сознание, подчиняя его себе, своим желаниям и потребностям, когда семья становится бременем, и забываешь об обязательствах, данных кому-то, и все остальное, кроме запаха затравленного зверя, уже не имеет значения… Знакомое чувство…

– … А потом внезапно останавливаешься. Я – один… жена умерла, сын отказался от меня… я – один, и я привык к этому…

Они охотятся на нас, волков. Мы охотимся на них, на людей. Я охочусь на людей. Я так же одержим. И так же одинок. Каждый из нас одинок. И иначе не бывает.

И еще… еще я узнал о том, как погиб отец…

– Он позвонил мне домой… он не оставил мне выбора… Все оказалось неправдоподобно просто… уж не знаю, почему, но он попался на мою нехитрую приманку… Я видел его только один раз, до начала процесса… Кто же знал, что мы не довезем его до суда?

Костер.

– Костер… Это не мы. Суд Линча. Знаешь, что это такое?

Моя мать учила меня человеческой истории.

– Машину, в которой перевозили оборотня, остановили в трех кварталах от тюрьмы. Мы не смогли отбить его у толпы. Да, наверное, не очень-то и хотели. В самом деле, не стрелять же в людей, мечтающих восстановить справедливость?..

В самом деле…

Да, я узнал… Я бы предпочел умереть в неведении, но, к сожалению, мне не грозили ни неведение, ни смерть.

– Теперь ты убьешь меня?

Его голос был почти спокоен, хотя я слышал, как растягиваются жилы на руках в бессмысленном стремлении человека разорвать веревку. Страх… Мои пальцы непроизвольно начали трансформироваться. Страх перед неизвестным, перед пауками и желтым волчьим взглядом. Думаю, мой отец не доставил им удовольствия посмотреть, как мы меняем форму.

– Да?

Я не мог убить его. Я ненавидел каждое его слово, но не мог убить его. Нельзя забирать обратно то, что сам когда-то подарил. А я однажды подарил ему жизнь. Кто бы мог тогда предположить?.. Вот дьявол!

Проснулся Клык. Он подсказал мне решение. Что ж, путь будет так.

Усилием воли я возвратил себе прежнюю форму. Мышцы ныли от пережитых перемен. Приблизился к человеку. В его глазах явственно читался ужас. Я облизнулся, тряхнул головой. Нет, убивать нельзя.

– Да?

– Вы это уже спрашивали.

Я провел руками вдоль чужого лица, забирая свет. Человек дернулся в испуге и тут же вскрикнул – тонкие иглы ошейника мгновенно впились в шею.

Клык вспыхнул ярко и погас. Кожей я чувствовал его тепло. Когда все закончится, Клык снова станет холодным.

Потом я подошел к двери, повернул ключ в замке.

– Я не убью вас, полковник. Говорят, иногда жизнь становится страшнее смерти. Я хочу посмотреть, правда ли это.

Я ушел. Ушел быстро, боясь поддаться соблазну крови.

Бэмби повесил трубку телефона, тяжело опустился на стул.

– Это из больницы… Мой отец ослеп, Ной, – сказал он хрипло и жалобно.

Я знал. Прошло два дня, и сегодня утром Клык стал холодным.

– Ты расстроен? – спросил я.

– Н-незнаю… наверное… да…

Он был расстроен.

Как я мог объяснить ему, что всего лишь хотел спасти его жизнь?

– Подожди, возможно, это временно… – сказал я, зная, что это – навсегда. – Что тебе сказал врач?

– Что я должен… должен приехать… приехать забрать отца… Он сам просил… Там Анна, мамина сестра… Может, не надо ехать?.. Мне ехать, Ной?

– Ехать, Бэмби.

Я сказал ему то, что он хотел услышать.

Врачи так и не смогли выявить причину внезапной слепоты Артура Чернышева. «Как будто батарейки сели…» А ведь так оно и было.

– Артур Чернышев? Ной! Он же… он… ты что, не знаешь!?

Это кричала Лиза. Оказывается, были на земле еще люди, которые узнавали о родственных связях моего друга позже меня. Это немного утешало.

– Почему ты не сказал?! Ты что, не знаешь…

Бэмби уехал в больницу к отцу. А я имел неосторожность все рассказать Лизе.

