Текст книги "Перекресток волков"
Автор книги: Ольга Белоусова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
На седьмой день после Совета, ближе к полудню, я сидел на кухне в доме своего дяди, жевал теплый сладкий пирог и запивал его молоком. Лина, моя тетка, возилась возле печки.
Их дом, очень маленький и очень уютный, стоял по тропе чуть южнее нашего. Отец и дядя строили его вместе. Давно, больше двадцати лет назад. Тогда еще не было ни меня, ни Лизы. Даже мамы здесь еще не было. Они жили втроем, Том, Эдвард и Лина. Отец любил вспоминать то время. Они были молоды, полны энергии и чувств. Они любили друг друга, Эдвард и Лина, а Том оберегал их любовь от нападок племени и уходил в лес, чтобы дать им возможность побыть вдвоем. Они учились. Том учился убивать, Эдвард – быть человеком. Лина училась жить с волками. Отец говорил, что, несмотря на болезнь брата, несмотря на тоску по погибшим родителям, на неизбывную жажду крови, которая глодала его день и ночь, тогда он все еще оставался свободным. Я плохо понимал его. Моя юность началась и закончилась в лесном пожаре, и я просто не успел оценить все ее достоинства.
Я проглотил последний кусок пирога и спросил:
– Когда вернется Эдвард?
– Твой брат? – удивилась Лина. – Не знаю… Лиза говорила, что они с ребятами к Северному озеру собирались. А туда, сам знаешь, часов шесть пути только в одну сторону.
– Эдди меня не волнует. Он уже достаточно взрослый, чтобы отвечать за свои поступки. Нет, Лина, я говорю о твоем муже.
– А… Понятия не имею, – улыбнулась Лина. Она почему-то всегда улыбалась мне, не насмешливо, а как-то ласково, тепло. Она была небольшого роста, чуть пухленькой, розовощекой, и ей очень шла такая улыбка. И я тоже улыбался в ответ. – Эд уходит и приходит… и уходит снова… совсем как Том… Они очень похожи. Ох! Извини, Ной…
У меня сжалось сердце. После Совета никто не говорил со мной об отце. Мне казалось, что волки сознательно избегали этой темы, словно там, на поляне, сказали все и даже больше. А я хотел знать, как жил поселок все эти четыре года, пока меня не было. Я хотел знать, думал ли обо мне отец, жалел ли о той нашей последней ссоре. Я хотел верить, что все это: дьявол захлебнувшийся человечьей кровью, моя месть и моя собственная почти смерть – это имело смысл. Я боялся спрашивать у мамы. Она любила отца, возможно, гораздо сильнее, чем он того заслуживал. Ей едва исполнилось девятнадцать, когда они встретились, и было тридцать шесть, когда отец ушел в город в последний раз. Она отдала ему свою жизнь, свое прошлое и свое будущее. Том умер, но даже спустя три года в доме не было ничего, что указывало бы на присутствие постороннего мужчины. Все как обычно – семейные фотографии, детские игрушки, забитые книгами полки шкафов. Уверен, племя и Эдди принимали одиночество моей матери как должное. Что мог сделать я? Лишь пожалеть ее. Я тоже любил отца, но не мог отрицать очевидного – он легко, не задумываясь, сломал жизнь своей Кэт.
Поэтому я не спрашивал маму. Я спросил Лину. Мы были вдвоем, и мне показалось, она сможет быть искренней со мной. Я оказался прав. Она ответила. Впервые Лина говорила со мной без улыбки. И я пожалел о том, что спросил.
– Однажды зимой… той зимой, когда ты уже жил в городе… я видела, как Том плакал. Уверена, я единственная, кто видел Томаша Вулфа плачущим, даже Катя не может этим похвастать. Он плакал не о себе.
Я зажмурился и с силой сжал кулаки, чувствуя, как ногти вспарывают кожу на ладонях.
– Я виновен в его смерти, Лина.
– Нет, конечно…
– Виновен. И ты знаешь это. И мой брат тоже знает. Да об этом знает все племя! Я ведь получил Клык…
– Эд тоже когда-то обвинял Тома в смерти их родителей.
– Но они остались лучшими друзьями, а Эдди меня ненавидит.
– Дай ему время.
– Время? Вряд ли несколько дней или месяцев, или даже лет решат проблему. Эд очень похож на отца. Он совсем не умеет прощать.
– Ты абсолютно не знаешь своего брата, Ной, если так говоришь.
