Текст книги "Звездный корсар"

Автор книги: Олесь Бердник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Старые-престарые супруги – им было уже за семьдесят – доживали век одиноко, получая небольшую пенсию за двух сыновей, погибших на фронте в последней войне.

Дед Микита был дома. Сидел в темной кухне на треногом стульчике, ремонтировал ветхие шлепанцы. Взглянул на Григора, усмехнулся в желтые прокуренные усы и, как всегда, хитровато спросил:

– Ну как – поймал какую-нибудь важную птицу?

– Летает дед, еще летает! – в тон ему ответил Григор.

– Так ты, слышь, реактивный возьми, чтобы догнать, – не мог угомониться дед Микита, поплевывая в ладони.

– Обойдемся без реактивного. Пешком догоним! – ответил парень, выискивая что-то в комоде.

– Гляди, гляди, тебе виднее. Эх, парень! И охота тебе сыщиком-пыщиком служить?

Ну хотя бы прокурором или адвокатом, это я понимаю: у всех на виду, авторитет! А то шныряешь где-то по задворкам, и никто о тебе не знает.

– А зачем, чтобы кто-то обо мне знал? – весело спросил Григор, примеряя потертые брюки.

– Разве что так, – сокрушенно покачал головою дед. – Кому что! Кому поп, кому попадья…

– А мне – попова дочка! – подхватил Григор. – Не надо, дед Микита, меня жевать!

Я жеваный-пережеваный! Ткнусь в село, мать и отец сразу в штыки: ты что себе думаешь, лучше бы агрономом стал, глянь – поля какие, а людей все меньше, все в город бегут, будто в городе на асфальте булки растут!..

– Правильно говорят! – одобрительно кивнул дед. – Славный у тебя отец. И кузнец, и косарь, и механик. Куда ни кинь – все мастак. А ты – просто так!

– Ого, вы, дед, уже начали в рифму говорить, – пошутил Григор. – Быть может, поэтом станете на старости?

– Поэтом или пенсионером, а не хуже тебя вижу, что и как! – рассердился дед. – Зачем ты рвань эту на себя напяливаешь? Сдурел? В Павловскую больницу захотел?

– А зачем этим лохмотьям пропадать? – улыбнулся парень, надевая штаны и старую спортивную куртку. – Теперь такая мода. Ретро называется…

– Не ретро, а ветро! – вскипел дед. – Ветер у тебя в голове гуляет. Да и у всех вас. Девчата скоро лопухом срам свой прикрывать будут. Конец света настает. Ну как хочешь. Охота тебе дразнить собак? Непутевый ты, Григор, хотя я и люблю тебя.

– Ничего, ничего, дед Микита, – успокоил его Григор. – Когда-нибудь я расскажу, что и как. А теперь чайку попью – и за работу!

– Тоже работа – не бей лежачего. Пей, пей чай, там Мокрина в термосе оставила. И сырники со сметаною в суднике.

Григор попрощался с дедом, вышел на улицу. Решил сразу ехать на Куреневку. К нужной остановке на улице Фрунзе Бова добрался трамваем, дальше добирался узенькими улочками. Вот и Покрученная. Старенькие, еще дореволюционные домики.

Сады, сады. А что – неплохо. Хоть и не современные коттеджи, но жить здесь, наверное, приятно. Тишина. Молочно-пенистый потоп вишневого цвета по обе стороны. Над деревьями гудят пчелы, хрущи. На скамеечках у подворотен сидят старухи, гутарят, смеются. Перемалывают, перемывают косточки ближних и далеких.

Среди чертополоха и зарослей полыни весело играют дети, татакают из самодельных и фабричных автоматов, вызывают из небытия – не дай бог! – войну, проклятую всем честным народом. Калитка открыта. Григор тихонько вошел на подворье. Возле ветхого коридора буйно расцветала сирень. С завалинки шмыгнул кот. Под правечной грушей на самодельном табурете сидела бабка – худая, аж прозрачная. Тонкими синеватыми пальцами с набухшими жилами она перебирала на столике щавель, складывала в миску. Увидев Бову, подняла на него взгляд синих прозрачных очей.

Парень поздоровался, спросил:

– Это дом номер десять?

– Эге. Так ведь на калитке написано.

– Я – для точности, – авторитетно заявил Бова и кашлянул. – Как ваша фамилия?