– Знаю, – оборвал я ее, размышляя, стоит ли жизнь человека моих усилий.

– Но…

– Во-первых, прекрати орать, Лиза! А во-вторых, каким образом это касается тебя?!

Она немного сбавила тон, но не настолько, чтобы я почувствовал существенную разницу.

– Самым прямым! – Да?

– Да! Как я могу встречаться с его сыном? Меньшее, что сделают со мной, когда узнают, это просто запрут в доме! Или выгонят из племени! Или убьют Бэмби!

– Твой отец все знает, – заметил я спокойно. – И пока я что-то не вижу, чтобы тебя запирали в доме или выгоняли из него.

– Что?!

– Собственно говоря, именно Эдвард с Яном донесли до моего сведения подробности биографии Бэмби. Когда я пришел в поселок, я не знал, что Артур Чернышев – его отец.

– О-ой…

Я уперся рукой в стену за ее спиной.

– Скажи мне, сестренка, этот человек… он нужен тебе? Или это так, развлечение?

Лиза внезапно всхлипнула. Я растерялся. Ей было двенадцать, когда я последний раз видел ее плачущей. Мы вместе играли, Лиза упала с дерева и сломала лодыжку. Я нес ее домой и очень боялся, что она не перестанет плакать никогда. Впрочем, может, она и плакала потом. Откуда мне знать? Мы не виделись четыре года.

– Не смотри на меня, Ной…

– Не буду, – согласился я и отвернулся, краем глаза замечая, как она вытерла щеку. – Так нужен он тебе или нет?

– Нужен…

– Тогда забудь об Артуре Чернышеве. Это – моя месть, и я сам с этим разберусь. Ты согласна?

Она вытерла другую щеку.

– Мое согласие или несогласие не играет никакой роли, Ной.

– Вот именно.

– И как же теперь быть?

Я долго молчал, собираясь с мыслями, боясь сказать лишнее или пропустить важное. И она тоже молчала. Хорошо хоть, не плакала больше.

– Послушай, Лиза… понимаешь… я не могу убить Артура Чернышева. Четыре года назад, когда я только пришел в город, я вытащил его из горящего дома. Я дал ему жизнь, и не могу теперь забрать ее назад. Нельзя искать смерть там, где однажды сам прогнал ее. Пусть он живет, сестренка. Иногда это страшнее смерти.

– Наверное, ты прав.

Я вздохнул. Даже ей я не сказал, что сделал с Артуром Чернышевым. Когда тайну знает только один, есть шанс, что она останется тайной. А я хотел сохранить дружбу Бэмби.

– Я прав, Лиза. И знаешь, я очень устал, чтобы доказывать тебе что-то еще. Здесь я главный, я приказываю. Не будешь слушаться, отправлю обратно в поселок. Доступно объяснил?

– Доступно.

– Вот и ладненько.

– Племя все равно узнает.

Я понял, о чем она подумала.

– Бэмби не тронут, если ты будешь рядом. Как не тронули в свое время Катю и твою мать. А его отец… это его заботы, не мы отвечаем за его жизнь.

Сестра кивнула. Кажется, одну проблему я все-таки умудрился решить цивилизованными средствами. Какое счастье, что Лиза оказалась сговорчивее моего брата. Хотя, она была всего лишь человеком. Волки живут по другим меркам.

В ту ночь Лиза спала с Бэмби. Я не возражал. Пусть. Наверное, для него и для нее так было безопаснее.

Полковник Чернышев вышел в отставку. Один раз я напросился с ребятами навестить его. Какая-то женщина, кажется, тетка Бэмби, суетилась вокруг Лизы и Дениса. А я смотрел в слепые глаза мужчины, и чувствовал, как нагревается Клык. Я боролся с искушением отдать ему человеческую жизнь. Я цепенел от ненависти и задыхался дымом костра, который давно уже догорел. Я ничего не мог с собой поделать.

Потом засмеялась Лиза. И оцепенение прошло. Я решил, а я не имею привычки менять свои решения.

– Спасибо, – тихо сказал слепой человек. Каким-то образом он все понял.

Мой отец был отомщен. Даже волки должны были это признать.