– Почему?
Лина медленно покачала головой.
– Может, потому, что не видел, как он повзрослел.
– Я спрашиваю, почему это обязательно должен был быть я?
– Ты волк, я – человек. Кому из нас двоих должно быть виднее?
– Думаешь, мне?
– Вот именно, тебе.
По ладони текли тоненькие липкие струйки, и запах крови смешивался с запахами кухни – масла, меда и жареного мяса, с запахом огня и тлеющей плоти. Клык жег грудь, оставляя на ней метки моего гнева и моей боли. Да, я пожалел, что спросил об отце. А Лина, кажется, пожалела, что ответила.
– Отрезать тебе еще пирога?
– Давай.
Пироги Лины были моей слабостью.
– Уже ночь или у меня опять пропало зрение? – спросил Бэмби вечером того же дня. Он лежал на кровати, а я читал ему вслух «Мастера и Маргариту».
– Солнце почти село, – ответил я, откладывая в сторону книгу и потягиваясь.
– Ты видишь в такой темноте?!
– Вижу, – подтвердил я. – А в чем проблема?
Бэмби хмыкнул.
– Извини, я, конечно, помню, что ты оборотень, но я как-то…
– Не надо, Бэмби…
– Что не надо?
– Не надо, – я скрипнул зубами, – называть нас оборотнями. Никогда.
– Почему?
В его голосе было слишком много искреннего удивления, и я, сдерживая подкатившую к горлу злость, ответил коротко:
– Это слово придумали люди. Оно не про нас.
Бэмби недоуменно пожал плечами.
– Но ведь вы оборачиваетесь… превращаетесь… в кого-то другого?
– Не в другого, Бэмби, в самих себя. Мы – волки.
– Извини, но я не улавливаю разницы.
– У оборотня две души, у волка – только одна. Внешний облик не имеет значения. Оборотни живут среди людей, а не среди волков.
Некоторое время мы молчали. Я покусывал губы и думал о девочке-оборотне, которая однажды пыталась убить меня.
– Ты ненавидишь людей, – голос Бэмби оборвал воспоминания. Я тряхнул головой.
– Ты только сейчас это заметил?
– М-м-м… А меня?
– Что – тебя?
– Почему ты общаешься со мной? Или, – он нервно хихикнул, – откармливаешь перед употреблением?
– Я не ем человечину, – я потянулся, похрустывая косточками. – Так что тебе не надо меня бояться.
– Не могу сказать, что боюсь… – Помолчав, Бэмби продолжил: – Наверное, именно в этом-то все и дело… То есть, я понимаю, что должен тебя бояться, но я совсем не боюсь… и чувствую себя… как-то неловко…
Я засмеялся.
– Неловко! Ну, ты и скажешь тоже! Нет, если хочешь, конечно, можешь меня бояться… – Немного подумал и добавил гордо – Вообще-то, наверное, я один из самых сильных волков в племени. Но, если честно… ты мне Друг, понимаешь? Ты спас мне жизнь. Я знаю, что такое благодарность.
– Что-то не припоминаю, – скептично заметил Бэмби, откидываясь на подушки. – В смысле, про спасение жизни…
– И не надо. Просто прими к сведению.
– Ладно, – легко согласился он. И попросил: – Расскажи мне о вас.
– Что рассказать? – не понял я.
– Ну-у… Все. Кто вы такие, откуда взялись, как живете… Все.
– Зачем?
– Мне интересно.
– Ты не в цирке.
– Извини, я не это имел в виду.
– Конечно.
– Я уже извинился.
– Я слышал.
– Иногда, Ной, с тобой невероятно трудно разговаривать!
В комнату тихонько вошла Алина. Длинная белая ночнушка делала ее похожей на привидение.
– Вы ругаетесь?
– С чего ты взяла? – спросил я, усаживая ее к себе на колени.
– У тебя голос сердитый и сердце очень громко бьется, аж из-за двери слышно.
Я глубоко вдохнул, успокаиваясь. Если девочка в четыре года так соображает, то что же будет, когда она вырастет?
– Теперь лучше?
– Ага.
– Подслушивать нехорошо.
– Я не специально. Я не виновата, что слышу, как ты думаешь.
– Помнится, ты собиралась идти спать…
Алина обхватила меня руками за шею, преданно заглянула в глаза.
– Бэмби, знаешь, какой Ной у нас умный?! Он даже стихи сочинять умеет!