– Григорук я, Маруся Григорук. А что? – встревожилась она.

– Да ничего, – успокоил ее парень, снимая картуз и приглаживая шевелюру. – Я из Киевэнерго. Проверяю линию. От вас поступила жалоба, что барахлит освещение.

– Жалоба? – удивилась хозяйка. – Я ничего не писала. – Может быть, Галя?

– А кто это – Галя? – словно между прочим спросил Григор.

– Квартирантка моя. Девчонка, сестра милосердная. Наверное, она и написала. А я – нет. Иди, сынок, взгляни, что и как…

– Пойдемте вместе, – сказал Григор. «Еще не хватало самому торчать в доме, так ничего не узнаешь».

– Не вор же ты? – пожала плечами старушка. – Да и красть у меня нечего. Иди, не бойся.

– Нет, – уперся парень. – Только в вашем присутствии.

– Упрямый, – улыбнулась бабуся. – Ну пойдем, пойдем, если уж так настаиваешь.

Хотелось скорее перебрать щавлик. Моя Галя уважает зеленый борщик. Вечером придет. Добро, Я и там переберу, в кухоньке…

Она перекочевала в низенькую веранду-коридор, где стоял закопченный керогаз и располагалась батарея кастрюль и горшков. Григор начал осматривать счетчик.

Включил свет. Все было в полном порядке. Бабуся взглянула на парня.

– Ну как?

– Мм… Надо внимательно осмотреть, проверить.

– Наверное, моя голубка что-то заприметила да и написала вам. А тебе, сынок, хлопоты.

– Ничего, такая у нас служба. А что… это ваша Галя… учится, наверное, вечерами?

– Эге ж, – отозвалась хозяйка. – Она умная девчонка. На вечернем учится. Тяжело ей. Дежурит в больнице, а затем прискочит – и за книги. Хочет настоящим лекарем стать. И станет. Не отступится.

– А родители ей помогают? – равнодушно спросил Григор, приглядываясь к щитку и ощупывая пробки.

– Сирота она, – вздохнула бабуся. – Нет у нее никого. Какие-то дяди и тети есть, но не отзываются. Почему – не ведаю. Не признают ее. А мать и отец померли. Года три уже, как их нет. Так что она сиротка, и я ей как бы мать…

Григор искоса взглянул на хозяйку. Будто искренне говорит. Значит, Галя ей сказала неправду? Почему бы? Впрочем, глупый вопрос. Не станет же она говорить этой старой женщине о своем горе! Зачем? Тем более если она и сама ничего не знает. Что ж, из бабуси, как видно, не вытянешь ничего. Надо встретиться с Галей. А как? Снова притвориться монтером? Подозрительно. Да и хозяйка что подумает?

– А когда она дома бывает? – спросил Григор. – Поздно приходит?

– Когда как. У нее график. Сегодня, например, она днем дежурит, а завтра в ночь идет, а затем – снова днем. Послезавтра – выходной. Мы с нею и не видимся: она сюда, а я – туда.

– А вы разве работаете? – удивился парень.

– А как же, – довольно молвила хозяйка. – Еще хожу, убираю тут в одной конторе.

Слава богу, свой хлеб ем. Дай бог, чтобы и не перейти на чужой.

Странно было Григору слушать ту речь, обычная встреча открывала ему целые миры в жизни, казалось бы, совсем незаметных людей. Он быстро попрощался с бабусей, пообещал, что теперь с электричеством будет все в порядке, и вышел на улицу. На душе было нехорошо. Будто он совершил что-то постыдное. Что ж, теперь следует прийти послезавтра, когда старухи не будет. Играть ва-банк! Будь что будет!

На следующее утро Григор проснулся раненько, побрился, небрежно сделал несколько упражнений с гирями. Моясь под душем, напряженно размышлял, как поступить дальше. В сознании внезапно прозвучал насмешливый голос шефа: «Хоть трубочистом переодевайся, но информацию добудь». Трубочист? А почему бы и нет? Смешно? Зато можно замаскироваться так, что и родная мать не узнает. Как ее? Маруся Григорук.

Так, мол, и так, есть сигналы, что у вас давно не чистили дымоход, есть опасность пожара. Позвольте проверить и почистить. Я работник противопожарной инспекции, старший трубочист. Хо-хо! Можно еще главным назваться для солидности.