Второе решение…

Клык пылал желтым, и волки видели сны…

Я открыл дверь. Не потому что услышал стук. Никто и не стучал. Просто из-за двери отчетливо пахло волком.

– Ты позвал, мы пришли, – сказал Эдвард тихо, перешагивая порог. – Ты ведь звал нас, не так ли? Мы видели сон…

– Я звал вас, дядя.

– Хорошее место, – заметил Ян, оглядываясь. – Большая квартира. Ты раньше жил здесь?

– Да.

Мои гости вошли в зал, и он зрительно сразу уменьшился в размерах. Широкоплечие, высокие, они вдвоем почему-то занимали в комнате больше места, чем вся наша компания, включая Марата и Андрея, вместе взятая.

– Зачем ты позвал нас? – спросил Ян, усаживаясь в кресло. Его темно-зеленая обивка давно полиняла, вытерлась на углах, и кресло сильно напоминало поросший мхом пенек.

Эдвард опустился на диван, забросил ногу на ногу и выжидающе посмотрел на меня. Я примостился на краешек подоконника, соображая, как бы потактичнее донести до Эдварда мою новость.

– Я не люблю город, – продолжил Ян, – и предпочитаю лишний раз не соваться к людям, если в этом нет острой необходимости.

Я хмыкнул, потом повернулся к дяде и спросил, стараясь оттянуть неизбежное объяснение:

– Есть будете?

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Эдвард. – Наверное, лучше подождать, когда придет Лиза. Где она, кстати?

Моя передышка закончилась, не успев начаться.

– По магазинам бегает, наверное… К свадьбе готовится… Понимаешь, Эд, твоя дочь собирается замуж, – сообщил я и спросил – Скажи, это достаточно серьезная причина для посещения членами Совета города?

– Замуж?! – дядя вскочил с дивана, пропуская мимо ушей мою последнюю фразу.

М-да… его реакция превзошла все мои самые смелые ожидания… Говорил же Эдварду отец: заводите двух, а лучше трех детей, и тогда расставание с каждым из них будет превращаться не в конец света, а в нормальный семейный праздник.

– Замуж?! За кого?! Да ведь ей же всего шестнадцать!

Может и хорошо, что Эдвард утратил свою Силу? Боюсь даже предположить, что бы он сейчас здесь натворил, если бы был настоящим волком…

– Успокойся, – негромко сказал Ян. Потом обернулся ко мне: – Что это еще за новости, Ной?

– Успокойся? – зарычал Эдвард. – Успокойся?! Конечно, это ведь не твоя дочь сошла с ума! Где она?

– Не знаю, – ответил я. – Я не интересовался, куда Бэмби ее уведет, лишь бы первые четверть часа она находилась подальше от тебя.

– Логично, – усмехнулся Ян. – Итак, наша Лизавета выходит замуж… За кого, если не секрет?

– Вот именно, за кого? – уже гораздо спокойнее холодно поинтересовался Эдвард. Похоже, ему удалось справиться с первым приступом бешенства, но я не был уверен, что это к лучшему. Интонации, которыми задавался вопрос, были гораздо неприятнее его давешнего рычания.

Тем не менее я удовлетворил их любопытство. А что мне оставалось?

– За Дениса Чернышева.

И без того темные глаза Яна превратились в чернильные пятнышки.

– Ты очень странно воспринял мои слова о спасении своего друга. Я вовсе не этоимел в виду, когда предлагал увести его из поселка от греха подальше.

– Не сомневаюсь, – пожал я плечами. – Но так уж получилось, – Я в упор посмотрел на Эдварда: – Скажи, дядя, что, собственно, тебя так беспокоит?

– Всего три вещи, Ной, – все также холодно ответил Эдвард. Он подошел ко мне вплотную, и я кожей чувствовал его злость и пульсацию Клыка у себя под рубашкой. – Первая: моя дочь уже живет с ним? Вторая: должен ли я сказать за это «спасибо» сыну Первого Волка? Ты ведь божий сын, так, Ной? И третья: что будет, если я сейчас тебя придушу?

Во мне медленно закипала злость.

– Да. Нет. Ничего.

– Что – да и нет? И ничего?