– Да ну! – улыбнулся Бэмби. – Да! Слушай, если не веришь!
И, прежде чем я успел ее остановить, трагичным голосом продекламировала:
Сумрак. Стрелки на часах
Отбивают полночь.
Одинокий вой вдали —
Поздно звать на помощь…
Бэмби поперхнулся. Алина, похоже, приняла это за комплимент и быстро продолжила:
– Аля! – строго перебил я, с трудом подавляя смех. – Ты уже большая девочка и должна понимать, что не всем можно читать наши стихи!
Она доверчиво прижалась щекой к моей груди.
– Не ругай меня, Ной, лучше расскажи что-нибудь. А потом я сразу уйду.
Я посмотрел на Бэмби. Он снова улыбнулся.
– Думаешь, моему другу будет интересно слушать детские сказки?
– Ну, мне же интересно… А мама говорит, что взрослые – как дети, только едят больше…
Вот тебе раз!
– Ты был плохим стихоплетом, Ной, – хмыкнул Бэмби.
– Я в курсе, – заверил я.
– Так, может, сказочником окажешься более приличным?
– Ну-у, пожа-алуйста! – теребила меня Аля.
Я поднял одну руку, призывая к тишине, немного подумал, потом спросил:
– Какого цвета наше небо?
– Голубого, – не задумываясь, ответила сестренка.
– Правильно. Но есть много других планет. И там небо бывает и желтым, и серым, и даже зеленым. И еще где-то далеко… давным-давно… был мир, в котором небо ночью становилось вишневым, и по нему плавали целых две луны…
– Две?
И правда, разве две? Нет, одна. Одна, я помнил это точно… Одна одинокая луна… Одиночество – это состояние души… Моя одинокая луна… Бр-р… бред…
– Нет, не две, – поправился я, обрывая собственные мысли. – Одна большая желтая луна, круглая-круглая, похожая на головку сыра… В этом дивном сказочном мире жило племя волков. У них были белые волосы, и они называли себя потомками Первого Белого Волка и поклонялись ему как своему Богу.
– Ой, прямо как мы!
– Не перебивай, Аля. Хорошо жили волки, дружно, беззаботно. Ослепительное белое солнце давало тепло, пушистый Лес – пищу и уютный дом. Но вот настало время, когда состарилось солнце. Лето совсем исчезло, а землю сковал холод, заставляя замолкать птиц, ломаться под тяжестью снега толстые ветви древних деревьев. Помрачнел, посуровел Лес. Перестали рождаться беловолосые дети. Мир умирал, и должны были умереть волки. И пришло время смерти. И пришло время чуда…
– Странное сочетание, – заметил Бэмби. – Смерти и чуда?
– Да, чуда. Племя обратилось за помощью к своему богу. Старая ведунья развела на поляне Совета костер. Из горсти золы, смешаной с родниковой водой, вылепила фигурку Белого Волка, завернула ее в лист папоротника и бросила в огонь. Пламя вспыхнуло ярко-ярко, и из самого центра его вышел на поляну мужчина. У него были белые, совсем как в старину, волосы и глаза цвета древнего Леса. Ведунья поняла, что перед ней сам Бог. «Ты оторвала меня от дел, старуха. Зачем ты звала меня?» – спросил он. Ведунья упала на колени. «Спаси своих детей, о, Первый Волк!» – попросила она. «От чего? – удивился Бог и поежился. – И почему здесь так холодно?» – «Солнце умирает, мой Бог! А вслед за ним умрем и мы». Белый Волк сказал: «Я не могу оживить звезду, – он достал из пустоты теплый плащ, завернулся в него и протянул руки к огню. – Я могу только показать вам дорогу в новый мир. Достаточно ли вам этого?» – «Достаточно, мой Бог!» – воскликнула ведунья. И волки вышли на поляну из лесной чащи, склонили колени перед своим богом и согласились с ведуньей. «В другом мире вы всегда будете чужаками» – предупредил Первый Волк. «Но мы будем живы», – возразила она. «Хорошо. Я дам вам то, что вы просите. Но взамен возьму одну из ваших дочерей. Я давно один, а я очень не люблю одиночества».
Одиночество – это состояние души.
– Вишневое небо… Интересно, это красиво? – тихонько спросил Бэмби.
– Это – сказка, которой грезят все волчата.
– Ваш рай?
– Нет, скорее, наш Святой Грааль.