Или шеф-трубочистом! Целую иерархию можно придумать. Смешно? Только надо расспросить у пожарников, как все это делается, чтобы хоть вид приобрести профессиональный…

Григор снова оделся в старое платье, зашел на кухню. Мокрина – толстая, веселая, живая бабка – хозяйничала около газовой плиты. Дед Микита читал газету, хмыкая что-то себе под нос. Увидев Григора, сложил газету, поднял очки на лоб.

– Снова чучелом оделся? Ты только взгляни на него, Мокрина, сыщики-пыщики ему надоели, так он уже в блатные поперся!

– Блатные теперь в модерных костюмах щеголяют, – засмеялся Григор. – Бабуся, можно мне кофе покрепче, мне надо бежать!

– Балаганщики! – ворчал дед, снова закрываясь газетой. – Крученое, верченое поколение какое-то пошло!

– Может, ему так надо! – укоризненно отозвалась бабуся. – Что ты пристал к парню? Сейчас, Григорчик, закипит, достань там, в судничке, кофе…

– Хочу трубочистом стать, – пошутил парень. – Пойду сегодня на курсы.

– Этого еще тебе не хватало! Из университета в дымоход полезешь. А оттуда – в дурдом. В Павловскую больницу. Я всегда говорил, что ты добром не кончишь. Такие вы все – ученые-крученые!

– Не каркай, Микита! – доброжелательно молвила бабуся, ставя на стол дымящийся кофе. – Пей, сынок! Не слушай его, он и коту будет нотацию читать, старый ворчун, характер такой вредный. Должен кого-то пилить.

– Напилил я тебя. Только опилки вокруг валяются. Совсем извелась баба, в тень превратилась.

Григор посмеивался, попивая ароматный напиток. Ему приятно было слушать старческое ворчание своих хозяев, потому что он знал: за теми скрипучими словесами прячется огромная стыдливая нежность, детская, искренняя, не желающая открываться в повседневной жизни, маскирующая свою вечную ранимость и чувствительность.

Целый день Бова провел в противопожарной инспекции; предъявив документы, попросил проинструктировать его. Младший лейтенант, худощавый парень, с ироническим видом рассказал Григору о секретах своей профессии, о немудрых причиндалах трубочистов, о способах чистки дымоходов и технике безопасности. На всякий случай Бова попросил справку о том, что он действительно работает старшим трубочистом в противопожарной инспекции. Справку дали с условием, что он ее вернет после выполнения задания.

На следующий день Григор долго спал. Резкий стук в дверь разбудил его. Он подхватился с кровати, протирая глаза. У порога стояла обеспокоенная бабка Мокрина.

– Ты случайно не заболел, Григорчик?

– Нет, а что такое?

– Да все спишь, спишь, словно после маковки. Никогда ж такого не было. Я и думаю, а вдруг заболело дитя!

– Не заболело, а сдурело! – отозвался дед Микита из кухни. – Ты же видела – комедию какую-то строил. Оставь его. Здоровый он. Его и палкой не добьешь!

– Скажешь тоже! – укоризненно ответила старуха. – Палкой! Тебя бы хорошеньким дрыном за такие слова. Сердца у тебя нет, Микита!

– А нет! – насмешливо подхватил дед. – Зачем теперь сердце? Мне в больнице транзисторы, или как их там, поставили…

– Завел уже свое радио, – вздохнула бабуся, прикрывая дверь.

Бова покачал головой. Так можно проспать и свидание. Уже около двенадцати. Надо спешить.

Натянув на себя лохмотья, Григор подошел к зеркалу, взглянул на себя. С отвращением плюнул. И в таком виде он хочет знакомиться с девушкой? Да еще о чем-то беседовать? Идиот! Она его выгонит из хаты, не захочет даже рядом стоять.

А если не выгонит, так что ему делать? В самом деле чистить дымоход? Она, кроме прочего, может еще приметить, что тут не все так просто, насторожится, и тогда…

Нет, нет! К черту дымоходы! Надо вернуться к предыдущему плану, хоть он и рискованный. Поднять давление и лечь в биотрон. Шефу не скажу. Попрошу только, чтобы позвонил Сенченко. В самом деле, это отлично! Не он будет таскаться за нею, а она сама придет. Сядет рядышком, заведет разговор, измерит температуру.

Он еще, дурень, сомневался.