–  Нет– я не принуждал Лизу к сожительству с Бэмби. Что за бред! Да, она живет с ним, потому что любит, а замуж собирается выйти, чтобы оградить его от своры волков, мечтающих перегрызть Бэмби глотку! Нет, я не сын Первого Волка. Я и есть Первый Волк! Так что ничего не будет, если ты попытаешься меня придушить. У тебя просто не получится. И пожалуйста, будь чуть-чуть более вежливым со мной! Очень прошу, дядя! В конце концов это я дал вам всем жизнь!

– Ты – Первый Волк? – уточнил Ян.

– Моя дочь любит этого… человека? – переспросил Эдвард.

Естественно, они оба мне не поверили.

Я не ответил. Отвернулся к окну. Я начинал уже жалеть, что вызвал их сюда, в город. Обошлись бы как-нибудь сами. Бог я или нет?

– Ной!

– Чего ты ждешь от меня, Эдвард? – я обернулся, оттолкнув его от себя. – Да, Лиза любит человека! Вы будто помешались на этом слове! Между прочим, твоя дочь тоже человек! Как и ты! И Лина! И моя мать! Может, стоит вспомнить, как вы с отцом выбирали себе жен? Вопреки всем желаниям Совета!

– Том тебе не отец, – мрачно сказал Эдвард.

– Спасибо, я в курсе, – заверил я. – Прости, конечно, если тебе это неприятно, но я как-то привык считать его отцом, а тебя дядей, а привычка, как известно, вторая натура.

– Извини, – буркнул он, отводя взгляд. – Кажется, я заразился настроениями твоего младшего братца.

– Извиняю… А Лиза… Лиза просто хочет быть счастлива, Эдвард! И ни у тебя, ни тем более у меня нет права указывать ей, как этого лучше достичь.

– Ты же бог… – осторожно и чуть насмешливо заметил Ян. – Значит, у тебя есть и право и возможность вмешиваться в судьбы волков.

– Нет у меня такого права. И никогда не было, – отрезал я и посоветовал: – И кстати, не стоит хамить мне.

Умом я понимал, что им сейчас трудно видеть во мне своего Бога. Однако надо же было когда-то начинать?..

– Да, конечно, – в голосе Яна больше не было насмешки. – Тебе нельзя хамить… Тебя нужно уважать… И что там еще? Восхищаться? Приносить дары? Только вот за что? Мы слишком давно живем без бога… Мы все еще верим в него… в тебя то есть… Но эта вера больше похожа на привычку. Ты можешь пообещать, что теперь все изменится?

Я коснулся пальцами Клыка, покачал головой. Я не мог этого обещать.

– Я так и думал, – заметил Ян.

– Как же вы мне все надоели, – устало сказал я.

– Моя дочь выходит замуж… мой племянник – бог… Что еще преподнесет мне сегодняшний день? – поинтересовался Эдвард.

Что я мог ему ответить? Мне не дано предвидеть будущее.

Мы замолчали. Нам было о чем подумать, волку, человеку и богу, каждому – о своем. И мы думали и ждали.

Шаги на лестнице. Духи – запах города, и молодая хвоя – запах леса. Волки встрепенулись. Как и я, они узнали Лизу.

Входная дверь была открыта: я не любил замки и часто забывал их запирать. Шаги замерли в прихожей, квартиру затопила настороженная тишина – Лиза выросла в лесу, легко различала запахи и, несомненно, тоже поняла, кто и, главное, что ее ждет здесь.

Первым в зал вошел Кроха. Я просил его переночевать сегодня где-нибудь в другом месте, но он, как всегда, не послушался. Теперь он стоял, опираясь на дверной косяк, и с интересом разглядывал наших гостей.

– Кто это? – спросил Ян, подобравшись и обнажив выросшие клыки. Он был волком и чувствовал опасность даже тогда, когда не понимал ее происхождения.

– Не надо… спрячь… – сказал я тихо.

– Кто это? – повторил Ян. Под плотно облегающей фигуру футболкой напряглись стальные мускулы, тело начало меняться. Несколько секунд спустя на его месте в кресле сидел высокий в холке, поджарый, седой волк. – У него странная способность забираться в чужие мысли…