– Это как? Что-то я не понимаю, – нахмурился Бэмби. Я закрыл глаза. В темноте под веками невыносимо ярко горели белые звезды, и сквозь вишневое небо куда-то уходило племя волков.
Я открыл глаза.
– Мы искали тысячу лет. Потом еще тысячу… и еще… Мир, который был бы похож на тот… Это сильнее, чем Зов Леса, сильнее, чем сама Сила. Вишневое небо… Оно живет в каждом из нас. Мы храним воспоминания о нем, тщательно оберегаем их от пыли и забвения… Небо, недоступное нам. Давно уже мертвое небо. А мы продолжаем искать. Понимаешь?
– Наверное, да… Вы так пришли на Землю? В поисках своего Святого Грааля?
– Так, но не сразу. Было много других миров. Они почему-то не принимали нас, словно заранее ненавидели. Первый Белый Волк показал нам дорогу, но не объяснил правил движения. Все, что нам досталось от него, – это Сила, из-за которой нас сжигают на кострах, и пророчества, мешающие бороться за жизнь. Может, стоило умереть вместе с вишневым небом? А так… Спасибо Белому Волку, наше племя превратилось в вечных скитальцев…
– Пророчества?
– Да.
Бэмби заинтересованно приподнялся на локте.
– Какие? Ты их знаешь?
– Их знает каждый волчонок, – горько усмехнулся я. – Они очень короткие. Не пророчества даже, а так… чей-то пьяный бред… Хотя… Мы ведь не пьем.
– Ну? – нетерпеливо подтолкнул меня Бэмби.
– Первое: «Кровь человека погубит племя». Старики говорят, что убивать человека – это даже не грех, это самоубийство. Только мы все равно убиваем. Кто-то чаще, кто-то реже, – я тряхнул головой. – Второе: «Беловолосый покажет дорогу домой».
Бэмби потер шрам.
– Домой? Но ты же только что сказал, что ваш дом – тот, в другом мире, где было вишневое небо, – уже умер?
– Сказал.
– Я что-то не улавливаю смысла.
– Честно говоря, я тоже, Бэмби, – признался я.
– У тебя белые волосы.
– Ну и что? – недоуменно спросил я, а, поняв, рассмеялся. – Я полукровка, помесь волка-отца и матери-человека. Так что, знаешь, ты не ищи тайны там, где ее нет. В пророчестве речь идет о Белом Волке. Старики говорят, что он охраняет нас от самих себя…
– Так мне стало понятно еще меньше, – сообщил Бэмби. Если он думал, что я тут же начну отвечать на дополнительные вопросы, то он очень сильно ошибался.
– Охотно верю, Бэмби, – согласился я, – но помочь ничем не могу. В наших легендах легко можно заблудиться. Их много, и все они похожи одна на другую. Они передаются от поколения к поколению, чтятся стариками, но на самом деле ничего уже не значат. Все это давным-давно стало пылью.
Я взглянул на Алину. Она спала, крепко сжимая во сне мою руку. Эта сказка оказалась из разряда тех, которые она не любила.
– Вишневое небо… Это красиво?
– Красиво.
– Его уже нет?
– Ну почему же… Пока еще есть.
Я уже собирался ложиться, когда услышал, как кто-то тихонько поскребся в окошко.
– Но-ой!
В темноте леса горели два желтых огонька. Я открыл окно, спросил тихо:
– Кто здесь?
– Артем, – ответил знакомый голос. К окну неслышно приблизился крупный серый волк.
– Заходи в дом.
Волк отрицательно мотнул головой.
– Лучше ты выходи, Ной! Луна еще только-только родилась, и на небе звезд, как муравьев в муравейнике… Воздух аж звенит! Такую ночь грешно пропускать! Выходи, прогуляемся…
Раньше, в другой, щенячьей жизни, мы частенько убегали из дома по ночам… Мы дышали Лесом, и он дышал нами. Мы представляли, как будем охотиться, когда обретем настоящую Силу. Мы были молоды, глупы и… Нет-нет, не так. Мы были просто молоды.
Я напрягся, меняя облик. Потом одним прыжком перемахнул через подоконник. Артем тихо засмеялся, обнажая крепкие белые зубы, в нетерпении хлестнул себя хвостом о бок.
– Я знал, что ты не откажешься… Пошли, ребята уже ждут!
– Ребята? – насторожился я. После Совета я почти ни с кем не общался. – Где ждут?