Вскоре Бова был уже на квартире знакомого студента-медика. Тот собирался отправиться на Днепр и заводил в коридоре подвесной мотор, испытывая его. От рева и треска дрожали стены дома, где-то внизу ругались соседи. Григор, закрывая уши руками, вошел в коридор. Товарищ выключил двигатель, весело закричал:

– Слышишь, как ревет? Зверь!

– Не знаю, как двигатель, а соседи твои рычат похуже Зверей! – сказал Бова. – Кости твои перемалывают!

– Пускай! – засмеялся студент. – Аппетит улучшают! Ты кстати пришел. Поедем кататься на Днепр. Я, моя девушка и ее подруга. Ты будешь для пары!

– Служба, – покачал головою Григор.

– А ко мне ты нагрянул разве по службе?

– Именно так, Выручай. Деликатное дело. Преступник симулировал гипертонию. Мне надо знать, как искусственно поднимают давление.

– Мелочи, – пожал плечами товарищ. – Симулировать можно что угодно. Давление, температуру, воспаление аппендикса. Даже весьма опытный врач не всегда разберется.

– Аппендикса не надо, – сказал Бова. – Давай о давлении.

Через полчаса Григор был уже в аптеке, купил необходимые препараты и шприц. Из телефонной будки позвонил шефу, кратко информировал о своем плане лечь в биотрон, попросил связаться с больницей, замолвить словечко.

– Ого! – отозвался одобрительно шеф. – Сразу в атаку? Молодец. Только смотри – не навреди себе. А то ты такой!

– Какой?

– Неуравновешенный. Заводной. А к Сенченко позвоню. Отправляйся. Тебя примут.

Бова заскочил домой, прокипятил шприц, ввел препарат в бедро. Предупредил бабусю, что уезжает на несколько дней. Выйдя на улицу, поймал такси.

В регистратуре уже ждали. Молоденькая русоволосая девушка отвела его в кабинет врача, посадила на топчан, покрытый клеенкой.

– Подождите здесь. Сейчас придет дежурная сестра, она вас примет.

– А кто дежурит? – равнодушно спросил Григор, держась за голову, как заправский больной.

– Куренная Галина. Разве вам не все равно?

– Все равно, – согласился Григор, хоть у самого сердце застучало.

Девушка вышла. Парень ощутил; как горячая волна хлынула в голову, раскаленный обруч внезапной боли опустился на затылок. Вот оно – начинается! Это действительно не шутки! Интересно, стоило ли начинать эту игру? А вдруг давно уже нет – этого Куренного, а ему приходится такими странными и опасными способами гоняться за химерой.

Дверь отворилась, в кабинет зашла сестра. Пересиливая боль, парень поднял лицо и остолбенел от неожиданности. Подхватился с места. Сестра, не обращая на него внимания, направилась к столу. Открыла толстый журнал.

– Сядьте, почему вы встали? – тихо молвила она.

Григор смотрел на нее и молчал. Как он сможет спрашивать у нее об отце? У такой королевны? Удивительное создание. Словно незримый знак на ее челе – знак скорби и красоты. Лицо худощавое, бронзовое: черные, с синим отливом волосы, а под бровями, похожими на крылья орла, готового к полету, – прозрачно-лазоревые глаза, словно небесные самоцветы. Под белым халатом угадывается гибкое тело, как у лесной серны. Он забыл обо всем, не знал, что говорить. Сестра о чем-то спросила. Григор не ответил, кровь стучала молотом в уши.

– Вы что – онемели? – спросила она и отвернулась.

Теперь Бова видел ее профиль – заостренный, какой-то сосредоточенно-злой.

Казалось, что в ее глазах мерцали, переливались искорки гнева. Неужели она всегда такая? Почему?

– Фамилия?

– Бова, – ответил парень. – Григор Бова.

Она взглянула на открытое крутолобое лицо, впервые улыбнулась. Григору показалось, что льдинки в ее глазах растаяли, резкая морщинка возле уст исчезла.

– Бова, – повторила она, записывая. – Странная фамилия. Будто в сказке.

Бова-королевич…

– А может быть, мы и живем в сказке? – прошептал Григор, пересиливая боль и любуясь девушкой.

– Слишком суровая сказка, – снова нахмурилась она. – Безжалостная…

– Сказки бывают жестокие, – возразил Бова. – Героев убивают, предают…

– Но в сказке непременно есть живая вода, – насмешливо ответила она. – Героев воскрешают. В жизни так не бывает.

Григор промолчал. Не хотел касаться какой-то тайной струны, которая (он это ощутил остро) натянута в ее душе предельно. Еще одно усилие – и разрыв!

– Профессия?

– Юрист, – неохотно ответил Григор.

– Такой молодой прокурор – и уже гипертония? – удивилась Галя. – Тогда вам нельзя работать в юстиции. Слишком тонкая организация для таких дел…

– Почему непременно прокурор? – пожал плечами Бова. – Юриспруденция – необъятное поле. Это – космическая наука.

– Вот как? – молвила она. – Что-то не замечала такого за нею. Ковыряется в грязи людской…

– Дети тоже играют в пыли. А затем строят дворцы и сеют цветы…

– И возводят темницы, и пушки отливают, – подхватила Галя. – И начинают войны, жгут сады, дворцы, храмы…

– Правда ваша, – вздохнул Григор. – Но нельзя и перегибать палку. В мире больше прекрасного.

– Как кому, – горько молвила девушка, записывая что-то в журнал. – Это зависит от того места, на котором человек стоит. Или от чувства черного юмора. Помните известную народную усмешку… «Цыган, твоего отца повесили!» – «О, пошли наши вверх!» А впрочем, что это мы начали с вами философствовать? Раздевайтесь, измерим давление. А затем – в палату.

– Мне бы хотелось поговорить с вами по-дружески, – сказал Григор, снимая рубашку. – Вот как выйду из больницы, встретимся и тогда…

– Вы считаете, что мы встретимся? – удивилась Галя.

– А вы думаете, что… нет? – тревожно спросил парень.

Галя промолчала, готовя прибор для измерения давления.

– Почему вы… не отвечаете?

– А зачем… встречаться? – наконец отозвалась она.

– Не могу сразу сказать, – тихо ответил Григор. – Не хочу банальных слов. Очень хочется увидеть вас… много, много раз…

Лицо девушки вспыхнуло, загорелись самоцветы очей. Она остро взглянула на парня, обожгла, снова отвела глаза.

– Если вы хотите…

– Очень.

– Тогда я подумаю.

– Где? И как?

– Какой быстрый! – засмеялась она. – Вы теперь больной.

– Не больной! – возразил он энергично. – Не знаю, поможет ли мне биотрон профессора, а вы…

– Не надо, – попросила она. – Не надо так…

– Как?

– Тривиально. Как у всех. Пусть будет молчание. Еще есть время. Подумайте. Если не передумаете – встретимся…

Григор старательно побрился, надел серый спортивный костюм. Выглянул в окно – на небе кучились белые облака, воздух был душный и влажный. Подумав, Григор решил захватить плащ.

Баба Мокрина пригласила парня к завтраку. Он вошел в кухню сияющий, веселый. Дед Микита одобрительно взглянул из-под бровей.

– Теперь другой табак! На человека похож. А то – словно забулдыга, оборванец. Не иначе как на свидание собрался. Правду говорю?

– Э, такое скажете! – махнул рукою Григор.

– Не твое дело, – вмешалась баба Мокрина. – Хлопец самостоятельный, что хочет, то и делает.

– «Самостоятельный»! – скептически сказал дед. – Пока сам. А набросит сеть какая-нибудь девка размалеванная, расфуфыренная – где эта хваленая самостоятельность денется! Будет танцевать под ее дудку!

– Ты много танцевал?

– Было, было! – вздохнул дед, уткнув нос в неизменную газету – Отплясывал, как медведь на цепи. У вас, женщин, колдовская сила!

– Пока молодые, – засмеялся Григор, отхлебывая чай из стакана.

– Ясное дело, – согласился дед. – Вот я: уже одна нога в гробу, а как увижу ясные глазки и все другое… где и сила берется! Будто живчик какой-то пробуждается в тебе…

– Молчал бы уж! – сердито рявкнула баба. – Еще тебе, седому дураку, о живчиках болтать? Постыдился бы Григора!

– А чего стыдиться? – удивился дед. – Дело житейское. Я ее хвалю, а она гневается. Ну и пошутить нельзя!

– Меры не ведаешь, старый греховодник!

– А где она – эта мера? Смотри, Григор, как полюбится фифа намалеванная, то лучше и не приводи к нам, не пущу на порог – Не слушай, Григорчик, успокоила баба, – лишь бы по сердцу, а размалеванная иль нет, дело десятое. Умыться всегда можно, а вот если нутро нечистое – тогда уж не отмоешь!