– Где-где… Где и всегда. Помнишь нашу поляну?
Я помнил. Это было у черта на куличках.
– Не кривись, – хмыкнул Артем. – Ты сам ее выбрал.
«Это – твоя поляна, – сказал однажды его брат. – Ты придумал ее, и значит, она – твоя».
Нам было то ли по двенадцать, то ли по тринадцать лет. Мы играли во взрослых, мы хотели собирать свой собственный Совет, для чего нам требовалось место для тайных встреч. Я же говорю, мы были молоды, полны романтичных глупостей. Трой предлагал уходить на берег Северного озера. Предложение из категории «дешево, надежно и практично». Мы воротили от него нос, потому как романтики в прогулке к Северному озеру было ровно столько же, сколько в прогулке по болотам. Мик требовал какого-нибудь таинственного укрытия в холодных пещерах, отблесков пламени в сталактитах… Ни пещер, ни сталактитов в относительной близости от поселка не наблюдалось. Артем утверждал, что огонь – он и в городе, и в лесу – огонь, и принципиальной разницы, где его разводить, он не видит. И только я совершенно точно знал, что мы ищем. Я как будто видел ее наяву, заключенную в плен старых деревьев и пустого неба, усыпанную цветами, пропахшую вишней, медом и легким запахом костра. Мы искали и нашли, и тогда Антон сказал: «Это – твоя поляна. Ты придумал ее…»
– Я ее придумал, – пробормотал я и потянулся, царапая когтями землю.
– Придумал, так придумал, – легко согласился Артем. – Главное, что она есть и есть круг. Ну что, бежим?
– Бежим!
Мы помчались наперегонки через лес. Мы смеялись, скатываясь в бессонные воды ручейков, катались по земле, вминая в нее свежую траву. Мы сходили с ума под безлунным небом. И не было ни смерти Антона, ни запахов города, ни Клыка на моей шее, раз и навсегда обозначившего мое место в племени. Были только этот лес и эта ночь. И мы, два волчонка, не знавшие обид и человечьей крови. А потом, внезапно, как всегда, и в этом заключалась частичка ее прелести, навстречу нашему безумному бегу из-за толстых деревьев вынырнула поляна наших снов. И мы замерли на ее краю, сраженные ее запахами, ее красотой и какой-то непонятной нам целостностью. Мы ждали этого чуда, мы стремились к нему и все-таки оказались чуть-чуть не готовы… И это тоже было как всегда…
– Здравствуй, Ной!
Оцепенение прошло, прошло и сумасшествие бега. Я встряхнулся, сбрасывая с себя волчью шерсть, поднялся на ноги, потянулся. Мышцы приятно ныли после трансформаций и долгого бега. От костра в центре поляны навстречу нам скользнула легкая тень. Отблески огня окрашивали края ее одежды в кровавое. Я прищурился. Даня…
Их семья – отец, мать, три брата и сестренка – приехала в лес ранней весной, почти сразу после дня рождения Троя, и еще не прошел Совет, а Даня уже умудрился настроить против себя половину поселковых ребят. Последним в их числе оказался я. И я вежливо порекомендовал ему извиниться. Он откровенно послал меня. Даня был старше и почему-то считал, что возраст – серьезное преимущество перед противником. Драка была жуткая, потому как вторая половина поселка перешла на сторону Дани. Естественно, мы победили. Антону сломали нос, Мику и Трою – ребра, остальные наши отделались синяками и ушибами. Зато Даня встретил свое шестнадцатилетие в постели – все-таки я не зря считался самым сильным волчонком в племени. Потом был пожар, изменивший наши жизни. Когда загорелся лес, сестренку Дани Ину искали наши же ребята, те, с которыми он так настойчиво пытался поссориться. Мы были лучшими друзьями, я и Антон, но я не смог его спасти, а вот Ину, маленькую желтоволосую вредину, вынесли из огня враги ее брата. Мать Антона на Совете бросила в меня камень. Даня на том же Совете, опустившись на колени, благодарил Троя за помощь. Если бы не Трой, в семье Дани остался бы он один.
– Здравствуй, Ной, – повторил Даня. Улыбнулся чуть насмешливо, протягивая руку. Левую. Я опустил глаза и увидел, что правой кисти у него не было. Даня, заметив мой взгляд, бросил коротко: – Капкан.
Я кивнул. Даня был волком, а волки иногда попадают в капканы. Я протянул ему свою левую руку. С той драки и того пожара прошло слишком много времени и слишком много утекло воды, чтобы мы продолжали оставаться врагами.