Так со смехом и шутками выбрался парень из дому. Бросился сразу же к ближайшему цветочному магазину. На витрине были какие-то пузатенькие кактусы и чахлая травка. Григор разочарованно направился к Житнему рынку. Там тоже цветов не было. Парень грустно вздохнул: придется идти на свидание без цветов. Жаль!

У входа в здание рынка стоял парнишка с тремя букетиками голубых незабудок.

Григор обрадовался – это именно то, что нужно. Парнишка попросил по десять копеек за букетик. Бова дал ему рубль за все. Трамваем он добрался до улицы Артема. Оттуда направился к областной больнице пешком. Встречные девушки оглядывались, завистливо поглядывали на миниатюрный букет голубых цветов. Григор взглянул на часы. До условленного времени было еще минут сорок. Замедлил шаг.

Шел торжественно, будто прислушивался к неясному волнению в сердце.

Что же случилось? Какое-то диво. Надоедливый официоз, банальное уголовное дело – и вдруг сказка. А может быть, ЭТО лишь его буйное воображение? И ничего нет? Он придет, а ее не будет. А если и будет, то лишь для того, чтобы холодно и равнодушно отчитать его. «Что вам, собственно, нужно?» – «Как же так? Мы ведь условились!» – «Хорошо, условились. Но что вам от меня нужно?» И все. После таких слов можно развернуться на сто восемьдесят градусов и топать домой.

Григор даже остановился, вообразив такое. А что – имеет право так сказать.

Имеет! Ведь он играет недостойный, темный спектакль. Он лжец. Пришел с недостойными намерениями, а потом… влюбился. Но ведь не сказал же ей правду. А если бы сказал? Она бы выгнала да еще плюнула вдогонку Заколдованный круг!

Следует сказать обо всем, но нельзя! Тогда завянет диво, родившееся в сердце.

Завянет так, как эти незабудки, если их не поставить в воду.

Подошел к воротам больницы, остановился под каштаном, поглядывая то на вход, то на часы. В небе загремело. Черные тучи насыщались зловещей синевою. Солнце то выглядывало, брызгая весенней радостью на разомлевшую землю, то снова пряталось за грозные тучи.

Мимо прошли две женщины – молодая и старая. Молодая смотрела под ноги, лицо у нее было сухое и злое; старуха беззвучно плакала, ломая руки у груди.

– Лучше бы ты дома умер, сыночек, – послышались судорожные рыдания. – Боже мой, боже, а я даже не услышала его голоса перед смертью…

– Что уж теперь! – сказала резко молодая женщина. – Не тревожьте людей, дома хватит времени плакать…

За ними выкатился из калитки приземистый полный человек. Его сопровождал высокий худой тип в фетровой шляпе. Он угодливо сгибался над своим толстым спутником.

– Чудесно! Превосходно! Хоть к девочкам, Иосиф Семенович!

– Я тоже так чувствую! Как рукою сняло давление! Нет, что ни говори, а биотрон – чудо!

Григор уже не слыхал, что они болтали дальше, – из ворот вышла Галя. Она оглянулась, увидела парня. Улыбнулась. И все страхи растаяли. На сердце стало просто, ясно. Они шли, приближались, будто два звука в мелодии, чтобы создать единый аккорд. Она была какая-то неуловимо мелодичная. Странно! Все как у многих девушек – коротенькая темная юбочка, шерстяная кофточка, сиреневый плащ, туфли на высоком каблучке, – но почему все это так гармонично в ней сочетается? И черные, распущенные по плечам волосы похожи на крылья сказочной птицы, и очи – будто улыбка послегрозового неба…

Она поздоровалась. Григор подал ей цветы. Галя взяла букетик, задумчиво взглянула на него.

– Мне еще никто не дарил цветов…

– Не может быть! – удивился Григор.

– Почему… не может быть?

– Не знаю, – растерялся он. – Всем дарят. А тем более… таким, как вы…

Галя вспыхнула, немного помолчала. Вздохнула:

– Быть может, и дарили… но я бы не приняла.

– Почему?

– Ведь это очень важно… принять цветы.

– А от меня вы приняли…

– Приняла.

– Незабудки, – тихо сказал Григор.

– Незабудки, – повторила она.

Над ними ударил гром. Посыпались редкие огромные капли дождя, затарахтели на нежно-зеленых листьях каштанов. Галя взглянула в небо, поймала раскрытыми губами дождинку, засмеялась.

– Вы не боитесь грозы?

– Нет. Вот я захватил плащ.

– Тогда пойдемте гулять. Я свободна.

– Пойдемте! – обрадовался парень.

По асфальту заструились ручейки. Галя ступала уверенно и свободно, будто под ногами и не было луж. Она смотрела вперед сосредоточенно и напряженно, словно несла на себе незримый груз. Несла и боялась уронить его. Григор поглядывал на нее, молчал, глубоко вдыхая напоенный озоном воздух, сдерживал тревожное дрожание губ.

Люди выжидали в подъездах, под балконами, боясь выйти под грозу. Галя осуждающе покачала головой.

– Если бы можно – люди готовы создать для себя непроницаемую сферу. Там были бы эскалаторы, кабинеты, спальни, гидропоника, кафе, дискотеки, служебные помещения. И искусственное кварцевое солнце.

– Ну это вы уж…

– Что?

– Чересчур.

– Пойдите в метро, в подземные переходы. На Крещатик вечером. Люди плывут, как река. Любуются неоновыми огнями, толкутся в подземельях, сидят в ресторанах. А на склонах днепровских, на лугах – почти никого. Под звездами – неинтересно людям. И песен не слышно. Песня теперь звучит лишь на сцене и по телевизору. Не кажется ли вам, что современное поколение… как бы это сказать, пришельцы из какой-то подземной сферы? Воплощение циклопов, гномов…

– Галя, разве так можно? Это же несправедливо, – смущенно сказал Григор. – Не только на сцене песня звучит… ежедневно по радио я слышу.

– Вот-вот, – желчно усмехнулась девушка, и профиль у нее снова заострился, как у птицы. – Спрятали песню в металлическую глотку. Это страшно.

– Что страшно?

– Певец волнуется, вкладывает в песню сердце, душу. Его записывают на пленку или пластинку. И вот его волнение размножено миллионным тиражом. Слышите? Уже не нужно искренности актерской и волнения. Певец может дуть водку или рассказывать друзьям анекдот. Его искренность записана и размножена. Да здравствует цивилизация и технический прогресс!

– У вас странное мышление! – осторожно сказал Бова.

– Странное?

– Необычное. Вы словно идете… по лезвию меча. Напряжение и тревога. Все вас раздражает, ужасает…

– Нет, не раздражает, – возразила девушка. – Просто я знаю жизнь и смотрю трезво на ее течение.

– Можно видеть жизнь односторонне, – намекнул Григор. – Быть может, какая-то травма душевная. И тогда…

– Просто надо иметь чистый глаз, резко ответила Галя, взглянув на парня, и во взгляде ее колыхнулся гнев. – Люди привыкли носить очки с цветными стеклами.

Один надел красные: ах, ах, розовые замки, как все прекрасно! Иной отдает предпочтение зеленому цвету: браво, чудесно, жизнь вечно зеленая, нет ни зимы, ни осени! Радость и благо! Еще кто-то оседлал нос голубыми стеклами: всюду лазурь, все голубое, нет ни несчастных, ни бедных, ни самодовольных, у всех небесные одежды, всем открыты пути к счастью! Разве не так?

– А вы? – напряженно спросил Григор, ощущая, как между ними натягивается тугая струна необъяснимого чувства: неведомо, чем оно станет – злом или дружбою?

– Что я? – с вызовом откликнулась Галя.

– Вы… какое стекло имеете?

– Не черное. Ведь так вы подумали? Правда?

– Нет.

– Не обманывайте. Я вижу. У вас на лице все написано. Но тут вы ошиблись. Я ненавижу любые стекла. И черные тоже. Я хочу смотреть на мир просто. Видеть его таким, каков он есть…

Дождь внезапно перестал. С крыш слетела стая белых и сизых голубей, радостно заплескалась в прозрачной, еще не замутненной луже. Над каштанами вспыхнула радуга. Люди устремились на улицу. Галя остановилась, подняла лицо вверх. Григор поглядел на нее: она любовалась радугой.

– Значит, не все в мире скверно? – тихо отозвался он.

– Эта красота еще более подчеркивает несовершенство людей, – возразила девушка.