– Здравствуй, Даня, – я протянул ему свою руку.
– Ты будешь смеяться, но я рад, что ты вернулся, – сказал он.
– Не буду, – заверил я. – Я и сам этому рад.
– Без тебя здесь было как-то… скучно… Вы задержались, Артем, – повернувшись к волку, он легонько дернул его за ухо.
Артем оскалился, хрипло, не зло рыкнул.
– Это все бег, – сказал он, потершись взлохмаченным боком о шершавый ствол сосны. – Знаешь, как это бывает?
– Знаю, конечно… Давай, поднимайся, Тема!
– Чешется… – пожаловался мне Артем, поднялся на задние лапы, одновременно сбрасывая шерсть. Формы его тела быстро менялись.
Только правое ухо смешно завернулось и никак не хотело трансформироваться. Артем чертыхнулся, а от костра донеслись одобрительные смешки.
– В круг! – крикнул кто-то.
– В круг! В круг! – подхватили волки наш старый призыв.
– В круг…
Я уже хотел шагнуть вперед, но Артем вдруг удержал меня, шепнув:
– Подожди… Я хочу, чтобы ты понял: ты для них герой, конечно. Ты позволил себе то, чего за тысячи лет не позволял себе ни один волчонок: нарушил запрет Бога. И еще ты жил с людьми и убивал чаще, чем все мы здесь вместе взятые… Ты герой, но герой-чужак… Тебя не было слишком долго. Кто-то отвык, кто-то забыл, кто-то не знал тебя вовсе. Ты понимаешь меня?
– Понимаю.
– Они будут задавать вопросы. Если не хочешь отвечать, лучше уйти сейчас.
– Я останусь.
Артем отпустил мое плечо, насмешливо сверкнул глазами.
– Я рад. Мой брат утверждал, что эта поляна принадлежит тебе. Не хотелось бы лишать тебя собственности.
– Спасибо за беспокойство.
И мы ступили в мир грез.
Здесь не было звезд. Совсем не было. Отблески костра, разожженного волками, окрашивали черное небо в цвет спелой вишни. И в ночном вишневом небе всегда, понимаешь, всегда, висел невероятно желтый диск вечно полной луны. Здесь росли только желтые и вишневые цветы. Росли так густо, что под ними не видно было травы. Здесь лес становился Лесом, и плотная стена деревьев закрывала нас от чужих непрошеных взглядов. Да, это был мир наших грез. Мир, который мы нашли, мир, который я придумал…
– Ной…
– Привет, Ной!
– Давно тебя не было, Ной…
– Ной…
– Ной!
– Ной…
Двадцать голосов, мужских и женских, сердитых, радостных, настороженных, по-взрослому хриплых, жестких, уверенных. Двадцать лиц, многие из которых я узнавал, но еще больше – нет, и это настораживало.
– Кто они, Артем? Я не знаю и половины… И Лизы нет.
– Одни уходят, другие приходят. Убиваем мы, но убивают и нас. Понимаешь, Ной?
– Понимаю…
– Я предупреждал тебя.
– Я помню. Но почему нет Лизы? Она-то пока жива!
– Она больше не ходит сюда…
– Почему?
– С тех пор, как ты исчез, она перестала приходить. Не злись, Ной, это к лучшему. У нас выросли клыки, а она осталась человеком, она здесь чужая. Ты же знаешь, для нее небо на этой поляне всегда было синим.
И это была правда.
Они расспрашивали о городе…
– Какова на вкус человечина?
Бифштекс с кровью и томатный сок… Нет-нет, это просто ассоциации, я не ем людей.
– Ты видел, как казнили Тома Вулфа?
Дождь вперемешку с пеплом. Он не кричал…
– Эй! Мы же договорились! Не слушай его, Ной, это нечестный вопрос!
Нечестный. Но… Да, я видел.
– Извини, Ной… Ной?
Извиняю…
– Ладно! Тогда скажи, где у человека самое уязвимое место?
Горло.
– Ты что, сама не знаешь? Балда!
– Еще раз тявкнешь в мою сторону, потом ушей не досчитаешься!
– Ой-ой! Напугала!
– Эй, вы! Заткнитесь! Ной, скажи, а правда, что тебя благословил сам Первый Белый Волк?
Белый Волк надел мне на шею убийцу моего отца.
– А ты оборотней встречал?