– Зачем же вы тогда работаете в больнице?

– А почему бы и не работать? – удивилась она.

– Лечить гадость людскую? – в тон ей спросил Григор.

– Мы лечим тело, – сухо ответила девушка. – Все иное – дело самого человека. А прекраснодушные слова – полова. Неужели и вы…

– Что?

– …любите пустую риторику?

– О нет! Но мне показалось, что вы весьма траурно смотрите на мир…

– Не траурно, а справедливо. Когда вижу клопа, не называю его мотыльком. Не люблю фантастов за это. Выдумывают прекрасное будущее, розовые планеты, осиянных людей. Где они возьмутся, из кого? Нет никакого понимания причинности. Из поросенка не вырастет лев, из курицы – орел.

– Вы не любите фантастики?

– Розовую – ненавижу. А серьезную люблю.

– А какие книги для вас любимые?

– Вы будете смеяться.

– И все же…

– Конан Дойл. Приключения Шерлока Холмса.

– Правда? – обрадовался Григор. – Тогда мы с вами единомышленники. Я с детства люблю эти книги. А что вам нравится в них?

– Сам Шерлок, – мечтательно сказала Галя, поглядывая на щебечущих детей в скверике. – Настоящий рыцарь…

– Почему рыцарь?

– А как же! Сразу же спешит на помощь обиженным. О себе не думает. Пренебрегает опасностью. И вместе с тем знает цену миру.

– Как? – не понял Григор.

– Разве забыли? Он скептик. Он знает, что люди подлые, никчемные, завистливые, грязные, жадные. И все же – помогает им. Потому что сострадает Прекрасный герой.

– Детектив, криминалист, – как бы вопрошая, отозвался Бова.

– Ну и что? – с вызовом возразила девушка. Нет грязной работы. Лишь бы на благо.

Врачу приходится ежедневно иметь дело с грязью. И педагогу. А тем более криминалистам.

– Это верно.

– Ага, согласны. Да что я говорю вы же юрист. И хорошо должны знать все это.

Слушайте, Григор, – внезапно остановилась она, – а почему бы вам не стать Шерлоком? А? Это тебе не прокурор или адвокат! Интересно, интригующе. Погоня, преследования, раскрытие тайны…

Парень ощутил, как его щеки начинают пылать. Знает она что-нибудь или так, случайно дотронулась до главного? Что делать? Как выйти из идиотского положения?

Промолчать? Позже может случиться катастрофа. А открыться – как знать, что произойдет?

– Я об этом уже думал, – нерешительно ответил он.

– Серьезно?

– Да.

– Это чудесно. Тогда вы сможете написать рассказы о современном Шерлоке. Потому что теперешние детективы неинтересны. Поверхностно, без глубокой психологии – Надо иметь талант.

– А вы пробовали?

– Стихи – пробовал. А прозу – нет.

– Я тоже стихи пишу, – призналась Галя. – Только никому не читаю.

– Почему?

– Нет подруг. Разве своей бабусе, так ей неинтересно. Вот недавно написала большое стихотворение.

– О чем?

– О любви.

– Прочитаете мне? – попросил Григор.

– Сначала вы мне.

– Хорошо. Только какой из меня поэт. Так, версификация…

– Все равно. Важна не форма, а содержание, чувство. Когда читают друзьям – все звучит по-другому, не так как со сцены…

– Это правда. Только где будем читать? Прямо на улице?

– Можно и на улице, – сказала она. – Свернем в сторону, правее. Эта улица ведет к зоопарку. Там тихо.

– Согласен. Только сначала предлагаю зайти в кафе. Посидим, пообедаем. Я свои опусы прочитаю вам за столиком, а вы – про любовь – на улице. Про любовь лучше на природе. Договорились?

– Договорились, – ласково улыбнулась девушка.

Они зашли в кафе около небольшого ресторана. Сели за крайний столик на открытой веранде. Подкатилась полненькая официантка, вытащила из кармашка блокнот, вопросительно взглянула на гостей.

– Обедать не буду, – предупредила Галя. – Так… чего-нибудь.

– Пирожные, – сказал Григор. – Яблоки, кофе… Вино столовое…

Девушка одобрительно кивнула. Официантка отошла. Григор глянул в глаза своей спутнице, радостно засмеялся.

– Чему вы смеетесь? – удивилась она.