Да, встречал.
– Какие они?
Они – несчастные.
Вопросы, вопросы, вопросы…
– Ты спал с женщиной в городе?
Да.
– Ты и правда подружился с человеком?
Да.
– Что чувствуешь, когда умирает твой дьявол?
Ты умираешь вместе с ним.
– Но ты же не умер!
Я не умер… Мой друг, человек, спас мне жизнь.
Вопросы, вопросы… Желтая луна. Я грел руки у костра и чувствовал холод в сердце.
– Помнишь?..
– Зачем?..
– Почему?..
– Когда?..
Они говорили о себе…
– Я из-за тебя всю морду в крови испачкал! Еле оттер…
– А зачем кусать-то надо было? Да еще за горло?
– Тебя забыл спросить!
– А-у-у… волчонок ты еще бестолковый!
– Руками! И резко – вправо!
– Подкинь еще дров!
– Представляешь, Ной! Четвертый этаж! Я думал, встать больше не смогу…
– Брось, Ник! Охотиться всегда лучше при полной луне!
– Да что бы ты понимал? Тебе только позавчера шестнадцать исполнилось!
– Эй! Не толкайся! Ты здесь не один!
– Ты, кстати, тоже!
Смех, рычание, шутливые потасовки… Раньше мы хотели быть взрослыми, теперь мы хотим быть детьми – волки, на несколько часов ставшие волчатами…
Они молчали, и я тоже молчал… Земля была мягкой и теплой. Цветы пахли медом и вишней, и в вечно пустом небе слепила глаза сумасшедшая луна. И круг был символом нашего единства, единства волчьего племени, и не важны были старые ссоры или новые обиды, и собственная ненависть, и чья-то несостоявшаяся жизнь. Мы дышали свободой, и только это имело значение.
– Почему ты ушел? – спросил Трой. Он сидел рядом с Даней. После того пожара они стали друзьями. Трой сильно изменился за прошедшее время. Вместо шикарного «конского хвоста» появилась короткая армейская стрижка, вместо вечной насмешливой улыбки – плотно сжатые губы и режущий взгляд. Седина… не просто в волосах, во всем теле. Сила и старость одновременно. Я не представлял раньше, что так может быть. – Меня не было на Совете, и я хочу знать, почему ты ушел тогда, четыре года назад?
Он спросил тихо, очень тихо, так, чтобы услышал только я. Но почему-то услышали все. И все замерли. Это был единственный вопрос, который мне еще не задали здесь, на нашей поляне. И это был единственный вопрос из множества, на который я не хотел отвечать. Дым костра под почти вишневым небом еще не стал для меня дымом пожара, но я боялся, что так случится, если я буду говорить.
– Круг, Ной, – напомнил мне Артем. – Круг. Ты пришел сюда, а это подразумевает, что ты должен ответить.
В костре чуть слышно потрескивали сухие ветки. Круг – символ единства, бесконечности времени, безграничности Силы. Я сам утверждал это когда-то. Я объединял волчат, этих и тех, что ушли и уже не вернутся. Объединял так же, как мой отец объединял взрослых волков. Я был для них вожаком, не знаю уж, почему. И чтобы ни говорил Артем, я остался вожаком и сейчас, спустя четыре года и целую жизнь. Я знал, что должен ответить, иначе круг разорвется.
– Лучше спросите его, почему он вернулся!
Я обернулся на голос. Я не думал, что когда-нибудь мы с ним станем врагами. Мой младший брат, кажется, вернулся с Северного озера.
– Доброй ночи, Эдди.
– Прости, что не могу ответить тебе тем же, Ной.
Он обошел костер по кругу, сел напротив меня. Я почти не различал его лица за дымом и рыжими языками пламени, но был совершенно уверен, что оно не светилось любовью.
– Так почему ты вернулся, мой старший брат?
От издевки, звучавшей в его словах, у меня свело скулы. Я подумал, что зря однажды привел брата с собой на эту поляну. Теперь нам двоим здесь будет тесно.
Повернувшись к Трою, я заговорил медленно, очень медленно, старательно подавляя раздражение, отгоняя лишние мысли.
– Помнишь пожар, Трой? Тот, в котором погиб Антон? И твоя тетка, и Майка-бельчонок? И другие… много волков… Я хорошо помню… Иногда закрываю глаза и вижу, как падает дерево, отрезая мне дорогу. И чую дым, горький, мертвый… Помнишь, по глазам вижу, что помнишь… Тот пожар разбудил во мне голод… Я еще не стал волком, а уже чувствовал непреодолимую жажду. Я хотел крови. Хотел так сильно, словно у меня уже вырос последний клык. Я не знал, или, может, не хотел знать, как бороться с этим. Однажды ночью я пробрался в деревенскую гостиницу. Люди спали… все спали… Я зарезал одного. Его кровь, все его тело пахло сгоревшим лесом. На следующую ночь я пришел снова. Только люди выставили охрану… Я защищался. И убил еще двоих. Потом пришла еще одна ночь. И с нею еще один мертвец.
– Ты выпустил его… – сказал кто-то по другую сторону костра. Я не стал поворачивать голову, чтобы уточнить, кто именно. – Того, кто живет внутри нас… Почему он не убил тебя сразу? С ним не под силу справиться волчонку, я знаю.
– Я был нужен ему, – я пожал плечами. – А он нужен был мне. Мы вместе убивали и вместе взрослели. В начале сентября, когда я убил уже шестерых, отец наткнулся в доме на запачканную кровью рубашку. Отличить человечью кровь от прочей, полагаю, было для него делом секундным. Я помню… я до сих пор помню, как зашел в комнату, а он швырнул эту рубашку мне под ноги. Он не кричал, кричал я. Мы много чего тогда друг другу наговорили. В результате я ушел, хлопнув дверью. Скажи, Трой, что сделал бы ты на моем месте? Ушел бы? Остался?
Он ответил не сразу.
– Не знаю, Ной… Я не был на твоем месте…
– Глупости! – воскликнул Мик, длинноногий, очень худой, очень лохматый волк. Он сидел чуть дальше справа от меня, скрестив по-турецки затянутые в потертые кожаные штаны ноги. Я слышал от матери, что родители Мика недавно разошлись. Странно как-то… У нас не принято было заводить две-три семьи. – Чушь несешь, Трой! Был, не был – какая разница? Каждый из нас на своем месте, и на этом самом месте ведет себя не всегда… хм-м… правильно. А Ной молодец! Не понимаю, чего вы все к нему привязались? Подумаешь, ну нарушил он этот чертов дурацкий закон, непонятно кем и когда придуманный, так что?.. И кто виноват, что у нас кишка тонка была последовать его примеру? А, волки?!
– Так ведь не было никакого примера, – заметил Артем. – Ну-ка, поднимитесь те, кто знал о том, что Ной нарушил запрет Белого Волка.
Ворчание.
– Да никто не знал, – сказала за всех Сэнн, единственная девушка из пяти здесь присутствующих, которую я помнил. Длинная русая коса, переброшенная через плечо на грудь, делала ее похожей то ли на школьницу, то ли на Снегурочку. Обманчивая схожесть. Ни школьницей, ни Снегурочкой она не была никогда. – Никто во всем племени не знал. Ной ушел, и точка, так сказал Том. Помнишь, Тема, мы ведь ходили к нему вместе с тобой?
– Помню… – хмыкнул волк, а Мик рассмеялся:
– А что, Сэнни, если бы Том Вулф сказал тебе, что Ной убил пару-тройку человек, ты бы тут же вышла на дорогу и перегрызла бы кому-нибудь глотку?
– Заткнись, – огрызнулась Сэнн. Она всегда так говорила, когда ей больше нечего было возразить.
– Эй, погоди, Мик! – крикнул Остап, темноволосый, темноглазый молодой волк-одиночка, появившийся в племени, как я узнал, полтора года назад. Ни отца-матери, ни другой родни у него не было. То ли погибли, то ли еще что… Я не пускался в расспросы. Надо будет, правда всплывет сама. – Погоди, не переходи наличности! Никто ведь не осуждает Ноя. Я, например, как и Трой, просто не представляю, как повел бы себя на его месте!
– А какое ты вообще имеешь право на осуждение? И если на то пошло, какое право на это имеете все вы? – Мик широким жестом обвел круг волков. – Еще позавчера вы не были даже его племенем!
Мне не очень нравилось, что обо мне говорят в третьем лице, но я молчал. В конце концов Мик, кажется, был на моей стороне.
– Смотри, не перестарайся, защищая его, Микки!
– Кровь есть кровь, и племя есть племя! Ты или волк, или нет…
– Да? На кой нам тогда Совет?
– Причем здесь Совет?
– При том же, при чем и племя!
